Текст книги "Оступившись, я упаду"

Автор книги: Софи Лагуна

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Только я знала, что он пытается сказать: «Нет, нет, миссис Тернинг, Джастин этого не делала!» Все остальные думали, что он просто издает бессвязные звуки, что это не слова. Но я-то знала. «Нет, миссис Тернинг, нет, нет, нет! Это не она! Это не Джастин!»

Я поднялась, громыхнув ножками стула о пол.

– Успокойся, Майкл, – сказала миссис Тернинг.

Руки Майкла взметнулись над головой. Он мычал, и слюни летели у него изо рта. «Нет! Она не виновата! Миссис Тернинг, это они всё подстроили. Они! Мэтт Даннинг и Брайан Лоусон!» – но учительница слышала только мычание.

Доун и Норина тихо перешептывались.

Миссис Тернинг отвела меня в угол, и я осталась стоять там лицом к стене.

Класс наполнило мычание Майкла, казалось, ему было больно говорить, больно видеть, как я поднимаюсь и иду в угол, больно знать, что Мэтт и Брайан солгали, – будто он, Майкл Хупер, был моим настоящим другом.

* * *

На последнем уроке мы разучивали рождественские гимны. Все третьеклассники построились напротив Сэбин. Между мной и Майклом встала Шелли Кэстлс.

– Итак, девочки и мальчики, внимание – начинаем с «Радуйся, мир!». – Сэбин подняла дирижерскую палочку.

– Радуйся, мир! Господь грядет. Земля, ликуй пред Ним!

Пели все, даже Майкл. Я только открывала рот, мне не хотелось, чтобы другие слышали мое пение, – но Майкл старался петь. Мэтт Даннинг и Брайан Лоусон закатили глаза и дергали головами, подражая ему. Я обошла Шелли Кэстлс и встала рядом с Майклом.

– Радуйся, мир! Христос пришел. В церквах поют о Нем!

Если бы в классе больше никого не было, только мы с Майклом, и больше никого не осталось бы во всей начальной школе Нуллабри, я бы все равно с ним пела. Это был бы наш концерт, и актовый зал Нуллабри наполнили бы наши голоса, такие громкие, что разбились бы все стекла в окнах и распахнулись двери. Зрители аплодировали бы нам, хлопали в ладоши и кричали: «Еще, еще, еще!» «Поля, сады, леса, холмы им вторят с торжеством, им вторят с торжеством!» Песня долетела бы до самого неба, и все люди, что путешествуют по дорогам на легковых машинах и грузовиках, остановились бы, чтобы послушать нашу песню: «Им вторят, вторят с торжеством! Радуйся, радуйся, радуйся, мир. Радуйся, радуйся, радуйся!»

* * *

В конце учебного дня за Майклом заехал его отец. Он подошел ко входу в школу, где я с Доун и Нориной ждала автобус.

– Он учитель старших классов, – сказала Доун.

– Мама говорит – это так несправедливо, что им приходится ухаживать за Майклом, – добавила Норина.

– Он не может сам ничего сделать.

– Так несправедливо.

У машины открылась задняя дверь, и из нее выбрался маленький мальчик. Он подошел к Майклу, обнял его за ноги и не отпускал. Майкл дал мальчику один из костылей, а с помощью второго забрался в машину. Папа Майкла не помогал ему.

Я не знала, почему он стал моим другом. Он не мог нормально говорить, не мог хорошо ходить. Может, он думал, что я такая же? А я и вправду такая? Мне хотелось заглянуть в его книжку с картами. Я хотела сидеть с ним рядом, и когда мы вместе пойдем к беседкам, или к игровым площадкам, или к воротам, где его ждут родители, я тоже не стану ему помогать.

* * *

Этой ночью, перед тем как заснуть, я вырезала для Майкла дорожку вокруг грузовика, ведущую на самый верх. Я сделала ее гладкой, специально для костылей. Никто, кроме меня, не сможет открыть грузовик, и, если я забуду цифры для кодового замка, Майкл будет мычать, тянуться и кивать, когда я угадаю правильно, и вот так я узнаю верные цифры. Я положу его книжку на кафедру, вроде той, за которой выступает директор Прентис на собраниях. Майкл будет указывать мне на картинки, а буквы выстроятся в правильном порядке, так что я тоже все-все смогу прочитать.

14

– Джастин, ты начинаешь вонять, – сказала Норина.

У нас был перерыв на игры, и я пошла на площадку вместе с Доун и Нориной.

– Что? – не поняла я.

– Ты начинаешь вонять так же, как Майкл.

Доун прошла по желтой линии, раскинув руки в стороны, будто канатоходец по канату.

– Это правда, Джастин, – подтвердила она.

– Что вы имеете в виду? – Я посмотрела на Майкла, сидящего на скамейке.

– Ты пахнешь мочой. Как и он, – сказала Норина.

Я почувствовала, как жар приливает к лицу. Я смотрела, как Майкл трясущейся рукой переворачивает страницу книги.

– Нет, неправда, – возразила я, но на самом деле не была в этом уверена. Я что, правда воняю?

– Ты воняешь, – повторила Доун. – Мы не хотели тебе говорить. Ты не виновата, что тебе приходится сидеть с ним рядом.

– О, Джастин, конечно же, ты не виновата, – подтвердила Норина. – Но, может быть, тебе стоит помыться, когда приедешь домой. Смыть эту вонь. Дед заставляет тебя мыться?

Я пожала плечами. У деда было не так уж много горячей воды. Я редко мылась.

– Да, тебе нужно ее смыть, – подтвердила Доун. – Майкл, наверное, совсем не может помыться, его руки и ноги так дергаются, что расколотят всю ванну. Маме, наверное, приходится мыть его из ведра, и полностью помыть не получается. Но ведь ты можешь нормально помыться, Джастин.

– Да, Джастин, уж ты-то точно сможешь, – подтвердила Норина.

Я кивнула, не совсем понимая зачем.

На обратном пути в школу я увидела, как Мэтт Даннинг и Брайан Лоусон подошли к скамьям, где сидел Майкл, и встали перед ним. С тех пор как миссис Тернинг посадила меня рядом с Майклом, остальные ученики будто впервые за все время тоже заметили его. Другие дети тоже потянулись за Мэттом Даннингом и Брайаном Лоусоном, они полукругом встали вокруг скамьи, так что мне больше не было видно Майкла. Доун и Норина вслед за мной тоже подошли туда. Я слышала, как Мэтт Даннинг сказал:

– Как ты таким стал, дурачок-дергачок?

Я протолкалась через толпу и увидела, как голова Майкла дернулась назад.

– Можно я одолжу у тебя костыли для прогулки? – спросил Брайан Лоусон.

Все смотрели, как он берет костыли Майкла и опирается на них, затем поворачивается кругом. Дети вокруг засмеялись. Майкл тяжело дышал.

Я стояла рядом с Доун и Нориной, и они смеялись вместе с остальными, когда Брайан прохаживался перед ними на костылях, поворачиваясь то туда, то сюда. У меня гулко забилось сердце. Майкл весь трясся, руки летали по воздуху, глаза закатились. Он замычал, и у него изо рта по подбородку потекла слюна. Брайан продолжал ковылять на костылях.

– Дурачок-дергачок! – выкрикивал он. – Дурачок-дергачок! Сам даже пипиську поднять не может, чтобы пописать, ему мама держит! – Девчонки кричали и смеялись, а Майкл мычал. Я думала, что у меня сейчас что-то взорвется в груди. Мэтт Даннинг схватил со стола книгу с картами. Спина Майкла спазматически выгнулась, когда вырванные страницы из книги посыпались на землю.

Я подбежала к Брайану Лоусону и отобрала у него костыли, взяла один наизготовку, словно винтовку Томаса Дансона, и через прицел посмотрела на лицо Брайана.

– Будешь оборачиваться – ищи меня, – сказала я, – когда-нибудь я окажусь у тебя за спиной.

Я медленно обводила толпу дулом винтовки; смотрела каждому в лицо – смеющимся девчонкам и задирам-мальчишкам – прямо в глаза, куда отправится пуля. Руки у меня дрожали. Высоко держа свое оружие, я обвела им всех по кругу и в обратную сторону, чтобы пули достались каждому. Бах-бах-бах-бах-бах-бах! Прозвенел звонок, но я все еще держала их под прицелом. Кто-то издал непонятный звук, похожий на смешок, но с испугом в голосе. Я держала винтовку на взводе и смотрела вдоль ствола на своих жертв.

– Чудачка, – тихо произнес Мэтт, и они с Брайаном ушли в школу.

За ними потянулись девочки, и рядом остались только Доун и Норина. Я опустила оружие. Руки у меня все еще дрожали. Я прислонила костыли к скамейке рядом с Майклом.

– Джастин, что на тебя нашло? – спросила Норина.

– Ничего, – ответила я.

– Ты идешь? – спросила Доун. Я посмотрела на них: зеленые ленты, отутюженные платья – и глаза, непроницаемые, через которые я не могла заглянуть внутрь.

– Нет, – ответила я и села рядом с Майклом Хупером.

Норина нахмурилась.

– Пойдем, Доун. – И они ушли прочь.

Дыхание Майкла и его движения постепенно замедлились. Я наклонилась и собрала вырванные страницы его книги с картами, разгладила их и вложила на свои места в книгу. Там были карты мира, разноцветные – зеленые, голубые, розовые. Я видела горы разной высоты и вулкан. Майкл замычал, будто пытался что-то сказать.

– Что? – спросила я. Сквозь мычание он пытался протолкнуть слова. Но я все еще не понимала. – Что?

Он повысил голос:

– Тупые идиоты!

Опираясь на костыли, Майкл поднялся на ноги. Мы дошли до класса. Мэтт и Брайан нас больше не трогали. Они ничего не сказали мне про Майкла, они не называли его моим «муженьком». Во время обеда я села рядом с Майклом, и он не заставлял меня изображать гориллу. Он положил перед нами на скамье свой обед: в контейнере у него лежали клубника, хлеб, сыр и холодная сосиска. Майкл разорвал сосиску надвое и одну половинку передал мне. Когда мимо нас прошли Доун и Норина, Майкл показал в своей книге на рисунок с двумя акулами.

* * *

И больше мне не нужны были другие друзья – мне хватало одного Майкла. Мне больше не хотелось, чтобы скорее прозвенел звонок с урока, не хотелось, чтобы заканчивался школьный день. Я выучила все его звуки, и его язык оказался гораздо проще, чем тот, которому учила нас миссис Тернинг. Уже через день я забыла, что когда-то не могла понять, что он говорит. Он оставался все тем же Майклом. Я не помогала ему ходить, садиться или вставать. Я ни в чем ему не помогала, просто стояла и ждала, пока он соберет книги, возьмет рюкзак, откроет двери, вытащит из рюкзака обед. Но он мне помогал – помогал определить правильный порядок букв и слов, в каких кружочках ставить галочки, какие линии соединить, какие числа добавить. И ему приходилось все меньше стараться, чтобы мне помочь. Хватало малейшего движения. Учеба в школе стала для меня такой легкой, какой не была еще никогда в жизни.

Однажды утром он не пришел в школу. Я ждала и ждала, и некого было спросить: «Когда он вернется? Когда Майкл снова сюда придет?» Вокруг меня кружили акулы, и я отвернулась от них.

В пятницу он снова пришел в школу.

– Ненавижу медсестер, – сообщил он мне.

– Медсестер? Почему?

– Они заставляют меня двигать ногами.

– Вот суки, – сказала я.

Майкл запрокинул голову, вытаращил глаза и втянул в себя воздух, который с фырканьем стал выходить из него. Я никогда раньше не видела, чтобы он так смеялся.

«Суки!» Доун и Норина даже не смотрели на меня, будто мы с ними никогда не дружили, – так оно и было. Они никогда не были мне настоящими подругами.

* * *

Мы гуляли под соснами, растущими в ряд вдоль забора.

– Что ты будешь делать, когда уйдешь отсюда? – спросил у меня Майкл.

– Откуда?

– Отсюда. Из школы. Когда ты станешь взрослой.

Я пожала плечами. Я не знала. Не знала, есть ли что-нибудь, что я смогу делать.

– Должно же у тебя быть что-то, чем бы ты хотела заняться, – сказал он.

– Я не знаю.

– А если бы ты могла заняться чем угодно?

– Чем угодно?

– Да.

– Вообще всем, чем угодно?

– Да, Джастин. Всем, чем только пожелаешь.

– Я бы водила грузовик.

– Грузовик?

Мне больше ничего не хотелось говорить. Может, я опять скажу что-то не то, какую-нибудь глупость.

– А что за грузовик?

– Не знаю.

– Ну ладно, Джастин. Скажи. Какой грузовик?

– Не знаю.

– Грузовую фуру?

Я пожала плечами.

– Хочешь что-нибудь в нем перевозить?

– Не знаю.

– Знаешь, Джастин. Ну же, расскажи!

Но я не могла. Вдруг мой ответ будет неправильным?

– Джастин, если ты мне не расскажешь… Я не знаю! Не знаю, что сделаю. Я тоже ничего тебе не скажу.

Дальше мы пошли молча. Он обиженно сопел, пинал сосновые шишки в траве и не смотрел на меня. Тянулись долгие минуты.

– Большой грузовик, – наконец сказала я. – В котором можно жить. С кабиной, где можно спать, за водительским сиденьем.

– А какого цвета?

– Белый с серебром. И очень быстрый. Гораздо быстрее любой другой машины на дороге. Такой большой, чтобы в нем можно было жить. Чтобы проехать в нем очень большое расстояние. Можно поехать вдоль Муррея до Нового Южного Уэльса. В грузовике можно готовить еду, и для того, чтобы забраться в кабину, нужна будет лестница – такая она будет высокая.

Майкл повернулся ко мне с серьезным выражением на лице.

– Могу я поехать с тобой?

Он не смеялся надо мной. Ему мои ответы не казались неправильными или глупыми.

– Да, – ответила я. – Ты можешь поехать со мной. – Мы могли бы поехать куда захотим.

Мы могли поехать куда захотим, и перед нами простиралось бы шоссе. Все, что нам нужно, – просто выйти за школьные ворота, и наш грузовик ждет нас там, его крылья блестят, его грузное серебристое тело готово набрать скорость, в нем есть специальный упор для костылей и два сиденья: одно для Майкла, другое – для меня.

* * *

Когда утром я увидела, как миссис Хупер подъезжает к воротам школы, мне захотелось подбежать к машине, захотелось спросить у нее: «Можно вам помочь, миссис Хупер?» Но я не могла найти слов. «Можно вам помочь, миссис Хупер? Пожалуйста, разрешите вам помочь!» Даже когда она улыбнулась мне, не обращая внимания на то, что я ей не помогаю, даже тогда я не нашла что сказать, я просто радовалась, что ее сын, Майкл, снова здесь. «Спасибо вам за Майкла, миссис Хупер».

15

Пока отца не было дома, он пропустил тринадцатый день рождения Кирка. Кирк весь день прождал у деда, просто на тот случай, если папа позвонит по телефону, но желанный звонок так и не раздался. Дед сказал, что в эту субботу мы отметим пропущенный день рождения. Папа должен был приехать домой к пяти вечера на барбекю. Дед купил стейки, булочки и кукурузные початки. Пока мы ждали папу, дед налил нам лимонад в бумажные стаканчики. Кирк и Стив сели напротив поленницы, они держали в руках палки и понарошку стреляли в ящериц и муравьев, которые сновали по земле. Я села позади деда в одно из раскладных кресел.

– Папа собирается научить меня стрелять, – сказал Кирк.

Дед палкой помешал угли в костре.

– Нет, не собирается.

– Точно научит. Он сам мне сказал.

– Ничего он тебе не говорил, – возразил дед.

От костра поднимались искры.

– Он сказал, что научит меня стрелять из маузера.

– Маузер останется там же, где он лежит сейчас. Когда тебе исполнится шестнадцать, вот тогда и научишься.

Кирк бросил в курочек бутылочную пробку. Мисси вскрикнула и подскочила.

– Тогда меня научит дядя Дэнни.

– Вот и молодец, – заметил дед. – А курочек моих не трогай.

– Когда он вернется из Гимпи, – добавил Кирк. – У него есть оружие. Винтовка и патроны в двадцать две сотых дюйма.

– Ну разумеется, – согласился дед. – Ты же принесешь мне пиво из холодильника?

Кирк пошел в прачечную. Дед посмотрел на часы. Мы пили лимонад. Несмотря на то что уже почти наступил вечер, все еще было жарко, и вокруг нас летали москиты. Дед хлопал себя по ногам. Он поднялся и набрал еще дров из поленницы, затем бросил обломок доски в костер, и я смотрела, как гвозди на нем наливаются оранжевым светом. От лимонада осталась пленка на языке. Я засунула его в дырку между зубами и подвигала туда и обратно, туда и обратно.

Кирк вернулся с пивом. Дед снова посмотрел на часы, затем пошел в курятник.

– Идите сюда, цып-цып-цып, – позвал он курочек.

Кирк изобразил из пальцев пистолет и выстрелил в курочек, которые пошли вслед за дедом в ворота курятника.

Вода Муррея сочилась сквозь землю даже летом, в самую жару. В теплом воздухе качались ветви деревьев. Пламя костра танцевало и прыгало.

– Петушок! – позвал дед. – Иди-ка сюда. – Дед дошел до Петушка и согнал его на землю с ворот. – Идем, Петушок, пора в курятник. Пора присматривать за девочками.

– Заходи, Петушила, заходи, – сказал Кирк.

Стив вытащил ножик.

– Спасай свою жизнь, Петушила.

Дед вышел из курятника и побрел в дом.

– Дядя у Дэнни скоро вернется из Гимпи, и тогда он научит нас стрелять, – сказал Кирк. – Дэнни придет к нам и позовет меня, и мы сразу пойдем к нему. Мы пойдем к Удавке и будем стрелять в корни деревьев на другом берегу. Еще дядя Дэнни охотится на кабанов. Их тяжело найти, они такого же цвета, как деревья. Нужно сначала разглядеть их в лесу, а потом – бабах! – Кирк поднял палец, будто пистолет, и застрелил кабана.

Стало тихо. Пока мы ждали папу, Кирк и Стив палками ковыряли дырки в земле, а я наблюдала за огнем. Мне казалось, что мы ждем его всю нашу жизнь, с тех пор как мы были еще совсем маленькими, еще до того, как случилась катастрофа, и даже когда Донна еще была моей мамой, мы уже ждали его. Даже когда он приезжал домой, мы все равно его ждали – надеялись, что он посмотрит на нас, поговорит с нами, рассмеется нашим шуткам, заметит, чем мы занимаемся.

Дед вышел из кухни с бифштексами и отбивными. Он палкой перемешал угли, поставил над пламенем решетку, затем выложил на нее мясо. Мы смотрели, как бифштексы шипят и чернеют в тех местах, где их касалась решетка гриля.

– Тринадцать – хороший возраст, – сказал Кирк. Он палкой подбросил землю в воздух.

– Лучше, чем двенадцать, – заметил Стив.

– Йя! Йя!

Что это такое?

– Йя! Йя!

Мы с Кирком и Стивом вскочили, обежали дом и устремились в сторону странных звуков, которые доносились с дороги.

– Йя! Йя!

Там был папа верхом на лошади! Большой серебристой лошади!

– Папа! – воскликнули мы.

Папа улыбнулся и приподнял шляпу. Под ним гарцевала лошадь.

– Папа! – кричали мы. – Папа!

Лошадь пыталась увести его то в одну, то в другую сторону. Кирк стоял возле меня, он вытянулся, будто стал выше; для него это было лучше, чем телефонный звонок, чем дядя его друга Дэнни, это же его собственный отец приехал на лошади в его день рождения! Папа приехал на большой серебристой лошади, удерживая поводья одной рукой. Другой он изобразил пистолет и поднял его в воздух.

Где он раздобыл лошадь?

– Руки вверх, это ограбление! – скомандовал папа.

Он ехал прямо к дому, и его ноги низко свисали по бокам лошади, черные ботинки с силой вжимались в стремена, отталкивая их от лошадиных боков.

На главное крыльцо вышел дед.

– Что происходит?

– Держись, ковбой! – выкрикнул папа, натягивая поводья.

Лошадь встала на дыбы, рот у нее открылся так широко, что я видела сияющую металлическую штуку у нее поперек языка. Ноги лошади, ее плечи и бедра были сильными, с напряженными мускулами.

– Чья это лошадь? – спросил дед.

– Моя и только моя, – ответил папа. Он сильно натянул поводья, прижав их к шее лошади, и она повернулась вокруг своей оси. Куда бы он ни тянул – она кружила в ту же сторону. – Что думаете, ребята? Она вам нравится?

– Шикарная лошадь, папа! – воскликнул Кирк.

– Ага, – поддакнул Стив. – Шикарная.

– Можно мне прокатиться на ней? – спросил Кирк.

– Где ты ее взял? – спросил дед.

– Скажем так: кое за кем был небольшой должок.

Лошадь поводила головой то в одну, то в другую сторону, она запрокидывала ее и тянулась вперед, несмотря на металлическую штуку во рту. Но папа был недвижим, он крепко и спокойно сидел в седле, пока лошадь тянула поводья, дергалась и боролась с ним. Лошадь была воплощением движения, а папа – покоя.

– Это твоя лошадь? – спросил дед.

– Моя.

– Можно мне на ней прокатиться? – снова спросил Кирк.

– Это дикая кобылка, приятель. Подозреваю, что если ты сядешь в седло, она сразу же унесет тебя туда, откуда она пришла.

– И где это место? – спросил дед, нахмурившись.

– У черта на куличках, – ответил папа.

– Чай готов, – сообщил дед. – Ты собираешься спешиться с этого животного и поесть или нет? Мы тебя давно ждем.

– Можно мне на ней прокатиться? – в очередной раз спросил Кирк, но папа будто его не слышал.

– Хочешь покататься, Джастин? – спросил он.

– Но это же день рождения Кирка, – сказал дед.

– Что, сегодня?! – спросил папа.

– Не сегодня, – ответил дед, – но…

– Джастин поместится у меня за спиной. Пойдем, Джастин.

Кирк открыл рот от обиды. Я видела, как в его глазах словно захлопнулись ставни и погас свет.

– Идем, – позвал папа. – Забирайся.

Он подъехал ближе, наклонился и протянул мне руку. Лошадь казалась такой огромной, серой и сияющей, глаза у нее были такие темные! Папа тоже был огромный, он возвышался над лошадью, мускулы бугрились у него на руках, а у лошади – на плечах и сильной спине.

Я не знала, что мне делать. Мы же готовили барбекю в честь дня рождения Кирка.

– Джастин, – позвал папа. – Иди сюда и забирайся на лошадь. – От лошади пахло потом, травой и землей, она тяжело дышала и тянула папу то в одну, то в другую сторону. – Идем, – сказал папа, протягивая руку.

Кирк смотрел на нас, а Стив стоял в одиночестве, снова в ловушке окружавшей его пропасти, и не мог даже двинуться с места. У него не было ни единого шанса.

– Ради бога, ведь это же день рождения Кирка, – повторил дед.

– Вернемся через минуту, – ответил папа. – Идем, Джастин.

– Оставь Джастин в покое, Рэй, – потребовал дед. – Она не умеет ездить на чертовой лошади.

– Ей и не нужно уметь, – возразил папа. – Она может сесть у меня за спиной. – Затем он выпрямился в седле и сказал деду: – Помнишь, когда мы вместе с мамой ездили в Суон-хилл? Помнишь, дед? Мы же в тот день ездили верхом? И мама тоже ездила на лошади, помнишь? Ты же не забыл тот день, правда, дед?

Дед плотно сжал губы, он сжимал их так сильно, будто хотел удержать внутри то, что тогда произошло.

– Забирайся на лошадь, Джастин, – велел папа. – Хватайся за мою руку, затем ставь свою ногу на мою.

Папа наклонился, и я взяла его за руку, шагнула ближе к лошади, а она закатила глаза так сильно, что я видела их белки. Она отступила назад, будто боялась меня. Я попыталась поставить ногу на папин ботинок, но не могла до него достать. Я чувствовала, как Кирк и Стив наблюдают за моими попытками. Папа вытащил ногу из стремени.

– Просто поставь ногу на мой ботинок, – сказал он. – Ну же, Джастин! – Он хотел, чтобы я села на лошадь, ему надоело гарцевать на подъездной дорожке деда, надоело уговаривать меня покататься на лошади.

С дерева слетел дрозд, и лошадь подпрыгнула от неожиданности.

– Спокойно, – низким голосом проговорил папа. – Полегче, девочка, полегче.

Когда я подняла ногу и попыталась поставить ее на папин ботинок, он схватил меня крепче за руку, подтянул наверх и перекинул позади себя через седло. Я увидела грязь по другую сторону от лошади, пока та вертелась и подпрыгивала. Папа рассмеялся и посадил меня ровно. Седло прижимало меня к нему, я была так близко, что чувствовала запах табака от его куртки.

Кирк повернулся и пошел к дому. Он низко опустил голову. Это был его день рождения, пусть и месяцем позже, но все-таки его праздник. Пока он шел, та часть, что была у нас общая, постепенно съеживалась и на конец совсем исчезла.

– Держись, Джастин! – Папа обернул мои руки вокруг себя. – Ты в порядке?

– Да, – сказала я.

Лошадь дрожала под нами, она была горячая и влажная и тянула нас то в одну, то в другую сторону.

– Рэй, оставь Джастин здесь, – позвал его дед.

– Поехали, Джастин! – Папа натянул поводья с одной стороны, и лошадь повернула на тропу. – Пошевеливайся, крошка! – крикнул папа и щелкнул поводьями по ее плечам. Лошадь перешла на рысь, и меня затрясло.

Я прижалась к папе.

– Как мы ее назовем, моя хорошая? – спросил он. Кого он имел в виду – меня или лошадь? Кого назвал «хорошей»? Папа пришпорил лошадь. – Давай, полный вперед! – крикнул он.

Лошадь легким галопом поскакала по тропе, удаляясь от участка деда.

Папа пришпорил ее сильнее.

– Пошла! Пошла!

Лошадь перешла на галоп, копыта дробно стучали по грунтовой дороге. Когда я посмотрела вниз, то увидела, что из-под копыт разлетаются мелкие камушки, словно шрапнель. Чем быстрее она неслась, тем проще было ею управлять. Я держалась за отца, а мимо пролетали красные эвкалипты Йоламунди. Я забыла о том, как низко Кирк склонил голову, когда уходил, я забыла о его дне рождения, о том, что это был его отец, его поездка, а я отняла их у него, я отняла у Кирка его поездку.

– Сильвер! – крикнула я папе. – Ее будут звать Сильвер!

– Хэй-хо, Сильвер! – прокричал папа, наклонившись вперед.

* * *

В ту ночь луна ярко освещала верхушки деревьев по ту сторону изгороди, их ветви и листья сияли. Дед и Рэй сидели у костра и пили из банок пиво.

– Он думает, что сможет выручить тысячу баксов за тонну, – проговорил папа.

– Ерунда, – возразил дед. – Тысячу баксов?

– Мне лошадь нашептала.^[8] – Папа махнул банкой пива в направлении Сильвер, которая стояла в загоне на другой стороне двора. – Тысячу баксов.

– И сколько за перевозку? Он сказал?

– Сказал, что все включено в цену.

– И ты ему поверил?

– Дурак он будет, если меня обманет. Он не станет так рисковать.

– И что ты собираешься делать?

– Проверить. Съездить туда и сделать несколько перевозок. – Папа отпил из банки. – Я присмотрел один дом на окраине Нуллабри.

Он не раз говорил, что когда-нибудь построит дом и осядет на одном месте, чтобы деду больше не пришлось за мной присматривать.

– Правильно, – заметил дед.

С тех пор как появилась Сильвер, папа стал намного разговорчивее.

Я пошла в загон, где стояла лошадь. Она опустила голову и пощипывала траву под ногами. Шерсть на ее теле переливалась, будто лунный свет исходил из-под кожи.

– Сильвер, Сильвер, – прошептала я, протягивая руку.

Она понюхала мои пальцы. Я погладила ее по носу и придвинулась ближе. От нее пахло так же, как от курочек и свежей травы. Глаза у лошади были похожи на черную воду, которую налили в две большие чашки. Я пролезла через натянутую проволоку и села на траву перед Сильвер. Штаны мгновенно намокли от речной воды, что просачивалась сквозь землю. Сильвер понюхала мои волосы. Она легонько толкнула меня в голову носом и фыркнула теплым воздухом рядом с ухом. Я слышала во дворе смех папы и деда.

– Да пошло оно все к черту! – говорил папа. – Никогда в жизни!

Я положила ладони на морду Сильвер и погладила ее по лбу. Она отщипнула траву рядом с моими ногами.

– Сильвер, Сильвер! – позвала я, поднялась и обняла ее за шею. Она позволила мне себя обнять. Грудь у нее была такая сильная, широкая и теплая.

– Я люблю тебя, Сильвер.

* * *

Но утром, когда я пошла ее навестить, загон пустовал. На траве остались отпечатки ее копыт.

– Лошадь пропала, – сказал дед со стороны задней двери.

– Как пропала? – не поняла я.

Запахнув плотнее халат, дед подошел к костру, с губы у него свисала папироса с «Белым волом». Он поднимал тонкие ветки и бросал их на тлеющие угли, пока на них снова не разгорелся огонь.

– Не знаю.

– Где папа?

Он вынул горящую ветку из костра и прикурил от нее.

– Этого тоже не знаю.

– Он вернется сегодня? – спросила я.

– Я знаю об этом не больше, чем ты.

– А утром он приедет? – не отставала я. Подняв бутылочную крышку, я бросила ее в огонь.

– Не знаю, – снова сказал дед.

Мы стояли рядом, я и дед, и ничего не знали, и снова ждали папу в месте, которое он покинул.

* * *

Когда дед уехал в город в сельскохозяйственный магазин, я отправилась к загону.

– Сюда, малышка, ну же, малышка. – Я протянула к ней руки, и она подошла ко мне, я почувствовала ее теплое дыхание на своих пальцах. Я закрыла глаза и вывела ее через ворота, затем поставила одну ногу в стремя и оседлала ее. Я чувствовала Сильвер под собой, чувствовала, как она переступает копытами. От нее исходило тепло, и я ощущала запах ее пота.

– Легче, девочка, спокойно, спокойно, – сказало я. Затем пришпорила: – Йя! Йя! – И мы припустили прочь. Одной рукой я держала поводья, пальцы другой сложила в виде пистолета и стреляла в воздух.

– Пиф-паф! Пиф-паф! Она моя, и только моя! – Мы галопом проскакали вокруг двора, выскочили из ворот и рванули дальше, по подъездной дорожке. Все быстрее и быстрее, копыта Сильвер стучали по дороге, из-под них летели камушки. – Хэй-хо, Сильвер!

16

Никто не знал, куда уезжал Рэй, когда его не было дома. Он говорил по телефону – но никто не знал, с кем он говорит. Друзья у него менялись. Он уезжал, чтобы встретиться с ними, но никогда не говорил куда. Обо всем этом дед рассказывал курочкам. «С того самого дня в больнице, – говорил дед. – Вот когда это началось. В тот самый день. В тот самый час, когда она нас оставила. Он стал совсем другим. Сплошные секреты».

* * *

Когда в пятницу я пришла домой из школы, возле костра сидел папа вместе с тетей Ритой.

– Привет, Джасси, – сказал папа. – Ты же помнишь Риту? – Он затянулся папиросой.

– Привет, Джастин, – произнесла тетя Рита.

Я не могла посмотреть на нее. Я смотрела ей под ноги – она носила такие же ботинки, как и папа.

– Джастин, – позвал меня папа. – Поздоровайся.

Я все так же смотрела на тетины ботинки – даже размером они были почти как папины.

– Джастин? – снова позвал папа. – Поздоровайся.

– Полегче. Рэй, – вмешалась тетя.

– Ну же, Джастин. Поздоровайся.

Я крепко сжимала губы – мне не хотелось, чтобы тетя Рита видела мои зубы.

– Ты так выросла с тех пор, как мы виделись в последний раз, – сказала она. Голос у нее был сильный, как у Рэя, но нежный, женский.

– Когда это было? – спросил папа.

– Джастин тогда было вроде бы… четыре года, – вспомнила тетя Рита. – Разве ты не помнишь? Мы тогда еще поссорились с дедом.

Я чувствовала ее взгляд. Щеки у меня вспыхнули.

– Ах да, в тот раз… – сказал папа. – Как я мог забыть?

– Ты похожа на мать, – заметила тетя Рита.

– Могла бы и не напоминать об этом, – отозвался папа.

– Нет ничего плохого в напоминаниях.

Я украдкой взглянула на нее. У тети глаза такого же цвета, что и у папы, но за радужкой сиял свет, и я могла заглянуть за нее. Она высокая, как и Рэй, широкоплечая. Даже одежда у них похожа: клетчатая куртка, ботинки, клетчатая рубашка.

– Итак, Джастин, значит, тебе уже девять? – спросила тетя Рита.

– Угу, – промычала я.

– Открывай рот, когда говоришь, – буркнул отец.

– Сам открывай, Рэймонд, – парировала тетя Рита.

Папа отвел взгляд.

– Десять, – сказала я.

– Десять! – удивилась тетя Рита. – Ты уже такая большая! Хочешь показать мне свою комнату?

– А где дед? – спросила я.

– У Сэнди, – ответил папа. – Он пробудет у него еще немного. Все в порядке, иди покажи Рите свою комнату.

Тетя Рита поднялась со своего кресла.

Она пошла за мной ко мне в комнату. Комната у меня была квадратной, одна стена выкрашена в светло-зеленый цвет, на другой наклеены обои, а на двух оставшихся дед закрасил обои белой краской, но можно было разглядеть под ней полоски. Тетя Рита посмотрела на мою кровать, оглядела стены, затем подошла к окну и оперлась на подоконник, выглядывая на дорогу. Я слышала, как она вздохнула. Затем она повернулась и села ко мне на кровать, рядом с подушкой. Я села напротив нее.

– Как дела в школе? – спросила она.

– Я не знаю, – ответила я.

– Если ты хоть немного похожа на меня – то школа, должно быть, кажется тебе кошмаром. Лучшим в школе для меня было то, что она закончилась.