Текст книги "Порочная луна (ЛП)"

Автор книги: Си Джей Праймер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 28 страниц)

26

Мой побег далеко не так триумфален, как я думала. Я зову свою волчицу вперед, как только бросаюсь под прикрытие леса за хижиной охотников, намереваясь использовать ее скорость, чтобы увеличить расстояние между мной и этим местом, насколько это возможно, но мое внутреннее животное и я решительно не согласны. Хотя она знает, что нам нужно убираться отсюда, она не хочет оставлять нашу пару здесь.

Я не могу отрицать, насколько сильна эта связь. Чем дальше я удаляюсь от того места, где оставила Кэма, тем сильнее сжимается моя грудь. Тем не менее, я заставляю свою волчицу идти дальше, даже когда могу сказать, что это ломает ее. Даже когда звук болезненного воя, эхом отдающийся с той стороны, откуда я пришла, почти ломает меня.

Рационально я понимаю, что не могу повернуть назад. Я должна продолжать двигаться вперед, если есть хоть какая-то надежда добраться домой. Как только я окажусь там в безопасности, у меня будет достаточно времени, чтобы мучиться из-за сегодняшних откровений и проклинать судьбу за то, что она связала меня с моим смертельным врагом. Я смогу разобраться во всем этом и решить, что я собираюсь делать. До тех пор мне нужно полностью выкинуть его из головы и сосредоточиться на том, чтобы добраться до территории шести упаковок.

Просто продолжай идти.

Каждый звук в лесу заставляет меня быть настороже, мое сердце бешено колотится в груди, а лапы колотят по земле, как хаотичный барабанный бой. Я бегу на чистом адреналине, мои легкие горят от напряжения, а мышцы напряжены. Возможно, я сбежала из этой камеры, но я еще не на свободе. Охотники придут за мной. Мое пленение только доказало, насколько я уязвима без силы моей стаи, и я не позволю им снова поймать меня в одиночку.

Моя волчица ведет нас вперед, ее внутренний компас ведет нас по густым лесам и окраинам малонаселенных городов. Я пересекаю ручьи и шоссе, пробираюсь сквозь густой кустарник и мчусь по открытым равнинам. Я ни о чем не думаю, я просто продолжаю двигаться.

Я теряю всякое чувство времени, когда довожу свое тело до абсолютного предела. Луна опускается все ниже в небе, и чернильная чернота ночи начинает уступать место бледному сиянию рассвета. Я пытаюсь держать темп, чередуя медленную пробежку и тотальный спринт, но по мере того, как адреналин спадает, наступает истощение.

Еще немного.

Это то, что я говорила себе каждую милю этого путешествия, несмотря на то, что понятия не имела, сколько их у меня позади и сколько еще мне на самом деле предстоит преодолеть. Подушечки моих лап раздроблены и кровоточат. Мои мышцы одеревенели, их сводит судорогой от обезвоживания. Мое тело опасно близко к тому, чтобы сдаться, слишком разбито, чтобы исцелить себя, и хотя я знаю, что мне нужен отдых, я отказываюсь сдаваться, пока не доберусь до дома.

Мой разум начинает играть со мной злые шутки. Лесной пейзаж, в котором я очутилась, кажется мне одновременно чужим и знакомым, и я смутно задаюсь вопросом, не хожу ли я кругами. Острый край камня врезается в одну из моих передних лап, и я спотыкаюсь на шаг, слабый скулеж вырывается из моего горла, когда я теряю равновесие и рушусь на землю. Мои зубы болезненно клацают, а мышцы ноют от усилий заставить себя встать.

Я едва успеваю сделать еще один шаг, как снова спотыкаюсь, и на этот раз у меня нет сил подняться. Мой мозг говорит продолжать, но мое тело не подчиняется, когда я настолько физически истощена. Мне нужно отдохнуть и подлечиться, но я не могу. Я не могу…

Внезапно в глубине моего сознания раздается голос, такой приглушенный, что кажется, будто я нахожусь под водой. Отстраненно я замечаю, что это доносится через ментальную связь моей волчицы, зовущей меня по имени, и на секунду задумываюсь, не мерещится ли мне это. На данный момент я достаточно брежу, чтобы это было возможно.

Затем в поле зрения появляются два волка, и я чуть не плачу от облегчения, что узнала их. Они приближались ко мне, обнюхивая мое обмякшее тело и скуля от отчаяния, но я настолько отключилась, что не могу разобрать их продолжающихся попыток общения по мысленной связи. Моя волчица едва держится на волоске. Должно быть, она решила, что теперь мы в безопасности, потому что мгновение спустя она полностью теряет контроль. Воздух мерцает, когда мои кости хрустят и перестраиваются, возвращая мне человеческий облик, в то время как мое внутреннее животное прячется на задворках моего разума, чтобы прийти в себя.

Я так устала, что мое тело не чувствует боли. Я онемела. Черные пятна затуманивают мое зрение, когда другие волки перемещаются, затем пара сильных рук обхватывает мое обнаженное, дрожащее тело и поднимает меня с земли.

– Держись, Эйвз, – воркует моя подруга Ло, нежно убирая волосы с моего лица, пока ее супруг укачивает меня в своих объятиях. – С тобой все будет в порядке.

Последнее, что я слышу перед тем, как потерять сознание, – глубокий рокот голоса Хави, когда он надежно прижимает меня к своей теплой груди, бормоча:

– Теперь ты можешь отдохнуть. Мы поймали тебя.

Когда я начинаю приходить в себя, это все равно что хвататься за луч света в темноте. Мой разум медленно приходит в себя, мои чувства пробуждаются с осознанием того, что я лежу на мягкой кровати, окутанная знакомым, успокаивающим ароматом дома. Я не открываю глаза. Вместо этого я погружаю пальцы в мягкую ткань одеяла, цепляясь за ощущение покоя и безопасности. Если это всего лишь сон, я хочу, чтобы он продлился еще немного.

Я ненадолго задумываюсь о том, что умерла и попала в рай, но потом вспоминаю, как я пробила билет в ад в один конец, когда начала спать с врагом, обеспечивая себе проклятие каждый раз, когда позволяла ему довести меня до оргазма. Ничто не освободит меня от моих грехов, особенно если я не сожалею о том, что совершила их. Я сделала то, что должна была, чтобы выжить. Будь у меня хоть половина шанса, я бы сделала это снова. Я явно не принадлежу к числу ангелов.

Я наконец набираюсь смелости сморгнуть сон с глаз, дрожащий вздох облегчения слетает с моих губ, когда я подтверждаю, что все это не сон. Я в своей спальне в Голденлиф пакхауз, окруженная всеми домашними удобствами. Я действительно добралась. Я в безопасности.

Я все еще слаба и измучена, поэтому мне требуется секунда, чтобы полностью прийти в себя, когда я переношу свой вес на матрас и оглядываюсь по сторонам. Именно тогда я понимаю, что я здесь не одна – рядом с моей кроватью стоит стул, на котором в данный момент откинулся на спинку мой брат-близнец, закинув ноги на матрас, отключившись, согнув шею под неудобным углом. Даже во сне его лоб нахмурен, губы плотно сжаты. Вот вам и Мэддокс Кесслер – вечно задумчивый и злой на весь мир.

Хотя, полагаю, на этот раз у него есть разумное оправдание. Моя поимка не могла пойти на пользу его яростным проблемам одиночества.

Звук шаркающих шагов в коридоре привлекает мое внимание, и мгновение спустя Слоан появляется в дверном проеме, ее зеленые, как мох, глаза широко распахиваются, когда встречаются с моими. Она открывает рот, чтобы заговорить, но снова закрывает его, когда я подношу палец к губам и бросаю быстрый взгляд в сторону Мэдда.

– Он почти не спал с тех пор, как ты ушла, – шепчет она, на цыпочках приближаясь ко мне и обходя кровать с другой стороны. – Он сходил с ума.

– Я так и думала, – бормочу я, поднимаясь и морщась.

Я сажусь поперек матраса и перекидываю ноги через него, руки Слоан тут же обвиваются вокруг меня в крепких объятиях.

– Мы так волновались, – шмыгает она носом, звук ее голоса приглушен моими волосами.

Я обвиваю руками ее стройное тело, мои глаза закрываются, когда я сжимаю ее. Это так нереально – быть здесь с ней прямо сейчас. Были моменты, когда я задавалась вопросом, увижу ли я когда-нибудь снова свою лучшую подругу.

– Как долго я была без сознания? – спрашиваю я, когда наконец отпускаю ее, позволяя ей сделать шаг назад и снова встретиться со мной взглядом.

– Плюс-минус двенадцать часов. Ты была в довольно плохой форме, когда Хави и Ло привезли тебя сюда.

– Черт, – шиплю я, проводя рукой по лицу.

Я чувствую комок грязи под своей ладонью, понимая, что отчаянно нуждаюсь в душе.

– Приходили медики, чтобы осмотреть тебя и накачать жидкостью, но даже когда они сказали, что все, что тебе нужно – это отдых, Мэдд отказался уходить, – продолжает Слоан, понизив голос, чтобы не потревожить сон своей пары.

Я бросаю взгляд через плечо на своего брата, и моя грудь сжимается, когда я думаю о том, каким обезумевшим он, должно быть, был последние недели. Тяжело сглотнув, я поворачиваю голову обратно, чтобы посмотреть в лицо Слоан, ее глаза обеспокоенно округляются.

– Ты…… ты хочешь поговорить об этом? – осторожно спрашивает она.

Я выдыхаю, упираясь ладонями в матрас по обе стороны от бедер и приподнимаясь, чтобы встать.

– Мне нужно в душ, – бормочу я, избегая ее взгляда.

Она отступает назад, чтобы дать мне пространство, понимающе кивая.

– Конечно, продолжай. Я просто подожду здесь на случай, если он проснется.

Я одариваю Слоан натянутой улыбкой, проскальзывая мимо нее, хватаю кое-что из одежды со своего комода по пути в ванную и закрываюсь внутри. Все в точности так, как я оставила – моя зубная щетка все еще лежит на краю раковины, жидкость для умывания все еще не закрыта с тех пор, как я пользовалась ею в последний раз, – но девушка, смотрящая на меня через зеркало, практически незнакомка. Моя кожа бледная и грязная, волосы спутаны, а глазам не хватает их обычного блеска. Я – это я, но я также… нет.

Съежившись от своего отражения, я отворачиваюсь, оставляя чистую одежду на краю прилавка и снимая безразмерную футболку и шорты, в которых, должно быть, кто-то уложил меня спать. Затем я включаю душ, нетерпеливо ожидая, пока вода нагреется, прежде чем встать под струю.

Я тру свое тело до тех пор, пока кожа не покраснеет и не станет сырой, дважды промываю волосы шампунем, прежде чем нанести пальцами обильное количество кондиционера с ароматом груши. Я устанавливаю температуру воды на холодную, прежде чем ополаскивать ее, и к тому времени, как я вытираюсь полотенцем, надеваю чистую одежду и расчесываю свои длинные шелковистые локоны, я чувствую себя более человечной, чем за последние недели. Удивительно, как такой простой ритуал может успокоить мою измученную душу.

К тому времени, как я выхожу из ванной, мой брат уже проснулся и стоит на ногах рядом со стулом, в котором он отдыхал, обняв Слоан. Он поднимает голову, и в ту секунду, когда наши взгляды встречаются, что-то внутри меня раскрывается, и на глаза наворачиваются слезы.

– Эйвери, – прохрипел он, его собственные глаза остекленели и наполнились болью.

Слоан приподнимается на цыпочки, запечатлевая поцелуй на щеке Мэдда, прежде чем высвободиться из его объятий.

– Я пойду позову твоих родителей и скажу им, что она проснулась, – тихо говорит она ему, ободряюще улыбаясь мне, когда поворачивается, чтобы направиться к двери.

Мэдд пересекает комнату и подходит ко мне несколькими широкими шагами, обнимает меня и прижимает к своей твердой груди. Весь воздух покидает мои легкие при ударе, его тепло проникает в мои кости, а его знакомый запах окутывает меня, как защитное одеяло. Я больше не могу сдерживать слезы – они текут по моим щекам, впитываясь в ткань его выцветшей черной футболки.

– Я никогда не переставал искать, – хрипит он, вцепляясь в меня, как будто боится, что если отпустит, я исчезну.

– Я знаю, – шепчу я, обвивая руками его талию и крепко прижимая к себе.

Мэдд отстраняется ровно настолько, чтобы посмотреть на меня сверху вниз, и выражение его лица искажается яростью, когда он видит слезы, текущие по моему лицу.

– Они, блядь, мертвы, все до единого, – рычит он, убирая руки с моего тела, чтобы обхватить мое лицо своими мозолистыми ладонями.

Его глаза встречаются с моими, когда он большими пальцами вытирает влагу с моих щек.

– Я разорву их на части, кусок за куском, ты меня слышишь? Они будут умолять меня избавить их от страданий к тому времени, когда все закончится, но я позабочусь о том, чтобы они никогда больше не смогли причинить тебе боль.

Я качаю головой, подавляя свои эмоции. Черт, мне так много нужно ему сказать. Так много, что мне все еще нужно разобраться в своем собственном мозгу. Но прямо сейчас я просто хочу заморозить этот момент во времени и запечатлеть в памяти эти сердитые глаза и угрожающий хмурый взгляд. Я знаю, что он говорит серьезно, потому что мой близнец – откровенный психопат. Однако он псих, который любит меня сверх всякой меры, и я ни на что не променяла бы его сумасшедшую задницу.

– Нет, если я сначала убью их всех, – шучу я, вытирая нос тыльной стороной ладони.

Его губы растягиваются в усмешке, и я тоже выдавливаю улыбку, смеясь сквозь слезы, когда в комнату врываются мои родители.

– Эйвери! – восклицает мама, бросаясь ко мне.

Она отталкивает Мэдда локтем с дороги, заключая меня в объятия так крепко, что это грозит лишить меня жизни, в то время как папа прижимается с другой стороны.

– Привет, малышка, – воркует он, наклоняясь, чтобы поцеловать меня в лоб. – Ты здорово напугала нас, ты знаешь об этом?

Мама неохотно ослабляет хватку настолько, чтобы я повернулась к папе, и он обнимает меня так же крепко, шепча, как он рад, что я наконец дома. Клянусь, за время моего отсутствия его волосы поседели еще больше, но это ему идет. Моя мама проливает редкие слезы беззащитности, крепко сжимая мою руку в своей, клянясь отомстить моим похитителям.

Встреча эмоционально ошеломляет, и, словно чувствуя, что я вот-вот сорвусь, Мэдд прерывает праздник объятий и оттаскивает меня, призывая родителей дать мне возможность отдышаться. Он усаживает меня на край кровати, и все остальные устраиваются вокруг меня, Слоан возвращается с бутылкой воды. Она протягивает мне ее, и я проглатываю все за считанные секунды.

– Твои тетя и дядя уже в пути, – сообщает мама, присаживаясь на край кровати рядом со мной. – И твой двоюродный брат тоже. Если ты еще не готова к визитам, я могу попытаться задержать их, но не могу гарантировать, что Тео прислушается. Или Ривер, если уж на то пошло.

Я фыркаю от смеха, качая головой.

– Меня это устраивает. Я рада всех видеть, такое чувство, что меня не было целую вечность.

Ее глаза округляются от сочувствия, когда она протягивает руку, чтобы положить ее поверх моей.

– Все, что имеет значение, это то, что ты сейчас дома, – заявляет она, слегка сжимая мою руку.

Мои брат и отец начинают посвящать меня в то, что происходило с тех пор, как меня не было, рассказывают, как все собрались вместе, чтобы сформировать поисковые группы и прочесывать лес днем и ночью. Как бы мне ни хотелось наверстать упущенное, в моей груди ощущается тупое жжение, которое я не могу игнорировать и которое становится сильнее с каждой минутой. Моя внутренняя волчица скулит от отчаяния, когда она дергает за хрупкие нити супружеской связи.

Ему больно. Я не знаю, откуда я это знаю, я просто чувствую – я чувствую эхо агонии Кэма сквозь нашу связь, и чем больше я пытаюсь игнорировать это, тем настойчивее моя волчица, что мы не можем. Что-то не так. Он страдает, и я понятия не имею, что с этим делать.

Я не могу вернуться за ним. Я только что добралась домой; Я наконец-то в безопасности. Он все еще враг, даже если он также и моя пара. Но черт… как я могу просто оставить его там, если он в беде? Что, если он действительно не знал, кто он такой, до прошлой ночи?

Даже после того, как Зверь отпустил ее, Белль вернулась, чтобы спасти его…

Рев мотоциклов снаружи вырывает меня из моего внутреннего смятения, моя мама вскакивает на ноги в ответ.

– Похоже, они здесь, – объявляет она, нетерпеливо протягивая мне руку. – Не хочешь спуститься вниз?

Я киваю, нацепляя свою лучшую фальшивую улыбку, когда беру ее за руку и позволяю ей поднять меня с края кровати. Папа, Слоан и Мэдд тоже поднимаются на ноги, и мы все впятером направляемся к двери.

Когда я выхожу в коридор, у меня возникает еще одно острое ощущение щемления в груди, напоминающее мне, что даже если я сбежала из этой камеры, я никогда по-настоящему не буду свободна. Не из-за моих обязательств, не из-за моего выбора. Не из-за забытого богом притяжения супружеских уз, разрывающих меня изнутри.

Свобода – это не что иное, как горько-сладкая ложь.

27

Когда мой отец впервые учил меня охотиться, я думал, что его методы сродни пыткам. В то время как другие дети моего возраста учились водить машину и тайком ходили на школьные вечеринки, я часами потел на беговой дорожке, чтобы укрепить свою выносливость, и меня учили, как правильно обращаться с огнестрельным оружием. Если я проспал утро из-за усталости, папа заставлял меня бодрствовать несколько дней подряд, чтобы научить меня настоящему изнурению. Если бы он поймал меня на неправильном обращении с оружием в полевых условиях, он заставил бы меня выдержать многочасовые тренировки по переподготовке, пока я физически не смог бы больше держать винтовку в руках. Любые мои жалобы приводили к дальнейшим последствиям, поэтому я научился держать свой чертов рот на замке и терпеть все, что он мне бросал.

По его мнению, наставлять меня на путь истинный было способом воспитания характера. Он так и говорил. Он также говорил, что учит меня быть мужчиной, и когда-нибудь я поблагодарю его за все эти трудные уроки.

Учитывая мою нынешнюю ситуацию, я полагаю, что я благодарен судьбе за то, что привил себе терпимость к боли, но до сих пор я не знал истинного значения пыток. Я бы все отдал, чтобы меня высадили у черта на куличках, не имея ничего, кроме моих навыков выслеживания, чтобы найти дорогу домой, или чтобы я бежал по лесу под обстрелом в качестве урока маневров уклонения. Вместо этого я заперт в камере, меня лишили человечности и достоинства, и я круглосуточно подвергаюсь жестоким избиениям.

Человек, который вырастил меня, пытается сломить мой дух, и это, черт возьми, работает. Я больше не знаю, кто я. Вся моя жизнь была ложью, и часть меня просто хочет сдаться; поддаться тьме и позволить ей поглотить меня целиком. Но есть и другая часть меня, которая требует ответов; которая хочет понять, как и почему все это происходит. Это та часть, которую мой отец, похоже, намерен разрушить.

Один из его любимых методов пыток – давать пленному оборотню ровно столько аконита, чтобы он не мог превратиться в своего зверя, но все равно мог быстро исцеляться. Это именно так варварски, как кажется, и теперь я невольный игрок в этой извращенной игре. Нет ничего лучше, чем быть избитым и окровавленным на волосок от смерти только для того, чтобы твое тело снова срослось и подготовило свежую почву для следующего раунда. Я уже сбился со счета, сколько раз они это делали, но нет смысла следить. Им все равно, кто я, только что я.

Черт, я даже не знаю, кто я такой. До вчерашнего дня я думал, что я человек. Я думал, что я сын Джонатана Нокса. Я думал, что я охотник. Как быстро я превратился в ту самую добычу, которую приучили презирать.

Издалека я слышу звук открывающейся двери наверху лестничной клетки и шаги, начинающие спускаться, но я остаюсь сидеть на земле в углу своей камеры. Мои локти покоятся на раздвинутых коленях, голова свисает между ними, и я не утруждаю себя поднятием ее, чтобы посмотреть, кто спускается.

Мой отец – если я вообще могу его так называть – не навещал меня с тех пор, как я впервые проснулся. Он оставил грязную работу своим солдатам. Они сняли с меня путы раньше, чтобы у них был лучший доступ бить меня со всех сторон, и с тех пор я отказался от попыток урезонить их. Они больше не видят во мне Кэмерона Нокса, товарища по охоте на оборотней и соучредителя Гильдии. Я просто тело, которое нужно растерзать. Чудовище, от которого нужно избавиться.

Ключи поворачиваются в замке двери камеры, а я даже не вздрагиваю. Затем дверь распахивается, но я по-прежнему не поднимаю глаз, чтобы посмотреть, кто вошел. В этом нет смысла. Если я посмотрю в глаза этим больным ублюдкам, которые хотят избить меня до полусмерти, это не изменит исхода. Надеюсь, они просто быстро покончат с этим, и я снова смогу погрузиться в блаженное беспамятство.

– Дерьмово выглядишь, Нокс, – насмехается знакомый голос, и я поднимаю голову, чтобы встретиться взглядом с голубыми глазами Мэтти.

Для меня шок видеть его здесь, а также немного неприятно слышать, как кто-то называет меня по имени. Никто не делал этого с тех пор, как я очнулся в этой камере, так что, казалось, меня лишили и этого.

Мэтти один, что тоже удивительно, но любой проблеск надежды на то, что это попытка спасения, угасает, когда я замечаю шприц, зажатый в его руке. Я мгновенно узнаю бледно-пурпурную жидкость внутри как ЖТ, что означает, что у меня вот-вот выключат свет. Учитывая то, чему я подвергся, я действительно приветствую наступление темноты.

– У меня были дни и получше, – ворчу я, облизывая пересохшие губы и наблюдая, как он переступает порог моей камеры. Медный привкус крови остается на моем языке, как предзнаменование.

Мэтти хмурит брови, приближаясь ко мне, его внутренний конфликт очевиден по выражению лица. Он резко останавливается, когда мы оказываемся лицом к лицу, затем нерешительно поднимает шприц, его губы кривятся в хмурой гримасе.

– Прости, что мне приходится это делать, чувак, – бормочет он, качая головой.

Я криво усмехаюсь.

– Эй, это не твоя вина. Ты просто выполняешь приказы.

Я должен знать. Я слишком долго слепо следовал за ними.

Он тяжело вздыхает, опуская руку со шприцем и проводя ладонью по лицу.

– Ударь меня, – бормочет он едва слышным голосом.

Мое сердце колотится в груди.

– Что?

Он засовывает другую руку в карман, вытаскивает связку ключей от машины и бросает их на землю перед собой. Удобно вне поля зрения камеры, установленной у него за спиной.

– Ну же, просто ударь меня, – выдавливает Мэтти, сжимая шприц так крепко, что костяшки пальцев белеют. – Сделай это правдоподобным, а потом убирайся отсюда к чертовой матери, пока я не передумал.

У меня отвисает челюсть, когда я смотрю на него в состоянии шока.

Это уловка?

Я полагаю, есть только один способ выяснить это.

Когда Мэтти медленно наклоняется, поднося ко мне шприц, я собираю каждую унцию сил, оставшихся в моем существе. Прилив адреналина наполняет мои вены, и это дает моему измученному телу импульс, необходимый для того, чтобы прыгнуть вперед, занося кулак назад и нанося сильный удар ему в челюсть. Иннерция толчка заставляет его отшатнуться в оцепенении, и я пользуюсь возможностью, чтобы подхватить с пола его ключи и, оттолкнувшись от земли, выбегаю из открытой двери камеры и несусь по коридору к старому погребу.

По крайней мере, у меня есть средства, чтобы пойти этим путем, а не подниматься по главной лестнице в комнату. Меня бы наверняка поймали, если бы я попытался сбежать через главный дом, но дверь в подвал ведет прямо наружу. Я поднимаюсь по крошащимся каменным ступеням, где меня ждет первая удача с тех пор, как я оказался в клетке – последовательность цифр, отпирающая дверь, не изменилась. Индикатор на клавиатуре загорается зеленым, когда она отключается, и я толкаю тяжелую дверь назад, выскакивая на боковую лужайку.

У меня есть всего несколько минут, чтобы сбежать – может быть, даже всего несколько секунд. Сорвавшись с места, я огибаю дом сбоку и лихорадочно нажимаю кнопку разблокировки на брелоке, который держу в руке, фары одного из внедорожников в нашем автопарке мигают, указывая, какому автомобилю они принадлежит. Я рывком открываю дверцу, запрыгиваю на водительское сиденье и включаю зажигание, мой пульс учащается, когда двигатель с ревом оживает.

Включив передачу, я выруливаю на подъездную дорожку, шины визжат по асфальту, когда я отъезжаю от конспиративного дома. Я не смотрю в зеркало заднего вида, чтобы посмотреть, не следует ли кто-нибудь за мной. Я просто веду машину как сумасшедший, пока не добираюсь до конца длинной дороги, сворачиваю там, где она заканчивается, на узкую горную дорогу и мчусь к ближайшему шоссе.

Я понятия не имею, куда я направляюсь. У меня нет дома, куда я мог бы вернуться; нет семьи, кроме человека, который отрекся от меня. Я просто веду машину, не имея ни малейшего представления о пункте назначения, и вздыхаю с облегчением, когда наконец смотрю в зеркало и вижу, что позади меня никого нет.

Я сделал это. Я свободен.

Ну, это далеко не гребаный идеал.

Сбежав с конспиративного дома Гильдии, я ехал несколько часов, инстинктивно ведя машину на север. Думаю, я не удивлен, что в итоге мне пришлось преследовать единственного человека, который может пролить свет на то, что произошло в ночь моего превращения, и я не удивлен, что меня быстро перехватили после того, как я свернул с четвертого шоссе на лесистую дорогу, которую мы определили как подъезд к территории северной волчьей стаи. Какой-то рыжеволосый придурок перегородил дорогу своим грузовиком, вытащил меня из внедорожника и завязал мне глаза, прежде чем бросить в этой комнате. Хотя термин «комната» звучит многозначительно. Я узнаю тюремную камеру, когда вижу ее.

Я нахожусь под землей, если судить по холодной сырости, отсутствию окон и стенам из шлакобетона. Однако в этой камере нет никаких решеток – только стальная дверь с одной стороны и маленькое окошко, выходящее в коридор. Тот факт, что комната совершенно пуста, указывает на то, что они не должны долго держать своих пленников. Это определенно не сулит мне ничего хорошего.

Я сижу на полу напротив двери, прислонившись спиной к холодной стене, и гадаю, что, черт возьми, заставило меня прийти сюда в первую очередь. Я только что сбежал из плена, так что было чертовски глупо идти туда, где я просто снова оказался бы пленником. Думаю, моя потребность понять перевесила мое собственное чувство самосохранения. Это, и она. Эйвери. Что-то глубоко внутри меня жаждало увидеть ее снова; что-то, чего я не могу ни понять, ни объяснить.

Приглушенный звук шагов в коридоре заставляет меня напрячься, мой взгляд прикован к двери передо мной. Странное чувство возбуждения охватывает меня изнутри за мгновение до того, как щелкает замок и поворачивается дверная ручка, и дыхание со свистом вырывается из моих легких, когда я вижу, как она входит внутрь.

Черт, она еще более сногсшибательна, чем я помню. Крошечные джинсовые шорты облегают ее бедра, подчеркивая длинные загорелые ноги и сексуальную татуировку на заднице, спускающуюся по левому бедру. Белая майка, которую она носит, плотно облегает ее полные, идеальные сиськи, а ее длинные светлые волосы уложены свободными волнами, ниспадающими на плечи, как у чертовой русалки. Ее загорелая кожа практически светится, а извращенная ухмылка на ее плюшевых губах – мечта грешника.

Эйвери закрывает за собой дверь, складывает руки под грудью и прислоняется к ней спиной, высокомерно вздернув подбородок.

– Каково это – быть запертым в клетке для разнообразия? – спрашивает она, самодовольный взгляд в ее глазах насмехается надо мной.

Как бы сильно я ни скучал по нашим оживленным беседам, я слишком измотан, чтобы даже придумать достойный ответ. Мои плечи опускаются в знак поражения, когда я опускаю голову между раздвинутых коленей.

– Просто покончи с этим, – бормочу я, запуская пальцы в волосы. – Избавь меня от страданий. Я бы предпочел умереть, чем стать одним из вас.

– Ты правда не знал?

– Откуда, черт возьми, мне было знать? – огрызаюсь я, поднимая голову, чтобы встретиться с ней взглядом.

Она тупо смотрит на меня в ответ, скептически приподняв бровь.

– Я имею в виду, превращение в волка – это своего рода явная улика, тебе не кажется?

– Да, но раньше такого никогда не случалось, – бормочу я, снова отводя взгляд.

Такая смена ролей, мягко говоря, неудобна, и она, черт возьми, смирилась с этим теперь, когда у нее есть власть.

Интересно, понимает ли она, что она было у нее всегда.

– Ты уверен? – она издевается, снисходительно прищелкивая языком.

Я фыркаю от смеха.

– Уверен, я бы запомнил превращение в монстра.

Моя бестия закатывает глаза, раздраженно качая головой.

– Ты все еще думаешь, что мы такие? Даже сейчас, после всего?

– Я, черт возьми, не знаю, что и думать, – бормочу я.

Она тяжело вздыхает, сгибает колени и опускается на землю, прислонившись спиной к двери. Она прикусывает пухлую нижнюю губу, темные ресницы трепещут, когда она опускает взгляд в пол.

– Что ты хочешь знать?

– Что?

Карие глаза цвета виски снова поднимаются и встречаются с моими.

– О том, что я оборотень, – уточняет она. – Если для тебя все это ново, то я уверена, что у тебя есть много вопросов.

Я судорожно сглатываю, не зная, с чего даже начать.

– Как мне это остановить?

– Ты не можешь, – отвечает она, и у меня сводит живот. – Твой волк – часть тебя, нравится тебе это или нет. Чем скорее ты примешь это и интегрируешься, тем лучше для тебя.

Я хмурюсь в замешательстве.

– Что это вообще значит?

– Это означает, что вы становитесь единым целым. Вы разделяете пространство в своем мозгу. Как только вы полностью интегрируетесь, ты получишь полный контроль над своей животной стороной. Ты сможешь сдерживать своего волка, когда захочешь, или выпускать его, когда тебе нужно.

– Значит, просто откажусь от своей человечности и позволю ему взять верх? – я усмехаюсь, сарказм слышен в моем тоне.

Она слегка качает головой, снова прикусывая нижнюю губу. Черт, каждый раз, когда она это делает, мне хочется пересечь комнату, освободить ее губу и впиться в нее своими собственными зубами.

– Это не так работает, – вздыхает она. – Ты останешься собой, просто… больше. Поверь мне, ты не захочешь иметь волка, который не полностью интегрирован. Большинство оборотней овладевают своим волком, но некоторым из них это никогда не удается, и результаты могут быть катастрофическими. Просто спроси мою тетю.

– Да, я обязательно сделаю это, как только ты выпустишь меня отсюда, – ворчу я.

Ее губы растягиваются в улыбке, глаза искрятся озорством.

– Это мило, что ты думаешь, что я отпущу тебя.

– Почему бы и нет? – я стреляю в ответ. – Я позволил тебе уйти, не так ли?

– Только после нескольких недель разума.

– Пожалуйста, – усмехаюсь я. – Ты же знаешь, что получила все, что отдала.

Уголок ее рта приподнимается, когда мы долгое мгновение смотрим друг на друга. Возможно, это просто наш первый честный разговор, и он… приятный. На секунду я почти забываю, что меня держат пленником в этой камере и мы двое не в ладах друг с другом.

Ее улыбка исчезает, горло подергивается от судорожного сглатывания, когда ее взгляд снова опускается в пол.

– Что произошло после того, как я ушла? – тихо спрашивает она.