Текст книги "Оступившись, я упаду"

Автор книги: Софи Лагуна

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Я боялась, как бы чего не случилось с домом деда.

– Тогда за каким дьяволом ты проделала такой путь? Тебя никто не просил! Я тебя не просил! Всем было бы лучше, если бы ты не приезжала.

Тетя пошла прочь от костра по направлению к дому.

Я побежала за ней.

– Тетя Рита!

Она повернулась ко мне и резко вдохнула, будто ее ударили ножом.

– Ох, Джастин…

– Не уезжай, – взмолилась я.

– Иди сюда, Джастин! – позвал меня дед. – Оставь ее в покое. Сейчас же!

Я взглянула на тетю Риту. Глаза у нее были красные, и на щеках виднелись красные пятна. Она посмотрела на меня и проглотила слезы.

– Мне так жаль, Джастин, – сказала она.

У меня щипало и покалывало глаза.

– Тетя Рита…

– Джастин! – крикнул дед. – Иди сюда сейчас же!

– Иди, – сказала тетя Рита. – Тебе лучше его послушаться.

– Но я хочу поехать с тобой! – сказала я. – Можно мне поехать с тобой?

Тетя Рита помотала головой.

– Ох, Джастин…

– Тебе лучше уехать, Рита. – Папа встал и подошел к нам.

– Иди к черту, Рэй, – огрызнулась тетя. – Ты знаешь, что ты скотина? Я всегда думала, что в тебе есть что-то большее… – В ее голосе послышались слезы. – Но нет, ничего нет.

Она отвернулась от нас и пошла к задней двери. Я хотела пойти за ней, но папа крепко стиснул мне плечо ладонью.

* * *

Папа не разрешал мне уходить от костра, пока тетя собирала вещи.

– Можно я хотя бы попрощаюсь с ней? – спросила я. Мне казалось, что на грудь мне положили огромный груз. – Папа?

– Господи! – воскликнул он. – Иди, только ныть перестань!

Я побежала в дом, в гостевую комнату. Тетя Рита что-то то писала на листке бумаги.

– Джастин, – сказала она и обняла меня.

– Тетя Рита. – Слова прозвучали невнятно, потому что я зарылась в ее рубашку.

Тетя Рита крепко обнимала меня.

– Джастин, прости меня. Мы с твоим папой… Не волнуйся об этом. Мы все время с ним ругаемся, ясно? Еще с тех пор, как были детьми. Но он все равно мой брат. – Она дотронулась до моей щеки. – Хотелось бы мне видеть тебя чаще… – Голос у нее охрип. Она всхлипнула, сглатывая слезы. – Джастин, мне нужно вернуться домой, но я сейчас дам тебе свой телефонный номер, ладно? Два номера – один рабочий, в больнице Глейдсвилла.

– Тарбан-Крик?

– Верно. А другой – домашний. Ты никому про них не говори. Я дам их только тебе. Я хочу, чтобы ты их сохранила и воспользовалась в случае нужды, ясно? – Она взяла меня за руку и вложила в нее листок бумаги. – Не так все должно было быть, Джастин. Это все… очень неправильно.

Я ничего не могла ответить. У меня не было слов.

Тетя Рита посмотрела мне в глаза.

– Я буду тебе писать, ладно? И звонить тоже. С тобой все будет в порядке, правда?

Мне не хотелось, чтобы она уезжала.

– Прости меня, Джастин. – Тетя Рита встала.

Я держала в руках бумажку с ее номерами. Она вышла через главную дверь.

* * *

Из окна своей комнаты я наблюдала, как машина тети Риты удаляется от дома по Хенли-трейл. Я все смотрела ей вслед, пока она не переехала через мост, и потом ее уже не стало видно. Я села на кровать. Мне нечего было делать. Я долго сидела так, не двигаясь. В комнате было тихо, солнце посещало ее только утром, а после обеда тут стояла тень. Что я могла сделать? Ничего, совсем ничего.

19

Я лежала в постели и держала в руке листок с номерами, что оставила мне тетя Рита. Я не знала, что мне с ними делать, не знала, в каком порядке должны идти цифры. Я посмотрела на вентилятор на потолке. Он никогда не работал, он так долго висел неподвижно, что между лопастями повисли лохмотья паутины. Я встала на кровать, дотянулась до вентилятора и положила листок тети Риты на одну из лопастей. Когда я снова опустилась на кровать, то мне все еще был виден один из его уголков. Я легла и продолжала смотреть на него, очень долго, а потом уснула. Во сне тетя Рита и Наоми ехали по дороге верхом на лошади – тетя Рита спереди, а Наоми сзади. Наоми держала на руках ребенка, завернутого в красное одеяло. Я помахала им рукой, позвала их, но они не услышали или не заметили меня и проехали мимо. Дорогу заливала мутная вода.

Когда я проснулась, было темно. Я встала и пошла в коридор. Свет виднелся только под дверью комнаты деда. Я открыла ее и увидела, что он лежит в постели.

– Да какого черта? Назови мне хоть одну причину… достойную причину.

– Дед? – окликнула я.

– О господи! – сказал он. – Господи!

– С тобой все хорошо, дед?

– Принеси пиво.

– Хочешь поесть чего-нибудь?

– Я хочу пива.

Я пошла в прачечную, включила свет и взяла пиво из переносного холодильника. Затем вернулась к нему в комнату. Там стоял кислый запах.

– Чертовы дети, – говорил дед. – Где доверие? Зачем это все? Отвечай, будь ты проклят! Будьте вы все прокляты! Хоть одну достойную причину!

– Вот, держи, дед, – проговорила я и поставила на столик рядом с его кроватью банку пива.

Он перекатился на другой бок, и я увидела морщины, которые Бирма оставила у него на лице. По ним текли реки крови, хорошие парни там сражались с япошками. Они бежали по канавам, выкопанным на щеках деда, на его подбородке и на лбу.

Я пошла во двор и не увидела отцовский пикап на его месте возле дома, и во флигеле тоже не было света. Я пошевелила угли в костре – оранжевые огоньки под серым пеплом – и села в раскладное кресло. Вокруг лица вились москиты.

Потом я поднялась и пошла в курятник, открыла ворота, и они скрипнули. Я втянула в себя воздух – в курятнике пахло курочками, милыми и мягкими. Я вдыхала их запах – свежего помета, соломы и перьев. Я подошла ближе к перекладине, на которой они сидели. В темноте был виден силуэт Петушка. Он издал хриплый клекот и поежился.

– Все в порядке, Петушок, – прошептала я. – Это просто Джастин.

Петушок затих. Я села ближе к коробкам, где спали три курочки, и прислонилась к ним. Я узнала Мисси и положила на нее ладони – сначала она подпрыгнула, но я пригладила ей крылья – так же, как это делал дед.

– Тсс, тише, Мисси, это же я, твоя подружка Джастин, тсс. – Я подняла ее – она не пыталась сбежать и спокойно сидела у меня на руках.

Я села на землю и посадила ее к себе на колени. Сквозь перья я чувствовала косточки на грудке Мисси и как за ними бьется сердце.

* * *

В субботу мы с Кирком и Стивом играли перед домом на участке деда. Кирк стоял на верхней перекладине ограды, вытянув руки в стороны.

– Тетя Рита – лесбиянка, – сказал он.

Я попыталась подтянуться наверх.

– А что это такое?

– Шлюха, – коротко ответил он и пнул мою руку.

Я подняла на него взгляд, ладонью защищая глаза от солнца.

– Дед сказал, что она шлюха?

– Да, он так говорил. Он сказал это, когда был в баре с Сэнди, а Стэн услышал и рассказал маме. Он сказал, что Рита – лесбиянка.

– Но что значит слово «лесбиянка»?

– Не знаю, – сказал он, спрыгивая с перекладины. – Может, собака такая.

20

На следующее утро я ела во дворе рисовые шарики, когда открылась дверь флигеля. На улицу вышел папа в одних шортах. Он спустился по ступенькам, сел в раскладное кресло под окном, вытащил из кармана кожаный кисет и свернул папиросу с «Белым волом». Я чувствовала, что он за мной наблюдает.

– Иди-ка сюда, – позвал он.

Я отложила миску и побрела через двор.

Папа затянулся сигаретой.

– Хочешь сегодня чем-нибудь заняться? Вместе, только я и ты? – Он выпустил вверх струю дыма.

– Да, – ответила я.

– И что бы ты хотела сделать?

– Не знаю.

Папа еще раз затянулся и выпустил в воздух кольцо дыма.

– Раньше тебе они нравились, Джастин, – сказал он, выдувая больше колец. – Ты пыталась просунуть в них палец до того, как они рассеются. Помнишь? – Он просунул палец в одно из колец. – Обувайся и садись в пикап. – Он поднялся и пошел во флигель.

Я сидела на ступеньках и завязывала шнурки, когда в кухню вошел дед. Он протер глаза и плотнее запахнул халат.

– Ты куда собралась?

– Я уезжаю погулять с папой, – ответила я.

Дед нахмурился.

– И с каких это пор вы с ним гуляете?

Папа вошел на кухню в джинсах и рубашке.

– Куда ты везешь Джастин? – спросил дед.

– Просто покататься.

– Куда?

– Да никуда, дед. Мы просто покатаемся.

– Когда вернетесь?

– Должно быть, скоро, – сказал папа. – Остановимся у булочной и что-нибудь купим на обед.

Дед снова нахмурился. Что мне было делать – слушаться деда или слушаться папу? Когда папа приезжал домой, никто не мог сказать этого точно.

– Разве у тебя не кончилось горючее, сын?

– Горючего у меня полно.

Папа выехал на Хенли-трейл, а с нее – на шоссе.

– Куда мы едем? – спросила я.

Он не ответил.

Вскоре мы свернули с шоссе на другую грунтовую дорогу. Пока машина подпрыгивала на камнях и ухабах, я держалась за дверь. Мы заехали глубже в подлесок, кусты и молодые тонкие стволы деревьев плотно обступили пикап. Между кустами на земле лежали большие камни, машина натыкалась на них и жалобно скрипела. Папа свернул с грунтовой дороги на поляну, остановил пикап и потянул за ручник, затем открыл дверь и вышел. Я тоже вышла из машины. Я понятия не имела, куда мы заехали и что собираемся делать.

Папа обошел машину и достал из кузова пикапа большую коробку с пустыми бутылками и банками. Я последовала за ним дальше в кусты. Папа остановился возле россыпи валунов.

– Жди здесь, – велел он и отошел на расстояние, примерно равное длине двора на участке деда, затем снова повернулся ко мне лицом.

– Здесь будет твоя линия цели, – крикнул папа оттуда. – Прочувствуй расстояние.

Он положил коробку на землю и достал из нее банки из-под краски и бутылки, поставил бутылки в линию рядом друг с другом на одном камне, затем точно так же выложил банки на другом камне.

– Иди сюда, – позвал меня папа, и я послушно подошла к нему. – Когда только учишься, надо закапывать цель в землю, вот так. – Он засунул бутылку глубже в землю. – Прикопай их на дюйм или два в глубину, поняла? Если не закопать, ты не поймешь, промахнулась ты или попала, они будут падать даже от летящей мимо пули.

– Что мы собираемся делать? – спросила я.

– Я научу тебя стрелять, – ответил он.

Это Кирк хотел научиться стрелять. Что бы вы ни дали Кирку – карандаш, ложку, линейку, – он все превращал в пистолет. Дядя его друга Дэнни обещал научить их. Он говорил, что собирается вернуться в Викторию, когда в Гимпи закончится сезон стрижки овец, но Дэнни точно не знал, когда он вернется.

Я пошла за отцом обратно к пикапу.

– А как же Кирк и Стив?

– Именно здесь я учился стрелять, когда был еще ребенком, – сказал он, будто совсем не слышал меня. Мои слова ничего не меняли. – Старик мне показал, как это делается. Разумеется, маме никто из нас ничего не сказал. – Каждый раз, когда папа говорил о своей маме, голос его смягчался, будто он произносил молитву. Лиззи умерла раньше, чем он был к этому готов.

«До того, – рассказывал дед курочкам, – Рэй был очень послушным. Чудо, а не ребенок. Но потом, после больницы, часть его будто похоронили вместе с матерью. И это была самая лучшая его часть, вот что я вам скажу, цып-цып-цып. Самая лучшая часть Рэя в тот день упокоилась в могиле».

Папа открыл пассажирскую дверь и взял что-то из бардачка.

– Иди сюда, – сказал он.

Я подошла к нему, и он развернул кусок мешковины, который держал в руках. Под ней был пистолет. Папа медленно повертел им в воздухе, будто это был его старый друг, которого он очень любил и по которому скучал.

– Познакомься со «Смитом», – сказал он. Он разговаривал не со мной – но одновременно и со мной тоже.

– А как же Кирк? – еще раз спросила я.

– Давай сюда руки, – сказал папа.

Он вложил мне в ладони «смит». Они опустились под его тяжестью.

– Тяжелее, чем ты думала, правда?

– Ага.

– Потрогай ствол.

Я дотронулась до пистолета.

– Не барабан. Ствол. Он здесь. – Папа положил мои пальцы на ствол оружия, гладкий и холодный.

– Нажми на спусковой крючок, – сказал он. – Почувствуй, сколько силы на это нужно.

Я нажала на спусковой крючок. Это оказалось нелегко. «Смит» был меньше, чем пистолеты деда, но толще. Кирк и Стив с радостью познакомились бы со «смитом». Кирк спросил бы, как он попал к папе и во что он из него стрелял, как его заряжать, когда он у него появился и какие для него нужны пули. Папа, может, и не стал бы ему отвечать, но Кирк продолжал бы спрашивать, пока папа не ответил бы ему что-нибудь, самую малость, но Кирк и дальше бы спрашивал, он бы не сдался. А Стив ждал бы у него за спиной, достанутся ли ему хотя бы крохи.

– Поверни пистолет и посмотри на него с другого конца, Джастин, – велел папа.

Я повернула «смит», чтобы он смотрел на меня дулом ствола.

– И как ощущения?

Я пожала плечами.

– Никто не захочет увидеть дуло пистолета с другого конца. – Папа взял у меня из рук пистолет. – Шансы велики, что это окажется последнее, что ты увидишь в жизни.

Он потянул за небольшой рычаг сверху.

– Вот здесь курок, – объяснил он. – Вот как поджигается порох. Как только ты освоишься с оружием, все становится просто: наводишь его на цель и нажимаешь спусковой крючок. «Смит» нужно держать обеими руками. У него большая отдача – так он сообщает тебе, что сделал то, о чем ты его просил.

Папа снова отдал мне пистолет.

Он пошел к машине и вернулся с небольшой коробкой.

– Пули, – пояснил он, взял у меня пистолет и открыл барабан. – Пули заходят сюда, – сказал он и засунул в каждый паз цилиндра по одной пуле. – И пока ты умеешь считать до шести – ты будешь в порядке. Ты же умеешь, правда?

Вроде бы здесь не было больше никого, кроме меня и папы, и все же я чувствовала, что и меня тут тоже не было. С таким же успехом папа мог разговаривать сам с собой или перед толпой в тысячу человек – но он говорил не со мной. Он закрыл барабан и поставил его на место. Затем поднял пистолет, взвел курок и прицелился.

– Как только зарядишь его, тебе остается только прицелиться в того, кого хочешь убить.

Я видела, как он на спине у Сильвер скачет по Хенли-трейл, высоко подняв пистолет, как Джон Уэйн в роли Рустера Когберна. «Целься только в того, кого хочешь убить!» – кричал он и на полном скаку проносился мимо зрителей.

Папа взял меня за плечи, встал рядом и повернул меня лицом к бутылкам и банкам.

– Тебе покажется, что от звука у тебя разорвется голова, но ничего с ней не будет, поверь мне. Сначала бутылки.

Он поднял вверх пистолет и вытянул его вперед на длинных и прямых руках, навел ствол оружия на бутылки и банки и прищурился.

Затем он нажал на спусковой крючок. Выстрел был таким громким, что у меня чуть голова не лопнула. Раздался звук разбивающегося стекла. Я шагнула в сторону от папы, зажимая уши руками, а он выстрелил еще несколько раз.

Бах-бах-бах-бах-бах!

Кусты наполнились звуками бьющегося стекла. Голова у меня гудела.

Папа опустил руки.

– Что думаешь, Джастин? Метко я стреляю? – Он посмотрел на острые осколки бутылок и покачал головой, будто они попытались сбежать, но он это заметил.

Бах-бах-бах-бах!

Я разглядывала ряд разбитых бутылок.

– Очень метко.

– Это был твой первый урок.

– Спасибо, папа.

Мы дошли до пикапа, и он опустил поддон кузова, отложил пистолет, сел на поддон и достал из заднего кармана джинсов кисет с табаком. На боку кожаного кисета виднелись буквы «Р. Э. Л.» с двумя змеями, которые их обвивали. «Рэймонд Эндрю Ли». Он вытащил щепоть табаку, высыпал его на папиросную бумагу и свернул самокрутку.

– Позже умение стрелять сослужит тебе хорошую службу, – сказал он. – Когда ты станешь немного старше. – Свисавшая с его губы папироса качалась вверх и вниз, будто соглашаясь с его словами.

– Такой же, как Кирк? – спросила я.

– А сколько ему лет?

– Тринадцать.

– Да, где-то так, – подтвердил он. – Вот когда все начинается. Может, немного позже. А теперь иди и собери разбитые бутылки в кучу, чтобы они не мешались. Наступил черед банок.

– Хорошо, – сказала я и пошла к бутылкам. Ноги у меня подкашивались. Только туфли, которые стали слишком тесными, держали меня. Я сложила разбитые бутылки в конце ряда, так что там остались только банки, и пошла назад к папе. Он докурил, затушил папиросу о камень и сказал:

– Пора его перезарядить. Достань мне шесть пуль из коробки, Джастин.

Я сделала так, как он велел, и передала ему первую пулю. Он тщательно осмотрел ее, держа близко к глазам, потом на расстоянии от них.

– Ты должна знать, как позаботиться о себе, – сказал он. – Чтобы, когда ты говоришь «отвали», ублюдки сразу понимали, что ты имеешь в виду. Им всем нужно только одно. – Папа разговаривал со мной или с пулей? Он вставил пулю в барабан. Я передала ему следующую.

– Не позволяй им, Джастин. Они все одинаковы. Всем им, богатым и бедным, черным и белым, старым и молодым, – всем нужно только одно. – Он засунул в барабан следующую пулю. – По большому счету это все, что им от тебя нужно. Не давай им этого. – Папа провернул пулю между пальцами, рассмотрел со всех сторон, потом, будто решив, что она ничем не отличается от остальных, тоже запихнул в барабан. – Пусть ублюдки подождут, – закончил он.

– Поднимайся и становись напротив меня, – велел он, когда полностью зарядил пистолет, и передал его мне. – Целься только в того, кого хочешь убить.

Папа положил свои ладони на мои, встал позади меня, и я почувствовала жар, который исходит от его тела.

– Смотри на свою цель, – сказал он. – Первая банка. – Я посмотрела на банку из-под белой краски. – Не отрывай взгляда от цели. Не думай больше ни о чем. Даже о том, чтобы нажать на спусковой крючок. Не спускай глаз с банки. Помни только одно – или ты, или твоя цель. Кто из вас умрет сегодня?

Я посмотрела на белую банку: в середине она была погнута, будто ее пнули. Кто из нас умрет сегодня? Я чувствовала на своих пальцах пальцы папы, когда он нажал на спусковой крючок. Звук швырнул меня на него. Банка упала с камня. Внутри головы, словно при пожарной тревоге, звенел колокол.

– Стреляй! – воскликнул папа. – Готова?

Бах! Бах! Бах! Бах! Бах! Выстрел! Выстрел! Выстрел! Выстрел! Выстрел!

Все ржавые банки попадали мертвыми.

* * *

На обратном пути к дому деда папа не произнес ни слова. Локоть он выставил в открытое окно, пока вел машину, и поглядывал вперед и по сторонам. Он был таким спокойным, словно выпустил что-то изнутри.

Когда мы приехали домой, дед сидел на диване и смотрел по телевизору собачьи бега.

– Вы купили хлеба? – спросил он.

Папа вышел во двор из задней двери, ничего не ответив.

Я пошла в свою комнату. В ушах у меня звенело, болела голова. Я села на кровать и стянула с себя туфли. Кровать раскачивалась из стороны в сторону. Я пошла в туалет, натыкаясь на стены, склонилась над унитазом, и меня стошнило. Я стояла там, опираясь на стену, а потом вернулась в свою комнату, легла на кровать и смотрела на уголок бумажки, который выглядывал из-за лопасти вентилятора. Я смотрела на нее до тех пор, пока комната не перестала раскачиваться.

Только тетя Рита не боялась, она была такая сильная, что обуздала даже электричество. Она точно знала, куда прикладывать электроды. Если ошибиться хоть на дюйм, можно убить человека, но тетя Рита никогда не ошибалась. Она поджаривала в человеке ярость, пока он не был готов начать жизнь заново.

21

Утром в понедельник я вышла из автобуса и увидела машину Хуперов у ворот. Миссис Хупер открывала дверь. Я стояла у ограды и наблюдала за ними. Майкл поднял руку и помахал мне. Я тоже ему помахала, а затем его мама, миссис Хупер, тоже помахала рукой, но я не знала, как ей ответить. Рука не слушалась. Я уставилась себе под ноги.

– Джастин! – позвал меня Майкл.

Я не могла поднять взгляд – его мама все еще была там.

– Джастин, иди сюда! – крикнул он.

Я медленно подошла к ним, не глядя на миссис Хупер.

– Джастин стесняется, – сказал Майкл своей маме.

Я почувствовала, как лицо заливает краска.

– Привет, Джастин! – сказал Майкл.

Я посмотрела на него, глубоко вздохнула и была очень рада, что наступил понедельник.

Вместе с миссис Хупер и Майклом мы дошли до класса. Он ставил костыли впереди себя, а затем подтягивал свое тело к ним, и никто не смотрел на нас, никто не кричал, не говорил «дурачок-дергачок». Теперь, когда мы были вместе, Майкл и Джастин, все насмешки прекратились.

* * *

Мы ели воздушную кукурузу, которую мама Майкла положила ему в контейнер для обеда. Она посыпала ее сахаром и солью, поэтому в ней чувствовались все вкусы сразу. Кусочки кукурузы падали на землю у наших ног. Вокруг губ налипла соль.

– А чем ты хочешь заняться? – спросила я у Майкла.

– Когда?

– Когда закончишь школу.

– Я хочу стать археологом.

– Как это?

– Нужно копаться в земле и искать разные ископаемые. Например, окаменелости. Нужно путешествовать по разным местам – в пустыню, в снега, в древние города. Находить то, о чем еще никому не известно. Открывать что-то новое.

– Например?

– Например, кости неизвестных животных. Ведь есть еще животные, которых нужно открыть. И насекомых. И птиц. Мы еще не знаем всех птиц, которые обитали на земле. Можно откопать старые дома и вещи, которыми пользовались люди в древности.

– Что за вещи? – спросила я, слизывая сахар с пальцев.

– Чашки, тарелки. Оружие. Щиты. Откапываешь их и пытаешься понять, что там произошло. Нужно самому проделывать всю работу. Никто ничего не объясняет. Рассматриваешь находки под увеличительным стеклом и записываешь все, что узнал.

Когда Майкл говорил, то периодически дергался и прерывался, но все равно казалось, что он уже там, куда стремился, где лежали древние кости; он откапывал их и рассматривал под увеличительным стеклом, пока не исследовал до мельчайших деталей, чтобы потом рассказать о своих наблюдениях.

* * *

Костыли стояли наготове возле парты, словно ружья, – на случай, если они нам понадобятся. Другие дети видели наше оружие и не трогали нас. Миссис Тернинг тоже нас не трогала, она старалась не подходить близко к Майклу. Мы готовили уроки, Майкл помогал мне правильно расставить буквы, помогал выбрать правильные слова и правильные кружочки для галочек. Я стояла рядом с ним на пении. У Сэбин приподнимались скулы, когда она пела: «Зал украшен остролистом, фа-ла-ла-ла-ла, ла-ла-ла-ла», и мы с Майклом украшали залы, классы, парты и стены ветками остролиста.

22

В следующую пятницу деда не было дома: он отдыхал в отеле Йоламунди вместе с Сэнди. Это лучший друг деда, но они выбираются куда-нибудь, только когда дед его подвозит. Сэнди не может водить машину после войны.

«Не смог найти чертов рычаг переключения передач, – говорил дед. – Думал, что он под чертовым сиденьем. Я ему говорил: „Сэнди, черт тебя дери, это же просто машина“. Но он ее не трогал. Сразу вспоминал обо всем, всю эту гребаную заварушку: „Нет, мне уже хватит, приятель“».

Папа жил дома уже три недели.

– Дьявол, я уже готов сбежать отсюда, – сказал он. Он смешал ром с колой: налил их в равном количестве в стакан, закинул туда несколько кубиков льда и снова лег на диван, вытянув ноги на подушки. Мы с Кирком и Стивом сидели на полу, пили колу и смотрели «Хондо» с Джоном Уэйном в роли Хондо Лэйна.

– Все когда-нибудь умирают. Настал и его черед, – произнес папа в то же самое время, что и Хондо. Он поднял бокал по направлению к телевизору.

– У твоей матери есть дружок? – спросил папа у Кирка во время рекламной паузы.

Кирк и Стив переглянулись. Кирк говорил, что, когда дядя Дэнни научит его стрелять, он положит подушку на голову Дина и нажмет на спусковой крючок. Ему не терпелось увидеть разлетающиеся при этом перья.

– Есть или нет?

– Нет, – ответил Кирк, продолжая таращиться в телевизор.

Кирк говорил, что даже если полицейские поймут, что именно он убил Дина, это не имеет значения, потому что до шестнадцати лет его не могут упечь за решетку, он слишком маленький.

– Нет дружка? – уточнил папа.

– Нет. Мне кажется, что нет.

Кирк говорил, что если его признают виновным, то отправят в исправительную школу с минимальной охраной, где он выучится на водителя погрузчика.

– Вот так новость – нет дружка! – Папа отпил из стакана. – Вот и славно. Почему бы и нет? – Голос отца звучал так, будто под ним распростерся океан, и голос его всплыл из глубины, влажный и раскатистый, словно морской прибой.

В животе заурчало. Дед оставил на кухонном столе сосиски, горошек, ветчину и хлеб и сказал папе «поджарить чертовы сосиски». Папа встал. Он был выше, чем все остальные папы в нашей школе. Выше, чем директор Прентис. Выше, чем статуя солдата в Нуллабри. Он рыгнул, когда выпрямился в полный рост, и Кирк со Стивом засмеялись.

– Но у меня есть одно правило – я позволяю людям делать то, что они считают нужным, – проговорил он одновременно с Хондо и вышел из комнаты.

Кирк отхлебнул напиток папы, тщательно вытер рот и продолжил смотреть на Джона Уэйна. Стив сделал тоже.

Дед не разрешал нам самим готовить на плите. Ему не нравилось уезжать из дома, даже когда возвращался папа. Но ему позвонил Сэнди, который дважды спасал ему жизнь. Если бы не Сэнди, у нас бы не было деда. «Ваш старый дед сейчас лежал бы в грязи с пиявками где-то между Бирмой и Таиландом, так-то, детки. Но он меня вытащил. Старый ублюдок спас мне жизнь».

Мы слышали, как папа в кухне разговаривает по телефону.

– Чем занимаешься? Я имею в виду прямо сейчас… Ничего… Дети здесь… Позже… Ты знаешь, что я чувствую… Фигня, все совсем не так… Успокойся. Я же тебе говорил… Не-е, я просто подвез ее до дома… Ничего… Ладно тебе, крошка, успокойся… – Папа вернулся в комнату и лег на диван. – Чертовы женщины, – выругался он.

Джон Уэйн в роли Хондо тоже разговаривал на кухне со своей леди: «Вы пахнете, как пахнет женщина – такой густой, теплый, нежный аромат. Я смог бы почувствовать вас даже в темноте, миссис Лоу».

Изображение покрылось рябью, по экрану побежали полосы. Я встала, чтобы поправить антенну. Дед говорил, что у меня это лучше всего получается. Неважно, насколько плохим стало изображение, – я могла его исправить. «Отличная работа, Джастин, у тебя талант», – всегда говорил дед.

Пока я поправляла антенну, я чувствовала на себе взгляд отца. Я повернула ее в одну сторону, потом в другую. Кирк и Стив тоже за мной наблюдали. Кирку также хотелось уметь настраивать антенну, чтобы вернуть изображение, но он даже не пытался – он знал, что только я умею это делать. Я продолжала поворачивать и наклонять антенну, но нормальное изображение не возвращалось на экран. Кадры с Джоном Уэйном мелькали и наползали друг на друга.

– Твоя чертова мама тоже не могла ни с чем справиться, – сказал папа.

«Твоя чертова мама тоже не могла ни с чем справиться». Папины слова будто зарядили гостиную электричеством. Он никогда не говорил о моей матери. Только дед рассказывал мне о ней, он рассказал, что я родилась задом наперед, что это так сильно напугало мать, что она сбежала. О том, что швы у нее разошлись, я тоже узнала от деда, а не от папы. Дед рассказывал курочкам: «Ей должны были сделать операцию, но было уже слишком поздно, и вперед ногами или еще как, но она вышла сама. Черт побери, бедняжка Донна. Но это ее не извиняет, правда, девочки? Не извиняет, черт ее дери, все-таки это ее собственная дочь». Папа даже имени ее никогда не произносил. Я все двигала антенну, но изображение не возвращалось. «Твоя чертова мама тоже не могла ни с чем справиться». Неважно, в каком положении я устанавливала антенну, – ничего не помогало. Папа смерил меня взглядом с ног до головы. Мне стало жарко.

– Ты и правда на нее похожа, Джастин, – проговорил папа. – Рита была права.

Части картинки поменяли направление: Джон Уэйн словно попал в петлю, и его изображение побежало по кругу, снова и снова.

– У тебя такие же ноги, – продолжил папа и поднял бокал в направлении моих ног. Я чувствовала, что Кирк и Стив тоже смотрят на них. – Ты и в остальном на нее похожа, – добавил папа. – Никогда не мог понять, что происходит, что творится у тебя в башке. О чем ты думаешь, Донна? – спросил он. Глаза у него были красные, слова звучали невнятно – с кем он говорил, со мной или с Донной?

Кирк и Стив сидели тихо, как мышки, и только глаза их перебегали с меня на экран. Я больше не видела Джона Уэйна, его заслонили помехи и снежная буря. Я не могла пошевелить даже рукой.

– Да ради всего святого! – произнес папа, поднимаясь на ноги. У меня опустились руки. Папа подошел к антенне и повернул ее.

– Она изменилась, когда забеременела, – сказал он. – Именно тогда настал конец нашим отношениям.

Я села на место. Живот сводило от боли. «Она изменилась, когда забеременела». Это из-за моей неправильности? Дед говорил, что я с самого начала была неправильной. Неужели именно я ее изменила?

Папа поднял антенну и снова опустил ее. Не помогло.

– Ну и плевать, – буркнул папа, пнул телевизор и поднял бутылку с ромом. Размахивая ею, он вышел из комнаты.

Изображение покрылось рябью, будто внутри телевизора бушевала буря.

– Попробуй еще раз, Джастин, – попросил Кирк.

– У меня не получится.

– Получится. Попробуй.

– Я не смогу.

– Сможешь, – настаивал Кирк. – Еще одна попытка.

Я повернула антенну – и на экран вернулся Джон Уэйн в роли Хондо Лэйна. Он держал в объятиях миссис Лоу.

– У тебя все равно есть этот талант, Джастин, – сказал Кирк.

– Да, – поддакнул Стив. – Всё еще есть.

Мы сели вместе на диване, покинутом нашим отцом. Мы досмотрели до самого конца, когда Хондо убил Сильву и апачам пришлось искать нового вождя.

– Вперед, крутой парень, – сказал Кирк.

– Вперед, Хондо, – добавила я.

* * *

Позже, когда мы ели хлеб с соусом, Кирк произнес:

– Она изменилась, когда забеременела. Ты это слышала, Джастин? – Он говорил с набитым ртом, из-за чего слова звучали невнятно. Он улыбнулся – в уголках губ виднелся соус.

– А ты знаешь, что папа научил меня стрелять? – спросила я.

Он перестал жевать.

– Когда?

– На днях.

У него вытянулось лицо.

– Врешь.

– Из «смита», – добавила я. – Он взял меня с собой в заросли кустарника.

– Врешь.

– Нет, не вру. Сам его спроси. У «смита» в барабане шесть патронов, и он тяжелее маузера. Гораздо тяжелее.

– Он показал тебе, как стрелять?

– Ага, – подтвердила я, подняла руку со сложенными в виде пистолета пальцами и выстрелила ему в лицо. Затем встала из-за стола и оставила его одного.

Как ни крути, а мы с ним из настоящих брата с сестрой уже превратились просто в сводных. Папа свел нас вместе – а потом снова разделил.

23

Раньше я с нетерпением ожидала выходных, а теперь не могла дождаться, когда начнутся школьные дни. Майкл ждал меня, а я – его. Он никогда не торопился. Будто я была книгой с картами, и когда он ее открывал, он видел все страны, животных, погодные условия, климат, рисунки, из которых я была сделана, и хотел узнать обо мне еще больше. Будто всегда была следующая страница, которую нужно перевернуть, рисунок, чтобы его разглядеть, всегда была возможность узнать обо мне еще что-нибудь новое.

* * *

Все, что раньше было скучным, стало веселым. Братья Уорлли, учителя, школьные доски, учебники, контрольные по правописанию, водители автобусов, математика – все стало смешным и веселым. Смех Майкла наполняли вздохи и мычание, смех взрывами вырывался из него, и все его тело тряслось так сильно, что он сбивал на пол все, что лежало рядом: контейнеры с обедом, бутылки с напитками, учебники, ручки и точилки для карандашей. Я могла только смеяться вместе с ним, будто все в школе стало мелким и забавным, но не навсегда – только на короткий миг.