Текст книги "Режиссёр из 45г (СИ)"

Автор книги: Сим Симович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Глава 13

Володя вошёл в павильон ровно в десять. Команда уже собралась – Зина и Николай Фёдорович разминались в углу, повторяя текст, Коля расставлял стулья, Лёха проверял какое-то оборудование, Катя сидела с блокнотом. При виде Володи все оживились.

– Доброе утро! – Володя поздоровался, снимая пиджак. – Как настроение, готовы работать?

– Готовы! – хором ответили актёры.

Володя окинул взглядом павильон. Сегодня он хотел добиться главного – чтобы актёры не играли, а жили. Чтобы каждое движение, каждый взгляд, каждое слово были правдой. Он знал, как это делается. В прошлой жизни, работая с моделями и начинающими актёрами в клипах, он научился вытаскивать из людей искренность, находить ту тонкую грань между игрой и жизнью.

– Сегодня мы будем работать по-другому, – начал он, усаживая всех в круг. – Не просто повторять текст и движения. Мы будем искать правду. Каждой сцены, каждого персонажа. Согласны?

Зина и Николай переглянулись, кивнули.

– Начнём со сцены встречи, – Володя встал в центр круга. – Зина, Николай Фёдорович, давайте сначала сделаем упражнение. Я хочу, чтобы вы прожили момент ДО встречи. Понимаете? Не с того момента, когда вы выходите, а с того, что было за минуту до этого.

– А как это? – Зина не поняла.

Володя подсел к ней:

– Смотри. Катя выходит из почтового отделения. Начальница только что её отругала за опоздание вчера. У Кати болит голова, она плохо спала. В сумке тяжёлые письма и посылки. Она торопится, потому что нужно обойти весь район до обеда. И ещё... – он помолчал, – и ещё ей одиноко. Понимаешь? Она каждый день ходит по одним и тем же улицам, разносит письма людям, которые получают вести от близких. А у неё никого нет. Никто не напишет ей письма. Никто не ждёт.

Зина слушала, прикусив губу. В глазах блеснули слёзы.

– Вот это чувство, – Володя говорил тихо, – вот эту пустоту внутри ты должна почувствовать перед выходом. Чтобы когда ты встретишь Петю, эта встреча стала не просто случайностью, а чудом. Понимаешь разницу?

Зина кивнула:

– Понимаю. Я... я тоже так чувствовала. Когда муж был на фронте. Я получала письма от него, а вокруг видела женщин с похоронками. И каждый раз боялась, что следующее письмо будет последним. И это одиночество... оно было всегда. Даже когда вокруг люди.

– Точно! – Володя сжал её руку. – Вот это и есть Катя. Ты это знаешь. Ты это чувствовала. Просто вспомни, и этого будет достаточно.

Он повернулся к Николаю:

– Теперь ты. Петя возвращается домой. Четыре года на фронте. Он видел смерть, потерял товарищей, научился не привязываться ни к кому, потому что завтра этого человека может не стать. Он отучился чувствовать. Понимаешь? Он стал как... как камень. Твёрдый, закрытый. И вот он дома. Война кончилась. Вокруг мирная жизнь. Люди улыбаются, смеются. А он не может. Он разучился.

Николай кивнул медленно:

– Я помню это. Когда вернулся... я не мог радоваться. Вроде всё хорошо, дома, живой. А внутри пусто. Как будто что-то оборвалось.

– Вот именно, – Володя встал. – И теперь представь. Петя идёт по улице. Насвистывает, потому что так надо – показать, что он в порядке. Но на самом деле внутри пустота. И вдруг он видит девушку. Она роняет письма. Их взгляды встречаются. И что-то внутри него щёлкает. Первый раз за четыре года он чувствует что-то живое. Понимаешь?

Николай сглотнул. В глазах что-то дрогнуло:

– Понимаю.

– Отлично, – Володя отступил. – Теперь попробуем. Но сначала я хочу, чтобы вы сделали одну вещь. Зина, встань здесь. Закрой глаза.

Зина встала в центр, закрыла глаза.

– Теперь вспомни, – Володя говорил негромко, чтобы не мешать ей сосредоточиться, – вспомни тот момент, когда ты чувствовала себя самой одинокой. Когда казалось, что так будет всегда. Просто вспомни. Не говори ничего, просто почувствуй.

Зина стояла неподвижно. Володя видел, как меняется её лицо – расслабляются мышцы, опускаются плечи, на лице появляется выражение глубокой усталости и печали. Через минуту из-под закрытых век потекли слёзы.

– Открой глаза, – тихо сказал Володя.

Зина открыла. Смотрела прямо перед собой, но взгляд был отрешённый, направленный внутрь.

– А теперь возьми воображаемую сумку, – Володя делал знак руками, – тяжёлую, с письмами. Почувствуй вес. И иди. Просто иди, никуда не торопясь. В своём темпе.

Зина взяла воображаемую сумку. Плечо под весом слегка опустилось. Она пошла медленно, усталой походкой. Не актриса на репетиции – живая женщина, измученная одиночеством и бесконечными обязанностями.

– Стоп, – сказал Володя. – Вот это. Запомни это состояние. Это и есть Катя перед встречей.

Зина остановилась, вытерла слёзы:

– Я... я как будто и правда стала ею.

– Потому что ты и есть она, – сказал Володя. – Катя – это ты. Твой опыт, твои чувства. Ты не играешь роль, ты живёшь.

Он повернулся к Николаю:

– Твоя очередь. Встань, закрой глаза. Вспомни фронт. Вспомни самый тяжёлый момент. Когда ты потерял кого-то близкого. Или когда сам думал, что всё, конец. Просто вспомни.

Николай закрыл глаза. Его лицо окаменело. Челюсти сжались. Руки сжались в кулаки. Володя видел, как он дрожит, сдерживая эмоции.

– Не сдерживай, – сказал Володя тихо. – Пусть идёт. Здесь можно.

Николай дрогнул. Из горла вырвался сдавленный стон. Он закрыл лицо руками.

– Было один раз... – голос его дрожал. – Мы с товарищем... Его звали Серёжка. Мы вместе прошли от Сталинграда. Он был как брат. А потом... осколок. Я его держал, а он умирал. И ничего нельзя было сделать. Ничего...

В павильоне стояла тишина. Зина плакала тихо. Катя вытирала слёзы. Даже Лёха отвернулся, чтобы скрыть лицо.

– Открой глаза, – сказал Володя, кладя руку на плечо Николаю. – Ты пронёс это через всю войну. Это груз. Он всегда с тобой. Понимаешь? Петя несёт это каждый день. Этот груз мёртвых товарищей, этой вины выжившего, этой пустоты. И вот он идёт по мирной Москве, насвистывает, притворяется, что всё в порядке. Но внутри – это.

Николай кивнул, не в силах говорить.

– Теперь попробуй пройти, – Володя отступил. – Как Петя. Насвистывай. Но помни, что внутри.

Николай начал насвистывать «Катюшу». Пошёл. Внешне он выглядел бодро, шаг пружинистый, плечи расправлены. Но в глазах была пустота. Мёртвая, холодная пустота.

– Стоп, – Володя остановил его. – Отлично. Запомни это. Это Петя ДО встречи с Катей.

Он хлопнул в ладоши:

– Теперь соединяем. Зина, Николай Фёдорович, встаньте на свои места. Сейчас вы проживёте эту сцену. Не играйте. Просто будьте собой. Вспомните то, что почувствовали только что. И идите навстречу. Начали!

Зина вышла из-за воображаемого угла. Усталая, поникшая, с тяжёлой сумкой. Шла, глядя себе под ноги, погружённая в свои мысли. Николай шёл навстречу, насвистывая, но в глазах была та самая пустота.

Они приблизились. Зина не заметила лужу, шагнула. Остановилась, посмотрела вниз на промокшие ноги. Лицо исказилось – не от злости, а от какого-то глубокого отчаяния. Последняя капля. Она замерла, не поднимая головы, и Володя видел, как её плечи задрожали.

Николай остановился. Смотрел на неё. И вдруг что-то в его лице изменилось. Пустота в глазах сменилась... участием. Живым, настоящим чувством. Он сделал шаг к ней:

– Простите...

Голос звучал не как у актёра, читающего текст. Это был голос человека, который вдруг проснулся от долгого сна и увидел перед собой другого живого человека.

Зина подняла голову. Их взгляды встретились.

И Володя увидел это. То самое мгновение. Когда два одиноких человека узнают друг друга. Не логически, не разумом – душой. Когда между ними вспыхивает невидимая нить.

Зина смотрела на Николая, и слёзы текли по её щекам. Но на лице появилась слабая, неуверенная улыбка. Николай улыбнулся в ответ – виновато, застенчиво, как человек, который разучился улыбаться, но внезапно вспомнил, как это делается.

– Стоп, – прошептал Володя. – Не двигайтесь. Замрите.

Они стояли, глядя друг на друга. Володя медленно обошёл их, наблюдая с разных точек. Вот она, та самая правда. Не игра, не имитация – настоящее чувство.

– Коля, – позвал он ассистента, – запиши. Вот эта мизансцена. Вот это расстояние между ними – три шага. Вот этот угол их тел – Зина чуть отклонена назад, Николай Фёдорович подался вперёд. Вот этот взгляд. Запиши всё.

Коля быстро записывал в блокнот.

– Продолжайте, – сказал Володя. – Зина, роняй письма.

Сцена продолжилась. Зина уронила воображаемые письма, присела. Николай опустился рядом. Они собирали письма в тишине, изредка встречаясь взглядами. Когда их руки коснулись, Зина вздрогнула – так естественно, так правдиво, что Володя понял: это уже не репетиция.

Они доиграли сцену до конца. Катя торопливо собрала письма, пробормотала «спасибо» и убежала. Петя остался стоять, глядя ей вслед. На его лице медленно расплывалась улыбка – живая, настоящая, первая за долгое время.

– Стоп, – сказал Володя и захлопал в ладоши. – Это было прекрасно! Просто прекрасно!

Зина и Николай вышли из образов, посмотрели друг на друга и засмеялись – от облегчения, от радости.

– Владимир Игоревич, – Зина вытирала слёзы, – это было... я не знаю, как описать. Я как будто и правда была там. Я не играла, я жила.

– Вот именно, – Володя подошёл к ним. – Вы нашли правду. И теперь, когда мы будем снимать эту сцену, вы просто вспомните это чувство. И камера увидит.

Николай сидел на стуле, опустив голову:

– Я... извините. Я не думал, что так тяжело будет. Вспоминать.

Володя присел рядом:

– Поэтому хорошие актёры – это смелые люди. Они не боятся нырять в свою боль, в свои переживания. Они отдают себя роли полностью. И вы это сделали. Спасибо вам.

Он дал им несколько минут передохнуть, потом продолжил:

– Теперь поработаем над следующей сценой. Петя ищет Катю по городу. Николай Фёдорович, в этой сцене у нас комедия. Но комедия не значит кривляние. Понимаешь? Смешно не потому что ты паясничаешь, а потому что ситуация абсурдная, а ты в ней абсолютно серьёзен.

– Как это? – Николай не понял.

Володя встал, начал ходить по павильону:

– Смотри. Петя влюбился. С первого взгляда. Ему сорок с лишним лет... нет, подожди, – он спохватился, – ему двадцать восемь. Но он четыре года был на фронте. Отвык от мирной жизни, от девушек, от ухаживаний. И вот он пытается найти эту девушку. У него нет её адреса, нет имени – ничего. Есть только одно: она почтальон. И он носится по Москве, спрашивает у всех подряд.

Володя вдруг изобразил – быстрым шагом подошёл к воображаемому прохожему, козырнул:

– Простите, товарищ! Вы случайно не видели девушку-почтальона? Такую... – он развёл руками, – в синем платке, с сумкой!

Потом сам же ответил за прохожего хриплым голосом:

– Да их тут десять штук, парень! По всему району ходят!

Все рассмеялись. Володя повернулся к Николаю:

– Видишь? Смешно не потому что я клоун, а потому что ситуация абсурдная. Петя ищет девушку по всей Москве, а у него ноль информации. Это и есть комедия. Ты должен быть абсолютно серьёзен, а комедия возникнет сама.

Николай кивнул:

– Понял. Как в жизни – ты делаешь что-то, уверен, что правильно, а оказывается нелепо.

– Точно! – Володя хлопнул в ладоши. – Давай попробуем. Вот эта сцена – почтовое отделение. Петя заходит, видит начальницу. Старая, строгая тётка. Она думает, что он пришёл с жалобой или за посылкой. А он спрашивает про Катю. Поехали!

Володя быстро обозначил пространство – вот стойка, вот начальница. Повернулся к Кате-монтажнице:

– Катя, ты сыграешь начальницу. Не надо специально, просто будь строгой и недовольной.

Катя смущённо встала, подошла к воображаемой стойке. Володя подтолкнул Николая:

– Давай, заходи!

Николай зашёл, снял фуражку. Постоял неловко. Потом подошёл к стойке:

– Здравствуйте...

– Чего надо? – Катя вошла в роль, нахмурилась, говоря хриплым голосом.

– Я тут... ищу одну девушку. Она у вас работает. Почтальоном.

– И что? – Катя скрестила руки на груди.

– Ну... как её найти?

– Имя знаешь?

– Нет...

– Адрес?

– Нет...

– Тогда чего пришёл? – Катя отвернулась. – У меня работы полно, некогда мне!

Николай стоял растерянный, крутил фуражку в руках. Володя видел, что он пытается сыграть смущение, но получается наигранно.

– Стоп, – он подошёл. – Николай Фёдорович, ты сейчас пытаешься показать, что Петя растерян. Не надо показывать. Просто подумай: ты пришёл сюда с надеждой, что тебе помогут. А тебя послали. Что ты чувствуешь?

Николай задумался:

– Обидно. И глупо. Я как идиот – пришёл, а ничего толком сказать не могу.

– Вот! – Володя щёлкнул пальцами. – Вот это и покажи. Не играй растерянность, почувствуй её. Попробуй ещё раз.

Николай вернулся к началу сцены. На этот раз, когда Катя его отшила, он просто стоял, опустив голову, бессильно сжимая фуражку. Не изображал ничего – просто был человеком, который понял, что зашёл в тупик. И это было смешно и трогательно одновременно.

– Отлично! – Володя похлопал его по плечу. – Вот так и будем снимать.

Они репетировали ещё два часа. Володя работал дотошно, оттачивая каждую деталь. Вот здесь Петя должен не просто идти, а бежать – потому что он увидел девушку в синем платке и думает, что это Катя. Вот здесь он должен остановиться и глубоко вздохнуть – потому что осознал, что опять ошибся. Вот в этой сцене с гармонистом он садится не на край лавки, а в самый угол – потому что хочет спрятаться от всего мира.

Володя использовал всё, чему научился в прошлой жизни. Он работал с подтекстом – что герой говорит и что на самом деле думает. Он работал с ритмом – вот эта сцена быстрая, дробная, а вот эта медленная, протяжная. Он работал с композицией кадра – где стоят актёры относительно друг друга, на каком расстоянии, под каким углом.

– Видите, – объяснял он, – кино – это не театр. В театре актёр играет для зала, для зрителей на галёрке. В кино актёр играет для камеры. А камера видит всё – каждый взгляд, каждое движение пальца, каждую мысль, промелькнувшую в глазах. Поэтому в кино нельзя переигрывать. Нужна правда. Маленькая, тихая, но правда.

Катя-монтажница записывала в блокнот всё, что он говорил. Лёха слушал, затаив дыхание. Коля не отрываясь смотрел на работу.

К концу репетиции Володя добрался до финальной сцены – вальса в парке. Он попросил Лёху напеть мелодию, чтобы создать настроение.

– Лёха, ты же знаешь вальсы? Напой что-нибудь.

Лёха смущённо почесал затылок:

– Могу попробовать. «Амурские волны» пойдут?

– Отлично.

Лёха начал напевать – немного фальшиво, но мелодия была узнаваема. Володя повернулся к Зине и Николаю:

– Теперь представьте. Парк Горького. Вечер. Танцплощадка. Вокруг пары кружатся в танце. Играет настоящий оркестр. Петя наконец нашёл Катю. Они стоят напротив друг друга. Молчат. Смотрят в глаза. И между ними столько всего – вся эта неделя поисков, вся эта тоска, вся эта радость встречи. И вот Петя протягивает руку: «Потанцуем?»

Володя сделал паузу, дал им прочувствовать:

– Это не просто приглашение на танец. Это приглашение в новую жизнь. Понимаете? Петя как будто говорит: «Пойдём со мной. Давай начнём всё заново. Вместе.» А Катя, кладя руку на его плечо, отвечает: «Да. Я с тобой. Куда угодно.»

В павильоне стояла тишина. Даже Лёха перестал напевать.

– Вот это, – Володя говорил тихо, – вот это должно читаться в ваших глазах, в ваших движениях. Не нужны слова. Танец скажет всё.

Николай протянул руку Зине:

– Потанцуем?

Зина положила ладонь ему на плечо. Николай обнял её за талию. Лёха снова начал напевать. И они закружились.

Володя смотрел на них и видел не актёров на репетиции. Он видел Петю и Катю – двух людей, которые нашли друг друга в этом огромном мире. Они танцевали неловко, сбиваясь с ритма, но в этой неловкости была такая пронзительная красота, что у Володи защемило в груди.

– Теперь добавим деталь, – сказал он, когда они остановились. – Николай Фёдорович, ты в какой-то момент прижимаешь Катю ближе. Просто чуть сильнее сжимаешь руку на её талии. Почему? Потому что боишься отпустить. Боишься, что она исчезнет, как мираж. Понимаешь?

Николай кивнул:

– Понимаю.

– Зина, ты чувствуешь это. И в ответ кладёшь голову ему на плечо. Доверяешься. Отдаёшься этому моменту полностью. Попробуем?

Они попробовали. И когда Николай прижал Зину ближе, а она положила голову ему на плечо и закрыла глаза, Володя увидел то самое – абсолютную правду, абсолютное доверие, абсолютную близость.

– Стоп, – прошептал он. – Замрите. Коля, запиши эту мизансцену. Вот так мы и будем снимать финал.

В павильон снова зашёл Борис Петрович. Директор стоял у двери, наблюдая. Когда репетиция закончилась, он подошёл к Володе:

– Владимир Игоревич, можно вас?

Они отошли в сторону. Борис Петрович закурил:

– Я смотрю на вашу работу и не перестаю удивляться. Откуда у вас это? Этот подход, эти методы?

Володя пожал плечами:

– Читал много. Станиславский, Эйзенштейн. И... сам пришёл к некоторым вещам. На войне человек много думает.

– Вы работаете с актёрами как психолог, – директор выпустил дым. – Вы не даёте им указаний «встань сюда, скажи так». Вы ведёте их к правде изнутри. Это редкий дар.

– Просто... я хочу, чтобы кино было живым, – Володя посмотрел на Зину и Николая, которые сидели в углу и обсуждали сцену. – Чтобы зрители не видели актёров, играющих роли. Чтобы видели людей, живущих на экране.

– Вот именно, – Борис Петрович кивнул. – Это и есть настоящее кино. Продолжайте работать. Я верю в этот фильм.

Когда директор ушёл, к Володе подошла Катя-монтажница. Она держала блокнот, исписанный мелким почерком:

– Владимир Игоревич, я всё записала. Всё, что вы говорили. Про подтекст, про ритм, про правду. Можно я буду приходить на каждую репетицию? Я хочу учиться у вас.

Володя улыбнулся:

– Конечно, Катя. Приходи. Учись. Потом сама станешь режиссёром, кто знает.

Катя засмеялась:

– Я? Режиссёром? Вы шутите!

– Совсем не шучу, – Володя серьёзно посмотрел на неё. – Ты видишь ритм, чувствуешь эмоцию. Это главное. Остальному можно научиться.

Они разошлись ближе к вечеру. Володя остался в павильоне один, записывая заметки. На душе было спокойно и радостно. Работа шла. Актёры росли прямо на глазах. Фильм начинал обретать форму.

Он посмотрел на часы. Шесть вечера. Алина ждёт. Он быстро собрал бумаги и вышел из павильона.

Впереди был вечер с любимой. А завтра – новая репетиция, новые поиски, новые открытия.

Жизнь была прекрасна.

Глава 14

Володя вышел из трамвая на Арбате и сразу увидел Алину. Она стояла у фонарного столба, в лёгком платье цвета топлёного молока, с альбомом для рисования под мышкой. Увидев его, засияла улыбкой, и Володе показалось, что весь вечер стал светлее.

– Здравствуй, – он подошёл, поцеловал её в щёку, вдохнув запах краски и ещё чего-то – лаванды, кажется. – Ты чудесно пахнешь.

– Мыло новое достала, – Алина смущённо улыбнулась. – За полтора рубля. Соседка из комендатуры принесла, сказала – французское, трофейное.

Володя взял её за руку, и они пошли по Арбату. Вечер был тёплым, почти жарким – то самое московское июньское тепло, когда асфальт ещё хранит дневной зной, а воздух пахнет пылью, липовым цветом и жареными пирожками из уличных лотков. Солнце клонилось к закату, окрашивая дома в золотистые тона.

– Как прошёл день? – спросила Алина, прижимаясь к его плечу.

– Хорошо, – Володя рассказывал о репетиции, о том, как Зина и Николай нашли своих персонажей, как Борис Петрович снова приходил смотреть. Алина слушала внимательно, кивая.

Они свернули в переулок, где под деревьями стояли столики маленького кафе. Несколько пар сидели за чаем, женщина за стойкой разливала лимонад в высокие граненые стаканы. Володя подвёл Алину к свободному столику в углу, под развесистой липой.

– Посиди, я сейчас.

Он подошёл к стойке, заказал два лимонада и порцию печенья. Женщина за стойкой – полная, добродушная, лет пятидесяти – улыбнулась:

– Молодец, парень, что с девушкой гуляешь. После войны-то надо жить, радоваться. Вон и фронтовик, небось?

Володя кивнул, показывая медаль на пиджаке.

– Дак и я говорю – живите, любите! – она щедро наложила печенья на тарелку, явно больше, чем полагалось. – На, возьми. Девушку-то надо угощать.

Володя вернулся к столику с подносом. Алина смотрела на заходящее солнце сквозь листву липы – свет пробивался зелёными пятнами, играл на её лице. Она прищурилась от удовольствия.

– Красиво как, – прошептала она. – Этот свет... я бы хотела научиться его рисовать. Вот так, как он падает сквозь листья.

– Научишься, – Володя поставил перед ней стакан с лимонадом. – У тебя талант.

Алина взяла стакан, отпила. Лимонад был холодным, с настоящим лимоном, чуть терпким. Она прикрыла глаза от удовольствия.

– Господи, как вкусно... Я забыла, когда последний раз лимонад пила.

– Тогда пей, – Володя придвинул к ней тарелку с печеньем. – И ешь. Ты сегодня обедала?

– Обедала, – она взяла печенье, надкусила. – Кашу. В столовой училища.

Они сидели молча, наслаждаясь моментом. Вокруг звучали голоса других посетителей, где-то играл патефон – старый довоенный вальс, липа тихо шелестела листвой, воробьи прыгали по асфальту, подбирая крошки. Обычный московский вечер, но для Володи он был особенным – потому что рядом была она.

– Володя, – Алина вдруг положила руку на его руку, – а расскажи мне про твои мечты. Про то, что ты хочешь после этого фильма.

Володя задумался. Что он хочет? В прошлой жизни он мечтал снимать настоящее кино, но застрял в клипах и рекламе, выгорел, стал циничным. А теперь...

– Хочу снимать кино, – сказал он медленно. – Настоящее кино. Не про подвиги и не про героев. Про обычных людей. Про их радости, про их любовь, про то, как они живут. Чтобы человек пришёл в кинозал и увидел на экране себя, свою жизнь. И чтобы ему стало легче. Теплее. Чтобы он вышел и подумал: «А ведь жизнь – это хорошо.»

Алина смотрела на него влюблённым взглядом:

– Ты добрый. Ты хочешь делать людей счастливее своим кино.

– Может быть, – Володя пожал плечами.

Они допили лимонад, доели печенье. Володя расплатился, оставив женщине чаевые, за что та благословила его, и они пошли дальше, держась за руки.

Москва жила своей вечерней жизнью. По улицам прогуливались пары – фронтовики с жёнами и невестами, старики с палочками, женщины с детьми. Играли дети, гоняя мяч во дворах. Где-то пели – застольная песня лилась из открытого окна. Пахло сиренью и липой, жареным луком и щами, пылью и речной свежестью.

– Пойдём к реке, – предложил Володя.

Они спустились к набережной. Москва-река текла медленно, лениво, отражая розовеющее небо. На парапете сидели рыбаки с удочками, влюблённые парочки, старушка кормила голубей. Володя и Алина нашли свободное место, сели.

Алина достала альбом, открыла на чистой странице. Володя наблюдал, как она водит карандашом по бумаге – быстро, уверенно, лёгкими штрихами. Постепенно на листе проступал город – силуэты домов, мост, река, небо.

– Ты рисуешь закат, – сказал Володя тихо, чтобы не мешать.

– Угу, – Алина не отрываясь работала. – Хочу поймать этот свет. Видишь, как он играет на воде? Вот эти блики, вот эта розовость неба...

Володя смотрел не на закат, а на неё. На то, как она прищуривается, всматриваясь в детали, как кусает губу, сосредотачиваясь, как её пальцы, испачканные углём, уверенно создают линии. Она была прекрасна. Не классической красотой – нос с горбинкой, рот широковат, лицо угловатое. Но в ней была какая-то особенная прелесть – живость, искренность, одухотворённость.

– Ты смотришь на меня, – Алина подняла глаза от рисунка, улыбнулась.

– Смотрю, – признался Володя. – Ты красивая.

– Неправда, – она смутилась. – Я обычная.

– Для меня ты самая красивая, – Володя наклонился, поцеловал её в висок. – Самая лучшая.

Алина закрыла альбом, отложила в сторону. Повернулась к нему, обняла, положила голову на плечо. Они сидели так, обнявшись, наблюдая, как солнце медленно скрывается за крышами домов, как небо меняет цвета – от золотого к розовому, от розового к лиловому, от лилового к тёмно-синему.

– Володя, – прошептала Алина, – мне так хорошо с тобой. Как будто я всю жизнь ждала именно этого. Вот так сидеть рядом и просто быть счастливой.

– Мне тоже хорошо, – Володя гладил её по волосам. – Очень хорошо.

Стемнело. Фонари вдоль набережной зажглись – тусклым, жёлтым светом. На противоположном берегу замерцали огоньки окон. Река почернела, стала похожа на расплавленное олово. Прохладой потянуло от воды.

– Тебе холодно? – спросил Володя, чувствуя, как Алина поёжилась.

– Немного.

Он снял пиджак, накинул ей на плечи. Алина благодарно прижалась к нему:

– Спасибо.

– Пойдём, провожу тебя, – Володя помог ей встать.

Они шли по ночной Москве медленно, не торопясь. Улицы опустели – кое-где горели окна, изредка попадались прохожие. Луна взошла, большая и яркая, освещая дорогу серебристым светом. Где-то вдали играл патефон – тихо, еле слышно, какой-то старый романс.

– Потанцуем? – вдруг предложил Володя.

– Здесь? – Алина удивлённо посмотрела на него. – Посреди улицы?

– А почему нет?

Он обнял её за талию, взял её руку в свою. Алина положила голову ему на грудь. И они начали медленно кружиться прямо на пустынной улице, в лунном свете, под далёкую музыку патефона. Неловко, сбиваясь, но им было всё равно.

– Ты сумасшедший, – тихо засмеялась Алина.

– Возможно, – Володя прижал её ближе. – Но мне нравится быть сумасшедшим с тобой.

Они танцевали, пока музыка не стихла. Потом просто стояли, обнявшись, под луной.

– Алина, – Володя заговорил серьёзно, – я хочу, чтобы ты знала. Ты – самое важное, что со мной случилось. Самое лучшее. Я не знаю, что было бы со мной, если бы я тебя не встретил, но... но с тобой я впервые чувствую, что живу по-настоящему.

Алина подняла голову, посмотрела ему в глаза. В лунном свете её лицо казалось почти неземным.

– Я тоже, – прошептала она. – Я так долго была одна. Так долго думала, что так и буду всю жизнь. А потом появился ты. И всё изменилось. Как будто мир стал цветным.

Они поцеловались – долго, нежно, забыв обо всём на свете. Луна светила на них, ночная Москва спала вокруг, и только они двое существовали в этом моменте.

Когда дошли до дома Алины, она не хотела отпускать его:

– Останься, – попросила она тихо. – Не хочу расставаться.

– Я останусь, – пообещал Володя.

Они поднялись по скрипучей лестнице в её комнату. Алина зажгла лампу под абажуром – тёплый, мягкий свет разлился по комнате. Запах красок и скипидара смешался с запахом лаванды от её кожи.

– Я приготовлю чай, – Алина засуетилась, но Володя остановил её, обняв сзади.

– Не надо, – прошептал он в её волосы. – Просто побудь со мной.

Она повернулась в его объятиях, обняла за шею. Они стояли так, прижавшись друг к другу, чувствуя тепло, близость, любовь.

– Володя, – Алина смотрела ему в глаза, – я люблю тебя. Так сильно, что иногда страшно. Боюсь потерять. Боюсь, что это окажется сном.

– Это не сон, – Володя целовал её лицо – лоб, веки, нос, щёки. – Это реальность. Я здесь. Я с тобой. И никуда не денусь.

Они легли на кровать, не раздеваясь. Просто лежали, обнявшись, в тишине. За окном шумел ветер в листве, где-то лаяла собака, проехала поздняя машина. Но в этой комнате было тепло, уютно, спокойно.

– Расскажи мне что-нибудь, – попросила Алина, уткнувшись лицом ему в грудь.

– Что рассказать?

– Что угодно. Просто хочу слышать твой голос.

Володя задумался. Потом начал рассказывать – о своих планах, о будущих фильмах, которые хочет снять, о том, как видит их жизнь вместе. Алина слушала, изредка кивая, гладя его по груди.

– А ещё я хочу, – говорил Володя тихо, – чтобы у нас был дом. Настоящий дом, не комната в коммуналке. Может быть, небольшой, но свой. Где будет мастерская для тебя – с большими окнами, чтобы света было много. Где ты сможешь рисовать сколько хочешь. И где я буду писать сценарии, думать о новых фильмах. И где мы будем вместе – завтракать, ужинать, разговаривать до поздней ночи.

– Это было бы чудесно, – прошептала Алина. – Наш дом. Наша жизнь.

– Будет, – пообещал Володя. – Обязательно будет.

Алина заснула первой. Её дыхание стало ровным, глубоким. Володя лежал, обнимая её, и смотрел в темноту. Ему было так хорошо, так спокойно, что не верилось.

Всего месяц назад он умер в другой жизни – одинокий, циничный, выгоревший. И проснулся здесь, в 1945 году, в теле чужого человека. Получил второй шанс. Шанс жить правильно. Любить по-настоящему. Создавать искренне.

И он не собирался упускать этот шанс.

Володя поцеловал Алину в макушку, прижал её крепче и закрыл глаза.

Завтра будет новый день. Новая репетиция, новая работа, новые открытия.

Но главное у него уже было.

Любовь.

Дом.

Смысл.

–

Утро застало их спящими в обнимку. Володя проснулся от солнечных лучей, пробивающихся сквозь занавеску. Алина лежала, положив голову ему на грудь, одна рука на его животе. Спала с полуулыбкой на губах.

Володя осторожно высвободился, встал. Подошёл к окну, раздвинул занавеску. За окном была Москва – светлая, утренняя, живая. Во дворе женщины развешивали бельё, дети играли, старик точил нож на точильном камне. Обычная жизнь.

Но для Володи она была прекрасна.

Он повернулся к Алине. Она проснулась, потянулась, открыла глаза:

– Доброе утро, любимый.

– Доброе утро, – Володя вернулся к кровати, сел рядом с ней. – Как спалось?

– Замечательно, – она обняла его за шею, притянула к себе. – Рядом с тобой я сплю лучше всего.

Они позавтракали остатками хлеба с маслом и вчерашним чаем, который Алина разогрела на керосинке. Сидели за маленьким столом у окна, держась за руки, обмениваясь взглядами.

– Сегодня у тебя опять репетиция? – спросила Алина.

– Да, в одиннадцать, как и всегда. Скоро начнём снимать.

– Тогда иди, не опаздывай, – она встала, поправила ему воротник рубашки.

Он ушёл, оглянувшись на прощание. Алина стояла в дверях, провожая его взглядом, и махала рукой.

Володя шёл по утренней Москве и улыбался.

Жизнь была прекрасна.

И это было только начало.

Володя пришел на студию к десяти утра. В кабинете его ждала записка от Веры Дмитриевны, написанная крупным старческим почерком: «Владимир Игоревич! Жду Вас и актёров в костюмерной в 11:00. Обсудим костюмы. В.Д.»

Он улыбнулся. Вера Дмитриевна была из тех людей, кто не тратил слов попусту. Если написала – значит, дело важное.

Костюмерная находилась в отдельном флигеле за вторым павильоном. Володя вошёл ровно в одиннадцать. Помещение было большим – стены увешаны вешалками с костюмами разных эпох, в углу стояли манекены, у окна – несколько швейных машинок «Зингер», за одной из которых сидела молодая девушка и строчила что-то. Пахло тканью, нафталином и ещё чем-то – наверное, крахмалом.

Вера Дмитриевна сидела за большим столом, заваленным отрезами ткани, журналами мод и блокнотами. Полная, седеющие волосы собраны в тугой пучок, очки на цепочке. При виде Володи она поднялась: