Текст книги "Наша трагическая вселенная"

Автор книги: Скарлетт Томас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 26 страниц)

Я дочитала книгу, приготовила Кристоферу обед, вымыла посуду и проверила, есть ли у него все необходимое, и только после этого надела пальто и собрала сумку. В сумке, среди прочего, лежал «Второй Мир», который я собиралась завезти Джошу и поэтому для надежности хранила спрятанным в пакет. Кристофер, когда я начала собираться, уже смотрел программу об Атлантиде, затерянном континенте. Передача в основном состояла из компьютерной графики на тему начала и конца цивилизации, как описывали это Платон и другие. В тот момент показывали примерно 8000-й год до нашей эры – масса Земли, выглядевшая весьма неправдоподобно, распадалась на две части. На экране демонстрировался монтаж из кадров с усыпанными драгоценностями дворцами, длинными каменными дорогами, глубоким рвом, храмами с нарисованными на них священными глазами и людьми с оливковой кожей и очень высокими скулами. Вдруг земля задрожала. Началось мощное землетрясение, за которым последовали приливные волны и взрывы. Голос за кадром вопросительно произнес: «Атлантида исчезла навсегда?» И тут пустили рекламу.

– Хорошо, что у них тогда везде стояли видеокамеры, правда? – сказала я.

– Это компьютерная анимация, – поправил меня Кристофер.

– Я знаю. Хотела пошутить.

– Я понял.

Он обернулся и посмотрел на меня.

– Куда ты идешь?

– Тебе за лекарствами. Ну и заодно выгуляю Бешу. Ей бы надо побегать, да и мне не помешает немного воздуха.

Беша спала уже около часа, устроившись в кресле рядом со своим теннисным мячиком, но как только я закончила мыть посуду, она вскочила и принялась ходить за мной хвостом. Теперь она стояла у дверей с мячом в зубах и смотрела то на меня, то на Кристофера, то снова на меня. Я несколько раз кашлянула.

– Ты что-нибудь нашла в этой книжке?

– Вроде бы да. Не знаю, смогу ли я это купить, но попробую.

– Только ты не очень долго, ладно? Я без тебя не справлюсь.

– Постараюсь как можно быстрее.

Он слабо улыбнулся.

– Спасибо, что выручаешь меня. Прости, что я так расклеился.

– Ничего, – утешила я его. – Как рука?

– Получше, если о ней не думать.

– Ладно, побегу, а ты давай выясни, действительно ли это жители Атлантиды построили Стоунхендж и правда ли, что лемминги пытаются вернуться на Атлантиду, когда прыгают со скал в воду.

– Ладно тебе, не издевайся. Мне нравится. Я себя лучше чувствую, когда это смотрю.

Какая же я брюзга. И про деньги до сих пор ему не рассказала.

В машине я поймала местную радиостанцию. В новостях продолжали говорить о Звере из Дартмура: ведущий как раз брал интервью у историка из Эксетерского университета о том, какие еще звери встречались в Девоне. Я подумала: хоть бы Тим этого не услышал. Профессор рассказывал о нашумевшей когда-то истории со Следами Дьявола: ночью 8 февраля 1855 года на снегу обнаружили следы неизвестного животного. Было похоже, что следы ослиные, однако они раздваивались. Очевидно, животное смогло самостоятельно преодолеть расстояние более двадцати миль: следы начинались в Эксмуте и вели через Лимпстоун, Паудерхем, Старкросс, Доулиш и Тейнмут в Тотнес. Они шли по крышам домов, и, если верить следам, животное будто проходило сквозь стены и стога сена. В газетах того времени об этом много писали, особенно в «Лондон иллюстрейтед ньюс». Люди предполагали, что следы могли принадлежать барсуку, какой-нибудь птице или даже кенгуру – незадолго до этого две особи как раз сбежали от своих хозяев, живших в этой части Англии. Профессор сказал, что появление этих следов осталось для всех загадкой.

– Значит, никто до сих пор не знает, что это было? – спросил ведущий.

– Да, так никто и не знает! Но, скорее всего, следы кто-то имитировал, чтобы пошутить.

– Хороши шуточки!

– Да! Загвоздка лишь в том, что человеческих следов поблизости обнаружено не было. Возможно, у шутников была какая-то особая обувь. Кто знает? Но интересно другое: вечером 7 февраля в Тейнмуте, в Обществе полезных знаний проходила лекция некоего мистера Пламтра из Доулиша на тему «Влияние предрассудков на естественные науки». Это удивительное совпадение подметил ученый по фамилии Хаузхолд, и мне тоже кажется, что между лекцией и следами могла быть какая-то связь, но на сегодняшний день доказать это невозможно.

– А Зверь, который якобы бродит по Дартмуру в наши дни, – вы полагаете, что он тоже чья-то шутка? Кто-то пытается нас разыграть?

– Все может быть.

В Слэптон-Сэндс было пустынно, если не считать нескольких рыбаков в темных плащах и мужчины, что отдраивал желтое рыбацкое суденышко. На горизонте проглядывали в дымке темные очертания огромных кораблей. Я припарковала машину со стороны Торкросса, и мы с Бешей под нависшим бледно-серым небом пошли по берегу вдоль кромки моря, расположенного по правую руку от нас. Многочасовые прогулки с Бешей научили меня другими глазами смотреть на самые разные предметы вокруг – те, на которые Беша писала, наступала или запрыгивала, те, которые она жевала или обнюхивала в поисках следов других собак, те, от которых убегала, и те, которые приносила мне, чтобы я их ей бросала. А еще я могла теперь подолгу таращиться на какое-нибудь животное, птицу или дерево и говорить про себя такое, от чего моему отцу сделалось бы противно: «какими счастливыми, наверное, чувствуют себя птицы, когда летают» или «а вон тому странному растению, кажется, очень даже нравится расти в песке».

Однажды я попыталась объяснить Кристоферу, что такое эволюция и естественный отбор, и воспользовалась самым распространенным примером про жирафа. Мне не хотелось вступать с ним в спор о тех элементах видообразования, в которые он наверняка не поверил бы, поэтому я изложила ему упрощенную версию. В те времена, когда у жирафов еще не было длинной шеи и внешне они напоминали лошадей или ослов, рассказывала я, один из них вдруг родился с невероятно длинной шеей, и оказалось, что с таким ростом очень удобно дотягиваться до листьев на верхних ветвях деревьев. И вот благодаря мутации этот жираф становится королем леса, а его измененные гены с легкостью распространяются, потому что все девчонки-жирафихи хотят, чтобы он их трахнул, и его сыновьям и дочерям тоже передается это эволюционное преимущество – способность дотягиваться до верхних листьев. В итоге все остальные – обычные – жирафы вымирают, возможно, от огорчения, потому что они-то не достают до верхушек деревьев. Случилось все это так давно, что никаких промежуточных «версий» жирафов уже не осталось, есть только «окончательный» вариант. «Малыш, как это круто!» – сказал тогда Кристофер. Он впервые понял нечто относившееся к науке, и поэтому я не стала уточнять, что на самом-то деле сегодняшние жирафы еще не являются венцом эволюции и будут видоизменяться до конца времен, который вряд ли настанет завтра, даже если мы допускаем такой вариант. Я и сама не могла хорошенько понять, что еще нужно этим жирафам, кроме листьев с верхушек деревьев. Луну им, что ли, подавай? А может, они, наоборот, вообще ничего не хотят?

Я была изумлена: Кристофер запросто принял идею эволюции, назвал ее «крутой» и не увидел в ней ничего удивительного. Ведь вообще-то это потрясающе: и люди, и какие-нибудь там отдельные части жирафа не просто болтаются во вселенной, а хитрым образом связаны друг с другом и выполняют самые разные функции! И все, что существует и способно думать, не может этому не удивляться! Однако за неделю до этого у нас уже вышел серьезный спор на тему скорости света, и Кристофер, возможно, лишь хотел теперь поскорее закончить разговор. Мы с Бешей приближались к киоску, и я снова подумала про поствселенную Келси Ньюмана, в которой уже ничто и никогда не будет эволюционировать. Каждый станет героем, борющимся за секс и славу, и ему не надо будет изобретать поводов для своих сражений. Все окажется предсказуемым, и люди перестанут вообще чему-либо удивляться.

Добравшись до киоска, я купила рыбу с картошкой для себя и колбаску для Беши. Потом устроилась на скамейке, лицом к морю, и стала думать, каких бы таких снадобий раздобыть для Кристофера. Если книга, которую я прочитала, не врет, то лекарство подойдет вообще любое – главное, чтобы он (ну и, может быть, я тоже) в него поверил. Было холодно, и я подумала, что, может, стоит забежать в «Фогхорн» – выпить чего-нибудь и согреться у огня. Я вернулась к киоску, чтобы выбросить обертки от еды, и увидела там объявление, которое повесили буквально только что. «Сдам на зиму рыбацкий домик. Триста фунтов в месяц». Триста фунтов – это же очень дешево, примерно столько я планировала платить за аренду кабинета.

– Простите, пожалуйста, – обратилась я к девушке в киоске. – С кем можно поговорить по поводу вот этого?

– С Эндрю Глассом, – сказала она. – Из «Фогхорна».

– А, здорово, я как раз туда собиралась. Спасибо!

Я пошла дальше по набережной и вскоре оказалась у облезлой красной двери, загроможденной старыми клетками для ловли крабов, веревками и рыболовными сетями. Если не знать, что здесь находился «Фогхорн», его легко можно было не заметить: деревянную вывеску даже зимой загораживали ветки кустарника. Наверное, Эндрю так больше нравилось: ему не приходилось иметь дела с туристами, и бывали у него только местные и постоянные клиенты. В округе было полно тех, кто знал, что в «Фогхорне» тебе нальют отличного пива да еще подадут фунт местных креветок, дюжину устриц и рыбу, только что выловленную из моря. Красная деревянная дверь открылась и звякнула колокольчиком. Внутри там всегда играла какая-нибудь интересная музыка – часто это был альбом, который я хорошо знала, или нечто такое, чего очень давно не слышала и чему радовалась, как неожиданной приятной встрече. Когда я была здесь в прошлый раз (Либби угощала меня устрицами), играл сборник современных матросских песен, мы сидели у огня и подпевали Тому Уэйтсу, а потом Либби рассказала мне, что познакомилась с человеком по имени Марк, у которого были потрясающие глаза, и, как только она его увидела, ей захотелось его поцеловать. Он пришел в их группу по вязанию – раньше мужчины к ним на занятия не ходили. И хотя Либби вязала уже много лет, она не знала, что пряжу удобнее тянуть из середины клубка, а не с его внешнего конца. Этому и еще нескольким секретам ее научил Марк. А она в ответ научила его горизонтальному трикотажному шву. Марк вязал, зажав одну из спиц под мышкой, как волынку, и говорил, что его прапрадеды из Нортумберленда только так и вязали.

Сегодня в «Фогхорне» играла Superstarгруппы The Carpenters. Эндрю Гласс был худым, как жердь, пятидесятилетним мужчиной с обветренным лицом, светлыми волосами и темно-синими глазами, сверкавшими из-под круглых очков в проволочной оправе. Облокотившись на стол, он читал «Гардиан». Рядом на столе лежала целая стопка журналов: «Экономист», «Нью Сайентист», «Спектейтор», «Прайвит ай» – такое изобилие прессы встречалось далеко не в каждом девонском пабе. Посетителей было совсем немного, и каждый сидел со своей пинтой в каком-нибудь укромном уголке. Один мужчина устроился у камина и читал триллер в мягкой обложке, Беша подошла и понюхала его ботинки, но он на нее даже не взглянул. Он прочитал уже примерно две трети книги и, казалось, случись в тот момент конец света, все равно не оторвался бы от чтения. Я кликнула Бешу и прислонилась к барной стойке.

– Эндрю, – позвала я. – Привет! Не нальешь пинту «Зверя»?

«Зверем» называлось пиво из Эксмура, и сегодня оно казалось как нельзя более уместным. Эндрю оторвал глаза от газеты.

– Мег, – он улыбнулся, подошел ближе и через стойку пожал мне руку. – Давно тебя не было.

– Да, давно. Как твоя книга?

– Ох, я тут совсем забегался. Думал, уйду из флота – будет куча свободного времени, чтобы всем этим заняться. А вон за месяц ни строчки не написал. Но у меня со следующей недели появится новый бармен – и станет полегче. А ты как? Как книги?

– А я на днях уничтожила целый роман, но в остальном все хорошо. Я просто все никак не могу начать. И завидую тебе. У тебя уже, кажется, больше двадцати тысяч слов?

– Что-то вроде этого. Кстати, я сделал, как ты советовала.

– И что же я, интересно, советовала? Надеюсь, что-нибудь хорошее.

– Советовала как можно подробнее описывать свой личный опыт и использовать традиционную повествовательную конструкцию. Рассказать не столько историю самой трагедии, сколько о том, как я о ней узнал, – ну и побольше о моей жизни на море. Я начал с того, что перечитал начало, там говорится о том, как Олли забрали в армию, – я тебе говорил, что их отправили в Ирак? – Эндрю протянул мне бокал. – За счет заведения. Все равно теперь с новым барменом дела у нас пойдут на лад!

– Спасибо. Кстати, я заказала «Зверя» по особому поводу!

– Ты же всегда его заказываешь.

– А, вообще-то да. Но все равно, помнишь Тима Смолла? Он подготовил очень хорошее предложение, и «Орб букс» планирует заказать ему роман. Но дело не только в этом. Теперь появился настоящий Зверь, и Тим отправляется на его поиски.

– Ну что ж, за Тима! – Эндрю поднял чашку с чаем.

– За Тима! – откликнулась я и подняла бокал. – А еще, что там по поводу сдачи домика на зиму? Я видела объявление на киоске.

– Да, Дом Ракушки, я его сдаю. Тебе нужен?

– Не знаю. А где он? И на что похож? Там сыро?

– Тут совсем рядом. Ничего особенного, но вид оттуда отличный. Сырости нет. Хочешь взглянуть?

– Да, было бы здорово. Я тут вроде как решила подыскать себе кабинет для работы.

– Но это целый дом, не просто комната.

– Да, я поняла, но все равно я бы посмотрела, ладно?

– Конечно. Сейчас только закрою кассу.

Эндрю оглядел паб.

– За несколько минут меня тут точно никто не хватится. Пойдем прямо сейчас, пока народу мало. Допьешь, когда вернемся.

В домике и в самом деле не было ничего особенного: гостиная с кухней на первом этаже и спальня с ванной на втором. Пол везде был дощатый, и только на кухне лежала серая плитка. Стены в комнатах были побелены. Зато в гостиной я обнаружила большой камин, и, как и обещал Эндрю, из окна открывался прекрасный вид на море. В центре комнаты перед камином стоял большой диван, а у окна – письменный стол со стулом. Я сделала глубокий вдох. Воздух был сухой, холодный и чистый – ну разве что немного пыльный.

– Тут побывали люди из службы вывоза мебели – вынесли почти все, – сказал Эндрю. – Они бы и дверные ручки поснимали, если бы я их вовремя не остановил. Диван со столом я все же попросил оставить. Подумал, вдруг пригодятся. Но могу и их выбросить, если надо.

– А кто владелец этого дома? Ты?

– Да. Тут жил мой дядя, когда паб еще принадлежал ему. Потом он умер, здесь осталась моя тетя, ну она тут все переделала под себя, дом стал совсем другим. А теперь и ее нет в живых, как ты понимаешь.

Я вспомнила, что в книге у Эндрю было что-то про его тетю. Она, кажется, единственная поверила в то, что он слышал над морем человеческие голоса.

– Мои соболезнования, – вздохнула я.

– В последние годы она жила в доме престарелых. Терпеть его не могла, мне было так стыдно. Думаю, сейчас ей намного лучше. Ну а мне в наследство достался этот дом, и значит, с ним надо что-то делать.

– А жить в нем ты не хочешь? – спросила я.

– Нет. Для меня он великоват. Мне уютнее наверху, над пабом. На флоте привык к замкнутым пространствам.

Я еще раз прошлась по комнатам, пытаясь представить себе, как все выглядело до визита службы вывоза мебели. Они хорошо поработали, дом был совершенно пустой и голый.

– А камин работает? – спросила я.

– Да. Дымоход совсем недавно прочистили. Я могу подбрасывать тебе дров за двадцать фунтов в месяц – будешь сама брать сколько нужно из сарая за пабом. Нашим вай-фаем тоже можешь пользоваться.

Беша принюхивалась к камину и махала хвостом.

– Собаке твоей тут нравится, – сказал Эндрю.

Нравилось здесь и мне. Я представила себе, как буду сидеть за столом у окна, писать перьевой ручкой, которую подарил мне Роуэн, и смотреть на проплывающие вдали корабли. Беша сможет ходить со мной на работу. У меня прекратятся эти постоянные приступы астмы. Мы будем приезжать по утрам, разжигать камин, гулять по пляжу и есть на обед рыбу с картошкой, а может, даже устриц в пабе. Надо только привезти сюда несколько полок и ковриков. Мне казалось, что это уже мой дом. И не хотелось отсюда уезжать.

– Мне тут очень нравится, – сказала я. – Можно, я подумаю?

– Конечно, но в четыре придет еще один человек. Я могу сказать ему, что уже сдал дом тебе, но ты, пожалуйста, дай мне знать, что решила, завтра утром, хорошо? Извини, что тороплю, но это такое дело, зевать нельзя.

– Вообще-то мне необязательно думать, – сказала я. – Ты не против, если я его все-таки сниму?

– Я только за, – он широко улыбнулся.

– Тебе нужны какие-то рекомендательные письма, все такое?

– Нет. Я же тебя и так знаю. Сможешь заплатить за месяц вперед?

– Да, конечно. И дрова мне понадобятся. Я тебе выпишу чек, хорошо?

Мы вернулись в паб. Я выписала чек, и Эндрю отдал мне ключи.

– В объявлении написано «сдам на зиму», но вообще-то я не знаю, что буду с ним делать дальше, – сказал он. – Примерно до июня он точно твой, а там посмотрим – может, и дольше поживешь, если тебе понадобится. Через пару летя, наверное, его продам или переоборудую в нечто более презентабельное, чтобы сдавать отдыхающим на лето. Ну а пока давай, как договорились.

– Отлично. Просто замечательно. Спасибо!

Я бросила ключи в карман куртки. Мое пиво так и стояло на барной стойке, где я его оставила. Я сделала глоток – оно пахло мускусом и землей.

– Эндрю, послушай, – вдруг вспомнила я. – Пока я не ушла, можно тебя еще на минутку? Хочу кое о чем спросить.

– О чем?

– Об эффекте плацебо. Я помню, ты как-то раз об этом рассказывал…

Он кивнул.

– Да, было дело. Что конкретно тебя интересует?

– Я тут прочитала одну книгу, и в ней говорится, что все лекарства действуют сильнее, если в них веришь. И я задумалась, насколько все это правда.

– Ты ведь наверняка слышала, что теперь говорят о прозаке? – спросил он. – Настоящая сенсация.

– Да. Мне это показалось очень странным. Мой брат его принимает. Говорит, что прозак полностью изменил его жизнь. Неужели все настолько сильно зависит от головы?

Эндрю пожал плечами.

– Я думаю, что многие болезни начинаются у нас в голове. Особенно депрессия. В последнем номере «Нью Сайентист» есть статья о том, что валиум помогает только в том случае, если люди знают, что принимают его. Доказательств эффекта плацебо с каждым годом становится все больше. На флоте я встречался с этим на каждом шагу. Как-то раз один сержант слег с инфекцией дыхательных путей, и капитан сказал мне, что на пробу прислали новые антибиотики. Якобы они были лучше и сильнее старых – нам часто доставались разные подозрительные новинки вроде этой. В общем, дал я этому сержанту антибиотик – инфекция прошла, никаких проблем. И только потом, спустя долгое время, капитан признался мне, что кто-то забыл погрузить на борт ящик с антибиотиками и на самом деле я лечил того парня просроченными витаминами. Черт знает, откуда они вообще у нас оказались. Бесконечные коробки этих непонятных таблеток. Я тогда впервые воочию наблюдал эффект плацебо, и это потрясло меня до глубины души. Конечно, такую историю кому угодно не расскажешь – что это за врач, который даже не знает, чем лечит пациента! А ведь есть еще и эффект ноцебо – слышала о таком?

– Нет. А это еще что такое? Плацебо, но наоборот?

– Ага, что-то вроде того. Это когда люди думают, что больны, а на самом деле здоровы. Говорят, именно на том же принципе основано действие заклинаний вуду. Если кто-то верит, что проклят и вот-вот умрет, то он действительно берет и умирает. На эту тему тоже проводилось много исследований.

– Как во всем этом вообще можно разобраться? – возмутилась я, отхлебнув еще пива.

– Ха, так, вероятно, в этом-то весь смысл.

– В чем? В том, чтобы никто ни в чем не мог разобраться?

– Вроде того. А еще в связи с этим встает вопрос, зачем вообще нужна медицина. Если нет никакого смысла давать людям химические средства, раз их мозг сам способен все в организме наладить… А может быть, мозг в состоянии справиться лишь с частью проблемы. Я слышал об одном эксперименте, когда людям, страдавшим От головной боли, давали на выбор две таблетки, хотя в действительности их было четыре: аспирин известной марки и безымянный аспирин, а также плацебо под видом аспирина известной марки и плацебо под видом безымянного аспирина. Обыкновенный аспирин справился с головной болью лучше, чем безымянное плацебо, зато плацебо, скрывавшееся под видом известного аспирина, оказало на испытуемых почти такое же действие, как безымянный аспирин. То есть выходит, что название лекарства повлияло на процесс исцеления. Это еще раз свидетельствует о том, как велика роль нашего сознания. Но нельзя же отправлять людей молиться или плясать под барабаны, когда они захотят, чтобы им выписали антидепрессанты, – не те сейчас времена. Ты будешь про эту книгу писать?

– Пока не знаю, – вздохнула я. – Вроде бы да, должна. А заодно про книгу о космических заказах, про книгу о собачьей психологии и еще про одну о картах Таро. Но мне хочется провести нечто вроде собственного эксперимента, только я пока не придумала как.

– Какого еще эксперимента?

– Хочу попробовать вылечить кого-нибудь с помощью плацебо.

Он рассмеялся.

– Ну что ж, желаю удачи! Она тебе понадобится.

– Подожди, ну ты ведь сказал, что сам видел, как это действует!

– Но не во всех случаях. Ведь истории рассказывают про удивительные случаи, а не про заурядные, правильно? Половине пациентов не помогают даже настоящие лекарства. Ни тебе эффекта плацебо, ничего. Это уж как карта ляжет. И к тому же, мне кажется, ситуация только усложняется, если ты сама знаешь, что даешь пациенту нечто, от чего вряд ли будет толк. Вот почему капитан тогда всучил мне витамины и не признался, что никакой это не антибиотик. Думаю, он понимал, что эффект будет лучше, если я тоже поверю в то, что лекарство настоящее.

– В той книге есть еще одно исследование на эту тему, – сказала я. – Правда, я его не слишком внимательно читала. Там написано, что ты вроде как передаешь это пациенту – ну, свое знание о том, что на самом деле его сейчас ничем не лечат, или, наоборот, свою веру в лекарство, которое ему даешь. Там вроде как все дело в едва уловимых жестах и мимике…

– Ага. Или опять – в голове.

– В смысле?

– Возможно, эффект плацебо достигается не благодаря сознанию пациента, а благодаря сознанию того, кто лечит.

– То есть я лечу и верю в то, что лекарство сработало, а на самом деле от него нет никакого толку?

– Нет. Ты лечишь с помощью своего сознания.

– А, как какая-нибудь колдунья-целительница?

– Или просто колдунья, да.

Я нахмурилась. Мне хотелось спросить у Эндрю, как можно было из военно-морского врача, окруженного войной и суровыми мужчинами, превратиться в человека, который вполне серьезно допускал возможность колдовства. Но вообще-то я сама знала ответ на этот вопрос – он был в его книге. Если ты слышал, как в море кричали мертвые люди, то поверишь во многое из того, во что не верят другие.

Кто-то подошел к барной стойке и заказал пинту «Олд Могги».

– Ну ладно, я, пожалуй, пойду, – заторопилась я. – Большое спасибо за дом!

– Надеюсь, вид из окна, да и все остальное, будет тебе в радость – и ты сможешь там как следует писать, – сказал Эндрю, возвращая на нос очки. – Ну и с экспериментом желаю тебе удачи.

– Ну да, ты сказал, что она мне понадобится. – Я вздохнула. – Наверное, нельзя просто так взять и вылечить кого-то с помощью плацебо, да?

– Если ты будешь называть это свое лекарство плацебо, то нельзя, – ответил Эндрю. – Ведь тогда получается, что ты сама в него не веришь.

– Поняла.

Эндрю протянул посетителю его пиво и взял деньги.

– Будь здоров, дружище, – сказал он ему и снова повернулся ко мне. – А в чем проблема? От чего ты хочешь излечить?

– Мой парень сломал руку. Он очень плохо переносит болеутоляющие и говорит, что хотел бы лечиться чем-нибудь более натуральным. Я не знала, с чего начать, но идея с плацебо показалась мне очень удобной: дай человеку что угодно – и он почувствует себя лучше. Но теперь я понимаю, что все не так просто. Иначе все бы только этим и занимались.

– Если тебе нужно натуральное обезболивающее, купи коры белой ивы, – посоветовал Эндрю. – Из нее делают аспирин: боль как рукой снимет. Ее продают в таблетках в магазинах здорового питания. У меня от аспирина несварение, так что я предпочитаю кору.

– Кора белой ивы?

– Ага.

Прежде чем поехать в Тотнес, я отправила Джошу сообщение: «Ты дома? У меня с собой книга». В Тотнесе было тихо и сонно, и я без труда нашла место для машины на Фор-стрит, прямо у магазина «Зеленая жизнь». Беша спала на заднем сиденье, но, как только мы остановились, проснулась, вскочила, зевнула и выглянула в окно. Все то время, пока мы ехали, я смотрела на часы на приборной панели и пыталась придумать, как объяснить чуть ли не каждую минуту своего отсутствия, когда мы наконец доберемся домой. Я уехала из дома приблизительно в два. Сейчас было уже начало пятого, небо начинало темнеть и распадаться на черно-серые клочья. Во рту у меня по-прежнему ощущался вкус «Зверя». Кристофер догадается по запаху, что я была в пабе. Придется съесть пару мятных конфет. Только вот что самое трудное: как я объясню, откуда у меня в кармане взялась связка ключей? Пожалуй, никак. По сравнению со связкой ключей причина такого долгого отсутствия – это просто ерунда, что-нибудь придумаю.

Пока Беша зевала и потягивалась, я подсчитала, что потрачу минут пять на то, чтобы купить Кристоферу кору белой ивы, а себе – мятных конфет, потом заеду на холм, там припаркуюсь в неположенном месте, быстренько отдам Джошу книгу и через полчаса буду дома. То есть появлюсь я там не раньше пяти. Ну и ладно, ничего страшного. Скажу, что полдня провела в банке, разбиралась с деньгами. Посулю ему курсы, новую одежду и, может, даже какой-нибудь экологический отпуск – и тогда жизнь снова засверкает яркими красками. А вообще-то мне совсем не хотелось ехать домой. Мне хотелось вернуться в Дом Ракушки, поужинать в «Фогхорне» и лечь спать одной.

В «Зеленой жизни» сразу нашлась кора белой ивы, но одного пузырька с таблетками явно было маловато для трех часов отсутствия, поэтому я побродила по магазину и взяла с полки соль для ванн с арникой, которая, как значилось на упаковке, помогала при ушибах, растяжениях и переломах костей. А еще зачем-то купила целый набор цветочных настоев доктора Баха и книгу о том, как ими пользоваться. Я представила, что стою на кухне, как Ви, и составляю для Кристофера какую-нибудь сложную комбинацию из целебных растений. Я полистала книгу и увидела несколько названий, знакомых мне по настою, который делала для меня Ви. Описанию каждого цветка отводилось по две-три страницы. Дикая яблоня – ее не было в моем наборе – предназначалась для беспокойных, суетливых людей, которые постоянно всюду наводят порядок и панически боятся грязи. Мне стало любопытно, что рассказали бы обо мне «мои» цветы. Я уже оплачивала покупки, когда в сумке завибрировал телефон. Это было сообщение от Джоша. «Проблема. Я в канцтоварах. Несчастливые номера. Выручай». Я довольно хорошо представляла себе, что означало это сообщение, поэтому быстро вернулась в машину и понеслась по направлению к холму. Беша посмотрела на меня с видом, который, будь она человеком, означал бы нечто вроде «ну и какого черта мы теперьделаем?», поэтому я объяснила ей, что мы будем спасать Джоша, а потом поедем к нам в Дартмут, и по дороге, на полосах, возможно, встретим белок, а когда доберемся наконец до дома, она непременно получит свой ужин. Беша резко поднимала кверху морду каждый раз, когда слышала знакомое слово: «Джош», «домой», «белки», «ужин». Я подумала, что, может, правильнее было бы общаться с ней с помощью одних только существительных, расположенных в нужной последовательности? Может, таким и был мир Беши? Сплошные существительные на линии времени? Хотя нет, наверное, ее жизнь все же не ограничивалась одними существительными – например, она явно радовалась возможности встретиться с белками, хотя, как я сказала Либби, гоняться за ними перестала. Правда, Бешу немного озадачило то, что белки должны были появиться где-то между приездом домой и ужином, поэтому я изменила порядок и произнесла как надо: «Джош», «белки», «домой», «ужин». На этот раз Беша тихонько поскуливала на каждом слове. И я подумала, что, пожалуй, могла бы и сама написать книгу по собачьей психологии, потому что уже много лет ее изучала.

Кроме Джоша в канцтоварах никого не оказалось. Это был маленький, тесноватый магазинчик, торговавший бумагой, перьевыми ручками, механическими карандашами, принадлежностями для художников и блокнотами. Джош стоял спиной к двери и будто бы изучал уцененные ежедневники на 2008 год. Я сразу увидела, что он дрожит, и хотела положить руку ему на плечо, но подумала, что это может его напугать. Он казался каким-то невероятно уязвимым в этих своих тщательно выглаженных джинсах и красной толстовке с капюшоном.

– Эй, – тихонько позвала я его.

– Я не могу обернуться, – сказал он. – Но в остальном я, кажется, веду себя вполне нормально. Пока еще никто не попытался меня вышвырнуть. Как у тебя дела?

– У меня все в порядке. Что случилось?

– Посмотри там, у двери.

Я посмотрела. У двери находилась вращающаяся стойка с детскими поздравительными открытками. Я тут же увидела, в чем проблема. Казалось, тот, кто расставлял открытки, хотел причинить Джошу максимум дискомфорта. Вертикальный ряд открыток, мимо которых нужно было пройти, чтобы выйти из магазина, был увешан табличками с цифрами, обозначавшими возраст именинников, для которых эти открытки предназначались. Сверху вниз шли номера 6, 6, 6, 1, 3 и 7. 666 было чуть ли не самым страшным сочетанием цифр для Джоша, а тут к тому же сразу за ним шло число 13.

– Зато в конце есть семерка, – подбодрила я его.

– Одна семерка не поможет. Черт. Ну почему всегда так? Я всего лишь хотел купить открытку папе на день рождения. Раньше они здесь детских открыток не продавали. Я только поэтому и решился зайти в этот магазин, а теперь не могу отсюда выбраться. Мне, наверное, придется стоять тут всю жизнь. Я хотел просто повернуть стойку другой стороной, чтобы их не было видно, но я ведь все равно буду знать, что они там. Да и вообще я боюсь к ним приближаться. Как же это я ничего не заметил, когда входил? Просто идиот.

– Ничего страшного, – сказала я. – Сейчас я их как-нибудь переставлю.

– Ты станешь трогать их руками?

– Ну да, мне это не трудно.

– Но они принесут тебе несчастье.