Текст книги "Наша трагическая вселенная"

Автор книги: Скарлетт Томас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц)

Колонка! Для любого газетного автора это был настоящий Святой Грааль! Но я вдруг вспомнила, что Оскар уже не в первый раз писал мне такое. Каждый раз, когда он собирался поручить мне нечто, чего мне делать совсем не хотелось, он прибегал к идее о том, что Пол подумывает дать мне колонку. Однажды я встретила Пола на какой-то вечеринке и упомянула эту самую колонку, и он посмотрел на меня как на сумасшедшую. Но на этот раз все было по-другому. Я не просила у Оскара дополнительного времени, не пыталась отказаться от задания. Я еще раз пробежала глазами письмо, выискивая там просьбу Оскара переписать статью заново к четвергу. Но ни о чем таком он меня не просил. Возможно, еще попросит в следующем письме, и тогда ситуация с колонкой разъяснится.

Каждый раз, когда кто-нибудь хвалил написанный мной текст, я перечитывала его заново, представляя себя тем человеком, которому он понравился. Только в таких случаях я могла расслабиться и получать удовольствие от собственной работы, но происходило это крайне редко. Начала я статью с самого очевидного: индустрия книг по самосовершенствованию существует за счет того, что заставляет людей испытывать недовольство по отношению к самим себе. Далее я рассказывала о разных нелепых методах, с помощью которых людям предлагают исправить свое «несовершенство» и стать успешнее в любовных делах, или в общении на работе, или в чем-нибудь еще. С помощью книг можно было научиться околдовывать кого угодно «особой» улыбкой; составлять подробный план любого нужного тебе разговора; быть «выбирающим», а не «выбираемым»; «притягивать» к себе понравившихся людей и предметы; использовать силу выражения «да пошел ты к черту!»; читать мысли других по жестам, а также коммуницировать с помощью собственного тела; применять древние творческие секреты для того, чтобы придать «огонька» презентациям в «пауэр-пойнте».

Если людям не удавалось навести порядок в своей жизни на этом свете, то существовал еще потусторонний мир с феями и духами-покровителями, а также прошлые жизни и жизни после смерти. Судя по этим книгам, у каждого человека была возможность стать героем. Чудовищем, или драконом, или просто помощником героя стать не предлагалось никому. Дураком или отшельником – тоже. Независимо от того, собираешься ли ты перенестись в идеальный загробный мир или просто планируешь вести себя «безупречно» на протяжении отпущенного тебе срока человеческой жизни, составляя лучшие в мире презентации в «пауэр-пойнте», самосовершенствование представлялось целью всех живущих на Земле. Весь западный мир будто превращался в реалити-шоу, где каждый непременно должен был стремиться к тому, чтобы стать самым популярным, самым талантливым, самым знаменитым. В своей статье я сымитировала жанр книг по самосовершенствованию, и она получилась чем-то вроде сборника житейских антисоветов. Например, я предлагала развить в себе способности, которые помогли бы стать отрицательным персонажем или даже тем самым дураком, который не ищет ни богатства, ни успеха, ни слюнявой романтики. Я писала, что, если идея самосовершенствования и индивидуального героизма нашим читателям неприятна, им следует купить себе книгу, с помощью которой можно обучиться какому-нибудь новому навыку или выучить еще один иностранный язык – но не для того, чтобы стать успешнее и лучше вписаться в общество, а просто так, без всякого повода: шагнуть с обрыва и посмотреть, что случится. Отрицательный персонаж или дурак вполне мог заняться наблюдением за птицами или ботаникой, научиться что-нибудь чинить или переводить, вышивать или даже вязать носки. Я писала о том, что, если мы не поборем в себе зависимость от индустрии самосовершенствования и связанных с ней средств круглосуточного развлечения и не вернемся к занятиям и хобби, столь популярным когда-то, мы рискуем превратиться в вымышленных персонажей, которые не годятся ни на что, кроме увеселения людей, с эстетической и психологической точек зрения не имеющих ни одного недостатка. Мы станем искусственно созданными царями мидасами – бесчувственными и черствыми. Нам будет хотеться лишь того, что можно тут же использовать, и того, что соответствует сценарию нашей жизни: пару туфель, новый диван, спортивный тренажер. А если все это не поможет, мы найдем массу других способов убежать от реальности, покупая комплекты альбомов любимой группы, видеоигры и готовые обеды, полные сахара и жира. Наша жизнь будет мало чем отличаться от эволюции образа вымышленного героя, и весь ее смысл сведется к тому, чтобы перейти ко второму акту, от второго – к третьему и дальше – к смерти в финале. Перечитав собственную статью, я нашла ее не слишком убедительной. Похоже, я сама, как и авторы всех этих книг, просто решила дать легкий ответ на все вопросы сразу. Впрочем, это ведь всего-навсего газетная статья, и мне по крайней мере удалось упомянуть в ней несколько неплохих книг, которые мало кому известны. Я стала читать статью заново – на этот раз представляя себя не тем, кому она понравилась, а суровейшим критиком. Я ни словечком не обмолвилась о самых безумных, но при этом очень неплохих книгах из моей стопки – выбрала себе наиболее легкие мишени. Выходит, я точно такая же мошенница, как и все остальные? С другой стороны, возможно, Ви прочитает эту статью и увидит, что я хотя бы пытаюсь иметь собственное мнение.

Через несколько минут мне пришло письмо от Пола.

«Браво! Отличная статья! Она напомнила мне, почему игрушечная железная дорога и прогулки в полях нравятся мне больше, чем встречи с рекламодателями! Вы не хотели бы писать для нас еженедельную колонку? Каждую неделю по одному хобби плюс книга, которая этому хобби соответствует (или CD, или DVD, или что угодно еще – это будет колонка в разделе „Искусство“, а не в „Книгах“). Я бы хотел, чтобы вы писали от первого лица, и ничего страшного, если какие-то хобби вы опишете как неудачные. Просто пробуйте все подряд! Шестьсот слов в неделю, по одному фунту за слово. Сообщите о своем решении как можно скорее. П.».

Я не хотела превращать обед с Роуэном в грандиозное событие, но все же развесила на двери ванной комнаты единственные чистые джинсы, футболку и свою любимую вязаную кофту и, лежа в горячей ванне, пока одежда разглаживалась от исходившего от воды пара, думала о своей колонке и о том, какие хобби можно будет описать в ближайшие несколько недель. Интересно, что скажет Роуэн, когда я поделюсь с ним этой новостью. Я побрила ноги и выщипала брови, а когда вода остыла, вытерлась и оделась. Ванна выглядела ужасно – не лучше, чем после тех случаев, когда Беша раз в год позволяла вымыть ее с шампунем: вместе с грязью от пены, в которой я лежала, к старой эмали прилипли сбритые с ног и выщипанные из бровей волосы. В спальне детали кровати так и валялись на полу. И если вчера, сидя среди всех этих деревяшек с отверткой и инструкцией, я еще хоть что-то в них понимала, то теперь комната напоминала какую-то свалку: было не похоже, что кто-то готовится собрать кровать – скорее все выглядело так, будто она развалилась.

Когда я приехала в «Лакис», Роуэн был уже там, но я не сразу его заметила. Мы всегда старались занять лучший столик: тот, который примостился у окна с видом на залив. Снаружи все время ходили люди и заглядывали в окно, чтобы на нас посмотреть. Этот столик был сегодня свободен, но Роуэн сидел в другом конце кафе, спиной ко мне. Я подошла.

Была одна минута второго.

– У вас не занято? – спросила я, усаживаясь напротив.

– Привет, – сказал он, улыбнувшись. – Как ты?

– Все хорошо, – ответила я и вдруг поняла, сколько всего изменилось с тех пор, как мы виделись в последний раз. И мне захотелось сказать это еще раз: да, у меня все хорошо.

Роуэн оглянулся на дверь и снова посмотрел на меня.

– Все в порядке, – пошутила я. – Хвоста за мной не было.

– Я бы не стал этого утверждать, – сказал он.

– В смысле? – удивилась я.

– Ладно, не обращай внимания, – он тряхнул головой. – Несу всякую чушь.

Он улыбнулся.

Несколько секунд мы оба молчали. Мне не хотелось говорить того, что и так было понятно. Не хотелось рассказывать про Кристофера или спрашивать, почему он думает, что за нами кто-то следит, или интересоваться, как дела у них с Лиз. Я вспомнила о своей колонке, но и хвастаться в начале беседы тоже было не дело.

– Как твоя йога? – наконец выбрала я тему.

Роуэн вздохнул.

– Я не был на занятиях уже несколько недель. Мне очень ее не хватает.

– Я тоже начала, – сказала я. – Хорошая вещь, успокаивает.

– Где ты занимаешься? Не в Дартмуте?

– Нет. Я по книге, – ответила я. – Как ты вообще? Как дела?

Он взял в руки меню.

– Давай сначала закажем. Ты что будешь? Я, наверное, закажу просто бутерброд с копченой семгой и кофе.

– Я буду то же самое.

К нам подошла официантка, и я попросила ее не класть мне в бутерброд ни масла, ни сыра, а в мой двойной эспрессо добавить воды.

– Хорошо, что можно встречаться за пределами Дартмута, правда? – сказал Роуэн. – Или это только моя проблема? Мне нравится, что можно вот так сидеть с бутербродом и кофе и знать, что не наткнешься ни на кого знакомого…

– Я из Дартмута вроде как насовсем уехала, – начала я. – Я… Ну, в общем, у меня есть новости. Я рассталась с Кристофером. И перебралась в другое место. Могу дать свой новый адрес – вдруг тебе захочется меня навестить или там прислать открытку на Рождество… Я теперь живу в Торкроссе.

– Как это – на пляже?

– Ага! Прямо на пляже! Сняла потрясающий домик на берегу и чувствую себя там намного лучше. У меня вдруг обнаружилось так много времени. И с работой дела сразу пошли на лад, и…

– Господи. Ты рассталась со своим молодым человеком… Это ведь не из-за того, что…

– Нет, – ответила я. – Не «из-за того что». Мне давным-давно надо было это сделать.

– И каково это? Если, конечно, это не слишком бесцеремонный вопрос. Дело в том, что меня мысль об окончательном разводе с Лиз до смерти пугает, хотя, похоже, и нам давным-давно пора на это решиться, и, кажется, я уже сто лет об этом мечтаю. Но… Ты не чувствуешь себя одинокой?

– Нет. Ну то есть не чувствовала, пока ты не спросил, – я рассмеялась. – Вообще-то ощущения просто прекрасные. Мне кажется, что впервые за много лет я наконец-то могу дышать. Думаю, что и Кристофер чувствует себя так же. Мы не приносили друг другу никакой пользы.

Я на секунду задумалась.

– Но, пожалуй, что-то страшноватое в этом тоже есть. Не знаю, каково мне будет зимой, когда я останусь наедине с морем. А еще перед тем, как переехать, я уничтожила все, что оставалось от моего романа. Чистый лист.

– Правда? – казалось, эта новость его встревожила.

– Я всегда так делаю, – вздохнула я. – Обычная история. То есть нет, думаю, на этот раз история не вполне обычная. На этот раз я действительно начну все заново с самого начала. Попытаюсь для разнообразия написать роман о реальной жизни, а не о каком-то заранее сформированном представлении об этой реальной жизни. Помнишь, у Либби и Боба мы говорили о всеведении? Думаю, я попробую быть всеведущим рассказчиком, который все видит, но никого не судит. Возможно, дело будет происходить на корабле. Я хочу, чтобы сюжет развивался очень медленно. А еще сегодня утром пришли хорошие вести из газеты. Мне дали колонку. Значит, у меня будет достаточно денег. Это тоже хорошо.

– Здорово! – обрадовался Роуэн. – Я, кажется, завидую тому, что ты теперь сама по себе. Мне бы так хотелось плюнуть на все и тоже начать дышать. И ведь вдобавок ко всему ты уехала из Дартмута!

– Он тебе так противен?

– Да. Прошли годы, прежде чем я это осознал. И мне противно, когда что-нибудь мне противно, – звучит бессмысленно, но это так. Нет, конечно, Дартмут – прекрасное место, абсолютно прекрасное. Когда в первый раз перебираешься через реку и видишь все эти домики в пастельных тонах, ощущение просто изумительное. Кажется, что в них до сих пор живут настоящие рыбаки, а рядом с ними – художники и интеллектуалы. И думаешь: вся эта вода вокруг, и старинные каменные стены, и сама история, – наверняка сюда приезжают жить только интересные люди. Ну и в конце концов, мы же сами решили поселиться именно здесь.

– Я поселилась там просто потому, что у нас не оказалось другого выбора, – сказала я. – У Кристофера был знакомый, который мог сдать нам этот дом по дешевке.

– Я имел в виду нас с Лиз. Но вообще-то это было решение Лиз, потому что ее семья живет в Кингсвере. Сам бы я не выбрал это место. Здесь нет кинотеатра. Правда, книжный магазин неплохой. Но атмосфера в целом… Возможно, когда приезжаешь сюда впервые, особенно если тебя перевозят через реку на пароме, и ты не видишь здание военно-морского училища, да еще к тому же, если повезет, в гавани не стоят военные корабли… Тогда тут очень мило. Раньше мы несколько раз проводили отпуск в Дартмуте, и я никогда не замечал, насколько он мне противен, пока не начал тут жить. Вот почему большую часть времени я провожу в Торки, особенно теперь. Здесь все кажется более реальным.

– Кто знает, что реально, а что нет? – пожала плечами я. – Но в Торки в самом деле чувствуешь, что тут по крайней мере есть реальные проблемы и реальные переживания. В Дартмуте же будто нужно создавать все это искусственным образом с помощью военного самолета, постоянно проделывающего над рекой разные опасные трюки, словно в мире нет кризиса природного топлива.

– А когда они не заняты самолетом с его трюками, им нравится гасить все городские огни и устраивать нечто вроде старомодных представлений с народными музыкантами. Мы с Лиз как-то раз сходили на одно такое шоу и после него крупно поссорились: мне не терпелось уйти посреди выступления, а ей хотелось быть вежливой, потому что там выступали какие-то люди, которых она знала чуть ли не со школы, и какие-то знакомые Саши.

Нам принесли кофе.

– Она не понимала, что это ужасно! – продолжал Роуэн. – Я был так взбешен, что даже не знал, что сказать, поэтому я просто взял и ушел. И в результате уехал оттуда и гнал до тех пор, пока не оказался у деревенского паба в Такенхэе – снял там на ночь комнату, выходившую окнами на Бау-Крик, самую прекрасную часть реки Дарт, потому что бухта существует как бы отдельно от самой реки. Проснувшись, я обнаружил, что рядом со мной никого нет, а за окном белая цапля копается в грязи в поисках завтрака. Это было удивительно спокойное утро, у меня уже много лет таких не было. Его тишина и спокойствие были связаны с тем, что я оказался один, без Лиз, и к тому же – не в Дартмуте. Мои племянники открыли кулинарную лавку, и Дартмут для них вроде бы подходящее место, но мне кажется, что Бобу все здесь осточертело и он хочет перебраться в Лондон, но я подозреваю, что Конраду это не понравится. Бедный парень, здесь живут родители, которые его обожают и никогда от себя не отпустят. Да еще Либби с ее – как ты это называешь? – «трагической любовной историей».

– Думаю, история окончена, ну или почти окончена, – сказала я.

– Бедная Либби. Или нет?

– Бедные все.

– Ох.

– В Дартмуте происходит столько любовных историй, – заметила я. – По крайней мере среди тех людей, которые не в состоянии больше там жить. А любовная история – это все-таки занятие.

Я вдруг вспомнила, что одна из причин, по которой мы сегодня встретились, это любовная история Лиз.

– Прости. Не очень-то тактичное замечание, да?

Нам принесли бутерброды, и мы некоторое время молча их ковыряли. Потом Роуэн оглянулся на дверь и снова посмотрел на меня.

– В ту ночь, когда я поехал в Такенхэй, – начал он, – Лиз тоже остановилась в гостинице – на случай, если я решу вернуться домой. Потом она рассказывала, что ей не хотелось быть дурой, которая осталась одна дома, и я, надо признаться, отнесся к этому решению с уважением. Ее гостиница оказалась ужасной по целому ряду причин – например, автомобильная стоянка находилась между гостиницей и рекой, поэтому «вид на реку» в действительности представлял собой вид на машины, зато кормили там превосходно. Она уговорила меня съездить с ней туда поужинать. Мне там сразу же не понравилось, и мы из-за этого поругались. Господи, похоже, мы ругаемся вообще из-за всего. Но она все-таки затащила меня внутрь, сказав, что будет весело. Разговоры за соседними столиками и в самом деле оказались уморительными. Одна женщина говорила, что не надо бы есть суп «так поздно», потому что ночью теперь придется вставать, чтобы пописать. Времени было всего семь часов вечера. В общем, в итоге мы и впрямь посмеялись от души, но даже Лиз пришлось признать, что атмосфера в ресторане была жуткая, и это немного подпортило наше впечатление от еды. Кухня там была совсем не в моем вкусе – тем более что больше всего я люблю сам зажарить рыбу где-нибудь прямо на берегу. Но, пожалуй, это был последний раз, когда мы с ней веселились. И занимались сексом.

Видимо, он заметил, как я изменилась в лице, потому что поспешно добавил:

– Извини.

– Почему ты считаешь, что должен передо мной извиняться? – спросила я. – Разве для этого есть причины?

– Вроде бы нет, но…

– И как там дела у вас с Лиз? Вы уже ходили к психологу?

– Нет. Она передумала. И вообще…

Роуэн снова оглянулся на дверь.

– Что?

Он вздохнул.

– Она обвинила меня в измене. Или в том, что я планирую ей изменить.

– Что? Как это? С кем?

– С тобой. Она все перевернула с ног на голову. И теперь говорит, что сама завела роман только потому, что я сделал то же самое. Мол, ее измена, по сути, ничем не отличается от решения поехать куда-нибудь и снять номер в гостинице: ее роман вроде как не считается, потому что я первый ей изменил. Она не хотела снова быть дурой, которая сидит одна дома. Вот почему я отказался пообедать с тобой, когда мы встретились на пароме, и, честно говоря, я и сейчас чувствую себя не вполне комфортно, потому что боюсь, что кто-нибудь нас с тобой увидит.

– Господи. Да это же…

– Ты считаешь это глупостью? – спросил он со вздохом. – Мне очень непросто говорить тебе все это. Но слушать такое, наверное, еще тяжелее. Прости.

– Даже не знаю, считаю ли я это глупостью. Но почему она подумала на меня?

– Она знала, что мы вместе обедали, когда работали в библиотеке. Думаю, я говорил ей, что ты интересный собеседник и что с тобой приятно проводить время. Это был, конечно, большой промах. Ну и, похоже, на какой-то вечеринке мы с тобой обменялись взглядами, которые показались ей подозрительными. После этого она запретила мне с тобой встречаться.

– Но это ведь смешно.

– Я понимаю.

– А у нее-то роман был по-настоящему?

– О да, у нее – по-настоящему. Ты правильно сказала, в Дартмуте у всех романы. У всех, кроме нас.

– Даже как-то обидно, – сказала я и тут же покраснела. – Извини. Это я пошутила.

– Нет-нет, ты права. Конечно же, ты права в том смысле, что…

– Ну и к тому же я больше не живу в Дартмуте.

Он задумчиво кивнул.

– Возможно, это даже к лучшему, – проговорил он.

– Ты имеешь в виду, что так будет лучше для ваших отношений с Лиз? Наверняка. И это, безусловно, было одной из главных причин, по которым я решила уехать.

– Я не это имел в виду, – сказал он, глядя куда-то в стол.

– Ясно.

– Но я и в самом деле хочу от тебя слишком многого. Пожалуйста, прости.

– Все в порядке. Это ты прости, что я так резко ответила. Ты ведь мой друг. И я не должна…

– Я сказал Лиз, что не собирался заводить с тобой роман, но она не поверила.

– Почему?

– Сказала, что ты – мой тип. Сказала, что заметила тебя еще раньше, чем я.

– Я не думала, что могу оказаться чьим-то типом.

– Мег…

– Ну и к тому же она определенно ошиблась, правда? Ведь это же ясно как день, что я тебя совсем не привлекаю. Ты сказал ей это, когда все отрицал?

Роуэн посмотрел на свои пальцы, переплел их между собой, поднес сцепленные руки к лицу и положил на них подбородок.

– Нет, – ответил он. – Этого я ей не сказал.

– Почему? – удивилась я.

– Потому что это неправда. И ты это знаешь. Ты знаешь, какие чувства я испытываю к тебе. Но я не могу позволить себе испытывать эти чувства и с этим ничего нельзя поделать. Я думал, мы с тобой оба в одинаковом положении и что как раз поэтому мы никогда ни о чем таком не говорим. Но теперь ты ушла от Кристофера, и…

– Я ушла от него не из-за тебя.

– Нет, я не говорю, что…

– Я хотела сказать, что ведь у нас с тобой нет романа, правильно? И я ушла от него просто потому, что он смертельно меня достал. Мне нужно было сделать это еще сто лет назад. Я так хорошо живу без него.

– Понимаю.

– А ты не сказал ей, что я для тебя слишком молода?

– Это неважно. Наш возраст не важен. Ты сама так говорила.

– Все равно говорить об этом бессмысленно, раз ты твердо решил остаться с Лиз.

– Я просто не вижу для себя другого выхода. Нам пришлось бы уехать из Дартмута. Хорошо, хорошо, я знаю, ты уже оттуда уехала. Но ты отъехала всего на несколько миль по побережью. Нас бы все осудили. Я потерял бы все свои связи в Девоне – наверное, не такая уж и большая потеря, но других у меня нет. И из Центра мне, пожалуй, пришлось бы уйти.

– Роуэн?

– Что?

– Мы не планируем совместного побега. Не стоит ломать над этим голову. Ты останешься с Лиз, а я буду… Не знаю, что буду я делать. Но ты вовсе не обязан чувствовать себя в долгу передо мной только из-за того, что жена обвинила тебя в том, будто у тебя со мной роман.

Он глубоко вздохнул и медленно выдохнул.

– Она мне не жена.

– Это ничего не меняет.

Мы доели бутерброды. Ну, или по крайней мере я расковыряла свой посередине, а Роуэн съел половину своего и отодвинул тарелку. Он посмотрел на часы.

– Мне надо будет скоро идти, – сказал он. – Лиз теперь каждый день звонит в Центр, чтобы проверить, там ли я.

– Не логичнее ли тебе звонить и проверять, дома ли она, раз это она завела роман на стороне, а не ты?

– Пожалуй. Послушай. Я хотел бы закончить наш разговор по-человечески. И к тому же ты вроде собиралась что-то мне показать. Корабль в бутылке?

– Если будешь проезжать мимо Торкросса, заходи на чашку чая.

Он еще раз глубоко вздохнул, будто был рекой, которая во время весеннего половодья выходит из берегов и отступает чаще и стремительнее, чем обычно.

– Было бы здорово, – сказал он. – Но…

– Между нами ничего нет, – напомнила я. – И нет причин испытывать чувство вины. Я не стану набрасываться на тебя, как только ты переступишь через порог. Я останусь одетой все время, пока ты будешь пить чай, обещаю.

– Но если Лиз узнает…

– Господи, – выдохнула я. – Это просто смешно. Впрочем, смотри сам. Я скину тебе по почте свой адрес и телефон.

– А может быть, ты лучше… – Он запнулся.

– Что?

– Может, ты лучше вобьешь свой номер прямо мне в телефон? Чтобы не посылать его по почте. Мне кажется, у Лиз есть мой пароль. Я пришлю тебе сообщение, если окажусь поблизости. Хорошо?

Он протянул мне телефон. По краям краска немного облупилась, и некоторые значки на клавишах совсем стерлись. Я открыла его телефонную книгу и увидела там не больше двадцати имен, среди которых были Фрэнк и Ви.

– Как мне себя назвать? – спросила я. – Химчистка?

– Нет, я ни разу в жизни ничего не сдавал в химчистку. Просто придумай себе какое-нибудь другое имя.

– Ты серьезно? Хорошо, я буду Анна.

– Не женское.

– Ладно, тогда Антон.

– Мне ужасно неудобно перед тобой. Если ты перестанешь со мной разговаривать и не захочешь иметь со мной ничего общего, я пойму.

– Ты хочешь, чтобы я перестала с тобой разговаривать?

– Конечно же, нет. Мне нужен друг, я тебе говорил.

– Тайный друг.

– Да.

Я еще раз вздохнула.

– Это так странно, – сказала я.

– Извини. Я ничего не могу с этим поделать. – Он снова посмотрел на часы. – Мне пора. До встречи?

– Ну да, может быть. – Мне вдруг захотелось плакать.

Он перегнулся через стол и коснулся моей руки.

– Мег?

– Все в порядке, – сказала я. – Иди.

– До встречи, – еще раз сказал он. – Я очень хочу поскорее встретиться с тобой снова, если, конечно, и ты захочешь встретиться со мной.

– Ладно.

– Только ты мне не звони и не пиши. Я сам с тобой свяжусь.

Когда Роуэн ушел, я осталась наедине с нашими недоеденными бутербродами. Через несколько минут я достала телефон и ответила Джошу. «Извини, что целый день молчала. Да, я пойду с тобой на Ньюмана и за пиццей. Напиши, во сколько встречаемся в „Руморе“».

Прошла целая неделя, а Роуэн так ни разу мне не написал. Кристофер тоже молчал, а вот Джош сообщил, что забронировал столик в «Руморе» на вечер двадцатого марта. Мою статью опубликовали в газете, и разные люди прислали мне поздравительные электронные письма, но от Ви ничего не было. Я съездила в Дартмут и забрала из дома остальные свои вещи, кроме книг – их должен был вывезти Человек с Фургоном, знакомый Эндрю. Я управилась со сборкой кровати и застелила ее органическим хлопковым бельем без красителей, которое купила в «Гринфибрс». По вечерам я засиживалась за книгой Айрис и, следуя ее инструкциям, сделала аппликацию в виде трясогузки в нижнем правом углу покрывала, отрезав несколько полосок ткани от старой наволочки. Остатки я разрезала на относительно ровные квадраты и сложила в новую сумку с материалами для лоскутного рукоделия. Я решила сшить себе к зиме лоскутное одеяло и написать об этом колонку.

Я вошла в ритм самостоятельной жизни. Бывало, я забегала то днем, то вечером в «Фогхорн» – поесть и выпить пинту «Зверя». В другие дни я готовила себе макароны и омлеты сама. Я научилась срывать листочки со своего базилика в горшочке так, чтобы на том же месте вырастали новые. Мой гиацинт расцвел – он оказался голубым, как море. Несколько раз я говорила по телефону с матерью и Либби. Мне звонила Клавдия сообщить, что на следующую неделю назначена заседание редколлегии. Я хотела спросить ее про Ви, но слова застревали где-то на полпути. По вечерам, когда телефон переставал звонить, я выпивала пару пинт «Зверя», доставала гитару и начинала играть народные песни из книги Айрис или же свою версию какой-нибудь блюзовой композиции, которую знала давно. Я ничего не могла с собой поделать и играла все песни, о которых мы говорили с Роуэном. Я решила, что первая из моих еженедельных колонок будет посвящена игре на гитаре – это хобби было мне хорошо знакомо. Между песнями я проверяла телефон – не пришло ли сообщение, которое я могла не расслышать из-за музыки, но каждый раз обнаруживалось, что никто мне ничего не присылал, даже Либби. Дошло до того, что в какой-то момент я вышла в интернет и разобралась, как послать сообщение самой себе, чтобы узнать, все ли в порядке с телефоном. С телефоном было все в порядке. Я получила свое сообщение, в нем было написано «Ты идиотка».

А еще я довязала тапочки и обнаружила, что это довольно просто – постирать связанные детали и расстелить на кухонном столе, чтобы придать им нужную форму. Но вот про сшивание деталей в готовую вещь Либби говорила сущую правду: это было скучно и тяжело одновременно – редкое сочетание ощущений, сравнимое разве что с ситуацией, когда тебе вручили бесценную антикварную вещь и велели стоять на одном месте пять часов подряд, не выпуская ее из рук. Во время последней поездки в Тотнес я купила себе органическую некрашеную шерсть и набор из четырех бамбуковых спиц, заостренных с обоих концов, а заодно симпатичный мешочек на молнии, в котором можно было носить вязание с собой. Спицы выглядели странно, они напоминали гигантские зубочистки. Я решила воспользоваться схемой вязания из книги Айрис Гласс и написать об этом в своей второй колонке и подумала, что начинать надо уже сейчас, раз Либби говорит, что вязать носки – это так сложно.

Чтобы связать носок, нужно набрать некоторое количество петель на одну из четырех спиц, заостренных с обеих сторон, и распределить их между этой спицей и еще двумя так, чтобы в итоге получилось нечто похожее на вигвам или треугольник и ни одна из петель не была перекручена. Я слабо представляла себе, что это значит, но все остальные инструкции Айрис становились мне понятны, как только я начинала их выполнять. И вот однажды вечером, когда солнце уже село, а огонь еще потрескивал в камине, я принесла от Эндрю несколько бутылок «Зверя» и уселась разбираться с носком. Я уже связала себе образец, который сняла со спиц и теперь использовала его как подставку под пивную бутылку. Из моей пряжи выходило по шесть петель на дюйм, и я подсчитала с помощью таблицы Айрис, что для «среднего взрослого» носка нужно набрать пятьдесят две и распределить их между спицами так, чтобы на первой и последней получилось по семнадцать петель, а на центральной – восемнадцать. У меня довольно долго ничего не получалось. Я понятия не имела, какая из спиц будет «первой», а какая – «последней», пока не попробовала все это проделать. Я запуталась в спицах, прочитала, что хвостик пряжи должен свисать между первой и последней, как крысиный хвост, и начала все заново.

Чтобы связать трубу, которой носок и является, пока не дойдешь до пятки и не свернешь в направлении мыска, нужно просто провязывать подряд все петли с каждой спицы, на которых есть пряжа, используя свободную спицу. Очень похоже на жонглирование, которому я тоже научилась по одной книге много лет назад. В жонглировании главное помнить, что мяч подбрасывается той рукой, в которую сразу же должен упасть другой мяч. С носками все примерно так же. К полуночи у меня уже выработался некий ритм, и я связала семь рядов «резинкой два на два». Затем я перешла на обыкновенную платочную вязку и продолжила вывязывать свою носочную трубу. И она действительно была похожа на начало носка! Я просто не могла в это поверить. В ту ночь, ложась спать, я не положила телефон рядом с собой на подушку. А утром даже не смогла вспомнить, где его оставила. Роуэн мог бы слать мне сообщения всю ночь напролет, и я бы об этом ничего не узнала.

Когда телефон наконец нашелся, я набрала Либби.

– Ты ни за что и никогда не угадаешь, что я сейчас делаю! – заявила я.

– Трахаешься с дядей Боба?

– Либби!

– Извини.

– Ну сколько можно!

– Ладно, ладно, больше не буду.

– В общем, давай отгадывай заново.

– Варишь для нас варенье из ревеня? Нет, этим ты уж точно не занимаешься. Но вообще его сейчас все спрашивают, как раз время тепличного ревеня. – Она вздохнула. – Чертов магазин. Люди только и думают, что о еде. Неужели у них не бывает других радостей, кроме как наесться и жиреть, сидя перед теликом?

– У тебя все в порядке? – спросила я.

– Я опять по уши в дерьме. По уши. Собиралась тебе сегодня звонить. Ты занята в обед?

– Нет, а что?

– Я приеду. Встретимся в «Фогхорне», ладно? Заодно покажешь мне свое жилище.

– Договорились.

Либби не назвала точного времени нашей встречи «в обед», поэтому я отправилась в «Фогхорн» в 12.15, захватив с собой вязание, устроилась у огня и стала ждать ее там. Эндрю принес мне полпинты «Зверя» и розовую соломинку.