Текст книги "Я люблю тьму (СИ)"

Автор книги: София Серебрянская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

Глава XV Спектакль

Разумеется, из ванной пришлось выйти. Хорошо устрице – как заныкалась в ракушку, так и сидит всю жизнь. Увы, люди не устрицы.

Спасение пришло неожиданно: градусник показал тридцать восемь и два, после чего спонтанный бунт тотчас отнесли к побочному эффекту от непринятого лекарства. Весь вечер бабуля, упакованная в резиновые перчатки с медицинской маской и оттого похожая на какого–нибудь сумасшедшего учёного, пичкала неразумную внучку с лопаты таблетками. Вопрос о стрижке пока больше не поднимался: уходя спать, сумасшедший учёный буркнул что–то вроде «Сходим к Эле, когда поправишься».

А потом в комнату явилась Руська, села рядом с кроватью и принялась пронзительно мяукать. Если б не снотворное, бабуля примчалась бы и умилилась – как же, переживает киса! На самом–то деле знает, гадина, что от её воплей голова вот–вот треснет. Это она нарочно. Сволочь пушистая. Так, мысленно желая Руське подавиться языком, я заснула.

Сны, как им положено, снились. Правда, какие–то дурацкие, слишком настоящие. Вот я совсем мелкая, и бабушка за руку тащит меня в огромный супермаркет, похожий на блестящую стеклянную коробку – надо купить хорошей девочке на день рождения новую юбочку. Знаю, знаю, что будет дальше – мозг, не вспоминай! А будет укоризненный, тяжёлый взгляд бабули на выбранную фиолетовую юбчонку с блёстками:

– Виктория, у тебя совершенно нет вкуса! Что за цыганщина!

В подарок торжественно вручат типичную школьную юбочку – чёрную, в складку. К чему сны – и так помню, как сидела и зло смотрела на мерзкую юбку. Я не могла тогда злиться на бабушку – и злилась на ни в чём не повинный предмет гардероба, придумывала, как на ближайшей же прогулке порву, испачкаю, да хоть тайком выберусь на площадку и суну в мусоропровод. А потом решила: баба Света расстроится, нужно быть приличной девочкой.

Чёртова юбка до сих пылится на дальней полке шкафа.

Проснувшись, я долго пялилась то по сторонам, то в потолок. Хоть бы что–то изменилось – да пусть даже конец света! Увы, Апокалипсис не торопился в наши края. Руська уже свалила к бабушке. В окно норовили втиснуться тяжёлые тучи. Ей–богу, как толстые тётки в метро, таранящие с разбегу толпу и распихивающие попавшихся на пути жалких смертных жирным задом. И не поймёшь – то ли поздняя ночь, то ли раннее утро. Стучит в окно извечный ливень – тук–тук, тук–тук…

Ненавижу осень.

Снова сны, сны, новые и новые: налетают друг на друга, слипаются в комья – попробуй отдери! Тянутся, тянутся – чистая жвачка. Потом донёсся откуда–то звонок в дверь, и приторный голосок Катеньки:

– Здравствуйте, Светлана Николаевна! Можно к вам?

– Конечно, конечно, – так и представляю, как бабуля величаво кивает, пропуская проклятую подлизу. Увы, уже не сон – иначе бы я предпочла проснуться.

Успеть бы переодеться – не хватало ещё перед Катенькой светить проклятую футболку! Но не успела я сесть, как дверь распахнулась, и влетела наша драгоценная идеальная девочка. Как всегда – улыбочка, аккуратные туфельки, звякающие на руках браслетики и чёртовы трогательные глазки. Извечное сюси–пуси, я такая маленькая, я такая хрупкая, ах, любите меня все в порядке живой очереди… Интересно, если сейчас ей врежу, спишут на болезнь или сунут в дурку?

– Здравствуй! Ой, тебе совсем плохо? В школе все переживают, беспокоятся…

Катенька никогда не замечает уничижительных взглядов: она вообще ничего не видит, нимб, наверное, обзор загораживает. Вот и сейчас – щебечет, заливается, искренняя, как уголовник–рецидивист с пламенной речью «Невиновен, товарищ судья!». А ты лежи, Вика, в крайнем случае – покашляй, за голову схватись. В спектакле под названием «Лучшая подруга пришла навестить несчастную больную» тебе слов не положено.

– Беспокоятся? С чего вдруг? К директору вызывать стало некого?!

Ну вот, всё–таки вслух ляпнула.

– Ой, да что ты такое говоришь! – Катенька жалобно вытаращила глазки, всплеснула руками… Как всегда, переигрывает. Это как в кино: если герой непрезентабельно ревёт, кривя рот и жмурясь, то все сойдутся во мнении, что он слишком уж спокоен, а вот если упадёт на колени и примется заламывать руки, вопя «Не–еееет!» – браво, «Оскар» в студию!

– Я тут кое–что придумала насчёт новогоднего спектакля, – не подозревая о моих мыслях, вернулась к основному заученному тексту Катенька. – Скоро будут распределять роли – ты же придёшь, да?

Во имя пресвятого Люцифера, совсем забыла про долбанный спектакль! А ведь участвовать придётся. Не отмажешься. Не в этой жизни.

– Всё так здорово получилось! – щебечет, щебечет, да когда уже договорит и свалит?! – Смотри. Есть бедная сиротка, её тётка зимой выгнала из дома, потому что Маша – я уже говорила, что её так зовут, да? – не смогла набрать достаточно хвороста. Маша идёт в лес, и там встречает духа Рождества…

Слов от меня не ждали – так, пара поощрительных кивков да какое–нибудь «угу–ага». Честно говоря, идиотизм постановки чувствовался за милю. Ну что за мешанина из Андерсена, Диккенса, русских народных сказок и детского лепета?! Увы, отключившись от реальности, я пропустила момент, когда в дверях возникла новая опасность.

– Виктория, почему ты мне не рассказала о спектакле?

– Как не рассказала? Совсем? Ой, как нехорошо! – Катенька прижала ладошки к щекам, бабушка нахмурилась, а я пожалела, что у меня нет пистолета или хотя бы отбойного молотка. Впрочем, всегда есть вариант открыть окно и отправиться ловить тучки.

– Да к слову как–то не пришлось.

Лучше б молчала: опять сверлящий взгляд. Как дрелью в висок – др–др–др… Не поверила. Бабушка скорее свидетелям Иеговы поверит, чем мне.

– Разумеется, ты будешь участвовать.

Не вопрос – утверждение. Вечная тема.

– Конечно же будет! У нас все участвуют, будут песни, танцы… – Катенька, изображая радость, захлопала в ладоши. – Поправляйся! Вот ещё, я домашнее задание для тебя выписала – я на столе оставлю, ладненько?

Да хоть на лоб мне наклей, главное – исчезни уже. Радостная идеальная девочка выпорхнула за дверь. Баба Света добавила напоследок ещё один взгляд – контрольный, в голову:

– Потом поговорим.

Вот бы «потом» не настало. Помирает же кто–то от простого гриппа, чем я хуже?

Как только закрылась дверь, я нехотя поплелась к столу. Катенька постаралась на славу – вон какая папка толстенная! Читать сценарий или делать домашнее задание не хотелось. Что ж, военная хитрость – суну–ка папку между старых тетрадей. Бабушка там не копается, а если спросит – скажу, что так и было. Избежать казни не выйдет, но хоть подышу спокойно.

Отделившись от папки, один листок спланировал на пол. Стараясь игнорировать стук крови в голове, я наклонилась – и замерла. Бумажка не имела к глупому сценарию для первоклашек и домашке никакого отношения: хорошо знакомым почерком там было выведено:

«Завтра вечером. Жди встречи».

Глава XVI Тягостное ожидание

Есть у закона подлости небольшое ответвление, гласящее: секунда может тянуться от мгновения до десяти лет, зависит от того, что именно происходит в пресловутую секунду. Тоскуешь на уроке в ожидании звонка? Секунда тянется, как налипшая на волосы жвачка. Сидишь за компьютером, и тебя никто не трогает? Секунда резко сжимается до размеров одного атома.

Между так ожидаемым вечером встречи и мной пролегло внезапное препятствие под названием «школа». Да–да, она самая. Из оперы тех же неписанных законов: если вскоре состоится столь великое действо, как распределение ролей в грядущем спектакле, не надейся, что выйдет отлежаться. Хоть прыгни под трамвай – доблестная бабуля соберёт тебя по частям, после чего придётся на костылях и с капельницей наперевес спешить на кастинг.

Никому нафиг не сдавшийся кастинг состоялся в актовом зале. В дверь то и дело совали носы любопытные первоклашки – как же, похихикать над взрослыми идиотами, которым больше нечем заняться, кроме как кривляться! Разумеется, первой на крохотную сцену вспорхнула Катенька, и принялась заливаться соловьём о важности будущего спектакля, о серьёзности мероприятия… Мадам Гитлер так и прослезилась, слушая вольный пересказ своей тирады. А уж как старается–то, как старается – будто на Библии клянётся! Или на Конституции. Или на журнале «Космополитен» – что там у таких слащавых подлиз нынче в тренде?

– Разумеется, каждый будет важен на своём месте, для каждого найдётся дело…

Ага. Например, туалеты языком чистить. Всё лучше, чем дрыгаться в конвульсиях, изображая танец. Или того хуже – фальшиво завывать в дряхлый микрофон под аккомпанемент расстроенного пианино. Какие там ещё номера обычно впихивают к месту и не к месту в каждый спектакль? Разумеется, Генка будет танцевать – профессионал, как–никак, в каком–то роде гордость класса. А вот с остальными талантами у нас туговато. Но кого это волнует? Партия сказала – танцы с песнями, значит, будут вам и песни, и танцы.

Катенька, увы, не угомонилась: пришлось слушать долгий и нудный, перемежаемый охами и ахами пересказ уже знакомого идиотского сценария. Имелась там и добродетельная – вот сюрприз–то! – сиротка Машенька, и извечная злобная тётка… Что там пересказывать, хватит и того, что среди действующих лиц затесались говорящий пень, леший Ванечка и невесть как попавший в тёплую компанию дух рождества – одно лицо с Дедом Морозом. Попытаться, что ли, объяснить, что Рождество и Новый Год – немного разные праздники? А, ладно. Всё равно это никому, кроме меня, не интересно.

– Девочки, кто хочет сыграть Машу – на сцену! – Катенька сладенько улыбнулась – и как у неё скулы не сводит весь день лыбиться?! Разумеется, под тяжёлым взглядом мадам Гитлер поднялись все: и крупная, как колхозницы с советских плакатов, Маринка, и тощая, коротко стриженная Леська, и даже смуглая Люба с широкими бровями, похожая на русскую сиротку Машу примерно так же, как я – на арабского шейха. Вереница девчонок потекла на сцену. Пришлось тоже идти. Куда деваться?

– А ты куда?! – я остановилась, но, как оказалось, обращались в кои–то веки не ко мне. Мадам Гитлер сверлила взглядом свежевыловленного Костяна, невесть как прибившегося к женской половине класса. Тот состроил жалобную моську и протянул:

– Извините, Марья Валерьевна! Я смотрю – княгиня пошла, думал, мне тоже можно!

Ха–ха–ха. Безумно смешно, прям щас лопну. Будь другом, Костенька, прокачай себе как–нибудь чувство юмора. Или хотя бы вызубри наизусть сборник анекдотов.

– Ой, девочки, у нас так мало времени! Работаем, работаем! – Катенька хлопнула в ладоши и важно надула щёчки. Ей сейчас остро не хватало тренерского свистка. Желательно – воткнутого в задницу.

– Вот стихотворение – всю ночь писала! Прочитать надо, чтоб с выражением, оно в самом начале будет! Я покажу, как надо.

Не дав остальным вымолвить и слова, Катенька бодро застрекотала:

– Ах я, круглая сиротка, грустно мне на свете жить, без вины ругает тётка, может даже и побить…*

Не удержавшись, я прыснула в кулак. Вот чего тут не хватало – переделок под Есенина! Хорошо хоть, не додумалась самого Есенина впихнуть в роли говорящего пня. Хотя там скорее будет Жуковский, или Пушкин…

– Что смешного?! – оскорбилась мадам Гитлер. – Ну–ка давай ты.

Рот сам собой открылся, и вместо написанного на листочке я выдала:

– Кто бродит, кто плачет под хладною мглой? То тётка меня не пускает домой…**

Повисла тишина. Чёрт, и откуда вылез такой экспромт? Костян заржал не хуже лошади Пржевальского, но тут же зажал себе рот обеими руками: как же, хорошая шутка, а придумал не он – непорядок! Может, прокатит? Не, вряд ли: вон как Катенька надулась. Да и мадам Гитлер раздувается с каждой секундой, краснеет, выпучивает глаза, открывает рот…

– Там другие слова! – плаксиво протянула «великая поэтесса». – Я, значит, старалась, сочиняла, а ты издеваешься! Некрасиво! Очень!

– Катюша, не расстраивайся. А ты, Романова – на место! – гаркнула мадам Гитлер. Естественно. Сочинять стихи может одна Катенька, все остальные по умолчанию несут бред. Вскрыть бы мозг классной – ручаюсь, там только всего две извилины. Одна отвечает за взаимодействие со свитой вроде Катеньки, другая – за всё остальное. Если эта другая вообще имеется в наличии.

Кастинг шёл своим чередом и, как это положено бесполезным и неинтересным сборищам, никак не желал заканчиваться. Разумеется, бедной Машей стала Катенька: как же, не утешить бедную обиженную девочку! Такая ранимая, такая хрупкая, с белыми нежными ручками – согласитесь, именно так выглядит сирота, которую тётка лет так с трёх заставляет работать по дому и выгоняет зимой на мороз! Говорящим пнём оказался Костян: ему подходит, стой себе, скрипи и будь самым бесполезным существом на планете. Мелкая Леська невесть за какие грехи получила роль злой тётки. Мадам Гитлер, как проповедь, зачитывала своё решение, в то время как весь класс плевал в потолок. Отстреляться бы – и забыть, забыть очередную общественно полезную деятельность, как страшный сон! Мне роли не досталось. Уф, слава пресвятому Люциферу. Бабушка, конечно, взбесится, зато…

– Мария Валентиновна, подождите! – робко запищала Катенька, глядя на Леську. – Это же получается, что падчерица выше тётки?

Да ладно? Здравая мысль в пустой головке? Это надо отметить бокалом цианистого калия.

– Давайте лучше Лесечка будет тёткиной дочкой – я впишу в сценарий, получится совсем здорово! А то у нас Викуся без роли выходит, нехорошо!

Сгори в Аду. Впрочем, если в сценарии есть хоть одно место, где злая тётка бьёт добродетельную Машеньку, есть шанс, что спектакль мне даже понравится. Буду колотить Катеньку ногами, руками и всем, что под них попадётся, на каждой репетиции. А возмутятся – скажу «Извините, вошла в роль».

Это если я вообще ещё буду в этой идиотской школе к моменту первой репетиции.

Глава XVII Свет

Что там положено делать в ожидании чуда? Благодарить судьбу, порхать, как бабочка, завершать дела, к которым, возможно, после не получится вернуться… В реальности всё выходило прозаично и как–то серенько. Обыкновенный, ничем не примечательный ужин – разумеется, подгоревший. И бабушка, спрятавшаяся за газетой. Знаю, знаю этот внимательный взгляд – сейчас начнётся…

– Значит, ты играешь злую мачеху.

– Тётку, ба.

Ой, зря, зря уточнила.

– Мачеху, тётку – неважно! Почему не главную роль?

Надоело! Может, хоть раз рискнуть и попытаться оправдаться? Без заискивания, без вранья, даром что бабуля и на то, и на другое прям–таки располагает. Ох уж это выражение лица! Вдовствующая царица, да и только.

– А это так важно?! Это ж просто школьный спектакль! Тем более что роль одна из центральных, можно сказать, тоже в каком–то смысле главная…

Совсем без заискивания не получилось. Ну да ладно, начало положено! Тем временем «вдовствующая царица» небрежно отложила газету, нахмурилась и отчеканила:

– К успеху нужно стремиться даже в мелочах! Никогда не знаешь, где тебя найдёт судьба. Вспомни Ларису: гадкий утёнок, да и только! И кто она теперь? Актриса, и не какая–нибудь там Каленова! На сериалы не разменивается. А с чего всё началось? Играла в школьном спектакле главную роль, а среди родителей в зале сидел начинающий режиссёр, искал подходящую девочку. И кто б её заметил, играй она какую–то там злобную старуху?!

Руська замяукала из соседней комнаты. Поддакивает, подлиза! Обычно такие монологи въедались до костей противной слизью, которую так и хотелось собрать в комок и швырнуть обратно с воплем: «Ты во все сказки веришь?!». Но сейчас – странное дело – они легко пролетали мимо ушей, не попадая в цель. Наверное, потому, что мечталось: скоро, скоро я уйду отсюда – насовсем, стану тем, кем захочу, а не кем захочет дорогая бабушка. Зачем ведьме какие–то там родственники!

Сладкие грёзы прервал звонок телефона. Только бы не пропустить шанс – вдруг это меня вызывают на встречу?! Но вместо голоса Светозара в трубке послышалось бодрое:

– Guten Abend, Vic! Wie geht es dir?

Захотелось спрятаться куда подальше. И долго, долго не трогать телефонную трубку. Но делать нечего – меня узнали.

– Привет, мам.

Она спрашивает, как дела – а мне что сказать? Что зашвырнула учебник немецкого за шкаф, да так и не выучила ничего, кроме пары простейших фраз? Что терпеть не могу это рычание и гавканье? Но она уже и сама всё поняла.

– Вик, тебе понадобится немецкий, когда захочешь учиться здесь. Как же я заберу тебя, если ты даже не знаешь языка?

Ненавижу этот голос в трубке – как голос из другого мира, где для меня места нет и не было изначально. Когда–то у нас училась девочка с диковинным именем Алиша и нечитаемой фамилией. Училась класса так до восьмого. Так вот, после её папа, иностранец, забрал дочь куда–то в Пенсильванию. Не бросил на руках русской бабушки, заявив, что Алиша слишком плохо знает английский, сказал только: «Ничего, поживёт – выучится». Не выдумал сто тысяч оправданий, которые позволили бы не говорить: «Я не хочу, чтобы ты приезжала». Или ещё короче: «Ты мне не нужна».

Разговоры всегда заканчиваются быстро: как же, дорого, а освоить скайп и электронную почту не иначе как религия не позволяет. Тоже удобно: есть повод оборвать на полуслове, ляпнуть дежурное «Я тебя люблю» и оставить наедине с гудками в трубке.

Телефон снова зазвонил. Нет уж, больше не попадусь. Меня здесь нет, я вам глючусь. Пусть баба Света общается – ей полезно.

– Да? Ох, ужас какой! Да, конечно… Да… Нет… Да…

Так, ещё шажок, дверь моей комнаты уже близко, если достаточно быстро спрячусь, меня не засекут…

– Виктория!

Чёрт.

– Инночке плохо с сердцем. Поеду к ней. Вот несчастная – семьи нет, присмотреть некому…

Ага, ага… Не сомневаюсь – незнакомую мне Инночку бабуля доведёт до инфаркта своими причитаниями на тему «бедная, несчастная, одинокая».

– Вот я помирать буду – тоже никто стакан воды не подаст! – разошлась, ну разошлась! Эдакий тонкий намёк: Викуся, ты неблагодарное пустое место.

– Покорми Русю! – дверь хлопнула, оставив меня наедине с пустой квартирой. Ну, не считая кошатины. Ах, обожаю это выражение толстой наглой морды – боится, знает, что защитить некому! Ладно, живи, кошарик, вот твои сухари. Я сегодня добрая.

Руська посеменила к миске. Хрумкает–то как – на всю квартиру! Подражая бабушке, я состроила кислую мину и процедила:

– Руся! Как тебе не стыдно так громко чавкать! Приличная девочка должна есть с закрытым ртом!

Кусок кошатины махнул хвостом, заворчал и отправился забиваться под диван. Даже интересно – застрянет, нет? Вон как отъелась.

Мысль прилетела в голову неожиданно, как рухнувший кирпич: бабушка не пошутила. Действительно убежала. Значит… значит, я дома одна?

Совпадение? Слабо верится.

На столе меня ждал включенный ноутбук. Даже не странно, что он включился сам по себе, без моего на то ведома или согласия. Что там положено делать? Падать в обмороки, трястись от страха? Нефиг. Как будто что–то может быть хуже моей нынешней жизни.

Знакомый сайт – и новое сообщение. Всего одно.

«Svetozar: Ты идёшь?»

Ни куда идёшь, ни зачем – как будто всё и так ясно. Эдакое пятьдесят на пятьдесят. Веришь или нет? Пальцы отбивают «Да», тут же стёртое. Минуту. А если это какая–то глупая шутка? Скажем, эксперимент. Проверка на доверчивость. Казалось бы, я уже всё решила – ан нет! Сомнения. Всегда вылезают не вовремя.

Экран мигнул, и высветилась новая запись:

«Svetozar: Ты в опасности. В страшной опасности. Оно рядом».

Откуда–то повеяло запахом свежей травы и земли. Будто не московская квартира вокруг, а лес – обманчиво спокойный, в глубине которого таится здание с красным потолком и ожидающая тень. Мигнул свет. К чёрту всё, к чёрту!

«Rogneda: уже бегу»

А ведь правда побежала, побежала под пристальным чужим взглядом. Темнота цеплялась за плечи, а до выключателя далеко – целый коридор! Уйти, уйти отсюда – не прислушиваться к шуршанию из бабушкиной спальни, к капанью воды на кухне. В ногу впились острые когти, и я заорала. Куда там бабушкиной Инночке – тут я инфаркт заработаю! Незримое существо замяукало. Руська! Чтоб её, маленький тупой кусок кошатины!

– Пошла вон! – я бы закричала, закричала ещё раз, если бы не боялась привлечь что–то, копошащееся во мраке. Что–то кроме Руськи – и гораздо более страшное.

Неважно, ничего не важно, главное – удрать! Вот и площадка, вот и соседняя дверь. Руська скребётся, вопит – да что тебе сделают, ком шерсти, кому ты нужна! Звонок? Какой звонок? Кажется, проще постучать в дверь – руками, ногами, лбом…

Стучать не пришлось – Светозар открыл сразу. Кажется, он улыбался. А может, и нет, важно другое: там, в прихожей, ярко горит свет, разгоняющий тени.

– Здравствуй, Рогнеда.

Страх отсекла дверь, закрывшаяся за моей спиной.