Текст книги "Я люблю тьму (СИ)"

Автор книги: София Серебрянская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

Глава XXIV Я не плачу

Дом – это такое место, где тебя ждут и любят, где всегда посочувствуют и всё такое. Хех, как же. Это ж так получается – я бомж. Каноничный такой. Без бороды только.

– Ну–ка не кисни! Чай, не капуста. – от очередного щелчка по носу я успела увернуться – глядишь, и реакцию так натренирую. – Ничего б тебе не было, они ж не убивают, так, пугают только. Мол, иди на нашу сторону, и будут у тебя во врагах тюфяки безобидные.

Ну я не знаю. Мне лично грузовик, раздолбавший вдребезги витрину и часть стены, показался весьма–таки настоящим. А значит, и опасным. До сих пор коленки ходуном ходят! Это что ж, только нашла в мире чего интересное, и сразу помирать? Фигушки.

– Поняла?

– А?

– Ворона–кума! Я тут со стенкой, никак, разговоры развожу! – Маланья надула щёки и слегка хлопнула по ним. Не, точно сейчас сдуется, как лопнутый шарик. Тьфу ты. Нет, точно что–то не то с мыслями.

– Я говорю – вечером приходи, как бабка уснёт, к Светозару. А сейчас – домой. И чтобы тихо сидела! Как мышка! – ей бы тоже под мышку закосить, а то хороша – «секретные планы», да на всю площадку. У нас тут сплетниц – не продохнёшь; а мозги у них, сплетниц–то, насквозь просериаленные: такую Санта—Барбару намутят, что только успевай отнекиваться. И наркотики там намешают, и любовь, и родственников в коме, и шейхов арабских с гаремами, и чтоб без масла. А хлеба можно совсем не давать.

– Людишки – они ж простые, мелкие. Ерунду–то всякую слушать – завсегда пожалуйста, а важное мимо ушей – фьють! – Маланья взмахнула обеими руками сразу, чуть щиток не зацепила. Не верится даже – нас, значит, чуть не сбили, а она всё весёлая, скачет, как мячик–попрыгун. Хотя ей чего, она ж старая, пожила уже, а я как же? Ой, ёжики, ёжики…

– Опять закисла!

Уфф. Не заметила.

– А тот… ну, с чёрными глазами? Думаете, это он… того? Он кто?

– Кто ж знает! Кофий–какаву с ним не распивала, – старушка беспечно подпрыгивала, точно маленькая девочка, поставленная в угол, скучно, мол, на одном месте. – Ученик, небось, чей–то, из тёмных. Не боись, в дом они не полезут! Там, дома–то, свои бедки. Ты до вечера досиди, а там – к нам сразу. Поняла? Умочка моя!

И шасть за дверь к Светозару, да шустро так, будто прям через скважину пролезла. Тут же зазвенел звонок – мой, родной. Это когда ж я в дверь–то позвонила?! А тут и скрежет замка, и запах готовящегося обеда, и бабка на пороге.

Бабка! Что я ей скажу–то?! Вон, уже губы поджала, брови сдвинула… Ой, рванёт!

– Виктория? Ты почему так рано?

Думай, думай, Вика, ты же не идиотка, чтоб правду сказать…

– Опять с уроков сбежала! – ну конечно, бабуль, а то б я не додумалась подальше от тебя пошляться, если б меня сюда волоком не притащили, я же совсем дура! Рука в кольцах ухватила за плечо и дёрнула в квартиру – как же, на лестнице орать, чего соседи–то подумают? Скандал–то точно услышат, это ж вам не трёп Маланьи. Я молча принялась разуваться, а баба Света, знай, зудит:

– Лентяйка… Ни на что не годишься! Нет бы хоть по дому помогала… Кто тебя такую замуж–то возьмёт, вон, страшная, обросшая вся, нечёсаная… Будешь, как твой папаша – неудачницей…

– По крайней мере, старой грымзой не буду! Папу–то ты воспитывала, что ж он такой плохой вышел? Может, просто ты его запилила, вот он и сбежал куда подальше от такой мамочки?!

Повисла тишина. Я бы прикрыла рот рукой, если бы не маленькое обстоятельство: не хотела я вслух это говорить! Точно же – не хотела! Подумала только, а оно – раз! – выскочило. Само по себе. В последний раз я настолько странно себя чувствовала ещё в детстве, когда училась стрелять из ручки без стержня бумажными шариками: умудрилась вместо того, чтобы дунуть, вдохнуть – и проглотила неудавшийся «снаряд». Потом думала – умру, бумажка же несъедобная, ядовитая почти что.

А бабушка молчала, что было ещё более странно. Где же привычные вопли, визги «У меня инфаркт!» и прочая театральщина? Она ж только так злиться и умеет!

– Чего молчим, бабулец? Вопи, вопи давай, ты ж это дело любишь!

Да ё-моё! Не говорила я этого, не хотела! Ну это всё! Отпихнув любимую бабулю, я кинулась в комнату, где первым, что бросилось в глаза, был включённый ноутбук со здоровой надписью во весь экран: «Ты совершаешь ошибку». Из–за спины – бубнёж:

– Чуть домой пришла – и за компьютер! Выкинуть бы эту железку…

Я б сама уже ноут выкинула – ну его лесом. Да только скажу это – наша драгоценная Светлана Николаевна всю жизнь будет думать, что победила, напугала, мол, дрянную внученьку! Нетушки, пусть не надеется даже.

– Я лучше бы тебя выкинула! Будет мне восемнадцать – покатишься в дом престарелых, если до того на кладбище не уедешь!

Вопль опять получился спонтанным и неожиданным для меня в том числе. Экран компьютера мигнул и погас, а бабушка позеленела, раскрыла рот…

И в этот момент – невероятно вовремя! – зазвонил телефон. Проскользнув мимо бабы Светы, я взяла трубку, откуда сквозь потрескивание донеслось знакомое:

– Guten Tag, Vic!

– Мам, – нет, вовсе у меня голос не дрожит, просто кажется, – давай по–русски, а? Если ты вообще русский ещё помнишь…

Последняя часть фразы, может, звучала грубовато, но каждая мысль почему–то, не удержавшись в голове, вываливается на язык. Бабушка покачала головой и медленно поползла на кухню.

– Вика? Я тебя не слышу! Ох, ужасная связь… У меня всё хорошо! Надеюсь, у вас тоже.

– Всё плохо, – а вот и не буду плакать, а вот и не буду. – Мы бы тут умерли, а ты даже не заметила.

Щебечет, заливается голосок в трубке:

– Ничего не слышно! Ладно, я потом ещё позвоню, а может, как–нибудь заеду… Столько дел, столько дел! Auf Wiederhören!

Под ноги попалась сумка. А вон и книжка заговоров от Маланьи торчит. Как старушка там говорила? Найди сильное желание и попробуй – вдруг исполнится… А какое желание–то? Денег?.. Или чтоб самой популярной стать – лучше Катеньки?

В трубке уже гудки. И вовсе я не плачу, просто так получилось, что теперь вместе с коленками трясутся руки:

– Вернись ко мне. Пожалуйста, мам, вернись…

Глава XXV Баю–бай

Как показала практика, иногда ругаться с бабушками – полезная штука. В другое время жди ещё, пока спать завалится, а так – накачалась лекарствами, под завязку так, и дрыхнет. Ничего не стоит за дверь выскользнуть – и к соседу.

Ой, кто это в зеркале?! Я, что ли? Странная какая–то. И не в юбке же короткой дело, и не в отросших до середины спины волосах, лезущих в рот. Изменилось что–то ещё. Покосившись в сторону бабушкиной спальни, я включила свет – да, точно, не почудилось! Так уж получилось, что всю жизнь я жила недобрюнеткой–перешатенкой, с тем самым цветом волос, когда неясно толком – то ли чёрный, то ли коричневый. А тут – нате! Посветлели. Порыжели даже слегка, вон как блестят! Здорово. Оказывается, я тоже могу быть красавицей – самой настоящей!

Иллюзия развеялась, стоило привычно споткнуться о коврик у двери и потерять туфлю. Не, красивой рождаться надо, чтоб точно привыкнуть – все пялятся, все улыбаются, все на руках носят. Тогда и ходишь по–особенному, и говоришь по–другому. А я так. Пародия какая–то.

То и дело одёргивая юбку, – и как можно ходить в такой короткой тряпочке! – я вышла на площадку. Постучаться? Позвонить? А если соседи услышат? Настучат потом бабке, что дорогая внученька по ночам шастает – будет по шапке…

А, ну её, эту бабульку! Пусть желчью подавится. Ах, жаль, что нет с собой баллончика с краской – вот бы классный портретик забацать на стене! Светлану Николаевну в полный рост, и чтобы с пеной изо рта, да с глазами, как у лягушки… Ну–ка, а может, это как–нибудь наколдую. Я поводила рукой туда–сюда, будто рисуя воображаемую картинку. Не вышло. Предсказуемо.

Панически замигала засиженная мухами лампа. Раз, два – погаснет, три, четыре – вспыхнет. Так, Вика, вдохни глубже, не бойся, ты же ведьма, ты крутая, в конце концов, вон, Костяну вшей подселила! Значит – можешь чего. Шаг назад, раз, два. Второй шаг, три, четыре. А в темноте кто–то шепчет, и Руська за дверью орёт дурниной. Нет бы куску кошатины заткнуться! Тут же ходит кто–то, точно, ходит. Ещё шажок, раз, два… Да где же эта идиотская дверь?! Три, четыре… свет?.. Где свет? Почему не загорается?!

И тут меня схватили за плечо.

Конечно, я завизжала. На вас бы посмотрела! На словах–то все Д’Артаньяны. Правда, как заорала, так и заткнулась, потому что над ухом послышался голос Светозара:

– А вот и ты. Мы тебя ждали.

И свет зажегся, как по заказу. Здравствуй, родная пустая площадка безо всяких потусторонних силуэтов и голосов. Гадай теперь – то ли и правда что–то рядом бродит, то ли уже паранойя.

Распахнулись двери, и я отшатнулась – показалось, будто сверху падает шуба. Но у «шубы» оказался бодренький голосок Маланьи. Взбив растрёпанные волосы, старушка улыбнулась, широко–широко:

– Чего, пробовала колдовать, с книжкой–то? Ой, не пробовала! По глазёнкам вижу – не пробовала!

– Возможно, оно и к лучшему, – Светозар подёргал ручку: проверяет, наверное, закрыл или нет. – Всякий маг привлекает к себе внимание… весьма опасных личностей. Это если не считать потусторонние сущности.

Маланья сморщилась – как лимон лизнула, без сахара:

– Ужо засветились, родненькой! Пужают только так! Машиной, вона, нас задавить удумали. Ох я бы их, да до донышка…

С прошлого раза ничего не изменилось: все вещи на тех же местах валяются, а вон и знакомый торшер. Будто и не жилая квартирка вовсе, а вроде как в детективах – конспиративная. Или как там это называется? Мимо деловито протопал таракан: освоился, смотрю. Некстати вспомнилось: я в юбке. И она могла задраться. Проклятье, да у таракашки больше уверенности, чем у меня!

– Если они перешли к активным действиям, значит, нужно поспешить, – Светозар на меня не смотрел, вот только и по голосу ясно: всё серьёзней некуда, – Чем скорее состоится твоя инициация, тем лучше.

С кухни захихикали. Ну конечно, и Стелла здесь! Сидит в жутко неудобной позе, как с журнальной картинки, и карикатурно ногти пилит, периодически пялясь в зеркальце. Прямо как будто ждёт, что под столом скрючилась пара взводов вездесущих журналюг, так и жаждущих заснять звезду в неловком положении.

– Откуда в тебе столько высокомерия? – покачал головой Светозар. – Твоя инициация позади, но смеяться над ближним непозволительно. Мы должны уважать друг друга.

– Это ты правильно говоришь: уважать! Без уваженья–то мы кто? Так, шантрапа! – Маланья закружилась по комнате. И моя голова решила сделать то же самое: закружилась. И откуда здесь фиолетовые мухи? Я присела. Думала – на стул. Оказалось – на пол.

– Все сядьте! Быстро!

Стелла уронила пилку, Маланья замерла на одной ноге, даже фиолетовые мухи разлетелись. А мне некстати вспомнился родной сайт: писали там, будто бы ведьмы некрасивые обычно, но обаятельные, а колдуна по глазам никак не распознаешь. Тоже мне, эксперты! Светозар злился – и глаза изнутри подсвечивались, быстро–быстро меняя цвет. То прозрачно–голубые, то зелёные, а то и вовсе – красновато–жёлтые. Ой, у меня же юбка на ушах. И руки чего–то трясутся.

– Не бойся. Страх – это слабость… непозволительная.

Нет, всё–таки интересно, сколько же ему лет? Вот так посмотришь со стороны, когда он под обычного исследователя косит – двадцать с хвостиком. А снизу вверх, да ещё и в полумраке – все тридцать будет, если не больше.

– А… а чего мне сделать–то? Ну, чтобы ведьмой считаться… – ну и голосочек у меня, еле–еле слышно! Стелла снова расхихикалась, а от щелчка по носу от Маланьи не вышло увернуться:

– Ты, молодка, слушай, да на ус мотай. Чтобы шелупонь потустороннюю, значится, разогнать, тут магия особенная нужна. Вот представь: сила твоя – она как оружие. Подумай, на что похожа?

Что, вот прям так сразу? Без объяснений, как и что? Почувствуй себя, называется, троечником на олимпиаде: все говорят, всем всё понятно, один ты свой мозг заспиртовал и кабинету биологии пожертвовал. Точняк сейчас скажут – дурная, негодная, иди отсюда. И память сотрут. Как в «Людях в чёрном». Светозар наклонился и помог мне встать:

– Посмотри, Рогнеда.

Снова к окну подходить?! Хотела заорать – не пойду, но тут подумала: и чего тогда? К бабке под крылышко вернуться? Нет уж, я всё сделаю, как надо, и даже круче, чем надо! Там же, снаружи, домов куча, и в каждом – люди, кто–то хороший, а кто–то вроде моей бабуськи и Катеньки. Но все – беспомощные, как слепые котята. А я‑то всё, что нужно, вижу! И что теперь, убегать, потому что страшно?

Нет, размазня Вика, может, и смоталась бы. А Рогнеда – ни за какие коврижки.

Естественно, я посмотрела. Стояла, вцепившись в подоконник, и не разрешала себе не то что зажмуриться – моргнуть. А там кипела жизнь, невидимая и оттого жуткая: сновали по многоэтажкам дрёмы, копошились в кустах бесформенные тени, похожие на кучи мусора…

– Не, ну вы видали? Ты бы хоть огнестрел или лук там загадала! – покатилась со смеху Стелла. А я уставилась на собственные руки: когда это и откуда появился в них стилет с тонким посеребренным лезвием? За подоконник же держалась… чудеса, да и только! Но тут «звезда» подскочила и ткнула меня в грудь пальцем, здорово обломав ощущение чуда:

– Ты держать–то эту штуку хоть умеешь?

Ну не умею, да какая разница? Ладно б я решала. Светозар строго покосился на темноглазую ведьму – и та захлебнулась очередным смешком.

– Пусть будет так. Теперь настало время проверить твои силы.

Я уже повернулась к двери, когда повеяло холодом: он распахнул окно. Меня же сейчас туда не выкинут, нет? На земле оно как–то безопаснее, да и крыльев мне к стилету вроде не прилагается… Круто, конечно – стилет! Ещё б ржавчины на него до кучи, чтоб за милю видели – слабачка. Грр, опять себя накручиваю.

– Так что мне… – снова вместо воодушевления – трясущиеся коленки. Погас свет; никого рядом – куда–то исчезли и Светозар, и Стелла, и Маланья. Таракан и тот смылся. А за окном слышалась уже возня. Нет, нет, здесь никого нет, иди мимо, иди мимо, иди–иди–иди…

Показались на фоне неба короткие ноги в панталончиках – и, хотя зрелище было забавное, посмеяться не получилось. Что–то стукнуло, и на окне, кряхтя, повисла дрёма. Держась одной рукой за карниз, она раскачивалась туда–сюда, всё сильнее и сильнее, будто хотела втиснуться в комнату.

– К–кто–нибудь… – я попятилась – бежать, бежать отсюда! Оглянулась – и застыла. Если в кухне ещё можно было что–то разобрать, то в дверной проём вкрадывалась темнота. Вползала, как змея, кусочек за кусочком оттяпывая пол и стены. Жуткая старуха с обезьяньими руками затрясла головой. Из спутанных косм посыпались какие–то комки. Нет, не комки вовсе – жуки! Ай, слезь, слезь с моей ноги!

– Баю–бай, баю–бай… – а голос у бабки оказался не противный, а очень даже мягкий, как будто бы добрый.

«Дрём–то видала? Они кошмарами народ терзают. Во сне так – раз! – сердце не выдержит, да не проснётся кто. Вот такую–то душонку они себе прибирают, и относят, значится, хозяину своему».

Не слушать, не слушать! Колени задрожали, и слёзы выступили. Не хватало только уснуть сейчас. А потом… и не проснуться…

Темнота по–маланьевски щёлкнула по носу, довольно ощутимо. Дрёма всё качалась, качалась – и твердит себе:

– Баю–бай, баю–бай…

Вспомнилось отчего–то: на старой квартире у наших соседей умерла во сне дочка. Хорошенькая, розовощёкая Люсенька, никогда ничем не болевшая, которую десятилетняя я качала в коляске, перестала дышать. И вдруг живо–живо представилась Люськина комната с обоями в мелкую ромашку, и страшилище с обезьяньими руками, качающееся на окне и ведущее свою «колыбельную». Когда воображаемая бабка, слившаяся с нынешней, потянула кривые пальцы к посапывающей крохе, чтобы запихнуть душу в свою корзинку, я зажмурилась – и с силой воткнула стилет прямо в проклятую руку. Тотчас спала минутная сонливость.

Нет, не было крови или ещё чего–то в том же духе. Дрёма зыркнула белёсыми глазами – и рассыпалась чёрными хлопьями. Почему–то вдруг сильно запахло ромашками.

А я села на такой уже родной пол – и разревелась. Не заткнулась даже тогда, когда меня обняли чьи–то руки, и после успокаивающего шёпота:

– Лучше забудь. Воспоминания всегда… болезненны. Потому что изменить прошлое невозможно. Но зато мы ещё можем изменить будущее.

Я подняла голову на Светозара. Вот часто говорят – я тебя понимаю, и не веришь. А сейчас – верилось. Что–то такое в глазах… как кусочек пепла потерялся. Наверное, так и выглядит тоска. И правда – серая, не зелёная…

– Да утри сопли уже, – фыркнула Стелла, – тоже мне – рёва–корова. Радоваться надо!

И опять хихикнула. Доска бесчуственная. А ещё добренькая, называется.

Глава XXVI Ночной гость

Вот бывало у вас такое, чтоб потеряться в лесу, да ещё и посреди ночи?..

Со мной – нет. И толком неясно, почему сейчас вокруг – ночной лес, да ещё не какой–нибудь там, где на километр два–три чахлых деревца. Тут и там – слабые проблески лунного света, вон, путаются между переплетённых веток и почти сразу же гаснут; да нет же, не луна, а фонарь с жутким голубым светом. Похож на лампочку, знаете, из магазинчиков типа «Всё для Хэллоуина». Чуть ближе свет, и видно: несёт фонарь жуткая фигура, окутанная с головы до ног спутанными космами. А рожи совсем не видно.

Убежала бы, да только колени подкашиваются: так и плюхнулась на сухой валежник. Ай! Ветку в самое мягкое–то за что?! Я потёрла «раненное» место, и тотчас фигура задвигала носом, завертела в стороны фонарём. Нет, она же не меня ищет, правда? Не меня.

– Ай, хорошая девочка… Иди ко мне, иди к бабуле.

А может, нагрести веток, и под них закопаться? Нет, оно ж близко, услышит, как шебуршусь. Мне б оружие, да хоть тот самый посеребренный стилет: кирдык бы твари тогда! Я закрыла глаза, вдохнула, открыла – ничего не появилось ни в руках, ни ещё где. Только где–то вдалеке послышалось «Ку–ку». Сумасшедшая птица! Нет бы ночью спать! Губы уже пересохли: водички бы…

– Кукушка–кукушка, сколько мне жить осталось?

Чего заткнулась, тварь?! Ух, камнем бы в тебя…

– Хорошая девочка, – просюсюкали чуть ближе. Я обернулась – и увидела склонившуюся надо мной шамкающую фигуру. Та подняла фонарь выше – Маланья, но какая! И без того длинные волосы, в которых теперь запутались ветки, стали ещё длиннее; выпали зубы, и то и дело она языком поправляла отходящую вставную челюсть.

– Ай, молодка, нехорошо–то с бабулей не делиться!

Сказала – и давай меня по голове гладить. Всё сильнее хотелось упасть лицом в землю, помолчать, да просто поспать. А Маланья улыбнулась шире, так, что уголки рта расползлись, как сшитые плохими нитками. Вот же нитки, прям из кожи торчат, и швы вдоль щёк, до самых ушей. Полопались все стежки – и челюсть отвалилась на грудь. Змеёй извивался слишком длинный, синевато–фиолетовый язык.

– Делись, родненькая, делис–с–сь, – шипела то ли изуродованная старуха, то ли язык. Влажный и липкий, он обвил и с силой сдавил шею: дышать, дышать…

Снова кукушка! Раз прокуковала, два, три – и заткнулась. Двойник Маланьи отпустил меня и широко раскинул руки с цыганской шалью. Заострялся нос, круглее, больше становились глаза, а тело, напротив, ссыхалось с каждым мгновением; да не человек это вовсе, и не ведьма даже – сова! Вспорхнула, и только и видели. А там, на ветках, куча таких же, не живые только, и крылья–то у них пришитые, и глаза – стеклянные.

– Не того ты, балда, боишься.

– Чего?! – голосок, так похожий на голос любого обычного идиота вроде Костяна, мигом скинул в утиль все недавние ужасы. Это что получается, я его ещё и благодарить должна?! Но, стоило обладателю голоса подойти чуть ближе – и я шарахнулась, благо, ноги больше не подгибались:

– Не подходи!

Абсолютно чёрные глаза мальчишки в темноте казались не глазами даже, а пустыми глазницами; может, он тоже не настоящий, как те чучела на деревьях? Так, кукла, и снова сейчас из–под кожи выбьются нитки.

– Тебе это снится, ты в курсе? Я не могу причинить вреда во сне. Даже если б захотел.

– А если мне это снится, то вали из моего сна. Я лучше чего–нибудь поинтересней посмотрю.

Я зажмурилась и представила, что кругом – залитые солнцем ромашковые поля, а облака почему–то розовые, как в рекламе сахарной ваты. Лес, однако, исчезать не торопился. Ночной гость – тоже.

– Ты что, не понимаешь? Обманывают тебя!

– Ля–ля–ля, я не слышу, – когда знаешь, что всё снится, уже как–то и бояться толком не получается. Только нет–нет, да и мелькнёт мысль: может, просочилась сквозь плотно закрытые окна какая–нибудь дрёма? Не–не, я ж занавески задёрнула…

– Да послушай ты! – черноглазый подошёл ближе. Нет уж, стой, где стоишь! А то проткну. Веткой, ага. Вот почему нельзя, как в кино, чтобы во сне подумал о чём–то, а оно – раз! – и у тебя в руках?

– Ты меняешься. Становишься злее, жёстче. Не замечаешь, что ли?

– Ну, меняюсь. Что с того–то? Плохо разве? – вот только чтения морали мне сейчас не хватало! Да ещё от кого – от человека, который чуть меня и Маланью грузовиком не переехал!

– Помолчи и выслушай уже! – нет, ты не подойдёшь, не подойдёшь, не подойдёшь! Я ткнула незваного гостя в живот веткой – а что, вдруг она от осины?

– Времени мало. С грузовиком – это не я был.

– Ага. Моя бабушка, наверное.

– Нет. Маланья. Она же сама всё выдумала, и тебя спасла–то для того, чтоб ты, идиотка, им доверяла! Думаешь, ты первая такая, обманутая? Да сотни таких! Уходи, пока не поздно. Вытянут из тебя всё, до капли, ни души, ни силы не оставят, будешь всю жизнь на посылках.

– Ага. Уйду. Вот прям щас, только шнурки поглажу.

А ведь говорили же мне – точно так всё и будет! Напугают сначала, потом чушь начнут нести, на свою сторону тащить. Только не предупреждали, что они, оказываются, и во снах настигнуть могут.

– Ты не убийца. Ты просто… потерялась. Как многие до тебя. Хватит трястись, не меня, говорю, бояться надо! – черноглазый протянул мне руку. – Ты, прежде чем в омут лезть, присмотрись хоть немного. Может, поймёшь чего.

– Сказала же – отстань! – точно, точно так! Сейчас будет мне гнать пургу; так и поверила! Светозар, Маланья, да даже вредная Стелла, все они в тысячи раз лучше, чем какой–то там незнакомец. А этот чего хочет?! Чтобы я снова, как раньше, ползала на коленях перед бабкой, и вякнуть боялась – тебе, жалкой такой, право голоса не положено!

А потом я проснулась от звонка в дверь.