Текст книги "Повести. Рассказы"

Автор книги: Синь Лу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 34 страниц)

ПРЕКРАСНАЯ СКАЗКА

Огонь в лампе постепенно сникает, как бы предупреждая о том, что керосина осталось немного. Да и керосин не первого сорта – абажур давно уже почернел от копоти. Снаружи отовсюду доносится треск хлопушек, вокруг меня – пелена табачного дыма: глухая темная ночь.

Я закрываю глаза, откидываюсь на спинку стула, а руки с «Азами учения» [281]281
  «Азы учения» («Чусюэцзи») – одна из первых в Китае энциклопедий, представлявших собой систематизированные собрания различных текстов, подобранных и расположенных по предметному принципу. Эта энциклопедия была составлена по императорскому указу коллегией ученых во главе с Сюй Цзянем (659–729).


[Закрыть]кладу на колени.

Забывшись, я вижу в полусне прекрасную сказку.

Эта сказка и красива, и изящна, и увлекательна. Красивые люди и красивые видения переплетаются, словно парча облаков в небе, они летят, как мириады падающих звезд, снова рассеиваются и исчезают где-то в бесконечности.

Я, кажется, вспоминаю, как плыл когда-то в маленькой лодке по шаньиньскому пути. [282]282
  Шаньиньский путь – проходит к юго-западу от Шаосина (провинция Чжэцзян), в местах, которые славятся на весь Китай живописными пейзажами. Шаньинь – древнее название Шаосина.


[Закрыть]Сальные деревья по обоим берегам, молодые хлеба, полевые цветы, куры, собаки, кусты и засохшие деревья, тростниковые хижины, пагоды, кумирни, крестьяне и крестьянки, развешанная для просушки одежда, деревенские девушки, буддийские монахи, камышовые дождевые накидки и шляпы, небо, облака, бамбуки – все это отражается в лазоревой речушке. С каждым ударом весла отражения расплескиваются вместе со сверкающими солнечными бликами, вместе с ряской и резвящимися в воде рыбками. У каждого предмета свое отражение. Все они то расплываются в разные стороны и покачиваются на воде, то разрастаются вширь и сливаются друг с другом. Но стоит им слиться, как они тут же сжимаются и вновь принимают свою первоначальную форму. С неровными, как у летних облаков, краями, обрамленные солнцем, они светятся пламенем ртутного цвета. И так на всем пути, по которому я плыву.

Вот и теперь я вижу такую же сказку. На фоне синего неба, отраженного в реке, все перемешалось, сплелось в одно целое, все беспрестанно движется, рассыпается, и я никак не могу досмотреть до конца эту сказку.

Несколько чахлых кустов алтайской розы под засохшими прибрежными ивами посажены, наверное, деревенскими девушками. Большие красные цветы и еще другие, черно-красные, плывут по воде. Они вдруг рассыпаются, вытягиваются, румянят воду, но она от этого ничуть не мутнеет. Тростниковые хижины, собаки, пагоды, деревенские девушки, облака… тоже плывут по воде. Большие красные цветы вытягиваются, превращаясь в трепещущую красную парчовую ленту. Лента вплетается в собаку, собака вплетается в облако, облако – в деревенскую девушку. Мгновенье, и все снова сжимается. Отражения черно-красных цветов тоже распались и вытянулись и вот-вот вплетутся в пагоду, в деревенскую девушку, в собаку, в хижину, в облака…

Теперь сказка, которую я вижу, вырисовывается совсем ясно, она такая красивая, изящная, увлекательная. В синем небе нет числа красивым людям и прекрасным видениям. Я смотрю на них и узнаю – одно за другим.

Мне хочется повнимательнее разглядеть их.

Но в тот самый момент, когда я собираюсь сделать это, я вдруг открываю глаза. Парча облаков сморщилась, измялась, будто кто-то бросил большой камень, отчего тотчас пошли круги и на куски разбили отражение всей картины. Я невольно спешу подхватить «Азы учения», которые чуть было не свалились на пол. Перед глазами остается лишь несколько радужных бликов.

Я в самом деле люблю эту прекрасную сказку. Пока последние блики еще не исчезли, я хочу настигнуть их, досмотреть до конца, удержать. Отшвырнув книгу, я тянусь за кистью, но вот уже и последние блики пропали, виден лишь тусклый свет лампы. И сам я уже не в маленькой лодке.

Но я всегда помню эту прекрасную сказку, пригрезившуюся мне глухой темной ночью.

Февраль 1925 г.

ПУТНИК

Время действия: любой вечер.

Место действия: любое место.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Старик– лет 70-ти, с седой головой и седыми усами, в длинном черном халате.

Девочка– лет 10-ти, волосы каштановые, глаза черные, белое в черную клетку платье.

Путник– лет 30–40, усталый, но полный решимости, взгляд хмурый; усы черные, волосы растрепанные; изодранные черная куртка и черные штаны; на босу ногу, рваные матерчатые туфли; переброшенная через плечо сума; опирается на длинный, в рост человека, бамбуковый посох. Справа – несколько деревьев и битая черепица; слева – дикие заросли трав, в которых едва заметна тропинка. Тропинка ведет прямо к маленькой глинобитной хижине; у входа в хижину – сухое корневище.

Девочка подходит к старику, чтобы помочь ему подняться с корневища.

Старик.Дитя! Эй, дитя! Что ж ты застыла?

Девочка( глядит направо). Смотри, там кто-то идет.

Старик.Нечего тебе смотреть. Помоги лучше мне зайти в дом. Солнце уже садится.

Девочка.А я посмотрю.

Старик.Ах, дитя! Каждый день ты любуешься и землей, и небом, и ветром. Неужели тебе этого мало? Ведь нет ничего прекраснее природы. А тебе хочется еще на кого-то смотреть. Все, что появляется в час захода солнца, ничего хорошего не предвещает… Пойдем-ка в дом.

Девочка.Но он уже совсем близко. А-а, это нищий.

Старик.Нищий? Вряд ли.

Справа, из-за деревьев выходит путник; немного помедлив, он не спеша направляется к старику.

Путник.Вечер добрый, старец. Как поживаешь?

Старик.Прекрасно. Твоими заботами. А ты как?

Путник.Прости мне, старец, мою бесцеремонность, но я бы хотел попросить у тебя чашку воды. В пути меня измучила жажда. А в здешних местах не найдешь ни пруда, ни даже лужи.

Старик.О, это можно, это можно. Присядь. ( К девочке.) Принеси воды, дитя. Да чашку вымой почище.

Девочка молча уходит в дом.

Присядь, прохожий. Как звать тебя?

Путник.Как звать? Не знаю. С тех пор как я себя помню, я всегда был просто человеком, но никогда не знал, как меня зовут. Случается, дорогой меня называют разными именами, но какими, я не помню. Тем более, что ни одно имя мне не довелось услышать дважды.

Старик.А-а… Ну, а откуда ты идешь?

Путник( чуть помедлив). Не знаю. С тех пор как себя помню, я всегда в дороге.

Старик.Так. Ну, а могу я у тебя спросить, куда ты держишь путь?

Путник.Конечно, можешь. Только я и этого не знаю. С тех пор как помню себя, я всегда иду и буду идти к одним и тем же местам, они – там впереди. Помню лишь, что прошел очень много, а теперь вот добрался сюда. Потом снова пойду вон туда ( показывает рукой на запад), вперед.

Девочка осторожно выносит деревянную чашку, подает гостю.

Путник( берет чашку). Спасибо, девочка. ( Выпивает всю воду в два глотка, возвращает чашку.) Большое тебе спасибо. Воистину, редко встретишь подобную доброту. Не знаю даже, как я должен благодарить!

Старик.Не благодари так. Ведь это тебе не поможет.

Путник.Да, не поможет. Но теперь я хоть немного восстановил свои силы. Я должен идти дальше. Ты, старец, наверное, давно живешь тут. Не знаешь ли, что там, впереди?

Старик.Впереди? Впереди – могила.

Путник( изумленно). Могила?

Девочка.Нет, нет, нет. Там много-много диких лилий и диких роз. Я всегда хожу туда играть, хожу любоваться ими.

Путник( смотрит на запад и как будто улыбается). Да, верно. В тех местах много-много диких лилий и диких роз, и я всегда ходил туда играть, ходил любоваться ими. Но там – могила. ( Старику.) Ну, а дальше, старец, что, когда пройдешь могилу?

Старик.Когда пройдешь могилу? Не знаю. Там я не был.

Путник.Не знаешь?!

Девочка.И я не знаю.

Старик.Я знаю только то, что на юге, на севере и на востоке – там, откуда ты идешь. Там все мне хорошо знакомо. Быть может, это лучшие места и для тебя, и для таких, как ты. Не посетуй на меня за мою болтовню, но ты так устал, что тебе лучше вернуться. Потому что вряд ли ты дойдешь до цели.

Путник.Вряд ли дойду? ( Задумывается и вдруг спохватывается.) Нет, нельзя! Я должен идти. Вернуться – это значит снова оказаться в тех краях, где всюду имена и ранги, где всюду помещики, где всюду гонения и тюрьмы, где всюду ухмыляющиеся физиономии и полные слез глаза. Я ненавижу все это и не вернусь назад!

Старик.Ты не прав. Там можно встретить и искренние слезы, и сострадание.

Путник.Нет, я не желаю видеть ни их искренних слез, ни их сострадания.

Старик.Тогда ( качает головой) ты должен идти.

Путник.Да, должен. К тому же какой-то голос – там, впереди, все время торопит, зовет меня, не дает отдохнуть. Как досадно, что потеряно так много крови, что ноги у меня стерты и изранены ( показывает старику ногу). Мне не хватает крови. Надо бы выпить крови, хоть немного. Но где ее взять? И потом ведь не безразлично, чья это будет кровь. Вода в пути всегда найдется, я не испытываю в ней недостатка. И сейчас совсем растерял свои силы, потому что в крови у меня слишком много воды. Но сегодня мне не встретилось даже маленькой лужи, вот почему я так мало прошел.

Старик.Пожалуй, не поэтому. Вот и солнце село. Отдохни немного, как отдыхаю я.

Путник.Но голос – там, впереди, – зовет меня.

Старик.Знаю.

Путник.Знаешь? Ты знаешь этот голос?

Старик.Да. Сдается мне, что и меня он звал когда-то.

Путник.Тот самый голос, что теперь зовет меня?

Старик.Точно не знаю. Но какой-то голос не раз звал меня, а я не отозвался, вот он и перестал звать. Теперь я уже плохо помню его.

Путник.О-о! Не отозвался… ( Задумывается, но вдруг, спохватившись, прислушивается.) Нет, нельзя! Надо идти. Я не могу отдыхать. Досадно только, что ноги у меня стерты. ( Собирается уходить.)

Девочка.Вот, возьми! ( Подает ему лоскут.) Перевяжи свои раны.

Путник( берет лоскут). Спасибо, девочка. Воистину… воистину, это редкая доброта. Теперь я смогу пройти гораздо больше. ( Садится на битый кирпич, пытается обвязать лоскутком ногу.) Нет, не получается! ( Поднимается через силу.) Возьми назад, девочка, этим никак не забинтовать. Да я и не знаю, как сумею отблагодарить за такую доброту.

Старик.Не благодари так. Ведь это тебе не поможет.

Путник.Да, не поможет. Но для меня нет ничего выше этого подаяния. Погляди, всего меня нужно бы забинтовать.

Старик.Не принимай ее подарок всерьез.

Путник.Ты прав. Но я не могу. И вот чего боюсь! Если приму хоть какое-то подаяние, то стану, как сип, высматривающий падаль, кружить рядом, желая гибели той, что сделала мне добро, и наблюдая собственными глазами, как она погибает. Или прокляну всех, кроме нее, всем желая смерти, даже самому себе, потому что проклятие распространится и на меня. Но пока я еще лишен такой силы. А если бы и обладал ею, то все равно не пожелал бы твоей внучке такой участи, потому что ни она, ни ей подобные сами себе того не желают. Я уверен, что это так. ( Девочке.) Девочка, твой лоскут очень хорош, но немного мал, возьми его обратно.

Девочка( испуганно пятится). Не надо! Возьми себе!

Путник( пряча улыбку). О… Это из-за того, что я подержал в руках?

Девочка( кивает в знак согласия, показывает на суму). Положи туда, потом поиграешь.

Путник( отступает в растерянности). Но как же я это понесу?

Старик.Ты не отдохнул, поэтому любая ноша тебе тяжела. Отдохни немного, и все пройдет.

Путник.Да, отдохнуть бы… ( Задумывается, но вдруг, спохватившись, прислушивается.) Нет, не могу. Нужно идти.

Старик.Ты что же, совсем не хочешь отдыхать?

Путник.Хочу.

Старик.Так отдохни немного.

Путник.Не могу…

Старик.Ты все же считаешь, что тебе лучше идти?

Путник.Да, мне лучше идти.

Старик.Тогда иди.

Путник( распрямляясь). Хорошо, я прощаюсь. Я очень благодарен вам обоим. ( Обращается к девочке.) Вот, возьми, пожалуйста, обратно свой подарок.

Девочка испуганно отдергивает руки и прячется в хижине.

Старик.Возьми с собой. А станет невмоготу, бросишь на могилу.

Девочка( выходит из дома). У-у, так нельзя!

Путник.Да, так не годится.

Старик.Тогда повесь на дикие лилии или на дикие розы.

Девочка( хлопает в ладоши). Ха-ха! Вот это чудесно!

Путник.О-о…

На мгновение воцаряется тишина.

Старик.Ну что ж, прощай. Да будет мир с тобой. ( Встает, девочке.) Дитя, помоги мне зайти в дом. Погляди, солнце давно уже село. ( Поворачивается к двери.)

Путник.Большое вам спасибо. Да будет с вами мир. ( Задумывается в нерешительности, но вдруг пугается.) Но я не могу! Я должен идти. Так будет лучше… ( Поднимает голову и решительно идет на запад.)

Девочка ведет старика в хижину и закрывает дверь.

Путник уходит в дикую степь, за ним по пятам идет ночная тьма.

Март 1925 г.

МЕРТВЫЙ ОГОНЬ

Мне снится, будто я мчусь среди ледяных гор.

Это громадные ледяные горы, упирающиеся в ледяное небо, сплошь затянутое холодными облаками, похожими на рыбью чешую. По склонам гор – ледяные рощи; ветви и листья деревьев – точно хвоя сосен и елей. Все сковано льдом, все голубовато-белое.

Вдруг я падаю в ледяное ущелье.

И вверху, и внизу, и вокруг – только лед, голубовато-белый лед. А на всем этом голубовато-белом ледяном покрове застыли бесчисленные красные тени, сплетающиеся, словно кораллы. Я нагибаюсь, смотрю себе под ноги и вижу огонь.

Это мертвый огонь. Языки пламени сохранили свои характерные очертания, но замерли без движения, замерзли и теперь похожи на ветки кораллов, а сверху над ними застыл черный дым. Кажется, будто здесь только что был пожар. Сталкиваясь друг с другом, огненные языки отражаются в ледяных стенах, отчего ледяное ущелье окрашивается в кораллово-красный цвет.

В детстве я очень любил смотреть на вспененные волны, поднимаемые быстроходным кораблем, и на языки бушующего пламени, вырывающиеся из раскаленной топки. И не просто так смотрел, а старался разглядеть получше. К сожалению, они то и дело меняли свои очертания, и как бы пристально я ни всматривался, у меня так и не сложилось четкого представления о них.

Мертвый огонь, наконец-то я добыл тебя!

Я подбираю с земли мертвый огонь, чтобы внимательно рассмотреть его, и холод обжигает мне пальцы. Я терплю и засовываю огонь в карман. Тотчас все ущелье становится голубовато-белым. Тем временем я обдумываю, как бы мне выбраться из этого ледяного ущелья.

Вдруг надо мной появляется струйка черного дыма и тянется вверх, как проволочная змейка. И сразу по всему ущелью вновь затрепетали красные языки пламени, будто огромный костер обступил меня со всех сторон. Я опускаю голову и вижу, что мертвый огонь ожил, прожег мне одежду и теперь растекается по ледяной поверхности.

– Ах, друг мой! Своим теплом ты разбудил меня! – говорит он.

Я спешу поздороваться с ним, спрашиваю, как его имя.

– Когда-то люди бросили меня в этом ледяном ущелье, – отвечает он, словно уклоняясь от моего вопроса. – Сами они давно погибли и исчезли бесследно. И я чуть было не умер здесь от холода. Не дай ты мне своего тепла, от которого я ожил, я бы тоже погиб вскоре.

– Я рад твоему пробуждению. Но сейчас я только и думаю, как бы выбраться из этого ледяного ущелья; я готов взять тебя с собою, чтобы ты никогда не замерзал и мог гореть вечно.

– Но тогда я совсем сгорю!

– Жаль, если это случится. Что ж, оставайся здесь.

– Но тогда я погибну от холода!

– Как же в таком случае поступить?

– Ну, а ты? Как бы ты поступил? – задал он встречный вопрос.

– Я уже сказал: я хочу выбраться из этого ледяного ущелья.

– Тогда я предпочту сгореть совсем!

Он вдруг взвился красной кометой и вынес меня из ущелья. Но тут откуда-то примчалась огромная каменная колесница, и я был насмерть раздавлен ею, но все же успел заметить, как она рухнула в ледяное ущелье.

– Ха-ха! Вам больше не встретиться с мертвым огнем! – сказал я с довольной улыбкой, будто только этого и добивался.

Апрель 1925 г.

ВОЗРАЖЕНИЕ СОБАКИ

Мне снится, будто я прохожу узким переулком. Я в лохмотьях, на мне разбитые башмаки, я похож на нищего.

Сзади на меня лает собака.

Я с достоинством поворачиваю голову, свысока смотрю на нее и кричу в гневе:

– Ну! Заткни свою пасть! Ты, пресмыкающаяся перед богатым и нападающая на бедняка собака!

– Хи-хи! – смеется она в ответ. – Где уж мне! Куда мне до людей!

– Что?!

Я вскипаю. Я вижу в этом оскорбление, которому нет равных.

– Да, мне стыдно: до сих пор я все еще не понимаю разницы между медью и серебром, разницы между холстом и шелком, разницы между сановником и простолюдином, разницы между господином и рабом, разницы…

Я бегу от нее.

– Куда ты? Поговорим еще…

Я слышу громкий крик, которым она пытается удержать меня.

Я бегу, бегу изо всех сил, до тех пор, пока не выбегаю из сна и не вижу себя лежащим на своей постели.

Апрель 1925 г.

ПРЕКРАСНЫЙ, НО ПОТЕРЯННЫЙ АД

Мне снится, будто я лежу в постели, в холодном и диком поле, у самой преисподней. Глухие стоны грешников звучат стройно и в унисон с яростным ревом пламени, клокотанием кипящего масла, лязгом стальных вил, сливаются в целую симфонию, которая возглашает на все три мира: под землей великое спокойствие и порядок.

Огромный мужчина, красивый и приветливый, стоит передо мной, он излучает сияние, но я знаю, что это дьявол.

– Все кончено, все уже кончено! Жалкие грешники потеряли этот прекрасный ад! – говорит он с негодованием и болью, потом садится и рассказывает мне историю, известную ему одному.

– Когда земля и небо были медвяного цвета, дьявол победил бога и обрел великую власть, которой подчинились все и вся. Он завладел небесным царством, завладел миром людей, завладел адом. Потом прибыл в преисподнюю, уселся в самом центре ее, изучая яркое сияние, и принялся разглядывать грешников.

Ад давно уже пребывал в запустении: деревья-мечи [283]283
  Деревья-мечи – орудия пытки, которой подвергаются в аду грешники.


[Закрыть]утратили былой блеск; кипящее масло уже не било ключом; над гигантским костром лишь иногда вился сизый дымок; да еще кое-где на отшибе пробивался дурман, с мелкими, чахлыми и жалкими цветами. Оно и не удивительно, потому что землю там выжигали смертоносным огнем, и она, конечно, перестала плодоносить.

Грешники просыпались в едва теплившемся огне и в остывшем масле и, озаренные сиянием, которое излучал дьявол, глядели на мелкие цветы преисподней, чахлые и жалкие. Совращенные великим соблазном, они вдруг вспомнили о людях. Неизвестно, сколько лет они провели в молчаливом раздумье, но потом, обратившись к людям, истошно возопили, взбунтовавшись против ада.

Люди отозвались на их зов, поднялись в защиту справедливости и вступили в бой с дьяволом. Клич войны гремел по всем трем мирам, оглушительнее, чем раскаты грома. В конце концов был осуществлен генеральный план, расставлены огромные сети, что вынудило дьявола убраться из ада. В знак окончательной победы над воротами в ад водрузили знамя людей.

Пока грешники хором выкрикивали приветствия, посланцы людей, призванные навести в аду порядок, явились в преисподнюю, уселись в самом центре ее и, пользуясь всем своим человеческим могуществом, принялись бранить грешников.

Когда же грешники вновь возопили, взбунтовавшись против ада, они были объявлены смутьянами, восставшими против людей, осуждены на вечные муки и переселены в самую глубь леса из деревьев-мечей.

И вот люди полностью забрали в свои руки всю великую власть над адом и оказались могущественнее самого дьявола. Потом люди навели порядок. Прежде всего они накормили быкоголового А-пана [284]284
  А-пан – один из обитателей ада; у него бычья голова, копыта, но руки человека. А-пан настолько силен, что может сдвинуть гору.


[Закрыть]самой высокой травой, потом подбросили в костер хвороста, наточили ножи, которыми были утыканы горы, отчего ад преобразился и разом исчезли следы былого упадка.

Цветы дурмана мгновенно засохли. Как некогда в прошлом, кипело масло, ножи были острыми, а огонь – жарким; как некогда в прошлом, грешники стонали и вертелись так, что им было недосуг даже вспомнить прекрасный, но потерянный ад.

Это было заслугой людей, но она обернулась бедой для грешников…

Друг мой, да ты не веришь мне. Что ж, ведь ты – человек. Ну, а я пойду, поищу диких зверей и злых чертей…

Июнь 1925 г.

НАДГРОБНАЯ НАДПИСЬ

Мне снится, будто я стою перед могильной плитой и читаю вырезанные на ней слова. Похоже, что плита эта сделана из песчаника, она сильно обломана, поросла мхом, и на ней сохранились только отдельные фразы:

«…на грани громких песен и буйного жара – холодно; в небе – бездонная пропасть; в глазах – пустота; спасение там, где нет надежды…»,

«…бродячая душа превратилась в большую змею с ядовитым жалом. Не сумев ужалить человека, она ужалила себя и потому погибла…»,

«…ступай прочь!..»

Обогнув плиту, я увидел одинокую могилу; там не росли ни деревья, ни травы, могила давно провалилась. Сквозь широкий пролом я разглядел труп с разъятой грудью, из которой было извлечено сердце. Лицо покойника не выражало ни радости, ни печали, оно было серым, точно окутанное дымом.

Изумленный и напуганный, я хотел уйти, но тут заметил обрывки текста и на теневой стороне могильной плиты:

«..вырви сердце и съешь, если хочешь узнать его настоящий вкус. Но рана болит нестерпимо, как тут узнаешь его настоящий вкус?..»,

«…когда уляжется боль, съешь его не спеша. Но сердце уже истлело, как же узнаешь его настоящий вкус?..»,

«…отвечай! А не то ступай прочь!..»

Я хотел уйти. Но труп в могиле уже поднялся и сел; губы его оставались неподвижными, но он произнес:

– Когда я обращусь в прах, ты увидишь мою улыбку!

Я бросился бежать, не смея обернуться, боясь, что он гонится за мною.

Июнь 1925 г.