Текст книги "Я люблю тьму (СИ)"

Автор книги: София Серебрянская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

Глава XXX Слабость – не порок

Мне всегда было интересно: для чего в школах охранники? Чтоб школьники курить не бегали? Так бегают, просто через заднюю дверь, которая почему–то не охраняется. Чтобы от террористов и прочего защищать? Ага, так и вижу нашего Юрика, который, как от мух, отмахивается от террористов скрученной газетой с кроссвордами. Вот и напрашивается вывод: охранники у нас – декорация. Хоть бы выход загородил пузом, когда я убегала, что ли! Светозар ходил туда–сюда вдоль стены, а увидев запыхавшуюся меня, лишь коротко кивнул, как будто мы договаривались о встрече заранее. Так, надо не тормозить, сказать чего–нибудь умное. Чтоб аккуратненько так, не в лоб, выведать всё про черноглазого, и разузнать, почему во сне Маланья в сову превращалась, и вообще… – А злые колдуны – они вообще какие? Блин, молодец. Умнее было б только загуглить – а чего, в книжках и кино помогает. – Ты имеешь в виду – как отличить тёмного колдуна от светлого? – Светозар пожал плечами. – Это целая наука. Скажу только, что внешность тут – не помощница. Те, кто одеваются в чёрное, обвешиваются серебром и таскают с собой пауков и чёрных кошек – это не колдуны даже, так, притворщики. А почему ты спрашиваешь? Ой–ой–ой… Ненавижу, когда меня взглядом сверлят – аж мурашки по коже. Так и хочется иголки во все стороны выставить. А что? Быть ёжиком – так по полной программе. – Да так, снился мне тут один, чушь какую–то нёс, – главное – как–нибудь небрежно это сказать, без страха, а то решат ещё, что я слабачка. – Вроде это тот тип был, ну, который нас с Маланьей чуть не того… грузовиком. Светозар нахмурился: – Слабость – это не такой порок, как ты думаешь. Врагов нельзя недооценивать. Блин. – Но вообще–то я не за этим. Пойдём. Не, загадочность – это, конечно, здорово и тому подобное… Наверное, следовало бы молчать. Ну, хотя бы потому, что как–то слабо верится, что уверенная в себе колдунья стала бы трепать языком. Слабость – не порок, говорит? Ну–ну. Будем надеяться – болтливость тоже. – Куда идём–то? И зачем? И почему посреди дня, в школе потом проблемы будут, и всё тако… Да, подавилась языком. Вы б тоже подавились, если бы секунду назад стояли в знакомом школьном дворе, где асфальта не видно под окурками и плевками, а сейчас – среди шумной улицы. Откуда–то доносится музыка вперемешку с объявлениями, перекрикивают друг друга торговцы картинами, волшебным компотом и котятами. Хоть по–русски кричат – на том спасибо. А то со Светозара сталось бы перекинуть нас на другой конец света. И вот почему я нисколько не удивлена?.. Ну ладно, вру. Удивлена. – На колесе обозрения. Наверху. А, то есть тут ещё где–то и колесо обозрения есть! Я огляделась – вот же, прямо за парковкой. Конечно, забавно – кому могло бы вздуматься кататься в такую погоду? Того и гляди, дождь пойдёт. И ветер жуткий. Стоило подумать о ветре – и взгляд уловил тёмное пятно, расплывшееся на одной из верхних кабинок. Да не пятно вовсе – старик с длинной, косматой бородищей и торчащими во все стороны лохмами. Повис, будто на присосках, и только рваный балахон по ветру развевается. Я хотела испугаться, покосилась на Светозара и не смогла. Не, всё логично. Раз есть дрёмы–пенсионерки, должны ж быть и пенсионеры. – Не скрывается даже, – и усмехнулся. – Дело срочное. Прости уж, что оторвал от учёбы. Не думал, что для тебя это настолько важно. Издевается? Нет, вроде и не думал смеяться. И лицо уже почти серьёзное. – А это кто вообще? Вместо ответа – очередное пожимание плечами. Ясно, пояснений не будет. Как только я с этим почти смирилась, прозвучало невозмутимое: – Дух один. Такие, как он, подпитываются страхом. Конкретно этот, например, призывает ветер, чтобы раскачивать кабинки. – Так же и выпасть можно! – и только потом, присмотревшись, я заметила – кабинки полностью закрытые, просто стены у них стеклянные, прозрачные. Вот же ёжики. Поздравь себя, Вика, ты сегодня бьёшь рекорды тупости. Светозар не собирался ждать, пока я перестану себя жалеть: схватил за руку и потащил к колесу обозрения. Зацокала языком какая–то встречная бабка, но я не успела разглядеть: бабульку унесла толпа. А ведь, если подумать, мы тут и не особо выделяемся: молодой человек ведёт за руку девушку. Ой. Кажется, я сейчас не вовремя начну краснеть. – Мы поднимемся наверх, – тем временем инструктировал меня Светозар. – Выманим его на себя. И нанесём удар. Не хотела я икать, честно. Само собой вышло. Одно дело – размахивать острыми блестящими штуковинами в знакомой квартире, где уж точно не явится добрый дяденька из полиции и не проводит под белы рученьки до ближайшего КПЗ, подарив бабе Свете шикарную возможность поплакаться об ужасной внучке–уголовнице, мол, и пьёт она, и курит, и вся такая–сякая, но это всё дурная компания виновата, конечно, дурная компания. А другое – в общественном, вроде как, месте. Да ещё из кабинки высовываться – на такой–то высоте! И как я вообще это сделаю, если кабинка застеклённая? Ах да, магия же… – Я высоты боюсь. Серьёзно, ждала любого ответа. Кроме невозмутимого: – Прости, но это необходимо. Я уже говорил – оно питается страхом. Поэтому нужен кто–то, кто поможет его выманить. И деликатно так – вроде приманкой не назвали, а всё равно жутко. А то дедок этот, по методу волка из «Трёх поросят», дунет, плюнет… Некстати вспомнился анекдот про мокрое пятно, которое легче было закрасить, чем отскрести. – Ты готова? Соберись, Вика! Тут на тебя надеются. – Я постараюсь. И в самом деле пошла.

Глава XXXI Оберег

Высоты, так уж получилось, я боялась с детства, а если ещё точнее – с младшей школы. А виноват во всём магазинчик с деньгами–листиками и пожарная лестница. У нас тогда, в лучших традициях девяностых, разгорелся спор за территорию: в магазин одновременно играли две кучки мелкоты, и одна из них облюбовала крыльцо чёрного хода. Прямо над ним, на уровне этажа так третьего, была маленькая площадка с полом–решёткой; единственным путём наверх оказалась пресловутая лестница. Учителя – а дело было на прогулке в школьном дворе – благополучно курили бамбук. Именно поэтому я оказалась наверху, таща в охапке поганки и прочую дрянь – а что ещё будут покупать за листики?! Думаете, дальше была страшная кровавая история, в ходе которой я или ещё кто–то навернулся с лестницы, учителей поувольняли, а школу закрыли? Нет, всё было куда прозаичнее. Просто закружилась голова, я не смогла слезть, и снимали меня потом всей школой. В основном – на фотоаппараты и видеокамеры. Не правда ли, офигенно весело, когда ржут над тем, как тебе страшно? И вот теперь подсознание искало пути свалить куда подальше от аттракционов. В особенности – от этой здоровой крутящейся бандуры с хлипкими, раскачивающимися от малейшего ветра кабинками. Нашло ведь, скотина. Почти у самой кассы. – У меня денег нет. – Они нам не нужны, – пожав плечами, Светозар потащил меня к кабинке, не удосужившись купить билет. Почему–то нас никто не остановил: наоборот, к кабинкам проводили. Только я хотела сесть в одну из них, как работник парка покачал головой: – Не, не в эту! В следующую. – А чего вдруг? – спросила я. И тут же пожалела. – Для равновесия. А то перегрузим, и опять застрянет, как на той неделе… Застрянет. Пресвятые ёжики, что может быть хуже – застрять на высоте, в проклятой раскачивающейся стеклянной коробке?! – Спасибо за предупреждение, – Светозар улыбнулся и подтолкнул меня к дверце кабинки. Естественно, пришлось заходить. Нет, не получается из меня героиня, хоть тресни – страшно! А может, оно и к лучшему. Говорили же мне – тот дедок жуткий на страх выползает. – У нас же даже билета нет, – просто хотелось сменить тему. – Не волнуйся. Мы ведь не ради развлечения это делаем, а чтобы помочь. Бьюсь об заклад, неделю назад колесо сломалось не случайно. Дышать, надо просто дышать, вдох–выдох. Не обращать внимания, что дрогнувшая кабинка тронулась, что всё дальше, дальше земля. Вы боялись когда–нибудь до такой степени, что не могли пошевелиться? Я вот не могла даже отойти от края. Стояла, как вмороженная в ледяную глыбу. Слышала только из–за плеча: – Надеюсь, он быстро обратит на нас внимание. Не хотелось бы задерживаться. Задерживаться. То есть, мы можем остаться здесь, в крутящейся адской машинке, не на один круг, а гораздо дольше?! Мамочки! Я обхватила себя руками и зажмурилась – не видеть, не видеть, как земля норовит раствориться в тумане, а облака настолько близко, что, кажется, проплывают мимо. Не хочу, не хочу, не хочу… – Он здесь! Ты готова? Пришлось открыть глаза – и нос к носу столкнуться с дедом с пепельной бородой и такими же космами. В густой бородище терялись маленькие серые глазки. И морщины у него – как нарисованные, больно глубокие. Всё лицо – кукольное больше, преувеличенное. Похожие рожицы мелкота лепит из пластилина. И не страшно почему–то. Совсем. Вернее, было не страшно. Пока не подул ветер, вздыбивший волосы. Стеклянная стена исчезла. Надо было материализовывать силу, и всё такое. Как с дрёмой. Или ещё чего в том же духе. Да хоть бы просто сделать шаг назад, заманивая дух в глубину кабинки. А я? Я просто заорала. Даже попыталась заорать – так лучше. Это я так то ли хриплю, то ли пищу, что ли?! Сжать–разжать пальцы, успокоиться, сосредоточится… Но стилет не появлялся, а пепельные космы обвивались вокруг рук, ног – и не волосы это вовсе, а вихревые потоки, давят, давят… Я же упаду! Но я повисла – над маленькими–маленькими домами и каруселями, над людьми размером с таракана; меня крепко держали поперёк живота, пока уродливый старик, чьи космы безвольно обвисли, летел вниз, подбитый стрелой. На полпути его тело рассыпалось пылью и разлетелось по ветру, а стрела, прежде чем достигнуть земли, разбилась на крохотные, переливающиеся осколки. Снова слышались звуки, далёкие голоса и гудки машин. Пытаясь отдышаться, я повернула голову: в соседней кабинке прилипла к стеклу какая–то бабка, держащая на коленях толстого маленького внука. Кажется, даже кулаком погрозила. А потом я сообразила, как мы со Светозаром выглядим со стороны, и щёки тотчас вспыхнули. – Не бойся. Я не дал бы тебе упасть. Как объяснить, что не привыкла, ну вот вообще, надеяться на других?! Может, он прочитает мысли – и поймёт. Они же все, похоже, это умеют. Кроме Стеллы. Она вообще мало смахивает на ведьму. Лоб упёрся в стекло: стена снова появилась. И только теперь Светозар разжал руки. Рёбра всё ещё немного ныли. – Извини. По–другому его было не выманить, а с земли я бы не достал. Отдышись, наконец! Покажи, что ты в порядке. Дай голос. – Я понимаю. Это… это было необходимо. – и улыбочку, улыбочку… Светозар тем временем невозмутимо стряхнул с рук и плеч серебряные искры от исчезнувшего лука и колчана: – Я уже говорил, помнишь? Не пытайся казаться сильнее, чем ты есть. Вот, кстати. Это тебе. На протянутом тонком шнурке покачивался плоский кулон из слегка поблескивающего камня. Спокойно, спокойно. Не надо показывать, что тебе не каждый день что–то дарят. Особенно – украшения. – Это оберег. Носи его постоянно, и никто не сможет пробиться в твои сны. Интересно, почему я постоянно так глупо улыбаюсь?! Я же теперь почти красивая. Красивым девушкам не положено так себя вести. Тем временем колесо наконец–то завершило круг; стали различимыми лица стоящих у ограды и кассы людей. Одно из лиц – маленькая девочка с воздушным шариком – смотрело прямо на меня. Малышка улыбнулась и что–то сказала. Жизнь продолжалась. Сжав крепче в кулаке прохладный камень, я помахала ей рукой.

Глава XXXII Дебют мадам Гитлер

Я много читала книжек про волшебников и ведьм. Какие–то были забавными и интересными, какие–то – не особо, но почти везде торжественно провозглашалось одно: тот, кто обладает магической силой, обязательно должен её скрывать и жить скучнейшей жизнью по всем шаблонам. Ой–ой–ой, как бы не спалиться, равновесие и прочая туфта. А в чём проблема–то? Ну узнают люди, что есть магия, что тогда, небо на землю шлёпнется? И так, куда ни плюнь, попадёшь то в чёрного колдуна, то в гадалку. Или они так, прикидываются, а настоящие ведьмы шифруются? А, шут их разберёт, в самом деле. Но школа–то мне теперь зачем?! Остановившись, я прислушалась к доносящимся из–за двери голосам: репетицию, кажется, начали без меня. Ну, опоздала, ну, с кем не бывает! Виновата я, что ли, что и думать забыла и про репетицию, и про долбанный костюм! – Константин! Это что ещё такое, я спрашиваю?! – мадам Гитлер было не до меня: сначала надо разорвать одну жертву, а там и до второй руки дойдут. Так–так, какой же нынче повод для визга? А, понятно. Все в костюмах: Леська – в ярком платье и с косичками из мочалки, Генка в нелепом тулупе и с кое–как прицепленной бородой, Сашок с воткнутыми в волосы ветками. А Костян стоит, глаза прячет и тайком лыбится: никакого костюма, только на груди табличка с надписью «Представьте, что я пень». – Мария Валентиновна! – я согнулась пополам – ну Костян! Прям оскорблённая невинность! – Вы в театре когда в последний раз были? Кажется, мадам Гитлер здорово подвисла. А пенёк увлёкся и давай шпарить: – Сейчас просто костюмы никто не делает – это скучно и предсказуемо! Недавно мы с родителями на спектакль ходили, так там актёры вообще без костюмов были! – Это чё – голые, что ли? – тут заржал уже Генка. – Какой – голые! Одетые. Просто у них на груди таблички были, кто кого играет, чтобы не путаться. Это, как же там говорили – постмодернизм! Современное искусство! Тут, понятно, все уставились на мадам Гитлер – чем закончится? А как обычно: она посинела, покраснела и рявкнула: – Это у актёров – искусство! А у тебя – балбесничество! Чтоб к следующей репетиции костюм был, как положено! Тут выпученные, бешено вращающиеся глаза уставились на меня. Костян, как пройденный этап истории, сразу же отошёл на задний план. Какие там пеньки, когда новый повод поорать нашёлся? – Виктория! Это что ещё такое?! Что–что… халат. Из Таиланда. Бабушкин. А что поделать: бабка то, что сама носит, ни на какие спектакли одалживать не собирается, а скользкую тряпку, которая упорно прикидывается шёлком – это пожалуйста! Перстней мне, конечно, никто не дал. А ещё мне милостиво всучили шерстяной платок, изрядно погрызенный молью, и то потому, что с верхней полки свалился, а убирать влом было. В общем, если хотите представить, как я выглядела, представьте что–то среднее между псевдогейшей из японского ресторана и подъездной бабкой. – У нас русская народная сказка! С душой! Безо всякой этой иностранщины, – и глаза закатила, – В кои–то веки разрешила самим выбирать, и вот – пожалуйста! Что за низкопоклонничество перед Западом?! Вот так, с одного вопля русской труженицы на ниве педагогики, Таиланд официально стал считаться Западом. – Как же так! – Катенька всплеснула руками. Прелестная «русская сиротка» красовалась в белом вечернем платье: ну да, прям натуральнее некуда. У нас в таких бальных шмотках каждая вторая баба Нюра за водой к колодцу ходит. – Вика, ты, наверное, вчера с мальчиком гуляла? – вкрадчиво продолжила Катенька. – Поэтому и костюм такой плохонький нашла, правильно ведь? Мария Валентиновна, не ругайте её, она не специально! Интересно, а можно так наколдовать, чтобы сразу выдрать с корнем язык или там завязать его морским узлом?! Все притихли, прям перекати–поля не хватает. А когда у нас затишье? Правильно, перед бурей. – Романова! Это как понимать?! – гаркнула мадам Гитлер. А уж помада! Ядовито–малиновая, в четыре, наверное, слоя. Может, она валиком красится? Не знаю, как с низкопоклонничеством, русским духом и прочим, но знаю я одну народную мудрость: на сказанное таким тоном лучше не отвечать. Себе дороже. – А он ещё взрослый совсем, ну, с которым она гуляла. Вы не кричите, Мария Валентиновна! – продолжала зудеть наша очаровательная «Машенька», и вся такая невинная, как будто чисто случайно проболталась! Разумеется, о репетиции спектакля никто и не вспоминал: зачем какое–то идиотничество, когда тут шоу покруче намечается! Мадам Гитлер схватилась за сердце: – Вот уж не думала, что доживу до такого! Чтобы в моём классе… Обычно на такое обижаешься. Но в этот раз за ручку с обидой пришла злость. Как же надоело! – Ни с кем я не «гуляла»! Это по делам. – И какие же такие дела у школьницы могут быть со взрослым мужчиной?! – обвинительный перст чуть не ткнулся в глаз. Действительно, какие?! Они не могут интересоваться одним и тем же, и вообще, людей лучше рассовать по разным районам, огороженным забором под напряжением, чтоб в каждом районе сидели только ровесники. Мадам Гитлер оскалилась, как бульдог, и рявкнула: – Посмотрите на неё! Дела у неё, значит! Такие важные, что и уроки побоку, и спектакль! Сразу видно – не воспитывает никто, растёт, шалава, как трава под забором! – Заткнись, жаба размалёванная! И резко кончились все визги и обвинения. Ярко накрашенный, сморщенный рот открывался и закрывался, как у марионетки, которую нелепо подёргивали за ниточки. А внутри вдруг стало так тепло и приятно – не передать! Все они, эти орущие мерзкие тётки, похожи на заводные машинки: катаются по заданному маршруту, а стоит с него снять, перевернуть – и крутят вхолостую колёсами. И тут мадам Гитлер, раскрыв рот ещё шире, оглушительно квакнула. Это только в кино начали бы пялиться на меня с воплями «Наколдовала!» и прочей чушью, а в реале все вылупились на ошизевшую училку. Та, не ограничившись одним кваком, уселась на пол и принялась издавать монотонные клокочущие звуки. – Во даёт, – восхитился Костян, – Совсем ку–ку тётя! – Мария Валентиновна! – Катенька прижала ладошки к щекам, выражая на всякий случай как можно более сильный испуг: мало ли, вдруг потом зачтётся. Остальные посмеивались, глядя, как суровая классная ползает по полу, неловко пытаясь подпрыгнуть. Репетиция, я так понимаю, отменяется. Ну и славненько – хоть погулять можно будет, а там, может, и домой вернусь пораньше. Там теперь хоть есть, с кем поговорить, а то всё Руська, баба Света… За дверью актового зала я наконец–то позволила себе расхохотаться. Жаба, самая натуральная! А может, она и всегда такая была, только квакала чуть поразборчивей. – Слышь, Вик… Леська! И когда только просочилась… Она уже стянула с головы мочальные косички и теперь выглядела почти прилично, не считая сарафана. Пару секунд она переминалась с ноги на ногу, затем спросила: – Ты, это… правда со взрослым парнем встречаешься? А нужна она тебе, правда? Тебе ж посплетничать интересно, ещё немного – и готовая подъездная бабка будешь, самая каноничная. – Встречаюсь, конечно! А ты как думала? Домой я шла в прекраснейшем настроении из возможных. Наверное, впервые в жизни мне смотрели вслед – и смотрели не с брезгливостью, а с пугливым восторгом. Ну, вроде того, как смотрит малолетний недопанк на взрослого мужика с татушкой и бутылкой пива: и хочется так же, и колется. Браво, мадам Гитлер! Получите свою идеальную роль.

Глава XXXIII Художественное плетение

– А вы как, давно? Ну, встречаетесь? – Леська даже рот приоткрыла, как будто им слушает, а не ушами. Даже жалко как–то разочаровывать. И потом, кому плохо? Ей – сплетен поновее, чтоб вся школа гудела, а я в кои–то веки знаменитостью побуду. – Давно, конечно! Уже два года почти, – тот, кто думает, что врать сложно, на самом деле просто не умеет. Враньё – оно такое, сложное. Думаете, набрехал – и живи счастливо? Ага, а потом в собственной брехне запутаешься – и кранты. Нет уж, пусть палятся любители, а я, можно сказать, и не лгу совсем: так, лечу на крыльях воображения. И хорошо, видать, получается, раз моя «дочурка» аж провожать меня до дома увязалась. – А как же это так? – Леська остановилась и почесала подбородок, – Он же взрослый! Его ж и посадить могли! Долеталась, блин! Выхода нет, делаем видок поувереннее – и вперёд: – Чего это – посадить? Мне ж не шесть лет и не два годика! Конечно, от бабки моей ныкались – было дело. Она б такую бучу развела – ух! В мученическом взгляде сверкнул проблеск понимания: – А! Ты поэтому и в школе не говорила, да? Чтоб не растрепали? Отлично, опять уши развесила. И это–то чудо планирует в журналисты, как подрастёт, идти! Да с таким талантом на распознание лжи – сразу в ментовку, и чтоб в отдел дознания. Деревья уже не золотые: так, почти лысые, и холодно уже скорее, чем прохладно. А Леська за мной тащится, даже куртку на бегу не застегнула – так спешила. Какие там главные роли, какое телевидение! Тут и без того глазки, как прожекторы, светятся. – Слушай, Вик, – она даже за руку меня тронула и голос понизила, как будто у нас образовалась сама собой общая тайна, – А вы уже… ну, того? – Целовались? А то как же! Ты сама подумай, мы чего, на цветочки два года любоваться будем? Отмахнулась только: – Да нет, это–то понятно… я про другое говорю! Он же взрослый вроде как, и всё такое… Про другое, про другое… Да ё-моё! Вот тут и не знаешь, то ли непонимающей прикинуться, то ли вообще по морде съездить. Конечно, я тут художественно плету всякую ересь, а если б и правда у меня был парень? Чего она ждёт–то? – Лесь, ты с ёлки–то не падай! Он вообще такой, старомодный. Вот как поженимся – тогда только… Он и пообещал: сразу, как восемнадцать мне будет, в загс пойдём. Новая чушь получалась малоправдоподобной, и больше походила на реплику героини из любимых бабушкиных сериалов. Ну, знаете, тех самых, где сюжет продолжается не до логического завершения, а до тех пор, пока кто–то даёт деньги на траву сценаристам. А Леська чего? Леська молчит, губы грызёт. Замуж – оно покруче будет, чем все её выдумки. За художественным враньём мы добрались до моего подъезда. – Ну ладно, до завтра! В школе ещё поболтаем! – надо бы поскорее найти в сумке ключи, чтоб не объясняться, а то начнётся. Да уходи же ты, пиявка недоделанная! Ой, не надо про пиявок. А то и правда превратится. – Вик, а, Вик! – Леська сунулась к подъездной двери, едва не прищемив ею нос. – А с мадам Гитлер – это ты учудила, да? Магия, что ли, какая–нибудь? Я чуть сама об дверь не стукнулась. О парнях трепаться – это одно, а про магию? Светозар же говорил – в школе никому ни слова! А, ладно. Выкрутимся. Глазки посерьёзнее, голос поубедительнее… – Какая магия! Ты ещё скажи, что в Новый Год подарки Дед Мороз приносит или там Санта Клаус. Я гипнозом занимаюсь, а это штука медицинская, её даже психологи используют! Вот так–то. – Ой, а мне что–нибудь покажи! – взвизгнула восторженная Леська, но я наконец–то захлопнула дверь и смогла отдышаться. Правда, стоять пришлось недолго: увидев исчезающую полоску света, я кинулась к отъезжающему лифту. Как выяснилось, иногда лучше подождать. – Ой, Викуся, ты тоже домой идёшь, да? – Катенька заулыбалась белыми, будто фарфоровыми, зубками. – А я вот к Марии Валентиновне в больничку ездила! Она уже почти совсем здоровенькая. Говорят, бывает такое, если сильно переволноваться… Слышала ли она мою болтовню с Леськой? Да как пить дать, слышала! Сейчас ещё и заявится к бабе Свете с докладом. Спецом она за мной следит, что ли? Но я заставила себя улыбнуться: – А я вот думаю, что её в психушку увезут. Ну, или из больницы–то выпустят, но в школу работать – ни–ни. Сегодня она квакает, а завтра штаны на голову напялит и за учениками будет с заточенной указкой гоняться. – Какая ты злая! – Катенька передёрнулась и шагнула к дверям лифта, как будто собиралась сквозь них выйти прямо в шахту, лишь бы только рядом со мной не торчать. Злая? Не–не, я справедливая. – Каждый может заболеть! – неслось мне в спину, даже когда я уже выскочила на своём этаже. Ой–ой–ой, какие мы миленькие! И в больницу к спятившим училкам шляемся, и любовные романы читаем, и юбочки носим – сколько их таких, сахарных и занудных? И эту–то пионерку–героиню мне в пример ставят? Да я лучше на шнурках повешусь! А дома что? Дома – непривычно тихо. Не поймёшь – то ли не к добру, то ли просто все смотались. Только Руська посреди коридора торчит, да так, что не пройдёшь. Куда ни плюнь – попадёшь в жирную пушистую тушку. – Здравствуй, ёжик! – из комнаты показался Алёшка – ну не получалось пока его папой называть, хоть тресни! Хоть он и сбрил жуткую бороду, и сразу стал похож на себя со старых фоток. Он шагнул мне навстречу, протянул руку, как будто хотел погладить по голове – и остановился. Ему, наверное, тоже неловко: он–то меня хнычущей малявкой в зелёнке помнит, а не взрослой девицей… Надо срочно заполнять паузу! Вон, уже даже Руська зашипела – понимает. – Баба Света что, ушла? – Она сказала – в гости пойдёт к одним нужным людям. Они мне, значит, документы помогут побыстрее получить – не хочу я, чтоб вы чего не то подумали. Я ж не камень на шее, я и работать смогу! Неловкий диалог, что сказать. А вы бы о чём говорили, если человека десять лет не видели, а тут он – раз! – и как по волшебству. Или не «как», а взаправду – магия. Проскользнув мимо папы – ещё долго не привыкну – я плюхнулась за комп. Бабушки нет – можно и в инете полазить. Даже интересно: как там, на родном сайте, дела? Сколько мне ещё понасылали ерунды в стиле «Ау, ты где?» Может, рассылку им замутить – «Уехала в Тибет, в монастырь ушла?» Лёгким движением руки одно сообщение удалялось за другим: чего теперь–то их беречь? Если историю переписки не чистить, она точняк когда–нибудь лопнет. Среди однообразных «Куда ты подевалась?» разной степени грамотности вдруг мелькнуло: «Что означает твой ник? Рогнеда Рогволодовна – полоцкая княжна, приблизительная дата рождения – ок. 960 года…» Я нажала «удалить». Заколебали спамеры.