Текст книги "Дракула, любовь моя"
Автор книги: Сири Джеймс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)
Я была готова сдаться, но мистер Вагнер уговорил заглянуть еще в один дом. Дверь снова открыла служанка, слишком молодая, чтобы рассчитывать на ее помощь.
– Простите, мисс, – сказала она. – Я десять лет служу в этом доме, но ничего не знаю о том, что происходило до того.
– Нет ли по соседству семейства по фамилии Кутберт или же слуги, какого-нибудь конюха лет сорока, а то и постарше? – Я задавала этот вопрос в каждом доме на нашем пути.
– Нет, мисс. Я ничего такого не знаю.
Она собиралась закрыть дверь, когда мистер Вагнер спросил:
– Скажите, а мужчины по имени Кутберт в округе нет?
– Есть сэр Кутберт Стерлинг, который живет в доме номер двадцать четыре. Но мы редко его видим, потому что он заседает в парламенте. Он всегда либо на работе, либо в свете с леди Стерлинг.
– Он давно здесь живет? – Мое сердце забилось быстрее.
– Мне говорили, что Стерлинги обитают на этой улице целую вечность, где-то лет пятьдесят.
Мы поблагодарили ее и ушли.
– Вот как! – Мистер Вагнер поднял брови. – Любопытное развитие дела.
– Мужчина заседает в парламенте, – скептически возразила я. – Он живет здесь полвека. Ему, наверное, лет восемьдесят! – Однако вызов во взгляде мистера Вагнера невозможно было игнорировать, поэтому я засмеялась и сдалась. – Хорошо. Пойдем и спросим. Но это будет последний дом. Я должна вернуться, прежде чем доктор Сьюард встревожится из-за моего отсутствия.
Я с трудом различала номера домов в тусклом мерцании фонарей, но мистер Вагнер легко читал их. Он нашел номер двадцать четыре и постучал. Дверь открыла коренастая женщина средних лет, весьма степенная, в накрахмаленной форме. Ее золотисто-каштановые волосы были пронизаны сединой. Однако при виде меня безмятежное выражение ее лица мгновенно исчезло, сменившись ошеломленным изумлением.
– Боже праведный! – Ее рука метнулась ко рту. – Анна Мюррей? Как это возможно? Нет-нет, простите меня… Это совершенно невероятно.
Волнение женщины, а также имя, которое она произнесла – Анна Мюррей, – настолько поразили меня, что я едва не забыла, зачем пришла.
– Скажите, сэр Кутберт Стерлинг дома? – еле выдавила я с колотящимся сердцем.
– Прошу прощения. – Она взглянула на мистера Вагнера, но его чарующая улыбка, похоже, лишь усилила ее замешательство. – Он и леди Стерлинг в настоящее время отсутствуют. Если вы назоветесь, я сообщу им о вашем визите.
– Меня зовут миссис Харкер. Простите… но вы только что назвали меня Анной Мюррей. Моя девичья фамилия – Мюррей. Я навожу справки о молодой женщине, которая работала в округе около двадцати двух лет назад. Ее звали Анна. Полагаю, она была моей матерью.
Изучающий взгляд женщины смягчился, ее губы задрожали.
– Я подумала, что вижу призрака. – Она удивленно покачала головой. – Да-да. Вы ее точная копия, не считая глаз. У Анны были карие.
– Так вы ее знали? – Мое сердце сжалось. – Она работала в этом доме?
– Да. Много лет назад, когда я только поступила на службу, тоже горничной. Ей было восемнадцать, когда она… ушла не по своей воле. Мне всегда хотелось узнать, что с ней стало.
– Судя по всему, она скончалась, когда я была маленькой девочкой. Мне хотелось бы побольше узнать о ней. Прошу, поделитесь со мной тем, что помните.
Она открыла рот, чтобы ответить, но передумала. Огонек в ее глазах внезапно потух, как будто задули свечу.
– Боюсь, это невозможно.
– Я приду в другое время, если вам сейчас неудобно.
– Не стоит. – Служанка с весьма встревоженным видом покачала головой. – Простите, но вам придется уйти.
– Подумайте, как много это значит для юной леди, – быстро перебил ее мистер Вагнер и нежно заглянул в глаза женщины. – Осмотреть дом, в котором ее мать когда-то жила и работала! Несомненно, вы можете уделить ей пару минут.
Женщина замерла, глядя на него, затем повернулась ко мне и несколько скованно произнесла:
– Заходите, мэм.
Я поняла, что уже видела однажды подобную реакцию – у здания почты в Уитби, когда мистер Вагнер каким-то образом сумел отвлечь внимание моей излишне любопытной хозяйки. Когда я бросила на него благодарный, но озадаченный взгляд, он только отступил, улыбнулся и сказал:
– Я подожду вас на улице.
Экскурсия была краткой, но незабываемой. Служанка сообщила, что ее зовут мисс Хорнсби. Она показала мне просторный зал для приемов с высокими потолками, прекрасную библиотеку и малую гостиную на первом этаже. Когда мы поднимались по лестнице в комнаты слуг, я услышала, как на втором этаже смеются и возятся дети, затем раздался строгий окрик. Осознание того, что я поднимаюсь по той же лестнице, по которой ходила мать, вижу комнату, где она спала, наполнило меня такими эмоциями, что на глаза навернулись слезы.
– Я была одной из четырех горничных в старые времена, – сказала мисс Хорнсби, когда мы спускались по лестнице. – Дом принадлежал отцу сэра Кутберта, упокой Господь его душу. Приходилось трудиться день и ночь, чтобы содержать особняк в чистоте, уж можете мне поверить. Ни минутки свободной, и всего один выходной в месяц, чтобы навестить родной дом. Впрочем, у Анны его не было.
– Моя мать не имела родителей?
– Нет. Она мало о себе говорила. Сказала только, что их унесла болезнь, поэтому ей пришлось рано пойти в услужение. Анна была бойкой и очень хорошенькой. Особого образования не получила, но выучилась читать, обожала книги и старалась расти. Она вроде как заранее знала, что произойдет, если вы понимаете, о чем я.
– Нет, не понимаю. Что вы имеете в виду, мисс Хорнсби?
– Помнится, как-то раз знакомый джентльмен собирался встретить меня в воскресенье и проводить в церковь, но не пришел. Анна сказала: «С ним приключилось несчастье – поранил левую ногу на конюшне». Чистая правда, как потом оказалось. Такой уж она уродилась. Всегда до минутки знала, когда молодой хозяин Кутберт неожиданно заедет домой из университета, даже когда его собственная мать ничего не подозревала. Я говаривала Анне, что она, наверное, из цыганского племени и может зарабатывать на жизнь предсказаниями будущего, если захочет.
Эти сведения наполнили меня таким удивлением, что я лишилась дара речи. Это чувство еще сильнее усилил тот факт, что я больше не сомневалась в личности своего отца.
Мы подходили к вестибюлю, когда я наконец смогла заговорить:
– Мисс Хорнсби, вы сказали, что были подругой моей матери. Не слишком ли смело с моей стороны надеяться… Она, случайно, ничего не оставила, когда уходила?
Мисс Хорнсби кусала губы, размышляя, потом сказала:
– Теперь, когда вы об этом упомянули… Кажется, она дала мне что-то. Возможно, я это сохранила. Я поищу. Оставьте свой адрес.
Когда она отправилась за листком бумаги и ручкой, я услышала, как на улице остановилась карета. Мисс Хорнсби вернулась. Когда я записывала свой домашний адрес, передняя дверь распахнулась. Вошли хорошо одетая леди и джентльмен. Обоим на вид было лет сорок. По их поведению и смиренно опущенному взору и почтительному реверансу мисс Хорнсби было ясно, что это хозяева дома.
– Добрый вечер, Хорнсби, – сердечно поздоровался джентльмен, протягивая ей свою шляпу и пальто. – А это кто?
Когда наши взгляды встретились – его зеленые глаза были зеркальным отражением моих! – челюсть у мужчины отвисла. Он замер с лицом столь изумленным, что я испугалась, как бы депутат парламента не упал замертво на мраморный пол передо мной.
– Это ваша подруга, Хорнсби? – в некотором замешательстве спросила леди Стерлинг.
– Да, и она как раз уходит, мадам, – поспешно ответила служанка.
Сэр Кутберт отступил на два шага, продолжая ошеломленно глядеть на меня.
Собравшись с мыслями, я вернула мисс Хорнсби ручку и бумагу со словами:
– Приятно было повидаться. Доброй ночи.
Едва я вышла на крыльцо, как за спиной захлопнулась дверь. Мистер Вагнер, который ждал под соседним деревом, бросился ко мне.
– Я видел, как они подъехали. Он…
– Да. Боюсь, я стала для него немалым потрясением.
– Простите. Я поставил вас в весьма неловкое положение.
– Прошу, не извиняйтесь. Я рада, что сделала это. – Я улыбнулась, из моего горла вырвался смешок. – Если бы не вы, я в жизни не постучала бы ни в одну дверь на этой улице и по-прежнему ничего не знала бы о своих родителях. А теперь, пожалуй, можно с уверенностью утверждать, что я дочь члена парламента и цыганки!
ГЛАВА 11
В кебе, по дороге на вокзал, я рассказала мистеру Вагнеру обо всем, что произошло во время моего короткого визита в особняк Стерлингов.
– Поразительно, что вы так похожи на мать.
– Я не знала, смеяться или плакать, когда сэр Кутберт увидел меня. Он решил, что за ним явилось привидение моей матери или понял, что я его дочь?
– Насколько нам известно, он мог и не знать о вашем существовании.
– Верно.
– Вы собираетесь общаться с ним?
– Нет.
– Почему?
– Мне ничего не нужно от этого человека. У него есть жена и семья. Полагаю, можно не сомневаться в том, что они ничего обо мне не знают. Моей матери было восемнадцать, когда она покинула их дом, ему – вряд ли намного больше. Я ошибка молодости. Очень рада, что увидела его лицо, разгадала тайну своего рождения и узнала, что моя мать любила моего отца. Но я не хочу причинять ему боль.
– Ваши взгляды достойны восхищения, – улыбнулся он.
На вокзале я собиралась распрощаться с мистером Вагнером, каковое обстоятельство немало меня печалило. К моему удивлению, он купил обратные билеты до Перфлита нам обоим.
– Но вы остановились в Лондоне, – возразила я. – Пожалуйста, не надо ехать ради меня в такую даль.
– Даже не думайте возвращаться домой в одиночестве в столь поздний час, – настаивал он.
Нам пришлось разделить купе с тремя другими людьми и хранить молчание большую часть дороги. Я напряженно размышляла обо всем, что только что случилось. Когда мы вышли из поезда в Перфлите, мистер Вагнер произнес:
– Уже поздно. Я не успокоюсь, пока не провожу вас до двери. Где вы остановились?
Я помедлила, прежде чем ответить. Я знала, что мне придется изобрести какое-либо объяснение, если меня увидят у дома в обществе мистера Вагнера, но испытала облегчение, когда он высказал свое предложение. Ведь меня ничуть не прельщала одинокая прогулка по темным сельским проулкам.
Не без смущения я призналась:
– В Перфлитской лечебнице для душевнобольных, примерно в миле по дороге.
– В лечебнице для душевнобольных? Неужели?
Похолодало, и я плотнее закуталась в шаль.
– Я знаю, это звучит странно, но мой друг – владелец заведения. Дом большой и очень удобный.
– Слишком холодно, чтобы идти пешком. Подождите здесь, пока я схожу за кебом.
Извозчиков не нашлось, но мистер Вагнер уговорил местного жителя одолжить ему двуколку на час и, несомненно, весьма недурно заплатил за подобную привилегию. Когда хозяин экипажа радостно направился к трактиру, сжимая монету в руке, мистер Вагнер помог мне подняться в экипаж, а сам обошел его кругом, чтобы сесть на место кучера.
В этот миг поднялся ветер. Его яростные порывы взбаламутили кучу мусора, и пустые деревянные ящики с грохотом разлетелись по земле. Лошадь пришла в неистовство и тревожно заржала. Мистер Вагнер бросился к ней и обхватил ладонями морду, поглаживая и приговаривая низким, успокаивающим голосом. Затем он что-то прошептал ей на ухо. Под его ласками лошадь мгновенно затихла.
Когда мистер Вагнер запрыгнул на сиденье, я с восхищением произнесла:
– Вы умеете управляться с лошадьми.
– «Ветер рая – тот, что дует меж ушей коня».
Я узнала арабскую пословицу и улыбнулась. Мы тронулись. Вскоре я начала дрожать. Подозреваю, причиной тому было прикосновение бедра мистера Вагнера, а отнюдь не ночная прохлада.
– Возьмите мой плащ, – велел он, снимая упомянутый предмет одежды и накидывая его мне на плечи.
– Но вы замерзнете, сэр.
– Обещаю, что нет.
Некоторое время мы катили в тишине. Внутри меня подымалась печаль, поскольку я сознавала, что каждое покачивание экипажа лишь приближает то мгновение, когда нам с мистером Вагнером придется расстаться.
– Я благодарна вам, сэр, – пробормотала я. – Сегодня вы вселили в меня мужество, когда я более всего в нем нуждалась, дали мне сил осуществить мечту.
– Я рад.
– Как мне вас отблагодарить?
Не отпуская поводья, мистер Вагнер поднес мою руку в перчатке к губам и тихо ответил:
– Позволив вновь увидеться с вами.
Мое сердце лихорадочно забилось, и я ответила:
– Мы с мужем всегда будем рады вашему визиту, сэр, покуда мы в городе.
– С мужем? – Он уронил мою руку и издал низкий саркастичный смешок. – У меня нет ни малейшего желания навещать вашего мужа, мадам.
Я ничего не ответила. Мои щеки горели. Он взглянул на меня и спросил:
– Все эти недели, прошедшие со дня нашей последней встречи… вы думали обо мне хотя бы изредка?
– Разумеется, думала, – ответила я чужим голосом.
Он остановил лошадь и повернулся ко мне. Его красивое лицо светилось в лунном свете, когда наши взгляды встретились. Мистер Вагнер приложил прохладную ладонь к моей пылающей щеке – прикосновение столь интимное, что я не удержалась и ахнула. Тихим, глубоким голосом он произнес:
– А я только о вас и думал.
– Каждый день я гадала, где вы и как, – прошептала я.
– Я тоже. Я думал, вы потеряны для меня навсегда, и все же не мог вас забыть. Я никогда не смогу вас забыть, Мина.
Он впервые назвал меня Миной – фамильярность, дозволенная лишь самым близким людям. Мистер Вагнер наклонился еще ниже, между нашими лицами осталось всего несколько дюймов. Страсть вскипела в моих жилах. Мной овладело отчаянное желание ощутить прикосновение его губ. На глаза навернулись жаркие слезы, а в горле встал комок.
– Возможно, если бы мы впервые встретились до моего обручения, все могло бы повернуться иначе, – с трудом произнесла я. – Но я была помолвлена, а теперь замужем! – Я отстранилась от него и сбросила плащ. – Это неправильно. Неправильно! Простите. Я не могу больше видеться с вами!
Я распахнула дверцу, выскочила из экипажа и в мучительной тоске побежала по лесной дороге.
Я тихонько постучала в переднюю дверь лечебницы. Мне открыла служанка. Я поспешила в свою комнату, упала на кровать и разразилась слезами.
Ах! Глупость человеческого сердца! Что толку отрицать: я полюбила мистера Вагнера! Безумно, глубоко, отчаянно полюбила!
«Разве это возможно, любить двоих мужчин одновременно?» – печально спросила я себя.
Ведь я обожала мужа всем сердцем. Однако мои чувства к Джонатану отличались от тех, которые я испытывала к мистеру Вагнеру. Они были спокойнее и тише, основанные на долгой дружбе и уважении.
Сама мысль о мистере Вагнере, напротив, учащала мой пульс. Пребывание в его обществе, голос, прикосновение… наполняли меня таким волнующим возбуждением, какого я не испытывала никогда прежде. Попрощавшись с ним, я словно разрубила себя надвое. Но что же мне оставалось? Ничего! Ничего! Я замужняя женщина. Общество мистера Вагнера всегда служило для меня источником соблазна, которому практически невозможно противостоять. Я уже вышла далеко за рамки пристойности, проводя так много времени наедине с ним. Мысли, которые сейчас бурлили в моем разуме и сердце, не имели ничего общего с приличием и моралью.
Несколько минут я лежала на кровати и горько плакала, но знала, что это не поможет.
Собравшись с духом, я вытерла глаза и процитировала свой любимый сонет Шекспира:
Я напомнила себе, что моя любовь к Джонатану – над бурей поднятый маяк. Она неизменна и истинна. Ее не поколеблют несчастья, не сломают годы. Я испытала соблазн и не дрогнула. Моей любви, как написал Шекспир, не страшны времени угрозы.
Я взглянула на часы на каминной полке: около половины девятого. Доктор Сьюард, должно быть, гадает, что со мной приключилось. Я подошла к раковине, плеснула водой на лицо и пригладила волосы, полная решимости положить конец этой вспышке эмоций и сохранить свою вечернюю прогулку в тайне.
Я отважилась спуститься в кабинет доктора Сьюарда. Хозяин сидел за столом, погрузившись в чтение страниц, отпечатанных мною на машинке.
При виде меня он вскочил и заявил:
– Миссис Харкер! Я велел повару повременить с ужином, поскольку не хотел вас беспокоить.
– Благодарю, – ответила я, с облегчением узнав, что его не встревожило мое отсутствие.
– С вами все в порядке? – Он с участием глядел на меня.
– Абсолютно, – солгала я. – Хотя… я думала о бедняжке Люси и обо всем, что вынес Джонатан.
– Вот как. Мне понятна ваша печаль. Я прочел ваш дневник и больше половины записей вашего мужа. Я ошибался, миссис Харкер. Вы оба немало вынесли. Я должен был сразу довериться вам, ведь Люси отзывалась о вас так хорошо. – Он обошел вокруг стола и встал рядом со мной. – Вы сказали, что хотите узнать, как умерла Люси.
– Да.
– Предупреждаю, это ужасная история, но если вы еще хотите ее услышать…
– Хочу, доктор.
– В таком случае мои фонографические записи в вашем полном распоряжении.
После ужина мы вернулись в кабинет доктора Сьюарда, где он усадил меня в удобное кресло рядом с фонографом. Врач открыл большой ящик, в котором в определенном порядке располагалось множество полых металлических цилиндров, покрытых темным воском, но, вместо того чтобы выбрать один из них, замер, пораженный внезапной мыслью.
– Знаете, я веду этот дневник уже много месяцев, но мне только сейчас кое-что пришло в голову. Я ведь понятия не имею, как выбрать нужную часть. Боюсь, вам придется прослушать все с самого начала, чтобы найти отрывки о Люси.
– Ничего страшного, доктор. У меня впереди вся ночь, а спать совсем не хочется.
«Мне отчаянно нужно как-то отвлечься от мыслей о мистере Вагнере», – добавила я про себя.
Доктор Сьюард вставил первый цилиндр в устройство и настроил его, показав, как запускать и останавливать запись, если мне захочется прерваться.
– Первые шесть цилиндров вас не ужаснут и смогут поведать кое-что из того, что вы хотите узнать. Но после… – Он не закончил, вместо этого протянул мне папку с разрозненными бумагами. – Несомненно, в рассказе будут пробелы. Эта переписка, имеющая отношение к делу, может показаться вам интересной. Артур Холмвуд – ныне лорд Годалминг – вернул мои письма, чтобы мы могли вести летопись всего, что случилось. У нас также есть несколько страниц дневника Люси, включая запись, которую она составила за несколько ночей до смерти, – рассказ о волке, который ворвался в окно ее спальни.
– Страницы дневника Люси? – Я открыла папку и просмотрела ее.
Меня охватила буря эмоций, когда я нашла страницу со знакомым почерком подруги.
– Советую читать в хронологическом порядке, не то, боюсь, вы ничего не поймете.
Доктор Сьюард с мрачным видом пересек комнату, сел спиной ко мне, словно пытаясь выделить гостье немного личного пространства, и вернулся к чтению.
Хотя мне не терпелось прочесть слова Люси, я на время отложила папку ради фонографа, поднесла металлическую вилку к ушам и начала слушать. Первая часть дневника доктора Сьюарда была длинным и неприятным наблюдением за одним из его пациентов – психически неуравновешенным мужчиной по фамилии Ренфилд, который питал склонность к ловле и пожиранию мух, пауков и маленьких птичек. Но я впервые в жизни слушала машинную речь и ловила каждое слово.
Следующие несколько часов я вставала с кресла только для того, чтобы поменять цилиндр. Похоже, этот безумец Ренфилд – с которым мне вскоре предстояло познакомиться – представлял большой интерес для доктора Сьюарда. У мистера Ренфилда чередовались припадки доброты и жестокости. Однажды ночью он сбежал из лечебницы в лес, где перебрался через высокую стену в Карфакс – заброшенный дом по соседству.
Когда его нашли, он прижимался к двери старой часовни за домом и вопил:
– Я пришел, чтобы служить тебе, повелитель! Я твой раб. Ты наградишь меня, потому что я буду верен. Я давно почитал тебя издали. Теперь, когда ты рядом, я жду твоих приказаний!
Произошел еще один схожий случай, не менее странный. Когда мистера Ренфилда поймали, он немедленно успокоился при виде большой летучей мыши, бесшумно летящей по залитому лунным светом небу. В свое время эти происшествия озадачили доктора Сьюарда. Теперь, когда мы знали, что упомянутый дом принадлежит Дракуле, я невольно задавалась вопросом: неужели граф находился в часовне? Вдруг мания, одолевшая безумца Ренфилда, непостижимым образом соединила его с графом?
Затем рассказ перешел на милую Люси. Эта часть была для меня самой интересной. Фонографические дневниковые записи доктора Сьюарда перемежались с его перепиской с Артуром Холмвудом и другими. Слезы струились по моему лицу, когда я слушала страдальческий голос доктора Сьюарда, излагающий подробности мучений Люси в последние недели ее агонии.
Ах! Если бы я была рядом, чтобы помочь ей! Если бы только четыре замечательных человека, которые заботились о ней, знали то, что нам известно сейчас о природе недуга Люси и о личности ее врага! Все они блуждали во мраке, не считая доктора Ван Хельсинга разумеется. Но его усилия пропали втуне, он не осмелился высказать свои ужасные подозрения, пока не получил доказательств.
Доктор Ван Хельсинг провел Люси четыре переливания крови, взяв ее сначала у лорда Годалминга, затем у доктора Сьюарда, у себя и наконец, когда, казалось, больше некого было просить, у мистера Квинси Морриса, богатого молодого американца из Техаса. Тот тоже любил Люси до умопомрачения и примчался, получив телеграмму от своего старого друга, лорда Годалминга. Четыре переливания крови всего за десять дней! Невероятно! Каждое из них будто ненадолго возвращало ее к жизни, но к утру Люси снова выглядела больной и обескровленной. У нее пропал аппетит. Она становилась все более слабой и худой. Наконец стало ясно, что девушка умирает.
Когда глубоко опечаленные мужчины собрались у смертного ложа Люси, она погрузилась в сон, но затем настала странная перемена. Глаза больной распахнулись, тусклые и холодные. Когда она открыла рот, стало видно, что ее клыки заметно острее остальных зубов.
Мягким, чувственным голосом, какого мужчины прежде от нее не слышали, Люси произнесла:
– Артур! Любовь моя, я так рада, что ты приехал! Поцелуй меня!
Пораженный такой метаморфозой, Артур тем не менее охотно наклонился, чтобы поцеловать невесту.
Тут Ван Хельсинг схватил его за шею и швырнул через всю комнату с криком:
– Ни за что! Ради спасения вашей и ее души!
Пока доктор Ван Хельсинг стоял между ними, подобно разъяренному льву, лицо Люси исказила судорога ярости, мелькнувшая, словно тень. Затем моя подруга моргнула и обрела прежнюю милую, невинную прелесть.
Она прикоснулась к доктору Ван Хельсингу своей бледной тонкой рукой и еле слышно сказала:
– Мой верный друг! Мой и его! Прошу, берегите Артура и подарите мне покой!
Через несколько мгновений Люси умерла. Мужчины, которые любили ее и преданно заботились о ней, были сломлены горем.
– Бедная девочка! Теперь она обрела покой, – тихо произнес доктор Сьюард, смахивая слезы с глаз. – Все кончилось.
– Увы, нет! – мрачно и загадочно откликнулся доктор Ван Хельсинг. – Нет! Боюсь, это только начало!
В похоронной конторе, где тело Люси было выставлено для прощания, доктор Сьюард и лорд Годалминг с изумлением обнаружили, что все краски и прелесть Люси вернулись к ней в смерти. Более того, она выглядела столь прекрасной, что они с трудом верили, будто перед ними труп. Прошел всего день или два с похорон Люси и ее матери в семейном склепе рядом с Хэмпстедской пустошью, когда поступили первые сообщения о таинственной женщине, после прогулки с которой маленькие дети становились непривычно бледными, у них появлялись крошечные ранки на шеях.
К тому времени доктор Ван Хельсинг вернулся из поездки в Эксетер, где повидался со мной. Вооруженный новыми сведениями, почерпнутыми из дневников, которые я ему показала, он наконец обнародовал свои подозрения касательно ужасного существа, покусавшего мою подругу, и того факта, что странная женщина с пустоши и есть Люси Вестенра собственной персоной, превратившаяся в вампира и восставшая из мертвых!
Доктор Сьюард подумал, что его друг сошел с ума. Ван Хельсинг решил доказать свою теорию. Тем же вечером они со Сьюардом отправились на зловещее кладбище и вошли в склеп Вестенра, где профессор вскрыл гроб Люси и доказал, что тот пуст. Доктор Сьюард поначалу винил грабителей могил. И даже после того, как они, покинув склеп, спасли потерявшегося ребенка и заметили, как в склеп проскальзывает белая фигура, доктор Сьюард отказывался верить, что это может быть Люси.
Однако на следующий день, когда они снова открыли гроб моей подруги, она лежала в нем и будто спала. Хотя после похорон прошло около недели, Люси светилась еще большей красотой, чем прежде.
– Теперь вы убеждены? – спросил профессор, отгибая губы Люси, чтобы обнажить ее острые клыки. – Она нежить! Отдыхает здесь днем, а по ночам встает из гроба. Этими зубами можно кусать маленьких детей. Люси молодой вампир. Она начинает с малого, пока не отняла ни одной жизни, но со временем перейдет к большему и станет представлять огромную опасность для всех. – Он печально вздохнул и добавил: – Невозможно поверить, что я должен убить во сне столь прекрасное создание.
Доктор Сьюард был шокирован, особенно когда Ван Хельсинг изложил известный ему способ убить нежить: пронзить тело колом, набить рот чесноком и отрезать голову. Врач содрогался при мысли о том, чтобы изувечить тело женщины, которую любил. С другой стороны, так ли это ужасно, если Люси уже умерла?
Доктор Ван Хельсинг решил повременить с заключительным актом трагедии. Он опасался, что Артура, все еще смущенного цветущим видом Люси после смерти, могут до конца дней преследовать терзания, что они совершили ужасную ошибку и похоронили его любимую заживо.
Вот как вышло, что в предрассветные часы двадцать девятого сентября Ван Хельсинг и Сьюард открыли Артуру и Квинси все, что знали, и рассказали о своих планах. Только проявив величайшую настойчивость, Ван Хельсинг сумел убедить их отринуть сомнения и поверить в него. Предстояло крайне важное и ужасное дело, но он готов был приступить к нему только с благословения этих людей.
Когда я слушала рассказ доктора Сьюарда о последующих событиях, кошмарные картины разворачивались перед моим мысленным взором так ярко, будто мне самой довелось в них участвовать.
Позже вечером на кладбище доктор Ван Хельсинг доказал изумленным мужчинам, что гроб Люси снова пуст. Он запер склеп Вестенра и запечатал щели вокруг двери замазкой, приготовленной из раскрошенной гостии – лепешки из пресного теста, освящаемой во время таинства евхаристии. Гостию он привез с собой из Амстердама. По его словам, она должна была помешать нежити войти. После этого мужчины ждали в зловещей тишине среди могильных плит. Через некоторое время они заметили, что к залитому лунным светом склепу приближается женщина в белом саване с малышом на руках.
– Я услышал изумленный вздох Артура, когда мы узнали черты Люси Вестенра, но столь переменившейся! – излагал доктор Сьюард. – Ее доброта превратилась в несокрушимую бессердечную жестокость, а чистота – в сладострастную развратность.
Ван Хельсинг поднял фонарь. Мужчины содрогнулись от ужаса, поскольку губы Люси были алыми от свежей крови, которая тонкой струйкой стекала по ее подбородку и пятнала белый саван. При виде их Люси – или то, что некогда было ею, – злобно зарычала и попятилась, небрежно швырнув на землю дитя. Малыш заплакал. Губы Люси изогнулись в распутной улыбке. Она раскинула руки и томно направилась к Артуру.
– Приди ко мне, любимый, – произнесла она дьявольски соблазнительным тоном. – Оставь их и приди ко мне. Мои объятия тоскуют по тебе. Приди, и мы отдохнем вместе. Приди, муж мой, приди!
Артур, хоть и пораженный ужасом, открыл ей объятия, как будто находился во власти чар. Ван Хельсинг бросился между ними и воздел золотой крест, от которого Люси отпрянула. Она бросилась к склепу, но остановилась у двери, как будто путь ей преграждала непреодолимая сила: гостия! Вампирша повернулась к мужчинам. Ее глаза метали искры адского огня, а черты лица исказились яростью и недоуменной злобой, каких доктор Сьюард никогда прежде не видел.
– Не медлите, друг мой! – крикнул Ван Хельсинг Артуру. – Мне сделать то, что должно?
Пряча лицо в ладонях, тот застонал и ответил:
– Делайте что хотите. Страшнее этого уже ничего не будет.
Ван Хельсинг убрал немного освященного хлеба, который ранее поместил вокруг двери склепа. Мужчины в ужасе и изумлении смотрели на Люси, которая бросилась к щели толщиной не более лезвия ножа и непостижимым образом протиснулась в нее, хотя обладала таким же материальным телом, как и остальные.
В ту ночь они больше ничего не могли сделать, потому лишь отнесли ребенка в безопасное место и вернулись днем с необходимыми инструментами, чтобы завершить начатое. На кладбище никого не было. Мужчины снова вошли в склеп, где Люси лежала в гробу во всем блеске своей посмертной красоты.
Доктор Ван Хельсинг пояснил:
– Знания и опыт древних и всех, кто изучал нежить, говорят нам, что она проклята бессмертием. Год за годом эти существа преследуют новых жертв, которые сами становятся подобны им. Круг расширяется до бесконечности. Друг мой Артур, если бы вы поцеловали мисс Люси перед смертью или прошлой ночью, когда она звала вас, то сами стали бы носферату после смерти. Дети, кровь которых она сосала, пока что в безопасности. Но чем больше крови поглощает вампирша, тем больше власти приобретает над ними, тем чаще они приходили бы к ней. Но если она умрет по-настоящему, то все закончится. Крошечные ранки на шеях затянутся, и дети вернутся к прежней безмятежной жизни.
Мужчины кивали в молчаливом понимании. Оно сменилось ужасом, когда доктор Ван Хельсинг достал из сумки с инструментами тяжелый молоток и деревянный кол примерно три фута длиной, один конец которого был заострен.
– Друзья мои, мы совершаем благодеяние, – стоически продолжил профессор. – Когда мы упокоим эту нежить по-настоящему, душа милой бедняжки, которую все мы любили, вновь станет свободной. Вместо того чтобы творить злодейства по ночам, она займет принадлежащее ей по праву место среди ангелов. Кто нанесет удар, который освободит ее?
Ван Хельсинг был готов, но ему казалось, что ради Люси удар должна нанести рука того, кто любил ее больше всех. Артур, дрожа, согласился. Взяв инструменты у доктора, он приставил заостренный кол к сердцу Люси и ударил по нему со всей силой. Тварь в гробу корчилась, извивалась и вопила, пока кровь из пронзенного сердца била во все стороны фонтаном, но наконец тварь замерла и погрузилась в спокойствие. Внезапно мужчины обнаружили, что снова видят Люси такой, какой она была при жизни, милой и невинной.
