Текст книги "Наша трагическая вселенная"

Автор книги: Скарлетт Томас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)

Проснулась я почти в десять. Отопление было выключено, и в доме стоял холодный запах плесени. Я откашлялась, выпила чашку кофе, переоделась в спортивные штаны и толстовку с капюшоном, почистила зубы, собрала волосы в хвост и отправилась к Либби за машиной. Я бегом волокла Бешу по набережной, мимо лодочной базы, снова заполненной коричневой водой. Когда мы добрались до бухты Баярд, я отстегнула поводок, и Беша бродила по гальке, пока я звонила в дверь Либби.

– Господи, Мег, что случилось? – спросила она, едва меня увидев.

– Я ухожу от него. Ухожу из этого чертова дома с его грязью и сыростью. Решено! Мне нужно было только зайти к вам за машиной, и сейчас я поеду, упакую вещи и переберусь в домик на берегу. Мне нужно было кому-то об этом сказать.

– Черт. Зайди, выпей чаю. Боб в магазине, а я взяла отгул – не слишком-то хорошо себя чувствую после вчерашнего. Ты только посмотри, какие у меня мешки под глазами. Бесс, ко мне!

Беша бросилась обнюхивать скамейки и побежала в дом Либби. Вслед за ней вошла я.

– Только я ненадолго, – предупредила я. – Хочу успеть увезти вещи до того, как вернется Кристофер. Еще одну сцену я сегодня уже не вынесу. М-м… Как у тебя приятно пахнет.

– Это лаванда. Саша принесла в благодарность за вчерашний вечер. А где Кристофер?

– Не знаю. Когда я вчера пришла, его не было.

– Может, он от тебя ушел.

Такая идея не приходила мне в голову.

– Возможно. Как ты?

– Ну, сама знаешь. Какой тебе чай?

– Любой.

Кухня у Либби была залита ярким солнечным светом ранней весны, и в приоконных ящиках из луковиц начали пробиваться зеленые ростки. Либби с Бобом занимались подобными вещами – как-нибудь осенним днем выбирались на рынок за луковицами, сажали их, и по весне эти луковицы давали всходы. Я в жизни не посадила ни одной луковички. У меня все время происходило что-то неотложное, и надо было то позвонить матери, то успокоить Кристофера, то выгулять Бешу, то дочитать книгу для Оскара. И даже если все это было сделано, всегда оставался роман, над которым нужно было работать, всегда оставалось нечто, что можно из него выбросить. Я вспомнила, что мне осталось выкинуть всего двадцать семь слов, и никакого романа не останется. Может, тогда мне удастся начать все заново? Либби протянула мне чашку чая ройбуш с медом.

– Ну вот, – сказала она. – Все кончено. В обозримом будущем моя жизнь будет выглядеть вот так.

– В смысле?

Она рассмеялась.

– Ты уходишь от Кристофера, – сказала она. – А у меня новости такие: я остаюсь с Бобом. Я вчера решила, и от этого у меня очень хорошо на душе – как-то тепло и уютно. Марк хотел, чтобы я вернулась, но я отказалась. Сама от себя не ожидала, но все-таки отказалась.

Либби поежилась.

– Мы с Бобом вчера долго разговаривали, когда легли спать, и я предложила летом съездить куда-нибудь вместе. Нам обоим надо отсюда выбраться. А то сидим тут как в тюрьме – с ума можно сойти.

– Но ты, кажется, говорила…

– Что? Что я больше не могу с ним спать? Да. Это действительно проблема. Но во всем остальном мы прекрасно ладим, и еще, надо признаться, я обнаружила, что, если мне выпить бутылку вина и посмотреть по интернету порно, а ему принять ванну – чтобы от него пахло одним только мылом, – тогда вроде бы и ничего. О Боже. Понимаю, это звучит ужасно. Но у других пар, которые долго живут вместе, дело обстоит не лучше, ведь правда?

– Мы с Кристофером вообще никогда толком не занимались сексом.

– Ну вот видишь.

– Но я-то от него ухожу.

– Да, но ведь не из-за секса?

– Знаешь, – сказала я, подумав. – Просто невероятно, что ему не хотелось просто все время заниматься со мной сексом. Ну, в том смысле, что какой вообще тогда прок от Кристофера? Черт, какие ужасные вещи я говорю. Но это ведь правда.

Несколько мгновений мы обе молчали.

– Твою мать, – произнесла наконец Либби. – Ты по-настоящему от него уходишь. По-настоящему становишься свободной!

– Ага.

– Это абсолютно верное решение.

– Я знаю. То есть, надеюсь, что верное.

– Но не спеши ввязываться во что-нибудь новое. Например, не принимайся немедленно трахаться с дядей Боба.

Я закатила глаза.

– Это вряд ли.

– Ага! – воскликнула Либби, улыбаясь во весь рот. – Значит, ты не отрицаешь? Ведь ты о нем говорила, когда рассказывала про свой возможный роман? Я так и знала! Ну ты и засранка!

– Может, ничего и не получится. Кажется, я приняла всю эту историю слишком близко к сердцу. На самом деле он не испытывает ко мне никаких чувств, да и я к нему, в общем-то, тоже. Мы просто друзья. Я встречаюсь с ним на этой неделе, чтобы вместе пообедать, но в этом нет ничего такого. К тому же он не свободен…

– Ага, типа женат на тете Боба!

– Вот именно. Хотя на самом-то деле они не женаты. В любом случае все это неважно, потому что я не слишком люблю рикошетные отношения. Ничего не выйдет.

– Он вообще такой, сексуальный. Но очень старый.

– Да, Либ, я понимаю.

Я поставила на стол пустую чашку.

– Большое спасибо за чай. Ладно, пора заняться переездом.

– Удачи.

Прежде чем уехать из Торкросса, я полила спатифиллум, но, конечно же, брать его с собой не стала. Большую часть своих книг я тоже пока оставила тут – чтобы забрать как-нибудь в другой раз, и в результате все, чему предстояло составить радость моих последних дней, уместилось в три картонные коробки и один большой чемодан. У Беши тоже была своя небольшая коробка, в которую мы уложили ее одеяло, три теннисных мячика разной степени потрепанности, резиновый мяч, две изгрызенные сыромятные косточки, упаковку сухого корма и две банки собачьих консервов, которые оставались в буфете. Я сложила все неразобранные документы и банковские уведомления в несколько бумажных пакетов и впервые за долгие годы взглянула на чистый письменный стол. Ощущение было такое, будто я умерла или превратилась в человека, на которого повесили печальную обязанность освободить дом от разного ненужного старья, оставшегося тут после меня. Большую часть бумажек я выбрасывала почти не глядя. Это можно было бы сделать сто лет назад – вероятно, тогда я не чувствовала бы себя здесь такой несчастной. Я взяла ноутбук, провода, книги, которые были нужны для статьи, блокноты, свою лучшую ручку, гитару, сумку с вязанием, кастрюлю для варки варенья, корабль в бутылке и упаковала все крайне бережно в чемодан, будто это были единственные вещи, которые я брала с собой в загробный мир. Затем я поместила коробки и Бешу в машину и еще раз поднялась по ступенькам дома, чтобы взять гитару и мешок с книгами по самосовершенствованию и проверить, не забыла ли я чего. Спускаясь обратно, я наткнулась на Рега, он обрызгивал гербицидами трещины в плитках, которыми была выложена дорожка около его дома.

– Сегодня небо вроде посветлее! – сообщил он мне.

И впервые в жизни я не стала просто ему поддакивать.

– Нельзя убивать все живое только потому, что оно вам не нравится, – сказала я. – Может, оставите наконец мир в покое?

Я выехала из Дартмута, и вскоре из светлеющей мглы появился Старт-Бей, похожий на закрывающую скобку в книге о природе. В скобках рассказывалась история о море. А за скобками была земля – зеленые, красные и голубые поля и накатывающие на них, подобно гигантским волнам, холмы. Там и тут виднелись нежные кустики подснежников, грубо приметанные заплатки утесника, а вдоль узкой дороги бежали дома, окруженные желтыми розами и мимозовыми деревьями. Желтые шарики бутонов мимозы были похожи на модельки молекул. Цвести им было еще рано.

Если я извинюсь, Кристофер примет меня обратно? Я представляла себе, как он приходит домой с букетом цветов и обнаруживает, что меня нет; он идет к Либби, чтобы заставить ее рассказать ему, где я. Дальше в моей фантазии он появлялся в Торкроссе одновременно с Роуэном, который узнал о моем местонахождении примерно тем же способом, и я просила Кристофера уехать. Но что если Кристофер приехал бы за мной, с этими своими цветами, а Роуэн – нет? И что это были бы за цветы? Зная Кристофера, я могла бы догадаться, что он выбрал нарциссы из Роял-авеню-гарденс. «Малыш, природа принадлежит всем» – вот как он ответил бы, когда я отчитала бы его за вандализм. Потом я сказала бы, что именно поэтому муниципалитет их там и сажает, и мы бы крупно поссорились. Все равно я терпеть не могла запах нарциссов. У меня в голове стучали клавиши старой пишущей машинки – размышления бежали страница за страницей, и когда очередной лист заканчивался, я представляла себе, как – дзынь! – выдергиваю его из каретки и прямиком отправляю в мусорное ведро. Вот оно как: теперь я избавлялась от написанного еще до того, как оно успевало появиться на свет.

Мой домик в Торкроссе казался чистой страницей, на которой еще ничего не было напечатано. Распаковать свои вещи мне толком не удалось, потому что у меня там почти не было мебели, в связи с чем я несколько часов сидела на стуле и смотрела в окно. Мимо иногда проходили люди, и в какой-то момент по берегу пробежала женщина с дочкой – они вместе влетели, подняв фонтан брызг, в ледяное море. Бородатый мужчина установил у скал штатив и начал фотографировать камни. Приблизительно через час под окном прошли двое: женщина, похожая на гору, и мужчина, похожий на отшельника. Я бросилась к двери и выбежала на улицу, почти не сомневаясь в том, что это Ви и Фрэнк, которые приехали меня разыскать, – я была так рада и благодарна. Но при свете дня стало очевидно, что это не они. Эти двое говорили с валлийским акцентом, и у них был вест-хайленд-уайт-терьер. Я вернулась в дом.

В шесть часов все за окном резко перекрасилось в сумеречные цвета. Море и небо стали одинаково чернильно-синими и превратились в общий размытый фон, разрезанный иссиня-черной полосой темнеющего горизонта. Мне захотелось это сфотографировать. На снимке все получилось бы синим, и полосы песка, моря и неба почти не отличались бы друг от друга. Когда стало слишком темно, чтобы смотреть в окно, я устроилась перед камином на огромном старом диване, укрывшись одеялом и захватив с собой бутылку вина, которую дала мне Либби. Я пила, пила и вскоре уснула, а тем временем какая-то космическая сила залила чернилами оставшиеся кусочки неба. Ночью мне несколько раз показалось, будто у меня звонил мобильный, но, проснувшись, я не увидела на дисплее никаких пропущенных звонков.

Утром в понедельник мне позвонила мать. – Ты никогда не подходишь к домашнему телефону! – набросилась она на меня. – Я, пожалуй, вообще перестану туда звонить – буду всегда набирать тебе на мобильный!

Я отложила в сторону книгу Айрис Гласс, которую читала с самого утра. В ней были, конечно, и советы по хозяйству (например, о том, как прочистить слив в раковине с помощью пищевой соды и уксуса или самостоятельно приготовить из оливкового масла и лаванды полироль для мебели). Но кроме этого тут были схемы для вязания, выкройки, ноты народных песен, которые хорошо играть по вечерам, и молитвы за моряков. Каждая глава заканчивалась «пословицами Айрис». Среди них были, например, такие: «Перемен не бывает, несмотря на то что все постоянно меняется» и «Надежда расцветает так же несмело, как бутоны у горшечного растения». Я загнула страницу в начале главы о вязании и штопке носков. В Тотнесе был магазин, торговавший пряжей, и я собиралась как-нибудь заехать туда и купить себе пару мотков. Может, мне удастся научиться вязать носки самой с помощью инструкций Айрис.

– А с Кристофером ты разговаривала?

– Нет! У вас там никто не подходит. Что случилось? Мег?

Я и не думала, что мне грустно, но вдруг услышала собственные рыдания.

– Мег? Что с тобой?

– Все нормально, – сказала я. – Нет, правда, все хорошо. Я ушла от Кристофера. Переехала.

– О, слава богу! И где же ты теперь? Почему ты не приехала к нам? Приезжай, мы о тебе позаботимся.

– Спасибо, мам, но мне здесь хорошо. Телевизионщики заплатили мне денег. Помнишь, та женщина, с которой я встречалась в Лондоне в прошлом году? Ну та, с рыбой-мечом? В общем, они все-таки решили взять мои книги. У меня вдруг появилась возможность выбора, и я совершенно неожиданно переехала сюда.

– Куда «сюда»?

– Это небольшой домик у моря. Я сняла его ненадолго – до тех пор, пока не придумаю, как быть дальше.

– Значит, ты все равно осталась в Девоне.

– Ага.

Что-то в ее интонациях заставило меня добавить:

– Это мой дом. У меня тут друзья, и много чего происходит.

– Новый мужчина?

– Нет! Мам, ну ты что! Я ведь только рассталась с Кристофером.

– И что ты планируешь делать?

Я немного подумала, прежде чем ответить.

– Буду писать статью. Хотя нет, это неважно. Статья – это ерунда. Мне кажется, мы придаем слишком большое значение планам. Я, может, буду вязать носки. А еще надо вернуться к роману, но не знаю, скоро ли я на это решусь.

– Так ты там одна, в этом своем «домике»?

– Тут еще Беша. Ей здесь ужасно нравится. Мы сегодня утром уже ходили гулять по пляжу. Смотрели, как встает солнце. И когда мы вернулись, я испытала такое удивительное чувство, словно внутри у меня оказалось намного больше пространства, чем было раньше. Я приготовила себе завтрак – именно такой, какой хотела, потом убрала со стола и вымыла посуду, и все это так легко, без усилий. Я не брала с собой много вещей, но у меня тут есть несколько книг и гитара, и любимая кружка, и кастрюля для варенья, и всякое такое, и мне приятно понимать, что никто их не сдвинет с места и ничего не разрушит, никто не войдет и не начнет со мной ругаться. Я думала, что буду долго тосковать и месяцами привыкать к переменам, но я уже чувствую себя так, будто никогда не вернусь назад. Мне одной тут очень… безмятежно.Здесь все не так запутанно. Я купила в местной лавке столько чистящих средств, ты не поверишь! Даже резиновые перчатки.

Я не стала говорить матери о том, что пользоваться всем этим я не собиралась – ведь теперь я прочитала книгу Айрис. Отныне для уборки дома я буду использовать лимон, уксус, соду, лавандовое масло и горячую воду. Я очень обрадовалась, узнав, что существует альтернатива всем этим средствам, напоминавшим мне о рекламных роликах, где показывали людей с идеальными зубами, героическим выражением на лицах и такими детишками, будто они собрались на митинг гитлерюгенда. Даже на бутылке с хлоркой, которую я купила, была изображена ухоженная женская рука, открывающая особую, защищенную от детей крышку.

– Хм-м, – проговорила мать. – Когда я ушла от твоего отца, я ела пирожные. Ты, может, даже помнишь это – ты тоже их ела с удовольствием. У меня было такое ощущение, будто мне можно делать все что угодно, потому что теперь не нужно думать, одобрит он это или нет. А пирожные он никогда не одобрял. Не сыр, не вино, не мясо, не соль, а именно пирожные – наверное, видел в них что-то женственное. Он терпеть не мог пирожные, потому что они были чувственные, липкие и пышные, и, наверное, еще потому, что их очень любила я. Он никогда не был сладкоежкой, и в этом нет ничего плохого, но он с презрением относился ко всем, кто любил сладкое. Помню, как-то раз я зашла на чай к Мэдди Купер, и она угощала меня сладостями. Это были такие маленькие слоеные штучки, она купила их в какой-то лондонской кондитерской. Мы с ней что-то праздновали, я уже даже не помню что. И вот сидим мы, пьем «эрл-грей» из фарфоровых чашек, едим эти изящные пирожные, и тут является твой отец (принес Калебу какую-то книжку) и – боже, я помню это так ясно, будто это было вчера! – говорит: «А вы, значит, как всегда, обжираетесь?» Ну что за свинство! И Роза, малышка Роза, которой тогда было не больше десяти, очень серьезно произнесла: «Какой вы злой, мистер Карпентер».

Мать замолчала. Я хотела было заметить, что у Розы вообще была удивительная способность говорить то, о чем другие только думают, но по вполне понятным причинам не произносят вслух. Она в этом смысле мало чем отличалась от попугая или несмышленого младенца. Но я ничего не сказала, потому что вдруг услышала, что мама плачет.

– Мег, – проговорила она. – Очень тяжело об этом говорить, но вообще-то я звонила, чтобы сказать тебе, что Роза умерла. Вчера. Самоубийство. Так пишут в газетах.

В деревенском магазине был свежий хлеб и базилик в горшочках. Я купила и того и другого, а еще небольшой брикет пчелиного воска и несколько лимонов. И по одному экземпляру всех британских газет, которые здесь были. Отбирая прессу и читая заголовки на первой полосе, я дрожала всем телом. Роза, определенно вдохновленная «Анной Карениной», бросилась под поезд.

– Чтива на месяц, – сказала женщина на кассе.

– Да, – произнесла я.

На прилавке перед ней стояли горшки с гиацинтами. Некоторые уже цвели – розовые, пурпурные, голубые. Я выбрала тот, на котором были одни только зеленые бутоны. Совершенно невозможно догадаться, какого цвета они станут, когда распустятся.

– И еще это, можно?

– Они по два пятьдесят, – предупредила она.

– Хорошо.

Вернувшись в свой домик, я поставила гиацинт на кухонный подоконник, развела огонь и погрузилась на несколько часов в чтение газет. Беша лежала у камина с таким блаженным видом, будто в целом мире никто никогда не умирал. Самоубийство Розы произошло на станции, о которой я ни разу не слышала, и не было ни одного свидетеля – по крайней мере, они пока не объявились. Это случилось, когда Роза и Дрю возвращались домой после проведенного за городом уикенда, но Дрю слишком тяжело переживал гибель Розы и ничего никому не рассказывал. В конце концов, я и не рассчитывала, что в газетах будет достаточно информации, зато я рассмотрела все фотографии Розы и прочитала каждый ее некролог. Я представила себе, как толпы журналистов сейчас валятся на голову Дрю подобно россыпи похоронных конфетти. Пообедав макаронами с оливковым маслом, листьями базилика и хлебом, я вышла в интернет, чтобы поискать себе мебель. Мне нужны были как минимум кухонный стол, стулья и кровать. Я еще раз взглянула на ту кровать, которую присмотрела в субботу. Ее могли доставить не раньше чем через месяц. Ну не могла же я спать месяц на диване, правда? Я еще никогда не покупала себе мебель. Если заказать через интернет, ее привезут на грузовике? Мне придется самой ее собирать? Все это вдруг показалось слишком сложным, и я почувствовала, как у меня тяжелеют веки, но все же заставила себя заказать самое необходимое, прежде чем захлопнуть ноутбук. Книги для статьи громоздились рядом со мной невысокой стопкой, я взяла оттуда ту, которая называлась «Как составить астральный план», и еще раз зевнула. Я устроилась на диване, открыла книгу, но не успела дочитать и первого абзаца, как глаза стали сами собой закрываться, и я сдалась – укрылась одеялом и уснула.

– Ой, как хорошо, – сказала Роза. – Никак не могу до тебя дозвониться.

Это был очень странный сон, в который я и верила, и не верила. Во сне я знала, что уснула на диване, но мне казалось, что, прежде чем уснуть, я успела дочитать книгу про астральный план. Среди прочего книга советовала выйти на связь с кем-нибудь из мертвых. И вот, вроде как засыпая, я решила, что пообщаюсь с единственным знакомым мне человеком, который умер – спасибо тебе, Роза! – и теперь мы с ней разговаривали.

– До меня? – удивилась я.

Мы стояли посреди бескрайнего пейзажа вроде тех, что я представляла себе, когда в книгах про Ньютопию описывала пространства между сотами в телефонных сетях. Роза была одета в костюм медсестры, а я – в свои обычные джинсы. Астральный план то исчезал, то снова проявлялся и первое время слегка потрескивал, но потом устаканился и стал гиацинтово-голубого цвета, какой часто встречается в снах.

– Да. Ты чуть ли не единственный человек из моих знакомых, который не знаменит. Ты уж извини.

Тут я подумала (со мной во сне такое часто бывало), что этот сон обязательно надо будет записать в дневник сновидений. Я даже представила себе, как кто-то вроде психоаналитика Джоша или одного из авторов моих книг по самосовершенствованию говорит мне, что это очень существенно. И тогда я подумала (тоже во сне), как хорошо, что я не хожу к психоаналитику.

– Знаешь, а я ведь не умерла, – сказала она. – Позвони Дрю и спроси у него.

– Я с ним не разговаривала уже семь лет, – возразила я.

– Теперь-то я понимаю, почему ты от него сбежала! Человек просто невероятно помешан на себе.

– Я ушла от него к другому, – поправила я ее. – А вообще-то он мне очень нравился. Просто я не испытывала к нему безумной любви, и мне показалось, что я безумно влюблена в его друга. А почему ты говоришь, что не умерла?

– Потому что я не умерла. Я в Хартфордшире.

– Но если ты не умерла, как же я с тобой разговариваю?

– В жизни не слышала более идиотского вопроса, чем этот. Сама-то подумай.

– Ну а если ты не умерла, то почему же… Ну то есть ведь во всех газетах написано, что ты умерла!

– У нас вышел серьезный спор, – объяснила Роза. – Ну, у нас с Дрю. Спорили о сверхзадачах. И тогда я сделала вид, что покончила с собой.

Роза все говорила и говорила об их споре, но потом ее голос стал почти неслышным, и я увидела, как она выходит из поезда, садится на скамейку на пустынной станции и смотрит, как какая-то женщина ходит взад-вперед по платформе, а потом прибывает поезд, и эта женщина шагает на пути прямо перед поездом.

– Я заставила Дрю сказать, что это я, – сказала она. – И теперь я наконец-то с Калебом.

На следующее утро, направляясь в лавку за газетами, я наткнулась на Эндрю Гласса. Я выпила на завтрак большую чашку кофе и съела тост с яичницей, но все равно не чувствовала себя окончательно проснувшейся. Странный сон, приснившийся накануне, совершенно выбил меня из колеи, и я полночи дрожала и боялась засыпать и развлекала себя тем, что наигрывала на гитаре народные песни Айрис Гласс. Стоял небольшой туман, но бородач уже устанавливал свою треногу перед скалами. Женщины с дочкой нигде не было видно, и той пары, которую я приняла за Ви и Фрэнка, тоже.

– Ну как ты там устроилась? – спросил Эндрю.

– О, просто замечательно! Тишина, покой…

– Что же, и никаких странных снов?

– А? – переспросила я.

– Ну, ничего такого необычного не снилось? – рассмеялся он. – Нет?

– Почему ты спрашиваешь? – удивилась я.

– Черт, я там никогда не мог уснуть из-за этих снов. Все из-за колдовства. Им там все пропиталось, как запахом готовки, знаешь. С ума можно сойти.

Тут он снова рассмеялся.

– Да ладно, шучу я! Я там вовсе не из-за этого не могу спать. Ну, то есть я могу там спать. В смысле сейчас-то, конечно, нет, ну, в общем, ты понимаешь. О, господи. Прости, пожалуйста, что-то меня несет. Эдак и постояльца можно лишиться. Я думал, ты будешь там только работать, но Джилл из магазина говорит, ты накупила у нее собачьей еды, растений и всего такого.

– Ага. Поссорилась со своим парнем.

– Черт возьми, хреново. Сочувствую. Тогда все, больше я тебя не дразню.

– Да нет, дразни на здоровье, я сама решила от него уйти, так что все нормально. Я вдруг поняла, что одной мне куда лучше. И получается, что да, я сюда полностью переехала. По крайней мере, на какое-то время. Ничего?

– Чувствуй себя как дома. Делай там что хочешь, я больше не пристаю. Это все Джилл, старая сплетница! Ей непременно все про всех надо знать, даже про отдыхающих.

– Спасибо. В общем, я пока остаюсь. Конечно, если кошмары меня не выселят. Поживем – увидим.

– Вот черт, не надо было мне про них говорить.

– Ну, вообще-то мне вчера и в самом деле приснилось кое-что очень странное. Поэтому я и удивилась, что ты спросил. Но мне всегда снятся странные сны, если я переутомилась или сплю на новом месте. Кажется, это у всех так.

– В общем, давай поскорее осваивайся. Заходи вечером поужинать, если хочешь. Сырой свининой кормить не буду, обещаю.

– Спасибо. Может, и в самом деле зайду. Особенно если не будет сырой свинины.

– Мэри Шелли ее ела, знаешь? Чтобы увидеть во сне Франкенштейна. А, только… – он слегка покраснел. – Это ведь ты мне рассказывала, да?

– Может, и я. Я на семинарах люблю рассказывать такие истории.

– Да, точно, ты. На семинаре, да. Ты там много полезного рассказала. Ценные советы.

– Ну, вряд ли совет есть сырую свинину ценный, но все равно спасибо.

– У меня, кстати, возникла серьезная проблема. Не знаю, раздаешь ли ты советы вне семинаров?

– Что за проблема?

– Призраки. Я не знаю, верю ли я в них, понимаешь? Независимо от того, находятся ли они у меня в голове или где-то во внешнем мире, мне не хотелось бы принимать решение о том, верю я в них или нет. И уж тем более писать об этом решении в книге.

– И не пиши. Оставь этот вопрос открытым. Пускай читатель решает сам.

Море мягко всплеснуло волной у нас за спиной.

– Спасибо. А вообще, знаешь, этот твой семинар потряс меня до глубины души, – сказал Эндрю.

– Потряс? Чем?

– Когда ты показала нам эту видеокассету с телепередачами и рекламными роликами и объяснила, что есть семь основных сюжетов, которые используются вообще во всем. У меня от этого просто крышу снесло.

Я сделала эту видеоподборку в прошлом году и впервые использовала ее на семинаре, на котором были Эндрю, Лиз и Тим. В подборку входили телешоу из серии «Измени себя», в которых брали какую-нибудь девушку, не похожую на персонажа романтической комедии, и меняли ей прическу, макияж и одежду, пока она не становилась наконец похожей на персонажа романтической комедии – для этого использовалась классическая формула «из грязи в князи» с непременным моментом кризиса где-то в середине пути. Были тут и передачи из серии «Измени свой дом», в которых с помощью той же самой формулы дома обычных людей превращались в пространства, напоминавшие кинодекорации, и в них не оставалось ни позорного старенького линолеума, ни выцветших фотографий на стенах, ни удобных подстилок для собак. В одном из отрывков, который я показывала, дизайнер интерьеров советовал молодому человеку убрать со своей кровати плюшевую обезьяну, потому что она «неромантична» и никто не захочет с ним переспать до тех пор, пока он ее не уберет. Еще там были передачи с конкурсами талантов, где участникам непременно нужно было поплакать перед тем, как им сообщали счастливую новость; телесериалы, в которых эгоистичные люди учились считаться с интересами других; и рекламные ролики про женщин, мечтавших о ярких чистых кухнях, на которых их дети могли бы есть хлопья, а мужья – читать газеты, и где никогда ничего бы не ломалось и не портилось. Ни на одной такой кухне никто не скручивал себе косяк, не мыл грязную собаку, не ругался, не жарил впопыхах какую-нибудь мешанину, не ковырялся в носу и вообще не делал ничего из того, что нормальные люди делают на кухне. Телевизионные кухни были вымышленными – как и люди, которые там находились. Казалось, сверхзадача каждого жителя западного мира может быть сформулирована так: «Я хочу стать вымышленным персонажем». Конечно, все это знают. Но в то же время большинство людей не догадывается об этом своем знании.

– А, да, – сказала я. – У меня тоже крышу снесло, когда я как следует обо всем этом задумалась.

– Но я был просто в шоке, потому что у меня нет телевизора и я всего этого вообще не знал. Но потом я стал замечать, что и в реальном мире происходит то же самое. Парни в баре говорят о матче, в котором аутсайдер обыграл фаворита, или жалуются на неприступных женщин, и я вдруг понимаю, что, когда женщина неприступна, она становится похожа на сказочного персонажа и может выбирать себе такую сказку, которая соответствует ее планам. Если женщина отгораживается от своего героя с помощью дракона, у героя появляется препятствие, которое необходимо преодолеть. Если же она просто является к нему домой и предлагает с ней переспать, то это уже не сказочный персонаж, а потаскуха – это победа, которая сама идет в руки и, следовательно, не имеет никакой ценности. Можно подумать, будто люди из всего хотят сделать сказку, а иначе они просто не понимают, как жить. Те парни, которые говорили про футбольный матч, хотели, чтобы у него был сказочный конец – так им куда больше бы понравилось. Ведь верить в то, что аутсайдер вдруг может выиграть, чертовски приятно – это значит, что в жизни таких простых ребят, как они, тоже может однажды случиться чудо.

Я рассмеялась.

– Да ты можешь сам провести следующий семинар!

– Ну уж нет, дружище, – он тоже засмеялся. – Спасибо за комплимент, но меня все это, если честно, вгоняет в тоску.

– Да, понимаю. Но, знаешь, я уверена, что все может быть и по-другому. Можно использовать традиционную схему, но не позволять ей все под себя подминать. Всегда есть способ быть оригинальным – и не только в том, каким образом ты используешь общепринятую формулу, но и вообще во всем! Можно придумать парочку новых вещей, можно поднять важный вопрос. Все это трудно, но осуществимо. Чехов, кстати, говорил, что роль автора заключается в том, чтобы задавать вопросы.

Эндрю удивленно поднял брови.

– Об этом ты ничего не говорила на семинаре.

– Не говорила, потому что на семинарах я объясняю, как пишется беллетристика. Но даже там структура рассказа – это всего-навсего контейнер, вместилище. Контейнер должен быть прочным, надежным и знакомым, а внутрь можно поместить все что угодно. Важно то, в какой среде все происходит. Но почему бы не поместить в знакомый контейнер какую-нибудь незнакомую вещь? Или даже много разных незнакомых вещей сразу? Или интересный вопрос? Правда, под конец контейнер этот нельзя запечатать…

– Ты имеешь в виду, что этот контейнер скорее лодка, чем самолет?

Я снова засмеялась.

– Я, если честно, представляла себе нечто более скромных размеров – например, чашку, но ты прав, именно так!

Эндрю взглянул на часы.

– Ох ты черт, заболтался я тут с тобой! Побегу открывать паб. А ты заходи вечером. Никакой сырой свинины, обещаю.

– Хорошо, может, загляну. Спасибо, Эндрю!

Вернувшись домой, я уселась за стол с чашкой чая и газетами. Дрю, обожаемый народом за роль тормознутого напарника инспектора Буфо по кличке Жаба, был вызван на дачу показаний, «просто потому что этого требовал порядок расследования». Газеты, казалось, не придавали этому большого значения. Уже объявился какой-то свидетель, рассказавший, что Роза ходила взад-вперед по платформе, совсем одна, а потом шагнула на пути «так, будто собиралась перейти через дорогу». Колумнисты уже писали язвительные заметки о коварстве славы и о том, что у Розы были явные проблемы с восприятием собственного успеха. А что если до самоубийства ее довели изнуряющие диеты? А может, она так и не смогла пережить тот случай с бирюзовым платьем? Пролистывая «Гардиан» в поисках новой информации о Розе, я задержалась на странице национальных новостей, где статьи появлялись не под заголовками, а просто в подрубриках «Наука», «Туризм», «Технологии». Мое внимание привлекла странная рубрика «Зверь», в которой была опубликована небольшая история о Звере из Дартмура. Огромного черного волка видели еще несколько раз в садах и на обочинах дорог, но ни одна попытка его сфотографировать не увенчалась успехом. Новобранцы вспомогательной службы ВВС пытались выследить Зверя в рамках «увеселительных» занятий выходного дня – это была отличная возможность потренироваться в использовании приборов наблюдения.