Текст книги "Повести. Рассказы"

Автор книги: Синь Лу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 34 страниц)

– О'кей! – подал голос еще один ученый муж. Оба сановника не без удивления посмотрели на него.

Исследователь «Фармакопеи Шэнь-нуна» продолжал:

– О питье и говорить нечего, воды у них столько, что десяти тысячам поколений не выпить. Жаль только, что она мутновата и перед употреблением ее следует дистиллировать. Мы многократно давали соответствующие разъяснения, но эти люди погрязли в невежестве и упорно отказываются следовать нашим советам, в результате чего появилось бессчетное множество больных.

– А потом, разве не по их вине начался потоп? – ворвался в разговор почтенный господин в темно-коричневом халате, с усами и бородой, свисающими пятью длинными прядями.

– До потопа они ленились укреплять плотины, а сейчас ленятся черпать воду…

– Сие означает «квинтэссенции духа лишились»! – посмеиваясь, заговорил сидевший в заднем ряду усатый специалист по эссе эпохи Фу Си. [343]343
  Специалист по эссе эпохи Фу Си. – Прототипом этого сатирического образа послужил известный писатель Линь Юй-тан, ратовавший за так называемый «разговорно-эпистолярный стиль» в литературе и за преимущественное использование жанра коротких эссе, процветавшего в эпоху Мин. Бессвязный набор фраз («Я недавно взобрался на выси Памира…») пародирует «разговорно-эпистолярный стиль» Линь Юй-тана; Фу Си – император глубокой древности, правивший, согласно традиционной хронологии, в начале III тыс. до н. э. (по другим версиям, на рубеже V–IV тыс. до н. э.).


[Закрыть] – Я недавно взобрался на выси Памира, где свободно порхают небесные ветры; распускалась дикая слива, проносились белые облака, поднималась цена на золото, погружались в сон мыши. И узрел я некоего юношу с сигаретой во рту, и лицо его было окутано дымом, как у Чи Ю… [344]344
  Чи Ю – персонаж китайской мифологии, о котором древние китайцы писали как о чудовище «со звериным обликом, речами человека, с медной головой и железным лбом». Во время войны с мифическим императором Хуан-ди Чи Ю с помощью одному ему известного колдовства напустил на войска Хуан-ди густой туман, что, однако, не спасло его от поражения. Чи Ю издавна воспринимался китайцами как символ жестокости. Фразой про «молодца с сигарой во рту, окутанного дымом, словно Чи Ю», Лу Синь намекает на антисоветскую статью Линь Юй-тана «Еще раз о поездке в Ханчжоу» («Юй Хан цзай цзи»), помещенную в журнале «Луньюй» и содержавшую фразу: «Увидел двух молодых людей, во рту – советские папиросы, в руках – переводы какого-то там…ского» (то есть русского автора, фамилия которого оканчивается на «ский»). Имя Чи Ю вставлено Лу Синем не без цели – он хочет показать прямую связь выпадов Линь Юй-тана с антисоветизмом лидера северных милитаристов генерала У Пэй-фу, который в 1926 г. заявил японскому корреспонденту, что коммунисты – прямые потомки Чи Ю, прародителя «красной опасности». Заявление У Пэй-фу подкреплялось «научными» аргументами: иероглифы «чи» в имени Чи Ю и в слове «чихуа» – «красная опасность» – являются омонимами.


[Закрыть]Ха-ха-ха! Ну, что тут будешь делать!

– О'кей!

Беседа в этом духе длилась долго. Сановники с исключительным вниманием выслушивали всех, а под конец попросили ученых совместно написать челобитную, к ней же – ежели возможно – присовокупить подробное изложение мер по ликвидации последствий бедствия.

Затем посланцы вернулись на корабль. На следующий день они не работали и не принимали посетителей – как было сказано, из-за дорожной усталости. На третий день синклит ученых пригласил их подняться на самый высокий пик полюбоваться причудливыми формами старых сосен. После обеда они все вместе отправились на дальний склон горы удить желтых угрей и так развлекались до самых сумерек. На четвертый день было объявлено, что утомленные обследованием сановники не выйдут на работу и не будут принимать посетителей. К вечеру пятого дня был вызван представитель простого люда.

Простолюдины начали выбирать своего представителя еще четыре дня назад, но никто не хотел идти – все ссылались на то, что им никогда не приходилось общаться с чиновниками. Тогда большинство порешило, что пойдет тот, у кого на лбу шишка, поскольку он уже имеет опыт общения с чиновниками. От этого известия шишка, совсем было притихшая, опять заныла, как будто в нее воткнули иглу. Плача, он твердил одно: чем быть депутатом, лучше умереть! Толпа окружила его и целыми сутками читала ему мораль: он-де пренебрегает общественными интересами, он-де себялюбивый индивидуалист, которому нет места на земле Цветущего Ся. [345]345
  Цветущее Ся – одно из древних названий Китая.


[Закрыть]Те, кто погорячее, уже сжимали кулаки и тыкали их ему под нос, требуя, чтобы он принял на себя вину за потоп. А ему до смерти захотелось пить и спать, и он подумал: чем помереть здесь, на плоту, уж лучше рискнуть и пожертвовать собой ради пользы общества. Героическим усилием воли он на четвертый день заставил себя дать согласие.

Все хвалили его, причем несколько молодцов ощутили легкую зависть.

Наутро пятого дня все спозаранку выстроились на берегу в ожидании повелений начальства; туда же притащили и депутата. Действительно, со стороны сановников последовал вызов. Тут у депутата задрожали колени, но он вновь набрался величайшей решимости; набравшись же решимости, он дважды зевнул во весь рот и с воспаленными глазами направился на правительственное судно, не чуя под собой ног и как бы плывя по воздуху. Как ни удивительно, стражники с секирами и воины в тигровых шкурах не стали ни бить, ни ругать его, а прямо привели в главную каюту. В каюте лежали шкуры медведей и баранов, висели луки и стрелы, стояло много ваз и кувшинов – словом, у него зарябило в глазах. Придя в себя, он огляделся и увидел, что на возвышении прямо перед ним сидят два дородных сановника. Присматриваться к выражению их лиц он не посмел.

Один из сановников спросил:

– Ты и есть представитель народа?

– Они заставили меня подняться к вам, – ответил он, не отрывая глаз от лежавшей на полу барсовой шкуры с узором, похожим на листья полыни.

– Ну, как вы там?

Депутат ничего не ответил, поскольку не понял вопроса.

– Живете-то как, ничего?

– Спасибо вашей милости, пока ничего… – Он подумал еще немного, потом добавил тихо: – Кое-как выкручиваемся, живем помаленьку…

– Еда есть?

– Есть… листья, водоросли…

– И этим можно питаться?

– Почему же нельзя, мы ведь ко всему привычные, едим и это. Только народ начал портиться, иные сорванцы крик поднимают; ну, мы им, окаянным, и даем взбучку.

Большие господа рассмеялись, а один из них сказал другому:

– Парень-то прост!

Обрадованный похвалой, парень осмелел и затараторил дальше:

– Мы всегда что-нибудь да придумаем. К примеру, из водорослей лучше всего варить пустой «малахитовый суп», а из листьев вяза – «дворцовый бульон». Кору с деревьев нельзя обдирать целиком, нужно часть оставить, – тогда на следующий год опять вырастут листья, можно будет собрать урожай. А ежели, молитвами вашей милости, мы сможем наловить желтых угрей…

Но сановникам явно наскучило слушать: один из них дважды кряду широко зевнул и прервал его излияния:

– Вы бы все же сообща составили челобитную и присовокупили бы к ней предложения о ликвидации последствий бедствия.

– Но у нас никто не умеет писать, – растерянно сказал представитель народа.

– Вы не умеете писать? Не хотите развиваться, иначе это не назовешь. Ну, ладно, принеси нам образцы вашей пищи.

Делегат вышел из каюты, испытывая одновременно и страх и радость, пощупал то место, где была шишка, и незамедлительно передал распоряжение господ всем, кто находился на берегу, на деревьях и на плотах. От себя он громко добавил:

– Это пошлют самому высокому начальству, так что делать надо чисто, аккуратно и красиво!..

Все сразу засуетились: кто промывал листья, кто нарезал древесную кору, кто вылавливал мох – буквально с ног сбились. Сам же депутат стал распиливать доски, чтобы сделать шкатулку для петиции. Две дощечки, обструганные особенно тщательно, до блеска, той же ночью отправили к ученым на вершину горы, чтобы те сделали на них надписи. На той, которая должна была служить крышкой шкатулки, попросили написать пожелание «жизни долгой, как горы; счастья бескрайнего, как море». Вторую дощечку депутат хотел оставить на своем плоту в память о столь лестном для себя событии и написать на ней: «Зал простодушия». Однако ученые согласились сделать лишь одну надпись – с пожеланием долголетия и счастья.

3

К тому времени, когда два тучных сановника вернулись в столицу, один за другим начали возвращаться и остальные обследователи, не было только самого Юя. Несколько дней сановники отдыхали дома, а затем коллеги из Департамента водного хозяйства в складчину устроили прямо в департаменте пышный банкет по случаю их благополучного возвращения. Билеты на банкет были трех видов: «Счастье», «Благоденствие» и «Долголетие», причем за самый дешевый приходилось платить по пятнадцать больших раковин. [346]346
  Раковины – в древнем Китае раковины использовались в качестве денег.


[Закрыть]В этот день, как говорится, колесницы текли, как река, и влекли их кони-драконы; еще не упали сумерки, а главные гости уже собрались, и во дворе зажгли светильники. Аромат мяса и рыбы, поданных на треножниках, достигал стражников, стоявших у ворот, и они то и дело глотали слюну. Трижды наполнились и опустели чаши, и тогда сановники принялись описывать виденное ими по пути в пострадавшие от наводнения края: белоснежные цветы тростника, золотистую глинистую воду, жирнейших угрей, нежнейшие водоросли и многое, многое другое… Слегка захмелев, они извлекли собранные для них образцы народной пищи. Образцы были уложены в изящные деревянные шкатулки с надписями на крышках, сделанными либо в стиле триграмм Фу Си, [347]347
  Триграммы Фу Си – восемь графических сочетаний, каждое из которых составляют в разных комбинациях полные и прерванные посредине штрихи, по три штриха в каждой триграмме. Эти восемь триграмм, как гласит легенда, мифический император Фу Си увидел на спине драконо-лошади, выплывшей из реки Хуанхэ; он расшифровал их и использовал для конструирования иероглифической письменности.


[Закрыть]либо в стиле Цан Се, [348]348
  Цан Се(Цан Цзе) – министр-историограф мифического императора Хуан-ди; традиция приписывала Цан Се изобретение китайских иероглифов.


[Закрыть]который «исторг слезы у беса». Все первым делом стали любоваться иероглифами, пустились в споры, чуть не подрались, но в конце концов решили отдать пальму первенства надписи «Счастье в стране и в народе спокойствие»; во-первых, ее с трудом можно было прочесть, так сильно веяло от нее стариной, а кроме того, текст пришелся весьма кстати и заслуживал быть занесенным в анналы истории.

Когда закончилось обсуждение этого исконно китайского вида искусства, вопросы культуры отошли на второй план, и собеседники занялись исследованием содержимого шкатулок. Единодушное восхищение вызвала искусная форма лепешек. Дальше, однако, мнения разошлись – тут, по-видимому, сыграло роль изрядное количество выпитого вина; некоторые, вкусив лепешек из сосновой коры, восхваляли их чистый аромат, изъявляя готовность завтра же повесить на крюк свои чиновничьи шапки и уйти в отшельники, чтобы насладиться ничем не запятнанным счастьем. Те же, кто отведал печенье из листьев кипариса, нашли его грубым и горьким, царапающим язык; как нелегко приходится, сказали они, государю, который вынужден вместе с подданными переносить подобные тяготы. [349]349
  Лу Синь перефразирует здесь знаменитые слова из книги «Мэн-цзы» об идеальном государе, который разделяет горе и радости со своим народом.


[Закрыть]А еще несколько человек бросились к ним и попытались отнять надкушенные лепешки и печенье; они объяснили при этом, что скоро состоится благотворительная выставка, и если от экспонатов останутся одни объедки, выйдет конфуз.

Возле департамента вдруг поднялся шум. Группа парней в рваной одежде, с почерневшими от загара лицами, прорвалась через линию заграждений и вторглась в помещение. Стражники прикрикнули на них и преградили путь, скрестив свои сверкающие копья.

– В чем дело? Не видите, кто идет? – вздрогнув от неожиданности, воскликнул шедший впереди высокий, худой и очень нескладный мужик.

Попристальнее вглядевшись в сумеречную мглу, стражники почтительно вытянулись, подняли копья и пропустили парней, задержав лишь догонявшую их запыхавшуюся женщину в халате из домотканого темно-синего полотна, с ребенком на руках.

– Вы что, не узнали меня? – спросила она изумленно, утирая кулаком пот со лба.

– Можем ли мы не узнать вас, госпожа Юй!

– Так почему же меня не впускают?

– Время сейчас неподходящее, госпожа Юй. С нынешнего года взялись за очищение нравов и исправление людских сердец, за отделение мужчин от женщин. Нынче ни в какой ямынь никаких баб не пускают, не только в этот, и не только вас. Вы уж на нас не сетуйте – такова воля начальства.

Госпожа Юй постояла молча, затем вскинула брови и, обернувшись, закричала:

– Чтоб его на кусочки изрубили! Куда это он так мчится? Прошел мимо собственных дверей и даже не заглянул; [350]350
  Юй боролся с потопом в течение восьми лет; за это время он трижды оказывался у ворот своего дома, но в дом не заходил, что истолковывалось традиционной историографией как проявление решимости Юя подчинить личные интересы интересам народа и государства.


[Закрыть]несется, как на похороны родителей! Стал сановником, а много ли от этого радости? Точь-в-точь как его папаша – дослужится до того, что попадет на каторгу, а потом свалится в пруд и превратится в большую черепаху! Бессовестный, чтоб его на кусочки изрубили…

К этому времени в большом зале департамента тоже начался беспорядок. Завидев приближающихся парней, пирующие хотели было спрятаться, но, увидев, что вошедшие безоружны, осмелели и стали их разглядывать. Когда первый из группы, худой и чернолицый, оказался совсем близко, по его манере держаться стало ясно, что это и есть Юй, а остальные – его помощники.

Участники банкета от испуга тотчас протрезвели и, шелестя одеждами, отступили в конец зала. Юй же шагнул прямо к столу и уселся во главе его, причем вытянул ноги, а не подогнул под себя – не то из-за простоты нрава, не то из-за суставного ревматизма. Он был без чулок, так что сановникам были видны его огромные ступни, покрытые застаревшими мозолями, похожими на каштаны. Свита расселась по обе стороны от Юя.

– Вы сегодня изволили вернуться в столицу? – осмелев, почтительно спросил один из младших чиновников, потихоньку подползая на коленях к столу.

Юй ничего не ответил и обратился к присутствующим:

– Садитесь поближе! Ну, выяснили вы, как обстоят дела?

Сановники поползли на коленях и, поглядывая друг на друга, уселись в конце стола, на котором были остатки пиршества. Они со стыдом смотрели на надкушенные лепешки из сосновой коры и обглоданные бычьи кости, но боялись приказать повару убрать со стола.

Наконец один из сановников заговорил:

– Осмелюсь доложить вашей милости, дела обстоят вполне прилично, впечатление весьма благоприятное. Сосновая кора и водоросли имеются в изобилии, напитки тоже. Народ у нас смирный, ко всему привычный. Он, ваша милость, славится во всем мире своим умением переносить трудности.

– Тем не менее ваш покорный слуга уже составил план сбора пожертвований, – заговорил другой сановник. – Предполагается устроить экспозицию необычных продуктов питания, а также пригласить мисс Нюй-вэй [351]351
  Мисс Нюй-вэй. – При конструировании этого имени Лу Синь воспользовался свидетельствами древних исторических хроник о северных варварских племенах, у которых все женщины носили фамилию Вэй.


[Закрыть]для демонстрации мод. Если во время продажи билетов объявить, что в зале уже не будут собирать пожертвования, то можно надеяться, что придет много народу.

– Отлично, – сказал Юй, слегка наклонившись к говорившему.

– Но самое неотложное – это поскорее отправить большой плот за учеными и перевезти их сюда, на плоскогорье, – сказал третий сановник. – Кроме того, следует послать кого-нибудь в страну Цигун, рассказать о том, как мы почитаем культуру, и сообщить, что свое ежемесячное вспомоществование они могут отныне направлять непосредственно нам. Вот здесь есть петиция, составленная учеными, и весьма толковая: они считают, что культура является жизненной артерией нации, а ученые – душа культуры. [352]352
  Лу Синь цитирует здесь письмо пекинских ученых и литераторов, направленное в 1932 г. нанкинскому правительству, относительно объявления Пекина «городом культуры».


[Закрыть]Пока существует культура, будет существовать и Цветущее Ся, все же остальное – вещи второстепенные.

– Они полагают, что Цветущее Ся слишком густо населено [353]353
  Имеются в виду слова писателя-эссеиста Чэнь Юаня из его «Праздных бесед» в журнале «Сяньдай цинлунь» («Современное обозрение») за май 1926 г., где, в частности, говорилось: «У нас не только нет потребности в увеличении населения, но и ничего не случилось бы, если бы его сократить наполовину».


[Закрыть]и что путь к благоденствию лежит через сокращение населения, – вновь заговорил первый сановник. – К тому же речь ведь идет о людях темных, чьи эмоции отнюдь не столь утонченны, как представляют себе мыслители. При оценке людей и событий субъективные взгляды – самое главное. Вот, к примеру, Шекспир.

«Пошли вы все к чертовой матери», – подумал про себя Юй, а вслух громко произнес:

– Я провел обследование прежних способов усмирения вод и нашел, что устройство запруд действительно было ошибкой. Впредь нужно будет отводить хляби в море. А каково ваше мнение, господа?

Стало тихо, как на кладбище, лица у сановников покрылись мертвенной бледностью. Многие почувствовали себя больными и подумали – не остаться ли завтра им дома.

– Это же способ Чи Ю! – возмущенно прошептал один храбрый чиновник из молодых.

– Позвольте вашему покорному слуге заметить, что, по его непросвещенному мнению, вашей милости следовало бы пересмотреть свое решение, – тоном категорического протеста заявил седобородый и седовласый сановник; ему представилось, что судьба Поднебесной сейчас зависит от его речи, и он набрался твердости, забыв даже думать о собственной судьбе. – Ведь устройство запруд – это способ его милости, вашего батюшки. «Три года не отклоняться от пути отца – в этом и состоит сыновняя почтительность». [354]354
  Цитата из книги «Луньюй»; эта заповедь использовалась ревностными конфуцианцами в интересах консервации всего старого и традиционного; Юй нарушил ее, потому что отказался от возведения дамб и плотин – метода, которым боролся с потопом его отец Гунь, и применил метод отвода избыточных вод.


[Закрыть]А еще не прошло трех лет с тех пор, как его милость поднялась на небо.

Юй не проронил ни звука.

– К тому же ваш батюшка потратил столько сил и энергии! Он украл у верховного божества волшебную землю, чтобы с ее помощью строить запруды. [355]355
  Волшебная земля, как рассказывает легенда, обладала чудодейственным качеством – могла самовоспроизводиться. Гунь надеялся, что волшебная земля «сижан» даст ему в избытке материал для сооружения дамб и запруд.


[Закрыть]Это навлекло на него божий гнев, зато воды поубавилось. Так что, по-видимому, лучше действовать прежним способом, – сказал другой сановник, с проседью, который был приемным сыном дяди Юя по материнской линии.

Юй не проронил ни звука.

– Мне кажется, что вашей милости все-таки лучше «содеять то, что не удалось родителю», – громко и слегка пренебрежительно сказал один толстый чиновник с блестевшим от пота лицом, который принял молчание Юя за готовность покориться. – Следовать семейной традиции – значит восстановить репутацию семьи. Ваша милость, возможно, не знает, как отзываются люди о вашем батюшке…

Тут его перебил седобородый и седовласый старик сановник, испугавшийся, что толстяк скажет что-нибудь не то:

– Одним словом, устройство запруд – метод, признанный всем миром. Прочие же, так называемые «модерные», штучки и погубили в свое время Чи Ю.

Юй усмехнулся:

– Все это я слышал. Одни утверждают, что мой папаша превратился в бурого медведя; [356]356
  Версия о превращении Гуня в бурого медведя зафиксирована в книге «Речи царств» («Го юй»), а версия о превращении его в трехногую черепаху – в комментарии «Цзочжуань» и в «Исторических записках» Сыма Цяня.


[Закрыть]другие – что он стал трехлапой черепахой; третьи говорят, что я гонюсь за славой и выгодой. Ну и пусть. Я же вот что скажу: я обследовал горы и водоемы и поговорил с народом. Действительное положение дел мне известно, и решение принято – в любом случае будем направлять воды в море. Все мои сотрудники согласны со мной.

Он указал на сидевших по обе стороны от него. Чиновники – седовласые, с проседью, с изнеженными лицами, толстые и потные, толстые, но не потные – последовали взглядом за движением его пальца, но увидели лишь сидевших в ряд черных и худых субъектов, похожих на нищих, неподвижных, молчаливых, неулыбчивых, словно отлитых из железа.

4

После ухода Юя время неслось удивительно быстро. Столица исподволь стала приобретать черты процветающего города. Кое-кто из состоятельных людей уже надел шелковый халат; во фруктовых лавках появились мандарины и грейпфруты, а в магазинах тканей – пестрые шелка. Богачи стали подавать на пирах первосортный соевый соус, акульи плавники в прозрачном желе и трепанги с холодным гарниром. [357]357
  Изысканные блюда китайской кухни.


[Закрыть]Они завели себе подстилки из медвежьих шкур и куртки на лисьем меху, а их супруги щеголяли в сережках из червонного золота и в серебряных браслетах.

Достаточно было постоять у ворот дома, чтобы наверняка увидеть какую-нибудь новинку: сегодня проедет телега с бамбуковыми стрелами, завтра привезут партию сосновых досок. То притащат камень необычной формы для сооружения искусственной горы, [358]358
  В Китае издавна для украшения садов и парков принято сооружать из камней причудливой формы искусственные горки.


[Закрыть]то пронесут свежую рыбу, из которой делают строганину. Иногда можно было видеть, как к императорской резиденции шла подвода с корзинами, плетенными из бамбука; в них лежали, втянув головы в панцири, большие – локтя полтора в длину – черепахи.

– Мама, глянь, какие здоровые черепахи! – кричали при виде их ребятишки и, слетевшись стаей, облепляли повозки.

– Убирайтесь, бесенята, да поживей! Это лакомства его величества, чуть что не так, недолго и головы лишиться!

Надо сказать, что новости о Юе росли в той же пропорции, что и редкостные вещи, привозимые в столицу. Возле жилищ простолюдинов, в тени придорожных деревьев – везде можно было услышать рассказы о нем. Особенно часто говорили о том, как он по ночам превращался в бурого медведя, как клыками и когтями прорыл один за другим десять водоотводных каналов, как потом призвал небесных солдат и военачальников, вместе с ними схватил творившее всякие пакости чудовище Учжици [359]359
  Учжици – дух реки Хуайхэ, мешавший императору Юю обуздать эту реку. Юй победил потоп и приковал чудовище Хуайхэ к Черепашьей горе (Гуйшань).


[Закрыть]и придавил его Черепашьей горой. Зато об августейшем государе Шуне никто более не вспоминал, лишь изредка поговаривали о его непутевом наследнике Дань-чжу. [360]360
  Дань-чжу – сын императора Яо; в отличие от отца, не был почтительным сыном, и Яо передал трон не Дань-чжу, а высоконравственному и мудрому Юю.


[Закрыть]

Давно уже распространился слух о предстоящем возвращении Юя в столицу. Каждый день толпы людей собирались у застав посмотреть – не приближается ли его эскорт. Но никого не было. Тем не менее слухи становились все более настойчивыми и достоверными. Наконец одним неярким, но и не пасмурным утром он вступил в имперскую столицу Цзичжоу при большом скоплении народа. Никакого почетного эскорта не было, одни лишь спутники, похожие на нищих. А позади всех шел здоровый, неуклюжий на вид мужчина с почерневшим от солнца лицом и седой бородой, со слегка искривленными ногами; в руках он держал большой заостренный кусок иссиня-черного камня – подаренный государем Шунем «Черный скипетр», и то и дело повторял, пробираясь сквозь толпу к императорскому дворцу:

– Прошу прощения, разрешите пройти! Позвольте, позвольте!

Перед воротами дворца народ радовался, толковал, шумел, как прибой на реке Чжэцзян. [361]361
  Река Чжэцзян – протекает в Восточном Китае.


[Закрыть]

Государь Шунь восседал на драконовом троне; он был ужо стар и быстро уставал, а сейчас вдобавок ко всему казался немного испуганным. Едва Юй появился, как он поспешил вежливо подняться и приветствовал его. Но заговорил Шунь лишь после того, как господин Гао Яо произнес несколько приличествующих случаю фраз.

– И ты сказал бы мне что-нибудь хорошее…

– Гм, что же мне сказать? – довольно бесцеремонно ответил Юй. – Пожалуй, вот что: по-моему, нужно усердствовать каждый день!

– Как это – усердствовать? – спросил Гао Яо.

– Когда воды потопа вздымались к небу, – сказал Юй, – и, безбрежные, обнимали горы и заливали холмы, простой люд барахтался в воде. Я ездил в колесницах посуху, ездил на лодках по воде, передвигался на санях по топям, в паланкине – по горам. На горах я вырубал деревья и вместе с И давал людям рис и мясо. Я спускал воду с полей в реки, воду из рек отводил в море и вместе с Цзи [362]362
  Цзи – сановник, ведавший при мифическом императоре Юе продовольствием, обожествлен в народной религии как дух-покровитель земледелия.


[Закрыть]утолял голод людей. Когда съестного не хватало, мы привозили пищу оттуда, где она была в избытке, или же переселяли людей. Тогда народ успокоился, и везде воцарился порядок.

– Верно, верно, хорошо сказано! – похвалил его Гао Яо.

– Да, – сказал Юй, – государю подобает осмотрительность и спокойствие. Будешь честен перед небом, и небо воздаст тебе добром.

Шунь вздохнул и поручил Юю управлять делами государства с тем условием, что все замечания он будет высказывать прямо, не распуская тайком порочащих слухов. Когда же Юй дал полное согласие, он еще раз вздохнул и произнес:

– Не уподобляйся Дань-чжу – он никого не желает слушать, предается разгулу, хочет ездить на корабле посуху, дома буянит, никому покоя не дает… Глаза бы мои не смотрели!

Юй отвечал:

– Я ушел из дома спустя четыре дня после женитьбы. Когда же родился А-ци, [363]363
  А-ци – сын императора Юя, правил в конце III тыс. до н. э.


[Закрыть]я не заботился о нем, как подобает отцу. Только поэтому я смог усмирить потоп, разделил землю на пять поясов, общей длиною в пять тысяч ли, и двенадцать областей, простирающихся до самого моря. Я назначил пять предводителей, и все они хороши, кроме властителя мяо – за этим негодником следует смотреть в оба!

Тут и Шунь похвалил его:

– Только твоими трудами наведен порядок в моей Поднебесной.

Вслед за Шунем Гао Яо тоже принял почтительную позу и склонил голову; а когда аудиенция закончилась, он издал специальный указ, коим народу предписывалось брать пример с Юя, причем ослушавшиеся немедленно зачислялись в преступники.

Поначалу это вызвало среди купцов панику. Но, на их счастье, после возвращения в столицу Юй стал вести себя несколько иначе. В еде и питье он оставался непривередлив, но жертвоприношения и богослужения обставлял роскошно; одевался весьма небрежно, но на аудиенции и визиты приходил в красивом платье. Так что торговля почти не страдала, и вскоре купцы стали говорить, что поступкам Юя и впрямь стоит подражать и что новый указ Гао Яо отнюдь не плох. В конце концов настало такое благоденствие, что все звери пустились в пляс и прилетела чета благовещих фениксов. [364]364
  Чета благовещих фениксов. – Появление четы фениксов трактовалось в древних китайских легендах как знак всеобщего благоденствия и процветания.


[Закрыть]

Ноябрь 1935 г.