Текст книги "Оступившись, я упаду"

Автор книги: Софи Лагуна

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

Ухватившись за кран, я кое-как вылезла из ванны, потом вытерлась, надела через голову платье, которое мне оставил дед, и застегнула пальто. Наклонившись, чтобы обуть кроссовки, я едва могла дышать.

Мы вышли из дома и сели в пикап.

– Я собрал тебе вещи в сумку, – сказал дед. – Она лежит на заднем сиденье.

Я понятия не имела, что он мог для меня собрать. Я больше ничего не вырезала из журналов. Не влезала ни в старую одежду, ни в обувь. Листка с номерами тети Риты у меня тоже больше не было. Все, что мне было нужно, – моя хижина на речном берегу.

– Молись, чтобы старушка выдержала, – сказал дед, повернул ключи, и пикап закашлял. – Боже, только не сегодня. – Дед снова повернул ключи, и пикап наконец завелся. – Слава богу, – выдохнул дед.

Проходили долгие часы, а мы все ехали и ехали. Шоссе казалось бесконечным. Я откинулась на сиденье и то засыпала, то просыпалась, а кислота из желудка подступала к горлу. В очередной раз, когда я проснулась, в отдалении уже виднелись высотные здания и длинный высокий мост.

– Когда все закончится, ты сможешь вернуться домой, – сказал дед.

Мой живот свело болью, будто в него ударили той же острогой, которой я ловила треску. «Когда все закончится»… Я же знала, что означают эти слова? Я отправлюсь в больницу, чтобы родить ребенка, и тогда все закончится. Я знала, что это означает, но знание будто принадлежало кому-то другому, не мне. У меня болели спина и ноги.

Мы проехали через мост, и дед снова сверился с картой.

– Да где же это, черт возьми? – Он посмотрел на дорогу, потом снова на карту и утер со лба пот. – Где эта чертова больница?

Мы кругами ездили мимо одних и тех же магазина, автобусной остановки и ограды. Он повернул в другую сторону – но там было уже море.

– Стой! – сказала я. – Стой, дед!

– Ради бога, Джастин, что такое?

– Стой, дед. Припаркуйся вон там. – Я показала на дорогу, ведущую к парковке на скале. – Там ты сможешь спокойно посмотреть карту.

– Верно, черт побери, и впрямь верно. – Дед свернул на парковку и остановил пикап. Он выглянул в окно, посмотрел на море и покачал головой, затем перевернул карту вверх ногами, держа ее на вытянутых руках.

Я вышла из машины, придерживая живот руками, подошла к ограждению и вдохнула соленый морской воздух, глядя на океан. Он был таким же обширным, как небо, и он постоянно двигался. Вот куда текла Муррей, вот куда стремились все реки на карте Майкла, – и по океану можно было приплыть в Антарктиду. Я еще раз глубоко вдохнула. Живот дернулся.

– Джастин! – воскликнул дед. – Я все-таки нашел на этой чертовой карте то, что нам нужно.

Вот, оказывается, что окружает весь мир. Я последний раз глубоко вздохнула.

– Джастин, шевелись уже!

* * *

Мы ехали по тихой улочке с частными домами по обеим сторонам. В конце улицы возвышалось двухэтажное здание. Я его узнала – оно было на фотографии в тех бумагах, что доктор Маннинг отдал деду.

– Госпиталь Святого Иуды, – сказал дед. – Святой покровитель отчаявшихся. И вправду подходит.

Он припарковал машину на дороге перед зданием. Больше на улице не было пикапов, только пикап деда: он был покрыт грязью дорог Йоламунди, перевязан бечевкой, его проволочная сетка была забита соломой и засохшим куриным пометом. Мы вышли на улицу, взглянули на кирпичное здание, и дед будто съежился. Одной рукой он поднял мою сумку, а другой взял меня за руку.

По ступенькам мы поднялись к дверям.

– Чертов Джелонг, – ворчал дед. – Но, думаю, это все же лучше, чем большой город. Пусть это будет на совести Рэя. Пентридж, господи прости. Боже правый!

Поднявшись по лестнице, дед толкнул дверь, и мы вошли в здание. Внутри за столом сидели три женщины в белой форменной одежде. По полу, покрытому кафельной плиткой, мы подошли прямо к ним, но они даже не улыбнулись деду. Самая высокая из них произнесла:

– Я – сестра-хозяйка Картинг. Назовите, пожалуйста, свое имя.

– Это моя внучка, Джастин Ли, – произнес дед.

Сестра Картинг проверила журнал.

– Да, вот она. Джастин Ли. Вы опоздали – вам назначено было приехать пятнадцатого числа. Судя по моим записям, Джастин переходила положенный срок родов.

– Я хотел держать ее подальше от неприятностей, – сказал дед. Голос у него звучал так, будто он сам опасался попасть в еще большие неприятности.

Медсестра нахмурилась.

– Если хочешь, то можешь попрощаться с дедушкой прямо сейчас, Джастин, и мы отведем тебя в палату.

Дед повернулся ко мне:

– Когда все закончится, ты сможешь забыть об этом. Начать жизнь заново.

– Хорошо, дед.

Он сжал мою ладонь. Дед был коричневый, весь в дорогах, которые пролегали в джунглях. А вокруг все было гладким и сияло белизной.

– Я приеду и заберу тебя, когда все закончится, – сказал он. Я повернулась и смотрела ему вслед, пока он не вышел из дверей.

51

Сестра-хозяйка Картинг отвела меня в палату с шестью кроватями. Четыре из них уже были заняты другими девочками, они лежали на них, приподнявшись на подушках, или просто на боку, читали, спали, а одна из них вязала шарф. У них были такие же большие животы, как и у меня. Когда мы вошли, все они посмотрели на меня.

– Вот твоя кровать, – сказала сестра. – И шкафчик. Можешь разложить здесь свои вещи. Позже, перед ужином, придет медсестра и осмотрит тебя. Здесь – ванная. – Она показала на дверь. – Ужин в шесть.

Сестра вышла из палаты.

Из ванной показалась еще одна девочка. Она поддерживала живот руками.

– Это невыносимо, – пожаловалась она.

– Надо было раньше думать. Месяцев девять назад, – заметила девочка с шарфом.

– Я была слишком занята – развлекалась, – ответила ей первая девочка, укладываясь в кровать.

Девочка с вязаньем фыркнула.

– Как и все мы – разве нет? – Она повернулась ко мне. – Меня зовут Лесли. А это Мона. Вон там, спит без задних ног, – Люси, а это Дебби. – Девочки поздоровались, а я смущенно уставилась в пол.

– Ты не слишком маленькая, чтобы тут находиться? – спросила Лесли.

Я села на кровать, но не стала распаковывать сумку, а просто легла на бок. Мне очень хотелось, чтобы все побыстрее закончилось и я смогла бы сбежать в свое убежище с пачкой «Белого вола».

– Сколько тебе лет? – спросила Лесли.

Я не ответила.

– Не стесняйся, мы тут все в одной лодке.

– В паршивой лодке, – заметила Мона.

– Ну так сколько? – спросила Лесли.

– Четырнадцать, – ответила я.

– Что?! – поразилась Лесли.

– Это что, шутка? – не поверила Мона. – Четырнадцать, говоришь? А я-то думала, что рожать в семнадцать – худшее из всего, что можно вообразить.

В палату вошла женщина в белом платье и белой шапочке.

– Здравствуйте, сестра Петти, – хором произнесли девочки.

– И вам привет, девочки, – отозвалась сестра. – Надеюсь, вы хорошо себя ведете. – Сестра Петти посмотрела на планшет, закрепленный на моей кровати. – Привет, Джастин, – сказала она. – Я – сестра Петти, практикант.

– Наш любимый практикант! – уточнила Лесли.

– Просто я вас балую, – улыбнулась сестра Петти. – И потому что остальные – просто ужасны, – сказала Лесли. – Сестра Ундин… она ужасная.

– И сестра Уизерс, – добавила Мона. – А у нас тут появилась еще одна девочка, которую нужно баловать.

– Тише, – шикнула на них сестра. – Не пугайте Джастин. – Она стала задергивать занавески вокруг моей кровати. – Ведите себя как следует.

– Поздновато об этом вспоминать, – заметила Мона, и все рассмеялись.

Сестра Петти страдальчески закатила глаза, а потом посмотрела на планшет.

– В истории болезни сказано, что ты должна была родить… вчера, верно? – У сестры Петти было гладкое лицо, белая кожа и розовый румянец на щеках, а волосы, темные и сияющие, были густыми, каждый волосок – будто нитка. Голубая лента на них казалась полоской неба. – Могу я взглянуть на твой живот, Джастин? – Она подняла мое платье. Живот возвышался надо мной, белый и круглый, словно луна. – Прости, Джастин, руки у меня холодные, – предупредила она, потирая их. – Но ничего страшного. – Сестра Петти положила руки мне на живот, и я видела, как он дернулся. – Ребенок живой, – сказала она.

Я не хотела, чтобы там было что-то живое. Мне хотелось всего лишь вернуться в свое убежище, к речному грузовику, к боеприпасам.

Сестра Петти ощупала мой живот снизу доверху.

– Головка у ребенка в нужном положении, – сказала она. – Как они тут говорят – сидит хорошо, к выходу готов. Я хочу сказать, что ты прибыла в госпиталь Святого Иуды как раз вовремя.

Головка у ребенка в нужном положении. Я знала, что у меня там ребенок, но когда сестра Петти сказала это прямо, для меня это стало неожиданностью. Будто я знала об этом – и не знала в то же самое время. Не хотела знать.

Сестра Петти поправила мне платье, снова укрыла меня одеялом и что-то написала в планшете.

– Ты слишком молода, чтобы здесь находиться, Джастин. Милая моя… мне жаль, что с тобой это приключилось. – Она дотронулась до моего живота.

Я отвела взгляд и посмотрела в окно – оно находилось слишком высоко, чтобы через него было что-нибудь видно.

Сестра Петти вздохнула.

– Тот, кто так поступил с тобой, – просто мерзавец. Я не знаю, можно ли мне такое говорить, но это правда. Четырнадцать лет… – Она цокнула языком. – Они найдут ребенку новый дом – и больше в этом ничего хорошего нет.

«Найдут ему дом». Я до сих пор даже не задумывалась, что тому, что у меня внутри, нужен будет дом. Это просто комок у меня в животе, которого скоро не будет, как сказал дед. Просто комок.

Сестра Петти улыбнулась.

– Осталось недолго, Джастин. Потом все будет позади. Ты сможешь начать сначала, вернуться в школу. Сможешь решать, что тебе дальше делать со своей жизнью.

Голос у нее был такой нежный, мягкий, без хрипов, без надрыва, будто она была родом совсем из другой страны, а не из Йоламунди. Она уже собиралась уйти, но я схватила ее за руку.

– О, Джастин, мне необходимо завершить обход, а не то меня повесят, выпотрошат и четвертуют. – Она высвободила свою ладонь. – Но знаешь что? Завтра утром я подойду к тебе в первую очередь, хорошо? Это будет моим особым заданием. – Сестра Петти раздвинула занавески вокруг моей кровати и ушла.

52

Ночью я проснулась от боли – такой же, как при месячных. К горлу подступила горечь. Я перевернулась на другой бок, и между ног у меня потекла вода. Я закрыла глаза и увидела Муррей, заполненную треской, которая устремлялась через Йоламунди к морю. Как бы мне хотелось попасть туда сейчас. Проходили минуты. На кроватях похрапывали девочки. Я положила руку на живот, и что-то толкнуло ее изнутри, будто пыталось убрать руку. Боль прошла. Я спала на мокром матрасе, а река неслась сквозь меня, изливаясь через шрам прямо на больничный матрас.

Проснулась я оттого, что сквозь меня, словно волна на Муррее после шторма, прокатилась боль. Я задержала дыхание и повернулась на кровати. В горле булькала кислота, которую вытеснил из желудка вес огромного живота. Я слышала, как за дверью разговаривают медсестры, попыталась сесть – и между ног у меня снова полилась вода. Неужели пришли месячные? Мне стало плохо, и я снова легла на кровать. Внутри живота что-то происходило, будто цыпленок пытался пробить изнутри скорлупу. Я лежала и слушала тихий храп других девочек, вдыхала и выдыхала в ритме их вздохов, вдыхала и выдыхала и на конец снова смогла уснуть.

Когда я снова проснулась, в окна уже лился солнечный свет, а вслед за ним на меня надвигалась волна боли, на этот раз не из воды, а из земли. Я застонала.

– Джастин? Ты в порядке? – спросила Лесли с соседней кровати.

Я свернулась в комок, кусая губы, чтобы одержать боль. Волна прошла сквозь меня – и исчезла. Я смогла вдохнуть.

– Джастин? Все в порядке?

Я открыла глаза и увидела, что в отдалении поднимается новая земляная волна, с камнями и грязью, и движется прямо на меня. Она была больше, чем предыдущие, и я закричала, но горло обожгло кислотой от рвоты.

– Джастин, я позову медсестру!

Меня снова погребла под собой грязевая волна. Она снаружи или внутри меня? Может ли она быть одновременно и снаружи и внутри? Вроде знания – когда я знала и не знала одновременно?

Я слышала, как Лесли встала с кровати.

– Сестра! Сестра! Это Джастин! – кричала она.

Мне хотелось ее остановить. Я не хотела, чтобы приходила сестра. Мне хотелось остаться одной, наедине с рекой, и чтобы внутри не было кого-то другого, чтобы я могла плавать на спине, а живот снова стал пустым и плоским.

На горизонте появилась еще одна волна, она поднималась над поверхностью, огромная, словно гора, затем рухнула вниз, накрывая меня. Я сжала зубы, погребенная под слоем земли.

– Джастин? Джастин, нам нужно тебя перевезти. У тебя начались роды.

Я подняла голову и увидела перед собой незнакомую медсестру. Она была старой, с черными крыльями на голове и крестом на шее. Она покачала головой.

– Вот что происходит, Джастин. Ты рожаешь ребенка. Не обращай внимания на боль.

Ребенка? Я не хотела ребенка. Я хотела, чтобы он исчез, чтобы он наконец исчез из меня.

Я увидела, как надвигается очередная волна из грязи и камней, такая большая, что она могла навечно похоронить меня под собой.

– Джастин, ну же. Вставай. Поднимайся.

Мне нужно встать. Рядом оказались уже две медсестры, они подняли меня на ноги, но, когда волна снова прокатилась через меня, я бессильно повисла у них на руках.

– Хорошо. Ложись на каталку.

Они перенесли меня на другую кровать. Я смотрела, как меняется потолок, пока они катили меня по коридору, а каталка тряслась и подпрыгивала. На меня наваливалась очередная гора, пытаясь снова меня сокрушить. Над каталкой склонились две незнакомые медсестры. Они были такие же старые, как миссис Тернинг, их обвисшие тела скрывались под черными одеждами. Они знали, что у меня произошло с Джейми Уорлли. Что это было неправильно. Что все дело в моем поведении. На меня обрушилась гора из камней, бурлящей пены и земли. Под ней я оказалась в полном одиночестве. Вокруг не было ни единого знакомого лица. Ничто меня не спасет.

Сестры привезли меня в другую палату и накрыли простыней. Еще одна волна принесла мне такую боль, как при тысяче месячных разом, и я закричала, а кислота прожигала дыры у меня в горле. Затем надо мной среди незнакомых лиц появилось лицо сестры Петти.

– О, Джастин! – сказала она, и я видела, что она готова расплакаться, и вместо нее заплакала я, а она взяла меня за руку и сказала: – Джастин, ты должна дышать.

Я слышала ее слова, но ничего не могла сделать. Я была на войне, где единственный способ остаться в живых – задержать дыхание.

– Джастин, держи меня за руку, сжимай так крепко, как только сможешь. А теперь дыши.

Я открыла глаза, и сестра Петти сказала:

– Давай вместе со мной, хорошо? – Она вдохнула и выдохнула, и я дышала вместе с ней.

Я погружалась все глубже к центру горы. Ей было плевать, что я там. Всем было плевать. Я была в полном одиночестве.

– Разве вам не следует быть наверху? – спросила одна из пожилых медсестер у сестры Петти.

– Доктор Роджерсон сказал, что мне нужно набираться опыта в родильном отделении, сестра Ундин, – ответила Петти.

– Ну тогда ладно, – согласилась сестра Ундин, будто понимая, что Петти победила. – Зафиксируйте лодыжки.

Сестра Петти привязала мои лодыжки к стальным педалям.

– Прости, Джастин, – сказала она мягко, продолжая смотреть мне в глаза.

На меня обрушилась очередная волна.

– Тише, – сказала сестра Петти. – Все будет хорошо, Джастин.

В комнате не было окон: будто она находилась не в госпитале, а где-то в другом месте, была сама по себе, не являлась частью ни Йоламунди, ни Джелонга, не принадлежала какому-то зданию, а была просто отдельной комнатой, в которой я сражалась с болью. Доктора и медсестры приходили и уходили, а я не могла двинуться. Я воевала с болью, как дед воевал с япошками. Теперь я понимала, что так изменило его и сорвало мясо у него с костей.

Затем боль стала совсем другой.

– Сестра Петти, мне нужно в туалет, – прошептала я.

– Тебе не нужно в туалет! – взволнованно возразила сестра. – Это идет ребенок!

– Нет, это не ребенок! – кричала я. – Мне нужно в туалет! – И больше я не могла говорить, я согнулась и попыталась освободиться. Затем давление прекратилось, и я откинулась на спину, тяжело дыша.

– Молодец, Джастин, – похвалила сестра Петти. – Ты все делаешь правильно.

Сестра Ундин сжала мне ногу.

– Пока рано, – сказала она, положила руку мне на живот, наклонилась и посмотрела мне между ног, провела пальцами вверх, потом надавила рукой. – Пока не надо тужиться. Подожди моей команды.

– Но мне нужно тужиться, сестра Петти, – взмолилась я. – Нужно тужиться… – Слова мои прервались, и я почувствовала, будто что-то толкает меня изнутри.

Я издавала звуки, которых никогда не издавала раньше – крики и рычание. Я не хотела этого. Я не хотела, чтобы оно было внутри или снаружи меня. Я хотела сидеть в своем убежище и нестись на речном грузовике до самого моря.

– А теперь тужься! – скомандовала сестра Ундин. – Так сильно, как только сможешь!

Сестра Петти была рядом со мной и смотрела вниз, на то, что происходило у меня между ног. На ее лице выступил пот, щеки раскраснелись. Я держалась за ее ладонь и сильно сжала ее, когда почувствовала новый толчок.

– Вот так, – приговаривала сестра Петти. – Вот так.

Ребенок разрывал меня на части, будто лез с ножом в зубах. Я не хотела, чтобы он выходил наружу, не хотела видеть его, не хотела выталкивать из себя.

– Еще раз, – сказала сестра Ундин. – И на этот раз продолжай тужиться, даже если захочешь остановиться. Еще раз, собери все силы.

Я начала тужиться. Остальные люди в палате кружили вокруг, словно призраки. Но они не считались. Считалась только ладонь сестры Петти в моей ладони.

Я чувствовала, как ребенок разрывает меня, как я расхожусь в стороны, ломаюсь, так же как моя мама, когда рожала меня. Ребенок шел неправильно – сначала я поступила так с мамой, а сейчас то же самое происходит со мной, будто в наказание.

– Я уже вижу головку, – сказала сестра Ундин. – Еще одно усилие – и дело будет сделано.

Я снова потужилась – изо всех сил, и что-то вылетело из меня, мокрое и скользкое, будто речной угорь из Муррея.

Сестра Петти ахнула.

– Джастин! – воскликнула она, и в ее голосе слышались слезы. – У тебя получилось!

– Что? – спросила я хрипло.

– Ты родила ребенка, смешное ты создание, – сказала она и положила ладонь мне на лоб.

Я подняла голову и увидела на руках сестры Ундин чье-то маленькое тело. Она положила его на поднос.

– Они его взвешивают, – пояснила сестра Петти.

Я не видела лица ребенка, только его бок и общий силуэт. Раздался плач.

– Это мальчик, – сказала сестра Петти.

– Патриция… – предостерегающе произнесла сестра Ундин.

– Мальчик? – переспросила я.

– Да. Хочешь на него посмотреть?

– Патриция, хватит! – оборвала ее сестра Ундин.

– Да, – сказала я.

Сестра Ундин рассердилась.

– Посмотри, что ты наделала, – рассердилась она на сестру Петти.

На меня накатывала очередная волна. Неужели внутри есть еще что-то? Или кто-то?

– Это плацента, – объяснила сестра Ундин.

Но что это такое? Еще один ребенок?

– Все в порядке, – сказала сестра Петти. – Еще один раз постарайся, Джастин, и все закончится. Потужься еще один раз. – Я начала плакать. Не могла удержаться. Но ребенок плакал громче меня. Это был мальчик. – Давай, Джастин, почти получилось.

Я потужилась – и что-то снова выскользнуло из меня, меньше, чем ребенок, и наконец-то внутри стало пусто. Я снова услышала плач.

– Можно на него посмотреть? – спросила я.

Сестра Ундин перенесла ребенка, завернутого в белое одеяльце, к стеклянной коробке.

– Ничего хорошего не будет от того, что ты его увидишь, милая. И ему это тоже не пойдет на пользу.

В палату вошел высокий мужчина в белом халате.

– Сестра, вы нужны мне в восьмой палате. Нужен весь свободный персонал. – Он торопился.

– Это та девочка, Смит, доктор Роджерсон? – спросила его сестра Ундин.

Доктор кивнул:

– Боюсь, что так.

Сестра Ундин уложила ребенка в стеклянную коробку.

– Помоги вымыть ее, Патриция, – попросила она. – Через пару минут вернется сестра Уизерс.

– Хорошо, сестра Ундин, – ответила Петти.

Сестра Ундин ушла, и мы остались в палате вдвоем.

– Можно на него посмотреть? – снова спросила я.

– Ох, Джастин. – Сестра Петти закусила губу. – Сестра Ундин права.

– Я хочу на него посмотреть, – сказала я, не отрывая взгляда от стеклянной коробки с ребенком.

Я никогда не думала о нем как о мальчике, или девочке, или вообще о личности. Что-то росло внутри меня, но я никогда не думала, что оно – тоже человек.

Сестра Петти покачала головой.

– Не думаю, что это хорошая мысль.

– Я хочу на него посмотреть, – повторила я. – Сестра Петти, можно мне взглянуть на него?

Сестра Петти посмотрела на дверь.

– Ох, девочка моя, – вздохнула она.

Я попыталась подняться.

– Лежи, не вставай. – Она мягко удержала меня на кровати.

– Пожалуйста, сестра Петти… – Голос у меня был усталый и тихий.

– Боже, ну как я могу тебе отказать?

Она прошла через комнату к стеклянной коробке и подвезла ее ко мне. Ребенка завернули в белое одеяло. Его серо-голубые глаза были открыты. Я села на кровати и склонилась над ним. Он посмотрел на меня и начал плакать, а я почувствовала, что в том месте, где он был внутри меня, теперь стало пусто. Как будто все то время, что он сидел у меня в животе, я не знала о нем, и узнала только сейчас. Но сейчас он уже был снаружи, лежал в стеклянной коробке, и когда я посмотрела на него, я перестала быть такой маленькой, как раньше. Мне все так же было четырнадцать лет, но я стала старше.

– Джастин, у тебя все еще идет кровь, – заметила сестра Петти.

Я подняла ребенка, прижала его к груди – и стала еще старше, будто прошли годы. Я стала старше миссис Тернинг, старше сестры Уизерс, старше сестры-хозяйки, старше бабушки Лиззи. Я, самая старая, держала самое юное существо. Я поцеловала его в кругленькую щечку и лобик, закрыла глаза и вдохнула его запах… И пусть у меня не было матери, это уже не имело никакого значения – теперь я сама стала матерью.

– Джастин! – Сестра Петти протянула руки к ребенку.

Я могла смотреть в его глаза еще очень долго. Мне не хотелось останавливаться, у меня не было в этом нужды. За его глазами простиралась бесконечность, прямо как у Майкла Хупера, будто глаза были только внешней поверхностью, а заглянув за них, я могла увидеть другой мир, где было для меня место. Где я была нужна.

– Джастин, – сказала сестра Петти, – отдай его мне. – Она дотронулась до ребенка.

– Можно я дам ему имя? – спросила я.

– О боже! – Сестра Петти нервно оглянулась на дверь.

– Можно?

Она вздохнула.

– Ну, я не вижу в этом ничего дурного…

– Как мне его назвать?

– Как тебе хочется, – ответила она и потрепала меня по плечу. Затем снова глянула на дверь. – Только побыстрее, Джастин.

Я не знала, как его назвать. Какие вообще бывают имена?

Какие имена для мальчиков я знаю? Я закрыла глаза. Черный Красавец мчался к Джо Эвансу, он был его лучшим другом. Джо никогда не сдавался. В самом конце он сказал: «Я всегда знал, что мы снова будем вместе, Красавец».

– Можно я назову его Джо?

– Как пожелаешь, Джастин.

– Джо Майкл?

– Да, можешь назвать его Джо Майкл.

– Спасибо, сестра Петти, – сказала я.

– Не за что, – ответила она и вытерла слезы. – Но ты должна отдать его мне, Джастин.

– Правда, сестра Петти? Я должна его отдать? – Ребенок не принадлежал этой коробке, он был слишком новым для этого мира. Он принадлежал мне, он знал только меня.

– Да, должна.

– Хорошо, – сказала я и подержала его еще с минуту – и все тепло жизни было в наших объятиях, больше я ничего не хотела, мне больше не казалось, что чего-то не хватает. Будто малыш Джо разжег внутри меня костер, и теперь его пламя согревало меня.

– Джастин? Джастин, его нужно вернуть на место, сейчас же. Мне очень жаль…

Я отдала ребенка сестре Петти.

Она положила его обратно в стеклянную коробку, потом посмотрела на простыни на моей кровати. Я не отрывала взгляда от него; раньше у меня ничего не было – а теперь появился ребенок.

– А сейчас ложись, Джастин, нам нужно остановить эту кровь. – Она побежала к двери. – Доктор Роджерсон! – крикнула Петти. – Сестра-хозяйка!

Я смотрела на ребенка, и мне казалось, что я вижу его во сне. Вокруг него все расплывалось, но его я видела четко и ясно. Со своего места я видела даже его глаза, и мне было неважно, что у меня течет кровь и что вокруг суетятся сестра Петти и доктор Роджерсон. Я не обратила внимания на то, как он смыл с меня кровь, как раздвинул мои ноги и заглянул внутрь, как сестра Уизерс вытащила из-под меня окровавленные простыни, когда ушла сестра Петти. В своем сне я была с малышом, с моим Джо. Мы были неразлучны, и моим делом было следить за ним, чтобы он никогда не был одинок. Чтобы ему не пришлось гадать, что же он сделал не так. Во сне это было совсем нетрудно. Впервые в жизни я делала все правильно, и я знала, что это правильно.

Но потом к коробке подошла сестра Ундин и повезла малыша прочь из палаты. Он больше не мог меня видеть, и мой сон нарушился. Они забирали у меня ребенка. Как только сестра Ундин повезла его к двери, он начал плакать.

– Нет, нет! – закричала я.

Сестра Уизерс перевернула меня на живот и воткнула иголку мне в ягодицу.

53

Когда я проснулась в следующий раз, обнаружила, что нахожусь в другой палате. За окном, прямо у стекла, цвели розы. Все кровати пустовали, кроме одной, рядом с моей, где спала еще одна девочка. Я положила руку на живот: он был мягким и пустым.

Все казалось нереальным. В комнату проникали звуки снаружи: лязганье металла, скрип колес, голоса. Но внутри было тихо, и я продолжала слушать. Я вдохнула и медленно выдохнула, а затем услышала его. Он плакал, он звал, но голос доносился не снаружи, а изнутри меня.

Девочка, лежащая на соседней кровати, заерзала.

– Когда у тебя были роды? – спросила она.

Я закрыла глаза, чтобы снова увидеть лицо ребенка. Глаза его, серые и сияющие, словно свет над Йоламунди, спускающийся с голубых небес. Они были бездонными, бесконечными, словно вода. Я села на постели и почувствовала, что совсем проснулась.

– Ты потеряла галлон крови, – продолжила девочка. – Это как две бутылки молока. Я тоже потеряла много крови, но не так, как ты, – я слышала, как об этом говорили медсестры. Тебе повезло, что ты не умерла. Как тебя зовут?

Я отвернулась. Мне нужно слушать Джо Майкла.

– Я Кэнди, – сказала девочка. – Это не настоящее имя, но оно нравится мне больше, чем Маргарет. Завтра я отправлюсь домой, как только они остановят у меня лактацию. – Она прижала руки к груди. – Это отвратительно. И адски больно. Скоро они дадут мне таблетку – и молоко исчезнет, будто по волшебству. Кто у тебя родился?

Мне не хотелось говорить. Хотелось слушать Джо Майкла.

– У меня родился мальчик, – продолжала она. – Мне сказали, что ему уже нашли новый дом. Его новые родители ждали, пока я его рожу, чтобы убедиться, что с ним все в порядке. – Она села в кровати и отпила воды из стакана. – Что на руках и ногах у него по пять пальцев.

Она подняла руки и растопырила пальцы.

– Я спросила у сестры Ундин, расскажут ли они ему когда-нибудь обо мне или будут его обманывать и скажут, что эта женщина – его настоящая мать, и сестра Ундин сказала, что они ему ничего не расскажут, что ребенок заслужил хорошую жизнь и неважно, каким образом он родился.

Кэнди могла много о чем рассказать. А я – нет. В голове роились слова, но я не могла их произнести. «Ему уже нашли новый дом». Я только сейчас это поняла, пусть даже знала с самого начала. Миссис Тернинг говорила, что до меня не сразу доходит, – именно это она имела в виду? Многие вещи я осознавала не сразу. Кэнди знала, что у ее малыша уже есть дом. А что насчет моего малыша? Я так хотела снова взять его на руки. Я дотронулась до груди: она не болела так, как у Кэнди. Есть ли у меня молоко? Как бы мне хотелось увидеть своего ребенка. Больше всего на свете. Может быть, его тоже кто-то хотел забрать себе? Кто-то ждал, пока он родится? Почему Кэнди об этом знала, а я – нет? Я закрыла глаза, чтобы услышать его плач – он был все еще рядом, он звал меня откуда-то изнутри. Мне нужно попасть к нему. Найти кого-нибудь, кто мне поможет.

– Где сестра Петти? – спросила я у Кэнди.

– Кто?

– Сестра Петти.

– Не знаю я никакой Петти. Она добрая?

– Да, – подтвердила я. – Очень добрая.

– У меня были только грубые сестры, – сказала девочка. – Вроде сестры Ундин. Или сестры Уизерс. Я хочу, чтобы молоко побыстрее исчезло. Это просто ужасно! – Она сжала грудь. – Я хочу, чтобы они побыстрее дали мне ту таблетку и я смогла наконец убраться отсюда. Меня ждет работа в бизнес-парке недалеко от города. Я буду отвечать на телефонные звонки. Это новая система: у них в офисе двенадцать телефонов, которые постоянно звонят. Скоро я получу разрешение на работу.

За всеми больничными звуками я слышала голос Джо Майкла. Он звал меня. Раньше меня никто никогда не звал. Я была нужна Джо больше, чем любому другому человеку на свете. Я была единственной для него, а он – для меня. Я хотела быть вместе с ним. Вот бы у меня сейчас был маузер деда. «Этот ребенок принадлежит мне, сестра. Верни его мне».

Пришла сестра Ундин и посмотрела на планшет в изголовье моей кровати.

– Мне нужно посмотреть на твою прокладку, Джастин, – сказала она, подняла простыню и посмотрела мне между ног. – Знаешь, ты ведь должна регулярно их менять, оставаться сухой и чистой, чтобы предотвратить инфекцию. – Она похлопала по белой коробке с прокладками, которая стояла возле кровати. – Твоя мама должна будет заготовить их побольше. Кровь некоторое время еще будет идти. А теперь сходи в ванную и хорошенько подмойся водой с мылом. Тебе нужно делать так ежедневно, два раза в день. Горячая вода и мыло. Ступай.

Я встала с кровати, и сестра Ундин отвела меня в ванную. Там был душ с пластиковым стулом под ним. Я села на стул и прислушалась. Джо Майкл по-прежнему звал меня. Как мне хотелось снова взять его на руки!

Я опустила взгляд и увидела, что белый пластик стула измазан кровью. Но мне не хотелось включать воду – она могла заглушить плач малыша Джо. Я сказала Сильвер, что люблю ее, всего один раз. Я хотела сказать то же самое на ушко ребенку. Много, много раз. «Я люблю тебя, Джо, я люблю тебя, Джо. Я очень тебя люблю». Неважно, что он сделает, куда пойдет, что с ним случится, он всегда будет знать, что я люблю его, потому что я буду говорить ему это так часто, так тихо на ушко, что он никогда об этом не забудет. «Я люблю тебя, Джо, я люблю тебя». Слова станут песней. «Люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя, Джо, я тебя люблю», и песня будет бесконечной, она перекроет все звуки, все движения, все перемены, как сейчас все остальное перекрывает его горестный плач.