Текст книги "Порочная луна (ЛП)"

Автор книги: Си Джей Праймер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 28 страниц)

24

Яркий свет луны проникает в маленькое окошко в задней части моей камеры, освещая пространство внутри и соблазняя мою волчицу выйти поиграть.

Скоро.

Теперь совсем скоро я буду бежать по лесу, ощущая ветер в своей шерсти и землю под лапами, направляясь на свою родную территорию. Я, по общему признанию, понятия не имею, в каком направлении она отсюда, но моя волчица узнает. Она связана с землей узами нашей стаи. Я полностью верю, что она доставит нас туда, при условии, что я сначала внесу свой вклад в то, чтобы вытащить нас отсюда.

Все части моего плана твердо стоят на своих местах. Аконит полностью покинул мой организм, моя внутренняя волчица готова к побегу, а полная луна придает ей еще больше сил. Единственный подстановочный знак – Кэм. Все зависит от того, что он спустится сюда и откроет дверь камеры, так что теперь мне остается только слепо надеяться, что он отреагирует так, как мне нужно, когда придет время.

Я не напрашивалась на то, чтобы на меня нападали, но, по крайней мере, я что-то получила от этого. То, как Кэм бросился меня спасать, укрепило то, что я успешно покорила его своей медовой ловушкой, придав мне уверенности, необходимой для осуществления моего плана. С тех пор он проводил каждую ночь, разбивая лагерь на полу возле моей камеры, молча исполняя обязанности охранника, чтобы я могла по-настоящему отдохнуть. Я поношу его по этому поводу, говорю, что со мной все в порядке, но он все равно остается. Чувак явно одержим мной.

Жаль, что я собираюсь вырвать его сердце. Возможно, в буквальном смысле. Я еще не решила, как я собираюсь убить его, но это должно быть частью плана, если я действительно собираюсь сбежать на этот раз. Если я не уберу его, он просто снова придет за мной и бросит обратно в эту камеру. Это неизбежное зло. Это единственный способ, которым я когда-либо стану свободной.

Тем не менее, каждый раз, когда я думаю о том, чтобы пройти через это, у меня сводит живот и горький привкус желчи поднимается к горлу. Это большой отход от того, как я раньше активно фантазировала об убийстве парня, что только заставляет меня осознать, что, манипулируя Кэмом, чтобы сформировать привязанность ко мне, я невольно сформировала свою собственную привязанность к нему. Я сплю как младенец, когда он сидит здесь, внизу, на страже, что подсознательно означает, что я чувствую себя с ним в безопасности. А когда я бодрствую, наши первоклассные подшучивания заставляют мою кровь биться быстрее. Я знаю, что технически он все еще враг, но он не такой плохой.

Или, может быть, я просто падка на красные флажки.

Неглубоко выдыхая, я переворачиваюсь на бок на койке и вытягиваю шею, чтобы посмотреть назад, в окно. Судя по положению луны в ночном небе, пора. Мое сердце замирает от осознания этого, мои ладони становятся липкими, когда я делаю прерывистый вдох.

Я могу это сделать.

Первый шаг – подготовить почву. Кэм не Прекрасный принц, но мужчина явно не может устоять перед девушкой в беде. Он доказал это, когда застрелил двух своих людей ради меня. Эту роль достаточно легко сыграть, учитывая, что меня держат в плену против моей воли и я только что пережила попытку нападения. Не требуется много усилий, чтобы потянуть за нити травмы, которые были сплетены за последние пару недель, и заставить себя по-настоящему ощутить свои эмоции. Я отталкивала их в сторону, предпочитая оставаться сосредоточенным на том, чтобы выбраться отсюда, но теперь пришло время позволить начальнику тюрьмы увидеть мои слезы.

Слезы наворачиваются на глаза, когда я думаю о своей семье и о том, что они, должно быть, сейчас переживают. О моих друзьях и всех людях, по которым я скучала; о людях, к которым я бы все отдала, чтобы вернуться. Когда они начинают стекать по моим щекам, я поднимаюсь с койки, подхожу к окну и выглядываю наружу. Полная луна в зените. Моя внутренняя волчица шевелится в ответ, мою кожу покалывает от желания обратиться.

Я зажмуриваю глаза и поворачиваюсь лицом к камере, установленной в углу моей камеры, прислоняясь спиной к стене под окном и резко сползая по ней вниз. Я не хочу рисковать, чтобы моя волчица обнаружила себя в моих радужках, поэтому я закрываю лицо руками и опускаюсь на пол, сотрясаясь рыданиями.

Я даже не притворяюсь. Теперь, когда я открыла шлюзы, подавленные эмоции хлынули из меня наружу – весь гнев, страх и отчаяние, которые я испытывала из-за того, что меня взяли в плен. Слепая надежда выбраться отсюда живым и всепоглощающая скорбь, которую я испытываю из-за того, как мне приходится это делать. Наживаясь на эмоциях Кэма только для того, чтобы покончить с его жизнью, я во всех отношениях становлюсь монстром, которым он меня назвал, но либо он, либо я.

Я позволяю себе хорошенько поплакать из-за всего этого и, конечно же, через несколько минут слышу звуковой сигнал панели замка наверху лестницы. Я слышу знакомый стук его ботинок по ступенькам, приземление на бетонный пол и направление к камере. Мне даже не нужно поднимать голову, чтобы знать, что это Кэм стоит у двери, ключи звякают, когда он поворачивает замок. Я знаю, как от него пахнет, как он двигается. Черт, в этот момент я даже знаю, как он дышит. Я думаю, когда ты лишен всего, кроме предметов первой необходимости, и долгое время общаешься только с одним человеком, ты запоминаешь их.

Услышав скрип открывающейся двери камеры, я поднимаю взгляд, чтобы встретиться с ним взглядом, и крупная слеза скатывается по моей щеке. Вид этого манит его ближе, именно так, как я и надеялась.

Не требуется особых усилий, чтобы призвать мою волчицу вперед. Как только я тянусь к ней, она прорывается сквозь мои ментальные барьеры, воздух мерцает вокруг моего тела, когда она протискивается сквозь них. Мои кости хрустят и переставляются, одежда рвется и спадает. Возможно, это самое быстрое обращение в моей жизни. В мгновение ока я полностью воплотила свое внутреннее животное, мои губы скривились в рычании, когда я обнажила зубы на Кэма.

Сюрприз, сука.

Я представляла себе, как могли бы разыграться различные варианты раскрытия моего волка Кэму, большинство из которых включали в себя то, что он ахал от шока и отшатывался, полностью застигнутый врасплох моей способностью превращаться. Однако этого не происходит. Вместо этого он издает мучительный вопль, хватаясь за голову и сгибаясь в поясе. Безошибочный хруст костей эхом разносится по камере, и он падает на землю, его ноги подкашиваются под ним, воздух вокруг его тела мерцает.

Что, черт возьми, на самом деле происходит прямо сейчас?!

Я в ужасе смотрю, как густой темный мех вырастает из его скрюченных предплечий, а ткань одежды разрывается, обретая форму волка. Я никогда раньше не видела такого медленного, неуклюжего превращения, но это именно то, что есть. Кэм превращается в волка. Гребаный альфа-волк, судя по его размерам.

Святой. Блять. Черт.

Воздух проясняется, и животное, оставшееся стоять на месте Кэма, представляет собой поистине захватывающее зрелище. Его блестящий мех черен как ночь, а глаза подобны жидкому золоту. Может быть, он просто самое красивое существо, которое я когда-либо видела, но главное не в этом. Это то, как моя собственная волчица становится дикой в ответ на то, что я вижу его, что может означать только одно.

Пара.

Сильное ощущение эйфории захлестывает меня, когда я захлебываюсь цитрусово-гвоздичным ароматом Кэма, впитывая его как кислород. Я одновременно потрясена и ошеломлена, растеряна и восхищена. Если раньше я думала, что мои эмоции были тяжелыми, это ничто по сравнению с тем, что происходит сейчас. Теперь они как будто усилились в десять раз, врезаются в меня, как чертов товарняк, и чуть не сбивают с ног.

Так же резко, как моя волчица рванулась вперед, она откинулась на задворки моего сознания, и, несмотря на то, что это было непроизвольно, я легко возвращаюсь в свою человеческую форму.

Я не могу сказать того же о Кэмероне.

Он чертовски хорошо проводит время в своей смене, его животный рев растворяется в человеческом крике, когда его волк отступает. Его чернильно-черный мех скрывается под татуированной кожей, лицо искажается в агонии, когда хрустят кости и тело перестраивается. Когда воздух наконец проясняется, он валится на пол, тяжело дыша и обливаясь потом, остатки его одежды свисают с него клочьями. И когда он поднимает голову, и наши взгляды встречаются, я чувствую, как судьбоносная связь между нами встает на место.

– О, черт, нет! – выпаливаю я, широко раскрыв глаза и недоверчиво смотрю на своего похитителя. – Ты?! Нет, нет, нет! Ты, блядь, должно быть, издеваешься надо мной!

Однако Кэм не обращает внимания на мое волнение, потому что он занят своим собственным. Он задыхается, пытаясь отдышаться, уставившись на свои руки, как будто они ему даже не принадлежат.

– Что… Что ты со мной сделала? – хрипит он, поднимая свой полный ужаса взгляд, чтобы встретиться с моим.

– Ты оборотень? – я выплевываю, обвиняюще указывая пальцем в его сторону. – Ты охотишься на себе подобных?!

– Я не гребаный оборотень! – кричит он в ответ.

Этот парень действительно сказал это прямо сейчас?

– Очевидно, что так и есть, – усмехаюсь я, отступая на шаг назад, когда весь мой мир выходит из равновесия.

У меня голова идет кругом, моя волчица распевает припев «пара» в моем мозгу, как заезженная пластинка, пока я пытаюсь заткнуть ее, чтобы я могла, блядь, подумать.

Этого не может быть. У оборотней особый запах, и я никогда раньше не чувствовала его на Кэме. Кроме как сейчас.… черт возьми, я чувствую его сейчас! Как, черт возьми, это возможно? И почему он ведет себя так же потрясенно таким поворотом событий, как и я?!

– Что ты со мной сделал? – требует Кэм, в его тоне слышится паника. – Ты укусила меня или что-то в этом роде?!

– Как ты думаешь, что это, Волчонок? – я фыркаю, закатывая глаза. – Быть оборотнем – это генетика, а не гребаная болезнь! – я раздраженно вскидываю руки. – Ты действительно ожидаешь, что я поверю, что ты, блядь, не знал?!

Он делает шаг ко мне, но затем его глаза вспыхивают золотом, и он снова сгибается пополам, хватаясь за голову от боли.

– Останови это! – кричит он, когда воздух начинает мерцать вокруг его тела, на коже появляется темный мех, который затем опадает.

Честно говоря, смотреть на это почти так же больно, как, похоже, терпеть. Я помню, что мои первые несколько смен были неудобными, но поскольку волк моего брата проявился первым, он помогал мне проходить их, пока превращение не стало моей второй натурой. Это безболезненно, пока ты не сопротивляешься.

Кэм явно сопротивляется своему волку, и результат ужасен. Предполагалось, что это будет моим началом, чтобы подчинить его и убраться ко всем чертям, но инстинктивно я хочу помочь ему. Мне нужно помочь ему.

– Прекрати сопротивляться! – я кричу, перекрывая звуки его мучительных стонов, придвигаясь ближе, когда громкий треск сдвигающейся кости в его ноге заставляет его упасть на колени. – Прими своего волка, пропусти его!

Он слабо поднимает голову, его глаза хаотично меняют цвет с темного на золотой, когда останавливаются на мне.

– Просто убирайся! – рявкает он.

У чувака сейчас действительно плохие времена.

Моя внутренняя волчица скулит, когда она смотрит на Кэма моими глазами с сердечками в своих, призывая меня остаться и помочь нашей паре, но к черту это. Оборотень или нет – пара или нет – он все равно человек, ответственный за мое пленение. Это открытие, которого я ждала, а он только что сказал мне уходить. Какого черта мне торчать здесь?

Я проношусь мимо него к двери камеры, резко останавливаюсь и оборачиваюсь, чтобы спросить:

– Какой код?

Кэм снова кричит от боли, хватаясь за голову, когда очередной хруст костей валит его на землю.

– Б… назад, – выдыхает он, грудь вздымается, когда он вытягивает руку, чтобы неопределенным жестом указать на коридор в противоположном от ванной направлении. – Старый ш-штормовой погреб, – задыхается он. – Два четыре один четыре пять!

Черт, он в ужасном состоянии. Как бы сильно моя волчица не хотела бросать свою пару, я здесь в гребаном режиме выживания, поэтому делаю то, что должна. Я закапываю ее так глубоко, как только могу, игнорируя ее пронзительные крики о помощи. Я выбегаю из камеры и несусь по темному коридору, поворачивая ручку единственной двери в конце. Она ведет в тесную комнату странной формы с короткой лестницей в задней части, ведущей к угловой двери с клавиатурой, прикрепленной к ржавому замку.

Отсюда есть только один выход, черт возьми.

Я съеживаюсь от звука страдальческого волчьего воя, эхом разносящегося по коридору, когда поднимаюсь по ступенькам, перепрыгивая через две ступеньки за раз, набирая на клавиатуре последовательность цифр, которую дал мне Кэм. Загорается зеленый, когда замок отсоединяется, и я толкаю дверь, заставляя ее открыться.

Вылезая наружу, я судорожно втягиваю свежий воздух, наслаждаясь сладким вкусом свободы.

25

Все, что я знаю, – это жгучая, ослепляющая боль. Она затмевает все рациональные мысли и любое восприятие окружающего мира до такой степени, что все, что я могу сделать, это молиться о быстрой смерти, которая избавила бы меня от моих страданий. Мои кости словно раскалываются на части. Ощущение, что мои мышцы разрываются на ленты. Это как будто меня разрывает на куски изнутри, каждый дюйм моего тела в огне, в то время как внутри моего черепа взрывается.

Я и раньше испытывал боль, но никогда такую. Чем сильнее я пытаюсь с ней бороться, тем больнее.

Вскоре после смерти моей мамы я начала осознавать, что внутри меня растет тьма; порожденный яростью зверь, которого я тщательно держал взаперти. Я думал, это метафора – механизм совладания с моими эмоциями, – но сегодня вечером он внезапно зажил собственной жизнью, превратив меня в того самого монстра, на охоту за которым я потратил большую часть своей жизни.

В этом нет смысла. Если бы не было так чертовски больно, я бы подумал, что все это какой-то лихорадочный сон или тщательно продуманная мистификация. Может быть, та постоянная головная боль, которую я испытываю, на самом деле является опухолью мозга, и болезнь взяла верх, вызывая у меня яркие галлюцинации.

Или, может быть, вся моя жизнь была ложью.

В тот момент, когда Эйвери срывается с места и убегает от меня по коридору, в моей груди возникает резкий толчок, что-то глубоко внутри побуждает меня последовать за ней. Инстинкт непреодолим, и это последний толчок, который нужен зверю, чтобы, наконец, вцепиться когтями в мою кожу. Прежде чем я успеваю понять, что происходит, я катапультируюсь на задворки собственного разума, когда он полностью вселяется в мое тело, кости хрустят и перестраиваются, пока все следы моей человечности не исчезают, и я принимаю облик волка.

Теперь, когда изменение завершено, мне больше не больно, но я также не контролирую свое собственное тело. Я как будто смотрю на мир глазами животного, когда оно запрокидывает голову, из его горла вырывается низкий вой.

Наше горло.

Я не только слышу это, но и чувствую напряжение в своих голосовых связках.

Тем не менее, зверь сейчас на месте водителя. Я не могу контролировать то, как он прыгает вперед, выбегая из камеры и устремляясь по коридору в том направлении, куда ушла Эйвери. Дверь в конце все еще приоткрыта, и он приоткрывает ее носом достаточно широко, чтобы проскользнуть внутрь, прыгая в старый подвал и направляясь к ступенькам в задней части. Они освещены бледным лунным светом, льющимся из открытой выходной двери, и грязь и мусор хрустят под лапами волка – нашими лапами, – когда мы поднимаемся по лестнице к отверстию наверху, выпрыгивая наружу, на теплый ночной воздух.

Мой взгляд сразу же приковывается к полной луне в небе, и инстинкт снова срабатывает, когда я запрокидываю голову, испуская еще один глубокий, заунывный вой.

Зверь хочет Эйвери, но ее нигде не видно. Я чувствую ее запах на ветру, нежные ноты груши и полевых цветов пробуждают мои чувства и доводят моего волка до исступления. Я точно определяю, с какой стороны он доносится, но как раз в тот момент, когда я собираюсь броситься в лес, чтобы догнать ее, движение на периферии моего зрения заставляет меня в тревоге повернуть голову вбок. Солдат, одетый в тактическое снаряжение, огибает угол хижины с пистолетом наготове.

Желание броситься за Эйвери немедленно сменяется необходимостью защитить ее.

Она важна, она для нас, она наша. Мы не можем позволить ему добраться до нее.

Я поворачиваюсь лицом к солдату, вздыбив шерсть и приготовившись к бою. Поскольку он в полном тактическом снаряжении и очках ночного видения, я даже не могу сказать, кто это, но его личность не имеет значения, когда он наставил на меня пистолет.

Я бросаюсь в его сторону.

Он нажимает на спусковой крючок, и я вздрагиваю одновременно от хлопающего звука выстрела и от жала дротика с транквилизатором, вонзающегося в мое плечо.

Огонь обжигает мои вены. Мышцы сводит судорогой. Я издаю рев, щелкая челюстями на мудака, который только что выстрелил в меня, и он в ответ делает еще один выстрел. Второй дротик с транквилизатором вонзается в мою кожу, жжение в теле усиливается, а в глазах начинает темнеть.

Я использовал ЖТ на многих оборотнях, но никогда не ощущал эффект воочию. Это головокружительно, чертовски мучительно, и через несколько секунд я падаю на землю бесполезной кучей, мир вокруг меня меркнет, когда я теряю сознание.

Леденящая душу вода брызгает мне в лицо, заставляя проснуться. Мои глаза резко открываются, и я хватаю ртом воздух, шок сжимает мои легкие и заставляет меня чувствовать, что я задыхаюсь. Пока я пытаюсь отдышаться, мое зрение обретает четкость, и я оказываюсь прямо посреди своего самого страшного кошмара.

Я привязан к стулу, толстые стяжки на молнии приковывают мои запястья за спиной, а лодыжки – к ножкам стула. Бетонный пол под моими ногами окрашен в болезненно-коричневый цвет от крови, пролитой на него несколько недель назад, и четверо солдат Гильдии окружают меня, их лица искажены отвращением и ненавистью.

Я заключенный. Я в камере. И я умру здесь.

Я знаю это так же точно, как свое собственное имя, но не инстинкт самосохранения заставляет меня сесть прямее и встретиться взглядом с каждым человеком, стоящим в камере. Это шок и замешательство от того, почему я вообще здесь; отказ принять то, во что я превратился прошлой ночью, когда зверь вырвался из клетки в моем сознании.

– Ну, смотрите-ка, кто проснулся, – усмехается Коллинз, с громким стуком роняя ведро, которое держал в руках, на пол.

Темплтон стоит рядом с ним, но имена двух других солдат, сопровождающих их, ускользают от меня. Это новобранцы, и, судя по садистским выражениям на их лицах, им не терпится запачкать руки.

Прежде чем я успеваю вымолвить хоть слово, Коллинз отводит кулак назад, замахиваясь, прежде чем ударить им меня по щеке. Костяшки его пальцев соприкасаются с громким хрустом, кровь скапливается у меня во рту, когда кто-то другой наносит второй удар с другой стороны. Все четверо приближаются ко мне, нанося удары по голове, лицу, туловищу. Я вскрикиваю от ярости, когда одно из моих ребер трескается. Я плюю кровью в Темплтона, когда он бьет меня по губам и выбивает один из зубов. Я извиваюсь в своих путах, пытаясь освободиться, но мои усилия тщетны. Удары просто продолжают поступать, и я бессилен их остановить.

Затем внезапно атака прекращается. Я слышу звук тяжелых ботинок, шаркающих по полу, когда кто-то приближается, низкий голос моего отца, выкрикивающий команду.

– Уходите.

В ответ на это единственное слово солдаты, напавшие на меня, разбегаются, как мыши, и я медленно поднимаю свою ноющую голову. Один мой глаз почти заплыл, но я смотрю другим, как они вчетвером карабкаются вверх по лестнице, выходят из подвала и захлопывают за собой дверь наверху.

Сплевывая каплю крови на пол, я перевожу взгляд на отца, каждый дюйм моего тела кричит от боли.

– Чт… почему? – я заикаюсь.

Он складывает свои мощные предплечья на груди, пригвождая меня ледяным взглядом.

– Ты знаешь почему.

В тот момент, когда я вижу этот взгляд в его глазах, что-то внутри меня съеживается и умирает. Он смотрит на меня, как на незнакомца. Как будто я враг.

– Но я твой сын, – прохрипел я, слабо пытаясь воззвать к его чувству порядочности.

Теперь я знаю, что под моей кожей скрывается настоящий зверь, но я все еще я.

– Ты мне не сын, – выплевывает папа.

Его губы кривятся от отвращения, когда он опускает взгляд, чтобы медленно окинуть меня взглядом, его взгляд становится еще более резким, когда его глаза возвращаются к моим.

– Ты чудовище.

Я качаю головой, мой разум все еще пытается смириться с тем, что произошло прошлой ночью, и в то же время не в состоянии понять, как это вообще возможно. Моя мама умерла от рака. Я наблюдал, как болезнь пожирала ее, пока от нее почти ничего не осталось. Если бы она была оборотнем, ее тело исцелилось бы, а не поглотило само себя. И если то, что сказал Эйвери, правда, что это генетическое заболевание, то это должно означать…

– Ты такой же, как я? – задыхаюсь я, пытаясь разобраться во всем этом. – Мама не могла быть…

– Твоя мать не была оборотнем, – перебивает он, хмурясь еще сильнее, когда делает шаг в мою сторону. – Она была шлюхой. Но я любил ее, поэтому, когда она приползла ко мне после того, как мы расстались, напуганная и залетевшая от ребенка другого мужчины, я помог ей сбежать и вырастил тебя как своего собственного.

Он прищуривается, глядя на меня, крепко стиснув челюсти.

– Какая это была гребаная ошибка.

Весь воздух покидает мои легкие на одном выдохе, в моем мозгу происходит короткое замыкание.

– Папа…

– Не называй меня так, – огрызается он, пиная ножку стула и заставляя мое тело дернуться назад.

Он теснит меня, его присутствие нависает надо мной, когда он обхватывает рукой мое горло и пристально смотрит мне в глаза.

– Ты испортил все! – кричит он, слюна слетает с его губ и попадает мне на лицо. – Ты позволил ей уйти, и теперь у тебя есть только один способ все исправить.

Он крепче сжимает мое горло, ограничивая дыхательные пути, затем сердито отталкивает меня, потирая рукой голову, поворачивается и шагает по камере.

Неприятное предчувствие скручивается у меня внутри, шея все еще горит от его удушающей хватки.

– Что? – спрашиваю я хрипло, хотя уже знаю ответ.

Он больше не видит во мне своего сына – или даже человека, если уж на то пошло. В его глазах я превратился всего лишь в дикого зверя, недостойного дышать одним воздухом. Вся любовь, которую он питал ко мне, испарилась в ту же секунду, как я обратился.

Он поворачивается на каблуках, чтобы снова посмотреть мне в лицо, его холодные темные глаза встречаются с моими.

– Ты займешь ее место, – невозмутимо заявляет он.

Мои глаза расширяются от ужаса, когда я резко выдыхаю сквозь зубы.

– Папа, – шепчу я, мое разбитое сердце разрывается где-то посередине.

Выражение его лица остается бесстрастным.

– Ты можешь доставить посылку добровольно, или я могу уложить тебя, вскрыть и засунуть бомбу внутрь твоего трупа, как я планировал сделать с ней, – бормочет он, глядя на меня с презрением. – Твой выбор.