Текст книги "Режиссёр из 45г (СИ)"

Автор книги: Сим Симович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

– Один до Мосфильма, – Владимир протянул трёшку.

– Мосфильм – это далеко, товарищ. Пересадку делать надо будет.

– Скажете где?

– Скажу, не переживайте, – она улыбнулась, выдала билет – маленький картонный, с номером.

Трамвай тронулся, зазвенел. Владимир встал у окна, смотрел на проплывающий город.

Москва была низкой.

Не было высоток. Не было стеклянных башен. Только двух-трёхэтажные дома – сталинки, довоенные постройки, местами деревянные домики с резными наличниками. Между ними – пустыри, скверы, дворы с развешанным бельём.

Улицы широкие, почти пустые. Редкие машины – чёрные «Эмки», грузовики ЗИС, иногда трофейный немецкий грузовик. В основном – трамваи, пешеходы, изредка велосипед.

Тишина. Непривычная. Не было постоянного гула моторов, сирен, музыки из магазинов. Только стук колёс трамвая, голоса людей, звон велосипедного звонка.

На остановках заходили новые пассажиры. Мужчина с инструментальным ящиком – слесарь или монтажник. Женщина с двумя авоськами, набитыми чем-то тяжёлым. Старик с палкой, в старой шинели – ветеран. Девушка в светлом платье, с книжкой под мышкой – студентка или библиотекарь.

Все одеты просто. Никакого яркого цвета – серое, коричневое, синее. Платья скромные, до колен. Мужчины в пиджаках или гимнастёрках, кепках. Никакого кричащего. Никакой моды. Просто чистая, опрятная одежда.

Рядом с Владимиром встала женщина с девочкой лет пяти. Девочка разглядывала всех большими глазами, потом уставилась на Владимира.

– Мама, а это дядя с войны вернулся?

– Тише, Леночка, не приставай к людям.

Владимир улыбнулся девочке:

– Вернулся.

– А ты немцев бил?

– Леночка!

– Ничего, – Владимир присел на корточки, чтобы быть на уровне ребёнка. – Бил. Но теперь война закончилась. Можно радоваться.

Девочка серьёзно кивнула, потом внезапно улыбнулась:

– У меня папа тоже скоро вернётся. Мама сказала.

– Обязательно вернётся, – Владимир взъерошил её волосы.

Мать благодарно кивнула. Владимир выпрямился, вернулся к окну.

За стеклом проплывала Москва – знакомая и незнакомая одновременно. Он узнавал улицы, площади, повороты. Память Леманского подсказывала названия. Но всё было другим. Чище. Проще. Человечнее.

Вот – площадь, на которой в его время стоял торговый центр. Сейчас – пустырь, памятник Ленину, несколько скамеек. Старушки кормят голубей.

Вот – проспект, где были бутики и кафе. Сейчас – магазин «Продукты», книжный, аптека. Вывески скромные, без подсветки.

Вот – парк, где он когда-то снимал рекламу для застройщика. Сейчас – просто парк. Деревья, дорожки, дети играют, матери с колясками.

Трамвай остановился на большой площади. Кондукторша крикнула:

– Кому на Мосфильм – пересадка! Вон там, пятнадцатый номер берите!

Владимир вышел. Площадь была залита солнцем. Посередине – памятник, фонтан, клумбы с цветами. По периметру – четырёхэтажные дома с колоннами, магазины на первых этажах.

Людей много – кто-то торопился по делам, кто-то просто стоял, болтал. У газетного киоска – очередь за «Правдой» и «Известиями». Напротив – фотоателье, перед ним вывеска: «Фото на документы – 5 рублей».

Владимир огляделся, нашёл остановку пятнадцатого трамвая. Подошёл, встал ждать. Рядом уже стояли несколько человек.

Молодая пара – он в костюме, она в простом платье, обнимаются, шепчутся, смеются. Только что поженились, наверное.

Пожилой мужчина читает газету, хмурится, качает головой – что-то в новостях его не устраивает.

Женщина средних лет с двумя детьми – мальчишками лет семи и девяти. Они дёргают её за руки, просят что-то. Она терпеливо объясняет, что нет денег на мороженое, но зато дома будет каша.

Все обычные. Живые. Настоящие.

Трамвай подошёл. Владимир зашёл, снова встал у окна. Город плыл мимо – всё дальше от центра, всё больше зелени, деревянных домов, пустырей.

Мимо проехали мимо стройки – возводят новое здание, рабочие на лесах, кран поднимает балку. Плакат: «Построим новую Москву!» Люди в касках и робах, с мастерками и лопатами. Кто-то поёт – слышно даже из трамвая.

Мимо детского сада – во дворе дети играют в песочнице, воспитательница присматривает. Малыши в простых платьицах и рубашках, босиком. Смех, крики, радость.

Мимо кинотеатра – старое здание с колоннами, афиша: «Иван Грозный» Эйзенштейна. Очередь в кассу уже есть, хотя ещё утро.

Владимир смотрел, запоминал. Это его Москва теперь. Его время. Его мир.

Трамвай притормозил. Кондукторша крикнула:

– Мосфильм! Конечная!

Владимир вышел.

Перед ним – широкая аллея, обсаженная деревьями. В конце – ворота, над ними вывеска: «Мосфильм». Охранник в будке, шлагбаум. За воротами – павильоны, корпуса, люди снуют туда-сюда.

Его студия. Его будущее.

Владимир выпрямился, одёрнул пиджак, шагнул вперёд.

Город позади остался жить своей размеренной жизнью – просыпаться, работать, радоваться простым вещам. А он шёл туда, где рождалось кино. То самое, что заставляет людей в этом городе смеяться, плакать, мечтать.

Владимир улыбнулся и подошёл к проходной.

Его первый день начинался.

Глава 3

Охранник у проходной – седой мужчина с орденом «Красной Звезды» на груди – внимательно посмотрел на Владимира:

– Документы, товарищ.

Владимир протянул военный билет. Охранник полистал, кивнул:

– Леманский Владимир Игоревич. Режиссёр-стажёр. Ожидают. Проходите.

Шлагбаум поднялся.

Владимир шагнул на территорию студии – и замер.

Перед ним открывался город в городе. Широкие аллеи между корпусами, павильоны с высокими крышами, декорации на открытых площадках. Слева – средневековый замок из фанеры и гипса, справа – деревенская изба, дальше – какая-то городская улица с вывесками и фонарями.

Люди спешили туда-сюда – кто-то тащил декорации, кто-то нёс костюмы на вешалках, кто-то просто стоял, куря и обсуждая что-то. Из одного павильона доносились голоса, звук хлопушки: «Дубль второй!»

Запахи: краска, дерево, табак, кофе откуда-то из столовой. И что-то ещё – неуловимое. Запах кино. Творчества. Магии.

Владимир стоял, впитывая. В прошлой жизни он работал на коммерческих площадках – стерильных, безликих, где всё было ради денег. А здесь... здесь делали настоящее кино.

– Товарищ Леманский? – рядом возник мужчина лет пятидесяти, невысокий, с добрым круглым лицом и очками на носу. В руках – папка с бумагами. – Я Михаил Сергеевич, помощник директора. Вас ждут.

– Здравствуйте.

– Борис Петрович свободен, пройдёмте.

Они пошли по аллее. Михаил Сергеевич говорил на ходу:

– Студия сейчас в активной фазе. Войну сняли, теперь переходим на мирную тематику. Планов много, бюджетов мало, но работаем. Вы оператором на фронте были?

– Да.

– Хорошо. Опыт пригодится. Борис Петрович любит фронтовиков – говорит, они знают, что такое настоящая жизнь.

Они поднялись по ступеням трёхэтажного здания с колоннами. Внутри – коридоры с высокими потолками, деревянные двери с табличками: «Монтажная», «Костюмерный цех», «Сценарный отдел». Пахло старым деревом и документами.

Михаил Сергеевич постучал в дверь с табличкой «Директор».

– Войдите! – отозвался густой бас.

Кабинет был просторный, с большими окнами. За массивным столом сидел мужчина лет шестидесяти – крупный, с сединой в коротко стриженных волосах, в простом сером костюме. Лицо волевое, глаза умные, усталые. На столе – стопки бумаг, пепельница с окурками, фотографии из фильмов на стенах.

Борис Петрович поднялся навстречу, протянул руку – крупную, сильную:

– Товарищ Леманский. Рад знакомству.

Владимир пожал руку:

– Взаимно, товарищ директор.

– Садитесь, садитесь, – Борис Петрович указал на стул напротив. – Михаил Сергеевич, чаю принесите.

– Сейчас, – помощник вышел.

Директор опустился в кресло, внимательно посмотрел на Владимира – оценивающе, но без давления:

– Четыре года на фронте. Сталинград, Курск, дошли до Берлина. Оператор кинохроники. Два ранения. – Он зачитывал из лежащей перед ним папки. – Впечатляет.

– Служил, – коротко сказал Владимир.

– И теперь хотите снимать кино. Не хронику, а художественное.

– Да.

– Почему?

Вопрос прямой, без обиняков. Борис Петрович смотрел внимательно, ждал ответа.

Владимир помолчал, собираясь с мыслями. Потом сказал честно:

– Потому что люди устали от войны. Им нужна радость. Надежда. Что-то светлое. Я хочу дать им это.

Директор кивнул медленно:

– Правильные слова. – Он откинулся в кресле. – Знаете, товарищ Леманский, я двадцать лет в кино. Видел разных режиссёров. Одни хотят славы. Другие – денег. Третьи – власти. Но самые лучшие – те, кто хочет дать людям что-то настоящее.

Михаил Сергеевич вернулся с подносом – два стакана чая в подстаканниках, сахар, баранки. Поставил на стол, вышел, прикрыв дверь.

Борис Петрович взял стакан, отпил:

– У вас есть идея для фильма?

– Есть. Короткометражка. Лирическая комедия. Про демобилизованного шофёра и девушку-почтальона. Встречаются случайно, влюбляются, всё путают, теряют друг друга, находят снова. С музыкой. Легко. Светло.

– Бюджет?

– Минимальный. Натурные съёмки, непрофессиональные актёры, своя команда. Тридцать минут хронометража.

Директор слушал, кивал. Потом спросил:

– А идеология где?

Владимир напрягся. Вот оно. Соцреализм, партийность, всё такое.

Но Борис Петрович усмехнулся:

– Шучу. Расслабьтесь, товарищ Леманский. Я не из тех, кто требует в каждом кадре портрет вождя. – Он помолчал, потом добавил серьёзно: – Но запомните: кино должно быть честным. Не лживым. Не фальшивым. Если снимаете про любовь – пусть будет настоящая любовь. Если про радость – настоящая радость. Понимаете?

– Понимаю.

– Вот и хорошо. – Борис Петрович открыл папку, достал бумаги. – Даю вам небольшой бюджет. Плёнка, костюмы, декорации – по минимуму. Команду соберёте сами. Срок – три месяца. К сентябрю хочу увидеть готовую короткометражку. Если понравится – дам полный метр.

Владимир почувствовал, как сердце забилось сильнее.

– Спасибо, товарищ директор.

– Рано благодарить, – Борис Петрович усмехнулся. – Работа предстоит тяжёлая. Плёнка дорогая, каждый метр на счету. Ошибки стоят денег. Команда – ваша ответственность. Справитесь?

– Справлюсь.

Директор посмотрел на него долго, оценивающе. Потом кивнул:

– Верю. Во фронтовиках есть стержень. Знаете, что такое довести дело до конца, несмотря ни на что. – Он встал, протянул руку. – Удачи, товарищ Леманский. Снимите хорошее кино.

Владимир пожал руку – крепко, уверенно:

– Сниму.

– И ещё, – Борис Петрович остановил его у двери. – У нас на студии есть правило. Мы – семья. Большая, шумная, но семья. Помогаем друг другу. Не стесняйтесь спрашивать, если что-то непонятно. Михаил Сергеевич покажет студию, познакомит с людьми.

– Спасибо.

Владимир вышел в коридор. Ноги будто не держали – адреналин, волнение, радость. Он получил свой фильм. Свой первый настоящий фильм.

Михаил Сергеевич ждал у двери:

– Ну что, одобрил?

– Одобрил.

– Поздравляю! – помощник улыбнулся. – Пойдёмте, покажу студию, познакомлю с народом. А там и за работу приметесь.

Они пошли по коридорам. Михаил Сергеевич говорил, показывал, объяснял:

– Вот монтажная. Там Катя работает – лучший монтажёр на студии, молодая, но талантливая. Вот костюмерная – Вера Дмитриевна заведует, строгая, но если понравитесь, горы свернёт ради вас. Вот павильон номер три – там сейчас Семён Семёныч снимает драму, можете зайти, посмотреть...

Владимир слушал вполуха, оглядывался. Студия жила, дышала, творила. Люди спешили, работали, спорили, смеялись. В одном павильоне репетировали сцену, в другом строили декорацию. Везде – движение, жизнь, кино.

Они спустились на первый этаж, вышли во двор. Михаил Сергеевич показал на большой павильон слева:

– Вот там Семён Семёныч. Хотите познакомиться?

– Хочу.

Они вошли. Внутри было прохладно, темно. Софиты освещали декорацию – комнату в коммунальной квартире. Актёры репетировали сцену. Пожилой режиссёр – худой, с всклокоченными седыми волосами, в мятой рубашке – стоял у камеры, смотрел, качал головой:

– Не так, не так! Это не театр, это кино! Тише! Искреннее!

Актёры повторили. Режиссёр кивнул:

– Вот теперь лучше. Ещё раз, и на плёнку.

Михаил Сергеевич тихонько подошёл, дождался паузы, окликнул:

– Семён Семёныч, тут к вам новенький. Режиссёр-стажёр.

Старик обернулся, посмотрел на Владимира поверх очков:

– А, фронтовик? Слышал о тебе. Леманский, да?

– Да, товарищ...

– Семёныч просто. Без товарищей. – Он подошёл, пожал руку – сухую, жилистую. – Будешь комедию снимать?

– Да.

– Хорошо. Комедии сложнее драмы. Рассмешить труднее, чем расплакать. Справишься?

– Постараюсь.

Семён Семёныч усмехнулся:

– Вот и посмотрим. Если что непонятно – приходи, не стесняйся. Я тут с двадцатых годов кручусь, кое-что знаю. – Он хлопнул Владимира по плечу. – Удачи, молодой. Снимай честно, и всё получится.

– Спасибо.

Они вышли из павильона. Солнце слепило после темноты. Владимир остановился, посмотрел на студию – на павильоны, на людей, на всю эту кипящую жизнь.

Его студия. Его команда. Его фильм.

Михаил Сергеевич улыбнулся:

– Ну что, товарищ режиссёр, готовы к работе?

Владимир выпрямился, кивнул:

– Готов.

И они пошли дальше – знакомиться, изучать, готовиться.

Михаил Сергеевич повёл Владимира дальше по территории студии, попутно объясняя:

– Мосфильм – это целый город. Восемь павильонов, костюмерный цех, декорационные мастерские, монтажные, звукозаписывающая студия. Народу работает человек триста, если не больше.

Они свернули к длинному одноэтажному зданию. Михаил Сергеевич распахнул дверь:

– Костюмерный цех. Вам сюда часто придётся.

Внутри пахло тканью, нафталином и чем-то ещё – старинным. Комната была забита стеллажами с костюмами: военные мундиры, крестьянские рубахи, бальные платья, шинели, сарафаны. У окна за швейной машинкой сидела женщина лет пятидесяти пяти – полная, с седеющими волосами, собранными в пучок, в очках на носу.

– Вера Дмитриевна! – окликнул Михаил Сергеевич. – Новенького привёл!

Женщина подняла голову, оценивающе посмотрела на Владимира поверх очков:

– Фронтовик?

– Фронтовик, – подтвердил Владимир.

– Ранен был?

– Дважды.

Вера Дмитриевна кивнула с удовлетворением, встала, подошла. Обошла вокруг Владимира, глядя профессиональным взглядом:

– Сорок шестой размер. Рост сто семьдесят пять. Худой. Надо откармливать. – Она потрогала рукав его пиджака. – Рубашку мать гладила?

– Да.

– Хорошая мать. – Вера Дмитриевна улыбнулась – тепло, по-матерински. – Ну ладно, режиссёр. Когда костюмы понадобятся – приходи. Что-нибудь подберём. Только заранее предупреждай, а то у меня тут очередь.

– Спасибо, Вера Дмитриевна.

– И ещё, – она погрозила пальцем, – костюмы беречь! Это не реквизит какой-нибудь. Это история. Понял?

– Понял.

– Вот и умница. Ступайте.

Они вышли. Михаил Сергеевич усмехнулся:

– Строгая, но справедливая. Если понравишься – всё что угодно достанет. У неё связи по всей Москве.

Следующая остановка – декорационные мастерские. Огромный ангар, где пахло краской, деревом и клеем. Плотники пилили доски, маляры красили фанерные стены, художники что-то рисовали на огромном холсте.

У верстака работал мужчина лет сорока – крепкий, в рабочем комбинезоне, весь в опилках. Увидел гостей, отложил рубанок:

– О, Михал Сергеич! Что привёл?

– Режиссёра нового. Леманский Владимир Игоревич. Будет комедию снимать.

– Иван Кузьмич, – мужчина вытер руку о комбинезон, протянул Владимиру. – Главный декоратор. Что тебе надо для комедии – город, деревню?

– Город. Московские улицы, парк, может, трамвай.

– Трамвай настоящий бери, дешевле выйдет, – посоветовал Иван Кузьмич. – А улицы построим. У нас тут с довоенных времён заготовки есть. Подновим, покрасим – будет как новенькое.

– Спасибо.

– Да не за что. Только эскизы принеси, чтоб знать, что городить.

Дальше – монтажная. Небольшая комната в главном здании, окна завешаны плотными шторами. Внутри – столы с монтажными столиками, плёнка висит на крючках, запах химикатов. За одним из столов сидела девушка лет двадцати трёх – тёмные волосы собраны в хвост, в простом сером платье, склонилась над плёнкой с лупой.

– Катя, – тихо позвал Михаил Сергеевич.

Девушка вздрогнула, обернулась. Лицо умное, глаза живые, на носу – след от лупы.

– Ой, Михаил Сергеевич! Извините, не слышала.

– Познакомься, Леманский Владимир Игоревич. Режиссёр. Катя Орлова, наш лучший монтажёр.

Катя смущённо улыбнулась, встала, вытерла руки о фартук:

– Какой там лучший... Здравствуйте, товарищ Леманский.

– Владимир просто, – он протянул руку.

– Катя, – она пожала, быстро отпустила. – Вы... комедию будете снимать? Я слышала.

– Да.

– С музыкой?

– С музыкой.

Катя оживилась:

– Это интересно! Монтировать под музыку – это особая техника. Ритм, темп, переходы... Я пробовала на учебных работах, но в настоящем кино ещё не приходилось.

Владимир увидел искру в её глазах – профессиональную, творческую. Такие люди ему были нужны.

– Хотите поработать со мной?

– Правда? – Катя вспыхнула. – Я... я буду рада!

– Тогда договорились.

Михаил Сергеевич кивнул одобрительно:

– Вот и команда собирается. Пошли дальше.

Звукозаписывающая студия находилась в отдельном здании. Толстые стены, звукоизоляция, тишина. Внутри – микрофоны, пульт, катушки с магнитной лентой. У пульта возился молодой парень лет тридцати – рыжий, веснушчатый, в помятой рубашке.

– Лёха! – крикнул Михаил Сергеевич.

Парень обернулся, расплылся в улыбке:

– Михалыч! Чего припёрся?

– Режиссёра нового привёл. Леманский.

Лёха вылез из-за пульта, подошёл. Лицо открытое, весёлое, на груди – орден Красной Звезды.

– Алексей, но все зовут Лёха, – он пожал руку Владимиру. – Звукооператор. С фронта?

– Угу.

– Я тоже. Связист был, потом на студию попал. – Лёха усмехнулся. – Говорят, комедию снимать будешь?

– Говорят правильно.

– С музыкой?

– С музыкой.

– О! – Лёха потёр руки. – Это моё! Я джаз обожаю, Утёсова, всё такое. Давай поработаем!

– Давай.

– Только учти, – Лёха стал серьёзнее, – звук – это половина кино. Плохой звук убьёт любую картину. Так что будем работать тщательно. Согласен?

– Согласен.

– Вот и отлично! – Лёха снова заулыбался, хлопнул Владимира по плечу. – Приходи, когда будешь готов. Запишем всё, что надо.

Они вышли. Михаил Сергеевич повёл дальше – мимо павильонов, мимо склада реквизита, где старик-заведующий дремал на стуле среди пыльных статуй и фальшивых деревьев, мимо столовой, откуда пахло щами и жареной картошкой.

На аллее между павильонами их догнал паренёк лет восемнадцати – худой, длинноногий, в кепке, с блокнотом в руках.

– Михаил Сергеевич! – он запыхался. – Это правда, что новый режиссёр пришёл?

– Правда. Вот он, Леманский.

Паренёк вытянулся, козырнул кепкой:

– Николай Громов! Все зовут Коля. Я... я мечтаю стать ассистентом режиссёра!

Владимир улыбнулся:

– Опыт есть?

– Нет, но я учусь! Я книжки читаю, на съёмках смотрю, записываю всё! – Коля помахал блокнотом. – Возьмёте меня?

– А почему нет? – Владимир посмотрел на горящие глаза парня. – Будешь работать?

– Буду! Честное слово!

– Тогда добро. Приходи завтра к девяти.

– Есть! – Коля чуть не подпрыгнул от счастья. – Спасибо, товарищ Леманский! Не подведу!

Он умчался. Михаил Сергеевич покачал головой:

– Мальчишка энергичный. Достанет вопросами, но работящий.

– Ничего, – Владимир смотрел вслед Коле. – Мне как раз нужны такие.

Они обошли ещё несколько мест – реквизиторскую, где пожилая женщина разбирала горы фальшивого оружия и посуды, гримёрную, где три девицы красили какого-то актёра под старика, библиотеку сценариев, где среди пыльных папок дремал архивариус.

Наконец вернулись к главному зданию. Михаил Сергеевич остановился:

– Вот, в общем-то, и всё. Студия наша. Кабинет тебе дадут на третьем этаже, маленький, но свой. Ключи получишь в канцелярии. Есть вопросы?

Владимир оглянулся. Вокруг кипела жизнь – кто-то тащил декорацию, кто-то спорил о сцене, актриса репетировала монолог, прислонившись к стене павильона. Пахло краской, деревом, кофе, табаком. Творчеством.

– Нет вопросов, – сказал он. – Спасибо, Михаил Сергеевич.

– Да не за что. – Помощник улыбнулся. – Ты теперь свой. Мосфильмовский. Завтра приходи пораньше, начнём оформлять документы, бюджет распишем. А там и за работу.

Они попрощались. Владимир остался стоять на аллее, глядя на студию.

За несколько часов он получил команду. Катя – монтажёр. Лёха – звук. Коля – ассистент. Вера Дмитриевна – костюмы. Иван Кузьмич – декорации. И Семён Семёныч – наставник.

Люди. Живые, настоящие, талантливые. Готовые работать, творить, делать кино.

Его кино.

Владимир улыбнулся, развернулся и пошёл к выходу. День первый закончился. Впереди была работа. Настоящая работа.

И он был готов.

Канцелярия находилась на первом этаже, в конце коридора. За конторкой сидела женщина лет сорока – строгая, в очках, волосы убраны в тугой пучок. Перед ней лежали стопки бумаг, папки, журналы регистрации.

– Здравствуйте, – Владимир подошёл к конторке. – Леманский Владимир Игоревич. Мне обещали кабинет.

Женщина посмотрела на него поверх очков:

– Документы.

Владимир протянул военный билет. Она полистала, сверилась с какой-то бумагой, кивнула:

– Есть такой. Кабинет семнадцать, третий этаж. – Она достала из ящика ключ – старый, латунный, с биркой. – Распишитесь в журнале.

Владимир расписался. Ключ был тяжёлым, тёплым от её руки.

– Мебель там минимальная, – добавила она. – Стол, стул, шкаф. Если чего не хватает – заявку пишите, рассмотрим.

– Спасибо.

Он поднялся на третий этаж. Коридор был пустой, тихий. Двери с номерами: 14, 15, 16... Вот – 17. Табличка пустая, без надписи.

Владимир вставил ключ в замок, повернул. Щелчок. Дверь открылась со скрипом.

Кабинет был маленький – метров десять, не больше. Одно окно, выходящее во двор студии. Стол у окна – простой деревянный, потёртый. Стул жёсткий, со спинкой. Шкаф в углу, пустой. На стене – крючок для одежды. И всё.

Но это был его кабинет.

Владимир прикрыл дверь, прошёл к окну. Внизу виднелись павильоны, аллеи, люди. Слышались голоса, звук молотка откуда-то из мастерских, смех.

Он повернулся, оглядел комнату. Голые стены. Пустой стол. Скрипучий пол. Запах старого дерева и пыли.

В прошлой жизни у него был офис в бизнес-центре – стеклянный, стерильный, с дизайнерской мебелью и кофемашиной. Но холодный. Чужой.

А это... это было его.

Владимир снял пиджак, повесил на крючок. Сел за стол – стул заскрипел. Провёл рукой по столешнице – гладкая, но с царапинами, следами от чернильниц. За этим столом уже кто-то работал. Писал сценарии, планировал съёмки, мечтал о кино.

Теперь очередь Владимира.

Он открыл шкаф – внутри несколько пыльных папок, стопка бумаги, огрызки карандашей. Взял несколько листов – чистых, немного желтоватых, – положил на стол. Нашёл карандаш поострее.

Сел. Посмотрел на пустой лист.

С чего начать?

В прошлой жизни он планировал клипы в специальных программах – раскадровка, таймлайн, монтажные листы. Здесь – только бумага и карандаш. Но суть та же.

Владимир написал вверху листа: **«Майский вальс» – короткометражка, 30 мин.**

Ниже – структура:

**Акт первый (10 мин):**

– Петя возвращается в Москву. Радость. Город празднует.

– Встреча с Катей случайная. Она роняет письма, он помогает.

– Они смотрят друг на друга – любовь с первого взгляда.

– Катя убегает на работу. Петя остаётся с её платком в руках.

Владимир рисовал быстро, уверенно. Опыт клипмейкера подсказывал – структура должна быть чёткой, каждая сцена с целью, каждый переход оправдан.

**Акт второй (15 мин):**

– Петя ищет Катю по всей Москве. Комедийные ситуации.

– Спрашивает у прохожих, бегает по улицам, садится не на тот трамвай.

– Находит почтовое отделение, но Кати там нет – выходной.

– Музыкальная сцена: Петя сидит в парке, грустит. Гармонист играет. Петя начинает напевать – о любви, о поиске.

Он начал набрасывать раскадровку. Мелкие прямоугольники – кадры. В каждом – схематичное изображение.

Кадр 1: Петя в грузовике, въезжает в Москву. План общий.

Кадр 2: Улица, флаги, люди. Средний план.

Кадр 3: Петя выходит, улыбается. Крупный план.

Владимир рисовал, зачёркивал, переделывал. В голове уже складывался ритм – где медленно, где быстро, где музыка, где тишина.

**Акт третий (5 мин):**

– Петя случайно видит Катю в парке на концерте.

– Они бегут навстречу, но между ними – толпа, оркестр, суета.

– Комедийная сцена: они пытаются пробиться друг к другу, теряются снова.

– Наконец встречаются. Молчат. Смотрят друг на друга.

– Оркестр начинает играть вальс. Петя приглашает Катю танцевать.

– Финал: они танцуют на фоне заката, люди вокруг тоже танцуют. Общее счастье.

Владимир откинулся на спинку стула, посмотрел на набросок. Простой сюжет. Незамысловатый. Но светлый. Живой. Именно то, что нужно людям после войны.

Он перевернул лист, начал второй – список того, что нужно:

**Локации:**

– Улица, Москва центр (натура)

– Почтовое отделение (павильон или натура?)

– Парк (натура, парк Горького?)

– Трамвай (настоящий, договориться с трамвайным парком)

**Актёры:**

– Петя: 28-30 лет, обаятельный, простой. (Кастинг)

– Катя: 23-25 лет, светлая, живая. (Зина из коммуналки на пробы?)

– Эпизоды: прохожие, гармонист, кондукторша. (Массовка, соседи?)

**Музыка:**

– Вальс для финала (записать с оркестром? Или патефон?)

– Песня для Пети (найти композитора, написать простую мелодию)

– Фоновая музыка (джаз, народные мотивы)

**Костюмы:**

– Петя: гимнастёрка демобилизованного, простые брюки, кепка

– Катя: светлое платье, платок, сумка почтальона

– Массовка: повседневная одежда 1945 года (Вера Дмитриевна поможет)

**Реквизит:**

– Письма для Кати

– Платок (Катя роняет, Петя подбирает)

– Гармонь

– Трамвайные билеты

– Цветы для финала?

Владимир писал, дополнял, зачёркивал. Список рос. Голова работала на полную – одновременно режиссёр, оператор, продюсер. В прошлой жизни за это отвечали разные люди. Здесь – всё на нём.

Он перевернул ещё один лист. Начал рисовать раскадровку ключевых сцен.

Сцена встречи: Катя бежит, роняет письма. Крупный план на письма, падающие в лужу. Рука Пети подбирает. Наплыв на лицо Кати – удивление. Наплыв на лицо Пети – восхищение.

Сцена поиска: монтаж – Петя бежит по улице, спрашивает прохожих, садится в трамвай, выглядывает в окно. Быстрый ритм, музыка нарастает.

Сцена финала: Петя и Катя танцуют. Камера отъезжает – вокруг них танцуют другие пары. Ещё отъезжает – весь парк танцует. План общий – Москва, закат, счастье.

Владимир работал сосредоточенно, забыв о времени. За окном солнце клонилось к закату. В коридоре послышались шаги, голоса – люди расходились после рабочего дня.

Он отложил карандаш, посмотрел на исписанные листы. Четыре страницы – структура, раскадровка, списки. Скелет фильма. Основа.

Не идеально. Много ещё додумывать, переделывать, уточнять. Но начало есть.

Владимир сложил листы в папку, убрал в ящик стола. Встал, потянулся – спина затекла. Подошёл к окну.

Внизу студия пустела. Редкие фигуры, выключающиеся огни в павильонах. Тишина.

Его студия. Его кабинет. Его фильм.

Владимир улыбнулся, надел пиджак, запер дверь на ключ. Ключ сунул в карман – тяжёлый, настоящий.

Завтра продолжит. Завтра начнёт воплощать.

А сегодня – домой. К матери, к борщу, к тёплому вечеру на коммунальной кухне.

Владимир спустился по лестнице, вышел на улицу. Вечерняя Москва встретила прохладой и тишиной. Трамвай шёл нескоро, но он не торопился.

Шёл медленно, думал о фильме, о завтрашнем дне, о том, как всё начинает складываться.

Впереди была работа. Настоящая, трудная, но его.

И он был счастлив.