Текст книги "Дневник Габриеля"

Автор книги: Скотт Фрост

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

– Мы с Гаррисоном проверим эту версию, – сказала я.

Чавес покачал головой:

– Я в твоем распоряжении.

26

Гаррисон повернул на Марипоса-стрит и съехал на обочину. Почти на самой вершине холма, слева, располагался мой дом, увитый плющом и ледяником. На улице перед домом стоял пустой автомобиль без полицейской символики, принадлежащий офицеру, который не брал трубку.

– Хм, я был не прав, его нет в машине, – заметил Гаррисон.

Он посмотрел на меня:

– Газета все еще лежит на подъездной дорожке.

Чавес рассмотрел фасад дома в бинокль.

– На всех окнах занавески задернуты.

– Я их не задергивала.

Я уставилась на дом, пытаясь узнать в нем место, где я зачала ребенка, куда принесла доченьку из роддома, но не могла Он стал чужим. Нет, мой дом не может быть таким – с фальшивыми ставнями, выкрашенный в желтый свет, с чахлыми розочками, которые я высадила, когда по ошибке пыталась выдать себя за нормальную мать. Все было как обычно в последние восемнадцать лет. Но эта обычность пугала еще больше. Внутри из-под кровати выбрался монстр, который прячется в кошмарах каждого ребенка.

– Через две минуты мы должны услышать, как четыре самолета F-15 пролетят над зрителями парада, – сказал Чавес. – После этого первый оркестр вывернет из-за угла, и начнется шествие, и сотни тысяч людей будут веселиться.

Я почувствовала, как время ускорило бег, мне хотелось притормозить его, перевести дыхание, но, увы, остановить время не в моей власти.

– Четыре минуты, – сказала я, как будто мне нужно было услышать эти слова, чтобы поверить в них.

– Как ты хочешь войти? – спросил шеф.

– В гараже есть дверь. Габриель не услышит нас изнутри. Он или в комнате Лэйси, или в моей. Скорее всего, в дочкиной.

Я бросила взгляд на детектор движений, прикрепленный к груди.

– На каком расстоянии я должна находиться, чтобы никто… – Я не закончила.

– Если взрыв произойдет на улице, на открытом пространстве, то серьезно ранены будут все, оказавшиеся в радиусе трех метров. Но в помещении все иначе. Опасность увеличивается, поскольку взрывная волна сметает все на своем пути, и вас может ранить летящим предметом.

Я вспомнила Дэйва, исчезнувшего в клубах дыма в бунгало Суини.

– Осколками стекла или выбитой дверью.

У Гаррисона было такое выражение лица, которое можно видеть на похоронах, когда впервые ощущаешь, что близкого тебе человека больше нет.

– Любой предмет становится оружием: ложка, ручка, кофейная чашка… короче, всё.

Я посмотрела на часы, которые теперь тоже превратились в оружие. Я потеребила ремешок, пытаясь снять их, но большая мясистая ладонь Чавеса мягко сжала мое запястье. Его глаза встретились с моими, и в них читалась та же уверенность, как и в тот день, когда Чавес объявил мне, что я назначена руководителем убойного отдела.

– Пожалуйста, не делай этого, – тихо сказал Чавес.

Вдалеке еле слышный рев моторов F-15 нарастал, как приближающийся шторм, угрожающий смести все на своем пути. Я оставила в покое часы и потянулась к руке Чавеса, но не смогла дотронуться до нее.

– Три метра, – мысленно напомнила я себе и отдернула руку. Я больше не являюсь частью этого мира, даже видавшего виды мира копов. И никакие слова и дела не могли меня убедить в обратном.

– Он позвонит, – сказала я.

Чавес заметил, как я отдернула руку, и с грустью кивнул, словно ощутил пропасть, разверзшуюся между нами.

– Офицер Джеймс вызвалась пройти вместо тебя по Колорадо.

– Как только он позвонит, мы проникнем в дом.

Гаррисон проехал немного вперед. Когда мы миновали третий дом справа, оттуда выползла за утренней газетой риэлторша, с которой у моего мужа была интрижка, в голубом халате и желтых тапочках. Бледная как смерть, она щурилась на свет, словно ее мучило похмелье. Она посмотрела в нашу сторону, но тут же отвернулась, увидев меня. Обычное дело с тех пор, как я узнала об измене мужа. Мне бы хотелось думать, что она ведет так себя потому, что чувствует свою вину, или, еще лучше, стыд. Но на самом деле я считала, что ей просто хочется притвориться, что ничего не было. Что ж, ей же хуже.

Ничто рядом с домом не намекало на события, которые, возможно, разворачивались внутри. С таким же успехом можно было стоять перед любым другим домом в нашем квартале. Да, все они разные, но ровно настолько, чтобы отлично сочетаться друг с другом. Одноэтажное ранчо с тремя спальнями рядом с домом с четырьмя спальнями, расположенным по соседству с двухэтажным зданием. И все вместе они принадлежали, казалось, такому далекому прошлому, вызывали чувство общности с коллективом, которого больше не существовало для меня.

Гаррисон повернул за угол и остановился рядом с соседним домом. Мы вышли из машины, вытащили пистолеты и, опустив их, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, двинулись через лужайки к гаражу.

Из долины внизу донесся рев реактивных двигателей самолетов, пролетавших над парадом, который нарастал как гром, пока стекла в соседних домах не задрожали. Я перешагнула через заборчик, который обозначал границы моей собственности, одним глазом поглядывая на забор, а вторым – на дрожащую жидкость в детекторе движений. Еще четыре шага по лужайке, и мы уже стоим, прижавшись спиной к стене гаража.

Я тяжело дышала, словно только что пробежала милю. Сердце глухо колотилось об оставшийся кирпичик взрывчатки на груди. Я сделала два глубоких вдоха, а потом посмотрела на припорошенные снегом верхушки гор в полутора тысячах метрах над нами.

– Стояло прекрасное утро, – прошептала я.

Гаррисон повернулся ко мне, не понимая, к чему это я.

– Кажется, всегда говорят об утре в день катастрофы.

Гаррисон несколько секунд смотрел на меня, а потом его взгляд скользнул к какой-то далекой точке за горизонтом.

– Не всегда. Иногда идет дождь, – тихо ответил он.

Звук двигателей достиг наивысшего уровня, а потом постепенно стих, оставляя после себя неприятную тишину. Ни птичьих трелей, ни шума автомобилей, ни музыки, ни даже гомона девяти миллионов жизней в городе, раскинувшемся внизу. Я вытащила ключ и молча вставила его в замок.

– Я пойду первой, – сказала я.

Чавес покачал головой:

– Ни за что.

– Если мы застанем Габриеля врасплох и он увидит меня, то не решится ничего предпринимать, поскольку на мне бомба.

Чавес посмотрел на меня с сомнением:

– Самое ужасное для него – утратить власть, а тут его жертва поменялась с ним ролями.

– Ты.

Я кивнула.

– Но это будет лишь минутное превосходство, не больше. Позаботься о Лэйси. – Я посмотрела на Гаррисона. – Вы оба… что бы ни случилось.

Они скрепя сердце согласились. Я вытащила телефон из кармана, а Чавес тем временем набрал номер Джеймс, которая тут же ответила. Они обменялись несколькими словами, после чего Чавес повернулся ко мне.

– Меньше минуты до начала.

Мой желудок завязался узлом. Я попробовала сделать глубокий вдох, но, казалось, легкие отказываются принимать свежий воздух. Я посмотрела на детектор движений и провода, обвивавшие мою грудь. Мне казалось, что каждый вздох, который я делаю, каждый шаг я у кого-то одолжила. Я еще раз взглянула на горы и заметила оленя, неподвижно стоявшего на лужайке через дорогу. Полоса высохшей крови тянулась по спине к задней левой ноге, по-видимому сломанной, когда его сбила машина. В его взгляде было что-то знакомое – именно это выражение я увидела бы сейчас, посмотрев на свое отражение. Я закрыла глаза, и мне удалось вдохнуть, а когда я подняла голову, оленя уже не было.

– У нас будет совсем мало времени, – решительно сказала я. – Как только Джеймс побежит, а взрыва не последует, Габриель убьет Лэйси.

И тут, словно по команде, телефон в моей руке зазвонил.

– Да пошел он, – прошептала я.

Я подождала шесть гудков, а потом ответила.

– Ну что, готова, лейтенант? – спросил Габриель.

Я медленно повернула ключ в замке.

– Да, я на месте.

– Слышишь музыку?

– Музыку?

Чавес спросил Джеймс, слышит ли она музыку, а потом посмотрел на меня и кивнул.

– Только начинается.

Я открыла дверь и заглянула в гараж. Внутри витали знакомые «ароматы» – сладковатый запах садовых инструментов, едкий – мусора.

– Здесь стреляли, – прошептала я.

Через пару секунд глаза привыкли к темноте, и я увидела машину полицейского по найму, припаркованную на месте дочкиной «хонды». Я, не опуская пистолета, осмотрела весь гараж. Пусто.

– Я хочу поговорить с дочкой.

– Успеется.

Дверь напротив была приоткрыта на несколько сантиметров, от нее тянулся тонкий, как лезвие, лучик света, разрезающий темноту. Я обогнула патрульную машину, а Гаррисон и Чавес заняли позицию по обе стороны двери. Изнутри доносился приглушенный звук работающего телевизора.

– А какую песню сейчас исполняют, лейтенант? – экзаменовал меня Габриель.

Я помнила ее и так, потому что она повторялась из года в год.

– Гимн морских пехотинцев.

– Вытяни руку с телефоном, я тоже хочу послушать.

Я прикрыла трубку рукой.

– Скажите Джеймс, чтобы она направила телефон к музыке.

Чавес проинструктировал ее, а потом поднес свой телефон к моему. Я слышала тихие звуки оркестра. Я прижала свой телефон к динамику трубки Чавеса, но ненадолго, чтобы Габриель не успел понять, что что-то не так.

– Доволен?

Молчание.

– Что еще ты хочешь?

Ответа не последовало. Я посмотрела на Чавеса и покачала головой.

– Не уверена, что он купился.

Я взялась за ручку двери, ведущей на кухню, и тут заметила вытекающий из-под нее тонкий ручеек крови, не шире карандаша. Он собирался в крошечную лужицу на пороге и капал на первую ступеньку. Сердце заколотилось где-то в горле. Не может быть, нет, не может быть. Я распахнула дверь, ожидая тут же встретить отпор, но за дверью никого не было.

– Так что же мне делать? – снова сказала я в трубку.

Но ответа не последовало, слышен был лишь тихий звук оркестровой музыки по телевизору.

Я вошла на кухню и увидела подошву ботинка, преградившую мне путь. Молоденький офицер в форме, тот самый, который не отвечал на звонки, лежал на спине, неуклюже подвернув под себя ногу, его глаза безжизненно уставились на потолок. Над правой бровью небольшое пулевое отверстие, меньше десятицентовой монетки. Проверять пульс необходимости не было. Думаю, он даже не успел увидеть лица своего убийцы. Ему наскучило охранять пустой дом, и, услышав звук открывающейся гаражной двери, он вышел посмотреть, что там такое. Возможно, он и увидел вспышку, но не больше. Не слышал ни звука выстрела, убившего его, не понял, что произошло. Я узнала в нем молодого офицера по фамилии Бейкер, который первым приехал по вызову в цветочный магазин Брима. Паренек, который любил говорить заумными фразами, словно выступал в ток-шоу.

Чавес подошел ко мне и, не веря своим глазам, уставился на тело. За все годы, пока он возглавлял полицию Пасадены, Чавес потерял всего одного копа, и теперь, когда он смотрел на второго, в его глазах читалась глубокая печаль. Его плечи опустились, он закрыл глаза и перекрестился.

Я осмотрела помещение и увидела, что одна из горелок плиты включена, пламя поблескивало в полутьме, ничего не согревая, а шипение газа звучало, как предупреждение змеи, свернувшейся тугим клубком перед атакой.

Я несколько секунд смотрела на пламя, а потом заглянула в гостиную и столовую. Пройдя мимо тела, я подошла к границе кафельного пола. Тусклый свет пробивался через занавески в гостиной. Но вместо утреннего тепла, которое я всегда ощущала в этой комнате, в ней царила совсем другая атмосфера – жестокость превратила ее в сюр. Казалось, тусклый свет задуман для того, чтобы затягивать меня в сети зла, а мебель в комнате – всего лишь бутафория, обнажающая истинную цель дома. Ко мне подошел Гаррисон. Его зрачки расширились от выброса адреналина, а на висках выступили капли пота.

– Мне это не нравится, – сказал он.

Мой взгляд скользнул по стульям с высокой спинкой и цветастому футону в другой конец темного коридора, откуда доносился тихий звук телевизора. Я знала все в этой комнате, но возникло ощущение, что я здесь впервые.

– Тебе кажется, что это ловушка, – прошептала я.

Я уже видела такое в чужих домах, в чужих кухнях и спальнях. В глазах избитых женщин, для которых собственный дом стал кошмаром, откуда приходилось бежать.

– Иди по Колорадо, – велел мне Габриель.

Я посмотрела на Чавеса, сидевшего на корточках рядом с телом Бейкера, он вскинул голову и поднялся. Я кивнула.

– Давайте.

Он отдал распоряжение Джеймс. Я сделала вдох и покрепче сжала пистолет.

– Иду.

Я ступила на ковер в столовой и оглянулась посмотреть на кухню. Чавес не сводил глаз с голубого пламени горелки.

– Я хочу, чтобы ты кое-что услышала, – сказал Габриель.

– Что?

– Как умрет твоя дочь!

– Нет!

– Беги!

Я повернулась к Чавесу, который протянул руку, чтобы выключить горелку.

– Скажите Джеймс, – быстро бросила я.

Чавес выключил плиту, раздался щелчок, и голубое пламя исчезло.

Когда я прошла в столовую, Чавес двинулся за мной, но остановился и посмотрел на плиту, как будто что-то услышал. Гаррисон поднял руку, а потом начал трясти головой. А я услышала крик боли из другого конца коридора.

– Нет, мамочка! – визжала Лэйси.

Гаррисон поспешил обратно к Чавесу, на что-то указывая и качая головой:

– Нет, нет, нет.

– О, господи, – удивленно пробормотал Чавес.

Он повернулся ко мне. А потом кухня исчезла во вспышке, поглотившей Чавеса в ослепительно-белом свете. Гаррисон взлетел на воздух, а потом рухнул на стулья в столовой. Я инстинктивно попыталась увернуться, когда голубые пальцы горящего газа коснулись моего лица, как знойный ветер Санта-Ана, обжигая глаза, как будто я уставилась на солнце без защитных очков. Единственный звук, который я слышала, – это грохот тарелок, падающих из буфета и разбивающихся об пол, они напоминали капли проливного дождя.

Я уронила телефон и прикрыла детектор движений, чтобы защитить его от летящих обломков, но тут все кончилось. Я слышала, как Гаррисон ворочается на полу, пытаясь высвободиться из-под упавших стульев. Он двигался так, словно попал в паутину. Мелкая пыль летела из кухни и укутывала все, словно снег.

Я стояла на коленях, хотя и не помнила падения. Я посмотрела на детектор движений на груди, но видела только размытый диск тусклого света, словно мне набросили на глаза плотную сетку. Деталей я не различала. Не видела детектора движений. Даже свою руку не видела. Периферийным зрением я могла разглядеть какие-то цветные пятна, но прямо перед собой… картинки в центре не существовали, только серая клякса.

Дотронувшись до детектора движения, я нащупала трещину и ждала новую вспышку, после которой все вокруг меня канет в вечность, но ничего не произошло. По моей щеке стекала струйка крови, я провела пальцем и обнаружила, что она бежит из того уха, которым я повернулась к взрыву.

Я посмотрела туда, где только что видела Гаррисона, ворочающегося среди стульев.

– Я ничего не вижу, – пробормотала я, хотя не слышала своего голоса.

Если Гаррисон и ответил, то я не услышала.

Я с трудом поднялась на ноги, потом повернулась и посмотрела в коридор. Он казался пещерой, спуском в шахту. Я видела только темный круг с ореолом тусклого света вокруг него.

Что-то шелохнулось.

– Я буду стрелять, – заорала я, поднимая пистолет.

Было такое ощущение, что темнота пульсирует, но никто не показывался из нее.

Я попыталась вспомнить, как выглядит наш коридор. Так, двенадцать ступенек. Я сделала первый шаг. Ноги начали подгибаться, но я удержалась. Пистолет казался невозможно тяжелым, и рука стала подрагивать, когда я пыталась прицелиться в темноту перед своими глазами.

Еще один шаг, еще один. Я поскальзывалась на каких-то обломках на полу, и тяжесть жилета на моих плечах тянула меня назад, пока я не восстанавливала равновесие.

Я взяла пистолет обеими руками и пошла по коридору вдоль стены, глядя в темноту.

Вдох, еще один.

Я подошла к ванной и открыла дверь. Боковым зрением я видела расплывчатое бледно-желтое пятно – занавеска Казалось, она висит прямо в воздухе. Я водила пистолетом туда-сюда, а свободной рукой ощупывала пространство перед собой, которого не видела.

В ванной никого не было.

Отвернувшись, я нацелила пистолет на комнату Лэйси. Мне была видна лишь размытая линия света под дверью. Возможно, это свет от телевизора. Я тянула руку, пока не нащупала ручку, а потом изо всех сил распахнула дверь. В центре комнаты передо мной возникло голубое свечение от экрана. Я водила пистолетом из стороны в сторону, пытаясь сфокусировать боковое зрение. Ничто не двигалось. В дочкиной спальне царила тишина, но я не знала, чем она объясняется – тем, что я ничего не слышу, или тем, что внутри ничего нет. Я сделала еще один шаг, и моя нога обо что-то зацепилась. Сердце бешено заколотилось.

– Лэйси, – прошептала я. Упав на колени, чтобы не поменять угол жидкости внутри детектора, я начала шарить по полу, пока мои руки не нащупали препятствие. Тафта. Платье с конкурса. Я подняла его, словно могла защитить свою девочку, собирая ее вещи, но остановилась и позволила платью выскользнуть из рук.

Я вышла из дочкиной комнаты и двинулась по направлению к своей, расположенной в конце коридора. На стене справа развешаны семейные фотографии. Я считала их, дотрагиваясь одной рукой, а второй сжимала пистолет, с каждым шагом погружаясь все дальше в семейную историю. Кровь вытекала из уха и капала на блузку. Пот смешивался с крошечными частичками пыли и щипал глаза. Казалось, коридор уплывал от меня, тонул в беспросветной мгле.

Я попробовала нащупать дверь, но она исчезла в темноте, словно ее отрезали. Я прижалась к стене и постаралась вытереть глаза от пота и пыли, но это не помогло.

Дыши. Сделай вдох и иди.

Спиной я чувствовала рамку от фотографии. По форме я догадалась, что это снимок маленькой Лэйси, сидящей на плечах у отца.

Я слышала, как глухо колотится сердце, его стук напоминал удары кулака об стену. Я потрогала детектор и почувствовала через него вибрацию сердца, словно кто-то зажег запал.

– Я все еще здесь, сукин сын, – прошептала я.

Казалось, что-то мелькнуло в темноте в нескольких сантиметрах от моего лица. Я чиркнула дулом пистолета. Все равно что целиться сквозь чернила. Пусто.

Я провела рукой по стене, пока не добралась до дверной коробки, а потом и до ручки. Сколько времени прошло? Тридцать секунд? Минута? Слишком много.

Одним движением я повернула ручку и бросилась в темноту перед собой. Дверь распахнулась, и впереди замаячило расплывчатое пятно света. Я видела вместо своей спальни бледно-серый квадрат с ореолом света по краям. Я озиралась по сторонам, не опуская пистолета, в поисках хоть какого-то намека на движение, на свет, на все, что угодно, что подскажет мне, где Габриель.

– Лэйси! – заорала я.

Услышав чей-то голос, я повернулась направо. В паре метров от меня включился телевизор.

– Лэйси, где ты?

За моей спиной раздался сдавленный плач. Я повернулась и пошла на звук, вытянув руку, чтобы найти то, чего не видят глаза. Шаг, другой, но рука ничего не нащупывала.

– Лэйси, подай голос, если можешь.

Еле слышный крик пытался пробиться через кляп.

– Лэйси, попробуй еще раз.

В этот раз звук был еще тише.

Я сделала еще один шаг и тут почувствовала на своей шее чье-то теплое дыхание. Резко повернувшись, я нацелила пистолет на мутное серое пятно передо мной.

– Я знаю, кто ты, Габриель, или ты предпочитаешь, чтобы я называла тебя Филиппом? Сдавайся. Дом будет окружен в считанные минуты.

Что-то мелькнуло справа, и я нажала курок. Телевизор взорвался и окатил меня осколками и горячим воздухом.

Я отпрянула, направив пистолет влево.

– Гаррисон! – завопила я.

Мимо меня проплыл запах дешевого одеколона Габриеля, я стремительно развернулась, но ничего не увидела.

Его пальцы скользнули по моей щеке.

Я снова начала поворачиваться, но уже знала, что опоздаю. Я повернулась не в ту сторону. Габриель стоял за моей спиной, его холодная ладонь сжималась вокруг моего горла, а второй он схватил мою руку с пистолетом.

– А ты так и не выбрала, – прошептал он мне на ухо.

Его рука еще крепче схватила меня за горло, я ощутила, как ногти впиваются в кожу.

– Интересно, правду ли говорят о слепоте? Все остальные чувства обострились? Чем пахнет страх? Одиноко ли в темноте?

– Отправляйся в ад, там тебе самое место!

– Любое место можно превратить в ад, лейтенант. Спальню, кухню, мусорный бак… Особенно для этого дела подходят больницы.

– Ты умрешь, и все будет совсем не так, как описано в твоем жалком дневнике. Никто не будет тебя бояться, люди даже не узнают, как тебя зовут. Твоя затея провалилась!

Его рука сжалась сильнее.

– Да что ты знаешь обо мне? Ничего! – Его голос дрожал от злости.

Габриель сделал два судорожных вдоха, как животное, стоящее над телом своей жертвы. Он сильнее, чем я думала. Выкрутив мою руку, он приставил пистолет к своей голове.

– Убей меня. Нажми на курок, ад ждет.

Мой палец напрягся, но я остановилась. Нет, все не может быть так просто. Во что он теперь играет?

– Нет.

Габриель прижал меня к себе и прошептал на ухо:

– Ты знаешь, как легко отнять жизнь? Как охотно многие молят об этом?

Я крепче сжала рукоятку и со всей силы вдавила ствол в его висок.

– К твоей дочери привязан таймер, от которого отходят три провода.

Я ощутила пульс на его шее своей щекой. Медленный, почти спокойный, как у рептилии.

– Если отсоединишь правильный, она будет жить. А если нет – убьешь свою собственную дочь.

Я еще сильнее прижала дуло к его голове.

– Тебе ведь хочется этого, да? Хочется прочувствовать… Хочется получить власть. Как всем нам… Убей меня… Выпусти пулю мне в башку… В компании и умереть не грех…

Мой палец снова напрягся.

– Я больше не играю в твои игры. Какой провод?

Габриель покачал головой:

– Что ты за мать?

Приехали. Это единственный вопрос, на который я не знаю ответа.

– Скажи мне, какой провод, или…

– Ты убьешь собственное дитя.

– Почему я должна доверять тебе?

– Потому что мне понравилось быть членом твоей семьи.

– Нет, ты не моя семья.

Мой палец соскользнул с курка.

– У тебя осталось две минуты, нет, даже меньше.

– Я найду тебя, – прошептала я.

Я почувствовала, как напряглись мускулы на его лице.

– Но кем я тогда буду?

Габриель улыбался.

– Когда останется тридцать секунд, я позвоню на розовенький телефончик в комнате Лэйси и скажу, какой провод.

Он отпустил мое горло и запястье.

– Разумеется, ты можешь выстрелить, когда я буду уходить, решай сама.

Габриель снова прижался ко мне на мгновение, а потом скользнул прочь. Я секунду стояла неподвижно, его слова кружились в моей голове, затем резко повернулась и подняла пистолет. Расплывчатое пятно покачивалось перед глазами, как занавеска на ветру. Я прислушалась, но ничего не услышала. Вдохнула воздух в поисках сладковатого запаха, но он был так же бесцветен, как и мир вокруг меня.

Я наставила пистолет на темный коридор и начала нажимать курок.

– Габриель!!!

Прицелилась в центр размытого темного круга.

Ничего.

Еще мгновение я стояла в той же позе и ждала, не скрипнет ли половица, не мелькнет ли что-то, загораживая свет. Рука напряглась. Я сделала вдох и опустила пистолет.

Габриель ушел.

Я пару секунд изучала коридор, а потом переключилась на комнату.

– Лэйси!

Вдобавок зрение ухудшалось. Расплывчатый ореол вдоль границ моего поля зрения стал ослепительно-ярким.

– Мне нужно, чтобы ты издала звук, если можешь.

Я услышала едва различимый скрип – Лэйси пыталась освободиться от пут. Я протянула руку и пошла вперед. Воздух заполнился запахом, которого я не чувствовала с тех пор, как она выросла. Сладкий аромат моего ребенка.

Я ускорила шаг, но тут моя нога зацепилась за что-то, и я начала падать, совершенно позабыв про тяжесть на своих плечах. Я выставила руки вперед, ожидая, что сейчас растянусь на полу, но вместо этого нащупала угол кроватной стойки и ухватилась за нее. Я задержала дыхание, боясь, что жидкость в детекторе накренилась и обнажила провод, ожидая вспышки, а затем пустоты.

– Пожалуйста, – прошептала я как молитву, словно действительно верила в Бога, хотя я даже вспомнить не могла, когда это было правдой. Вера – это просто, это всего лишь разновидность страсти. Но истинная вера, с другой стороны, больше похожа на любовь. Вы верите во что-то, не требуя вещественных доказательств.

Я сделала вдох. Провод все еще был скрыт жидкостью.

Рука ослабила хватку, и я начала медленно шарить по кровати.

– Где ты, дорогая? – тихо спросила я.

Я провела рукой и ощутила знакомое прикосновение ее джинсов, дотронувшись до дочкиных ног чуть выше коленей, где они были связаны липкой лентой.

Моя рука прошлась по ее худенькому телу, пока я не нашла кирпичик взрывчатки и детонатор. Я замерла, и у меня задрожала рука. Я-то думала, что уже все знаю о страхе и ужасе, но ошибалась. Детонатор был привязан скотчем к шее Лэйси, словно тяжелый средневековый воротник. Я попыталась что-нибудь сказать, но голос прервался, и я ощутила, как дочкино тельце дрожит от страха.

– Все будет в порядке, я сниму с тебя эту штуку.

Я провела по ее щеке, пока не нашла липкую ленту, закрывавшую рот. Слеза прокатилась по личику Лэйси и по моим пальцам. Я изучила край ленты, чтобы убедиться, что к ней не подсоединены провода, потом поддела кончик ногтем и, когда смогла нормально подцепить его, оторвала ее целиком. Лэйси заговорила, но ее душили рыдания.

– Мамочка.

Мне хотелось схватить дочку и прижать к себе, но я не могла. Я убрала волосы с ее лба и погладила по голове.

– Сними это с меня… сними! – умоляла Лэйси, как будто речь шла о паразите, присосавшемся к ней.

– Мы это снимем. Я ничего не вижу, поэтому тебе придется помочь мне… хорошо?

Я почувствовала, как ее тело сотряслось от рыданий, затем она успокоилась и слабо кивнула.

– К-к-козел.

– Да, козел гребаный.

Лэйси снова задрожала от плача, а потом несколько раз судорожно вздохнула. Я положила ей руку на грудь, как часто делала, когда она была маленькой и страдала от астмы.

– Ты должна успокоиться. Давай, вдох, еще один… еще… раз… раз…

Ритм приходил в норму, и Лэйси начала дышать нормально.

– Так лучше. А теперь я хочу посмотреть на эти провода, а ты мне будешь говорить, что там.

– Хорошо, – с трудом выдавила Лэйси.

Я нащупала взрывное устройство. Большая его часть была скрыта липкой лентой, но я все-таки обнаружила какой-то квадратный предмет, должно быть, таймер. От него в одну сторону отходили два провода, и еще один в другую.

– Видишь?

Ее дыхание снова участилось.

– Тихо, девочка. Попытайся сказать, что у меня в руках.

– Мне не видно… – Она попыталась сказать что-то еще, но не смогла.

– Ничего, все в порядке. Я нашла провода, а остальное не важно.

– А что это?

Я почувствовала, что ее взгляд прикован ко мне, вернее, к бомбе на моей груди.

– Да так, пустяки, не о чем беспокоиться.

– Это еще одна бомба… о господи.

Лэйси задрожала, и мне пришлось соврать.

– Она уже обезврежена. Нам нужно сейчас заняться тобой. Ладно?

И тут в дочкиной комнате зазвонил телефон.

– О господи, боже мой. Беги быстрее…

Дочкин голос балансировал на грани паники. Я пошла так быстро, насколько позволяло зрение. Габриель сказал, что позвонит, когда останется тридцать секунд. Я вела рукой вдоль шкафа, пока не добралась наконец до двери, ведущей в коридор. Вспышки света по краям изображения, которое я видела, затрудняли мою задачу, поэтому я закрыла глаза и держалась рукой за стену, пока не нашла дверь в комнату Лэйси.

Телефон стоял в дальнем конце комнаты по ту сторону кровати. Я обогнула телевизор, располагавшийся в центре. Запуталась ногой в дочкином платье, валявшемся на полу, и тащила его за собой, пока оно не зацепилось за ножку кровати.

Нет, нет, только не это.

Я резко дернула ногой, услышала треск разрываемой ткани и высвободилась.

Сколько секунд прошло? Слишком много, они ускользали как песок сквозь пальцы, и я ничего не могла с этим поделать.

Я кинулась к кровати, где надрывался телефон. Резко стукнула по нему рукой, и он свалился с тумбочки на пол. Я хотела было наклониться, но тут поняла, что при этом обнажится провод в детекторе движений. Тогда я упала на колени и пошарила по полу, пока не нащупала провод и трубку.

– Который?

– Осталось чуть больше двадцати секунд, – сказал Габриель.

– Который, я спрашиваю?

– Синий.

– Синий – я же ничего не вижу!

– Знаю… До свидания, лейтенант. Пятнадцать секунд.

Я швырнула телефон и бросилась к комоду. На нем лежало зеркальце, купленное во время превращения в участницу конкурса красоты. Если оно все еще там…

Я шарила рукой, скидывая другие атрибуты красавицы, купленные Лэйси перед конкурсом, так сказать, чтобы войти в роль, пока не нашла гладкую поверхность зеркала. Я выскочила из комнаты и побежала по коридору в спальню. На ощупь.

В голове тикал секундомер. Пятнадцать секунд, четырнадцать, тринадцать.

Я двигалась в кромешной тьме, и у меня возникло ощущение, что я приближаюсь к краю бездны.

Я сильно ударилась об кровать коленом, а потом нащупала дочкину ногу. Ничего не видя, я попыталась расположить зеркальце так, чтобы Лэйси видно было взрывное устройство.

– Какой из проводов синий?

– Я не… – закричала Лэйси, как человек, находящийся в свободном падении и пытающийся перекричать шум ветра.

– Просто скажи мне. Все в порядке, милая.

– Я не вижу. Ты не той стороной зеркало повернула!

Я покрутила зеркало в руке.

– Наклони.

Наклонила.

Она вздрогнула и зарыдала.

– Лэйси, какой из них синий?

Десять, девять…

– Господи!

– Лэйси!

В ее голосе слышалось отчаяние:

– Блин, да они все синие!

Я почувствовала, как ее тело приподнимается, когда ее обуял ужас. Я отшвырнула бесполезное зеркало и пошарила рукой в темноте, пока не взяла в руки все три провода.

Какой из них?

Я попыталась представить, как Гаррисон расшифровывает функцию каждого провода. Этот заземленный, второй пусковой, а третий… Но я-то в этом ни хрена не понимаю.

Восемь… семь…

Я слышала, как тяжело и часто дышит Лэйси.

Думай. Решай. Здесь есть какая-то зацепка. Он сказал «синий», что это значит.

Шесть… пять…

– Мама! – закричала Лэйси. – Нет! Нет!

Я попыталась мысленно проиграть решения. Как бы это сделал Габриель? Что это за игра? Его величайшая роль не террорист, а жертва – Филипп, сидящий с бомбой на коленях и с мольбой смотрящий на меня, пока Гаррисон обезвреживает устройство. В его глазах смех. Он игрок. В его мире нет ничего настоящего. Он был у нас в руках, но мы этого не знали. Это для него игра. Просто смертельный трюк. Три провода, и все синие… Выбирай.

Четыре… три…

Я услышала, как в нашу сторону движется пронзительный вой сирен, и сжала провода в руке.

– Я не хочу умирать! – плакала Лэйси.

Два…

– Я люблю тебя, милая.

Я закрыла глаза, чтобы не видеть перед собой этого мутного пятна. Перед глазами возникла Лэйси в желтеньком платьице. Вот она бежит ко мне, протянув ручонки. Что-то несет, чтобы поделиться со мной. Открытие. Загадку. Подарок.