Текст книги "Режиссёр из 45г (СИ)"

Автор книги: Сим Симович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Глава 19

Володя пришёл в монтажную в понедельник утром. Два дня отдыха – и снова за работу. Другую работу. Более кропотливую, требующую терпения и внимательности к деталям.

Монтажная располагалась в отдельном помещении третьего корпуса. Небольшая комната с затемнёнными окнами, световой стол у стены, проектор, стеллажи с катушками плёнки. Пахло химикатами и ацетоном – запах, который Володя помнил из прошлой жизни, хотя там монтаж был цифровым.

Катя уже была на месте. Она сидела за световым столом, склонившись над плёнкой, разглядывая кадры через лупу. Услышав шаги, подняла голову:

– Доброе утро, Владимир Игоревич! Я уже начала просматривать материал. Проявка готова, плёнка в порядке.

– Доброе утро, Катя, – Володя подошёл к столу. – Покажи, что у нас есть.

Катя включила свет в столе. Плёнка легла на подсветку – чёрно-белые кадры, негатив. Володя наклонился, разглядывая.

– Вот первая сцена, встреча на Арбате, – Катя передвигала плёнку. – Три дубля. Вот второй дубль – видите, здесь камера немного дрогнула. А вот первый и третий – чистые.

Володя смотрел внимательно. Плёнка была маленькая, детали трудно разглядеть без лупы. Он взял лупу, приблизился.

Вот Николай идёт по улице. Вот Зина торопится. Вот они встречаются. Вот её лицо – удивление, смущение. Вот его взгляд – сочувствие, интерес. Даже на негативе, даже в маленьком формате, эмоции читались.

– Первый дубль лучше, – сказал Володя, выпрямляясь. – Там больше живости. Будем использовать его.

– Я тоже так подумала, – Катя кивнула. – А вот сцена с гармонистом. Один дубль. Смотрите.

Она протянула другой кусок плёнки. Володя смотрел – Николай сидит на скамейке, поёт. Старик играет на гармони. Лица крупным планом. В глазах Николая – слёзы.

– Это сильно, – прошептал Володя. – Очень сильно. Катя, это центральная эмоциональная сцена фильма. Её нужно смонтировать так, чтобы зритель прочувствовал каждую секунду.

– Как именно?

Володя задумался. В прошлой жизни он монтировал клипы – короткие, динамичные ролики, где важен был ритм. Но он знал принципы монтажа любого визуального материала.

– Смотри, – он взял карандаш, начал рисовать схему на бумаге. – Сцена строится так. Сначала общий план – скамейка, оба сидят. Зритель понимает, где происходит действие. Потом крупный план старика – он начинает играть. Потом крупный план Пети – он слушает. Потом снова общий – оба, музыка связывает их. Потом Петя начинает петь – крупный план, его лицо, эмоция. Потом опять общий. Потом снова крупный – слёзы. Понимаешь? Мы чередуем планы, но не хаотично. Есть ритм. Общий-крупный-общий-крупный. Это даёт дыхание сцене.

Катя слушала, раскрыв рот:

– А я думала просто склеить последовательно...

– Нет, – Володя качнул головой. – Монтаж – это не просто склейка кадров. Это ритм. Это музыка. Ты когда музыку слушаешь, чувствуешь ритм? Вот и в монтаже так же. Каждый кадр должен длиться ровно столько, сколько нужно, чтобы зритель успел считать эмоцию, но не заскучал.

– Как понять, сколько нужно?

– Интуиция. И опыт. Давай попробуем. У нас есть все дубли на катушках?

– Да, вот они, – Катя показала на стеллаж. Десятки катушек с плёнкой, каждая подписана – сцена, дубль, дата.

– Отлично. Начнём с начала. Первая сцена – встреча. Давай вытащим все дубли, разложим, посмотрим, что и как склеивать.

Они провели весь день, разбирая первую сцену. Володя объяснял, Катя внимательно слушала, записывала в блокнот.

– Смотри, вот тут Петя идёт. Мы держим кадр три секунды. Почему три? Потому что за три секунды зритель успевает увидеть: улица, утро, человек идёт. Если держать дольше – заскучает. Если меньше – не поймёт, что происходит.

Катя кивала.

– А вот здесь, когда они смотрят друг на друга после того, как Катя наступила в лужу. Это важный момент. Держим дольше – секунд пять. Пусть зритель увидит эту химию между ними, эту искру.

– Понял. Длинный кадр – для эмоции, короткий – для действия.

– Точно! – Володя обрадовался. – Ты быстро схватываешь.

Катя засмущалась:

– Я просто люблю монтаж. С детства любила разбирать вещи, смотреть, как они устроены. А монтаж – это же конструктор. Берёшь кусочки плёнки и собираешь историю.

– Именно так, – Володя улыбнулся. – Монтаж – это конструктор. Только очень сложный.

Они работали до вечера. Катя резала плёнку специальными ножницами – аккуратно, точно по кадру. Потом склеивала специальным клеем. Руки у неё были уверенные, движения точные.

– Ты долго этому училась? – спросил Володя.

– Три года на студии работаю, – Катя не отрываясь резала плёнку. – Сначала помощницей была, за старшими смотрела. Потом сама начала монтировать. Первый фильм год назад смонтировала – документальный, про восстановление заводов.

– И понравилось?

– Очень. Только там режиссёр не объяснял, зачем что склеивать. Просто говорил: вот так делай. А вы объясняете. Я понимаю логику.

– Хороший монтажёр должен понимать логику, – Володя придвинул стул, сел рядом. – Ты не просто техник, который режет и клеит. Ты соавтор фильма. От тебя зависит, как зритель воспримет историю.

Катя подняла глаза, и в них читалось удивление:

– Соавтор? Правда?

– Абсолютная правда. Я могу снять прекрасные кадры, но если ты их неправильно смонтируешь – фильм развалится. А если смонтируешь гениально – фильм заиграет.

Катя молчала, переваривая сказанное. Потом тихо:

– Никто никогда так не говорил. Все думают, монтажёр – это просто технический работник.

– Те, кто так думают, не понимают в кино, – Володя положил руку ей на плечо. – Ты талантливая, Катя. У тебя чувство ритма, понимание эмоции. Продолжай учиться, развиваться. Станешь отличным режиссёром монтажа.

Она улыбнулась – застенчиво, но радостно.

***

Вторник. Продолжили работу. Володя принёс с собой блокнот, где расписал весь фильм по сценам с хронометражем.

– Смотри, у нас тридцать минут хронометража. Значит, нужно уложиться ровно. Сейчас у нас отснято около сорока минут материала – всех дублей вместе. Нужно вырезать десять минут.

– Как понять, что вырезать?

– Всё, что не работает на историю. Смотри, вот эта сцена – Петя заходит в магазин, спрашивает продавщицу. Хорошая сцена, но она дублирует другую – где он спрашивает на улице. Нужна только одна. Выбираем ту, что сильнее эмоционально.

Они пересматривали сцены, решали, что оставить, что вырезать. Катя быстро училась, начала сама предлагать решения:

– Владимир Игоревич, а вот эта сцена – Катя дома штопает. Может, её можно сократить? Мы держим минуту, а достаточно тридцати секунд?

Володя пересмотрел сцену, кивнул:

– Правильно. Эмоция считывается за тридцать секунд. Дальше повтор. Режь.

Катя резала плёнку уверенно. Володя наблюдал – она работала с каким-то особым благоговением, словно держала в руках не кусок целлулоида, а что-то священное.

– Катя, а почему ты выбрала монтаж? Могла бы быть оператором, режиссёром.

Она задумалась, откладывая ножницы:

– Я... я люблю, когда всё точно. Когда каждая деталь на месте. Режиссёр работает с людьми, с хаосом. Оператор ловит свет, момент. А монтажёр... монтажёр создаёт порядок из хаоса. Берёт все эти кусочки и складывает в историю. Это как... как пазл. Понимаете?

– Понимаю, – Володя улыбнулся. – Ты перфекционист.

– Наверное, – она засмеялась. – Мать всегда говорила: Катя, у тебя всё по линеечке должно быть. И правда, я не могу иначе. Если знаю, что можно лучше – буду переделывать, пока не будет идеально.

– Это хорошее качество для монтажёра.

Они работали молча какое-то время. За окном шумела студия – где-то грузили декорации, кто-то кричал команды. Но в монтажной было тихо, только шуршание плёнки да негромкое дыхание.

Володя вдруг спросил:

– Катя, а ты понимаешь, что мы делаем нечто особенное?

Она подняла голову:

– В смысле?

– Мы создаём не просто фильм. Мы создаём... свидетельство времени. Историю про людей, которые пережили войну и пытаются жить дальше. Через пятьдесят лет кто-то посмотрит этот фильм и увидит, какой была Москва в сорок пятом, как люди одевались, как говорили, как любили. Понимаешь?

Катя смотрела на него широко открытыми глазами:

– Я... не думала об этом так. Но вы правы. Это же документ эпохи.

– Именно. Поэтому каждый кадр важен. Каждая склейка. Мы не просто развлекаем зрителя. Мы сохраняем память.

Катя кивнула медленно. Володя видел, как в её глазах что-то изменилось – появилась осознанность, понимание важности того, что она делает.

***

Среда. Дошли до сцены с гармонистом. Володя разложил все кадры на световом столе – общие планы, крупные, разные углы.

– Это самая важная сцена, – сказал он. – Эмоциональное ядро фильма. Здесь Петя переживает катарсис. Он отпускает прошлое, открывается будущему. Нужно смонтировать так, чтобы зритель это почувствовал.

Катя подвинулась ближе, всматриваясь в кадры.

– Вот что я предлагаю, – Володя начал раскладывать плёнку в определённом порядке. – Начинаем с общего плана. Скамейка, парк, старик с гармонью, Петя садится. Три секунды. Зритель видит место действия. Потом крупный план гармони – руки старика, клавиши. Две секунды. Зритель слышит (мы наложим звук) и видит, как рождается музыка. Потом крупный план Пети – он слушает, лицо напряжённое. Три секунды. Потом снова общий – оба сидят, музыка связывает их. Четыре секунды. Потом Петя начинает петь – крупный план, лицо, губы шевелятся. Держим долго – секунд десять. Пусть зритель услышит голос, прочувствует слова. Потом крупный план старика – он слушает, кивает. Три секунды. Потом снова Петя – слёзы на лице. Держим долго, секунд семь. Это кульминация. Потом общий план – оба сидят, песня заканчивается. Пять секунд. Тишина. Конец сцены.

Катя записывала в блокнот, рисовала схему.

– Видишь логику? – спросил Володя. – Мы начинаем с широкого, сужаемся до деталей, потом опять расширяемся. Это как дыхание. Вдох-выдох.

– Понимаю. Это же... это музыкальная структура.

– Точно! – Володя обрадовался. – Монтаж – это музыка. У него есть ритм, темп, кульминация. Ты же музыку любишь?

– Очень люблю, – Катя кивнула. – Мать играла на пианино, меня учила. Я не стала музыкантом, но чувство ритма осталось.

– Вот и используй его. Монтируй как музыку. Чувствуй, когда нужен быстрый темп, когда медленный.

Они начали монтировать сцену. Катя резала плёнку точно по кадрам, склеивала. Володя сидел рядом, подсказывал. Через час сцена была готова.

– Давай посмотрим, – Володя перемотал плёнку на катушку, зарядил в проектор.

Погасили свет. Проектор затарахтел. На стене появилось изображение – чёрно-белое, немного дёргающееся. Скамейка. Старик. Петя. Гармонь. Лицо Пети. Слёзы.

Володя смотрел, затаив дыхание. Сцена работала. Ритм был правильный, эмоция нарастала, кульминация била точно. Даже без звука, только с изображением, сцена трогала до глубины души.

– Стоп, – он выключил проектор. Включили свет.

Катя сидела, вытирая слёзы:

– Это... это невероятно. Я не думала, что монтаж может так влиять. Те же самые кадры, но склеенные в таком порядке...

– Вот именно, – Володя сел рядом с ней. – Монтаж создаёт смысл. Одни и те же кадры можно смонтировать по-разному, и получатся разные истории.

– А можно попробовать по-другому? – неожиданно спросила Катя. – Для сравнения?

Володя удивился:

– Хочешь поэкспериментировать?

– Да. Хочу понять, как это работает.

– Давай. Попробуй сама смонтировать эту сцену. По-своему. Посмотрим, что получится.

Катя взялась за работу. Володя отошёл, дал ей свободу. Она работала сосредоточенно, резала, склеивала, примеряла. Через полтора часа позвала:

– Готово. Посмотрим?

Они снова зарядили плёнку в проектор. Катина версия отличалась – она начала не с общего плана, а сразу с крупного – руки старика на гармони. Потом лицо Пети. Потом общий. Ритм был другой – более резкий, рваный.

– Интересно, – Володя задумался. – У тебя получилось более тревожно. Беспокойно. Как будто Петя на грани срыва.

– Я хотела показать его внутреннее состояние, – Катя объясняла. – Не просто грусть, а... отчаяние.

– Это работает. Но для нашей истории, думаю, первый вариант лучше. Там больше светлой грусти, примирения с прошлым. А твой вариант темнее.

– Согласна, – Катя кивнула. – Но было интересно попробовать.

– Это правильно. Хороший монтажёр должен пробовать разные варианты. Искать лучший.

***

Четверг и пятница ушли на монтаж остальных сцен. Володя и Катя работали как единый механизм. Он предлагал, объяснял, она выполняла, дополняла своими идеями. Постепенно фильм собирался – сцена за сценой, кадр за кадром.

В субботу смонтировали финал. Танцплощадка, оркестр, вальс. Володя хотел, чтобы эта сцена была лёгкой, воздушной, наполненной счастьем.

– Катя, здесь не нужны резкие склейки. Всё должно течь, как музыка. Длинные кадры, мягкие переходы.

– Понял. Как сон?

– Именно. Как счастливый сон.

Они монтировали финал долго, кропотливо. Катя предложила неожиданное решение:

– Владимир Игоревич, а что если в конце, после танца, мы вставим короткий флешбэк? Вспышку – вот их первая встреча, лужа, взгляд. Секунда. И обратно к танцу. Чтобы зритель вспомнил, с чего всё началось.

Володя задумался. В прошлой жизни такой приём использовался часто в клипах и фильмах. Флешбэк, врезка воспоминания. Это работало.

– Гениально, – сказал он. – Давай попробуем.

Вставили короткий кадр – полсекунды – вот Петя и Катя встречаются первый раз. Вспышка. И обратно к танцу. Получилось пронзительно – зритель в последний момент вспоминал, как всё начиналось, и это делало финал ещё более трогательным.

– Катя, это твоя идея. И она блестящая.

Она засмеялась от радости:

– Правда? Я просто подумала, что так будет сильнее.

– Так и есть. Ты настоящий монтажёр. Не просто техник. Творец.

***

К воскресенью черновой монтаж был готов. Володя и Катя сидели в полутёмной монтажной, перематывая плёнку на большую катушку – весь фильм, от начала до конца, тридцать минут.

– Мы сделали это, – прошептала Катя. – Фильм собран.

– Черновой вариант, – уточнил Володя. – Теперь нужно тонкая настройка. Подрезать где-то по паре кадров, где-то добавить. Наложить звук. Проверить синхронность. Но основная работа сделана.

Они сидели молча. Усталость навалилась разом – неделя интенсивной работы, по десять часов в день в полутёмном помещении, вглядываясь в маленькие кадры.

– Владимир Игоревич, – Катя заговорила тихо, – спасибо вам.

– За что?

– За то, что научили. За то, что объясняли, а не просто командовали. Я за эту неделю узнала о монтаже больше, чем за три года работы.

– Это ты молодец. Быстро училась, схватывала на лету.

– Нет, правда, – она повернулась к нему. – Вы... вы особенный режиссёр. Вы видите людей. Видите их таланты. Вы не просто используете нас как рабочую силу. Вы делаете нас лучше.

Володя смутился:

– Я просто... хочу, чтобы фильм был хорошим. А хороший фильм создаётся командой.

– Вот именно. Команда. Я никогда раньше не чувствовала себя частью команды. Просто исполнителем. А с вами – командой.

Володя положил руку на её плечо:

– Катя, ты талантливая. Не останавливайся. Продолжай учиться, расти. Обещай мне.

– Обещаю, – она улыбнулась сквозь слёзы.

***

В понедельник показали черновой монтаж Борису Петровичу. Директор пришёл в монтажную, сел в кресло. Володя зарядил плёнку в проектор.

– Это черновой вариант, – предупредил он. – Звука ещё нет, кое-где нужна тонкая настройка.

– Показывайте.

Погасили свет. Проектор затарахтел. На стене появился фильм – «Майский вальс».

Тридцать минут Борис Петрович сидел неподвижно. Володя и Катя стояли у стены, не дыша. Фильм шёл – встреча, поиски, сцена с гармонистом, финальный вальс.

Когда закончилось, директор сидел молча. Потом встал, подошёл к окну. Стоял спиной, не говоря ни слова.

Володя занервничал. Не понравилось?

Наконец Борис Петрович повернулся. В глазах блестели слёзы:

– Владимир Игоревич... это прекрасно. Это настоящее кино. Живое, человечное, с душой.

Володя выдохнул.

– Вы сняли именно то, о чём говорили. Историю про людей. Про любовь, про надежду. Без пафоса, без фальши. Просто жизнь. – Директор подошёл, обнял Володю. – Я горжусь вами. Я горжусь этим фильмом.

Катя плакала в углу. Володя чувствовал, как внутри разливается тепло. Получилось. У них получилось.

– Теперь звук, – сказал Борис Петрович, вытирая глаза. – Лёха поможет. Наложите музыку, диалоги. Подчистите финальный вариант. И через две недели покажем художественному совету.

– Хорошо, Борис Петрович.

Когда директор ушёл, Володя и Катя переглянулись.

– Мы молодцы, – сказала она просто.

– Мы молодцы, – согласился Володя.

И они вернулись к работе.

Впереди были ещё две недели тонкой настройки, наложения звука, финальных штрихов.

Но главное было сделано.

Фильм существовал.

«Майский вальс» ожил.

Глава 20

Две последние недели работы над фильмом пролетели в каком-то особом ритме. Володя приходил в монтажную к восьми утра, уходил в восемь вечера. Вместе с Катей и Лёхой они шлифовали каждую деталь.

Лёха накладывал звук – диалоги, музыку, шумы. Сидел в наушниках, двигая ползунки на записывающем устройстве, добиваясь идеальной синхронизации.

– Владимир Игоревич, послушайте, – он снимал наушники. – Вот здесь, в сцене на Арбате, я добавил шум трамвая на заднем плане. Слышите? Создаёт ощущение живого города.

Володя слушал, кивал:

– Отлично. Именно это и нужно. Город должен дышать.

Катя тщательно подрезала кадры, словно хирург, оперирующий пациента. В некоторых местах она удаляла по два кадра, чтобы избавиться от лишних деталей и сосредоточиться на главном. В других сценах она добавляла один кадр, чтобы усилить драматизм или подчеркнуть эмоции персонажей. Её работа была похожа на микрохирургию, где каждый кадр подвергался тщательному анализу и корректировке, чтобы достичь идеального баланса и гармонии в фильме.

– Вот здесь я подрезала на три кадра, – показывала она. – Теперь ритм лучше. Чувствуете?

– Чувствую. У тебя идеальное чувство ритма, Катя.

Они работали как единый организм: Володя видел общую картину, Катя отвечала за монтаж, Лёха – за звук. Каждый из них вкладывал душу в свою часть проекта, понимая, что только слаженная работа и взаимопонимание могут привести к успеху. Володя, обладая художественным чутьем, задавал тон и направление, его идеи были словно компас, указывающий путь. Катя, с её педантичностью и вниманием к деталям, превращала наброски в четкую структуру, а Лёха, с его техническим мастерством, придавал проекту глубину и объем. Вместе они создавали нечто большее, чем просто фильм или видео – они создавали настоящее искусство, которое тронуло бы сердца зрителей.

Вечерами Володя с нетерпением ждал встреч с Алиной. Она всегда приходила к студии, где он работал, с загадочной улыбкой на лице. Они отправлялись гулять по вечерней Москве, наслаждаясь прохладой и мягким светом фонарей. В этих прогулках было что-то особенное: они обсуждали свои мечты, делились мыслями и смеялись над пустяками. Володя чувствовал, что в её компании мир вокруг становится ярче и теплее.

– Ты выглядишь усталым, – говорила она, рассматривая его лицо. – Но счастливым.

– Потому что скоро закончим. Фильм почти готов.

– Я хочу посмотреть его первой, – Алина прижималась к нему. – Самой первой из всех.

– Посмотришь. Обещаю.

Они гуляли по набережной, наслаждаясь теплым летним вечером. Легкий ветерок трепал их волосы, а вдалеке шумел прибой. Алина и Володя сидели на лавочке у воды, наслаждаясь моментом.

Алина рассказывала о своем училище: о приближающейся защите диплома, о том, как она готовится к этому важному событию. Она описывала свои проекты, показывала фотографии и делилась планами на будущее. Володя внимательно слушал, иногда задавая вопросы и выражая искренний интерес.

Володя, в свою очередь, рассказывал о своей работе над монтажом. Он описывал процесс создания фильма, начиная с первых набросков и заканчивая финальной версией. Володя делился своими мыслями о том, как важно правильно подобрать музыку и световые эффекты, чтобы создать нужное настроение. Он с энтузиазмом говорил о своей работе, подчеркивая, как она помогает ему выражать свои идеи и чувства через искусство.

Они смеялись, обсуждали свои увлечения и планы, и этот вечер казался им бесконечно долгим и счастливым. В такие моменты они чувствовали, что их связь становится крепче, и впереди их ждет еще много интересных и незабываемых событий.

– Володя, – сказала она однажды вечером, – а что будет после? После премьеры?

– Не знаю, – он задумался. – Наверное, будет новый проект. Борис Петрович уже намекал, что хочет доверить мне полный метр.

– А я имела в виду... нас. Что будет с нами?

Володя замер на месте, чувствуя, как сердце начинает биться быстрее. Он медленно развернулся, его взгляд встретился с её. Алина стояла перед ним, не отводя глаз, в которых читался немой вопрос. Её губы слегка дрожали, а на щеках появился лёгкий румянец. Он не мог понять, о чём она думает, но чувствовал, что этот момент имеет огромное значение. В воздухе повисло напряжение, которое казалось почти осязаемым. Володя сглотнул, пытаясь подобрать слова, но в голове было пусто.

– С нами... – он взял её руки в свои. – С нами будет всё. Я хочу быть с тобой. Всегда. Ты понимаешь?

– Понимаю, – она улыбнулась. – Я тоже хочу быть с тобой. Очень хочу.

Володя знал, что скоро нужно будет делать предложение. Официально. По-настоящему. Но пока фильм не закончен, он не мог думать ни о чём другом.

– После премьеры, – пообещал он, – мы поговорим. Серьёзно поговорим. Хорошо?

– Хорошо, – Алина обняла его.

***

Дома мать замечала всё. Володя возвращался поздно, уставший, но с сияющими глазами. Анна Фёдоровна сразу замечала эти признаки, зная, что сын увлечён. Она ставила перед ним ужин, приготовленный с любовью и заботой, и садилась напротив, ожидая, когда он начнёт рассказывать. Володя, чувствуя её взгляд, поднимал голову, и его глаза загорались ещё ярче. Он начинал говорить о том, что волновало его больше всего: о работе, идеях, планах. Анна Фёдоровна слушала внимательно, иногда вставляя короткие вопросы или комментарии, но чаще просто кивала, давая сыну возможность выговориться. Для неё было важно, чтобы он знал: она всегда рядом, всегда готова поддержать и понять.

– Сынок, ты весь светишься. Работа или девушка виновник алых щёчек у тебя?

– И то, и другое, мам.

– Вот и славно, – она гладила его по руке. – Мужчине нужны две вещи – дело, которое любит, и женщина, которую любит. У тебя есть и то, и другое. Значит, счастлив.

– Счастлив, мам. Очень.

Соседи тоже замечали. Клавдия как-то перехватила его в коридоре:

– Володенька, а ты что, жениться собираешься?

– Откуда вы знаете?

– Да у тебя на лице написано! – она засмеялась. – Ходишь как в облаках. Улыбаешься постоянно. Это не к работе, это к женщине.

Пётр Иванович философски заметил за вечерним чаем:

– Любовь, Володя, она человека меняет. Делает его лучше. Я это по тебе вижу. Был ты хорошим, а стал ещё лучше.

***

На студии коллеги тоже подтрунивали. Лёха как-то сказал, протягивая наушники:

– Владимир Игоревич, может, музыку для свадьбы заодно подберём? А то вы тут такой влюблённый ходите, что хоть снимай отдельный фильм.

– Лёха, работай, – смутился Володя.

– Работаю, работаю. Просто приятно видеть счастливого человека.

Катя улыбалась, слушая эти разговоры:

– Владимир Игоревич, а правда, что вы скоро жениться будете?

– Катя, откуда вы все это знаете?

– Да у вас глаза горят. Когда про Алину говорите, совсем по-другому выглядите.

Даже Борис Петрович заметил. Зашёл в монтажную, посмотрел на Володю:

– Владимир Игоревич, вы влюблены.

– Да, Борис Петрович.

– И это хорошо. Влюблённый человек лучше работает. Творит от души.

***

К концу второй недели фильм был готов. Полностью. Володя, Катя и Лёха сидели в монтажной, глядя на финальную катушку с плёнкой.

– Тридцать минут, – прошептала Катя. – «Майский вальс». Готов.

– Давайте посмотрим в последний раз, – предложил Володя. – Все вместе. Полностью. Со звуком.

Погасили свет. Проектор затарахтел. На стене появилось изображение.

Титры. «Майский вальс». Режиссёр Владимир Леманский.

Музыка. Вот улица, утро, Петя идёт. Вот Катя спешит. Встреча. Взгляд. Химия. Поиски по городу. Сцена с гармонистом – Володя чувствовал, как к горлу подступает комок. Финальный вальс. Пары кружатся. Счастливые лица.

Титры. Конец.

В монтажной стояла тишина. Потом Лёха тихо сказал:

– Это лучшее, что я делал в жизни.

– Я тоже, – Катя вытирала слёзы.

Володя молчал, погруженный в свои мысли. Его взгляд был прикован к белой стене, на которой только что завершился его первый фильм. Этот проект стал важным этапом в его жизни, воплотив в себе не только творческие амбиции, но и искреннюю любовь к искусству. Команда, которая работала над фильмом, верила в него с самого начала, и эта поддержка придавала ему сил. Он чувствовал, как внутри него поднимается волна гордости за проделанную работу. Володя понимал, что этот фильм – не просто результат их труда, а часть души, истории, которую он готов разделить с миром.

– Спасибо вам, – наконец сказал он. – Без вас бы не получилось.

– Это вы нас собрали, – ответил Лёха. – Вы поверили в нас.

***

Премьеру назначили на первое сентября. Борис Петрович настоял – пусть будет торжественно, пригласим художественный совет, коллег, актёров.

– И для прессы устроим, – добавил директор. – Пусть пишут. Хороший фильм должны видеть люди.

Володя пригласил всех – команду, актёров, мать, Алину. Даже соседи получили приглашения. Клавдия чуть не подпрыгнула от радости:

– Ой, в кино пойдём! На настоящую премьеру!

Первое сентября выдалось тёплым. Володя проснулся рано, но не от волнения, а от какого-то внутреннего спокойствия. Фильм готов. Что будет – то будет.

Он надел лучший костюм – тот самый серый, что мать выгладила до блеска. Начистил ботинки. Посмотрел в зеркало – подтянутый, собранный, серьёзный.

– Сынок, ты красавец, – Анна Фёдоровна поправила ему воротник. – Отец бы гордился.

– Спасибо, мам.

– Я тоже горжусь. Очень горжусь.

На студию приехали вместе – Володя, мать, Алина. Алина была в своём лучшем платье – светло-голубом, с белым воротничком. Волосы собраны, лёгкий макияж. Выглядела прекрасно.

– Волнуешься? – спросила она.

– Нет. Странно, но нет. Фильм готов. Он такой, какой есть. Понравится – хорошо. Нет – значит, в следующий раз лучше сделаю.

Малый зал студии был заполнен. Человек восемьдесят собралось – коллеги, актёры, художественный совет, журналисты. В первом ряду сидел Борис Петрович, рядом Семён Семёныч. Чуть поодаль – вся команда: Катя, Лёха, Ковалёв, Иван Кузьмич, Вера Дмитриевна, Коля. Зина и Николай Фёдорович сидели вместе, нарядные, взволнованные.

Володя заметил в углу незнакомого мужчину – лет пятидесяти, в хорошем костюме, с орденами на груди. Сидел спокойно, наблюдал. Борис Петрович наклонился к Володе:

– Это товарищ Морозов. Из горкома партии. Услышал про показ, попросился. Я не мог отказать.

– Понятно.

– Не волнуйтесь. Он нормальный человек. Кино любит.

Володя вышел на сцену. Сердце билось ровно, спокойно. Он посмотрел на зал, на лица людей, которые пришли посмотреть его работу.

– Добрый день, – начал он. – Спасибо, что пришли. «Майский вальс» – это фильм про людей. Про любовь, которая случается в самый неожиданный момент. Про то, что после войны жизнь продолжается. Я не буду долго говорить. Лучше посмотрите сами.

Он сошёл со сцены, сел рядом с Алиной. Она взяла его за руку, сжала крепко.

Погас свет. Проектор включился.

«МАЙСКИЙ ВАЛЬС»

Тридцать минут зал сидел в абсолютной тишине. Володя слышал только шум проектора да изредка всхлипывания – кто-то плакал. Он не смотрел на экран, смотрел на зал, на лица людей, освещённые отражённым светом.

Вот Анна Фёдоровна вытирает слёзы платком. Вот Алина прижалась к его плечу. Вот Катя и Лёха сидят, держась за руки. Вот Семён Семёныч смотрит не отрываясь, забыв про трубку. Вот незнакомый партийный работник наклонился вперёд, вглядываясь.

Финальная сцена. Вальс. Пары кружатся. Петя и Катя в центре. Счастливые лица. Музыка. Титры.

Конец.

Свет включился. Секунду стояла тишина. Потом зал взорвался аплодисментами.

Люди вставали, хлопали, кричали «браво». Зина рыдала, обнимая Николая. Вера Дмитриевна махала платком. Борис Петрович стоял, аплодируя, на глазах слёзы.

Володя встал, вышел на сцену. Аплодисменты усилились. Он не знал, что сказать. Просто стоял, глядя на зал, на этих людей, которые поверили в него.

– Спасибо, – наконец сказал он, когда аплодисменты стихли. – Спасибо всем. Спасибо команде, без которой этого фильма не было бы. Спасибо актёрам, которые отдали себя ролям. Спасибо каждому, кто помог.

Он попросил выйти на сцену всю команду. Катя, Лёха, Ковалёв, Иван Кузьмич, Вера Дмитриевна, Коля, Зина, Николай – все вышли. Стояли, смущаясь, улыбаясь сквозь слёзы.

Зал снова зааплодировал.

Потом были поздравления. К Володе подходили, жали руки, говорили восторженные слова. Семён Семёныч обнял его:

– Володя, это шедевр. Настоящий шедевр. Ты снял то, что снимают раз в десять лет. Живое кино. С душой.

Журналисты записывали, фотографировали. Володя отвечал на вопросы, но плохо понимал, что говорит – всё было как во сне.

Алина подошла, обняла:

– Я так горжусь тобой. Так горжусь.

Мать плакала, обнимая сына:

– Володенька, это так красиво. Так красиво. Отец бы... отец бы рыдал от счастья.

Борис Петрович пожал руку:

– Владимир Игоревич, поздравляю. Это успех. Большой успех.

Постепенно зал пустел. Люди расходились. Володя стоял на сцене, не в силах поверить, что всё кончилось. Фильм показан. Реакция положительная. Больше, чем положительная – восторженная.

Вдруг к нему подошёл тот самый незнакомый мужчина в хорошем костюме. Морозов из горкома.

– Товарищ Леманский, – он протянул руку. – Хочу поздравить. Отличная работа.

– Спасибо, товарищ...

– Морозов. Секретарь горкома партии по вопросам культуры, – мужчина говорил негромко, но веско. – Я видел много фильмов. Много. Но ваш... ваш особенный. Он показывает правильные вещи – человечность, любовь к Родине, веру в будущее. И делает это без пропаганды, без пафоса. Просто показывает людей.

Володя насторожился. Партийные работники редко хвалили просто так.

– Я хочу помочь вашему фильму, – продолжил Морозов. – Продвинуть его. Показать массам. Это кино нужно людям. Сейчас, когда страна восстанавливается после войны, людям нужны такие истории. О надежде, о любви, о том, что жизнь продолжается.

– Продвинуть? – переспросил Володя.

– Да. Я могу организовать показы в рабочих клубах, домах культуры. Могу выйти на товарищей в Москино, порекомендовать для широкого проката. Могу даже... – он понизил голос, – могу показать товарищам выше. В ЦК. Если они одобрят, ваш фильм пойдёт по всей стране.

Володя чувствовал, как сердце бьётся сильнее. По всей стране. Его фильм увидят миллионы людей.