Текст книги "Оступившись, я упаду"

Автор книги: Софи Лагуна

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

– Она стоит, но в то же время движется, – сказал Майкл.

– Пойдем дальше, – откликнулась я, хотя знала, что Майклу нелегко идти по тропинке. Костыли цеплялись за корни, ноги у него скользили и запинались. Он начал дышать еще тяжелее. Наконец мы пришли к Удавке.

– Смотри, – проговорила я. – Видишь, как близко другой берег?

– Должно быть, тут были какие-то изменения, – сказал он.

– Что ты имеешь в виду?

– Земля изменяется. Смещаются литосферные плиты. Может быть, именно из-за этого река здесь такая узкая.

Даже земля меняется.

– Берега пытаются остановить воду, – сказала я. – Но они не могут. Она идет через край, как при наводнении. Вода все равно продолжает движение.

– А что происходит с деревьями? – спросил Майкл.

– Они продолжают расти, – объяснила я. – Под водой.

Лорикеты,^[10] какаду и кукабары^[11] перекрикивались друг с другом: сначала было слышно всего два или три голоса, затем к ним присоединились другие – пять, потом шесть, семь, и вот уже сотни голосов гремели всё громче и громче; птицы с хриплыми криками слетали с ветвей. Мы с Майклом лежали на земле, смотрели в небо и слушали этот птичий хор.

Потом мы сели и стали глядеть через реку на другой берег.

– Ты права, Джастин, – произнес Майкл. – Первой была река. Она все решает.

Майкл показал мне свой дом и свою маму, которая устроила для меня ванну с розовой пеной, и брата, который угостил меня поджаренным хлебом. Он показал мне палатку, подстриженную лужайку и спагетти. Показал мне Черного Красавца и подсказывал, в каком кружке поставить галочку для правильного ответа. А я показала ему реку Муррей. Мы были в расчете.

Мы медленно пошли назад к дому.

– Можно отправиться в путь прямо отсюда. Если начать с реки и двигаться все дальше по воде, можно доплыть до Антарктиды, – сказал Майкл. – Нужно следить за течением. Одно ведет к другому.

– Можно построить собственный корабль.

– Да, – согласился Майкл.

– Только так можно быть уверенным в том, что корабль выдержит путешествие.

– Он должен быть таким прочным, чтобы взламывать льды. И для ночных наблюдений нужен телескоп. – И еще оружие, – добавила я.

– На случай, если нападет враг.

– Брайан Лоусон.

Майкл фыркнул.

38

Уорлли оставили меня в покое. Дед сказал, это из-за того, что Рэй попал в тюрьму, – ублюдки стали бояться его еще больше.

«Не волнуйся о них, ты хорошо их знаешь». Кузены Уорлли в автобусе смотрели сквозь меня, будто я была невидимкой. А существовала ли я на самом деле? Были ли у меня руки, ноги и туловище, как у остальных людей? Я знала, что у меня есть рот. Кирк заявил, что зубы у меня растут кривые, как погнутые зубцы у вилки.

– Зубы у Джастин растут точно так же, как и у других людей. Оставь ее в покое, – осадил его дед.

Кирк взял две вилки и стал изображать их разговор между собой.

– Я Джастин, – сказал он. – Вы уже знакомы с моими зубами?

Я выхватила у него из руки вилку и прижала к его лицу.

– Отвали, Кирк.

– Вилка убила меня вилкой! – вскричал он. – Ха-ха!

* * *

После объявления приговора отцу живот у деда разболелся еще сильнее. Он начинал пить пиво прямо с утра, он не собирал яйца у курочек, а в иные дни даже не разжигал костер. В доме целыми днями было холодно. Я надевала на себя всю одежду, какая только у меня была, и ночью вместе с одеялом накрывалась еще и полотенцами.

– Принеси пива, – велел дед. Он схватился за живот. – Неужели ты еще не напился, ублюдок?

Дед выпил пиво, посмотрел в окно и покачал головой. Он все качал ею и качал, без остановки.

По субботам, если по телевизору показывали фильмы с Джоном Уэйном, я находила нужный канал, и мы смотрели его вместе. Иногда могли показать три фильма подряд: Джон Уэйн в роли Ринго Кида, Джон Уэйн в роли Квирта, Джон Уэйн в роли Дэви Крокетта. Мы смотрели, как Джон Уэйн стреляет в Пламмерсов и мексиканцев в Ларедо. Мы смотрели, как он скачет на Старлайт, Герцоге и Чудесном Коне. Мы видели, как он целуется с Фитерс, Морин и Софи Лорен. Дед курил и пил пиво, а я ела кукурузные хлопья. Перед тем как лечь спать, я выглядывала в окно и видела, как вдоль ограды идет Джон Уэйн с обрезом на взводе. В темноте я поднимала свой девятимиллиметровый пистолет и говорила: «Мы на одной стороне, крутой парень».

* * *

На Пасху Майкл должен был поехать в Сидней. Он говорил, что не хочет, но у родителей там какие-то дела. Я по нему скучала. Дед держался за живот с самого начала пасхальных каникул и до конца и ни разу не разжег костер. Мне оставалось только ждать. За день до начала учебы зазвонил телефон. Трубку взял дед.

– Кто? – спросил он и протянул мне трубку: – Это тебя, Джастин.

– Алло?

– Джастин, это Лара Хупер – мама Майкла.

Дед наблюдал за мной.

– Привет, – сказала я.

– Джастин, мы бы очень хотели увидеть тебя. То есть Майкл очень хотел бы с тобой повидаться. – Я расслышала в трубке, как Майкл что-то прокричал. Но я не разобрала слов. Голос у миссис Хупер казался грустным. – Можем мы приехать и забрать тебя в гости?

– Что такое? – спросил дед.

– Это миссис Хупер. Она хочет, чтобы я пришла к ним в гости.

– Кто?

– Миссис Хупер.

– Будь дома к чаю, – сказал дед и вышел во двор.

– Да, – сказала я в телефон.

– Спасибо, Джастин. Я тебе очень благодарна.

* * *

Когда миссис Хупер забрала меня возле участка деда, Ники и Майкла не оказалось в машине.

– Мне показалось, что одной мне будет легче приехать и забрать тебя, – сказала миссис Хупер. – Майкл тебя ждет.

В машине наступила тишина. Мы не разговаривали. Я смотрела на длинные полосы пшеницы, растущей вдоль дороги, которые тянулись далеко-далеко, пока не терялись из виду.

Мы подъехали к дому, и я зашла внутрь вслед за миссис Хупер.

– Майкл! Джастин приехала.

Майкл вышел из своей комнаты, глаза у него были красными.

– Вы можете пойти во двор, если хотите, – сказала миссис Хупер. – Я принесу вам апельсиновый сок и шоколадный торт. Тебе же нравится шоколадный торт, Джастин?

– Да, – ответила я, не понимая, почему глаза у Майкла такие красные, и почему его не было в машине, и почему меня так неожиданно привезли к ним в дом.

Я пошла за Майклом на задний двор, под шелковицу, чьи усеянные листьями ветви нависали над лужайкой правильным кругом, будто зеленое платье. Мы сели на качели под ее ветвями.

– Спасибо, что приехала, – сказал Майкл.

– В чем дело? – спросила я.

– Мы переезжаем.

– Куда?

– В большой город.

– В какой город?

– В Сидней.

– Почему?

– Чтобы я мог ходить в другую школу.

– Почему?

– В школу с медицинским обслуживанием.

– Что это значит?

– Не знаю. Для таких детей, как я.

– Вот как…

Майкл уперся костылем в землю и качнул сиденье.

– Когда?

Он продолжал упираться костылем в землю, пока сиденье не поднялось высоко, потом оно дернулось и подскочило.

– Через две недели.

– Вот как…

На траве остались полосы от костылей Майкла. Глаза у меня щипало. Когда я их открыла, шелковица расплылась, будто сквозь зеленую листву лил сильный дождь. Качели все еще раскачивались.

* * *

Этой ночью я долго сидела с курочками – с Мисси, Леди и еще одной Леди, с Мадам и Девочкой, и Петушком. Они клевали вокруг меня землю. Мисси забралась ко мне на ноги, и Петушок позволил мне держать ее и гладить. Дождевые тучи, которые собрались во мне, стали выходить через нос, глаза и рот. Слезы закапали на мягкие перышки.

* * *

Я знала, что Майкл был ни в чем не виноват, но если бы я снова с ним заговорила, то никогда не смогла бы снова вернуться в дом деда, или в школу, или еще куда-нибудь. У меня не осталось бы места, куда я могла бы вернуться. В школе я отвернулась от него, но он взял меня за плечо и развернул к себе; его никогда не волновало, кто смотрит на него или кто может услышать, ему было плевать, что голос у него такой медленный, что он тянет слова, что слишком громко дышит, что издает странные звуки.

– Мы же все еще можем разговаривать по телефону, писать письма, – произнес он.

– Нет, – сказала я.

Майкл стоял перед школой, на дорожке, тело его дергалось и тряслось, а лицо заливали слезы. Его папа с озабоченным видом быстро шел к нему. Он смотрел только на Майкла и не видел меня, будто меня там и не было. Я побежала к беседкам и оставалась там, пока Майкл и его родители не уехали.

* * *

Где же хранится все то, что мы делаем? Кто знает о том, что мы делали? Кто знает о палатке, о ежевике, об Антарктиде и Черном Красавце, о грузовиках с подъемниками, о машинах без тормозов, об археологии? Я закрыла за всем этим дверь, будто ничего этого никогда не было. Но стоило мне лечь в постель, как эта дверь сама распахивалась – я не могла ее остановить – и Черный Красавец снова скакал через поле к Джо Эвансу, черная грива развевалась по ветру. Джо раскидывал руки в стороны и кричал: «Красавец! Красавец!» – и они снова были вместе, Джо и Красавец. Перед тем как уснуть, я снова видела, как мы с Майклом отправлялись в Антарктиду, где на снегу оставались только наши следы, только мы с Майклом шагали по льдам и устанавливали наш флаг. Перед сном, за несколько коротких секунд, меня окружала новая Йоламунди, с эвкалиптами, треской и какаду, которых мы видели словно впервые, будто мы приехали издалека, и все вокруг казалось незнакомым. Но наступал следующий день – и я притворялась, что ничего этого не было, а место за партой рядом со мной всегда оставалось пустым.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

39

Наступил первый день учебы в старшей школе Эчуки. Я шла по Хенли-трейл к автобусной остановке. Вокруг установленного дедом камня выросла высокая трава, и теперь его почти не было видно. Я вошла в автобус, не глядя на остальных детей. Когда я села на переднее сиденье, почувствовала, что на прокладку снова вытекла кровь. Она шла у меня уже три раза. В самый первый раз я подумала, что ко мне перешла желудочная бактерия деда. Я лежала в постели, не вырезала картинки из журналов, вообще ничего не делала, держала руки на животе и ждала, когда бактерия успокоится. Но когда я увидела кровь на трусиках, то поняла, что это просто пришли месячные – ведь мне было уже тринадцать. Джулия Ригни говорила, что к большинству девочек они приходят в тринадцать лет. Пелена, закрывающая небо, казалось, стала еще гуще, словно плотная резина. Ее ничем нельзя было разрезать. И неважно, светило солнце или нет: когда приходили месячные, небо каждый раз давило на меня сверху.

Когда я училась в шестом классе, слышала, как Джулия Ригни говорила Анетт Маннс: если у девочки начались месячные, это значит, что у нее уже могут быть дети. Неужели кровь становилась ребенком? Но для того, чтобы возник ребенок, нужен еще и мужчина. Вот из чего они получаются, все это знают. Хотя кровь тоже нужна – их необходимо соединить вместе. Я стирала тряпки, которые использовала в качестве прокладок, и трусики, только когда деда не было дома: когда он уезжал в магазин, к Сэнди или в бар. Я развешивала их на ограде там, где сильнее всего припекало солнце, чтобы они высыхали до того, как он вернется домой. Если солнца не было, то я прятала использованные прокладки под кроватью.

* * *

На заднем сиденье автобуса разместились Уорлли, но они меня не трогали. Никто не трогал. Никто не сказал мне ни слова про отца. Отец сидел в Пентридже уже три года. И хоть отца не было с нами, дед говорил, что в тюрьме он стал еще опаснее, чем когда был на свободе. «Ты их хорошо знаешь, а твой старик научится выживать в еще более жестоком месте, так что не бойся их».

Когда автобус объезжал выбоины, меня качало на сиденье. Я прижала нос к стеклу и стала смотреть, не покажутся ли в лесу страусы эму. Когда автобус подъехал к школе в Эчуке, я увидела там столько детей, сколько не видела за всю свою жизнь. Они стояли, бегали, играли, разбившись на группы. Они приехали из Нуллабри, из Шепа, из Йоламунди, Моамы, Мойры, Моруны, Рочи, Ридскомби, и все они собрались здесь, и все знали друг друга. Я увидела несколько знакомых из начальной школы Нуллабри, но не пошла к ним. Они выросли, внешность их изменилась, это были уже совсем другие люди. У каждого из детей за спиной висел плотно набитый рюкзак. Я не знаю, что они туда напихали. Мой рюкзак оставался пустым. Каждый ученик носил черные туфли: из-за этого казалось, что поле усеяно черными птицами. Я взглянула на свои ноги: на них были белые кеды, один с красной звездой, а другой с дырой на том месте, где раньше была звезда. Кеды побурели от речной грязи.

Школьные здания были кирпичные, в два этажа. Я видела несколько рядов окон. Внутри зданий можно было ходить разными путями, там было полно дверей и лестниц. Многие дети пришли с мамами, которые поправляли им форму и пытались поцеловать на прощание, но дети отталкивали их, будто не хотели, чтобы кто-то увидел, как их целуют или гладят по волосам. «Нет, мам, не надо, хватит», – говорили они и отталкивали их, а мамы улыбались и пытались обнять своих детей у ворот. «Пока, мам, пока!» – говорили дети и присоединились к своим друзьям.

Я пошла к воротам, пустой рюкзак похлопывал меня по спине. Дед сказал: «Черт тебя дери, научись уже читать наконец». Когда он забывал взять очки, я не могла прочитать ему газетные заголовки. Я не могла прочитать список ингредиентов на коробке с пирожными. Не знала, как прочесть дату на календаре. Дед сказал: «Ну же, Джастин, учись получше. Каждый дурак умеет читать». Я очень хотела научиться читать. Мне хотелось знать, в каком порядке идут цифры в номере тети Риты, а если она когда-нибудь напишет мне письмо – я хотела бы прочитать его сама. Но как я ни старалась, слова выглядели для меня совсем не так, как для других людей. Я произносила буквы – и они сказывались на других местах. Если Майкл не помогал мне, то другие дети начинали смеяться. У меня перехватило горло и защипало глаза: Майкла давно уже не было рядом.

Наверху главного школьного здания были написаны слова. «Йазредтьанз». Я не могла понять, с какой стороны к ним подступиться, и у меня закружилась голова. Я снова посмотрела на надпись. «Йазредтьанз». Что это? Может, просто такая шутка? Я не могла прочитать надпись. Можно было простоять тут весь день, смотреть на нее, пытаться прочесть, но я все равно не смогла бы понять, что она значит. Если бы рядом был Майкл, он бы помог мне. Мы были бы вместе.

40

Я направилась к реке, туда, где был мост, который вел в Моаму, – тот самый мост, по которому мы три года назад гуляли с тетей Ритой. Прошло так много времени с тех пор, как я в последний раз ее видела. Я спустилась к воде по берегу, где росла высокая, сочная трава, села у воды и смотрела, как пароходы идут вверх и вниз по реке. Сквозь юбку я чувствовала сырую, прохладную речную землю. Я подняла палочку и написал; на песке: «Йазред тьанз». Я поменяла порядок букв: «Редйаз ьтзна». Непонятно. Снова их поменяла: «Дерйаз ьтзна». Никакого смысла в этих словах не было. Я переставляла их снова и снова, стараясь перебрать все возможные варианты. «Дерзай знать»! Я разломила палочку пополам и бросила обломки в реку. «Дерзай знать». Что знать?

В реку, поджав лапы и вытянув клювы, ныряли птицы – они пытались поймать рыбу. Я вытянула ноги, и колени пригрело солнце. Я откинулась назад, оперлась на руки и слушала звуки реки, ветра и птиц. Дыхание мое замедлилось. Я была сделана из воды, как река, из листьев, как деревья, из перьев, как птицы. Я не знала, сколько я там просидела. Все время, пока шли занятия в школе? Я встала и пошла вдоль реки. Скоро тропинка стала слишком узкой, и я поднялась к дороге, ведущей обратно в Йоламунди.

Со мной был Джон Уэйн в роли Везучего Техасца. Он ехал впереди на Герцоге, Чудесном Коне, а я ехала верхом на Сильвер. Мы ослабили поводья, и кони шли медленно, потому что они были голодные, а пока мы не разобьем лагерь, мы не сможем их накормить – сумки у нас пустые. Винтовка Везучего Техасца была перекинута через плечо, она постукивала и покачивалась, а шляпу он низко надвинул на глаза. Дорога будет долгой. В животе у меня заурчало.

Я услышала звук мотора, повернулась и увидела приближающийся ко мне белый универсал с длинным кузовом и низкой посадкой, из-под колес у него летела пыль. Поравнявшись со мной, машина замедлила ход, и из водительского окна высунулась голова мужчины. Я не смотрела на него. Машина поехала еще медленнее.

– Привет, – сказал он.

Я обернулась и увидела Джейми Уорлли. Я не видела его с тех пор, как увезли папу. Джейми присоединился к Брайану Чисхолму и работал на шахтах Квинсленда. Все это время его не было в городе, но теперь он вернулся. Он уже был не мальчик, а мужчина и сам водил машину. Я продолжила свой путь, глядя прямо перед собой. В последний раз, когда я разговаривала с Джейми, он опрокинул меня на спину и задрал мне юбку.

– Джастин? – позвал Джейми.

Как бы мне хотелось, чтобы за плечом у меня висела винтовка Везучего Техасца…

– Джастин, это же ты?

Я ускорила шаг.

– Эй, Джастин, ты что, злишься на меня?

Я не ответила.

– Эй, Джастин, – сказал он, голос его смягчился. – Я сожалею о том, что случилось, когда мы в последний раз виделись. Я был идиотом. Ты идешь домой? Почему бы тебе не доехать до дома на «валианте»?

Он похлопал по дверце машины.

Я продолжала идти.

– Ладно тебе, Джастин. Ты не можешь идти пешком всю дорогу. Сегодня слишком жарко.

Под рубашкой спину заливал пот. Лицо пульсировало от жара. Я остановилась и посмотрела на него.

Джейми Уорлли улыбнулся мне, а его глаза засияли светом, сделанным из электричества и солнца. По нижней части руки тянулась напряженная мышца. Он носил такую же шляпу, как Джон Уэйн в роли шерифа Ченса, а зубы у него сияли белизной.

– Садись, – сказал он.

Я посмотрела на дорогу. До Йоламунди было еще очень далеко. Если я продолжу идти пешком, то приду только к ночи.

Джейми Уорлли дотянулся до пассажирской двери и открыл ее.

– Я говорил то, что думаю, Джастин. Я и правда сожалею о том, что сделал, когда в последний раз виделся с тобой. Я заслужил трепку, которую твой старик мне устроил.

Я села в машину.

– А ты выросла, – заметил Джейми, пока вел машину.

С зеркала заднего вида свисали бусы с небольшим черепом. Сиденья были обтянуты черной кожей. На сиденье Джейми виднелся порез, залепленный серой клейкой лентой.

– Помнишь, как здорово мы раньше веселились? – спросил Джейми.

Моя кожа прилипла к сиденью, и я приподняла ноги и снова опустила их. Тряпка в трусах была мокрой и горячей. Я украдкой глянула на лицо Джейми. Он был похож на Джона Уэйна в фильме «Тихий человек». Во рту пересохло. Руки Джейми, коричневые от солнца, лежали на руле. Мужские руки, похожие на руки отца, – они могли поднять все, что угодно. Если бы папа захотел, он мог бы голыми руками выдернуть дерево из земли.

– Ты похожа на свою маму, Джастин, – сказал Джейми. – Она тоже была блондинкой, как и ты. Ты красивая.

Когда Джейми говорил, мне казалось, что на мне нет одежды, а кожу щекочет легкое перышко. «Ты похожа на маму. Ты красивая». Но Джейми – родной брат Стейси. Он звал ее «длиннорогой Стейси» и «йоламундской коровой», но он был ей братом. Он знал, по какой причине папа сидит в Пентридже. Тогда почему он со мной разговаривает?

Мы были уже недалеко от участка деда. Я не хотела, чтобы дед увидел меня в машине Джейми.

– Можешь остановиться здесь? – спросила я.

– Что?

– Можешь остановиться здесь?

– Ты говоришь так тихо – это так мило. Да, я могу здесь остановиться.

Он съехал на обочину и выключил зажигание. Мы сидели в машине, двигатель потрескивал от жары.

– Хочешь встречаться со мной, Джастин?

Я смотрела прямо перед собой; все, что я видела через ветровое стекло: деревья, небо, птицы, – все было покрыто слоем пыли.

– Если хочешь, можем вместе пойти поплавать, – предложил он.

С того места, где он остановился, я уже видела дом деда. Если дед пойдет проверить почтовый ящик, он тоже увидит машину Джейми.

– Ну же, Джастин. Не волнуйся из-за деда. Просто соглашайся.

Джейми был такой большой – в два или даже в три раза больше меня. Я была тоньше, чем его нога. Почему он хочет встречаться со мной?

– Хорошо, можешь не отвечать – просто кивни. – Он толкнул меня в плечо так, что я качнулась. Это меня удивило, и я невольно улыбнулась.

– Просто кивни, – повторил он. – Ну же. Вот так. – И он начал сосредоточенно кивать.

Я кивнула.

– Потрясающе! Тогда, может, встретимся в субботу на Удавке, во время обеда?

Джейми был похож на Джона Уэйна, когда он хотел, чтобы Мэри Кейт ночевала у него в постели.

– Хорошо, – тихо согласилась я.

– Ты такая милая, когда стесняешься, – сказал Джейми. – Увидимся в субботу.

Его белозубая улыбка поразила меня, как удар тока.

Машина Джейми Уорлли скрылась за поворотом.

Я не шла остаток пути до дома – я парила в воздухе.

Той ночью, перед сном, я увидела не Майкла и не Черного Красавца, не его друга Джо Эванса, не ночь в палатке, не ежевику и ванильный торт. Я увидела Джейми Уорлли. И песня из «Тихого человека» звучала словно колыбельная: «Он был у них всего один, отец и мать гордились им, и был для них дороже всех их непутевый сын».

41

Я снова увидела Джейми, когда смотрела «Настоящее мужество» по телевизору вместе с дедом. Джон Уэйн в роли Рустера Когберна выслеживал Чейни на землях индейцев. Как Чейни ни выкручивался, Рустер его все равно нашел. Когда фильм закончился, я спросила у деда:

– Дед, а когда его снова покажут?

– Бог с тобой, Джастин, откуда ж мне знать? Позвони на телевидение.

Той ночью, уже лежа в постели, я видела, как Джейми заходит к шерифу, держа в руках пистолет. «За тобой должок, Чейни. – Джейми обнял Мэтти Росс. – А ты храбрая, – сказал он». Я была Мэтти Росс, храброй девушкой, у меня были густые темные волосы, ровные зубы, розовые щеки. Когда Мэтти Росс говорила, она знала, какие выбирать слова и в каком порядке их ставить. «Кто знает, что на сердце у мужчины? Нет смысла разговаривать с пьяницей».

* * *

На следующий день я закинула за плечи рюкзак и направилась к камню на дороге, но не остановилась возле него. Я пошла дальше, в лес, к реке. Я была Мэри Кейт и ждала в своем убежище Торнтона из «Тихого человека». Он скоро вернется домой. «Где моя яичница? О, ты дьявол, дьявол! Теперь ты принадлежишь мне, Мэри Кейт». Я выправила стены, натянула крышу из полотенца и сделала припасы из камней и веток. В холодильник я поставила чашку с речной водой.

Я шла по тропинке к Удавке и слышала тот же плач, который стоял у меня в ушах с тех пор, как папа отвез меня к Стейси. Я спустилась к воде, сняла кеды и носки, футболку и юбку. Стянула трусики с окровавленной прокладкой и оставила их на земле. Я посмотрела на себя – из-под кожи у меня выпирали кости. Волосы – бледно-желтые, словно выгоревшая на солнце солома, – щекотали плечи.

Я ступила на грязь у кромки воды. Кровь из шрама между моих ног стекала по бедрам и щекотала кожу. Я зашла глубже, пока речная вода не смыла кровь, зашла еще глубже, по шею, затем перевернулась и поплыла на спине, устремив взгляд на деревья. Я медленно выдохнула – и моя грудь погрузилась в воду, вода покрыла все тело. Когда я снова вдохнула – грудь поднялась из воды. Я прикрыла глаза, чтобы защитить их от солнечного света. Я была деревом, иногда я была Мэри Кейт, а иногда – какаду на ветке. Можно было выбирать. Плач затих настолько, что я почти его не слышала.

Когда я села на берегу, чтобы обсохнуть, кровь из моего шрама начала затекать в паучьи норки на берегу. Я стерла речную грязь с коленей и лодыжек. Солнце пригревало плечи. Пока я одевалась, над головой у меня рассмеялась кукабара. Ветер пронесся сквозь деревья, и в лесу первой кукабаре ответила вторая.

Я почти дошла до участка деда, затем развернулась и снова повернула к реке. Я больше не ждала, когда вернется папа, когда его пикап проедет по дороге и спасет меня. Вместо этого я ждала, когда же покажется белый «валиант» Джейми, с выступами по обеим сторонам длинного приземистого кузова.

Когда ноги уже гудели от ходьбы по грунтовой дороге, я пошла домой и подождала, пока дед приготовит ужин. Он пожарил ветчину с яйцами, сыром и макаронами. Я ела тарелку за тарелкой, пока кастрюля не опустела. Дед свернул папиросу с «Белым волом» и сказал: «Господи, Джастин».

Этим вечером, когда я уснула, ножницы в моем сне вырезали две красные волны с белой полосой посередине, похожей на дорогу. Наверху торчал зуб, оставленный собаками. Это был шрам Джейми. Я запустила в него пальцы, вытащила зуб и стала катать его на ладони, будто пулю. Джейми сказал: «Отдай мне его», но я ответила: «Нет, он мой».

* * *

Утром я пошла проведать курочек. Я сидела на полу курятника и горстями бросала им зерна. «Не трать слишком много хорошего зерна, Джастин, – говорил дед. – Оно стоит целое состояние». Но я все равно сыпала им зерно.

– Здравствуйте, девочки, здравствуйте, крошки. Когда наступит суббота? Долго ли еще до субботы, красавицы? – спрашивала я у курочек. – Вы знаете Джейми Уорлли? Вы с ним знакомы, крошки?

В шкафу я нашла поношенный, растянутый купальник. Я была рада, что месячные уже закончились. Как вообще купаться с месячными? Я поискала дрова для костра, чтобы самой его разжечь, и натаскала веток из-за ограды. Кожу покалывало от жары, она стала влажной. Наступило лето, начался новый учебный год – но не для меня. «Йазред тьанз». Что мне было делать с этими словами?

– Какой сегодня день? – спрашивала я у деда.

Среда… Четверг… Пятница…

«Какой сегодня день недели, дед?.. Какой сегодня день?..»

Наконец он ответил, что наступила суббота.

Дед поставил на стол тарелку с хлебом и яйцами, и мы макали хлеб в яйца. Дед курил и пил чай.

– Можно мне тоже чашку? – спросила я.

– Чего?

– Чая.

– Черт побери, а ты растешь, – сказал дед.

Он положил в чай два кусочка сахара и налил туда столько молока, что чай стал почти белым. Я откусила хлеб, затем отхлебнула чай с молоком – и оказалось, что они так подходят друг другу, что их просто невозможно разлучить. Я сидела рядом с дедом, держала в руках теплую кружку, и мы вместе вдыхали аромат добрейшего животного.

* * *

После завтрака, когда я развешивала во дворе постиранное белье, приехала Релл вместе со Стивом.

– Я с ним разговаривала, – сказала она.

– Что? Когда? – спросил дед.

Релл искоса глянула на меня.

– Можем мы зайти в дом?

Дед и Релл зашли внутрь, а мы со Стивом остались во дворе. Стив ухватился за веревку для сушки одежды, которую дед натянул от кухонного окна.

– Где Кирк? – спросила я его.

– С Джейми Уорлли. Он вернулся, – сказал он.

Сердце забилось чаще.

– Джейми Уорлли? Что за дела у него с Джейми Уорлли?

– Они напились вместе прошлой ночью.

– Что? – Мне показалось, что я плохо расслышала. Почему Кирк водится с Джейми?

– Джейми устроит его на работу в шахту, если тот захочет. Кирку просто нужно сказать, что ему уже восемнадцать лет, – и его возьмут. Так сделал Джейми, и у него все получилось. Теперь он зарабатывает по тысяче долларов в неделю.

Меня замутило.

– И что они сейчас делают? – спросила я.

– Кто?

– Кирк и Джейми.

– Понятия не имею. Похмеляются, наверное.

– Если дед узнает, он его убьет.

– Он не узнает. Кирк скоро вернется домой: он должен помочь маме прицепить трейлер к машине.

– Понятно, – сказала я. Неужели Джейми забыл, что обещал со мной встретиться? Почему он хочет подружиться с Кирком? Неужели ему наплевать на то, что произошло со Стейси?

– Я тоже могу наврать насчет своего возраста, – сказал Стив.

Шорты деда, висящие на веревке для сушки, хлопали на ветру над нашими головами.

– Зачем это тебе?

– Чтобы отправиться в шахту вместе с Кирком. Я могу откладывать деньги, чтобы накопить на залог и вызволить папу из Пентриджа.

Я знала, что никто не поверит Стиву, если он скажет, что ему восемнадцать, – он выглядел совсем не так, как Кирк. Он был щуплым и мелким, как Релл.

– Да уж, ты мог бы, – сказала я.

Стив потыкал палочкой в шорты деда.

– Даже Джейми считает, что папа этого не делал.

– Он так и сказал? Что папа не виноват?

– Не-е. Но они бы не напились с Кирком, если бы он считал, что наш папа виновен, правда?

Я не знала, что ответить. Дед и Релл вышли во двор. Они сели в раскладные кресла и закурили.

– Чертово правосудие, – выругалась Релл. – Где в нем справедливость? Стейси Уорлли всю жизнь бегала за ним, а когда получила то, что хотела, – посмотри, что она с ним сделала за это!

– Рэй мог ее не трогать, – проговорил дед.

– Да кто бы не тронул? Скажи мне, если знаешь парня, который смог бы устоять перед таким предложением.

– Да уж, это точно не наш чертов Рэй.

– Да никто бы не устоял, – сказала Релл.

Они курили, вздыхали и смотрели на потухший костер. Когда же они уйдут, чтобы я смогла пойти к реке?

Наконец Релл затушила окурок о траву и произнесла:

– Стив, пойдем, нам пора. Нужно разобраться с трейлером, затем я отправлюсь на работу. Бревна сами себя не сосчитают.

Релл сейчас работала на лесопилке, проводила инвентаризацию. Она говорила, что работать в компании мужиков с пилами гораздо лучше, чем печь пироги вместе с суками.

– Увидимся, Джастин, – сказал Стив.

Они пошли к машине. Релл даже не глянула на меня, она никогда на меня не смотрела.

После того как они уехали, я натянула купальник – в одних местах он казался слишком свободным, а в других – тесным, сверху я надела платье.

– Я пойду в гости к Доун, – соврала я деду.

– Хорошо, милая, – сказал дед. – Возвращайся домой к чаю.

Дед был рад, что я жила вместе с ним. С тех пор как увезли папу, он разрешал мне пить чай, разжигать костер и подбрасывать туда дрова.

* * *

Пока я шла к реке, вопросы разрастались у меня в груди, будто воздушные шарики. Почему Джейми напился с Кирком? До катастрофы они дружили, но именно я первой потрогала шрам Джейми, а не Кирк. Именно меня Джейми подвез в «валианте». Или Кирка он тоже подвозил? Чем они занимались вместе? Почему он захотел подружиться с Кирком и со мной? Почему не только со мной?

Я закрыла глаза и пошла по тропинке, ощущая под собой теплое, сильное тело Сильвер. За плечом болталась винтовка. Я пела: «Он грабил богатых, он бедных кормил, и Джеймса Макэвоя он убил, и в страхе Австралию всю держал их непутевый сын». Это была первая песня, которую услышал Джон Уэйн, когда приехал в Иннисфри. Сквозь меня лился свет, желудок, казалось, сжался и стал плотным. Я не могла глубоко вдохнуть. Что-то невесомое, словно перышко, добралось до верха юбки и проникло под футболку.

Я дошла до убежища. Мэри Кейт сказала: «Кто дал вам право целовать меня?» Торнтон ответил: «Вы умеете говорить!» – а Мэри Кейт ответила: «Да, умею, хочу и буду! А если подойдете ближе – отвечу не только словом!»

Веткой с листьями я подмела пол в убежище, и при каждом взмахе метлы длинная зеленая юбка Мэри Кейт взлетала над землей. Я наблюдала, как моя ветка-метла сгребает землю, затем разравнивает ее и как темнеет подол моей зеленой юбки. Торнтон в это время загоняет скот, но скоро вернется домой. Он оставит свои секреты где-то далеко и вернется домой надолго – может, на два или три месяца, а потом снова отправится в путь. Он много чему меня научит. Мы будем путешествовать на его машине по разным местам. Я буду готовить ему обед. Иногда мне казалось, что это Джейми, а иногда – что это Торнтон, а порой – что это папа. Он менял обличья, будто вместо кожи у него была резина. Он был Рустером Когберном, и Джейми, и Тихим человеком, и в то же самое время – моим отцом.