Текст книги "Оступившись, я упаду"

Автор книги: Софи Лагуна

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

Дед оперся на лопату.

– Дамы, ваш новый домик ждет вас, – сказал он, наклонив голову.

Курочки толпились вокруг него, отталкивая друг друга, каждая надеялась, что именно ее сегодня выберет дед, чтобы взять на руки и гладить, как он часто делал, сидя в своем раскладном кресле.

– Пойду-ка подкачаю немного горючего, – буркнул дед, залезая в пикап.

Я пошла к ограде; Петушок, устроившись на жерди, следил за мной – глаза его были похожи на жесткие черные зернышки.

Когда я только появилась в доме деда, семь лет назад, Петушок расцарапал мне лицо. Я гонялась за курочками. Мне хотелось, чтобы одна из них жила у меня в комнате. Дед сказал: «Если сумеешь поймать хоть одну – она твоя». Я бегала за курами то в одну сторону, то в другую. Кирк, Стив и папа кричали: «Давай, Джасси, давай!» Они смеялись и хлопали мне. «Вперед, Джасси! Давай, девочка, ты сможешь!» А потом за мной погнался Петушок, его красно-золотые перья сияли, а красный гребень и черные глаза оказались прямо передо мной! Я закричала от боли в щеке. Не знаю, клюнул он меня или поцарапал, но пошла кровь. Я заплакала. Дед сказал: «Он просто показал тебе, кто тут главный». Позже в ванной я увидела длинную кривую царапину под глазом, она была похожа на серп, что хранился в сарае у деда.

Я положила грабли, зашла в курятник и забрала три свежих яйца. Для всего, что готовил дед, вместо соуса он использовал яичный желток. Я села рядом с коробками для несушек, бережно сжимая яйца в руках. В курятнике пахло свежей соломой и перьями. Тут было очень тихо. Я прислонилась к коробкам. До пятницы оставался всего один день.

Папа никогда не рассказывал, чем он занимается, когда уезжает. Дома он отдыхал, пил пиво с дедом, разговаривал по телефону, а его секреты в это время начинали прорастать изнутри, казалось, они подталкивали внутренности к горлу, туго натягивали кожу. И тогда ему нужно было срочно уехать, чтобы выпустить наружу свои секреты, желания и еще что-то, для чего у него не было названия. Сделать это он мог только там, где их не сможет увидеть дед. Затем, опустошенный, он снова возвращался домой, чтобы тихо отдыхать во флигеле, иногда выходить оттуда за пивом, иногда говорить: «Как здорово снова увидеть свою любимую дочку! Привет, Джасс». Чтобы разговаривать по телефону, плотно прижав его ко рту, так, что не было слышно ни одного слова. Но если зайти в комнату, когда он говорит по телефону, он мотнет головой в сторону двери и отправит тебя восвояси: «Вон отсюда!»

Когда дед вернулся с дровами, я помогла ему выгрузить их из прицепа. Стоило мне наклониться, чтобы поднять очередную деревяшку, как пальцы ног упирались в носки туфель.

* * *

– Сегодня по ящику «Красная река», Джастин, – сообщил дед. Мы перенесли яйца, картошку и кукурузу в гостиную. – Крутой парень в роли Томми Дансона. Дед включил телевизор, изображение поплыло и покрылось рябью.

– Поправь его, Джасси, милая, – попросил дед, сидя на диване.

Я оставила ужин на кофейном столике, встала и подошла поправить антенну. Я сгибала ее и поворачивала, пока изображение не стало нормальным, затем отпустила антенну и медленно отступила от телевизора. На экране появился Джон Уэйн в роли Томаса Дансона, он скакал на коне к Красной реке.

– Я так и знал, что не зря взял тебя к себе, Джасси, – сказал дед.

Только у меня получалось поправить антенну, больше ни у кого.

Мы с дедом сидели на диване и держали на коленях тарелки с ужином. Томасу Дансону помогал Грут, но много ли от него было пользы? Он хромал и говорил тихо, еле слышно.

– Мы не принесли ничего в этот мир, так что и вынести ничего не сможем, – произнес дед одновременно с Томасом Дансоном. – Каждый раз, оборачиваясь, ищи меня, когда-нибудь я окажусь у тебя за спиной и убью тебя. – Дед знал все слова Томаса Дансона, будто в другой жизни сам был Дансоном.

Когда фильм закончился, дед сказал:

– Вот бы ты был вместе со мной и Сэнди в Бирме, крутой парень. Могла получиться совсем другая история, Герцог.^[7] Ублюдки… – Он выключил телевизор, и все вокруг наполнила ошеломительная тишина, будто Томас Дансон внезапно вышел из комнаты. Дед свернул папиросу и отхлебнул пива.

– Твой отец вернется домой в пятницу, – сказал он, но разговаривал он не со мной, а просто произносил слова вслух. Возможно, дед разговаривал с Томасом Дансоном.

* * *

В четверг утром в школе я снова собиралась сесть за парту рядом с Кэти Уорлли.

– Не забудь о своем муженьке, – сказал Мэтт Даннинг и повернулся к Майклу.

– Отвянь, – прошептала я и посмотрела на Майкла – он сидел за своей партой, трясся и дергался.

Я очень хотела по-прежнему сидеть с Кэти и копировать ее плавные линии. Голова Майкла качалась вперед и назад. С первого моего дня в начальной школе Нуллабри Майкл тоже был в классе и так же трясся и дергался, но я его не замечала. Его никто не замечал. Я подошла к парте Майкла и, выдвинув стул, случайно сбила один из его костылей. Когда Майкл наклонился, дернувшись вбок, чтобы поднять костыль, дети засмеялись.

– Этим утром у нас будет тест на понимание с несколькими вариантами правильных ответов. – Миссис Тернинг прошла по классу и разложила на парты формы для теста. – Поставьте галочки в кружках напротив правильных ответов.

Я слышала, как Мэтт Даннинг и Брайан Лоусон рассмеялись. Брайан сказал:

– Поцелуй своего муженька.

Я закрыла глаза и мысленно произнесла: «Пожалуйста!» – но, когда я открыла тест и посмотрела на слова, буквы снова поменялись местами. Там были слова «ьтишер», «йындяран», «тевто». Я видела строчку с отдельными буквами: «в» «г» «а» «б». Но я не могла прочитать предложения. Майкл непрерывно двигался и тянулся, руки его ходили ходуном, шея напрягалась и расслаблялась, напрягалась и расслаблялась. Я поднесла карандаш к бумаге. Неважно, в каком кружке я поставлю галочку. Майкл попытался что-то написать на листе, но его карандаш промахнулся и оставил отметину на парте. Я поставила несколько галочек в кружках, затем резко остановилась. Мы одинаковые – Майкл и я. Вот почему миссис Тернинг посадила нас вместе – у нас обоих ничего не получалось.

Наградой после теста нам было свободное чтение. Я взяла книжку с моей мечтой, с грузовиком на обложке, но не стала загадывать обычное желание – понять текст. Я не стала открывать книгу, просто положила руку на грузовик и посмотрела в окно, на свет, который лился с неба. Потом закрыла глаза и увидела, как под этим светом меня ждет мой грузовик, а из магнитофона несется песня «Ты мой лучший друг».

Майкл взял с парты книгу, открыл ее и разгладил страницы трясущимися руками. На каждой странице было очень много текста, множество слов с мелкими буквами. Там были карты, а рядом с картами – фотографии животных, снега, деревьев, китов, людей на санях в собачьих упряжках, лодок. Там были нарисованы стрелки, направленные вверх и вниз. Майкл переворачивал страницы, пока не дошел до большой голубой страны. Тогда он замер, стал таким неподвижным, каким я редко его видела, и склонился над страницей.

* * *

В этот день Майкл пошел домой во время обеда. Его мать ждала у дверей. Она улыбнулась ему. Они вышли вместе, но она ему совсем не помогала.

8

Ночью, лежа в постели, я нащупала языком дырку между зубами; язык легко двигался в ней туда-обратно, туда-обратно. Когда папа уезжал, все зубы были на своих местах, а сейчас их уже не было. Я закрыла глаза и почувствовала, как ножницы разрезают на кусочки воздух над моей головой. Моя спальня расположилась на крыше огромного грузовика, который может ездить и по суше, и по морю, и я с помощью блока поднимаю себе еду: горячие пирожки, шоколадные эклеры и апельсиновый сок…

* * *

– Когда приедет папа? – спросила я деда на следующее утро.

Дед сидел на солнце, которое светило в кухонное окно, и курил.

– Когда приедет, тогда и приедет, – ответил он, рассматривая на свету папиросу, будто ему нравилась ее одежка. По радио передавали новости. – Этот чертов коммунист, Уитлэм, – ругнулся дед.

Я добавила сахару в рисовые шарики. Никогда не знаешь, когда Рэй вернется домой. Порой он звонил деду и предупреждал его, а в другой раз приезжал неожиданно.

Год назад, когда мне было девять, я в одиночестве шла по Хенли-трейл к дому деда. Муррей поднялась высоко, выплескиваясь из берегов, и трава под деревьями сияла зеленью. Я шла и пела: «Розовый, красный, зеленый и желтый, оранжевый и голубой, все цвета радуги можем мы спеть, можем спеть вместе с тобой! – Этой песне нас научила Сэбин. – Слушай глазами, слушай ушами, и все, что видишь, пропой!»

В это же время с Дрей-роуд на тропу свернули Уорлли – Джейми, Лэки, Кэти, Джеки, Ие, Тайлер и еще один кузен, незнакомый. После катастрофы прошел уже год, целый год с того времени, когда мы еще были друзьями.

– Джастин! Джастин! – позвал меня Джейми.

– Мяу, – мяукнул незнакомый кузен.

Кэти не поднимала головы.

– Джастин! Джастин! – распевали кузены.

Я тоже не отрывала взгляд от земли. Поблизости больше не было никого, только Уорлли и я.

– Эй, Джастин, слышишь меня? – крикнул Джейми.

– Мяу, мяу, – повторил другой кузен.

– Ты ведь знаешь, что такое «киска», Джастин? – спросил Джейми.

Я прибавила шаг.

– Знаешь, Джастин? Ты же знаешь, что такое «киска»? Или еще нет? Дед тебе не рассказывал?

Я огляделась вокруг – может, рядом есть другие люди или машины, но никого не было. Мне очень за хотелось, чтобы Кирк и Стив были сейчас со мной.

– Ты знаешь, что ты первая, кому я разрешил потрогать свой шрам? – спросил Джейми. Он уже догонял меня. – Помнишь? Теперь моя очередь увидеть твой шрам.

– Какой шрам?

– Да твой шрам, ты же знаешь его, – сказал он, подхода все ближе. – У каждой девчонки такой есть.

– У меня нет шрама.

– Есть, есть. Дашь взглянуть?

Остальные кузены – Лэки, Джеки, Ие, Тайлер и незнакомец – столпились за Джейми. Только Кэти осталась на другой стороне дороги. Джейми шагнул ко мне. Теперь он был выше меня ростом.

– Кис-кис-кис, иди сюда, – позвал он.

Он так быстро скатывался с горки. На животе, на спине, сидя, лицом вперед, потом ногами вперед, снова и снова, заливаясь смехом в пузырящейся пене. Он скатывался быстрее, чем все остальные, и на его спине краснел блестящий шрам.

– Иди сюда, киска! – Он запустил пальцы между моих ног.

Я оттолкнула его руку. Ему, должно быть, в то время уже исполнилось пятнадцать лет, и он был много крупнее меня.

– Полегче, – сказал Джейми и снова ухватил меня за юбку. – Покажи нам свой шрам.

Кузены, окружившие его, рассмеялись, а затем резко замолчали и переглянулись. Нас окружала тишина, которую нарушали только Уорлли и я. Тишина тянулась далеко, до того места, где небо сходится с землей в тонкую линию. Может быть, именно это место видит Кэти своим особым глазом?

Джейми прижал мою руку к платью и сжал ее.

– Лучше пойдем отсюда, Джейми, – позвал его Лэки. Кэти пошла в сторону дома по обочине с другой стороны дороги. Кузены отступили от нас и последовали за ней.

Джейми их даже не заметил – он смотрел только на меня.

– Отвали, – сказала я. Меня трясло.

– Что ты сказала?

– Отвали! – повторила я. Вот бы у меня с собой было оружие. Хотя бы перочинный ножик Стива – я бы прижала его к горлу Джейми, а затем воткнула бы нож.

– Я так и думал, что ты это скажешь. – Он кивнул в направлении реки. – Давай-ка прогуляемся вон до тех деревьев.

– Нет.

– Пойдем, тут недалеко. – Он взял меня за руку и потянул к деревьям.

Я попыталась вырвать руку.

– Нет!

Он толкнул меня, и я упала спиной на мокрую траву. Я посмотрела вверх, и вокруг больше не было других Уорлли. Я попыталась вырваться, но Джейми прижал меня к земле и сел на меня.

– Нет! Нет! – Я сопротивлялась изо всех сил, но он наклонился вперед и прижал мои руки к земле. Под нами хлюпала мокрая трава.

– Сколько тебе уже лет?

Я мотала головой из стороны в сторону, а он склонялся все ближе.

– Отвали! – крикнула я.

Его лицо оказалось совсем близко к моему.

– Не говори так со мной – ведь мне уже пятнадцать, – сказал он. Я извивалась под ним, выгибаясь вверх и вниз, отчаянно пинаясь. – Продолжай, Джасси, это приятно.

– Слезь с меня! – закричала я. Джейми завел руку себе за спину, поднял мою юбку и потрогал меня сквозь трусики. Я попыталась пнуть его и сбросить с себя. – Отстань от меня! – Я боролась изо всех сил, а потом услышала шум мотора на шоссе.

Джейми тоже услышал и обернулся.

По дороге ехал белый пикап с одной синей дверью. Дополнительный бампер у него был привязан оранжевой веревкой, а поддон изъеден ржавчиной. Пикап моего папы.

Папа заметил нас, притормозил и остановил пикап. Я не видела его в течение всего второго полугодия. Он обошел машину спереди – его длинные ноги двигались очень быстро, – и Джейми слез с меня. Папа схватил его за рубашку и прижал спиной к боку пикапа.

– Чертов Джейми Уорлли, – медленно, с паузами между словами, протянул папа, будто у него в запасе имелось полно времени. Лицо у него было темное, непроницаемое – никак нельзя было понять, что у него внутри. Джейми молчал. Он широко распахнул глаза и тяжело дышал, воздух с усилием входил и выходил у него из носа. Он пытался отвернуться, чтобы не смотреть папе в глаза, но лицо Рэя было слишком близко. – Что ты делал с моей малышкой?

– Ничего, – ответил Джейми.

– Ничего?

– Ничего. Мы просто развлекались.

– Вот именно этим я сейчас и займусь, – сказал папа. – Развлекусь немного. Садись в машину, Джастин.

Я, не шелохнувшись, стояла на обочине, будто прилипла к одному месту.

– Делай, как я сказал – садись в машину, – процедил папа через плечо.

Я, спотыкаясь, ринулась по грязи к его пикапу.

Неужели мы с Джейми просто развлекались? Год назад мы вместе катались на горке, с ног до головы покрытые пеной. У Джейми Уорлли был шрам, и я первая его потрогала. Остальные выстроились за мной в очередь. Мы так перемешались, нас было так много, что я не знала, кто из нас Уорлли, а кто – Ли. Затем дед подрался с Яном Уорлли, и больше мы никогда не развлекались вместе.

Папа швырнул Джейми на бампер пикапа. Голова Джейми откинулась назад. Папа ударил кулаком ему в живот, и Джейми застонал. Потом папа с размаху заехал ему по лицу и бросил в придорожную канаву. Затем плюнул на него, а Джейми отвернулся. Папа пошел к машине, и я увидела его глаза, похожие на черное блестящее стекло.

Отец сел в машину рядом со мной.

– Помни о гребаных приличиях, – сказал он перед тем, как включить зажигание. Произнося это, он не смотрел на меня. «Помни о гребаных приличиях». Через ветровое стекло он смотрел прямо вперед. Он разговаривал со мной или с дорогой?

Папа злился на Джейми Уорлли, но и на меня тоже. Что Джейми собирался со мной сделать? Я различала только тени смыслов: видела буквы, но не понимала слов. Я украдкой взглянула на папу, пока он вел машину, – его лицо было похоже на дверь, которая никогда не откроется.

* * *

Я доела рисовые шарики и положила миску в раковину. Снаружи сияло солнце, но ему никогда не удавалось высушить Йоламунди до конца.

Я шла по тропе к автобусной остановке и видела, как вода сочится сквозь землю, наполняет канавы, будто Муррей повсюду искала себе новое русло. По дороге я репетировала рождественские гимны. «Цветы у остролиста, как лилии, белеют, а ягоды, как кровь невинная, алеют». Когда пел Майкл, он тянул концы слов, растягивал их, дергал их за края. «Цве-е-ты-ы-ы, я-а-а-го-о-ды, яго-годы, я-я-я…» Я шла и пела, подражая ему, изображала те же звуки. «Как кро-о-овь! Кро-о-овь!» Может ли быть так, что настоящий Майкл живет где-то внутри этого странного тела? Или это тело и было Майклом? Мое тело – это и есть я, или я просто живу внутри него?

Я обошла лужу на дороге. У Майкла зеленые глаза. Я ведь вроде больше никого не знаю с зелеными глазами? Когда автобус подошел к остановке, я увидела, что Уорлли смотрят на меня из окон.

* * *

Доун и Норина играли в классики на площадке перед школой. Норина бросила камушек в самый дальний квадрат.

– Делала прическу я четыре дня, я люблю мальчишек, а они – меня! – пела она, прыгая по квадратам.

– Привет, Джастин! – воскликнула Доун.

Норина отдала камушек Доун и показала пальцем на мою юбку.

– Ты когда в последний раз ее стирала? – спросила она.

Я пожала плечами. Деду нужно было провернуть разводным ключом что-то в стиральной машине, чтобы она начала стирать. Если он делал это не вовремя – машина стопорилась.

Норина покачала головой.

Я посмотрела на юбку. На подоле виднелись засохшие кусочки желтка.

* * *

В классе миссис Тернинг дала нам задание написать слова на линиях под картинками. Я знала, что на них нарисовано. Замок. Солдат. Мост.

Ручка Майкла царапала бумагу и дергалась, пока он переводил взгляд с рисунков на линии. Он начал писать. Замок – словно мое убежище на реке. Солдат – такой же, как дед. Мост – через Муррей, в Моаме. Я закрыла глаза и увидела буквы, из которых складывались слова, но, когда я попробовала их написать, они вышли задом наперед. Все у меня выходило наоборот. И это никак не поправить. Я поскребла желток на юбке и заметила, что Майкл смотрит на мою тетрадь. Руки, шея и ноги у него тряслись и дрожали, но глаза не отрывались от моей работы.

Когда прозвенел звонок на обед, Майкл взял костыли под мышки и с трудом поднялся. Одна нога у него работала лучше другой. Доун и Норина ждали меня в коридоре. Я смотрела, как Майкл поворачивает к двери.

– Идешь, Джастин? – спросила Доун.

– Иду, – ответила я.

– Поиграем в резиночки? – предложила Норина. Она вытащила из сумки длинную белую резинку. Мы с Доун встали друг напротив друга на игровой площадке, а Норина зацепила резинку за наши ноги. «Прыгай, прыгай, выше всех, прыгай, прыгай, до небес, прыгай, прыгай, не теряйся и резинки не касайся!» Я посмотрела через двор на Майкла: он снова в одиночестве сидел на скамье, ел фрукты из контейнера для обеда, а перед ним на столе лежала открытая книга.

* * *

После обеда нам нужно было писать слова на доске и соединять слоги. Миссис Тернинг стояла лицом к классу, держа в руках деревянную указку.

– Первый слог «ок», а следующий какой? – спросила миссис Тернинг.

Вверх взметнулось множество рук. Майкл что-то написал в тетради.

– Следующий слог – «но», миссис Тернинг, – сказала Сара Локи.

– Верно, Сара, – похвалила миссис Тернинг.

Майкл уже что-то написал: сначала «о», затем «н». Я повторила их задом наперед, так что «н» оказалось перед «о». Буквы прыгали и мельтешили, но я видела, что это было: «но». Майкл знал ответ. Я посмотрела на него, и он ответил на мой взгляд, его глаза не двигались, смотрели в упор, хотя все остальное тело дергалось и тряслось, будто человек, который дергал его за ниточки, был в полном восторге.

9

Когда я вернулась из школы, я нашла деда на заднем дворе: он ломал доски.

– Где папа? – спросила я.

– Откуда я знаю? – Он бросил дощечку на угли, затем сел в свое раскладное кресло.

Я опустилась на ступеньки кухонного крыльца.

– Иди сюда, цып-цып, сюда, Мисси, – приговаривал дед. Курочки подошли ближе, и он склонился к ним. – Сюда, цып-цып-цып. – Он поднял одну из курочек и погладил ее перышки. – Привет, милая, здравствуй, Леди, привет, милая Леди, – приговаривал он, издавая звуки, похожие на легкие поцелуи. Курица на коленях у деда закудахтала, голова ее легонько дергалась то в одну, то в другую сторону.

Я сняла туфли и пошевелила пальцами на ногах.

– Я уже давно перестал ждать, когда вернется твой старик, – сказал дед курочкам. Но я знала, что это неправда, – я знала, что он тоже ждет, как и я.

Этим вечером бактерия деда разыгралась раньше, чем обычно. Он лежал на кровати, положив руку на живот. Когда дед только вернулся из Бирмы, он не знал, что подхватил бактерию, она тихо пряталась у него внутри и ела внутренности. Бактерии нравилось, что маленький, плотный живот деда обхватывает ее, будто одеяло или кокон. Хотела бы я напустить на нее Петушка. Он склевал бы ее, как червяка, проглотил бы целиком. Когда приезжала тетя Рита, она говорила деду:

– Сходи к врачу, папа, и больше не пей.

– Когда я выпью столько же пива, сколько во мне крови, только тогда перестану, только тогда, только тогда, и ни днем раньше, черт побери! – ответил дед и велел ей отстать и оставить его в покое.

Весь вечер он пролежал в кровати, повернувшись лицом к стене.

Когда совсем стемнело, я спросила:

– Дед, ты будешь готовить ужин?

– Отвали, – огрызнулся дед.

У меня впереди была целая ночь. Я пошла в свою комнату и стала вырезать машину с двойной выхлопной трубой. Позже, когда по дороге на кухню я проходила мимо комнаты деда, слышала, как он разговаривает со стеной:

– Ублюдки! Боже! Мартышки! Черноволосые мрази. За что? – Он стонал и пил пиво, пытаясь утопить в нем свою бактерию.

Я пошла к флигелю, посмотрела в окна, но ничего не увидела, кроме своего отражения. Обошла вокруг, проводя ладонями по стенам. Они казались холодными. Дед говорил, что до того, как уйти из дома, тетя Рита, сестра папы, жила во флигеле. Сейчас тетя Рита работала в Тарбан-Крик медсестрой на электрошоке. Я видела ее всего один раз, когда мне было четыре года, в то время я уже год жила у деда. Она приехала в гости из Сиднея. Тетя Рита такая же высокая, как папа, и у нее такие же сияющие черные волосы и белая кожа. Но глаза у нее другие – кажется, будто радужные оболочки лишь прикрывают настоящие глаза. Если их поднять, то можно увидеть, как за ними пульсирует электричество из Тарбан-Крик.

Когда она приехала, я как раз была на заднем дворе, собирала перья. Петушок сидел на верхней жерди ограды и следил за мной. Тетя Рита вышла во двор из кухонной двери, и вслед за ней сразу вышел папа.

– Ох, Рэй… – произнесла она, не сводя с меня глаз. Она потрясла головой, будто не могла поверить в увиденное, и оглянулась на него через плечо. – Черт побери, что ты такого сделал, что тебе так повезло? – Затем подошла ко мне и сказала: – Я твоя тетя Рита. – Мне показалось, что она сейчас расплачется, но она лишь поднесла ко рту кулак и прижала его к своим губам. – Ну почему я не познакомилась с тобой раньше, – произнесла она наконец.

– И кто в этом виноват? – спросил папа.

Тетя Рита продолжала смотреть на меня.

– Никто, Рэй, – ответила она и опустилась передо мной на колени. – Я привезла тебе подарок, Джастин. – Она вытащила из сумки обернутый бумагой сверток. – Я не знала, что тебе подарить.

Я взяла сверток у нее из рук, и несколько коричневых куриных перьев упало с моей ладони и прилепилось к рукаву тети Риты.

– Что нужно сказать, Джастин? – спросил папа.

Я не знала. А что нужно говорить? Я опустила взгляд на ботинки тети Риты.

– А что бы ты сказал, Рэй? – спросила его тетя Рита.

Папа ушел в дом. Петушок спрыгнул с ворот.

– Вижу, что дед держит все такого же мерзкого петуха, – сказала тетя Рита. – Хочешь открыть подарок?

Я кивнула. Мы разорвали бумагу. В свертке оказалась фиолетовая пижама с нарисованным на груди улыбающимся паровозом. Колеса у него отрывались от рельсов, будто он танцевал. Я подняла на тетю умоляющий взгляд: «Можно мне ее надеть? Прямо сейчас?»

– Хочешь примерить? – спросила она.

– Можно?

– Конечно можно!

Я забежала в дом, стянула юбку и джемпер и надела пижаму. Она была такой мягкой, а на груди у меня танцевал паровоз. Когда я вышла из комнаты, тетя Рита на кухне разговаривала с дедом.

– К ним быстро привыкаешь, – говорила она. – Сразу замечаешь нужные сигналы. Знаешь, чего опасаться…

Она заметила меня и сказала:

– Смотри-ка, Джастин, она замечательно тебе подошла!

Дед поднял брови.

На кухню зашел отец. Он сел за стол и вытащил пачку «Белого вола».

– Это пижама, Джастин, – заметил он. – Ее надевают на ночь, когда ложатся спать.

Но мне не хотелось ждать до самой ночи. Я хотела надеть ее сейчас.

– Ой, ладно тебе. Пусть сейчас в ней ходит, – вмешалась тетя Рита.

Я повернулась к деду.

– Можно мне ее носить, дед?

– Носи что хочешь, – сказал дед, поглядывая на папу.

Отец прикурил папиросу.

– Как там твой дурдом? – спросил он тетю Риту.

– Это не дурдом.

– Ну конечно, не после твоего электрошока, да? – заметил папа, выпуская струю дыма.

Я огладила руками пижаму, затем сделала несколько движений, будто танцующий паровозик. Я села на пол кухни и покрутилась, затем задрала одну ногу в воздух. Тетя Рита зааплодировала.

– Вот это представление! – восхитилась она. – Замечательное шоу! Браво!

Я посмотрела на папу.

Папа глубоко затянулся, затем обратился к тете:

– Как там Наоми?

Тетя Рита нахмурилась.

– Ее же так зовут, да? Наоми? – спросил папа.

Дед с шумом втянул в себя воздух. У тети Риты покраснело лицо, казалось, из-под ее одежды сейчас полетят искры от электричества, которое она привезла с собой из Сиднея.

– Она в порядке, – ответила тетя Рита.

– Она же врач, верно? – спросил папа.

– Да, – ответила тетя Рита, глянув на деда.

Лицо его напряглось, а губы он сжал так плотно, будто пытался что-то ими откусить. Казалось, что ему жарко, словно огонь костра опалил ему щеки. Дед встал и наклонился над раковиной, будто пытаясь дотянуться до крана.

– Вы же познакомились в больнице? – спросил папа.

Тетя Рита кивнула:

– Да, так и есть.

Дым от папиросы деда поднимался над его головой.

– Больничный роман, – заметил папа.

На полу я заметила коричневые куриные перья. Похоже, они прилипли к нашей одежде – к моей и к тетиной.

– Рэй, – предостерегающе сказала тетя Рита, – не начинай.

– А чем она занимается на работе? – спросил Рэй.

– Отстань, Рэй, – сказала тетя Рита.

Дед широко расставил руки, вцепившись в края раковины, костяшки пальцев у него побелели.

– Что она за врач? – Каждый раз начало папиной фразы было легким, словно мяч, подброшенный в воздух, словно летний ветерок, но конец становился тяжелым, будто свинец.

Тетя Рита повернулась к папе:

– Обычный врач, Рэй. В больнице она работает с женщинами.

– Правда? – спросил папа. – Значит, ты в хороших руках. Здорово. Очень мило. – Струя дыма, которую папа выпустил в потолок, разошлась по углам. – Ты неплохо устроилась, Рита. Она горячая штучка?

– Горячая, – ответила тетя Рита. – Горячей не бывает.

Дед повернулся к ним.

– Заткнитесь. Хватит об этом, – сказал он.

– О чем, папа? – спросила тетя Рита.

– Ты знаешь о чем. Об этих чертовых делах.

– Каких делах?

Мне казалось, что я вижу, как сильно стучит под рубашкой сердце тети Риты.

– Черт возьми, это неестественно, Рита! Господи! Да что с тобой не так?

– Что не так, папа? Что «неестественно»?

– Я – в бар. Вам что-нибудь принести? – спросил папа, поднимаясь.

– Ты гребаный придурок, Рэй, – бросила тетя.

– Всегда пожалуйста, – ответил Рэй.

– Что «неестественно», папа? – снова спросила тетя Рита.

– Ты знаешь о чем я.

– Тогда скажи!

– Не заставляй меня произносить эти чертовы слова вслух. И так все плохо…

– Какие слова? Почему бы не сказать вслух?

– Не в этом доме!

– Тебе что, стыдно? Правда? Тебе за меня стыдно?!

– В точку. Ты права, Рита. Мне стыдно!

– Тебе за меня стыдно, да? После того, что ты сам натворил!

– Не говори со мной в таком тоне в моем собственном доме!

– Тебя беспокоит, как я говорю? Этому дому есть о чем волноваться и кроме моих слов!

– Заткнись, Рита! – Деда трясло.

– Не надо говорить мне о том, что естественно, а что нет, папа! До тех пор, пока ты не сможешь вернуть маму из могилы!

Дед что-то бессвязно забормотал, будто Рита связала его слова и переплела их узлами, и он не знал, какое из них выбрать.

– Выметайся отсюда! Гребаное чудовище! Стыд и позор на твою голову!

– Пошел к черту, папа! Ты сам чудовище!

– Проваливай из моего дома!

– Уже ухожу! – Тетя Рита забрала со стола сумку и пошла, громко топая ботинками, через коридор к выходу.

Я слышала, как открылась дверь, а затем тетя Рита вернулась.

Папа еще не ушел.

– Ты что-то забыла? – спокойно спросил он, будто и не было никакой ссоры.

– Пошел к черту, Рэй, – сказала тетя Рита, хватая ключи со стола.

– Полегче, Рита, – заметил папа.

Тетя Рита остановилась. Волосы у нее были темные, она зачесывала их назад, как и папа, и глаза у нее были такие же темные, но в их глубине сиял свет, который пришел из больницы, тот же самый, что она давала пациентам. Она была старше папы и как будто нависала над ним, словно была выше его ростом. Она его не боялась.

– Дедушкин малыш. Малютка Рэй. Маленький Рэй, который мочит постельку, – сказала она.

Папа ничего не ответил. Он будто съежился. В первый раз в жизни я видела его таким маленьким, таким же, каким он, наверное, был тогда, возле больничной постели Лиззи, в тысяча девятьсот пятьдесят втором году, – в то время ему было тринадцать лет, ненамного старше Кирка. Он стоял там и терял что-то жизненно необходимое, и никак не мог это остановить.

Я пошла за тетей по коридору к входной двери.

– Оставь ее, Джастин! – крикнул дед.

Но я все равно пошла за ней. Танцующий поезд прилип к моей груди, будто боялся, что может сорваться.

– Тетя Рита, – позвала я.

Она повернулась и увидела меня, встала на колени в дверном проеме, вытирая слезы, взяла меня за руки и поцеловала их.

– Джастин, я очень рада, что познакомилась с тобой. Мне так жаль…

Затем она поднялась и ушла.

* * *

Тетя Рита не боялась пациентов. Она видела на них наручники, читала записи и спрашивала: «Они правда необходимы?» Из ее глаз будто исходили электрические разряды. Она брала в руки электроды и успокаивала пациентов: «Будет не больно, я обещаю».

Тетя Рита видела, что произошло, когда дед взорвался, а Лиззи была дома. И Рэй и Рита все видели – когда это произошло, они держались за руки, – но Рэй только иногда открывал глаза, чтобы уберечь себя. А тетя Рита видела все. В этот раз она хотела быть рядом с дедом, говорить с ним, подружиться с ним, рассказать ему о больнице и электродах, пить с ним чай, познакомиться с курочками. Тетя Рита очень хотела – но слишком многое она тогда увидела. Как Джон Уэйн в роли Рустера Когберна в фильме «Настоящее мужество» – она видела убийство. Но почему дед сказал, что она неестественная? Почему деду должно быть стыдно?

Неважно, как громко кричат взрослые, – они никогда не называют вещи своими именами.

* * *

Я повернула прочь от флигеля и пошла к курятнику. Постояла возле проволоки, прислушиваясь к звукам внутри, и услышала шорох. Я вдохнула запах соломы, перьев и курочек породы Иза Браун.

– Привет, девочки, – прошептала я. – Привет всем. Привет, Леди. Как вы там? Это я, Джастин.

Курочки молчали. Я хотела зайти внутрь, но дед не велел мне их будить.

– Скоро папа вернется домой, девочки, – сказала я. Петушок предостерегающе заклекотал. Я отошла от курятника и вернулась в дом.

Я слышала, как вскрикивает дед у себя в спальне:

– Если бы не Сэнди! Голоден? Боже!

Я пошла в гостиную и остановилась возле фотографии. На ней были Рита, дед и Лиззи, они все вместе стояли на улице перед домом в тот день, когда дед купил свои три акра. Уже тогда вокруг дома была волнистая полоса грязи. На фотографии папа не старше, чем я сейчас, а у Лиззи в волосах маленький цветок. Я дотронулась до ее лица и платья. Лиззи похоронили на кладбище. Она заболела пневмонией, и болезнь испортила ей легкие. Ее отвезли в больницу. Однажды, когда дед и папа выпили все пиво, папа стал кричать: «Черт возьми, Рита права! Это была не пневмония, старый ты ублюдок!»