Текст книги "Я люблю тьму (СИ)"

Автор книги: София Серебрянская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

Глава XXI Ведьма или нет?

Ну–ка, ответьте: чем отличается просто первый урок и первый урок, на котором обещали контрольную? Правильно: количеством присутствующих. В обычный день большинству и нафиг не упёрлось приходить вовремя: ну поорёт препод, побесится, двойки–то за поведение класса так с пятого не ставят. Но вот грядёт контрольная, и самые яростные опоздуны тотчас превращаются в примерных деток, сидят за партами и радуют учителей бантиками, галстучками и кроткими улыбочками.

И ещё более забавный момент: чем лучше у тебя настроение, тем больше шанс, что кто–нибудь решит его испортить.

– О, княгиня воскресла! – Костян даже из–за парты вскочил – как же, явилось любимое чучело! – Чего это с тобой?! Парик нацепила?! Дай погонять!

Уворачивайся теперь от этого придурка, объясняй – не пропустит ведь!

– Нет на мне никакого парика. Это мои волосы. Понимаю, для тебя новость, что на голове может что–то расти, но постарайся принять удар судьбы достойно.

Конечно, не отвалит. Он никогда не отваливает.

– Да харе гнать, ты ж ёжик тифозный! Чё, совсем облысела, а? – попробуйте, отпихните дебила, который до старших классов дорос, а мозгами не обзавёлся! Костян с силой дёрнул прядь отросшихся волос. Конечно, я вскрикнула: больно же! Вот бы его тоже за что–нибудь дёрнуть. И оторвать нахрен.

Да что я парюсь?! Ведьма я или не ведьма? Разве можно париться той, что, может быть, поможет спасти мир, из–за каких–то там неандертальцев! Вот сейчас как заколдую, ох, заколдую… Я, не моргая, уставилась на Костяна. Сейчас я ему… Будет у нас милый лысенький пенёк, совсем лысенький. Пялишься, ждёшь, почти по–настоящему видишь – сейчас, сейчас волосы с макушки посыплются, как листья осенью, опадут на пол, жутко перепугают школьную врачиху и взбесят англичанку… Может, даже контрольную отменят. А чего: вдруг эпидемия?..

– Слышь, тебя гипножаба покусала? – опять ржёт, абсолютно довольный, да знай себе скребёт пятернёй не собирающиеся выпадать волосы. Тоже мне, магия! Может, Светозар вообще ошибся, и никакая я не ведьма. Ни черта же не выходит!

В безуспешные попытки обеспечить Костяна гладенькой лысинкой ворвался голос англичанки:

– Вы ещё не сели?! Звонок! Контрольная! Очень важно! Уберите учебники, пользуемся только своими головками!

Интересно, а наколдовать так, чтоб она перестала тараторить и путать нас с первоклашками, не получится? Хотя куда там! Костян вон, сидит волосатый, а уж ему–то облысеть всяко проще, чем поумнеть хоть на грамм – Овце. Вообще–то она Альбина Михайловна, но кто хоть раз видел эти пергидрольные кудряшки, услышал радостное блеяние, согласился бы – Овца, стопроцентная.

С английским у меня, в принципе, не так чтобы плохо. В смысле – не так плохо, как с немецким. Да только я не готовилась от слова «совсем», и вообще, какая там контрольная?! Смысл в глупых тестиках и прочей ерунде, которой якобы «проверяют знания»? Лучше учиться чему–то полезному и интересному. Магии, например. Чтобы точно знать и как Костяна облысить, и как бабок с обезьяньими руками с многоэтажек посбрасывать.

Брр. Всё–таки эти дрёмы жутко противные. Но они – там, далеко. А контрольная, написанная, по ходу, не по–английски, а по–китайски – вот она, родимая, под носом.

А, ладно, накалякаю что–нибудь. Двойка и двойка, шут бы с ней. Бабка мне теперь уж точно не указ, пусть хоть желчью подавится… Как там остальные? Конечно, Катенька уже строчит, строчит, аж язык высунула. Языком она пишет, что ли? Ежу понятно – не знает ничего, а умной показаться хочется. Вон, вон к Сашку–ботану лапки потянула – спишет, как пить дать! Заложить, что ли? Не, Сашка жалко. Он амёба, конечно, та ещё, но хоть меня не трогает.

Вон Генка. Он не пишет. Да и зачем ему? Ему и школа–то, по–хорошему, не нужна. Овца, конечно, ему тройку наскребёт – к чему танцору золотая медаль? Он танцевать будет, в конкурсах участвовать, а аттестат ему родители, если что, оплатят. Бьюсь об заклад, вышку тоже оплатят – непрестижно же, без образования–то! Пляшет–то он здорово, не спорю; да только мозгов при этом – в лучшем случае на девять классов с ПТУ.

А вон и наш герой дня! Костян, миленький, что ж ты на листочек–то так пялишься? Естественно, от контрольной дешёвым сборником анекдотов не отмажешься, а вместо знаний–то – фига! Честно пытается писать, откладывает ручку – и ну вертеться, крутиться, голову скрести! Шпаргалки, что ли, спрятал, а теперь достать не может?

От Овцы его манёвры тоже не укрылись: руками всплеснула, нахмурилась, губы надула…

– Константин! Не списывать!

На лице нашего клоуна мигом возникло самое разнесчастное выражение:

– Да я не списываю, Альбина Михайловна! Просто чешусь. Чешется очень!

– Вот чтоб больше не чесался! Контрольная! Допишешь – почешешься! – и Овца, сочтя свой священный педагогический долг исполненным, прошествовала к соседнему ряду. Я склонилась над пустым листом: настрочу что–нибудь, чтоб не примоталась, а то решит, будто я телепатические сигналы ловлю, как в той древней серии «Ералаша».

– Константин! Я же ясно выразилась! Прекратите!

– Да чешется же! – прохныкал Костян. Чего, урок сорвать пытается? От отчаяния чего только не сделаешь, как говорится. Овцу–то испугать несложно, да только тактика слабовата. Не прокатит, точно не прокатит. Если только кто–нибудь спишет втихаря, да только что–то не видать таких: все на клоуна пялятся.

– Прекратить! – уже сорвалась на визг Овца, после чего перешла к решительным действиям: подлетела к Костяну и принялась трясти за плечи. На пол посыпались бумажки. Ага! Погорел–таки со своими шпаргалками! Но почему–то англичанка словно не заметила кучи ценного материала, зато завизжала:

– Это что ещё такое?!

– Волосы! Ай, не дёргайте, больно же! – Костян попытался освободиться, но Овца мёртвой хваткой вцепилась в его патлы и пуще прежнего заверещала:

– Докатились! Вшей в школу приносим?! Живо домой! Чтоб, пока зоопарк не выведешь, не возвращался!

– А контрольная? – ну, естественно, Костян не был бы Костяном, если б не попытался и сейчас сыграть в примерного мальчика. Англичанка неожиданно мило улыбнулась:

– Контрольная – это дело! Иди в медпункт, там напишешь. А потом – сдашь и домой, – так у неё получилось это «домой», словно «на свободу с чистой совестью».

Поникший Костян уныло побрёл на выход. Не смеяться, не смеяться, а то ещё начнёт своими вшами во все стороны сыпать! Наверное, сам себе их и подсадил, чтоб контрольную не писать. А что, вроде как причина уважительная! Или… или у меня получилось? Его ж теперь побреют, точняк побреют!

Оно не доказательство, конечно. Но как–то так вышло, что само собой вырвалось тихое хихиканье. Овца не заметила – вон, стоит, руки отряхивает, кудряшки свои дёргает, того и гляди, сама в медпункт кинется.

Всё–таки весело быть ведьмой!

Глава XXII Новое знакомство

Без Костяна в школе стало как–то поспокойней: не то чтоб совсем идеал, но жить можно. Хороший такой побочный эффект его внезапной вшивости: всем плевать на меня. Есть другой шикарный объект для охов и ахов.

– Ой, как нехорошо! – шепчет на ухо Маринке Катенька, – Я думала, Костенька опрятный, а он… нет–нет, я не осуждаю, ты не думай! Бедненький, он, наверное, с бомжом в метро рядышком ехал…

– Девочки! Я вам не мешаю? Может, мне из класса выйти? – слюняво просюсюкала Биссектриса. Почему Биссектриса? Да крыса потому что, рыжая такая, крашенная. Ну, ещё потому, что алгебру с геометрией несёт в, так сказать, массы. Массы упорно держат оборону. Нафиг её, со всеми этими синусами–логарифмами–интегралами. Мне и раньше–то плевать было с высокой колокольни на циферки с закорючками, а теперь – тем более. Вот зачем мне знать всю эту чухню? Я уж точно в математики–астрономы–кому–там–ещё–цифры–нужны не собираюсь. Теперь–то, может, магический салон открою. На картах гадать буду, и всякое такое. А чтоб сбывалось, на самом деле колдовать. Во круто будет!

– Романова! Я смотрю, в облаках витаешь? Ну–ка, спустись со своего облачка к нам на землю и выйди к доске.

Грр, лучше бы и впрямь из класса свалила. И там осталась. Провалилась, скажем, под пол, и сидела там денёк–другой, пока не выловят. А что? Полы у нас лет двести не ремонтировали. Какая–никакая, а надежда. Вот кто вообще выдумал школу?! С какого перепуга какой–то левой крысе можно нас по полной строить? Она, значит, мозг выносит, любимчиков заводит – вон, Катенька с Маринкой болтают, их бы и вызывала! – а мы улыбайся, заискивай, жопу ей расцеловывай! Всё настроение испортила.

Хорошо, я не за первой партой маячу: время потянуть можно. А там, глядишь, и звонок… Блин, Светозар тоже звезда, конечно, та ещё! Нет бы там сразу чему полезному научить – как время тянуть, как зубы училкам заговаривать, как проклясть, да так, чтоб не мучиться, а точно знать, что вот прям сейчас подействует, без всякой там дополнительной ереси…

– Романова! Кто тут Романова?

Вот, кажись, и моё избавление! А, нет, просто школьный охранник Юрик. Как всегда, весь в крошках – опять бутерброды со столовой спёр! – и единственно возможным оружием: скрученной в трубку газетой «Кроссворды».

– Я Романова. Случилось что–то? – так, лицо поестественнее, как бы не спалиться! Биссектриса, вон, сидит уже с разочарованно–сладенькой мордой – как же так, обломилось, не выйдет над любимой «жертвой» поизмываться! А Юрик тем временем пробасил:

– Зовут вас! Говорит, родственница. Старуха такая, бабушка, наверное?

Ничего себе спасеньице! С какой, интересно, радости баба Света вздумала вдруг наведаться в школу? Обычно она сюда и носа не кажет. Так, возникнет раз в год, фыркнет на «плебеев», серёжками позвенит – и умчится. На родительские собрания и то не ходит, твердит вечно: «Не хочу за тебя краснеть!»

И тут – нате вам. А ведь сегодня не первое. И даже родительского собрания не предвидится.

– Юрий Александрович! Я понимаю, возможно, у девочки семейные обстоятельства, но у нас всё–таки урок! – давай–давай, отвоёвывай меня, поржу хоть! Если Юрику чего надо, он делает каменную рожу и просто уволакивает, языком не треплет. Слышала, он как–то раз умудрился отобрать свой бутерброд у соседского бульдога. Зубами. Врут, наверное.

– Так дама пожилая, говорит, важно.

– Что может быть важнее образования! – пискнула Биссектриса, но я уже выскользнула с Юриком за дверь. Бабку ждать заставлять – себе дороже: порвёт ведь.

Но у дверей бабы Светы не оказалось. Вместо неё там маячила растрёпанная бабка, при виде которой захотелось ломануться обратно в класс – да пусть десять, двадцать двоек, всё лучше, чем опять с дрёмами связываться! Память, видите ли, у них короткая, не запомнит, тьфу ты… Руки у неё, правда, вроде, не обезьяньи. Но мало ли, как нечисть маскируется?!

– Меня, наверное, с кем–то спутали, – так, спокойно, шаг назад, ещё шажок… И тут растрёпанная бабка подняла голову и посмотрела прямо на меня. Совсем не пугающим, стандартным взглядом среднестатистической милой бабули из советского кино. Тут–то и стало ясно, что жуткого в ней – разве что шаль цыганская да распущенные патлы: ни тебе длинных рук, ни корзинки, да и те все пухлые, как на подбор, а эта – тощая. Не, не дрёма. И на бабкину подружку не похожа: Светлана Николаевна у нас дама разборчивая, с кем попало царственным особам водиться не пристало…

– Вика! Какая большая выросла! – старуха вскинула костлявые руки. Это она чего, обниматься собралась?! Но–но, бабуся, без рук!

Увернуться не получилось, вследствие чего меня немедля наградили слюнявым родственным поцелуем. И ладно б одним, так нет – в обе щеки, пулемётной очередью!

– Не удивляйся. Я от Светозара.

Приехали. То есть, у него не одна Стелла в помощницах. Прям шпионская сеть, ей–богу! А Юрик стоит рядом, глаза вылупил. Ну–ка, врубаем внутренний бредогенератор…

– Бабуля! Сто лет не виделись! Ты откуда здесь? Случилось чего? С Архангельска–то путь неблизкий! Когда прилетела?

Кажется, обладательница цыганской шали даже слегка растерялась, но быстро подхватила игру:

– Ой, внученька, заплутала в вашей Москве! Все чего–то снуют туда–сюда, туда–сюда, спросить дорогу не у кого! Хорошо, школу твою нашла! Ты же меня домой проводишь?

– Вообще–то не положено… – завёл Юрик, но бабка сахарным голоском протянула:

– Внучек, чегой–то ты бледный такой? Заболел, никак?

И глазищами – сверк! Как по заказу, Юрик позеленел и схватился за необъятное пузо. Слишком круто для совпадения. А старушка, видать, тоже позажигать любит!

– Вы записку ей только напишите! – уже на пути в ближайший туалет воскликнул охранник. Цыганистая бабулька проводила его взглядом, а потом – раз! – мне подмигнула. Вот прямо так и подмигнула, по–хулигански, будто не до пенсии дожила, а только–только до стипендии.

– А он… это… не заподозрит? – да, забавный вопрос получился. Молодец, Вика. Конечно же, туповатый Юрик сразу же подумает, что явившаяся бабка – ведьма, а не что он опять переел лапши из стаканчика и заветренных бутербродов.

– Это вряд ли. Он и меня–то не вспомнит, будет думать, что ты со Светланой Николаевной ушла.

Так, главное теперь – удивление не показывать, не восклицать «А вы бабушку знаете?». Решит ещё, что я дура набитая. Не, лучше тему сменить. Спрошу–ка…

– А как вас зовут?

Неоригинально, но всё лучше, чем молчать и тупо разглядывать растрёпанные седые космы и цыганскую шаль. Главное, её б причесать, платочек дать не такой пёстрый – и будет вполне приличная пенсионерка.

– Мне и так хорошо, а шаль мамина ещё, – и эта мысли читает, да что ж такое, – Пойдём, хоть из школы выйдем. А то как же это – любимой бабушкой зовёшь, а как звать, запамятовала?

Ага. А с чего мне, собственно, считать, что бабуля именно от Светозара? Она, конечно, грозной особо не выглядит – а Юрика как отфутболила! Возьмёт, и меня в кого–нибудь превратит. В лягушку там. Или что нынче в тренде?

– Не доверяют нам, – состроила уморительную моську старуха. Вообще лицо у неё оказалось очень живое, и вся она – шустрая, подвижная: то улыбнётся, то глаза сощурит, то голову набок наклонит, руки то опустит, то ими взмахнёт.

– Маланьей меня звать.

И тут голову подняло долбанное хорошее воспитание.

– А фамилия–отчество как? Непривычно как–то – по имени…

– Да ну их, эти отчества! – фыркнула бабка. – Сейчас и отцов–то не осталось, так, название одно. У тебя вон сбег, мой тоже умотал, давно, до войны ишшо. А фамилия у меня глупая, с детства дразнили. Ара.

– А попугаи–то причём? – не врубилась я. Маланья мигом бровки домиком, руки на груди – ну прям святая мученица:

– Вот и я о том! Ара! Хотела фамилию сменить, так в моё время с этим плохо было. А сейчас пообвыклась уже как–то. Пущай будет. Только ты, Рогнеда, меня Маланьей зови. И чтоб никаких фамилий! А то в лоб дам.

Забавная бабуся: вроде бы старуха, и говорит, как старуха, а иной раз как ляпнет! Наверное, у неё внуки есть, вот и набралась от них по мелочи. Блин, она же мысли читает! Буду думать о ёжиках. Ёжики, ёжики, много ёжиков. Вот они кушают сметанку, вот они топчутся в траве, вот танцуют брейк…

– Ты ежей–то не разводи, – добродушно усмехнулась Маланья. – Дел у нас много. Идти пора.

– А школа? Учёба, и всё такое… – не, бабка классная, да только не верю я им, старухам этим. Ни одной нормальной не знаю: все с присвистом. Лучше к Биссектрисе пойду: та хоть и крыса, да своя, родная. На чём я остановилась? Ах да, ёжики…

– Ежей не разводи, говорю! У тебя теперь другая учёба будет. Согласилась в ведьмы пойти? Ну так чего нюнишься? А талант есть, точно говорю. Паренька–то бедного вон, совсем ухайдокала!

И смеётся, главное. А как же, я не знаю, мораль почитать, и всё такое? Тут мне стало наплевать и на школу, и на Биссектрису с её иксами–игреками, и вообще на всё. Сама хотела стать полезной, а теперь – в кусты?! Да будь Маланья злобной, сто раз бы уже меня, как Юрика, в сортир заслала – или чего похуже сотворила.

Естественно, я пошла с ней.

Глава XXIII Чёрные глаза

Детская площадка – это, конечно, хорошо. Даже почти совсем замечательно. Подумаешь, что не светят в такой «школе» парты, а вместо стула – скамейка без спинки! Реально, подумаешь. И всё–таки как–то не получалось думать про ёжиков или ещё чего нейтральное, когда внутренний голос шепчет: не соврал Светозар, с ведьмами и впрямь туговато. И с бюджетом у ведьм – тоже. Во всяком случае, его уж точно меньше, чем у мелких фирмачей или тех же свидетелей Иеговы: нет бы для обучения зал какой снять, да хоть подвал заброшки переоборудовать! Колдуны и колдуньи, они ж всё могут. Почему б денег себе не сколдовать?

– Ой, молодка ты ишшо, зелень! – Маланья от избытка чувств плюхнулась на качели и принялась раскачиваться туда–сюда. – Разве ж надо денег, для счастья–то? Молодость, вона, на них не купишь.

Так, Вика, хватит уже бухтеть! Такое чувство, будто не бабуське со смешной фамилией, а мне скоро восемьдесят стукнет. То ли погода виновата, то ли Биссектриса, гадюка такая, настроение испортила, а радоваться не получалось. Вот не получалось – и всё тут.

– Ух, хорошая какая девочка! – подвижное лицо старухи расплылось в широченной улыбке. – Слухай, родненькая: колдуны, ведьмы – они разные бывают. Кто–то слабые совсем или недоученные: кукуют, а знать не знают, что сила в них сидит. Такие как люди совсем, изредка токмо сотворят чего – и усё, кончилися танцы! Кто–то посильнее чутка, вот как я: у тех долголетие, силы всякие…

Кап–кап! Ё-мое! Теперь ещё и дождь пошёл. Маланья фыркнула и отмахнулась от мелких капель – пошли, противные! И как–то странно получилось: вроде дождь–то идёт, а ни на неё, ни на меня ни капельки не проливается.

– … А бывают совсем великие, такие, что на дело живота не пожалели. И силы у них – немерено, через край прямо. Такие веками живут, не стареют вовсе; имена токмо меняют. Порою скажут – я из известной династии, маменька моя – та самая ведьма, а на самом–то деле колдунья та же, просто смущать людей не хочет. Или прячется.

Так у Маланьи вышло это «прячется», даже передёрнуло всю.

– От кого прячется–то?

– От других, злые которые, отродьев сатанинских привечающие. Дрём–то видала? Они кошмарами народ терзают. Во сне так – раз! – сердце не выдержит, да не проснётся кто. Вот такую–то душонку они себе прибирают, и относят, значится, хозяину своему.

Спине холодно. Что это? Дождь, зараза! А, нет, всего лишь толпы мурашек. Да какие толпы! Костян со вшами – это, конечно, весело. Вот только те твари, таящиеся в темноте, только странные надписи на экране ноута… Не подойду к ноутбуку больше! Вообще. Мне и в реальности сейчас неплохо.

– К Сатане?

– Эх, родненькая! – Маланья рассмеялась и подпрыгнула – ну точно моя ровесница, а не старуха вовсе! – Будет тебе Сатана сам по земле шастать! У него прислужников полно. Вот они–то, колдуны тёмные, и есть самые страшные враги. От них и не защитишься толком; дрёмы–то, и прочие – так, мелочёвка. Заговорчик–другой – и нету!

Ничего себе новости! Да мне дрёмы за глаза хватило, чтоб до визга перепугаться, а они ещё и «мелочёвка»? Кто ж там у них в начальниках? Воображение мигом нарисовало типичного такого чёрта с рогами. И почему–то в деловом костюме.

– Чегой–то, родненькая, побледнела? Тебе волноваться нечего! Молодёжь они не убивают.

Не убивают? Новость вроде хорошая. Правда, интересно, где подвох. Ну не может же быть вообще без подвоха!

– Молодёжь к себе сманивают. Запугают сначала, а потом пряником перед носом помашут – и усё! Нас потому и мало – не научены врать. А эти… тьфу на них! – Маланья сморщилась и плюнула в ближайшую урну. Затем беспокойно зашевелилась, поёрзала на качелях и резко сменила тему:

– Книга с заговорами в доме есть какая?

Ага, конечно. Вот прям по пятьдесят штук на каждой полке.

– Бабушка в это не верит…

– И плохо, что не верит! Серая она, бабка твоя, дутая. Такие неопасные вроде – живут себе, копошатся, делают чегой–то, стремятся… И ни в добро, ни в зло не верят, всё больше в ерунду какую–то – деньги им, удовольствия, славу…

Так, Вика, спокойно, не красней. Ай, блин. Не получается. Маланья, впрочем, увлеклась тирадой и попыток провалиться сквозь землю не заметила.

– … Вот живёт такой, серенький, и ни добра от него, ни зла! Что был, что не было. Таким–то быть и страшно! Колдунья, ежели середины держаться будет, силы все растеряет, и будет вам вместо ведьмы мерчендайзер, менеджер или вовсе «Свободная касса!». Добрая ты? Значится, гони поганой метлой мелочь всякую, учись на ней, сильнее становись, а там, глядишь, до верхушки доберёшься… на, держи!

Порывшись под шалью, Маланья извлекла на свет книжку. Хм. А мне–то казалось, учебник по магии должен выглядеть как–то более… внушительно. И уж точно не быть одной из этих эзотерических книжонок, какими завалены прилавки книжных комиссионок. Обложка яркая, а в углу пятно от чая. Так и написано «Учебник белой магии. Заговоры».

– Да ты ерунду–то всякую не читай! – старушка щёлкнула меня по носу – не сильно, но хватило, чтоб приняться тереть переносицу. – А меня слушай. В магии, значит, неважно, что ты говоришь. Важно, что думаешь, чего от сердца идёт и какие силы зовёшь. Они ж, силы–то, завсегда слышат – хоть ты их с пентаграмой и дохлой курицей в руке зови, хоть просто в лифте кнопки жги. А слова – они любые могут быть, чтоб направить только, помочь… Эти не по нраву – сама поищи или придумай.

Странно: вот вроде бы особо и не говорили ни о чём, а голова заболела, закружилась… Маланья, конечно, сразу заметила: сунула мне в сумку книжку свою и давай туда–сюда мельтешить.

– Всё! Хватит, вижу, с тебя. Ты у себя желание какое найди – неважно, какое, сильное, главное – и попробуй, как ты говоришь, сколдовать. Оно, может, и не исполнится сразу, а ты старайся! Вставай, вставай, нечего рассиживаться. Проводишь бабулю?

– А?

– Проводи, говорю, бабулю с Архангельска до дома! – Маланья в очередной раз подмигнула. Вот не пойму никак, как к ней относиться–то? Как к училке – не выйдет, ведёт себя, будто моя ровесница, а то и младше; как к ровеснице? Так неловко, пожилая всё–таки…

– Да хоть горшком назови, в печку только не ставь, – и улыбается всё, улыбается, так, что щёки лоснятся. Странно даже – сама худая, а щёки–то круглые. – Ведьмы, значит, друг другу помогать должны!

Кто–то оглушительно чихнул. Ай! Нет, только не за мной! Ох. Отлично. Уже за силы тьмы принимаю кого попало. Нет, они, конечно, маскируются, наверное, да и вообще умные, вот только алкаша дядю Сашу с соседнего двора явно послали сюда не тёмные силы. Стоит, глаза вылупил, икает аж. На Маланью посмотрел, на меня – и умотал, да как быстро почесал! Пятки только сверкают.

– А нам разве это… скрываться не надо? – н-да, не похожи реальные колдуньи на ведьм из книжек. Наверное, Маланья в молодости красивая была, раз до сих пор несерьёзная такая, с ветром в голове. Ой, она же мысли читает! Старушка озорно сощурилась и схватила меня под руку:

– Чего скрываться–то? Народ сейчас такой – хоть слона через игольное ушко при них пропусти, всё будут думать – фокус! А дядь Саше твоему так точно не поверит никто. Скажут – до белочки допился. Да ты к своему дому иди, к своему! Мне Светозар обещал – пожить пустит. А бабушке твоей не скажем, ладушки?.. Я тихонькая, меня и не заметят!

Тихонькая–то тихонькая, а тараторит без умолку. Вот уже два дома прошли, а всё говорит, говорит, уже толком–то и неясно, что именно; наверное, все бабуськи так умеют. Голова с неё кругом! Туда–сюда, сюда–туда…

Улицу огласил визгливый гудок. А потом я повернулась и увидела мощный грузовик, едущий прямо на нас.

Оно, конечно, удивительно, о скольком успеваешь подумать, пока тебя в лепёшку не раздавило. Например, замечаешь: нет никого за рулём, само едет. А ещё думаешь – как накроет, на куски порвёт, костей не соберёшь, от асфальта отскребать будут. А ещё – что американские полицейские Кока—Колой кровь с дороги смывают. Никогда не буду больше пить Колу!

Маланья дёрнула меня за руку; обдало ветром, сильным таким, кажется, с ног сшибёт или кожу сдерёт. Многотонная махина просвистела мимо и втемяшилась в витрину. И вот–тут всё разом «включилось» – что мой мозг, что звук. Голова наполнилась звоном разбитого стекла, визгом тормозов, воплями прохожих.

– Ой, чуть не убилися! – простонала Маланья, хватаясь за левый бок. – Ой, беда–то какая… Старая я уже для такого, ой, старая…

Покорёженный металлический каркас, торчащий из полуобвалившейся стены, бетонная крошка в волосах… И пахнет – то ли краской, то ли бензином. А что я? А я сижу на асфальте. И зубами чечётку выбиваю. Ладно стена, ей–то что, починят! А как бы меня сбило?! Да кирдык сразу, гарантировано! Я встану, правда. Не надо мне врача из соседней аптеки. Не надо нашатырки. Встану. Вот только вспомню, что у меня есть ноги – а они на месте, это точно! – и вперёд, домой.

– Родненькая, да что ж с тобой такое? Ну–ка вернулась! – Маланья снова щёлкнула меня по носу – да что ж за привычка такая?! А кроме неё, вокруг люди. Подойдут, посмотрят, да свалят – как же, не состоялась кровавая драма. Вот какая–то тётка причитает, будто её, а не нас с Маланьей, чуть не сбило. Вот водитель – бледный, зелёный почти что – бурчит чего–то там про отказавший ручник. Как в кино картинка – все на своих местах. Вот из магазина выскочил мужичонка в костюме, прям как чёрт, которого я представляла – верещит «Кто ремонт оплатит?!».

А чуть в стороне – парень с абсолютно чёрными глазами.

Шут его знает, почему запомнился. Наверное, потому, что у него в странном спектакле роли не было. Просто стоял и смотрел – внимательно так, даже слишком. А может, глаза странные. Обычно и внимания–то на глаза не обращаешь – есть и есть, две штуки по бокам от переносицы. Куда уж там цвет разглядывать! Глаза всякие бывают, по большей части – мутные: серо–голубые, зелёно–карие… А чёрных я никогда не видела. Имею в виду – настолько чёрных.

– Вика! – ё-моё, по щекам–то бить зачем?! Да в сознании я, в сознании! Будто пощёчины было мало, Маланья встряхнула меня, как дачница – плодоносящую яблоню.

– Чёрные.

– Вика?.. – народ шепчется, кто–то думает – в шоке девочка, кто–то – спятила. А Маланья – ни то, ни другое. Настороженно смотрит, и за плечи слишком сильно сжимает. А где… Странный юноша словно испарился, стоило мне отвести взгляд. Следом вернулась и способность к связной речи, и я гораздо увереннее пояснила – даром, что шёпотом, даром, что хрипло:

– У него были чёрные глаза.