Текст книги "Наша трагическая вселенная"

Автор книги: Скарлетт Томас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)

– Я даже не знала, что он собирался сегодня к вам, – сказала я.

– Мы тоже не знали. Он всегда появляется просто так, без предупреждения. Обычно в обед.

– Ты сам-то как, ничего?

– Я нормально. А вот папа – нет.

– Да, я знаю. Он сказал, что Милли ушла.

– Она вернется. Но им надо запретить Кристоферу приходить до тех пор, пока он не наведет порядок у себя в голове. Милли очень хорошая. Она не заслуживает всего этого.

– У него неудачная неделя. Его опять не приняли на работу.

– Да у него всегда неудачные недели.

Питер сказал мне примерно то же самое. Но действительно ли это так? Я точно знала, что у Кристофера бывали довольно долгие периоды, когда его ничего не беспокоило. Я попыталась вспомнить, когда такой период был в последний раз. Возможно, незадолго до прошлого Рождества. Мы решили сделать всем подарки своими руками и провели очень приятные выходные: я шила маленькие прямоугольные мешочки, а Кристофер набивал их лавандой через самодельную воронку, и воронка то и дело разваливалась. Теперь я вдруг вспомнила, что у него тогда что-то случилось со зрением. Вот почему разваливалась воронка. Очков он никогда не носил, но в тот раз сказал, что все предметы вокруг расплываются у него перед глазами. Визит к окулисту был нам не по карману, но я прикинула, что если взять чуть больше денег из рождественского фонда и некоторое время жить на девять фунтов в день вместо десяти, то можно спокойно сходить к врачу. Я промыла ему глаза и ничего не сказала, когда вечером он швырнул пульт от телевизора через всю комнату, потому что не увидел на нем кнопок. Я подумала, что, когда у него все пройдет, наша жизнь снова наладится и что, если бы глаза его не беспокоили, мы бы провели идеальный уикенд. Возможно, Джош прав. Возможно, с Кристофером всегда что-нибудь было не так. Но в то же время я всегда думала, что если исправить это его «не так», то все станет прекрасно.

Я посмотрела на небо. Звезд там больше не было – лишь оранжевая дымка Торбея.

– Кстати, – сказал Джош. – Ты видела книгу, которую я тебе оставил?

– Какую книгу?

– Келси Ньюмана. «Искусство жить вечно». Я дал ее Кристоферу, чтобы он тебе передал.

– А! – воскликнула я. – Теперь все понятно!

– Что понятно? – не понял Джош.

– Да я случайно написала на нее рецензию. Перепутала с другой книгой.

– Перепутала с другой книгой? – Джош недоуменно поднял брови.

Я рассмеялась.

– Ага! Подумала, что мне прислал ее редактор газеты, и просто взяла и отрецензировала ее, как какой-нибудь робот!

– Ну ты даешь!

– Кристофер мне, конечно, ничего не сказал о том, что она от тебя, просто оставил ее у меня на столе и зачем-то вложил внутрь записку от моего редактора. Вот я и запуталась.

– Вот засранец! Я уверен, что он сделал это нарочно!

– Кто ж его знает. Может, обе книги свалились на пол, и он просто запихнул листок не туда, когда клал их обратно на стол. Я этого уже никогда не выясню, потому что не могу больше спрашивать его об этом. Ты ведь знаешь, что с Кристофером можно обсуждать одну и ту же проблему только один раз: если ты снова о ней вспомнишь, он просто озвереет! На тему этой путаницы с книгами у нас уже был большой скандал.

– И как тебе эта книга? – спросил Джош.

– Даже не знаю… А тебе как?

В отделение травматологии вели автоматические двери. В этот момент они открылись, и из них вышел Кристофер. Его рука была аккуратно перебинтована, но в остальном вид у него был весьма неопрятный: волосы растрепаны и одежда та же, в которой он работал на стройке, – бесформенные спортивные штаны и забрызганная краской футболка.

– Что происходит? – спросил он, взглянув сначала на Джоша, а потом на меня.

– Ничего, – сказал Джош, поднимаясь. – Мег вот только приехала.

– И что это вы тут сидите?

– Я доедала мандарин, – объяснила я и тоже встала. – Как ты?

– Ты что, не могла его доесть по дороге? Мне теперь нужно на рентген. Медсестра меня уже посмотрела.

Джош его перебил:

– Мне пришлось рассказать Мег, что произошло.

– А раньше ты этого сделать не мог? Ладно, какая разница. Пошли. Там ждать не будут.

Тут я вспомнила про мелочь, которую мне дал Питер.

– Вот это передал ваш папа, – сказала я, отдавая монеты Кристоферу. – Для автомата.

– Очень вовремя, – ответил он.

Приемная у рентгеновского кабинета находилась за красной линией, нарисованной на полу. За ней, кроме нас, было всего три человека: дряхлый мужчина в инвалидной коляске, который казался уже мертвым, и мать с мальчиком лет одиннадцати. Мальчика с матерью вызвали почти сразу, и мы остались в компании дряхлого мужчины.

Кристофер держал выданные ему медсестрой бумаги в своей здоровой руке, которая слегка тряслась.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Джош. Его голос раздался эхом в большом пустом помещении. Все здесь было выкрашено в разные оттенки голубого, и одна из лампочек на стене мигала.

– Дерьмово, – ответил Кристофер.

Джош пожал плечами и потянулся за журналом, лежавшим под странным углом на облицованном шпоном столике.

– Твою мать! – громко произнес Кристофер и выронил из рук свои листки. Дряхлый мужчина пошевелился в коляске.

– Что? – спросил Джош.

– Рука! Черт. Нельзя поаккуратнее?

Я нагнулась и подняла бумаги, которые уронил Кристофер.

– Давайте потише, – попросила я.

Джош встал и отнес журнал в другой конец комнаты, где на таком же столике была свалена в кучу всякая пресса. Он положил журнал в ту же кучу, потом внимательно их все пересчитал и сложил в аккуратную стопку. Затем посмотрел на нее, подумал и разделил на две. Я наблюдала за тем, насколько сосредоточенно он все это делал, совершенно не замечая, как вздыхает и многозначительно закатывает глаза Кристофер. Когда стопки журналов были уложены абсолютно симметрично и выглядели безупречно ровными, он вернулся. Мы все сидели молча, пока Кристофера не вызвали на рентген.

– Ты в порядке? – спросила я Джоша, когда Кристофер ушел.

– Да. Я пытался вспомнить какие-нибудь анекдоты на тему больницы, чтобы стало повеселее. И вспомнил только тот, который слышал от своего психоаналитика. Правда, он довольно жуткий. Я подумал, что Кристоферу его лучше не рассказывать, но…

– Валяй, – сказала я.

– Так вот. Мэри и Джон лежат в больнице для умалишенных. Однажды они проходят мимо бассейна, и Джон, который не умеет плавать, бросается в бассейн с той стороны, где он глубже, и готовится утонуть. Мэри прыгает за ним и спасает его. Доктор видит, что сделала Мэри, и решает отпустить ее домой, потому что, по его мнению, такой героический поступок демонстрирует, что ее состояние стабилизировалось. Он вызывает Мэри к себе в кабинет и говорит: «У меня для вас две новости: плохая и хорошая. Хорошая – это то, что мы вас выписываем. Но есть и плохая. Тот человек, которого вы спасли, Джон, повесился вскоре после случая в бассейне, так что теперь он мертв. Мне очень жаль». «Ох, – вздохнула Мэри. – Это не он повесился. Это я повесила его посушиться». Ну вот, я же говорил, что анекдот жутковатый.

Отсмеявшись, я спросила:

– А зачем твой психоаналитик тебе его рассказала?

– Она мне часто рассказывает разные анекдоты и истории, – объяснил Джош. – Чтобы я над ними поразмышлял.

– И что же ты понял, поразмыслив над этой историей?

– Понял, что любое действие можно истолковать по-разному.

– Ага, особенно если это действие выполнил кто-то другой, а не ты.

– Ну да. Так что ты думаешь про все эти научные рассуждения Келси Ньюмана? Меня они впечатлили. Я даже купил себе книгу Фрэнка Типлера, на которую он ссылается. Там все про это, я имею в виду про науку. И выглядит вполне правдоподобно, правда, в книге Типлера немного сбивает с толку описание того, каким образом людям придется захватить всю вселенную, прежде чем от точки Омега будет какой-то прок. На странице 48 он говорит о детях из пробирки, которые рождаются из искусственной матки и воспитываются нянями-роботами в других галактиках. Думаю, это будет та еще вселенная – сплошь трудновоспитуемые психи. Или же она уже есть, если верить его словам. Трудновоспитуемые психи наверняка всем заправляют.

Я улыбнулась. Джош всегда помнил номера страниц, на которых встречалось что-нибудь любопытное. Я узнала много интересного о его отношениях с цифрами, когда несколько лет назад протащила его бесплатно на один из своих семинаров по Зебу Россу. Наш период флирта тогда еще только-только начинался. В первой половине дня я проводила занятия по математике повествования, где мы сначала рассматривали целое, потом пары, затем случаи использования числа «три» в сказках и мифах, теорию Юнга о четверичности и т. д. Джош обладал энциклопедическими знаниями о том, какие числа использовались в том или ином произведении, поэтому благодаря ему наши обсуждения обросли невероятным числом примеров – чего стоил один только его список троек, который начался с трех поросят и закончился (после того как он вспомнил не меньше пятидесяти случаев использования цифры «три») тремя мудрецами. Он рассказал нам тогда даже о значении числа «три» в картах Таро: о Тройке Жезлов, Тройке Кубков, Тройке Мечей и Тройке Пентаклей. Только много позже я поняла, что он использовал свое знание троек для того, чтобы потянуть время и избежать участия в обсуждении цифры «шесть».

После 11 сентября Ури Геллер выдвинул теорию о том, что эта террористическая атака была космически связана с числом «одиннадцать», потому что, например, башни-близнецы выглядели, как это число, штат Нью-Йорк был одиннадцатым штатом, вступившим в США, а на аэрорейс номер 11 было зарегистрировано 92 человека, 9 + 2 = 11. Он даже разместил на своем сайте список значимых исторических фигур, чьи имена состояли из одиннадцати букв: Джон Кеннеди, Гарри Поттер, Нострадамус, Иосиф Сталин. Джош написал длинный пост в своем блоге о том, что можно выбрать любое число и проделать с ним эту идиотскую процедуру, точно так же, как можно предсказать или подтвердить практически все что угодно с помощью любого текста, если следовать принципам Библейского кода. При желании Джош мог быть настоящим скептиком, и это делало его веру в инопланетян и морских чудовищ еще более интригующей.

– Ну а о идеях Ньюмана ты все-таки что думаешь? – спросила я.

– Я думаю, что, за исключением роботов-нянь, все это очень интересно. И вроде бы во всем этом даже есть смысл. И еще, знаешь, его теория как-то утешает.

– Ты про маму?

– Да. А еще теория эта означает, что я не так безумен, как думал. Многое из того, во что я верил, в рамках системы Ньюмана вполне возможно, и даже весьма вероятно, и не противоречит законам физики. Потому что его теория доказывает, что вселенная все-таки была спроектирована – но самими людьми. Разве же это не круто?

Меня слегка передернуло. Перед тем как появился Ньюман, Джош полагал, за компанию с астрономом Фредом Хойлом, [33]33
  Фред Хойл(1915–2001) – британский астроном, автор нескольких фантастических романов.


[Закрыть]что человеческая ДНК возникла не в результате эволюции, а прибыла к нам из космоса.

– Точка Омега придает всему смысл, – втолковывал мне Джош. – Все необъяснимые вещи, про которые я когда-либо читал или слышал: привидения, телепатия, магия, астрология, реинкарнация, Таро, морфический резонанс, – все это во вселенной Ньюмана становится вполне объяснимым. Если мы уже преодолели конец времен и теперь находимся во Втором Мире, в бесконечной загробной жизни, то здесь нет ничего невозможного. Если в сознании точки Омега существует любой сценарий, какой только можно себе вообразить, то, естественно, время от времени люди могут видеть и привидений, и чудовищ. Значит, вселенная, существующая по физическим законам Энергии, а не материи, способна на такие вещи, которые мы даже и представить себе не могли! Если будущее уже настало или его можно по крайней мере просчитать, тогда это будущее, конечно же, можно и предсказать. Если наши сознания объединены в общую систему и все мы в каком-то смысле связаны с сознанием точки Омега, а следовательно, и друг с другом, то нет ничего удивительного в том, чтобы иногда догадываться, о чем в данный момент думает другой человек. Энергия – это нечто такое, с помощью чего можно творить чудеса! Почему нет? Ведь сотворить чудо в этой системе – то же самое, что перетащить ярлык какой-нибудь программы на рабочий стол компьютера.

Джош с энтузиазмом собирал свидетельства о всякого рода чудесах и телепатии. Он очень любил Бешу и, когда мы жили у них, с большим интересом наблюдал за тем, как она всегда предугадывала возвращение любого из нас домой. Его интерес к Бешеным способностям оказался заразен: Питер, я и даже Кристофер на какое-то время тоже очень увлеклись этими наблюдениями. Сначала мы строили гипотезы, что Беша слышит звук подъезжающих машин, и считали, что у нее феноменальный слух, особенно если учесть, что парковаться всем нам приходилось на соседней улочке ярдах в ста от квартиры. Но она предсказывала появление даже тех, кто приходил к нам домой пешком. Однажды Питер возвращался из Лондона на поезде и, хотя должен был предупредить нас о том, в котором часу приезжал на вокзал, чтобы кто-нибудь смог его встретить, решил вместо этого пройтись от станции пешком. Минуты за три до его появления Беша начала бегать по квартире, выглядывать в окна, вилять хвостом и в конце концов встала в коридоре перед дверью со своим любимым мячиком в зубах за секунду до того, как Питер повернул в замке ключ. Всякий раз, когда происходило нечто подобное, люди, находившиеся в этот момент в квартире, пытались убедить того, кто пришел, что Беша ждала его появления. Только что вошедшему поверить в это было трудно, но всем остальным не поверить в это было невозможно, потому что она и в самом деле осознанно готовилась к встрече человека, приближавшегося к дому, еще до того, как становились слышны его шаги или кашель, и даже до того, как можно было учуять его запах. Джош читал об экспериментах Руперта Шелдрейка, [34]34
  Руперт Шелдрейк(р. 1942) – британский биохимик и психолог, выдвинувший теорию морфогенетического поля.


[Закрыть]который пытался выяснить, действительно ли собаки знают заранее о возвращении людей домой. Согласно Шелдрейку, существуют морфические поля и морфический резонанс, означающий, что воспоминания находятся не внутри отдельной личности, а вовне, вместе с воспоминаниями всех остальных. И если это правда, значит, телепатия, как и многие другие вещи, вполне возможна, потому что раз мысли человека хранятся не в его голове, а где-то во внешнем мире, в коллективном пространстве, то получается, что доступ к ним есть у любого из нас. Я никогда эту идею не признавала и была уверена, что существует какое-нибудь более традиционное научное объяснение поведения Беши. Но вообще-то она была настоящим телепатом (или как это еще назвать), и на прогулке мне достаточно было лишь произнести про себя слово «белка», как Беша немедленно бросалась за этой белкой в погоню. А если я думала, что «потом надо будет еще зайти в зоомагазин и купить Беше мясных палочек», она будто уже предвкушала это и изо всех сил тянула меня по направлению к магазину. Еще Джош говорил, что теории Шелдрейка объясняли, почему в четверг мне бывает проще решить кроссворд, чем в воскресенье, когда газета с ним только напечатана. По версии Джоша, к четвергу кроссворд разгадывало уже так много людей, что морфический резонанс приобретал силу неонового луча, в связи с чем я могла его уловить и просто-напросто повыхватывать правильные ответы из воздуха. В итоге Джош стал тщательно записывать все случаи телепатии Беши и отсылать их Шелдрейку, но я так и не узнала, пригодилось ли это последнему.

– Почему же тогда все не творят чудеса и не предсказывают будущее, если в этом нет ничего невозможного? – спросила я.

– Я думаю, мы просто привыкли верить в то, что это невозможно. А может, точка Омега сама останавливает нас. Я пока до конца не разобрался.

– И откуда столько жуликов, которые притворяются, будто умеют гнуть ложки? Почему никто из фокусников не показывает настоящих чудес? Если бы все было так легко и просто, я уверена, люди бросились бы этим заниматься. И мы бы увидели, как они этим занимаются. Люди принялись бы в самом деле гнуть ложки.

– А может, те, кто умеет творить чудеса, делают это тайком? Еще я думаю, что люди, которым настоящее волшебство недоступно, чувствуют, что где-то вовне существует куда больше возможностей, чем те, которые им доступны, и притворяются, будто они этими возможностями обладают. Хотя в этом я тоже не уверен. В общем, Второй Мир меня всерьез заинтересовал, и мне кажется, что с помощью этой теории можно ответить на очень многие вопросы. Кстати, Келси Ньюман должен приехать в Тотнес с лекцией, и я собираюсь обо всем его расспросить. Я подумал, может, и ты захочешь пойти. Хотя бы для того, чтобы потом объяснить мне, что было не так в его ответах. Ты могла бы стать моим «адвокатом дьявола» или вроде того.

– Я видела плакат в кафе, – сказала я. – С чего это он вдруг приезжает в Тотнес?

– Он здесь уже был. Его что-то связывает с Дартингтоном. [35]35
  Дартингтон– деревня в двух милях от Тотнеса.


[Закрыть]Я был на его лекции, когда он приезжал в прошлый раз – тогда-то я и узнал про эти его теории.

– Ну что ж, – вздохнула я. – По крайней мере Келси Ньюман не говорит своим слушателям, что они должны сдать деньги в фонд его организации или зарегистрироваться на его веб-сайте. И он не торгует одеждой и украшениями «на счастье».

– У тебя, похоже, зуб на таких людей, – заметил Джош. – И кажется, сегодня ты злишься на них больше, чем обычно.

– Ох… Я готовлю статью в газету про разные книжки по самосовершенствованию и нью-эйджу. Редактор подумал, что это неплохая мысль – написать такой материал, потому что ему понравилась моя рецензия на Ньюмана. Вот только я даже представить себе не могла, как же много в этой области издано всякого дерьма. И знаешь, чего я никак не могу понять? Допустим, во вселенной существует некая загадочная жизненная сила, которую можно называть энергией Ци, просто Энергией, да как угодно, – и она позволяет исцелять людей или предсказывать будущее. Допустим, кто-то разобрался в том, как эту силу использовать. Ведь ясно же, что в таком случае он достиг бы просветления, настроился на волну вселенской мудрости, и ему бы вряд ли понадобилось за деньги втюхивать людям свои книжки. Если бы он написал нечто о гармонии с вселенной, он бы, наверное, раздавал это бесплатно? Ну или по крайней мере написал бы только одну книгу – и все, без всяких там десяти вариаций на ту же тему, которые приходится писать только потому, что издатель сидит на шее и требует новых опусов, ведь вся эта чушь так круто продается! Вообще-то, если бы человек обрел гармонию с вселенной, он бы, наверное, писал прекрасные романы или великие полотна, а не штамповал книжки по самосовершенствованию. Я тут прочитала книгу о том, как отправлять в космос заказы – думаю, эта вещь принесла автору больше денег, чем все его космические заказы вместе взятые. Короче, о чем тут вообще говорить. А еще интересно, что никто из этих людей совершенно не умеет писать.

– Ох, – вздохнул Джош. – Конечно, ты права. Мне еще кажется, все это нужно, чтобы пустить нам пыль в глаза и отвлечь от того, что происходит на самом деле.

– Как в теории заговора?

– Необязательно. Просто тебе всегда будут попадаться жулики и мошенники с их убогими фокусами, потому что жить по-другому они не умеют. Я думаю, что если ты способен творить настоящие чудеса, то сцена и зрители тебе не нужны. И написать об этом книгу ты тоже вряд ли захочешь. Ты станешь жить себе тихо-мирно где-нибудь в деревне, и никто никогда не узнает о твоих способностях. Если мы чего-нибудь не знаем, это еще не значит, что этого нет – возьми, к примеру, те же гены или звуковые волны. И на каждую сотню жутких книг о картах Таро или полтергейсте обязательно найдется одна, которая действительно сможет расширить твое представление о мире. Нужно только знать, где такие книги искать.

– Но какой во всем этом смысл? Если наша вселенная представляет собой лишь информацию. Ну то есть предположим, ты прав, и творить чудеса так же просто, как перетащить ярлык на рабочий стол компьютера, если, конечно, знать, что чудеса эти возможны. Но прав и Ньюман, а значит, нужно прожить героическую жизнь, дабы доказать, что ты достоин получить доступ к этому новому миру. Но зачем все это? Даже если чудеса и драконы существуют и можно вечно летать на ковре-самолете с лучшим другом, кому все это нужно? С чего люди будут вообще хоть что-нибудь делать? Если в действительности ничего не существует, получается, ни в чем нет никакого смысла! Если нет ничего материального, то все нематериально, понимаешь? Смерть должна быть тем, что определяет жизнь, ведь живое – это то, что умрет, но пока не умерло.

Говоря это, я вдруг представила себе Дартмут – все ту же зимнюю картинку, как в тот день, когда я купила свои первые мотки шерсти, прямо перед Рождеством. Я смотрела, как люди мрачно плетутся в магазины, чтобы купить себе нечто такое, что словно по волшебству разгонит мрак. Сейчас я снова увидела всех этих людей, ставших похожими на плохие копии журнальных фотографий. Они стояли у меня перед глазами: стареющие, разваливающиеся, умирающие без всякой на то причины, как и все, что они когда-либо покупали. Тогда, вернувшись домой, я набросала нечто вроде фантастического рассказа об обществе людей, на которых наложено страшное проклятье: они обречены считать, что жизнь гораздо прекраснее, чем она есть на самом деле. Так каждый раз, когда двое целуются на дискотеке, оба представляют себе, что у них начинается идеальный роман. Целыми днями они торгуют очень редкими, по их мнению, вещами. Люди готовы лгать, воровать и убивать, лишь бы заполучить эти редкие вещи, которые кажутся им приворотными напитками или омолаживающими кремами, эликсирами успеха или даже сборными сказочными замками. Но в действительности они продают пустые картонные коробки и заставляют ими свои дома до тех пор, пока коробок этих не становится слишком много и часть их приходится выбросить.

Джош склонил голову набок.

– Что ты хочешь сказать? – спросил он. – Кому же захочется умереть, если есть вариант не умирать?

– Не знаю. Но мне не хотелось бы, чтобы вся моя жизнь свелась к сидению в пещере, победе над монстром и триумфальному возвращению в пещеру для того, чтобы повторить все по новой, только другими способами.

Дряхлый мужчина в коляске вдруг шумно вдохнул и уронил голову назад – казалось, он умирает, и это была настоящая смерть (если она вообще возможна), а не какое-нибудь мое теоретическое предположение или фантазия. Я встала, шагнула в его сторону и дальше уже не знала, что делать. Его голова застыла в неестественном положении, рот был открыт. Я взглянула на Джоша: он отвернулся и смотрел в другую сторону. Я на цыпочках подошла к мужчине, но в этот момент он уронил голову на грудь и выдохнул не менее шумно, чем вдохнул – эти вдохи-выдохи были всего-навсего храпом. Я села на место, и Джош хихикнул.

– Ну и ну, – прошептал он. – Я думал, он умер!

– Я тоже. Ужас.

– Это лучший храп из всех, что я слышал в жизни!

– Ты бы послушал Кристофера.

– Я слышал. Еще в детстве, когда мы ходили в эти ужасные походы с палатками. Я уверен, что они усугубили мои психологические проблемы. – Джош вздохнул. – В общем, думаю, твои предположения ошибочны, и не сомневаюсь, что Ньюман ответит на все эти вопросы в своей следующей книге.

– Не ответил. Я ее уже прочитала. Очередная трепотня о том, что жизнь – великий приключенческий сюжет. Ну и еще он долго объясняет, как важно быть героем, а не сидеть на диване и есть пиццу. Помнишь, на семинарах я рассказывала о центральном персонаже, который обязан нравиться читателю, и как его характер должен меняться в процессе повествования? Так вот там о том же, только дело происходит в конце времен.

– Как ты могла прочитать эту книгу? Она же выходит только через месяц.

– Мне прислали ее корректуру, – объяснила я. – Это все для статьи. Могу дать тебе почитать, если хочешь.

Джош улыбнулся.

– Спасибо, – сказал он. – Я ее сто лет дожидался. Наверняка она куда лучше, чем ты говоришь.

Он посмотрел на дверь, в которую вошел Кристофер, и снова повернулся ко мне.

– Я понял, что ты сильно сомневаешься, но, может, все-таки сходишь?

– Куда? На лекцию Келси Ньюмана?

– Ага. Я думаю, будет очень интересно. В прошлый раз мне понравилось. Он здорово все объясняет.

– Не знаю. Может быть. Я забыла, какое это число?

– Двадцатое марта.

На двадцать первое было назначено открытие лабиринта, и я еще давным-давно планировала вечером двадцатого отвести Фрэнка и Ви куда-нибудь поужинать, но теперь эти планы, конечно, пошли прахом.

– Надо будет заглянуть в ежедневник.

– Тогда дай мне знать, когда решишь. Можно пойти вместе – сначала перекусить где-нибудь, например, съесть пиццы в «Руморе».

– Ладно, обязательно дам знать.

– А, слушай, я ведь все хотел спросить: нет новостей про ту работу с сайтами Зеба Росса?

– Я узнаю об этом только в середине марта. Пока держи кулаки. Ты (или кто-нибудь еще, кого на эту должность возьмут) будешь затворником с каким-нибудь видом инвалидности. Это пока все, что мне известно.

– Какой еще инвалидности?

– Мы сейчас как раз над этим работаем.

– В смысле, по-настоящему? Мне придется лечь под нож хирурга?

Я расхохоталась.

– Ну ты совсем! Конечно, нет!

Джош тоже засмеялся. Мы оба продолжали смеяться, когда Кристофер вышел из кабинета с рентгеновским снимком, который свидетельствовал о том, что его рука сломана в трех местах и он не сможет работать как минимум полтора месяца.

Паромы наверняка уже не ходили, поэтому я поехала обратно в Тотнес и оттуда по полосам – в Дартмут. На каждом бугорке, через который мы переезжали, Кристофер стонал и хватался за руку, но в остальное время молчал. Я все думала, что, может быть, стоило как-то его подбодрить, но решила этого не делать, потому что вообще-то мне хотелось как следует на него наорать: он сам виноват в этом, да и вообще во всем, что его расстраивает, он всегда виноват сам! Я знала, что ему, наверное, хотелось сказать что-нибудь про Джоша. Я что, опять с ним флиртовала? Почему мы смеялись? И что я ему на это отвечу? «Нет, между мной и твоим братом ничего нет; но меня удивительным образом влечет к человеку, который старше меня на двадцать пять лет и которого мне никогда не заполучить. Но, так или иначе, у меня есть ощущение, что я тебя разлюбила, и мне сегодня весь вечер хотелось сбежать от тебя куда подальше, потому что ты чертов псих». Мысли бушевали у меня в голове подобно разъяренной толпе, вооруженной вилами. Нет, ну на хрена было колотить своим идиотским кулаком по стене и портить всем вечер? И какого черта он теперь молчит? Если ему так хочется сморозить какую-нибудь глупость про Джоша, то почему бы этого не сделать? Впрочем, вскоре я распустила обозленную толпу по домам. Я устала, а деревья, бежавшие по обе стороны от полос, показались мне надежной защитой – правда, я и сама не знала, от чего им предстояло меня защитить. Я снова представила себе, как забираюсь в нору к барсучьему семейству, но на этот раз со мной был Роуэн. Мы с ним стали мистером и миссис Барсуками и жили долго и счастливо в своем уютном гнездышке где-то глубоко под землей.

Ну надо же, я рассказала Роуэну о своей книжке об экстрасенсорике! В конце там говорилось о разных экспериментах, которые я ставила в детстве, и хотя я сама уже смутно припоминала, какое впечатление произвело на Розу то, как мне удалось усилием мысли запустить маятник в часах, Роуэн наверняка счел бы меня совершенно чокнутой, узнай он об этом. Как-то раз, дождливым субботним днем, мы с Розой весь день мастерили карточки с разными символами, после чего одна из нас вынимала из колоды карту и смотрела на нее, а другая пыталась угадать, какой символ там был изображен. Мы пробовали разглядеть вещи с большого расстояния, а еще ходили в парк и там по очереди закрывали глаза и следовали телепатическим указаниям друг друга, чтобы добраться до отметки, нарисованной на асфальте. Насколько я помнила, результаты наших опытов были просто великолепными – по крайней мере такими они казались нам тогда.

В промежутках между экспериментами мы закрывались у меня в комнате и там, за газировкой и печеньем, шептались о Розином полтергейсте. Он, похоже, никому не причинял вреда – просто каждую ночь разбрасывал вещи по комнатам. Ее родители вызывали экзорциста, но Роза заставила меня поклясться, что я не расскажу об этом своим родителям. Вроде как ее отец говорил, что мой отец таких вещей не одобрит. Но папа, конечно, в итоге обо всем узнал – возможно, от Калеба. Впрочем, ничего неодобрительного я от него по этому поводу не услышала. Он сказал только, что полтергейст – это вымысел Куперов, но если они считают, будто избавить их от него способен лишь экзорцист, то они, пожалуй, правильно сделали, что его вызвали. Мать спросила у отца, как может воображение сбрасывать книги с полок и заставлять их летать по комнате, но он ответил, что ничего такого в действительности не происходило. Тогда моя мать сказала: «Но мы же сами слышим это каждую ночь!», а он возразил: «Откуда нам знать, что именно мы слышим». Я продолжала ехать по полосам, и в мыслях у меня становилось все туманнее. На дороге не было ни машин, ни людей, ни животных. Я вспомнила, как однажды, во время каникул, мы ехали по похожей дороге и отец неожиданно остановил машину, выключил фары и попросил всех нас посмотреть в темноту.

– Спорим, вы никогда в жизни не видели такой темноты! – воскликнул он.

А потом мы все вышли из машины, смотрели на звезды, и отец, засунув руки в карманы и запрокинув голову, сказал:

– Вот что значит жить на планете!

Мы с отцом не разговаривали уже больше десяти лет, но я слышала, что он стал профессором в университете. Когда папа обнаружил у меня книжку об экстрасенсорике и узнал о моих экспериментах, то не так уж сильно разозлился. Вместо того чтобы отругать, он сидел и несколько часов подряд читал мне лекцию о том, почему верить в паранормальные явления – это глупо. Я уже давно собиралась лечь спать, а он все говорил и говорил. Я рассказала ему о том, что китайцы используют способность животных предчувствовать изменения в природе, чтобы узнавать, когда может случиться землетрясение, а у английской королевы есть придворный гомеопат. Он спросил меня, почему же во всей истории нашего мира паранормальное ни разу не получило точного подтверждения, и я тогда робко ответила ему словами из своей книжки: мол, паранормальное срабатывает лишь в том случае, если его никто не проверяет и не тестирует. И тут я почувствовала, что слишком распереживалась и устала, и расплакалась. Я думала, что отец попытается меня успокоить, но вместо этого он сказал холодным голосом: