Текст книги "Дневник Габриеля"

Автор книги: Скотт Фрост

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

15

Габриель выбрал такой катализатор, с помощью которого можно добиться настолько высокой температуры горения, что рама автомобиля начала плавиться. Когда машина загорелась, Гаррисон и Фоули пытались добраться до дверей, но было уже слишком жарко. Они ничего не могли сделать. Суини умер за какие-то секунды, так и не поняв, что происходит. Он увидел тоненькие языки голубого пламени, пляшущие вокруг, но не успел почувствовать жара. А потом ему просто стало нечем дышать. Он умер, не успев даже сделать вдох.

Я сидела в конференц-зале в управлении полиции. На плечи мне набросили одеяло, чтобы унять озноб, колотивший меня после того, как я стояла под проливным дождем, когда пламя уже потухло. Чавес принес мне стакан чая и сэндвич в полиэтиленовой упаковке.

– Когда ты в последний раз что-то ела?

Я покачала головой. Представления не имею.

Чавес поставил еду передо мной, а сам сел напротив. За его спиной открылась дверь, и вошел Гаррисон. Было уже почти двенадцать дня. Мы потеряли несколько драгоценных часов, пока охраняли сгоревшую машину возле отеля. С каждой минутой моя девочка отдалялась от меня.

– Это я привела Габриеля к Суини.

– Ты не могла знать.

– Но должна была. Он был всего в квартале, и, возможно, Лэйси находилась с ним в машине.

Чавес посмотрел на меня, я увидела по его глазам, что ему нужно задать мне вопрос, который задавать совсем не хочется.

– Почему ты не рассказала мне содержание разговора полностью?

– С Габриелем?

Он кивнул.

– Думаю, я не хотела, чтобы вы решили, что мне нельзя доверять.

– Я не сомневаюсь в тебе, девочка, – твердо сказал Чавес.

– Как ты узнал? – Я покосилась на Гаррисона, но тот покачал головой.

Чавес не успел ответить, поскольку дверь распахнулась и вошел Хикс в сопровождении еще двух незнакомых мне агентов ФБР. Я посмотрела на Чавеса, и тот едва заметно кивнул.

– Почему Габриель поблагодарил вас, когда звонил вам в мотель? – накинулся на меня Хикс.

Я взглянула на Хикса, усевшегося на другом конце стола, и мне стало интересно, какие еще сюрпризы у него припасены.

– Вы прослушиваете мой мобильник?

Хикс извлек из кармана малюсенький кассетный плеер и нажал кнопку воспроизведения.

– Теперь вы мой партнер, лейтенант. И вы будете делать то, что я вам велю, иначе ваша дочь умрет.

Хикс выключил запись и снова сунул плеер в карман.

– Если вы слушали нас, то знаете, за что он сказал мне спасибо, – огрызнулась я.

– Да, за то, что вы привели его прямиком к последнему свидетелю, способному его опознать, который превратился в поджаренный тост. Это часть вашей сделки с Габриелем?

Чавес встал, вены на его шее вспухли от злости.

– Потише, Хикс. Вы отлично знаете, что никакой сделки не было.

– Да? А откуда нам знать, что не было других разговоров, которые мы не слышали? Какая у лейтенанта могла быть более сильная мотивация, чем жизнь ее дочери? Как можно быть уверенным?

– Я готов вверить ей свою жизнь – вот мой ответ, – сказал Чавес.

– А жизни людей на бульваре Колорадо? Их вы тоже готовы ей доверить?

– Да.

– А я не могу себе позволить такой роскоши.

– Причин убивать Суини не было, – встряла я.

Хикс недоверчиво посмотрел на меня.

– Да что вы говорите? А вы видели его останки? Определенно, они наталкивают на мысль, что какая-то причина все-таки была.

– Мы показали Суини его портрет, он никогда не видел Габриеля.

Хикс помолчал, словно взвешивал мои слова.

– И вы ему поверили?

– Да. Ему незачем было лгать.

– И как вы это поняли?

– По его лицу. Я хороший полицейский.

– Будь вы хорошим полицейским, Суини сейчас был бы жив.

Чавес сделал полшага влево и загородил меня от Хикса.

– Насколько я помню, Хикс, это вы не видели связи между похищением Лэйси и Габриелем. Думаю, вам стоит быть поосторожнее в выражениях. Дочь лейтенанта Делилло похищена сумасшедшим маньяком. И если вы еще раз проявите свое неуважение, то перестанете быть нашим гостем, и мне придется заменить эту дверь. Понимаете намек?

Они смотрели друг на друга в упор, а потом Хикс отступил на полшага и пожал плечами. Он нервно огляделся и посмотрел на меня.

Все играют с правдой – жулики, копы, мужья, жены. Все, всегда и по всем мыслимым и немыслимым поводам. Но федералы делают это особенно элегантно.

– Я не думаю, что мы действительно знаем, что там себе думает агент Хикс, – сказала я, не сводя с него взгляда. – Ведь правда, специальный агент?

– Если у вас возникло впечатление, что я не сочувствую вам из-за того, что случилось с вашей дочерью, прошу меня простить. Мы установили прослушку на вашем телефоне вчера вечером, потому что установили личность Габриеля через французскую полицию.

– Но почему вы ничего не сказали раньше?

– У меня тоже есть дочь. Я понимаю, какое давление на вас оказывается. Мне нужно было удостовериться, что Габриель не манипулирует вами. Такое уже бывало…

– Бывало?

Хикс зловеще кивнул.

– Он что, был в списке потенциальных террористов? – спросил Чавес.

– Да нет. Он был в списке разыскиваемых. – Хикс повернулся и посмотрел на меня. – Французский детектив, с которым я говорил, назвал его коллекционером. Французы обнаружили, как они сами это назвали, галерею.

– Галерею чего?

– Его жертв. Считается, что он виновен в убийстве семи человек, причем каждое убийство происходило по своему… сложному сценарию. Габриель же исчез около двух лет назад.

– Сценарию?

Хикс замялся.

– Он выдавал себя за врача, рабочего и даже за полицейского. С каждым убийством сюжет, не могу подобрать другого слова, становился все более сложным, изощренным и… жестоким. Он придумывал историю для каждого убийства. Как ребенок, играющий в игру.

– Но вы описываете не террориста, – заметила я.

Хикс покачал головой:

– Нет.

– А кого, черт побери? – спросил Чавес.

– Серийного убийцу, – прошептала я.

– Боюсь, да, – кивнул Хикс.

У меня упало сердце. Стало нечем дышать. Я поднялась, подошла к окну и открыла его. Дождь кончился. Легкий туман оседал на моих щеках, собираясь каплями, словно слезы.

– И что это значит? – уточнил Чавес.

Я повернулась и снова посмотрела на собравшихся. Глядя на Хикса, я поняла по его виду, что он так же хорошо, как и я, понимает, чтоэто значит. Когда имеешь дело с извращенной психикой террориста, то все еще можешь найти зерно здравого смысла. Но соприкасаясь с потемками души серийного убийцы, не жди ничего, кроме самых худших ночных кошмаров.

– Это значит, что преступник менее предсказуем и более опасен, чем мы думали раньше, – вздохнул Хикс.

– Он убивает людей. Не вижу разницы, – пожал плечами Чавес.

– Террористический акт задумывается как политическое заявление, его цель – нанести максимальный урон. Это дает нам возможность вычислить его действия, поскольку мы знаем его цель. Серийный убийца не имеет никакого отношения к политике. Для него убийство не есть средство достижения цели. Это сама цель.

– Зачем же он притворяется террористом?

– Потому что он сейчас играет террориста, это его величайшая роль.

– Боже, вы как будто говорите об актере, – сказал Чавес.

– В определенном смысле слова он и есть актер. Несмотря на всю свою ненормальность, ему для совершения преступлений нужно надевать на себя маску другого человека. Так делают многие серийные убийцы, но не в такой степени. Что бы там ни было с его психикой, он чувствует себя нормально, только когда играет чью-то роль.

– И убивает, – добавила я.

– Да.

– То есть вы говорите, что этот парень – просто какой-то псих, который считает, что ему за это дадут «Оскара»?

– Он не какой-то псих, он Псих с большой буквы, – сказал Хикс.

– А что вы знаете об остальных убийствах?

Хикс посмотрел на меня и замялся. Я поняла, что сейчас верх в нем взял родитель.

– Вы, правда, хотите знать?

– Он похитил мою дочь, чтобы добраться до меня. Чем больше я буду знать, тем лучше.

Хикс повернулся к одному из агентов, и тот протянул ему открытую папку.

– В девяносто восьмом он выдавал себя за врача в одной из больниц в Париже. Две ночи подряд он совершал обходы, делая вид, что состоит в штате. Один пациент, который общался с ним и выжил, утверждает, что это лучший доктор из всех, кто его когда-либо лечил. Даже несколько медсестер подумали, что таких врачей должно быть побольше.

На вторую ночь своего «дежурства» он связал троих пациентов, вставил им кляп в горло и оперировал их, как вы понимаете, без наркоза. Патологоанатомы, производившие вскрытие жертв, пришли к выводу, что, скорее всего, несчастные большую часть времени были живы.

Хикс вытащил фотографию с места преступления и положил ее на стол.

– Матерь божья, – прошептал Чавес.

– Я мог бы показать вам еще фотографии, но остальные так же ужасны, как эта.

Я бросила взгляд на фотографию и отвернулась. Слишком легко мое воображение рисовало лицо моей дочери на подобном снимке, и мне не нужно было этого видеть. Я снова отошла к окну и посмотрела на тусклую серую улицу.

– Мы не знаем подробностей по всем убийствам, – продолжил Хикс, – но, по-видимому, их роднит общая черта – преступник демонстрирует немалое мастерство и незаурядные знания вне зависимости от того, какую роль играет. Когда он играет копа, то это самый лучший коп из всех. Он даже кого-то арестовал. А когда он был рабочим, то его характеризовали как самого лучшего плотника.

– А теперь он террорист, – сказала я, все еще глядя на город. – И мастер по изготовлению бомб.

– Именно, – кивнул Хикс.

Я отвернулась от окна.

– Когда он изображал плотника, то он использовал специфические для этой профессии орудия труда?

Хикс мрачно кивнул:

– Да, восстанавливал какой-то дом.

В комнате воцарилась мертвая тишина, словно слова не могли больше адекватно выразить наши чувства. Казалось, я физически ощущаю груз полученной информации на своих плечах, словно на меня набросили какое-то покрывало. Внутри меня вихрем крутилась паника, пытаясь набрать силу и обрести форму. Я думала, что понимаю, с чем столкнулась. Думала, что знаю, кто похитил мою девочку и с кем мне придется сражаться. Но теперь стало ясно, что я ровным счетом ничего не знала.

Все, что можно сделать в такой ситуации, просто быть копом и делать свое дело.

– У вас есть его фотография? – спросила я.

– Нет, у французской полиции есть только его портрет, удивительно похожий на наш.

– Но нет никаких сомнений, что речь идет об одном и том же человеке?

– Боюсь, что нет. Это он. Единственное отличие – они считают, что он француз, а по словам нашего свидетеля Филиппа, Габриель американец.

– И кто же он на самом деле?

– Филипп сказал, что Габриель только что вернулся из Европы. И нам кажется, что так оно и есть. Но кем бы он ни был, ясно одно – Габриель может стать кем угодно, тем, кем сам захочет.

– Мне нужен доступ к документам французской полиции.

– Копии всех полученных нами материалов будут на вашем столе.

– Вы сказали, что один из пациентов выжил.

Хикс быстро просмотрел содержимое папки.

– Да, мужчина. По его словам и был составлен портрет преступника.

Фраза повисла в воздухе, требуя к себе внимания. Почему Габриель оставил в живых человека, побывавшего у него в руках? Тот же вопрос я задавала и о Филиппе. Почему Габриель не убил его? Но существование еще одного выжившего свидетеля дало мне ответ.

– То, что Филипп выжил, это, скорее всего, не просто совпадение.

– Думаю, вы правы.

– Что это, черт побери, значит? – спросил Чавес.

– Он хочет, чтобы мы знали, что это он, – объяснила я.

– Не понимаю, – покачал головой Чавес.

– В некотором смысле, сознательно или нет, но Габриелю неинтересно совершать преступления, если публика не будет знать, что это он. Он жаждет внимания так же сильно, как и жестокости.

– Ему нужна оценка, – добавил Хикс.

– Как и любому другому актеру, – сказала я, словно речь шла о любительской постановке Шекспира.

Гаррисон подошел ко мне и тоже выглянул в окно. Где-то внизу проревел автомобильный гудок. Мимо окна промчалась стайка зеленых попугайчиков, этакое расплывчатое пятно крыльев и пронзительных криков. Судя по их голосам, они преодолели притяжение земли только от отчаяния.

– Я знала, что есть миллион вещей, которые я не понимаю как мать. Я в этом смысле бестолковая, как говорит Лэйси. Но, по крайней мере, я считала, что все знаю о том, как быть полицейским, – тихо сказала я. – Но все предположения, которые мы делали до сих пор касательно Габриеля, оказались неверными. Я ошибалась везде и всюду.

Гаррисон посмотрел вниз, на прохожих, беззаботно шагающих по тротуарам и пребывающих в счастливом неведении об ужасе, творившемся в их городе.

– Нет, вы не ошиблись, – возразил он. – Просто некоторые вещи нам не дано знать. Никому не дано.

Я несколько секунд рассматривала улицу внизу. Я четко ощущала присутствие Габриеля, словно чья-то рука гладила меня по шее.

– Возможно, он прямо сейчас за нами наблюдает. Но даже если нет, он заставляет нас так думать. Интересно, что хуже?

Гаррисон покачал головой:

– Он хорошо изучил свою роль.

Я ощутила, как все мыслимые эмоции и чувства водят хороводы в моей душе. Злость, страх, паника, разочарование и, что самое ужасное, безысходность. Понимала я это или нет, но Лэйси всегда была для меня неким определяющим фактором. Уберите мать, и останется только коп, но этого недостаточно. Я чувствовала, как дочка ускользает от меня, но если я потеряю ее, то лишусь и части себя. Я отвернулась от окна, подошла к столу и села напротив Хикса.

– Как вы считаете, что эти новые сведения значат для моей дочери?

– Ты действительно хочешь поговорить об этом, Алекс? – спросил меня Чавес тоном заботливого отца, старающегося оградить своего ребенка от неприятностей.

– Я просто не могу обойти эту тему… не могу и все.

Хикс сделал долгий глубокий вдох, чтобы выиграть время и обдумать ответ.

– Он использовал девочку как козырь, а это значит, велика вероятность, что она все еще жива и является неотъемлемой частью этого… спектакля.

– Что произойдет, если мы отменим парад? – спросил Чавес.

– Он убьет мою дочь и выберет другую цель, и тогда мы уже никак не сможем его остановить.

– Согласен, – кивнул Хикс.

Я несколько секунд разглядывала папку и размышляла, что же упустила.

– А среди его жертв были женщины?

– Нет.

– Тогда зачем он похитил мою дочь? Большинство серийных убийц страдают от сексуальных расстройств. Для них убийства – это власть над тем, что в их извращенном понимании представляет жертва. Если он все время убивал исключительно мужчин, то значит, желание, которое он утоляет во время убийства, можно удовлетворить, только убив мужчину, но тогда зачем ему Лэйси?

– Чтобы воздействовать на вас.

Хикс говорил о той сделке, которую, как считал Габриель, он со мной заключил. Я могла спасти жизнь своей дочери или незнакомого мне человека.

– Но почему? Я же женщина, значит, уже не то.

– Возможно, вы с Лэйси и не должны быть жертвами, возможно, он задумал что-то другое.

– И что это, черт побери? – спросил Чавес.

Мое сердце забилоськак бешеное, и я медленно вдохнула, чтобы успокоиться.

– Он хочет, чтобы мы довели его представление до логического конца.

Я взглянула на Хикса, и тот кивнул.

– Серийное убийство, показанное в прямом эфире и замаскированное под террористический акт. А мы с Лэйси каким-то образом будем в этом участвовать.

В комнате повисло тягостное молчание.

– Этого не произойдет, – твердо сказал Хикс. – Мы и раньше принимали все необходимые меры безопасности, а в этот раз сделаем даже больше. Мы знаем, как он выглядит, и не допустим, чтобы какой-то объект, в котором может быть спрятана бомба, приблизился к бульвару, где пойдет процессия, особенно к первым двум кварталам, откуда ведется трансляция.

– Может, завтра будет дождь, и все останутся дома, – сказал Чавес.

Хикс покачал головой:

– Нет, к полуночи небо прояснится, и шторм уйдет на восток. Завтра будет отличная погода.

– Прямо как на картинке, – тихо сказала я. – А что с теми телефонами, с которых он мне звонил?

– Оба раза с разных, причем и тот, и другой были украдены. Толку мало.

– Так что же мы будем делать в ближайшие двадцать часов? – спросил Чавес.

– У нас есть только две зацепки, – начал Хикс.

Я закончила за него:

– Во-первых, он собирается использовать меня, а во-вторых, нам известно, что он не намерен убивать себя.

– Откуда ты это знаешь? – спросил Чавес.

– Серийные убийцы не склонны к самоубийствам. На самом деле они обычно боятся умереть. И пока их не поймают, они будут делать все, лишь бы выжить. Но есть и еще одна возможность, – сказала я с неохотой, словно слова вылетали из моего рта вопреки моей воле. – Неважно, что мы уже узнали о предыдущих преступлениях Габриеля или о том, что с ним сделали отец, мать, сосед или еще кто-то, что и послужило причиной отклонений, но есть одна вещь, которая все это перечеркивает.

– И что это? – уточнил Чавес.

Я посмотрела на Гаррисона и по его глазам поняла, что он знает, что я сейчас скажу.

– Все это неважно, если он шагнул на новый уровень, меняясь с каждым новым преступлением.

И тут зазвонил мобильник. Все начали хлопать себя по карманам, а потом посмотрели на телефон у меня в руке.

– Если это Габриель, то не говорите ему, что мы установили его личность. Если у вашей дочки и есть какие-то шансы, то мы сможем воспользоваться ими, только продолжая спектакль.

Я кивнула, сделала глубокий вдох, чтобы собраться, и ответила:

– Делилло.

– Лейтенант, вам понравился костер?

Габриель говорил все тем же бесстрастным голосом, который мог принадлежать либо человеку, четко взвешивающему все свои действия, либо безумцу. Но в обоих случаях результат тот же. У меня возникло чувство, что меня только что окунули в прорубь.

Я обвела взглядом всех присутствующих и кивнула.

– Не нужно было этого делать, Суини не мог тебя опознать.

– Всегда нужно быть осторожным.

– Но он не должен был умирать.

Габриель засмеялся, если можно назвать эти звуки смехом. Они вырывались из тех уголков его души, где хранились самые безумные идеи и мечты.

– Все должны умереть.

– Почему?

– Потому что вы слабы и вас нужно наказать.

– Я хочу поговорить с моей дочерью.

– Нет, нет, – сказал он тоном рассерженного отца. – Лучше скажи ФБР, что они просто сопливые ребятишки и я исправил все свои ошибки.

Он повесил трубку. Во мне поднималась волна злобы, и я с трудом удержалась, чтобы не стукнуть телефоном об стол.

– Что он сказал? – спросил Хикс.

Я быстро воспроизвела слова Габриеля в голове, пытаясь расшифровать их значение.

– Он сказал, что исправил все свои ошибки.

– А что, черт побери, он имел в виду? – спросил Чавес.

Я посмотрела на Гаррисона.

– Какие еще ошибки?

– Убил Суини, наверстав упущенное.

– «Ошибки». Во множественном числе. Какая вторая?

– Если Габриель намекает на что-то, неизвестное нам, тогда для нас эта фраза бессмысленна.

– Нет, в этом случае он не стал бы мне ее говорить. Он хочет от нас реакции. Хвастается. Значит, совершил что-то еще.

Гаррисон покопался в памяти, отматывая назад кровавые события последних сорока часов.

– Трэйвер, можно ли считать ошибкой то, что он выжил?

Я покачала головой. Габриелю плевать на Трэйвера. Бомба в бунгало сработала. Та ошибка произошла не по вине Габриеля, просто Трэйвер взял и вошел в дверь вместо Суини. Нет, он «исправил» что-то другое.

– Только двое свидетелей могут опознать Габриеля. Но он говорил не о Лэйси, поскольку в случае ее смерти лишился бы власти надо мной. Остается Филипп Жэне.

– Но если мы правы насчет Филиппа, то Габриель оставил его в живых, чтобы у нас было описание его внешности, – сказал Гаррисон.

Что же мы упускаем? Логика, за которую мы так упорно цеплялись в наших рассуждениях, была правильной, но я упускала нечто, написанное мелким шрифтом. Я посмотрела на Гаррисона.

– Что ты сказал о причинах его поступка?

– Он хотел, чтобы у нас было описание…

– Ага, вот оно.

– Что «оно»? – уточнил Чавес.

– Габриель хотел, чтобы у нас было описание, и Филипп дал его нам.

– И что? – спросил Хикс.

– А то. Теперь Габриелю припишут все его преступления, он – само воплощение зла.

Хикс кивнул.

– Но взять на себя преступления и оставить в живых свидетеля, который может тебя опознать, – это две большие разницы. Филипп и Лэйси – единственные, кто знает его в лицо и может опознать. Мы знаем, что на мою дочку у него другие виды. Остается только Филипп. – Я повернулась к Хиксу: – Где вы его держите?

– Филипп на нашей явочной квартире в долине, где мы селим свидетелей, находящихся под нашей защитой. Его охраняют наши ребята, так что он в безопасности.

– Габриель сказал, что ФБР – сопливые ребятишки, почему?

– Нет, он не мог обнаружить Филиппа, так что там все в порядке.

– Но Суини-то он обнаружил.

– Это невозможно…

– Хикс, Габриель похож на восьмиклассника с коэффициентом умственных способностей двести. Он думает, что все остальные ученики собрались лишь для его удовольствия, чтобы играть с ними и мучить как лабораторных крыс. А учителя немногим лучше деревенских дурачков, и ими можно манипулировать и выводить из себя, чтобы получить то, что он хочет. Вы же видели, на что он способен. Габриель убивает, потому что это доставляет ему удовольствие. Он доказал, что может перевоплощаться в кого угодно и во что угодно. Какие вам еще нужны доказательства, чтобы понять, что он оставил нас далеко позади.

Мы несколько секунд смотрели друг на друга.

– Так вы уверены, что с Филиппом все в порядке?

Стальная решимость во взгляде Хикса смягчилась. Он молча кивнул, достал мобильник и набрал номер.

– Это Хикс. Я хочу поговорить с Филиппом. Да, приведите его… постучите и разбудите. Да, немедленно.

Я пошла к окну, чтобы сделать глоток свежего воздуха.

– Что?! – спросил Хикс таким тоном, словно не расслышал собеседника. Я повернулась и увидела, что его упрямая самоуверенность улетучилась. А взгляд стал как у человека, которому только что объявили, что у него рак.

– О боже, – прошептала я одними губами.

– Не входить! Опечатать помещение! – заорал Хикс в трубку. – Дождитесь отряд по обезвреживанию бомб. Да, мать твою, ты правильно меня понял! Ждите!

Хикс стоял, не двигаясь, не в состоянии переварить услышанное, а потом заговорил, избегая смотреть нам в глаза.

– Дверь в комнату Филиппа заперта. Один из агентов вышел на улицу и обнаружил открытое окно. Через щель в занавеске он частично разглядел кровать. На ней следы крови.

Он посмотрел на меня с изумлением. Это был взгляд ребенка, который только что увидел что-то невообразимое, что лежит за пределами его понимания.

– Филипп исчез.