Текст книги "Наша трагическая вселенная"

Автор книги: Скарлетт Томас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 26 страниц)

– Это будет смертоубийство, а не разговор. Она скажет, что я бросаю ее ради тебя, и тогда, если мы с тобой после этого попытаемся быть вместе, она убедится в том, что была права. И сделает все возможное, чтобы разрушить мне жизнь. Я ее знаю. Если я разойдусь с ней, то чего я уж точно не смогу сделать, так это сойтись с тобой.

– Господи боже.

Он снова посмотрел на часы.

– Мы ведь еще об этом поговорим? – спросил он.

– Может быть. Наверное.

Он встал, накинул пальто и направился к двери.

– Ты тоже нужна мне, – сказал он. – Очень. И мне ужасно жаль, что у меня связаны руки.

– Мне тоже жаль.

И он ушел.

Я долго сидела на диване, глядя на огонь и слушая, как за окном море мягко накатывает на берег, накрывает его, облизывает и целует. Я представляла себе, как оно покусывает и тыкается носом в гальку, разминает ее, разламывает, приговаривая «ш-ш-ш» и «прош-шу тебя». Шум моря был мягким, как шепот, как обещание. Но ночь становилась все чернее, и море набрасывалось на берег все яростнее, и песок выдыхал: «Да», и они тонули друг в друге всю ночь напролет.

– У меня есть ответ, – сказал Джош.

Часы показывали половину шестого того самого вечера, на который была назначена лекция Келси Ньюмана, и Тотнес погрузился в сумерки. «Румор» был наполовину пуст или наполовину полон – как посмотреть. Почти на каждом деревянном столе стояла табличка с надписью «Зарезервировано», до ужина было еще далеко, и большинство собравшихся просто зашли сюда опрокинуть по бокалу спиртного после работы. За большим столом у окна сидела семья, они изучали меню. Две женщины, обе подстриженные «ежиком» и с феминистскими серьгами в ушах, сидели у второго окна. На барной стойке лежали уже не раз читанные газеты. Из колонок звучала старая песня Баррингтона Леви – я знала ее по брайтонским временам, когда мы с Кристофером иногда ходили за травкой к старому диджею-растаману, и тот каждый раз норовил всучить нам заодно пару виниловых пластинок.

– Привет, – сказала я Джошу, усаживаясь напротив него за стол. – А какой был вопрос?

– Вопрос был такой: «Почему во вселенной Келси Ньюмана только некоторые люди способны творить чудеса?» Но давай сначала решим, что будем есть, и закажем вина, и все такое. Мне сейчас можно пить, сильных лекарств не принимаю. Я произведу на тебя неизгладимое впечатление своей улучшенной теорией вселенной. А потом произведу неизгладимое впечатление на Келси Ньюмана суперулучшенной версией своей теории – после того, как ты ее слегка подкорректируешь.

– Во сколько начинается лекция? Я забыла.

– В семь в Бердвуд-Хаус.

– Ага, ясно.

– Думаю, нам хватит времени и на обед, и на десерт. А если ты беспокоишься, не явится ли сюда Кристофер, то можешь расслабиться: он уехал и теперь живет у Бекки.

– Господи. А что с Милли?

– Она тоже уехала. Кристофер некоторое время жил с нами, и это, как ты понимаешь, не очень-то пошло на пользу ее отношениям с папой. Что ты будешь пить?

– Совиньон. А вообще неважно. Мне ведь еще ехать домой после лекции. К тому же надо быть в форме, чтобы не пропустить ничего из того, что скажет Ньюман. Слушай, как жалко, что Милли все-таки уехала.

– Закажем бутылку? Тогда ты сможешь выпить два бокала, а я – примерно три. Думаю, будет в самый раз.

– Да, хорошо.

– Пойду за вином и заодно закажу еду. Ты что будешь?

– М-м, пожалуй, пиццу с двойным чили и без сыра. Спасибо. Вот деньги, – я протянула ему двадцатифунтовую купюру. – У меня есть новости, вернешься – расскажу. А ты мне расскажешь про свою теорию и про все остальное.

– Тебе просто снесет крышу, – пообещал он. – Это теория отрицательного персонажа. Ее последняя часть сложилась у меня в голове, когда на выходных я прочитал в газете статью Ви Хейс. А предпоследнюю часть я придумал после того, как прочитал твою статью. Думаю, эта Ви Хейс тоже ее читала, она своей статьей как бы отвечает на твою. Я захватил с собой газету на случай, если ты не читала. Вот, держи.

Он достал из кожаного портфеля распечатку электронной версии статьи и протянул мне. Я ее не читала. Я была слишком сильно увлечена довязыванием своего первого в жизни носка и к тому же долго приходила в себя после поездки в Лондон на свое последнее в жизни заседание редколлегии.

Когда Джош поднялся, чтобы пойти за вином, я поняла, что он надушился: от него пахло корицей и цейлонским чаем. Я проверила телефон. От Роуэна не было вестей с тех пор, как он приезжал ко мне, не было их и сейчас. Я взглянула на статью Ви. Это было именно то, о чем она так долго говорила, – ее теория об «истории без истории». Она писала, что, несмотря на то что она придумала название этому явлению и взялась его анализировать, история без истории существовала очень давно. Но в последнее время в западном мире о ней почти забыли. Весь смысл истории без истории, писала она, заключается в незаметном отрицании истории внутри ее же структуры. В этом смысле история без истории – это почти то же самое, что мы привыкли называть метапрозой, только в более изящном варианте. В отличие от метапрозы история без истории не похожа на змею, проглатывающую собственный хвост, а похожа скорее на такую змею, которая сама себе дарит свободу. Ви написала манифест истории без истории, в котором утверждалось, что автор истории без истории почти наверняка является обманщиком – точно так же, как и его персонажи. У истории без истории нет морального ядра. Это не такая история, из которой читатель может извлечь какой-нибудь урок, – это скорее загадка или парадокс, у которого нет ни ответа, ни решения, кроме поддельных. Читателя не приглашают проникнуть «вглубь» истории без истории – напротив, его намеренно держат за ее пределами. Одним из пунктов манифеста значилось следующее: «История об отшельнике, который варит варенье, может быть не менее интересна, чем история о герое, который сражается с драконом, за тем исключением, что писатель наверняка не придумает ничего нового, и отшельник справится с вареньем тем же самым способом, что и герой – с драконом. А в истории без истории отшельник будет варить варенье, пока герой сражается с драконом, и после этого отшельник поможет и герою, и дракону, напоив обоих лекарствами и накормив вареньем, и ляжет спать в обнимку с книжкой».

При чем тут варенье? Ви не знает больше никого, кто варил бы варенье, кроме меня. Я стала читать дальше и скоро окончательно убедилась, что Джош был прав – Ви читала мою статью на прошлой неделе. Я улыбнулась. Герои в истории без истории, писала Ви, не придают значения тому, что на них надето, что они говорят и что делают. Они – Дураки, которые ради всех нас шагают в пропасть, чтобы и мы могли выйти за ограничивающие нас рамки современного западного повествования. Нет никакого сомнения, писала она, что мы нуждаемся не в таких историях, которые учат нас жить и превращают нашу жизнь в копию этих самых историй, но в таких, которые мешают нам стать вымышленными персонажами. Мауи – пройдоха, он учит нас тому, что в мире нет никакого смысла. Возможно, обманщики, то есть те персонажи, с которыми себя не принято отождествлять, на самом деле представляют собой куда более интересные ролевые модели, нежели сказочные принцы и принцессы или герои американских сериалов, существующие лишь для того, чтобы нам казалось, будто мы должны стать такими же безупречными, как и они. Завершая статью, она рассказала китайскую сказку о тигре, который поймал лису. Лиса говорит тигру: «Меня нельзя есть, потому что я навожу страх на всех животных в этом мире. Вот пройди некоторое время за мной следом, и ты увидишь, как все меня уважают». Тигр соглашается, и они отправляются в путь. Все звери при виде страшного тигра в ужасе разбегаются. Тигр пристыжен и отпускает лису.

А в самом конце Ви писала, что заканчивает работу над книгой, которая будет посвящена не только истории без истории (то есть ее теории фольклора и народных сказок), но также литературе без литературы, рыцарскому роману без рыцарства, недоказанному доказательству и неопределенной определенности. Идея книги состояла в отрицании того, что Ви называла «тоталитарным устройством естественных и гуманитарных наук», и в допущении парадокса во всех существующих дисциплинах. Литература без литературы, подумала я, это ведь именно то, что писатели-реалисты вроде меня мечтают создать: что-нибудь абсолютно настоящее и с таким подлинным чувством, что это уже и не похоже ни на какую литературу. Я вспомнила, как Чехов писал, что одно из отличительных качеств хорошего писателя – это «объективность сплошная». Впервые встретив эти слова, я не поняла, как можно достичь такой объективности. Но в литературе без литературы будет как раз та самая сплошная объективность, иначе просто никак.

– А для меня новости есть? – спросил Джош, вернувшись.

Я положила распечатку на стол.

– Есть, хорошие, – ответила я. – Отныне ты официально являешься Зебом Россом.

– Ух-ты! – просиял он. – Прекрасно! Большое спасибо. А я инвалид?

– Да, инвалид. Надеюсь, ты на меня не разозлишься… Твоя инвалидность связана, только не подумай, сама я не считаю тебя инвалидом, в общем, твоя инвалидность – обсессивно-компульсивное расстройство. Просто совпадение. Они уже успели решить, что это «романтично» и «круто», но в то же время нечто такое, что вполне может помешать Зебу появляться на публике. Если честно, я рассказала им, что ты действительно страдаешь таким расстройством, – и, думаю, это помогло мне их убедить. Ничего?

– Да вроде бы ничего. А ты будешь моим начальником?

– Нет-нет. Так получилось, что я вообще ушла из «Орб букс» в пятницу. Так что ты остаешься один. Если тебе не захочется с ними работать, ничего страшного – ты вполне можешь отказаться. Но это неплохая работа, и платят они хорошо.

– А ты почему ушла?

– Хочу больше времени уделять роману. Своей… – я бросила взгляд на распечатку со статьей Ви, – «литературе без литературы». А еще у меня прибавилось работы в газете, и это значит, что какое-то время я вообще могу обходиться без того, чтобы писать всякую беллетристику. Думаю, это пойдет мне на пользу. В отличие от Келси Ньюмана я не считаю, будто мы бессмертны, и хочу постараться сделать что-нибудь стоящее, пока еще жива. Не для того, чтобы перейти в другое измерение, а просто потому, что, возможно, это мой единственный шанс. Я не говорю, что Зеб Росс – совершенно бессмысленное явление, и думаю, ты немало повеселишься в его роли, но, пожалуй, мне от него стоит отдохнуть.

– Значит, ты больше не будешь вести семинары в Торки?

– Видимо, нет.

– И трехактную структуру тоже бросаешь?

– Не знаю. Может быть.

Я вздохнула и отхлебнула вина.

– Знаешь, я никак не могу понять, зачем Ви написала отзыв на обложке книги Келси Ньюмана, если она – а это же абсолютно очевидно – против его теории. Прямо какая-то загадка.

– Загадка, которая в самое ближайшее время будет разгадана. Или прямо сейчас, если хочешь.

– А? – не поняла я.

– Ви Хейс тоже будет на лекции Келси Ньюмана. Она собирается опровергнуть его доводы.

– Что значит опровергнуть? И откуда ты это знаешь?

– Я поискал ее в «Гугле». С тех пор как ты дала мне «Второй Мир», я без конца его перечитывал, и ее цитата все время попадалась мне на глаза. Поэтому, когда я увидел ее статью в газете и понял, что она пишет вещи, которые противоречат теории Ньюмана, я решил послать ей письмо и спросить, почему она написала такой хороший отзыв на его книгу, а сама упоминает ее в своей статье как совершенно никудышную. Я написал, что знаком с тобой, извини. Она мне ответила и сказала, что ее цитата была выдернута из контекста.

Джош вынул из портфеля еще один лист бумаги.

– На самом деле она написала издателям вот что: «Нет сомнения, многие решат, что эта книга дает нам подсказку, как жить теперь, когда мы прочли такое количество романов. Но для того, чтобы жить, нам не нужны подсказки. А огромное количество романов учит нас лишь одному: будто высокие моральные ценности способны защитить от чего угодно, будто для того, чтобы выжить в этом мире, непременно нужно пойти и уничтожить какого-нибудь монстра – неважно какого, главное – что он тебе не нравится, и к тому же, если ты его убьешь, тебе достанется сокровище и принцесса – деньги и секс. Я изучала различные литературные жанры в течение тридцати пяти лет – на островах Тихого океана, в России, в Северной Америке и даже на кухне дома престарелых в Брайтоне – и обнаружила, что Путь Героя далеко не везде оказывается одинаковым, что бы ни утверждали Джозеф Кэмпбелл и теперь вот еще Келси Ньюман. Путь Героя – это не что иное, как путь колонизатора, путь Американской Мечты. В мире существует множество самых разных моделей повествования, где нет привычного нам героя, который приходит от плохой жизни к жизни хорошей, преодолевая на своем пути какие-либо трудности. Да, сейчас на каждом углу прославляются эти героические мифы, и рассказчики утверждают, будто любой миф с незапамятных времен был именно таким. В действительности же избыток историй подобного рода в современном мире существует только в культуре, но не в жизни. А постоянное упоминание в книге о необходимости „преодолевать“ разнообразные преграды кажется просто навязчивой идеей автора! В мире хватает морализаторствующих неолибералов и без Келси Ньюмана с его космическими идеями, не оставляющими никакой надежды на спасение от глобализации».

Добравшись до конца, я начала хихикать.

– Молодец Ви! – сказала я.

– Да, она крута. Интересно, что она скажет о моей теории всего.

Я улыбнулась.

– Ну, давай, – сказала я, отодвигая от себя листок. – Рассказывай, как устроена твоя вселенная.

– Для начала хочу тебя обрадовать: мы все-таки бессмертны.

– Ну, неизвестно еще, радостная ли это новость.

– Ладно, там будет видно. Я знаю, что ты сечешь в периодический таблице, но с Юнгом и архетипами не дружишь. Поэтому, может, эту часть мне лучше опустить.

– Ничего, давай, – подбодрила его я. – Благодаря тебе я стала лучше разбираться в архетипах.

– Почему благодаря мне?

– Потому что благодаря тебе я написала рецензию не на ту книгу. А из-за этого мне заказали статью, в связи с которой мне прислали не один и не два, а целых семь наборов карт Таро. Архетипов в них хоть отбавляй, и к каждой колоде прилагается книга, так или иначе упоминающая Юнга. Конечно, все гораздо запутаннее, но в любом случае без тебя ничего бы этого не было.

Вообще-то мне прислали не семь, а шесть наборов карт таро, но я решила не беспокоить Джоша по пустякам.

– Ясно. Кстати, моя теория объясняет также то, почему я всегда во всем виноват.

– Ну, было бы странно, если бы она этого не объясняла, ведь это теория всего!

– Короче, смотри. Тут дело вот в чем. В общем, в прошлый раз, когда мы с тобой разговаривали, ты была права. Действительно, не очень-то приятно представлять себе, что нам придется все время рождаться заново во Втором Мире, чтобы отправляться в разные там приключения до тех пор, пока мы не добьемся успеха, и после этого нас засосет в точку Омега, чтобы мы целую вечность жили в этом, в этом…

– Аду? Моральном вакууме?

– Да. Ну что-то вроде того. Правда, это не совсем вакуум. В аргументации Ньюмана с самого начала были кое-какие огрехи, и самый главный из них – утверждение о том, что точка Омега – бесконечный момент бескорыстной любви и полного всеведения. В таком случае почему же она заставляет нас проходить через все это дерьмо? Ладно, я понимаю, что этот же вопрос задают все люди, когда говорят о Боге, и в каком-то смысле это доказывает либо то, что Бога не существует, либо то, что он твердо уверен, будто в конце концов все мы попадем в рай и все будет хорошо. И вот я снова начал перебирать в голове разные представления о загробной жизни и реинкарнации и осознал, что большинство из них переносит человека в пустоту, в ничто – в некое космическое пространство, загадочное «туда-не-знаю-куда». А с точкой Омега ты, получается, застреваешь на целую вечность у входа в эту пустоту – в конце времен и начале небытия. Так что, мне кажется, ты права: что-то тут не так.

– Я сказала, что тут что-то не так?

– Да! Ну, может, не прямо такими словами. А еще меня знаешь что зацепило? Ньюман говорил, что люди постоянно превращаются в героев, чтобы достичь просветления и ступить на Путь к Совершенству. Ты ведь помнишь, у него там остаются одни только пожиратели пиццы? И вот я задумался, как увязать это с тем, что население все растет и растет, раз уж это Второй Мир? Ведь перед нами такая система – народ то уходит из нее, то возвращается обратно, – прямо там ведь никто не рождается. Все, кто «когда-либо мог существовать», уже были созданы точкой Омега в конце времен, а значит, больше не осталось людей, которых еще можно было бы сотворить. И тут до меня дошло. Ты ведь помнишь, я тоже все ломал голову над вопросом, отчего одни люди могут творить чудеса, а другие – нет, и почему одни люди мудрые, а другие – глупые, меня всегда это очень волновало. Ну и, в общем, сейчас я объясню тебе все с самого начала, с начала времен, и ты скажешь мне, что думаешь. Полагаю, в моей теории осталось не так уж много логических нестыковок.

Нам принесли пиццу.

– С начала времен? – переспросила я. – Ого!

– Не смейся, сейчас сама все увидишь. Ты, наверное, знаешь, что первым элементом во вселенной был водород – он поэтому и в периодической таблице стоит под номером «один». Все в мире берет свое начало в пустоте, как утверждают даосисты, однако одновременно с этим все происходит из водорода. Это тот самый атом, на котором основаны все остальные элементы.

– Может, проще сказать, что в основе всего лежат кварки?

– Ну, пускай так. Вообще не очень-то важно, потому что это такая как бы метафора. Не очень-то важно, каким образом возник химический мир. Ну то есть для чего-то это, может, и важно, но для нас главное – знать, что он возник из одного основополагающего элемента, давшего начало другим основополагающим элементам. В различных сочетаниях эти основные элементы образуют практически все, что есть во вселенной. Нам может казаться, что «вещей» существует где-то больше, а где-то меньше, но количество вещества во вселенной всегда остается одно и то же. И это самое вещество постоянно меняет форму. Сыр на этой моей пицце в определенном смысле был когда-то травой. А я все это к чему? К тому, что с духом происходило то же самое, и точно таким же образом возникли людские души. Существовал один большой дух, и его разделили на много маленьких духов, которые от этого не стали менее значительными. И вот эти маленькие духи и называются архетипами. Любопытно, что очень многие дисциплины признают существование архетипов, или духов стихий. В гомеопатии архетипы часто неотделимы от стихий. Например, архетип матери связывают с препаратом «натриум муриатикум» – поваренной солью, и сущность этого архетипа – море. Мать – это просторный океан, из которого возникаем все мы. Архетип мудрого старца связывают с серой, а архетип плута – с ртутью. И так далее. Но люди редко представляют собой архетипы в чистом виде. В большинстве из нас есть понемногу от разных архетипов и разных стихий. В индийской философии вселенную считают космическим танцем, в котором все становится хуже и хуже, пока Шива одновременно не разрушит вселенную и не воссоздаст ее для того, чтобы танец начался снова. Так вот люди, как и вселенная Шивы, тоже со временем становятся все хуже. Почему? Ну ты ведь помнишь, что в основе человеческого духа лежат чистые элементы? Так вот, а что если эти элементы начнут объединяться в молекулы, а молекулы, в свою очередь, станут собираться в соединения, и так далее? Основополагающий элемент, или стихия, на первых порах сохраняет свою силу и является важным компонентом или хотя бы воспоминанием живого существа, но со временем содержание его в человеческом духе все больше и больше сокращается, и в конечном итоге выделить основной элемент в человеке становится не так уж легко. В конце концов он просто растекается повсюду, и его так и вовсе не разглядеть. Пожиратели пиццы у Ньюмана – это как раз и есть те самые сильно «разбавленные» души: люди, которые давным-давно растеряли воспоминания о чистоте своей былой сущности. Самый никчемный человек – тот, чей дух «разбавляли» так много раз, что от него почти ничего не осталось.

– Мы с тобой жрем пиццу, – кивнула я на тарелки.

– Не обобщай. Лично я не жру, а ем. В общем, все это сводится к тому, что количество духа во вселенной остается прежнее, но население растет. Основополагающий архетип матери, или духа, теперь распределен, скажем, на миллион человек. И как же можно снова собрать этот архетип воедино? Я выдвигаю вот какое предположение: мы живем для того, чтобы воссоединиться с породившей нас стихией. Сделать это можно разными способами, но ни один из них не задействует наше сознание. Это нечто вроде духовной эволюции, или духовной генетики – хотя и то и другое название не вполне подходит.

Джош вынул из своего портфеля очередной документ.

– Если ты не возражаешь, – продолжил он, – я зачитаю по бумажке – на случай, если что-нибудь забуду. По-моему, это довольно запутанная штука. Итак, каждый Высший Дух, или Дух Стихий, существует в чистом виде в чем-то вроде космической Периодической Таблицы. Каждый человек с рождения наделен чертами, делающими его похожим на те стихии, которые ему особенно близки, точно так же, как мышьяк похож на фосфор, а палладий – на платину. Получается, что твой ближайший космический брат по духу всегда где-то рядом в этой самой «таблице». Но танец вселенной, в первую очередь, влечет за собой разрушение этих духов, расщепление их на части, которое делает их смертными, чтобы они все больше и больше отдалялись друг от друга, до тех пор пока снова не воссоединятся. Когда таблица будет восстановлена, заключительный этап – это монументальный оргазм духа, в котором все духи сольются воедино, прежде чем снова рассыпаться в небытие. Периодическая система Духов Стихий сильно отличается от известной нам периодической системы химических элементов, но на примере таблицы химических элементов можно наглядно представить себе, что происходит в той, высшей таблице. В этой теории вообще приходится прибегать к большому числу аналогий, потому что мы пытаемся описать то, что на самом-то деле описать невозможно.

– Монументальный оргазм духа – это классно! – ввернула я.

– Да, мне тоже так кажется. Вот почему я решил зачитать это по бумажке – чтобы не забыть удачные формулировки.

Он снова заглянул в свои записи. Где-то вдалеке за окном раздался вой – должно быть, ветер. Потом послышался сильный хлопок, похожий на выстрел или взрыв петарды, но Джош увлеченно продолжал искать что-то в своих распечатках. Вой продолжался еще несколько секунд, и наконец все стихло.

– Итак, – продолжил Джош. – Каждое несовершенное существо среди окружающих нас людей содержит в себе духовную мешанину из самых разных основополагающих стихий. Нас влечет к людям, которые, как нам кажется, могут помочь нам сбросить часть этого хлама или добавить что-то свое к нашему духу, тем самым немного его очистив. Взаимодействие с людьми можно в таком случае считать чем-то вроде духовных реакций или духовных взрывов, похожих на химические. Особенно интересны трагические взаимодействия, потому что они приводят к уничтожению компонентов и освобождению энергии – об этом еще Ницше писал. И вот так оно и происходит на протяжении длительного времени: одни высшие духи очищаются, другие обрастают все большим количеством элементов. А возможность вечной жизни предполагает еще большее смешение элементов и еще большее количество уз, если ты понимаешь, о чем я.

Джош перелистнул несколько страниц распечатки.

– Следующую часть я пропущу, она довольно длинная. Я потом пришлю тебе полную версию. Так вот. У вселенной есть две «оперативные системы», или две «природы». Одна – это физический мир в том виде, каким его описывают ученые. В нем есть земное притяжение, кварки, эволюция и все такое прочее. Но, как я всегда утверждал, одновременно с физически постижимым миром существует и мир магии, невидимый мир энергии – Ци, Силы, называй как хочешь. Этот мир представляет собой альтернативное воплощение физической вселенной. Точно так же, как свет обладает одновременно свойствами и волны, и частицы, вселенная тоже проявляет себя в чем-то как мир физический, или «существующий», а в чем-то – как энергетический, или «несуществующий». Ведь она, как мы уже убедились, создана как из материи, так и из духа. Так вот магия – это когда кто-то использует невидимую, нефизическую энергию, чтобы выработать еще одну энергию, или вибрацию. Эта вибрация едва ощутима. Она может оказывать физическое воздействие, но сама не является физической по своей природе. Вот, например, у состояния влюбленности есть свои физические проявления: влюбленный человек худеет, он вырабатывает большее количество гормонов, у него возникает эрекция, ну и все такое прочее. Но ведь в основе всех этих физических изменений не лежит никакого ощутимого физического взаимодействия осязаемых физических тел: это всего-навсего результат нефизического воздействия на нефизический же дух, которое, однако, вызывает вполне физические изменения в физическом же теле. В этом смысле внятной причинной связи между энергией и материей обнаружить невозможно. Энергия по большей части воздействует лишь на другую энергию, и в результате этого воздействия происходят едва заметные перемены в окружающей энергию материи. Поэтому всякие там фокусы и сгибание ложек силой мысли – это чистой воды надувательство. А вот гомеопатия, цветочные настои и рэйки – вполне реальные вещи, которые действительно работают и помогают. И чем ближе ты подходишь к «одуховливанию» – как тебе этот термин? Я пока в нем не уверен… Ну или, другими словами, чем больше мудрости ты обретаешь, тем доступнее для тебя становятся энергия и магия. Но в то же время ты испытываешь не такую уж большую потребность ими воспользоваться, потому что тебе не очень-то нужна помощь магии. Ты ведь сама говорила примерно то же самое? В какой-то момент я подумал, что стоило бы сделать веб-сайт, куда можно было бы вносить свои основные параметры, признаки и все такое, и он бы подсчитывал, что ты, скажем, Отшельник 10000-го уровня или Хитрец 783-го уровня. Но потом я решил, что от этого теория, возможно, покажется менее серьезной, а мне бы этого совсем не хотелось. Ну, что ты думаешь обо всем этом?

– Слушай, – восхитилась я. – Ну ты неслабо поразмышлял.

– Самое крутое в моей теории то, что она, пожалуй, полностью опровергает теорию Ньюмана, – сказал Джош. – Если «настоящих» героев постоянно отсылают на Путь к Совершенству, а всякие там уроды, придурки и трагические неудачники удаляются с игрового поля и болтаются без дела вместе с пожирателями пиццы, то в конце концов во Втором Мире останется одна лишь Периодическая Таблица Стихий, исключительно самые выдающиеся сверхсущества, которые не желают заниматься нелепым геройством, и эти сверхсущества смогут объединиться в одну из главных стихий и свергнуть точку Омега. Вот только маловероятно, что эти главные стихии, которые в преобразованном виде станут стражами вселенной, вообще допустят создание точки Омега. А это значит, что загробная жизнь будет совсем не такой, какой рисует ее Ньюман, а намного лучше – ведь правда?

– Намного лучше, – согласилась я. – А чего это ты так взъелся на героев?

– Ну я просто понял, что сам героем никогда не стану. – Джош перевел взгляд на стену, а затем снова на меня. – Но, по-моему, это даже хорошо. Мне нравится то, как Ви пишет о глобализации, и о власти, и о сказках, которые рассказывают западные правительства о том, что они, мол, герои, сражающиеся с терроризмом или с чем там еще. Кроме этого, она права и насчет того, что само представление героя – это парадокс, особенно в христианском демократическом обществе. Ведь герой – это кто? Человек, который имеет право убивать ради того, чтобы достичь желаемого. Кто дает ему такое право? Очевидно, это должен быть Бог, иначе всякий стал бы наделять себя этой привилегией – и многие, конечно же, так и делают, но вот только остальные с ними не согласны. Культура тоже не может давать такого права, потому что культура – явление непостоянное. Но хорош же получается Бог, если он считает, что людей можно разделить на тех, кому разрешается убивать, и на тех, кого убивают. Ведь Бог должен любить всех нас одинаково, правильно? А значит, никакого героя не может быть. Ну, как тебе моя теория? Мне удалось тебя убедить?

– Честно?

– Да.

– Мне кажется, тебе надо положить ее в основу романа. Поработай немного в «Орб букс», а потом предложи Клавдии сериал. По-моему, это было бы круто.

Я увидела, как улыбка сползает с его лица.

– Послушай, – поспешила я его успокоить. – Я – писательница. И считаю, что литература – отличное место для таких идей. Если я говорю, что из твоей идеи получится прекрасная книга, это вовсе не означает, будто эта идея кажется мне негодной. И то, что я предлагаю «Орб букс» на роль издателя, тоже не означает, будто мне ничего из того, что ты тут рассказал, не нравится. Просто я думаю, тебе хотелось бы, чтобы как можно больше людей узнало про твою теорию, – не зря же ты проделал такую серьезную работу. Один из парадоксов писательства заключается в том, что, когда ты пишешь нехудожественную прозу, каждый спешит доказать, что ты неправ и твои идеи ошибочны, но если изложить те же самые идеи в художественном произведении, все готовы поверить в то, что каждое твое слово в нем – правда.

Я прикусила губу и, подумав несколько секунд, продолжила:

– Из всех теорий о вселенной, которые попадались мне на глаза, твоя, пожалуй, самая лучшая. Честное слово. Но я считаю, что в теориях о вселенной нет смысла. По-моему, вселенная слишком велика, чтобы пытаться ее теоретизировать.

– Но разве мы живем не для того, чтобы пытаться ответить на большие вопросы?

Я покачала головой:

– Нет. Я считаю, мы живем для того, чтобы понять, какие они – эти большие вопросы.

Мы доели пиццу. Джош хотел заказать мороженое, и еще у нас оставалось вино.

– Слушай, – сказала я. – А прогони-ка через свою теорию странные вещи, которые происходили со мной в последнее время, и посмотри, что получится.

– Но ты ведь в это не веришь.

– А ты не обращай на меня внимания. Я ни во что не верю. А тебе, может, понравится.

– Ладно, давай, что за вещи с тобой происходили?

– Хорошо. Так… Ты знаешь, что Роза Купер – знаменитая актриса, которая недавно умерла и которая встречалась с Дрю, – была моей давней подругой, еще с детства?