Текст книги "Режиссёр из 45г (СИ)"

Автор книги: Сим Симович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

Глава 18

Володя проснулся от странного звука – дробного, монотонного стука по подоконнику. Открыл глаза, прислушался. Дождь. Сильный, летний ливень барабанил по крыше, стекал по стёклам.

Он вскочил с кровати, подбежал к окну. Небо затянуто серыми тучами, вода льёт как из ведра. По двору бегут ручьи, лужи растут на глазах. Володя посмотрел на часы – семь утра.

Чёрт. Сегодня же съёмки в парке. Финальная сцена с оркестром. На открытом воздухе.

Он быстро оделся, выбежал на кухню. Мать уже стояла у плиты:

– Доброе утро, сынок. Вот напасть-то с погодой. Небось у тебя съёмки сорвутся?

– Не знаю, мам, – Володя схватил кусок хлеба, запил чаем. – Поеду на студию, решим что-то.

Он вылетел из дома, поймал трамвай. Всю дорогу смотрел на дождь, который не собирался стихать. План рушился. Оркестр уже договорён, актёры готовы, команда ждёт. А снимать нечего – в такую погоду камера намокнет, плёнка испортится, актёры промокнут до нитки.

На студии у проходной уже собралась команда. Все стояли под навесом, хмуро глядя на ливень. Коля метался с блокнотом, Лёха курил одну папиросу за другой, Ковалёв задумчиво смотрел на тучи.

– Доброе утро, – Володя подошёл. – Ну что, товарищи? Ситуация понятна.

– Владимир Игоревич, может, подождём? – предложил Коля. – Вдруг к обеду распогодится?

Ковалёв покачал головой:

– Не распогодится. Я по небу вижу – это надолго. До вечера точно будет лить.

– Значит, финальную сцену сегодня не снимем, – констатировал Володя. – Придётся переносить. Коля, звони в Дом офицеров, предупреди оркестр – перенос на завтра или послезавтра, как погода позволит.

– Есть!

– А мы что, день теряем? – спросил Лёха. – Просто сидим и ждём?

Володя задумался. Терять день нельзя – график и так плотный. Нужно снимать что-то другое. Что можно снять в такую погоду?

– Иван Кузьмич! – он позвал декоратора. – У нас же есть декорация почтового отделения в павильоне?

– Есть. Готова полностью.

– Отлично. Значит, снимаем интерьерные сцены. У нас в сценарии есть сцена, где Катя в почтовом отделении разбирает письма. Можем её снять. И ещё сцену, где Петя второй раз приходит в почту, уже к вечеру, и снова спрашивает. Помните такую?

Ковалёв кивнул:

– Помню. Можем снять. В павильоне света настроим, софиты поставим.

– Вот именно. Плюс у нас есть сцена в трамвае – там Петя едет и видит девушку в голубом платке, думает, что это Катя. Эту сцену тоже можем снять в павильоне, имитировав интерьер трамвая.

Команда оживилась. Володя продолжал:

– Погода нам помешала, но не остановила. Сегодня снимаем всё, что можно снять в помещении. Иван Кузьмич, вам нужно время подготовить декорации?

– Час максимум. Почту мы вчера оставили собранной. Трамвай можем сделать – у нас есть старые сиденья, поручни. Поставим, будет как настоящий.

– Отлично. Коля, вызывай актёров – Зину, Николая Фёдоровича. Говори, чтобы приезжали к десяти. Лёха, готовь звук. Ковалёв, камеру. За работу!

Все рванули кто куда. Володя почувствовал прилив энергии. Да, планы изменились. Но они не сдаются. Они будут снимать.

Он зашёл в административный корпус, доложил Борису Петровичу о ситуации.

– Правильно делаете, – директор одобрил. – Погода – вещь непредсказуемая. Главное – гибкость. Снимайте в павильоне, не теряйте время.

К десяти утра третий павильон превратился в улей. Иван Кузьмич с помощниками выстроил декорацию почтового отделения – стойка, стеллажи, ящики с письмами, даже старые часы на стене. Выглядело абсолютно реалистично.

Ковалёв расставлял камеру и софиты. Лёха натягивал провода. Катя раскладывала реквизит – стопки писем, бланки, печати.

Зина и Николай Фёдорович приехали промокшие – добирались под дождём.

– Извините, Владимир Игоревич, – Зина вытирала волосы платком. – Вот напасть с погодой.

– Ничего страшного. Идите переодевайтесь. Сегодня снимаем в павильоне.

Пока актёры переодевались, Володя обсуждал с Ковалёвым освещение:

– Сцена в почте – утро. Значит, свет мягкий, рассеянный. Вот здесь софит поставьте, имитируя окно. Вот здесь подсветку – чтобы на лице Зины не было жёстких теней.

– Понял. Сделаем.

Зина вернулась в форме почтальона. Села за стойку, разложила перед собой письма. Володя объяснял сцену:

– Катя пришла на работу. Разбирает почту. Это рутина – каждый день одно и то же. Она устала, но держится. Берёт письмо, смотрит адрес, раскладывает в ячейки. Механически, не думая. Но вдруг попадается письмо, и она видит – оно от фронта. Старое, потрёпанное, шло долго. Катя останавливается, смотрит на конверт. И на секунду её лицо меняется – она вспоминает, что сама ждала таких писем. Что кто-то там, далеко, ждёт весточки от близкого человека.

Зина кивала, вслушиваясь.

– Это короткая сцена, без слов. Просто руки, лицо, эмоция. Понимаешь?

– Понимаю.

– Тогда попробуем. Мотор!

Зина сидела за стойкой, перебирала письма. Механически – взять, посмотреть, положить в ячейку. Взять, посмотреть, положить. Руки двигались сами по себе, лицо усталое, безучастное.

Вдруг она взяла конверт – потрёпанный, с выцветшими чернилами. Полевая почта. Зина замерла. Посмотрела на конверт внимательнее. Провела пальцем по адресу. И Володя увидел, как в глазах что-то дрогнуло – память, боль, тоска по тем временам, когда она сама ждала таких писем.

Зина осторожно положила конверт в ячейку, задержав руку на секунду. Потом вздохнула и продолжила работу.

– Стоп! – Володя почти прокричал. – Это было прекрасно! Зина, ты... Боже, это было так правдиво!

Зина вытерла слёзы:

– Я вспомнила, как ждала письма от мужа. Как каждый день боялась, что придёт похоронка вместо письма. И вот это чувство... оно до сих пор здесь, – она прижала руку к груди.

– Вот именно. Ты живёшь роль. Ещё дубль – для подстраховки.

Сняли второй дубль. Третий. Каждый был хорош, но первый всё равно оставался лучшим – там была та самая свежесть первого переживания.

Дальше снимали сцену, где Петя приходит в почту вечером. Николай заходил – уставший, измотанный целым днём поисков. Голос охрипший, плечи поникшие.

– Здравствуйте... Простите, я знаю, что уже спрашивал утром. Но может быть... может быть, вы всё-таки вспомните? Девушка, почтальон, молодая, в голубом платке...

Начальница – её снова играла настоящая почтовая работница, которая согласилась приехать на студию – смотрела на него уже не с раздражением, а с сочувствием:

– Слушай, парень. Я бы рада помочь. Но я правда не знаю, кого ты ищешь. У нас три молодые почтальонши. Все в платках ходят. Может, в другом отделении попробуешь?

Николай кивнул обречённо:

– Попробую. Спасибо.

Он вышел, и в спине его читалась такая усталость и безнадёжность, что Володя понял – дубль идеальный.

– Стоп! Принято! Николай Фёдорович, вы мастер!

К обеду сняли все сцены в почтовом отделении. Сделали перерыв – ели всё те же бутерброды и пили чай из термоса. Дождь за окном не стихал, барабанил по крыше павильона.

– Хорошо, что павильон есть, – заметил Лёха. – А то сидели бы сейчас и скучали.

– Вот именно, – Володя кивнул. – Иван Кузьмич, как там с трамваем?

– Почти готово. Ещё минут двадцать – и можем снимать.

После обеда декорация почты была разобрана, и на её месте появился интерьер трамвая. Два ряда сидений, поручни, окна из фанеры с нарисованными видами улиц.

– Иван Кузьмич, это же гениально! – восхитился Володя. – Как настоящий трамвай!

– Да ладно, – декоратор смущённо почесал затылок. – Просто старые сиденья приспособил. У нас на студии всё хранится.

Сцена в трамвае была короткая – Петя едет, смотрит в окно. Вдруг видит девушку на остановке – в голубом платке. Вскакивает, рвётся к выходу, но трамвай уже уехал. Петя смотрит в заднее окно – девушка удаляется. Оказывается, это была не Катя.

Снимали с нескольких точек. Камера внутри трамвая, снимает Петю. Потом камера за окном, снимает его лицо через стекло. Потом вид из заднего окна – девушка остаётся позади.

Ковалёв работал как часовой механизм – переставлял камеру, настраивал свет, проверял кадр:

– Владимир Игоревич, смотрите. Вот здесь, если софит чуть сдвинуть, на лице Николая Фёдоровича будет светотень – драматичнее получится.

– Давайте попробуем.

Переставили софит. Сняли дубль. Действительно, светотень добавила глубины – лицо Пети стало более выразительным, отчаяние читалось сильнее.

– Отлично! Ковалёв, у вас глаз алмаз!

Оператор усмехнулся:

– Тридцать лет в профессии. Кое-что да умею.

К четырём часам сняли все трамвайные сцены. Володя посмотрел в окно – дождь чуть ослаб, но всё ещё шёл. Снимать на улице было нельзя.

– Что ещё можем снять? – он пролистывал сценарий. – Есть! Сцена в комнате Пети. Он возвращается домой после безуспешного дня поисков, сидит у окна, смотрит на дождь, думает о Кате.

– Но у нас нет декорации комнаты, – заметил Иван Кузьмич.

– А она и не нужна, – Володя улыбнулся. – Нам нужно только окно, стул и немного стены. Можете сделать?

– За полчаса сделаю.

Пока Иван Кузьмич с помощниками строили минималистичную декорацию, Володя объяснял Николаю сцену:

– Петя сидит у окна. За окном дождь. Он устал, измучен, потерял надежду. Кажется, что никогда не найдёт её. Город огромный, а он один. Сцена без слов, только музыка будет. Просто сидите, смотрите в окно, думайте о ней. Понимаете?

– Понимаю. Просто быть, не играть.

– Точно.

Декорация была готова – простая стена, окно, за которым Иван Кузьмич повесил кусок прозрачной плёнки и лил на неё воду из лейки, имитируя дождь. Стул у окна. На подоконнике старая лампа.

Ковалёв выставил свет так, чтобы лицо Пети было освещено мягко, а за окном темнело. Получалось настроение – одинокий человек у окна в дождливый вечер.

– Мотор!

Николай сидел у окна. Смотрел на струи воды, стекающие по стеклу. Лицо задумчивое, усталое. Он поднёс руку к стеклу, провёл пальцами, словно пытаясь дотронуться до дождя. Потом опустил голову на руки.

Володя смотрел через плечо Ковалёва. Кадр был пронзительным – одиночество, тоска, безнадёжность. И в то же время – упрямая надежда. Петя не сдался. Он найдёт её. Обязательно найдёт.

– Стоп. Это шедевр, – прошептал Володя.

Ковалёв кивнул:

– Соглашусь. Этот кадр останется в памяти.

Сняли ещё один дубль. Потом Володя посмотрел на часы – половина пятого.

– Что ещё успеем?

Катя подняла голову от блокнота:

– Владимир Игоревич, у нас есть сцена, где Катя дома штопает форму. Тоже интерьерная. Можем снять.

– Точно! Давайте. Иван Кузьмич, можете быстро сделать угол комнаты? Стол, стул, лампа?

– Могу.

Пока декорацию перестраивали, Зина репетировала. Села за стол, взяла в руки иголку, нитку, кусок ткани. Володя наблюдал:

– Зина, ты умеешь штопать?

– Конечно. Я всю войну штопала – и себе, и соседям. У меня руки сами помнят.

– Отлично. Значит, всё естественно получится.

Декорация была готова. Простой стол, стул, керосиновая лампа, дающая тёплый свет. Зина села, положила перед собой синее платье почтальона с дыркой на локте. Взяла иголку, нитку.

– Сцена такая, – объяснял Володя. – Катя дома, вечер, штопает форму. Она устала, но работа есть работа – форма должна быть в порядке. Штопает и думает. О чём? О том парне, что сегодня встретился. О том, как он на неё посмотрел. О том, что она, может быть, не совсем одна в этом мире.

Зина кивала.

– Мотор!

Зина штопала. Руки двигались сами – вдеть нитку, мелкие стежки, туда-сюда. Лицо сосредоточенное, но в глазах – отсутствующий взгляд. Она думает о чём-то своём. Вдруг остановилась, замерла. Улыбнулась еле заметно, словно вспомнила что-то приятное. Потом встряхнула головой, вернулась к штопке.

– Стоп. Принято, – Володя был доволен. – Зина, ты молодец.

К шести вечера закончили. Дождь за окном наконец начал стихать, но снимать на улице было уже поздно – темнело.

Володя собрал всех в центре павильона:

– Друзья, сегодня погода нам помешала. Мы не сняли главную сцену, которую планировали. Но мы не сдались. Мы сняли семь сцен в павильоне. Семь! Это больше, чем вчера на натуре. Вы все молодцы. Спасибо за профессионализм, за преданность делу.

– Владимир Игоревич, – Лёха затушил папиросу. – А мне даже понравилось в павильоне снимать. Свет контролируешь, звук чистый, никто не мешает.

– Павильон – это хорошо, – согласился Ковалёв. – Но натура даёт жизнь. Нам нужно и то, и другое.

– Вот именно, – Володя кивнул. – Завтра, если погода позволит, снимаем финал в парке. Если нет – найдём, что снять в помещении. Главное – не останавливаться.

Все разошлись. Володя задержался, помогая Ивану Кузьмичу разбирать декорации. Декоратор работал молча, аккуратно складывая детали.

– Иван Кузьмич, вы сегодня спасли съёмочный день, – сказал Володя искренне. – Без ваших декораций мы бы просто потеряли время.

– Да ладно, – тот смутился. – Я просто работу делаю. Рад, что пригодился.

– Очень пригодились. Спасибо.

Володя вышел из павильона. Дождь прекратился, но везде стояли лужи. Воздух был свежим, пахло мокрой землёй и листвой. Володя глубоко вдохнул.

День был непростым. Планы рушились, пришлось импровизировать, перестраиваться. Но команда справилась. Более того – они сняли даже больше, чем планировали изначально.

Это и есть настоящая работа. Когда обстоятельства против тебя, но ты не сдаёшься. Ищешь решения, адаптируешься, продолжаешь двигаться вперёд.

На выходе его перехватил Борис Петрович:

– Владимир Игоревич, как день?

– Продуктивный. Семь сцен сняли.

– Семь? – директор удивился. – В павильоне?

– Да. Пришлось импровизировать.

– Молодцы, – Борис Петрович одобрительно кивнул. – Это и есть профессионализм. Не ныть, когда что-то идёт не так, а искать выход. Продолжайте в том же духе.

Володя доехал домой к восьми вечера. Мать встретила с ужином:

– Ну как, сынок? Дождь помешал?

– Помешал, но не остановил, – Володя улыбнулся. – Мы снимали в помещении. Даже лучше получилось, чем планировали.

– Вот и молодец. Не сдаёшься.

После ужина Володя сел за стол, достал блокнот. Записывал план на завтра – если погода хорошая, снимаем финал. Если плохая – есть запасные сцены.

Он понял важную вещь: в кино, как и в жизни, не всё идёт по плану. Но главное – не паниковать, а искать решения. Быть гибким. Адаптироваться.

И его команда это умела.

Володя лёг спать поздно, но засыпал со спокойной душой. День был хорошим. Завтра будет ещё лучше.

Среда встретила ясным небом. Володя проснулся в шесть, первым делом выглянул в окно – ни облачка. Солнце уже поднималось, обещая тёплый день.

Отлично. Сегодня снимают финал.

На студию приехал к семи. Команда уже грузила оборудование в грузовик. Все были приподняты – сегодня главная сцена, кульминация фильма.

– Доброе утро! – Володя подошёл. – Все готовы?

– Готовы! – Коля прыгал от нервов. – Владимир Игоревич, я с оркестром связался – они уже в Парке Горького, разворачиваются.

– Отлично. Актёры?

– Зина уже в костюмерной, переодевается в праздничное платье. Николай Фёдорович тоже здесь.

– Тогда выезжаем.

Парк Горького встретил их утренней свежестью. На танцплощадке уже стоял оркестр – двадцать человек в военной форме с инструментами. Командир оркестра, подполковник лет пятидесяти с орденами на груди, подошёл к Володе:

– Здравствуйте. Мы готовы. Какую мелодию будем играть?

– «Амурские волны». Вальс. Знаете?

– Конечно знаем, – подполковник улыбнулся. – Играли тысячу раз.

– Отлично. Нам нужно несколько дублей – играете, пока я не скажу «стоп». Музыка будет записываться отдельно, потом наложим на картинку.

– Понял.

Ковалёв расставлял камеру. Володя помогал выбирать точки – вот отсюда общий план танцплощадки, вот отсюда крупный план актёров, вот отсюда оркестр.

– Сложная сцена, – Ковалёв вытирал лоб. – Много движения, много людей. Нужно несколько точек съёмки.

– Успеем. Весь день в нашем распоряжении.

Лёха с помощником размещал микрофоны – два на оркестр, один на актёров. Проверял провода, записывающее устройство.

Иван Кузьмич расставлял массовку. Володя попросил его найти несколько пар, которые будут танцевать на заднем плане. Декоратор привёл человек пятнадцать – реальных посетителей парка, которые согласились поучаствовать.

– Вы просто танцуете вальс, – объяснял Володя. – Естественно, как обычно танцуете. Не обращайте внимания на камеру.

Зина вышла из грузовика в праздничном платье. Володя ахнул – она выглядела совершенно иначе. Не уставшая почтальонша, а нежная девушка, готовая к танцу. Волосы распущены, слегка завиты. В волосах белый цветок.

– Зина... ты прекрасна.

Она смутилась:

– Правда? Вера Дмитриевна старалась. Причёску делала целый час.

Николай Фёдорович тоже был при параде – белая рубашка, тёмные брюки, начищенные ботинки. Выглядел волнующимся.

– Как себя чувствуете? – спросил Володя.

– Волнуюсь. Это же финал. Главная сцена.

– Именно поэтому просто живите. Вы танцуете с девушкой, которую искали. Наконец нашли. Счастливы. Больше ничего не нужно.

Володя собрал всех:

– Внимание! Сейчас будем снимать общий план. Оркестр играет, пары танцуют, Петя и Катя в центре. Камера стоит здесь, снимает всю танцплощадку. Оркестр, вы готовы?

– Готовы!

– Массовка готова?

– Готовы!

– Актёры?

Зина и Николай кивнули, взявшись за руки.

– Тогда начинаем. Мотор!

Оркестр грянул. «Амурские волны» полились над парком – протяжно, красиво, с лёгкой грустинкой. Пары начали кружиться в танце. Зина и Николай стояли в центре, глядя друг другу в глаза.

– Начали! – крикнул Володя.

Николай протянул руку:

– Потанцуем?

Зина положила ладонь на его плечо. Николай обнял её за талию. И они закружились.

Володя смотрел через плечо Ковалёва. Кадр был прекрасен – танцплощадка, залитая солнцем, оркестр, пары, кружащиеся в вальсе, и в центре – Петя и Катя, два человека, нашедшие друг друга.

Зина танцевала с закрытыми глазами, положив голову на плечо Николаю. Николай прижимал её ближе, словно боялся отпустить. Они кружились медленно, в такт музыке, и казалось, что для них не существует никого вокруг – только они двое.

– Стоп! – Володя подождал, пока музыка закончится. – Это было прекрасно! Оркестр, спасибо! Массовка, отлично! Актёры, вы великолепны!

Зина открыла глаза, улыбнулась сквозь слёзы:

– Я... я как будто и правда была там. Как будто танцевала со своим мужем, когда он вернулся с фронта.

– Вот это и нужно было, – Володя обнял её. – Это правда. Это живое.

Сняли ещё два дубля общего плана. Потом переставили камеру – крупный план актёров. Лица, глаза, улыбки.

– Мотор!

Камера была близко. Володя видел каждую деталь – как Зина смотрит на Николая, как он смотрит на неё. Как между ними проскакивают искры понимания, близости, любви. Как они улыбаются друг другу – просто, по-человечески, без игры.

– Стоп. Идеально.

Потом снимали оркестр – музыканты играют, командир дирижирует. Потом массовку – пары танцуют, смеются, счастливы. Потом снова актёров – разные углы, разные планы.

К обеду сняли всё, что планировали. Сделали перерыв. Оркестр получил обещанный обед – Вера Дмитриевна организовала, принесла термосы с супом, хлеб, сало.

– Кормите военных – святое дело, – говорила она, разливая суп по мискам.

Командир оркестра подошёл к Володе:

– Спасибо за обед. И за возможность поучаствовать. Мы давно не играли просто так, для красоты. Всё парады да марши. А тут вальс, для души.

– Спасибо вам. Без вас не было бы этой сцены.

После обеда доснимали последние кадры – Петя и Катя после танца идут по парку, держась за руки, разговаривают тихо. Солнце садится, вокруг тихо, спокойно.

– Стоп! Принято! – Володя выдохнул. – Финальная сцена снята!

Команда зашумела – все поздравляли друг друга, хлопали по плечам. Зина плакала от счастья. Николай крепко пожал руку Володе:

– Спасибо, что поверили в меня. Я никогда не думал, что смогу сниматься в кино.

– Вы смогли. И как смогли.

Оркестр уезжал. Музыканты прощались, желали удачи. Володя смотрел им вслед и чувствовал – главное сделано. Финал в кармане.

***

Четверг и пятница ушли на доснятие мелких сцен. Володя вычёркивал в блокноте одну за другой – вот эта готова, вот эта тоже.

Снимали Петю, бегущего по улицам. Николай и правда бежал – быстро, задыхаясь, врезаясь в прохожих. Ковалёв бежал следом с камерой на плече – тяжеленной, двадцатикилограммовой. Лёха тащил микрофон на штанге. Коля бежал впереди, расчищая путь.

– Ещё! Ещё быстрее! – кричал Володя.

Николай ускорился. Лицо красное, пот катится градом. Добежал до угла, остановился, согнулся пополам, хватая ртом воздух.

– Стоп! Отлично! Ковалёв, картинка?

– Чистая. Движение передано.

– Принято!

Снимали Катю, несущую тяжёлую сумку по жаре. Зина шла, вытирая пот, сутулясь под тяжестью. Володя шёл рядом:

– Зина, ты устала?

– Да, – честно призналась она. – Сумка тяжёлая.

– Вот и показывай усталость. Это Катя. Каждый день так ходит.

Снимали прохожих на улицах – старушка с авоськой, мальчишки играют в футбол, рабочий несёт ведро. Володя хотел показать живую Москву, не декорации, а настоящую жизнь.

– Ковалёв, вот эту бабушку снимите. Видите, как она идёт? Медленно, с палочкой. Это и есть правда.

Оператор навёл камеру, снял пару метров плёнки. Старушка даже не заметила.

Снимали трамвай, едущий по Арбату. Просто трамвай – без актёров, без сцены. Володя хотел использовать эти кадры как переходы между сценами.

– Это называется монтажные вставки, – объяснял он Кате. – Когда нужно показать течение времени или смену места действия. Трамвай едет – зритель понимает: герой перемещается по городу.

Катя записывала в блокнот.

В субботу Алина пришла на съёмки. Володя обрадовался, увидев её у павильона:

– Ты пришла!

– Обещала же. Хочу посмотреть, как ты работаешь.

Он провёл её на площадку. Команда поздоровалась – Зина обняла Алину, Николай галантно поклонился. Алина села в сторонке, достала альбом, начала рисовать.

Сегодня снимали несколько дополнительных сцен в павильоне. Володя работал сосредоточенно, но краем глаза видел Алину – она рисовала быстро, углём, ловя движения людей.

Во время перерыва она показала ему рисунки:

– Смотри. Вот ты объясняешь что-то Ковалёву. Вот Зина готовится к сцене. Вот Лёха возится с проводами.

Рисунки были живыми, динамичными. Володя видел себя со стороны – увлечённого, машущего руками, объясняющего что-то.

– Это же... это прекрасно. Ты поймала момент.

– Мне нравится наблюдать за вами, – Алина улыбнулась. – Вы как одна большая семья. Все друг другу помогают, все за одно дело.

– Так и есть, – Володя обнял её. – Без команды кино не снимешь.

Вечером он проводил Алину до дома. Шли по тихим улицам, держась за руки.

– Володя, – сказала она вдруг, – а я хочу нарисовать тебя. Настоящий портрет. Большой. Можно?

– Конечно можно. Когда?

– В воскресенье? У тебя же выходной?

– Выходной, – он вспомнил, что Борис Петрович настоял на дне отдыха. – Тогда приходи ко мне. Познакомишься с соседями поближе.

– Приду.

***

Воскресенье Володя провёл дома. Утром сделал зарядку, пробежку. Потом помог матери на кухне – почистил картошку, помыл посуду. Анна Фёдоровна охала:

– Сынок, да ты что! Я сама справлюсь!

– Мам, я хочу помочь. Дай человеку сделать доброе дело.

Она умилилась, погладила его по щеке.

Алина пришла в одиннадцать. Принесла мольберт, холст, краски. Анна Фёдоровна встретила её как родную:

– Алиночка! Проходи, проходи! Я как раз пирожки пекла.

Они пили чай с пирожками на кухне. Соседи заглядывали – Пётр Иванович познакомился с Алиной, Клавдия причитала, какая она хорошенькая. Алина смущалась, но Володя видел – ей приятно. Она чувствует себя как дома.

Потом Алина усадила Володю у окна в его комнате. Поставила мольберт, начала рисовать. Володя сидел неподвижно, смотрел в окно. Солнечный свет падал на лицо, на плечи.

– Не двигайся, – Алина водила углём по холсту. – Вот так. Смотри туда, на улицу.

Володя сидел час. Потом Алина отложила уголь:

– Можешь подвигаться. Основное я поймала.

Он подошёл, посмотрел. На холсте проступал его портрет – лицо в профиль, освещённое солнцем, задумчивое, сосредоточенное. Глаза смотрят вдаль. В чертах лица читается усталость, но и упорство.

– Это... я так выгляжу?

– Да, – Алина кивнула. – Таким я тебя вижу. Человеком, который устал, но не сдаётся. Который смотрит вперёд.

Володя обнял её:

– Спасибо. Это лучший портрет в моей жизни.

– Я ещё доработаю дома. Добавлю деталей. Подарю тебе на день рождения.

– Когда у меня день рождения?

Алина засмеялась:

– Не знаю. А когда?

Володя вспомнил – у настоящего Владимира Леманского день рождения в марте. У него, у Альберта Вяземского – в августе.

– Скажем, в августе, – соврал он.

– Тогда успею.

***

Понедельник. Последняя неделя съёмок. Володя чувствовал, что команда устала, но держится. Все понимали – ещё немного, и всё будет готово.

Снимали последние натурные сцены. Володя вычёркивал их в списке одну за другой. Вот рынок – Петя бежит мимо, спрашивает у торговки. Вот мост через реку – Петя стоит, смотрит на воду. Вот двор – дети играют, Петя проходит мимо.

Во вторник произошла небольшая заминка. Плёнка на одном из дублей дала сбой – Ковалёв обнаружил брак при проверке.

– Владимир Игоревич, нужно переснять сцену на Арбате. Там брак в плёнке.

Володя не растерялся:

– Какая именно сцена?

– Где Катя роняет письма.

– Хорошо. Зину вызываем, едем на Арбат, переснимаем. Сегодня же.

Пересняли быстро – Зина уже настолько вжилась в роль, что сделала всё с первого дубля.

В среду снимали последние крупные планы – лица, руки, детали. Володя хотел, чтобы эмоции читались максимально.

– Зина, вот здесь ты смотришь на письмо от фронта. Крупный план лица. Покажи, что ты чувствуешь.

Камера наехала вплотную. В кадре только лицо Зины. Она смотрела на воображаемое письмо, и в глазах проступали слёзы, губы дрогнули.

– Стоп. Это сильно. Очень сильно.

В четверг заканчивали последние мелочи. Володя проверял список – всё ли сняли. Катя сидела рядом, сверяла с хронометражем.

– Владимир Игоревич, у нас есть все сцены. Все дубли в норме. Можно заканчивать.

– Точно? Всё сняли?

– Всё.

Володя посмотрел на команду. Все сидели уставшие, но счастливые. Зина улыбалась. Николай потягивался, разминая затёкшие мышцы. Лёха курил. Ковалёв протирал объектив камеры. Коля записывал последние заметки.

– Друзья, – Володя встал. – Мы закончили съёмки.

Повисла секунда тишины. Потом все разом заговорили, зашумели, обнимались, поздравляли друг друга.

– Мы сделали это!

– Фильм снят!

– Не верится!

Володя стоял в центре этого радостного хаоса и чувствовал невероятное облегчение и гордость. Они сняли фильм. За две недели. С минимальным бюджетом. С непрофессиональными актёрами. И сняли хорошо.

Борис Петрович зашёл в павильон:

– Что, закончили?

– Закончили, Борис Петрович, – Володя подошёл. – Все сцены сняты.

– Поздравляю, – директор пожал ему руку. – Теперь самое интересное – монтаж. Отдохните пару дней, а потом в монтажную. Катя вам поможет.

– Обязательно.

Вечером команда собралась в столовой студии. Вера Дмитриевна организовала небольшой банкет – принесла пирожки, достала где-то бутылку вина, сварила компот. Сидели за длинным столом, ели, пили, делились впечатлениями.

– Я никогда не думал, что сниматься в кино так тяжело, – признался Николай. – Но так интересно! Я даже хочу ещё.

– А я хочу стать настоящей актрисой, – мечтательно сказала Зина. – Может, в театр поступлю.

– Поступай, – поддержал Володя. – У тебя талант.

Лёха налил всем вина:

– Давайте выпьем! За наш фильм! За команду! За Владимира Игоревича, который нас всех собрал!

– За Володю!

Они пили, чокались, смеялись. Володя смотрел на них и думал – вот она, настоящая семья. Не по крови, а по духу. Люди, которые вместе прошли через трудности, вместе создали что-то прекрасное.

Поздно вечером расходились. Все обнимались, прощались. Зина плакала:

– Как же я по вам скучать буду!

– Мы ещё увидимся, – успокоил Володя. – На премьере. Когда фильм выйдет.

– Точно! На премьере!

Володя шёл домой и чувствовал странную пустоту. Две недели интенсивной работы закончились. Теперь будет монтаж – другая работа, более спокойная, более вдумчивая.

Но съёмочный период остался позади.

Дома мать ждала его с ужином:

– Ну что, сынок? Закончил?

– Закончил, мам. Сняли всё.

– Вот и славно. Теперь отдохни немного. Ты совсем измотался.

Володя лёг в постель, но долго не мог уснуть. В голове прокручивались кадры – вот встреча на Арбате, вот сцена с гармонистом, вот финальный вальс. Всё это теперь на плёнке. Осталось смонтировать, склеить в единое целое.

И он сделает это. Создаст фильм, которым будет гордиться.

Володя закрыл глаза и наконец уснул – глубоким, спокойным сном человека, выполнившего важную работу.

Съёмки закончены.

Начинается новый этап.