Текст книги "Оступившись, я упаду"

Автор книги: Софи Лагуна

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

Дядя Ян отпил из бутылки и широко расставил ноги, будто между ними была лошадь.

– Помните последний сгон? Огромные быки, черт меня дери, – сказал он. – Их было не меньше пяти сотен, и все белые, все до единого. – Он вытянул руку с бутылкой. – Йя, йя! Шевелитесь, белые ублюдки!

Он запрокинул бутылку и открыл рот. Мужчины весь день пили пиво из банок, пока дети играли, но с наступлением вечера перешли на большие бутылки.

– Боже, – сказала его жена Белинда, качая головой.

Дядя Ян изобразил, как достает кнут и щелкает им над головами быков.

– Белые, как снег, все до одного, но какая разница – мы всех гнали в одно и то же место. – Он рассмеялся и отпил из бутылки. – Одно и то же гребаное место.

Дядя Ян поднял покрышку, на которой обычно сидел ребенок Белинды, и бросил ее в огонь.

– Боже, Ян! – воскликнула Белинда.

– Зачем ты это сделал? – спросила матушка Марджи.

– Мне нравится дым, – ответил дядя Ян.

– Ну и дурак, – заметил дед.

– Как ты меня назвал?!

– Дурак.

– Это я-то дурак?

– Именно. Дурак, который мне еще и денег должен.

– Жадный ублюдок!

– Ты должен мне деньги, Ян. Я нашел эти чертовы цистерны. Я помог тебе врыть их в землю. Ты должен мне за них заплатить.

Дядя Ян вскочил на ноги.

– Ты о чем вообще говоришь?!

– Успокойся, Ян, – сказала матушка Марджи. – Поешь чего-нибудь.

– Не тебе говорить, что мне делать! Ты ее мать, а не моя. – Он махнул бутылкой в сторону Белинды.

– Заткнись, Ян, – отозвалась Белинда.

– Ты мне денег должен, Ян, – повторил дед.

– Япошки с тобой и правда плохо обошлись, да, Боб? – спросил дядя Ян.

– Да что ты вообще знаешь о япошках? – огрызнулся дед.

– Много чего знаю.

– Тебя там не было. Ты ничего не знаешь. Ничего, черт тебя дери!

– Я знаю, что япошки тебе яйца оторвали, старик, – сказал дядя Ян.

Дед бросился на него прямо через костер, руки его вцепились в горло дяди Яна, словно капкан в кролика. Дядя Ян пошатнулся, ударил деда кулаком по лицу и оторвал от себя. Дед упал на землю. Кирк и Стив попытались ударить дядю Яна в живот. «Отойди от него! Оставь его в покое!» – кричал Стив, а потом Лэки и Джей стали драться с Кирком и Стивом. Они катались по земле, их руки и ноги барахтались в грязи. Я не могла различить, где там Уорлли, а где Ли.

Белинда и матушка Марджи побежали к деду, и Марджи положила его голову к себе на колени. На ее руки и юбку стекала кровь. Белинда кричала на дядю Яна, чтобы тот отстал от деда.

Дед стонал.

Белинда приложила мокрую тряпку к его лбу.

– Ты гребаный идиот, Ян! – сказала она в сердцах. – Кирк, возьми Стива и Джастин и отправляйтесь домой, – велела нам матушка Марджи.

– А как же дед? – спросил Кирк.

– О вашем деде я позабочусь, – заверила матушка Марджи. Она отцепила ключи от пояса деда и отдала их Кирку. – К утру он будет дома.

* * *

В темноте мы возвращались домой через пастбища Уорлли, и у Кирка в кармане позвякивали ключи деда. Ночной воздух холодил лицо, пробирался под одежду и выстужал тело.

– С дедом все будет в порядке? – спросила я у Кирка. До этого дня мы никогда не видели, чтобы кто-то бил деда или говорил с ним о япошках. Только сам дед мог говорить о япошках. Они принадлежали ему. Бирма, тысяча девятьсот сороковой год, война и дорога, ведущая к Таиланду, – все это принадлежало только деду.

 – Я собираюсь застрелить дядю Яна, – заявил Кирк.

– Я тоже, – вставил Стив.

Мы всегда были вместе, Уорлли и Ли, и мы хотели стрелять в других людей – но только не друг в друга. Зубы у меня стучали от холода. Пока мы шли, я смотрела вверх и искала звезды – небо раскинулось от горизонта до горизонта, но на нем не было ни единой звездочки. Наверное, только Кэти своим другим глазом могла бы их увидеть.

В доме деда было еще холоднее, чем на улице. Мы включили свет и застыли на кухне, моргая и подслеповато глядя друг на друга.

– Я собираюсь достать маузер, – сообщил Кирк.

– Как? – спросила я. Дед держал маузер в специальном шкафу для оружия, который всегда был заперт. Он никогда нас даже близко к нему не подпускал.

Кирк помахал перед нами связкой ключей.

– А ты как думаешь?

Мы прошли с Кирком до двери, за которой была лестница. Она вела в подвал, к шкафу с оружием. Дед соорудил его сразу, как только переехал в дом. «Спальня для миссис Маузер», – так он говорил. Кирк распахнул дверь на лестницу. Она уходила вниз, в такую тьму, что невозможно было разглядеть, что находится внизу. Стив взял меня за руку и крепко ее сжал. Кирк шагнул за дверь, и мы со Стивом последовали за ним. Мы никогда еще не спускались сюда – дед нам не разрешал. «Если я когда-нибудь увижу вас рядом со шкафом для оружия, вам будет плохо. Понятно?»

С каждым шагом становилось все холоднее. Единственное, что меня грело, – ладонь Стива в моей руке. Мы не разговаривали и не отходили друг от друга, нам казалось, что если мы слышим дыхание друг друга и чувствуем тепло, то нам ничего не грозит. Наконец мы спустились к подножию лестницы.

– Черт, – выругался Кирк. Я слышала, как он ощупывает стену.

– Что? – спросил Стив.

– Шкаф. Он слишком высоко, – ответил Кирк. – Нам до него не дотянуться.

– Сцепите руки, и я смогу по ним забраться наверх, – прошептала я. – Затем вставлю ключ в замок.

– Хорошая мысль, – одобрил Кирк. – Стив, бери ключи.

Я положила ладонь на плечо Кирка, а ногу поставила на его сцепленные ладони. Мы прижались к стене.

– На счет три, – скомандовал Кирк. – Раз… два… три! – Он подбросил меня вверх, и я ухватилась за узкий шкафчик.

– Дайте ключи, – попросила я шепотом.

Стив поднял их, и мне пришлось оторвать одну руку от шкафчика, чтобы взять связку ключей.

– Какой из них от оружейного шкафа?

– Не знаю. Точно не самый большой, – отозвался Кирк прерывающимся голосом. Он тяжело дышал из-за того, что держал меня. – И не тот, который от пикапа. Я нащупала ключи поменьше, а затем – замочную скважину в дверце. Засунула в нее самый маленький ключ, но замок не поддавался. А потом я уронила ключи.

– Ой! – вскрикнул Кирк и отпустил меня. Я упала прямо на него. Стив расхохотался, затем к нему присоединились и мы с Кирком. Мы тряслись от смеха еще сильнее, чем от холода. Я чувствовала рядом с собой своих братьев и их тепло, слышала их смех в темноте. Когда мы затихли, Кирк сказал:

– Попробуй еще раз.

Мы поднялись на ноги, нам стало теплее и спокойнее. Кирк снова сцепил руки, я оперлась о них коленом, Стив при этом тоже помогал, подталкивая меня под зад. Мы работали сообща, ведь на этот раз мы знали, что нужно делать. Стив передал мне связку, и я нашла другой ключ, чуть побольше того, который я пробовала в прошлый раз, с острыми углами. Я засунула его в скважину, повернула – и дверца открылась.

– Возьми ключи, – сказала я, передавая их Стиву.

– Оружие там? – спросил Кирк.

Вместе с маузером хранились два брата-пистолета. «Чтобы миссис Маузер было не так скучно, – говорил дед своим курочкам. – Эти пистолеты ни разу не промахивались, черт их дери. Если бы они были у меня в Бирме, то это была бы совсем другая история». Я шарила внутри в поисках оружия. Дед никогда не разрешал нам открывать дверь на лестницу. «Держитесь подальше от моих пистолетов. Если вы прошмыгнете к оружейному шкафу – я вас все равно поймаю, засранцев эдаких, и тогда вам не поздоровится». Я дотронулась до чего-то длинного, холодного и металлического.

– Это маузер? – спросил Кирк.

– Ага, – подтвердила я.

– Достань его, – скомандовал он.

Пока я вытаскивала маузер, что-то твердое посыпалось на пол, градом окатив Кирка и Стива.

– Черт! – выругался Кирк. – Пули.

Маузер в руках казался таким тяжелым. Кирк помог мне спуститься на пол.

– Дед нас убьет, – прошептала я.

– Деда здесь нет, – возразил Кирк. – Соберите пули. А ты отдай мне пистолет.

Мы со Стивом опустились на четвереньки и стали ползать по полу, собирать пули и рассовывать их по карманам.

– Пошли отсюда, – сказал Кирк.

Вслед за Кирком мы выбрались из подвала и прошли в гостиную. От окон волнами накатывал холод. Снаружи было черным-черно. Кирк положил маузер на кофейный столик, и мы сели на полу вокруг него. Никто из нас не знал, как его заряжать или как потом стрелять из него. Дед никогда нам этого не показывал. Он и отцу не разрешал. Мы видели оружие, только когда дед вытаскивал его, чтобы почистить. Дед нянчился с ним так, будто это ребенок, которого он не хочет дать нам подержать.

Мы осторожно трогали спусковой крючок, черную рукоятку и ствол. Кирк поднял пистолет и направил на окно. Он дернул маузером, будто из его дула вылетела пуля.

– Бах! Прости, дядя Ян.

– Попался, дядя Ян, – сказал Стив.

Мы вытащили из карманов пули и стали катать их по столу. Сияющие цилиндрики с острыми кончиками, чтобы протыкать кожу. Маузер притягивал нас к себе и друг к другу, будто он был магнитом, а мы – металлом. Мы еще долго сидели на полу, уперевшись в него ладонями, даже когда нам больше уже не хотелось потрогать маузер. А когда мы слышали какой-то подозрительный звук, мы больше не волновались – ведь у нас был маузер, и мы могли выстрелить в сторону звука и подстрелить того ублюдка, что к нам подкрадывался.

* * *

Первый раз в жизни мы ночевали одни, без деда. Кирк помог мне перетащить матрас в их спальню и разложить его между кроватями. Он положил маузер рядом со мной, рукояткой на мою подушку.

– Миссис Маузер будет спать с тобой, – сказал он.

Я натянула одеяло на себя и на пистолет. Кирк свесил руку с кровати, чтобы касаться оружия даже ночью.

Рано утром, в сероватых сумерках, я открыла глаза и увидела Кирка с пистолетом в руках.

– Я положу его на место, – прошептал он.

– Не забудь взять стул.

* * *

Следующим утром матушка Марджи привезла деда домой в своем «додже».

– Возила его в больницу в Эчуке, – сказала она, когда я вышла их встретить.

– Ты в порядке, дед? – спросила я. У него на лбу виднелся ряд черных стежков.

– Гребаные деньги, – проворчал он.

– Забудь об этом, Роберт, – сказала ему Марджи. – Это была просто пьяная болтовня.

– Дерьмо! Это все Ян начал.

– Остынь. Пусть все успокоится.

– Черт с ним, со спокойствием, – процедил дед.

Матушка Марджи покачала головой и вернулась к «доджу». Она уехала, а дед зашел в дом и скрутил папиросу с «Белым волом».

– Все дело всегда в гребаных деньгах, – проговорил он, поднося спичку к папиросе. Веки у него опухли, и он был бледен. Под рядом из черных стежков запеклась кровь. – Вот так, Джастин. Больше ты к ним не пойдешь. И твои братья тоже. За тем придурком должок. – Он затянулся дымом.

Дед разговаривал со мной так же, как и отец. Вроде бы они обращались ко мне, но говорили при этом сами с собой. Я была не больше чем повод.

* * *

Эта катастрофа произошла два года назад. С тех пор Уорлли и Ли стали врагами, словно на войне, на которой дед был в сороковых годах. «Я и Сэнди против чертовых обезьян. Они были сделаны не из того же теста, бог знает, что у них текло в венах, но точно не кровь». Теперь мне приходилось ходить по Хенли-трейл в одиночку.

5

С одной стороны дороги, ведущей к остановке, шел лес. За ним, за разбухшими от влаги эвкалиптами, сквозь Удавку бежала река. Там же было и мое убежище.

– О, верные Богу,^[4] – пела я. Услышав крик какаду, я подняла пистолет. Бах! И птица упала на землю. – Радостно ликуйте!.. – Бах! Бах! Бах! – и вниз попадали дерево, облако и солнце.

Я дошла до камня, который дед положил на дороге, чтобы я знала, где остановиться, и пнула его. Глядя на дорогу, я все засовывала язык в дырку в зубах и высовывала его. В автобусе, скорее всего, уже будут сидеть Уорлли. До катастрофы мы сидели все вместе. Теперь в автобусе Уорлли не обращали на меня внимания, будто я была невидимкой.

На дороге показался автобус, и я подошла ближе к обочине. Он остановился и забуксовал, грязь хлюпала под колесами и разлеталась по сторонам. Когда я шагнула в проход между сиденьями, Уорлли отвели взгляд. Они не знали, дома папа или нет, поэтому безопаснее всего было со мной не связываться. Но они знали о том, что у деда есть маузер, – видели, как он его чистит, и слышали, как дед рассказывал о братьях-пистолетах: и какая у них дальность стрельбы и что для попадания хватило бы одной пули.

Пока автобус сворачивал с Хенли-трейл на Йоламунди-роуд, я, опустив взгляд, выбрала себе одно из передних мест. Сквозь стекло пригревало солнце. Я слышала, как кузены Уорлли болтают и смеются на заднем сиденье, но постепенно автобус собирал все больше детей с остановок, они рассаживались между мной и Уорлли, и больше я их не слышала. Я прижалась носом к стеклу. Еще один день – и папа вернется домой. Я засовывала язык в дырку между зубами и вынимала его, снова и снова, пусть даже из-за этого мне было больно.

6

Автобус вскоре доехал до школы. Я вышла из него и, не оглядываясь, пошла по дорожке к входной двери. Во дворе перед начальной школой Нуллабри были желтые игровые площадки и зеленый участок травы под турниками с лесенкой; еще одна площадка овальной формы, обсаженная кустами вместо ограды, находилась позади школы. Ученики непрерывным потоком тянулись через ворота к зданию школы. На площадке, прислонившись к лесенке, стояли Доун и Норина. Норина – главная среди нас, и у нее длинные волосы с зеленым ободком, который подходит под цвет школьной формы.

– Привет, Джастин, – сказала Доун.

– Привет, – ответила я.

– Джастин, ты сегодня причесывалась? – спросила Норина.

Я потянула за колтуны на затылке.

– Вроде того, – ответила я.

Прозвенел звонок, и мы пошли в класс миссис Тернинг.

* * *

Миссис Тернинг стояла у доски и ждала, пока мы рассядемся по своим местам. Я села рядом с Кэти Уорлли. Она отвела взгляд.

– Доброе утро, класс, – сказала миссис Тернинг.

– Доброе утро, миссис Тернинг, – ответили мы.

– Я надеюсь, что вы все выполнили домашнюю работу, потому что сегодня мы начнем с записи слов по буквам. – Миссис Тернинг приехала из Англии, она сама показывала нам ее на карте указкой. «Очень далеко отсюда, совсем другая страна, во всех смыслах!»

– Достаньте, пожалуйста, рабочие тетради, – велела она.

Кэти и я вытащили их из-под парты.

– Мы начнем с буквы «а», и далее по порядку. Пожалуйста, откройте чистую страницу, и мы приступим.

При миссис Тернинг все вели себя тихо. Она работала в школе со дня ее основания. Волосы у нее были седые, она собирала их в тугой узел у самой шеи.

Я поставила карандаш на тетрадную страницу и нажала на него.

– Дети, запишите по буквам слово «арбуз». А-рб-у-з, – произнесла миссис Тернинг.

Кэти начала записывать. Я прикоснулась карандашом к бумаге и нажала на него. Я видела буквы задом наперед. «С» была впереди «п», «т» появлялась перед «д», «и» стояла раньше «б».

В первом классе начальной школы Нуллабри нашей учительницей была миссис Беттсбоуэр. Когда миссис Беттсбоуэр спросила: «Кто хочет отвечать первым?» – я подняла руку. Миссис Беттсбоуэр сказала: «Джастин, можешь найти в коробке слово „друг“?» Я поднялась, подошла к коробке, стоявшей в передней части класса, но не смогла найти нужное слово. Миссис Беттсбоуэр попросила: «Джастин, посмотри-ка повнимательней». Но я и так смотрела во все глаза. Где же оно? «С какой буквы начинается слово „друг“, Джастин? Подумай-ка. Можешь найти слово, которое начинается с буквы „д“?» Я смотрела, искала, но не видела ни единого слова, которое начинается на «д». Я видела другие слова: «ток», «ьсуг», «я», «асил». Но там не было «друга». Миссис Беттсбоуэр нахмурилась. Она сказала: «Садись на место, Джастин». Я почувствовала, как жар заливает мне лицо, и пошла к своему месту. Я смотрела себе под ноги. Миссис Беттсбоуэр сказала, что в коробке было это слово, оно лежало прямо у меня перед глазами, но я не смогла его найти. Больше я никогда не поднимала руку на уроке.

Это все потому, что я родилась ногами вперед. Слова для меня тоже шли задом наперед, как и я сама. Когда заканчивался очередной учебный год, я не могла поспеть за остальными. В любом задании, в котором были слова или ряд чисел, мне приходилось угадывать правильный ответ. Я следила за другими детьми в поисках намеков и подсказок. Я стояла позади всех и смотрела за тем, какую линию выписывает карандаш, слышала начало ответа – и порой этого было достаточно, чтобы я знала его конец. Но не всегда.

Я посмотрела в работу Кэти. Ее карандаш пошел по кругу, потом по прямой линии вверх, будто подпирая круг. Я повторила за ней. Я подождала, пока она напишет следующую букву, затем повторила и ее тоже – та же линия ушла вниз, затем снова вверх и по кругу…

– Джастин! – воскликнула миссис Тернинг. Карандаш подпрыгнул, прочертив страницу наискось. – Ты что, подглядываешь к Кэти в тетрадь?

Я не могла ничего сказать. Просто смотрела на ножку парты.

– Так, Джастин? Отвечай.

Но я не могла ответить.

– Ты списывала, да? Так ведь? – Миссис Тернинг плотно сжала губы, ожидая ответа. – Ты знаешь, как это называется, когда кто-то подсматривает в чужую работу, Джастин? Давай я тебе объясню: это называется жульничество! Встань со своего места и сядь рядом с Майклом Хупером.

Я не шелохнулась, я всегда сидела рядом с Кэти.

– Джастин? Ты меня слышишь, или тебя нужно отправить к врачу, чтобы он проверил тебе слух? Пошевеливайся!

Я посмотрела туда, где сидел Майкл Хупер. Голова его свешивалась с шеи, будто цветок, слишком тяжелый для своего стебля. Подбородок у него намок от слюны, а на шее был повязан слюнявчик. У парты стояли костыли. Никто никогда не садился с ним рядом.

– Ты что, не слышишь, Джастин? Я говорю – встань со своего места и сядь рядом с Майклом!

В классе стояла тишина. Никто не подходил к Майклу. Если он пытался заговорить, у него получалось только мычание.

– Джастин! – настаивала миссис Тернинг. – Быстро!

Я поднялась, и ножки стула скрипнули о пол.

– Возьми с собой тетрадь и карандаши. Ты будешь сидеть с Майклом до конца года.

Я медленно прошла к парте Майкла, положила свою тетрадь рядом с ним и села на стул. Он попытался повернуть голову, чтобы посмотреть на меня, глаза у него закатились.

– Почитай своему муженьку что-нибудь, – прошептал Мэтт Даннинг.

Брайан Лоусон фыркнул.

– Класс! Все внимание сюда. Пишем: а-р-б-у-з.

Я отсела на самый дальний краешек стула и посмотрела в окно. На Удавке берега реки почти смыкались друг с другом, но вода все равно текла дальше, ее нельзя было остановить. Я слышала, как дышит Майкл, и опустила карандаш на страницу. Он пытался писать, но руки у него тряслись, ноги дергались. А я просто выводила на бумаге линии, они поднимались и опускались, я повторяла то же самое движение снова и снова.

Потом было свободное чтение с запретом на разговоры. Я выбрала книжку с грузовиком на обложке. Мужчина из передвижной библиотеки говорил: «В каждой книге есть чья-то мечта». У грузовика были серебряные крылья и четыре фары. У него было столько колес, что и не сосчитать. Над крышей поднималась антенна, чтобы водитель в дороге мог слушать последние новости. Я провела пальцем по обложке. Я мечтала о том, чтобы уехать на грузовике туда, куда только пожелаю. На ночь я бы останавливалась на обочине и включала песню «Ты мой лучший друг» Дона Уильямса. Проснувшись посреди ночи, я слышала бы все ту же песню: «Ты мой лучший друг, ты мой лучший друг», снова и снова.

Перед тем как открыть книгу, я зажмурилась. «Только бы сбылось!» Я мечтала о том, чтобы буквы стали словами, которые я смогла бы понять. Я хотела узнать, куда поедет грузовик, как долго он пробудет в дороге, что он везет, что есть у водителя в кабине. Но когда я открыла книгу, слова оказались бессмысленным набором букв. Что такое «канз»? А «осколе»? Что значит «быаклу»?

Во время обеда я села вместе с Доун и Нориной.

– От Майкла и правда воняет? – спросила Норина. Я пожала плечами, посмотрела через двор и увидела, что он сидит на скамейке, прислонив костыли к столу. – У него просто мозг не того размера, – сказала Доун. – Он не получил достаточного количества кислорода.

Мама Доун работала медсестрой в Эчуке, в ночную смену.

– Даже не верится, что тебе придется сидеть рядом с ним, Джастин, – сказала Норина, наморщив носик. – Ну, по крайней мере, он не каждый день приходит в школу, – успокоила Доун, разворачивая сэндвич. – Вполне возможно, что завтра ты будешь сидеть за партой одна. Ему иногда нужно ходить в больницу.

– Зачем? – спросила Норина.

– Они пытаются заставить его не трястись. Его привязывают к поручням, и каждый раз, когда он дергается, он теряет очки. Хочешь банан, Джастин?

– Да, – ответила я. В животе заурчало.

– Тогда стань гориллой, – сказала она.

Я присела, свесила руки вниз, почти до самой земли, и выставила вперед подбородок.

– Давай, Джастин! – подбодрила Норина.

– Ух-ху-ху! – Я стала гориллой. – Ух-ху-ху!

Доун и Норина расхохотались, откинувшись на спинки стульев и широко раскрывая рты, будто черные попугаи над участком деда. «Пиф-паф!» – и они упали на землю, подстреленные миссис Маузер.

– Держи, – сказала Норина и отдала мне банан.

Вдалеке на скамейке в одиночестве сидел Майкл, он трясся и вздрагивал и смотрел в раскрытую перед собой книгу. Его тело всегда двигалось, будто кто-то невидимый дергал его за ниточки, как марионетку.

* * *

После обеда была репетиция рождественских гимнов, которую проводила Сэбин. Она носила на шее шарф, и он свешивался у нее с плеча, словно крыло. Сквозь прозрачную ткань пробивались лучики солнца. От нее пахло мылом, а ее лицо обрамляли распущенные волосы. Когда мы пели, Сэбин подходила к нам очень близко, чтобы решить, в какую группу кого поместить – с низкими голосами или с высокими. Когда Сэбин подходила ближе, я переставала петь. Я вдыхала аромат мыла, который исходил от ее шеи с кожей сливочного цвета. Она говорила нам: «Четче!» и пела вместе с нами: «Зал украшен остролистом, фа-ла-лала-ла!»^[5] Я слышала, как рядом со мной хрипит Майкл. Когда мы пели, у него страшно напрягалось лицо, а рот раскрывался так широко, будто там, внутри, жил второй Майкл Хупер и пытался вылезти наружу.

* * *

После уроков я шла из школы вместе с Доун и Нориной.

– Давайте зайдем в пекарню, пока не пришел автобус, – предложила Норина.

– Я возьму кекс с малиновым кремом, – сказала Доун.

– А я – клубничную корзиночку, – подхватила Норина.

Мы шли по улице, и Доун с Нориной пели рождественские гимны.

– Когда в расцвете полном и плющ, и остролист, среди всей зелени лесной лишь остролист – король!^[6] Норина толкнула дверь пекарни, и прозвенел колокольчик. От запаха свежего хлеба, пирогов и сосисок в тесте рот у меня сразу наполнился слюной. Я посмотрела в сторону кухни и рядом с духовками увидела Релл. На голове у нее была белая шапочка, из-под которой выглядывали темные волосы, стянутые в хвост. Когда я вошла, она отвела взгляд.

За прилавком стояла миссис Малвейни.

– Здравствуйте, девочки, – сказала она нам, улыбаясь.

Я посмотрела на витрину. Там вилась неровная дорожка, выложенная из вишен. Доун и Норина звенели мелочью в карманах. Они всегда что-нибудь покупали. Иногда Доун отдавала мне последний кусочек.

– Что вам угодно, леди? – спросила миссис Малвейни. Ее грудь была похожа на теплую гору, накрытую фартуком в красно-белую полоску; щеки у нее розовели румянцем. Она работала тут недавно, раньше за прилавком всегда была миссис Ривз. – Что привлекло ваше внимание?

Доун выбрала себе кекс, а Норина взяла корзиночку с клубничным джемом. Мы уже собирались уйти, когда миссис Малвейни спросила:

– Ну а как насчет вашего заказа, мисс?

Меня бросило в жар. Доун и Норина посмотрели на меня – они знали, что у меня нет денег, но миссис Малвейни тут новенькая, и она об этом не знает.

Раньше она работала в сельскохозяйственном магазине, где дед покупал корм для кур; иногда он брал меня с собой, и я ждала у входа, пока он говорил с хозяином.

– Ну же, Джастин, неужели ты не хочешь корзиночку с заварным кремом? – спросила она, показав на пирожные, и улыбнулась: – Я борюсь с желанием их съесть с первой минуты, как тут оказалась.

Заварные корзиночки, украшенные сверху кусочками персика в форме сердечка, ровными рядами лежали на подносе.

Доун подошла к ней ближе, будто хотела поделиться с миссис Малвейни каким-то секретом.

– У нее нет денег.

Миссис Малвейни нахмурилась, потом облокотилась о прилавок, грудь ее, широкая и полная, уперлась в стекло.

– Знаешь, что я тебе скажу, Джастин, – сказала она, – выбери что хочешь, а я за тебя заплачу, ладно? На этой неделе я просто богачка!

Я подняла взгляд на ее доброе розовое лицо, и она подбодрила меня:

– Ну давай же. Что ты хочешь?

Я сглотнула слюну. Я не знала, что делать. Взгляд мой скользил вверх и вниз по витринам, желудок горел и урчал. Слишком много было всего: вишневые россыпи, шоколадно-бисквитные пирожные, печенье в шоколаде. Я так много раз разглядывала это богатство и хотела съесть все. Доун и Норина выжидающе смотрели на меня. Релл задерживала очередь и тоже поглядывала на меня. «Только не ребенка Донны». Но сейчас весь магазин ждал только меня.

Затем миссис Малвейни сказала:

– Давай начнем с пирожка, а с собой в пакет я тебе положу эклер, чтобы ты могла съесть его попозже. Как тебе такое?

Я кивнула. У меня перехватило дыхание.

– Отлично, значит, так и поступим.

Миссис Малвейни щипцами подцепила с нагревателя пирожок, через разрез сверху наполнила его начинкой, затем взяла с подноса с пирожными эклер. Все это она уложила в коричневые пакеты, затем передала их мне и пожала мою ладонь.

– Приятного тебе аппетита, малышка.

Доун легонько пихнула меня.

– Скажи «спасибо».

Я посмотрела на миссис Малвейни. Пакеты в руках казались тяжелыми и горячими. Я не могла ничего сказать.

Норина нахмурилась.

– Джастин, – шепнула она.

– Не трогай ее, Норина. – Миссис Малвейни улыбнулась мне. – Иди, малышка, наслаждайся каждым кусочком.

А потом мы вместе с Доун и Нориной сидели на скамье, болтали ногами и ели наши пирожки и пирожные. Я съела пирожок, затем эклер – все внутри меня ликовало. Я шла к автобусной остановке и тоже пела:

– Когда в расцвете полном и плющ, и остролист, среди всей зелени лесной лишь остролист – король!

Если бы я могла выдавить из себя хоть слово при миссис Малвейни, я бы сказала «Спасибо». «Спасибо вам огромное, миссис Малвейни!»

* * *

Я подходила к автобусу, когда увидела миссис Хупер, мать Майкла, – она спускалась вместе с ним со школьного крыльца. Майкл опирался на костыли, рюкзак висел у него за спиной. Когда они подошли к краю тротуара, он сперва опустил костыли, затем оперся на них, чтобы перенести себя к машине, потом наклонился и открыл дверь. Миссис Хупер не стала помогать ему садиться в машину. Она оставила его одного и пошла к своей стороне, а потом они уехали.

* * *

На пути домой мне было тепло и сытно. За окнами автобуса мелькали деревья с черными какаду на ветвях. На заднем сиденье автобуса расположились Уорлли, но никто из них не сказал мне ни слова. Они не знали, когда папа вернется домой, не было никакого способа узнать это заранее.

До ссоры папа дружил с их дядями. Когда мы были у них в гостях, матушка Марджи обычно называла его Красавчик Рэй и угощала яблочным пирогом. Все пили пиво, ели мясо, а вокруг стояли фургоны, каждый из них предназначался для разных семей Уорлли; они сияли зажженными лампочками и телеэкранами, из них раздавались детские голоса и музыка. Матушка Марджи отрезала папе пирог, украсила его взбитыми сливками и сказала: «Девушки не могут устоять перед Красавчиком Рэем, да, Рэй? Везет мне, что я уже старая». Стейси Уорлли сидела в раскладном кресле у костра и не отрывала взгляда от папы, следила за каждым его шагом, каждым глотком, ловила каждое его слово.

До того как Стейси Уорлли вышла замуж и сменила фамилию на Чисхолм, они с папой гуляли вместе. Однажды, когда мы были у Уорлли на барбекю, Стейси села к папе на колени. Она повернулась к нему всем телом и поцеловала его, а ее ноги обхватили его бедра, будто она была наездницей, а он лошадью. Джинсы обтягивали ее ноги так плотно, что казались бледно-голубой кожей. Потом папа и Стейси вместе поднялись и ушли в один из фургонов. Когда они вернулись к огню, матушка Марджи сказала Стейси:

– Ты же знаешь, что он заправский сердцеед, правда, Стейс? – Матушка Марджи положила руку на ногу папы, будто пытаясь удержать его в кресле. – Как он пришел – так и уйдет.

– Вот почему я никогда не выйду за него замуж, – произнесла Стейси, целуя моего папу.

– Вот почему он никогда тебя об этом и не попросит, – парировала матушка Марджи.

Релл называла Стейси шлюхой даже после того, как та вышла замуж за Брайана и сменила фамилию. Релл говорила: «„Чертова Стейси“ – эти слова можно легко написать у нее сзади на юбке». Брайан Чисхолм работал в Гуниэлле, где добывал уголь на машине высотой с пятиэтажный дом. Для нее нужна была целая команда людей. Гуниэлла находилась в Квинсленде.

Стейси нашла себе Брайана примерно в то же время, когда случилась ссора. Он сделал ей предложение, и с тех пор между ней и Рэем все было кончено. Как между дедом и япошками. «Если я когда-нибудь увижу здесь кого-нибудь из них – я достану маузер, – говорил дед курочкам. – Не волнуйтесь, я без лишних раздумий прострелю ему голову».

* * *

Автобус остановился у камня. Я шла по тропе к участку деда, задрав голову и рассматривая деревья, что нависали надо мной.

– Вот и солнце вновь встает, и бежит лесной олень, и орган о празднике поет вместе с хором в светлый день! – пела я самым высоким веткам. Завтра папа вернется домой. Я перестала петь. Язык снова нащупал дырку в зубах.

7

Над участком деда поднимался дымок. Я зашла во двор и увидела, что костер разожжен, а дед, стоя на коленях в курятнике, подтягивает проволоку ограды. Вокруг него курочки поклевывали землю.

– Настоящий ад… нелюди! И после всего, что было, за что?! – Курочки наклонили головы, слушая, как возвышается и стихает голос деда.

– Привет, дед, – сказала я.

– И тебе привет, Джасси. – Он повернулся ко мне, с губы у него свисала папироса. К его щеке пристал кусочек куриного помета, застрявший в морщинах. – А я тут ремонтирую помаленьку.

Он посмотрел на флигель, затем взял в руки грабли, прислоненные к стене, и передал их мне. Перед приездом папы дед всегда пытался подготовиться и привести в порядок двор.

Я сняла рюкзак, взяла грабли и начала скрести ими по траве, сгребая к ограде окурки, куриный помет и бутылочные пробки. Дед выгреб из курятника старую солому, сложил ее на тачку, отвез и вывалил на дальнем краю участка. Он достал лопаты из сарая рядом с курятником, и мы пошли его чистить. Потом я развязала тюк со свежей соломой, и мы разложили ее в курятнике. После этого я налила в поилки свежей воды из крана, положила яичную скорлупу в пластиковое ведро и высыпала ее в кормушку.