Текст книги "Я люблю тьму (СИ)"

Автор книги: София Серебрянская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

Глава XXVII Забытый голос

Когда рано утром, да ещё после хорошего кошмара, к тебе в дом кто–то приходит, какая будет первая мысль? Правильно: зарыться с головой в одеяло и накрыться подушкой. А если вдруг кто под одеяло заглянет, так глаза вытаращить и сказать: «Тсс. Я гусеница, и скоро буду прекрасной бабочкой». Тогда пришедший решит, что ты долбанулась, и позволит спокойно спать дальше.

– Кто там? – увы, бабуля моего мнения касательно всяких там ходящих в гости по утрам не разделяла. И вот как мне объяснить, что там, за дверью, скорее всего, не безобидный Винни—Пух? Путайся теперь в одеяле, несись на помощь, Руську скидывай – вон, сволочь пушистая, в ногах пристроилась! Но неожиданно вместо привычного пощёлкивания многочисленных замков я услышала:

– Да–да, подождите, сейчас открою! Я не одета!

Пушистый ком, а ну посторонись! И нечего тут недовольно мяукать – я, может, твою шкурку спасаю. А то явится какой–нибудь не сильно добрый колдун, да и сделает из тебя воротник, а из бабули – чучело. С выпученными глазами, как у тех сов из сна.

Тем временем дорогая Светлана Николаевна влетела в спальню и зашептала: – Виктория, быстро звони в полицию! Не до конца проснувшийся мозг завис. Намертво. И вместо заготовленных реплик получилось: – И… эээ… аа?.. – Господи, что же ты непонятливая–то такая! – бабушка поджала губы. – В полицию, говорю, звони! Мозг включился так же самовольно, как до того выключился: – А чего я им скажу–то? На чай приглашу? – Виктория, какой чай! – зашипела бабуля и для пущей убедительности встряхнула меня за плечо. – Скажешь: за дверью грабитель, в квартиру войти хочет… В дверь снова позвонили, сопроводив звонок продолжительным стуком. – Ах, имейте терпение! – по привычке навесив сладенькую улыбочку, проорала бабушка. Затем смерила меня испепеляющим взглядом – как же, такая–сякая, не сумела сразу мысли прочитать! Хорошо, бабка не ведьма, а то б точно меня подпалила – и плакали тогда шикарные длинные косы, а заодно ресницы и брови. И только после этого сама схватилась за трубку. Из–за стены доносилось только: – Алло! Да не могу я громче! – ну да, куда уж громче, и так шёпот формата театрального, когда на весь зал слышно. – Романова Светлана, проживаю по адресу… да–да, грабитель возле двери, а может, террорист какой… нет, никого не убили… Это как это – сами разбирайтесь?! Вы меня очень разочаровали, молодой человек! Ну понятно. Наша доблестная полиция всё никак не может забыть милое бабулино хобби: вызывать ментовку с любого чиха. У соседей ругаются – полиция! Во дворе алкоголики сидят – полиция! Молодёжь в четыре утра на скамейке целуется… ну, вы поняли. Кстати, «Скорая» к нам обычно тоже не торопится. При всё своём мнимом барстве, Светлана Николаевна задолбала всех, включая зоомагазин по соседству. А я что? А я, замотанная в одеяло, прильнула к глазку. Боялась, конечно, увидеть того черноглазого – куда без этого! Мне и во сне, и наяву этого чудика хватило. Вместо этого за дверью обнаружился всклокоченный мужик, похожий на сисадмина из анекдотов. Ну, знаете, такого, который грязный, бородатый и в свитере с оленями. А может, он тоже нечисть какая – ну, вроде лешего, только посовременнее, замаскированный, так сказать? Звякнуть Светозару? Ага, чтобы потом Стелла ржала – мол, при малейшей опасности за старших прячется, какая из неё ведьма! Бабушка наконец–то бросила трубку. Никак, закончила лекцию на тему продажных ментов и волков позорных? Ох, не к добру: сейчас как возьмёт, как на меня переключится… Но вместо этого Светлана Николаевна царственно задрала подбородок и снова натянула фальшивую улыбочку: – Открываю–открываю! – и к дверям. Нет, что, правда откроет?! А может, мне силу свою ещё разочек материализовать, если вдруг опасность какая, да и… Блин, Вика, ты сегодня генератор великолепных идей! Вот явятся менты, или ещё кто, и объясняй им потом, откуда у тебя остро заточенная железяка, чай, пометочку «сувенирная продукция» моё воображение не предусмотрело. А ну как мужик вообще без всякой мистики, сейчас дверь откроем – и заявит: «А вы верите в Бога?» или там «Плановая проверка, счётчики меняем?», то бишь, окажется обыкновенным мошенником? А я его стилетом. Фигово так получится. Баба Света приоткрыла дверь – и тотчас с площадки послышался скрипучий вопль: – А ну стоять! Не двигаться, руки за голову! Первая мысль – дозвалась–таки бабуля до ментуры! Вторая – а, нет, кося. Не участковый явился и не омоновцы с автоматами, а всего–то дед Егор с трофейным ружьём. Дед Егор всем говорит, мол, будто бы он ветеран, войну прошёл, да только врёт всё: он только в сорок седьмом родился. Но так уж вышло – родился героем, да каким! Таким, что все нерастраченные геройства пустил не по назначению. Ружьё он у одного агрессивного дачника отбил, да так при себе и придержал, но всем говорит, что это ему сослуживцы подарили. Ага, те самые стройбатовцы. – А я что?.. – стушевался сисадминистый мужик, и глаза сделал такие несчастные – прям щеночек побитый. Но руки за голову заложил – мало ли, пальнёт ещё! На деде не написано, что он безобидней тушканчика. – Ишь, распоясались! Средь бела дня! Думал, ирод чеченский, времена изменились, не поможет никто, одинокой–то бабе с ребёнком! Это он про бабушку и про меня, если что. – Вы меня, пожалуйста, с чеченцами–то не мешайте, – мужик, очевидно, пришёл в себя, вот и попёрла из него интеллигенция. – Я не к вам пришёл, а к Светлане Николаевне Романовой. Это же вы? Не, не похож на грабителя – разве что сейчас начнёт стандартный развод на брошюрки с пылесосами. Дед Егор покрепче за ружьё схватился и гаркнул: – Знаем мы таких, всех из себя! Квартиры обворовываете, аэропорты с вокзалами подрываете! Тем временем сисадминистый мужик наконец–то заметил непрезентабельную меня – ну извините, что в пижаме и с Руськой на штанине! И тотчас побелел везде, где не скрывали спутанные волосы и борода, руки раскинул и пробормотал: – Ёжик, ты?.. А у меня челюсть отвисла. И вспомнилось как–то: совсем маленькая я, в углу сижу, хнычу. Бабуля тогда меня первый раз подстригла. Ну, как подстригла: взяла бритву, и гудбай, кудряшки, здравствуй, лысинка. Торчал только едва заметный пушок, как от плесени, и на меня все соседи говорили: «Ой, какой хорошенький мальчик!» и прочую байду, от которой реветь хотелось ещё сильнее. Вдобавок, случилась на радостях ветрянка. Вот и сидела я – вся в зелёнке и лысая. – А тут у нас кто? – засмеялся над головой мелкой меня почти забытый голос, и большая ладонь погладила по бритой голове. – А тут у нас зелёный ёжик! Ух, колючий! Бабушка и я смотрели на мужика, а тот, вздохнув, опёрся на стену и проговорил: – Мам, ты чего, Алёшку своего не признала? Вернулся я!

Глава XXVIII Как в кино

Видели когда–нибудь эти сцены из российских сериалов, где все сидят за столом на крохотной кухоньке, жуют и всей семьёй думают о вечном? Именно так сейчас выглядела наша кухня: за стеной трендит телик, причём почему–то о войне, свистит с горя поставленный ещё раз кипятиться чайник, а за столом сидят и надуваются чаем. Вернее, я надуваюсь, Алёшка – ну не могу я его папой называть, хоть убейте! – сидит и из чашки воздух хлещет, говорить, наверное, не хочет. И бабушка тоже не хочет – вцепилась в Руську и теребит, как плюшевую, даром что та уже царапается. Папа. А как это вообще – папа? Ну, помню пару милых сцен из детства – вроде той, про ёжика. И то неясно – это я вспоминаю, или просто когда–то выдумала? Была ж у меня в детстве развлекуха – на рекламу залипать. Все ругаются, мол, такое кино интересное или выпуск новостей важный, а мелкая я сижу – и думаю: вот как оно бывает! И мамы встречаются такие, которые с утра завтрак готовят, и папы, которые в зоопарк детей водят. А ещё бывают сёстры, братья, а бабушки все пухленькие и в платочках – короче, там имелось всё, что нужно для счастья и чего нашей семейке никогда не хватало. Может, я сейчас не папу вспоминаю, а такую вот рекламу. Звякнула о блюдечко чашка, и тут же вырвалась на свободу Руська. Правильно, правильно, мотай удочки – сказала бы я раньше, но сейчас вскочила и сделала озабоченное лицо. Вот как скажу «Ой, кошечка волнуется!», как побегу за ней – и смотаюсь в Тибет, да хоть в Антарктиду – там, поди, теплее, чем сейчас у нас на кухне… Сказать я не успела, потому что бабушка, когда гладить стало некого, мигом заговорила: – Откуда мне знать, что вы действительно тот, за кого себя выдаёте? У вас есть документы, в конце концов? В этом вся баба Света. Казалось бы, читает сопливые книжки, ревёт над сериалами. Будь это какое–нибудь кино, она бы уже давно нашла, я не знаю, родимое пятно какое–нибудь приметное, залилась бы слезами, бросилась обнимать блудного сына, как в каком–нибудь «Жди меня». Вот когда я пожалела, что кино и реальность не сильно похожи. – Мама, да ты что! – выпучил глаза Алёшка, но бабулю это не убедило: встала из–за стола, нахмурилась, губы поджала: – Мой сын пропал без вести много лет назад. Кто вы, я не знаю, но подозреваю, что с ним вы не имеете ничего общего. Такое лицо сразу у сисадминистого мужика стало – потерянное–потерянное. А ты чего думал – припрёшься вот так в незнакомый дом, и тебя сразу обнимать–целовать, даром, что чужой, мол, и такой сойдёт?.. Не, чего–то не сходится. – Ба, он же про ёжика знает. – Вырастила на свою голову! Про ёжика знает! – задохнулась возмущением баба Света. – Да даже если знает – что с того–то?! Нет у меня сына! Что помер, что семью бросил – всё одно. Олька–то, хоть девка та ещё, а жена ему была! – Оля! – и позеленел. – А как она? Где? – А тебе–то что за печаль? – бабуля ткнула его окольцованным пальцем в грудь. – Поживиться думал? Вон пошёл! Нет у нас ничего! Я внимательно смотрела на новоявленного папу – сбежит, нет? Если вор или мошенник – точно убежит: больно надо ему со скандальной бабкой связываться! А всё–таки про ёжика знает. Откуда?.. Алёшка не сбежал. Вместо этого он ухватил бабушку за палец, крепко так, и закричал: – Кольцо–то! Помнишь, как мы ювелира? Отец мой, царствие ему небесное, рубин принёс – здоровущий! – а ювелир прикарманил, стекляшку вставил. Я ему по морде, меня в милицию… помнишь, мам? А ведь вернул, рубин–то! Тут и бабушка позеленела, ахнула, за сердце схватилась… Помрёт ещё! Нет, даже в обморок не упала – выдохнула, выпрямилась, и с ровной–ровной спиной принялась считать капли валерьянки. Кап–кап–кап… – И про ёжика знает, – само собой вырвалось. Никогда в жизни меня не клинило так конкретно, а тут – раз! – заело. Бабушка залпом выдула стакан и заговорила – тихо, но как–то угрожающе: – Да где ж ты шлялся, ирод?.. Лет–то сколько… Семью бросил! И говоришь как – чистая деревня! Такой интеллигентный мальчик был… – Так там и был – в деревне, – Алёшка вскинул руки, и вовремя: баба Света забыла на время о мнимом княжеском происхождении и ухватилась за скалку. Зачем ухватилась? Ну, явно не пирожков на радостях напечь. Я тоже на всякий случай пригнулась – мало ли? Ведьма ведьмой, а скалкой по голове – больно. – Тогда как вышло–то?! – новоявленный папа уже не говорил – кричал, видно, чтоб не побили. – Я только вышел, а мне с работы: мол, в Подмосковье, к клиенту, срочно, а то уволят к чертям. Тут имя–то своё забудешь, не только домой позвонить! А там, под Москвой, меня, говорят, машина сбила. Я сам–то не помню – очухался в доме в деревенском, а бабка, полуглухая какая–то, меня Ванечкой кликала. А мне что? Ванечка так Ванечка. Не поверите, вообще ничего в голове, чисто туман. Это я потом уже узнал – сын у неё был, в город подался, а мы похожи чем–то. И соседи её болтали – мол, Ванечка тот самый вернулся. И главное, так сошлось–то всё! Дрова колоть не умею, за скотиной ухаживать – так в городе жил, серьёзным человеком был, а как деревенские живут – позабыл. Так и жил, иногда казалось даже – вспоминать что–то начинаю! Скажут – в детстве с этим вот дружили, и мне как будто вспоминается – да, правда, было такое! В Москву ездил – меня ж Евдокия, ну, зовут так ту старушку, отправляла иногда. А я слушала, а голова кружилась. Это как так получается?! Папа, значит, все эти годы жил где–то там, совсем недалеко, только руку протяни? А милиция как же? Хотя и дураку ясно – они тело искали, а не Алексея Романова. Да и пришли бы они в деревенский дом к этой Евдокии, и что? Сказали бы им – обознались, это Ванечка. Небось и документы ему бабулька новые добыла. – Хорошо тебе было? Так зачем вернулся–то?! – и брови хмурит. Ну даёт бабка! От сына десять лет ни слуху ни духу, вроде как умер, могила даже имеется – и вдруг вернулся! А она – зачем?! – Так я и говорю: Евдокия, бабка, померла. Ну и приехал с Москвы её Ванечка – тот ещё фрукт, я вам скажу! Скандал закатил – мол, обманщик, самозванец, наследство заграбастать хотел! Я стою, и думаю – что за оказия? А тут – телефон у него. Трубку берёт, а она зелёная такая, блестящая, и наклейка в виде ёжика. Он ругаться, оправдываться – мол, у дочки одолжил, телефон потерял, и тут у меня как щёлкнет! Всё вспомнил: и имя, и адрес… Думал – с ума сойду! Не поверите – в окно выскочил, в чём был, и на Москву: денег, слава Богу, прихватил… Боялся – вдруг съехали, вдруг случилось чего?.. А нет, вот они вы, на месте… Оли только нет. Она на работе, да?.. – и грустно так смотрит, что не по себе прямо стало. А бабе Свете что? Она у нас терминатор – железная: – Замуж твоя Оля выскочила, недолго горевала! В Берлине теперь кукует. Думал, тебя, дурака, всю жизнь оплакивать будет? – бабушка всё ещё ворчала, но уже скорее по инерции: уж я‑то знаю. Она, когда по–настоящему бесится, скалку ни в жизнь не опустит. Папа – само слово даже странное! – глаза опустил и пробормотал: – Бедная Оля! Морока–то ей какая… Документы переделывать, со мной разводиться… Это ж и мне надо будет паспорт добывать… И тут я почему–то поверила – и правда папа, не врёт. Воспоминания, они, конечно, не самое надёжное свидетельство. Но мне почему–то всегда казалось: именно такой у меня папа был, о других в первую очередь думал, не о себе. Он же маму любил, это точно, и вот сейчас всё вспомнил, как будто десяти лет не было. Ужас это, наверное! А бабушка смотрела, пристально и холодно, как будто не сын вернулся, а алкаш из соседнего подъезда на водку просит. Алёшка тяжело вздохнул и встал из–за стола: – Эх, и чего ехал – не пойму! Вы меня, дурака, простите. У вас тут жизнь своя, налаженная, и тут я. Поеду, может, приютит кто… Он направился к дверям, а баба Света сидела и смотрела в спину, будто дырку в ней сверлила. И молчит, главное! Телевизор только за стеной слышно – теперь там попсовая певичка завывает. А я закричала одинокой спине: – Пап, не уходи! То есть это только я так подумала, что закричу. А на самом деле совсем тихо вышло, но он услышал. И я сама не поняла, как меня крепко–крепко обняли, и плевать, что ткнули носом в не очень чистый свитер и колючую бороду: – Ёжик мой, – голос такой, будто плачет, и будь он менее бородатым, сверху, наверное, капало бы. А так слезинки терялись где–то в бороде. – Ёжик, да куда ж я от вас денусь–то?.. Он и бабушку в охапку сграбастал, хоть она всё так же молчала. И вот тогда я впервые в жизни разревелась не оттого, что стало плохо или больно. Точно всё – как в сериале. Или в телепередаче.

Глава XXIX Трясина

Живи я в нормальной семье, возвращение «блудного папы», конечно, превратилось бы в сплошной праздник – минимум на неделю–две. Какие там дела, какая школа! Одна записка – семейные обстоятельства, и гуляй себе! Но бабушка и тут подпортила кайф – будто только ко мне пропавший без вести вернулся, а что он ей сын, так то без разницы. Сказала – папе сейчас, высунув язык, придётся бегать за бумажками: нельзя ж беспаспортным жить! А школа что? Школу никто не отменял. Всю дорогу к родному учебному заведению я думала – а как же колдовские дела? Останавливалась, понимаешь, оглядывалась – вдруг в спину Маланья или Светозар смотрят? Или этот черноглазый опять меня преследует? Но ни на пороге соседней квартиры, ни на перекрёстке, ни в школьном дворе не мелькнуло в толпе знакомых лиц. Только один раз показалось, что вижу Стеллу; потом сообразила – не, не показалось, просто её фотку на рекламный щит влепили. Разумеется, я опоздала. Когда я, прикинувшись человеком–невидимкой, попыталась проскользнуть на своё место, тут же послышался притворно–удивлённый шёпот: – Ой, Вика! Ты почему так поздно? Инна Фёдоровна, запишите, пожалуйста, что Вика пришла! – а это уже не шёпотом, а во всю Ивановскую. Выдрать бы язык Катеньке, или, на худой конец, к нёбу приклеить, чтоб не болтала. Правда, в этот раз подлиза просчиталась: информатичка – тётка спокойная, наверное, поэтому у неё одной во всей школе нет подпольной клички. На замечание она лишь рассеянно покачала головой, записала что–то в журнале и снова отвернулась к доске. – Да вы чё? Она княгиня, ей и опоздать можно! – фыркнуло с задней парты. Ну, конечно, Костян, давно не виделись. Я обернулась – и он заткнулся, даже, кажется, втянул в плечи бритую голову. Правильно. Меня теперь бояться надо! Конечно, Инну Фёдоровну никто не слушал. Она там объясняет, что за зверь такой – «Блокнот», и как в нём печатать. Даже жалко её – работает, бедная, по доисторической программе, понятия не имеет, что дети сейчас другие, в компах получше неё секут. Задание на урок тоже оказалось легче лёгкого – перепечатать какой–то там кусок книжки. Я вас умоляю…

– … Конечно, фрагмент достаточно объёмный, но высокая скорость печати – очень полезный навык… Копировать–вставить, абзацы проставить… Абра–кадабра! Компьютерная магия. Скучно даже. Пару минут я для вида постучала по клавишам, затем быстренько подтёрла набитый набор буковок и отрапортовала: – Инна Фёдоровна, я всё! – Это как – всё?! – переполошилась информатичка, но почти сразу успокоилась. А что? Вон, текст на экране, всё в лучшем виде. А что не вручную, пальчиками перебито – так это простите. Буду я ещё на всякую ерунду время тратить. – Молодец, Романова! Пять, безусловно пять… ты только посиди тихо, хорошо? Не мешай никому! А зачем мешать? Я лучше в инет залезу, благо, давненько меня там не стояло. Здравствуй, родной и любимый сайт! Нет, видео смотреть не буду, только сообщения проверю. Ну, конечно. «NatyVamp: Ты где? Померла, что ли?» «Kelpy: Рогнеда, ау!» «Agent007: Тебя инопланетяне спёрли? Х)» И ещё с полсотни такой же бессмыслицы. Ежу ж понятно – если человек в оффлайне, то и не ответит, хоть выше головы сообщениями завали. И почему сразу – «померла», «инопланетяне»… У человека, может, жизнь начала налаживаться, и ему не до всякой там форумной болтовни. Что бы им всем ответить… Громыхнула дверь кабинета, и я мигом свернула окно: мало ли, кто там явился! Вдруг директор – а я по сомнительным сайтам гуляю, и вообще, не похожа на пионерку. Нет–нет, вам показалось, Вика – приличная девочка, вон, задание делает… На всякий оглянулась: ну, почти угадала. В дверях маячила мадам Гитлер с выпученными лягушачьими глазами. – Вы меня, Инна Фёдоровна, извините! – и подвинула информатичку, как будто та не человек вовсе, а кактус в горшке. – Важное объявление! Завтра после уроков состоится репетиция! Слова повторить, костюмы подготовить! Вот же ёжики… Костюм! А, ладно, спектакль же школьный, чего заморачиваться. Свистну у бабули какое–нибудь платье, бижутерки на пальцы понацепляю – вылитая баба Света буду! Ведь так же, наверное, выглядят все мерзкие тётки, мешающие жить. – А мне чего надеть?! – простонал Костян, сообразив, что ему тоже костюм клепать своими руками, да ещё и за одну сегодняшнюю ночь. – А тебе и костюма не надо: и так пень пнём! – выкрикнул кто–то из девчонок. Разумеется, все дружно захихикали. А чего смеяться? Шуточка – очевидней некуда, прям как торт в лицо. И вообще, разве может быть смешной констатация факта? – Р-разговорчики! – не оценила юмора и мадам Гитлер. – Всё очень серьёзно! Чтобы завтра – никаких хаханек! Чтобы все – как настоящие артисты, иначе от двоек не продохнёте! Ясно выражаюсь?! Да ясно, ясно, яснее некуда, слюнями только прекрати брызгать! Я отвернулась к окну: школа – она ж как трясина. Затягивает себе, затягивает, и уже кажется, что фигли ты от неё отделаешься; повезёт выбраться – всё равно будешь по уши в грязи. Какое там волшебство, если приходится штаны просиживать за самыми бесполезными в мире делами! Я, может, вообще не хочу больше в школу ходить. Интересно, можно ли себе справку наколдовать – скажем, что ногу сломала, чтобы наверняка? А если на улице кого случайно встретишь, так тоже заколдовать, чтоб не рассказал никому. В конце концов, разве в обмен на всякие ужасы вроде дрём на окнах не положена пара грамчиков радости? И тут за окном, во дворе, я увидела Светозара. Он вскинул голову, поймав мой взгляд, и махнул рукой, подзывая к себе. Конечно, я схватила рюкзак и выбежала из класса, едва не сшибив мадам Гитлер. Учёба, учёба, да зачем она вообще нужна?! Может, я вообще себе знания наколдую и самой умной стану, умнее учителей. Надо только разобраться, как это делается. – Виктория! Куда?! Не пройти бы вам лесом, неуважаемая? Какая учёба, когда тут такие дела творятся!