Текст книги "Зелень. Трава. Благодать."

Автор книги: Шон Макбрайд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

Постепенно на ветру становится все прохладнее, и я начинаю чувствовать через одежду холод от цементного пола, на котором лежу. Мистер Кларк зажигает ароматическую свечку против насекомых с душным, сладким запахом. Грейс смотрит на меня из-под шезлонга. Когда она делает затяжку, ее глаза чуть-чуть сужаются.

– Эй там, на ферме, – говорит она мне, – тебе не холодно, Хэнкстер?

– Есть чуть-чуть, – отвечаю я, жалостно надувая губы.

– Может, стоит переместиться куда-нибудь, где бы мы вдвоем могли согреться? – говорит она.

Держите меня. В штанах встает, как по тревоге. Грейс смеется. Может, заметила, как у меня встал? Услышала, как он растет?

– Видел бы ты, какие у тебя глаза были, когда я это сказала. Как плошки, – улыбается Грейс. – Кларки, доложи обстановку на улице, – командует она. Тем временем мистер Кларк вскрывает следующую банку. «Эсквивел» давит на уши так, как будто нас с птичьим ревом атакует эскадрилья «летающих крепостей». Сразу четыре мошки одна за другой поджариваются в ловушке. Бзз, бззз, бзз, бззз.

– Спокойной ночи, жукашки. До встречи в аду, – говорит Кларк. – Похоже, все тихо, мисс Макклейн. Эти уродцы еще раз прошвырнулись по улице, а затем удалились по дорожке, что у меня за домом. – Дом Кларка – последний в нашем квартале, поэтому дорожки идут с двух сторон. – Также должен заметить, что какой-то мальчишка, который все время надувает пузыри из жвачки, спрятался за мусорными баками магазина морепродуктов и оттуда закидывает мою веранду всякой гадостью.

Что-то большое и мокрое шмякается на пол. Кларк смеется.

– Кальмар. А вон еще летит, – почти с восторгом восклицает он.

Рядом с кальмаром приземляется пустая раковина от устрицы. Затем рыбья голова. Потом краб.

– Так-так, – говорит Кларк. – Идите и спросите, чего ему надо, а то он сейчас, того и гляди, китом в нас запустит.

Мы с Грейс выскакиваем из укрытия и засекаем Бобби Джеймса, который, согнувшись, прячется за мусоркой и, приложив руки ко рту, пытается нам что-то сказать. Рядом с ним Марджи.

– Прошу прощения за всю эту дохлятину, мистер Кларк, – говорит он и добавляет громким шепотом: – Генри, Грейс, сюда, быстро.

– Вас не затруднит потом здесь прибраться? – спрашиваю я у мистера Кларка.

– Конечно-конечно, – отвечает он. – Я сам все сделаю, я же профи. Можете идти дальше играть с ребятами. Оставьте грязную работу взрослым.

– О’кей. Ну что, не пойдем по лестнице, перемахнем прямо через перила?

– Конечно, – говорит он.

– Круто. Давай, Хэнк, – говорит Грейс, перекидывая ногу через перила.

Мы смотрим друг на друга и улыбаемся, параллельно Грейс щелчком отправляет бычок в пепельницу.

– Пожелай доброй ночи мистеру Кларку, Хэнк, – напоминает она мне.

– Доброй ночи мистеру Кларку, Хэнк, – говорю я.

Мы смеемся. Грейс спрашивает меня, готов ли я к нашей рискованной затее. Я говорю, что стопудово готов. Мы спрыгиваем с крыльца и падаем, падаем, как два влюбленных друг в друга десантника.

Господи боже, Бобби Джеймс обжимается с Марджи прямо у ограды мусорки, и прерываются они только на секунду, чтобы нас поприветствовать.

– Мы решили, что вам двоим не помешало бы уединиться, – сообщает нам Джеймси, а затем, высунув язык, предлагает Марджи жвачку, которую она с удовольствием у него с языка сковыривает. Грейс всю аж передергивает от отвращения.

– Фу, какая гадость, – говорит она.

– Ничего, к мусорке скоро принюхаешься, – успокаивает он ее.

– Проблема не в запахе, а в том, что я вижу, – парирует Грейс. – Кстати, как вы узнали, что мы прячемся под креслами у Кларка?

– Кончик сигареты светился, – отвечает Марджи.

– Ой.

Какой-то косматый ублюдок выходит из задней двери магазина и швыряет мусор в баки. Склизкие рыбные отходы летят с верха переполненного бака прямо нам под ноги.

– Генри, – говорит Бобби Джеймс – его руки крепко, но неуклюже обвивают талию Марджи, – почему бы вам с Грейс не пристроиться с той стороны мусорки? А мы останемся здесь.

Черт, настало-таки время! Мне понравилось, когда Грейс меня оседлала, выйдя из душа, но вот целоваться – это совсем другое дело. Тут уметь надо. У тех, кто плохо целуется, на лице розовые следы от пощечин, которыми их от скуки наградили девчонки. Похоже, Грейс тоже страшновато, потому что мы с ней понурив головы плетемся на другую сторону мусорки и стоим там целую вечность, не говоря ни слова. В животе бурлит, и сердце стучит так сильно, как будто внутри у меня работает сушильный барабан и кто-то молотит в тамтамы. Дверь магазина морепродуктов распахивается и тут же с силой захлопывается. Скрип. Бум. Все тот же хлыщ швыряет в мусорку еще пакет. Бух. Все вываливается нам на ноги. Плюх. Грейс подходит ко мне ближе, бросает сигарету, наступает на мусор и так нежно на меня смотрит. Никогда еще не видел такой зелени.

– Знаешь что, Хэнк Тухи, а ты и впрямь настоящий придурок.

– Это еще почему?

– Придурок – и все тут.

– О’кей.

– Ладно, проехали, я говорила тебе, что ты за хрен?

– Нет, ты сказала придурок.

– Одно другого не исключает, – улыбается она.

Быстрый взгляд зеленых глаз скользит по моему лицу. Я отвечаю взглядом глаз голубых. Прядь волос с виска падает ей на губы. Я протягиваю руку и нежнонежно заправляю прядь ей за ухо. Как можно ласковей. Смотри, не ткни пальцем в глаз – все дело испортишь. Теперь тыльной стороной ладони прикоснись к ее щеке. Я чувствую, как от ее дыхания пахнет сигаретным дымом, но мне на это наплевать. Вблизи кажется, что ее коричневые веснушки отдают желтизной. Мочки чуть-чуть напоминают цветную капусту. Она кладет мне руки на плечи, и я жду захвата, но никакого захвата не следует. Я притягиваю ее к себе, и – бум – мы целуемся. Влажно и тепло. Вау. Перед глазами мелькают цветы, фейерверки, пакеты с отходами валятся сверху, из переполненных баков. В штанах член буквально кувыркается через голову, и какое-то странное ощущение поднимается вверх по ногам, к коленям, пока рядом кто-то не вскрикивает «Ага!» и не толкает нас. Бля, замели: Джереми Финн и Джеймс Мулейни. В тот момент, когда они хлопают нас по плечу, мол, поймали по всем правилам, не отвертишься, рука Финна проходится по правой сиське Грейс. Та от души отвешивает ему пощечину.

– Руки убери, мудак, – говорит она.

– Ух, люблю, когда ты обзываешься.

– Заткни пасть, а то… – предупреждает его Грейс.

– А то что? Генри на меня натравишь? Он побьет меня своей расческой?

Грейс закуривает сигарету и дает Финну кулаком в лицо. Тот падает в слезах.

– Ну-ка, отъебался от Хэнка и от меня тоже. Пошли в тюрьму, – говорит она, стряхивая пепел на Финна.

Грейс как всегда заломила мне шею в захвате и ведет по улице Святого Патрика, но не так жестко, как обычно, поэтому мне почти не больно. Мы идем, и я смотрю на ее веснушчатые ноги. В розовой дымке передо мной проплывают нарисованные детьми на тротуаре сердечки со словом ЛЮБЛЮ.

– Интересный тип этот мой старший брат Фрэнни, доложу я вам. Двадцать четыре года, работает на почте и переехал жить от нас через стенку. – Пауза. – В ближайшем будущем никакой девушки ему даже не светит. – Жду, пока засмеются. – Он пользуется дезодорантом для собак.Похоже, именно поэтому все девки от него и шарахаются. Вот чудные-то.

Я травлю байки пленным, сгрудившимся возле почтового ящика, чтобы поддержать их моральный дух. Тюрьма сильно подавляет. С людьми здесь творятся странные вещи. Но всего несколько анекдотов могут надолго поднять общее настроение. Я травлю анекдоты еще и потому, что в нашем направлении по улице крадется Гарри Карран, который намерен нас всех освободить. Чем смешнее рассказываю, тем больше на меня отвлекаются. И команда противника в том числе. Если Гарри удастся нас освободить, я смогу еще раз поцеловаться с Грейс за мусорными баками.

Однако смеются далеко не все. Бобби Джеймс обжимается с Марджи. Им бы отдельная комната не помешала. Лысый малыш Джим Джардин тоже не смеется, но это потому, что он наблюдает за тем, как они обжимаются, причем с таким видом, будто сам, того и гляди чего-нибудь трахнет. Надеюсь, это будет почтовый ящик, а не кто-нибудь из детей. Трахнуть почтовый ящик – федеральное преступление. Не смеется и Джеффри Гарри со стрижкой под бобрик, ну и хрен с ним, с педрилой. За исключением вышеперечисленных, все остальные, а именно: Грейс, Холи Хэллоуэлл (никаких сисек даже в проекте), Хизер Хеннесси (средней величины, многого не пожалел бы, чтобы взглянуть) и Козюлька Джонс – смеются. Даже ребята из другой команды подтягиваются к почтовому ящику, чтобы послушать, что́ я несу, вместо того чтобы искать Гарри. Отсюда мне видно, как он летит на веранду через перила, затем вскакивает с быстротой полицейской ищейки, озирается и вновь исчезает из виду.

– А вот по поводу магазинов «Всё по доллару»? – вслух задаюсь я вопросом. – Куда, спрашивается, делись все центовки [25]25
  Магазин товаров повседневного спроса типа «Тысяча мелочей». В классическом виде создан Ф. У. Вулвортом в 1879 г. Любой товар в нем продавался за 5 или 10 центов, отсюда и возникло название «центовка».


[Закрыть]? Все та же байда. Просто они подумали и решили, что оставшиеся девяносто пять центов им тоже не лишние. Если уж они столько дерут с меня за ракетку для настольного тенниса или за мячик на резинке, то, бля, даешь тогда ракетку из настоящего кедра, а то и из дуба. Правильно говорю?

– Нет, неправильно, Тухи-недоумок, – говорит Джеффри. – Эту шутку на прошлой неделе выдал Эдди Мерфи в «Субботнем вечере».

– Кто привел сюда этого тормоза? – спрашиваю я. – Джеффри, где твой хоккейный шлем? Ты же должен его всегда носить, а не только когда ездишь в желтом школьном автобусе.

Все смеются. У Джеффри аж пар валит из пустой башки. Грейс пышет сигаретным дымом. Бобби Джеймс тискается с Марджи. Джим Джардин на них пялится. Гарри забирается на веранду уже ближе к нам. Мой член ликует и скачет. Поздний вечер на улице Святого Патрика. Полоски света от экранов телевизоров бормочут что-то невнятное, заглушая писк вьющейся вокруг них мошкары. Родители сидят на верандах, потягивают пиво и курят. В вечерней прохладе девчонки поливают газоны из шлангов. Автомагнитолы на Ав громко плюются дурацкой музыкой вроде «Джорни» или «Стикс». Гомон мужских голосов и звон бутылок несется из открытой (все лето напролет) боковой двери бара «У Пола Донохью». На подоконнике у Тухи Сесилия красит Сес ногти. Лампочки, горящие в окнах вторых этажей, будто гаснут, когда их заслоняют черные силуэты. Оконные стекла мерцают бледно-розовым, подсвеченные экранами телевизоров. На верандах, сквозь шипение радиоприемников, Гарри Калас и Ричи Эшберн комментируют баскетбольный матч. Где-то кричат, где-то смеются. Звонит телефон. Слышно, как вскрывают пивные банки и как давят ногой уже пустые. Ветер играет прозрачными занавесками, и те, словно призраки тощих девчонок в длинных летних платьях, реют над распахнутыми окнами. Из открытой двери бара и еще из нескольких домов доносятся громкие одобрительные возгласы – значит, у «Филз» в игре случился удачный момент.

– До чего здорово, что в восьмом классе телки начинают брить ноги, – говорю я. – Жду не дождусь, когда наконец можно будет вернуться в школу и поглядеть на их ножки в синих гольфах и клетчатых юбках. По тому, как девчонка носит гольфы, можно сразу сказать, целуется она с языком взасос или нет. Ага. Не знали? Избегайте таких крошек, которые натягивают их себе аж на колени. От этих ничего не дождешься: они скорей розарий читать будут, чем дадут себя полапать. Девчонка, которая натягивает гольфы по самое «не хочу», уже на полпути в монастырь. Нет, нам нужны девочки, которые спускают гольфы до лодыжек. С этими есть чего ловить. Может, у них нелады с родителями, а может, просто любят повыпендриваться. Так или иначе, здесь вам зеленый свет. С такими можно сосаться хоть до второго пришествия.

Веранда забита взрослыми, среди них Гарри – в руках у него высокий бокал с холодным чаем, из которого торчит зонтик для коктейлей. Все покатываются со смеху.

– Вон он! – кричит кто-то. – Лови его!

Преследователи все вдесятером начинают охоту на Гарри, а он ставит стакан на поднос и несется к нам как угорелый, чтобы всех освободить. Это будет стремительный проход – один против десяти – по улице Святого Патрика. А теперь перейдем к прямому репортажу с места событий.

Карран обегает Иоанна Крестителя и перепрыгивает через табличку «Мондейл-Ферраро». Проносится мимо Франциска Ассизского – ого, он даже успевает потрепать птичку, сидящую у того на плече. Перемахивает через другую табличку «Мондейл-Ферраро», заключает в объятья святую Деву Гваделупскую и преодолевает еще одну табличку «Мондейл-Ферраро». Карран на пути к мировому рекорду по прыжкам через щиты с лозунгами безнадежно провальной партии демократов с дополнительным препятствием в виде мертвых лысых каменных святых в длинных одеждах. Карран рвется к бреши, образовавшейся в рядах его преследователей. Но что это? Он замечает старенькую миссис Шэппел, которая с трудом поднимается по ступенькам к веранде своего дома с корзинкой, набитой покупками. Карран переходит с бега на быстрый шаг. О нет. Он собирается помочь миссис Шэппел затащить кошачью еду вверх по ступенькам, в гробу он видал мировой рекорд, не говоря уже о своем закадычном друге Генри Тухи, который только того и ждет, чтобы можно было опять пососаться с Грейс. Карран вырывает продукты из рук у миссис Шэппел. Она глядит на него, как черепаха после дюжины рюмок. Карран бежит вверх по ступенькам, но спотыкается. Корзинка вылетает у него из рук. Банки с кошачьей едой летят во все стороны. Он пытается их собрать. Оглядывается. Преследователи закрывают брешь. Ого, Карран опять бросается бежать. Пробегая мимо миссис Шэппел, он на ходу обещает ей, что сам потом все соберет. Но та все равно ничего не понимает. Ее ограбили? Ударило молнией? Мимо проносятся еще десять человек, и ей с трудом удается устоять на ногах. Святой Петр, помоги мне, знать, пробил мой час?

Двадцать пять футов до тюрьмы, пятнадцать футов. Томми Макрей идет на перехват – нет, не успел. Десять футов. Давай, Гарри, жми. Мне нужно еще попрактиковаться с поцелуями. Пять футов. Уже совсем близко. Ну, чуть-чуть! Бам! Свобода! Йиихаа! Я срываюсь с места и бегу прямо к мусорке, но не слышу, чтобы кто-то побежал вслед за мной, и останавливаюсь. Где Грейс? Что за херня?

Все по-прежнему стоят у почтового ящика. Раздраженный, я возвращаюсь на место и вижу Билли Бурка и Кристиана Крампа, двух стриженных под ежик придурков из футбольной команды старшеклассников, и с ними Ральфа Куни и Джеральда Уилсона. Бурк в толстовке «Сиксерз», Крамп – в футболке «Темпл Аулз» без рукавов. Похоже, все четверо под мухой, и действительно, подойдя к ним, я чувствую, как от них разит скотчем и шнапсом.

– Притормози, Тухи, – говорит Бурк, а на лице улыбочка как у ковбоя Мальборо. – А ничего так бегаешь. Прям хоть в следующем году в футбольную команду записывайся.

– Что, не хватает мальчика на побегушках?

Они смеются, а мы, те, что помладше, только стоим и помалкиваем.

– Грейс Макклейн, – говорит Бурк, – твое место не здесь, а в Тэк-парке, вместе с остальными. Тебе что, разве еще нет пятнадцати? – спрашивает он, оглядывая ее с ног до головы.

– Мне четырнадцать. Просто выгляжу на пятнадцать, – улыбается Грейс ему в ответ. У нее слабость ко всяким придуркам постарше, и это меня в ней бесит. – А что, там сегодня что-нибудь намечается? Что-нибудь стоящее? – интересуется она и знай себе надувает и лопает пузырь за пузырем из жвачки, которую я сам пробовал на вкус всего каких-нибудь пять минут назад. И каждый хлопок отдается во мне пощечиной.

– Да, может пригрести пара придурков из Фиштауна, – говорит Бурк. – Мы пришли узнать, собирается ли Генри со своими нам помочь. У нас там четверть кега пива. Ну, что скажешь, Генри-малыш?

– Не могу, – отвечаю я. – Сначала должен кое-какую хрень доделать. Потом домой.

Старшие смеются. Ральф чуть слышно обзывает меня ссыкуном.

– Генри. – Грейс раздраженно поворачивается ко мне. Она не может поверить, что я спасовал, не выдержал проверки. – Говорят же тебе, ты там нужен. Пойдешь ведь, верно?

– Нет, не пойду, – спокойно, но со злостью отвечаю ей я.

– Я понимаю тебя, Генри, – говорит Бурк, лыбясь до ушей. – Будь я в твоем возрасте, я бы тоже, глядишь, испугался. Оставайтесь, детишки, не ходите с нами. Пойдем, Грейс. Мы передадим Стивену привет от тебя, Генри.

– Да уж, непременно, Билли, – говорю я ему и добавляю ебучая ебанашкаодними губами.

– О чем речь, дорогуша. От вас, от Тухи, нам и одного Стивена за глаза хватит. Может, кого бутылкой по башке огреть сподобится. Все равно уже почти всю вылакал. Пошли отсюда.

И они с пиратским смехом уходят по улице Святого Патрика.

Грейс, вся на нервах, скачет с одной ноги на другую.

– Идешь, Хэнк? Серьезно не пойдешь? А я хочу пойти. А, к черту все, пойду, – говорит она, отшвыривая бычок, и он приземляется мне прямо на сердце. Холи и Хизер кричат ей вслед Подожди нас, Грейс, мы тоже.Джеффри Гарри бормочет Черти, обреченно качая головой, отправляется следом за ними. Теперь остались только любители поцелуев взасос, любитель поковыряться в носу Козюлька Джонс, любопытная варвара Джимми Джардин, добрый самаритянин Гарри и я. Козюлька вовсю орудует мизинцем у себя в ноздре. Джардин наблюдает за тем, как сосутся. Гарри гордо расхаживает с монетой в руке.

– Видал? Четвертак нашел. Повсюду валяются деньги. Стоит только поискать, – говорит он.

– Да, здорово, – бормочу я ему в ответ.

– Что не так? – спрашивает он. – Я что-то пропустил?

– Те ребята из Фиштауна скоро объявятся в Тэк-парке, – отвечаю я. – Билли Бурк и Кристиан Крамп приходили и звали меня на игру. Грейс ушла с ними.

– А меня играть не звали? – спрашивает он.

– Представь себе, вот так прямо взяла и ушла с ними, – говорю я.

– Почему бы им меня не позвать? Я же лучший игрок во всем городе, «Сиксерз» не в счет.

– Она хочет заставить меня ревновать, – говорю я. – Не иначе.

– Ну, мы как – идем? Нам еще надо зайти к священнику и в похоронное бюро, так ведь?

–  Йоу, смотри-ка, – громко радуется Козюлька, у которого на носу висит сопля в добрый фут длиной.

Бобби Джеймс прекращает целоваться с Марджи. Смотрит на Козюлькину соплю долгим взглядом, прямо как на любимую девушку, затем сгибается и начинает блевать. Козюлька смахивает соплю с носа. Та ударяется о почтовый ящик, словно стрела из арбалета о железный поднос. Спортивные комментаторы орут из выставленных на веранды радиоприемников. Длинный пас в центральную зону, мяч за пределами поля. Круговая пробежка в исполнении Майкла Джека Шмидта.Возгласы одобрения из бара и из домов по обеим сторонам улицы.

– Сначала по делам, – говорю я, – потом в парк. Пошли. Бобби Джеймс, тебя тоже касается.

Мы идем по улице Святого Патрика в сторону, где живет священник, где похоронное бюро, где спортплощадка, туда, где будем играть в баскетбол, туда, где будет драка, туда, где Стивен и Грейс. По пути я встречаюсь глазами с Сес, которая сидит у окна и двумя пальцами изображает знак мира. Я отвечаю ей тем же. Святые по обеим сторонам улицы пялятся на нас, пялятся в небо в ожидании знака свыше. Но небо безмолвствует.

10

– Слушайте, перестаньте вы мне голову морочить, просто заплатите, и все, – говорю я отцу Томасу Альминде, OSFS, этому молодому приходскому священнику, который по отдельности общается со Стивеном и с Сесилией Тухи по поводу полнейшего расхерака, творящегося у нас в семье. Помимо того, что отец Альминде наставляет на путь истинный семейство Тухи, он также готовит церковных служек, лупцует детишек из младших классов, курит сигары, попивает «Уайлд Терки», водит телок к себе в комнату и еще любит разыгрывать из себя дурачка, когда дело доходит до денег, которые он мне должен за то, что я три дня в неделю по вечерам сижу на телефоне у него в доме приходского священника церкви Святого Игнатия. Жмот потому что.

Дом священника стоит рядом с церковью и представляет собой большое белое приземистое здание в колониальном стиле. Из парадной двери сразу попадаешь в длинный темный коридор, где стены сплошь увешаны красными коврами и портретами архиепископов. По обеим сторонам дверь в дверь идут кабинеты. Сразу за коридором – кухня, направо лестница наверх, налево дверь, ведущая в ризницу и дальше в церковь. В данный момент мы с отцом Альминде препираемся во втором справа, считая от входа, кабинете, как раз там, где я всегда сижу на телефоне. Кабинет, кстати, самый засранный из всех – и не кабинет вовсе, а попросту чулан: старый стол, железный стул, черно-белый телевизор, к нему антенна из алюминиевой фольги, три стены заставлены древними картотечными шкафами, на столе телефон на четыре линии, который не замолкает ни на секунду все то время, пока я вытрясаю из святого отца гребаную зарплату. Рядом со мной Гарри: стоит и боится. Бобби Джеймс ждет и боится на улице.

– Успокойся, – говорит мне отец Альминде. – Все я заплачу, как полагается. Сколько часов ты проработал на этой неделе? Шесть?

– Нет, десять, – поправляю его я.

– Подожди-ка, ты же у нас работаешь три дня в неделю по три часа.

– Так и есть, уже девять получается, святой отец. – Я начинаю выходить из себя. – Плюс еще час сверхурочно, когда вы уединились у себя наверху с миссис Маккьюн.

– Ах да, я и забыл, – задумчиво бормочет он. – У нее ко мне был один серьезный вопрос по тексту Библии.

– Кто бы спорил, святой отец, – говорю я ему. – Давайте резче уже.

– Ладно, положим, за десять часов я тебе должен пятнадцать баксов, верно?

– Нет, двадцать. Я получаю в час по двабакса, – уточняю я и показываю ему два пальца, сложив их буквой V.

– Два бакса в час? Да это же грабеж чистой воды, – улыбается отец Альминде мне в ответ. Волосы у него жиденькие и темные, зачесаны набок, лоб высокий и потому слегка затеняет лицо. Улыбка желтая и клыкастая, как у Гвен Флэггарт. Каждый раз, когда он разевает свое хайло, меня так и подмывает кинуть ему косточку. – Вот твои деньги, – говорит он и протягивает мне рваную, захватанную двадцатку.

– Спасибо. Что – так сложно было? – спрашиваю я у него.

– Если честно – то да. Что с вами, мистер Карран? Язык проглотили?

– Да, святой отец, – рапортует Гарри.

– А кто это там ждет снаружи – никак, Бобби Джеймс?

– Да, святой отец.

– Он тоже меня боится?

– Да, святой отец.

– Ну и слабаки, значит, оба, – заключает святой отец. – Не изволите ли ответить на звонок, мистер Тухи?

– Ни за что, – отрезаю я. – Мой рабочий день кончился.

– Да бросьте вы, право, меня ждут в кабинете, – говорит он.

– Значит, еще подождут, приятель, – огрызаюсь я.

– Там твой брат Стивен, осел, – говорит святой отец.

– А.

– Так что – ответишь?

– Да, конечно.

– Спасибо. – Он уходит к себе в кабинет разговаривать с братом. Я снимаю трубку.

– Здравствуйте, церковь Святого Игнатия, дом приходского священника, чем могу помочь? – крайне профессионально отчеканиваю я в трубку.

– У меня для вас кое-что есть, – сообщает мне таинственным шепотом некто из трубки.

– Правда? И что же? – интересуюсь я.

– Большой жирный хрен, – заявляет некто.

– Прекрасно. – Щелк. Какие только чудики к нам сюда не названивают. Просто уржешься порой. Дзинь.

– Церковь Святого Игнатия, дом приходского священника, чем могу помочь? – спрашиваю я.

– Религия – для дураков и слабаков, – заявляет мне еще один скучающий придурок.

– Излейте душу, – смеюсь я в ответ. – Может быть, я смогу что-нибудь для вас сделать?

– Та же мифология, и ничего больше, как у греков – одни сплошные боги да Эзоповы басни.

– Не скажите. Что-нибудь еще?

– Если ад и впрямь существует, то попам с монашками туда прямая дорога.

– Полностью с вами согласен. Приятно провести вечер. – Щелк. Дзинь.

– Церковь Святого Игнатия, дом приходского священника, чем могу помочь?

– Стив Смит, «Дейли ньюз». Ваша реакция на обвинения касательно того, что ваш приход отказывает бомжам даже в глотке чистой воды, не говоря уже про все остальное?

– Совет рекомендовал мне не давать комментариев по данному вопросу, – выпаливаю я (все как святой отец учил).

– Так вы не отказываетесь от предъявленных обвинений? – спрашивает он.

– Думаю, нет. Спокойной ночи, приятель. – Щелк. Дзинь.

– Церковь Святого Игнатия, дом приходского священника, чем могу помочь?

– Здравствуйте, – заплаканный женский голос. – Могу я поговорить с отцом Альминде?

– Мам?

– Хэнк?

– Что-нибудь не так? – спрашиваю я.

– Да нет, все в порядке, – отвечает она. – Все та же хрень с твоим папашей.

– Почему бы тебе просто не уйти от него, и все? – говорю я, хотя сам так не думаю.

– Куда идти-то?

– Тогда сама его выстави.

– А кто за все башлять будет?

– Так дело только в деньгах, ма?

– Нет, Хэнк. Все куда как сложнее. На мне Стивен и Сес. А еще Арчи. Нельзя мне их сейчас травмировать еще больше – и без того полно проблем. Мне просто хочется верить, что папаша твой рано или поздно станет держать свой член у себя в трусах, а не совать его куда попало.

– Нужно что-то с этим делать. Ведь у него девушкана стороне, – говорю я ей.

– Это по-другому называется, – едко замечает мне в ответ Сесилия и выдыхает дым в трубку на том конце провода. – К тому же брак – долгая история, приятель. Поэтому в том, что он делает, нет ничего необычного.

– Ты что – серьезно? – Я совершенно ошарашен и разочарован.

– Да, серьезно, – подтверждает она.

– Да, но ведь сама ты никогда так не делала. – Пауза. – Ведь правда? Правда, мам?

– Помнишь того парнишку, с которым я общалась после Музея искусств? Он мне телефончик оставил.

– И ты с ним изменила папе? – спрашиваю я.

– Нет, Хэнк, – отвечает она, – хотя чуть было… Сес, давай-ка слезай с кресла Арчи.

– Но ведь ничего же не было, так?

– Просто я номер его тогда потеряла. А так – чем черт не шутит. Понимаешь, о чем я? Сес, если ты еще хоть раз ударишь Арчи по голове, я просто возьму и отвезу его на хрен домой отсюда.

– Нет, не понимаю, – говорю я. – Уж если женился на ком-нибудь – то любовь навеки, и точка.

– Не в этом мире, малыш, – совершенно спокойным голосом говорит она мне.

– Ну да, конечно, только не в этом мире, – с раздражением бурчу я.

– Ты у меня такой романтик, Хэнк, – говорит она, и я знаю, что она улыбается, и от этого мне становится теплее и легче на душе. – Слушай, отец Альминде у себя?

– Он, ммм, беседует с кем-то в кабинете, – отвечаю я.

– А. Кстати, а сам-то ты там что делаешь? Он что, попросил тебя поработать сегодня вечером?

– He-а, я просто пришел за получкой. Он попросил меня пару минут посидеть на телефоне.

– Он платит за все как надо? – спрашивает она. – Ты же, по-моему, час сверху отработал?

– Да, он мне заплатил, – отвечаю я. – Правда, долго мозги пудрил.

– Как всегда. Чем занимаешься сегодня вечером? Ты же только что на улице гулял.

– Угу. Мы играли в «Свободу», а как закончили – сразу пошел к нему за деньгами. Потом, наверное, в Тэк-парк пойдем. Мяч в кольцо покидать, – осторожно объясняю я.

– Веди себя как следует. Никаких драк и все такое. Держись молодцом, как всегда, – говорит она.

– Заметано, – отвечаю я ей и знаю, что так и будет. Никаких драк, и я буду молодцом, как всегда.

– Отлично.

Входная дверь открывается и захлопывается. В кабинет с расстроенным видом входит отец Альминде.

– Тяжелый случай с этим парнем, – говорит он. – Никак не могу к нему пробиться. Меня к телефону?

– Ага, – говорю я, протягивая ему трубку.

– Кто? – спрашивает он.

– Моя мама, – почти виновато отвечаю я, хотя с чего бы мне чувствовать себя виноватым?

Отец Альминде смеется:

– И снова Тухи, ну и работенка, прелесть просто.

– Прелесть – это вы о ком, отец?

Тот снова смеется:

– О, приношу свои извинения.Конечно же не о тебе, голубчик.

– Отец, могу я задать вам один вопрос? С какой стати вы так печетесь о моей семье?

– А тебя это что – волнует? – интересуется он беззлобным и участливым голосом психиатра.

– He-а, просто любопытно, – говорю я.

– Что ж, причина здесь одна – твоя мама та еще штучка, – признается он.

– Да бросьте вы, опять со своими шуточками.

– Кроме шуток. В твоем возрасте у меня тоже был старший брат вроде Стивена.

– У него погибла девушка, и он стал пить и драться с вашим отцом? – спрашиваю я.

– Нет, только два последних пункта, – говорит священник.

– Извините. И как же он выкарабкался из всего этого?

Он с грустью смотрит в пространство и оставляет мой вопрос без ответа.

– Все понял. Может быть, позже.

Мы выходим из парадной двери – сначала Гарри, прямой как палка, за ним я. Бобби Джеймс уже давно дожидается нас на крыльце. Вместе мы вываливаемся на тротуар и с удивлением обнаруживаем, что на Ав нет ни души: ни машин, ни народа, ни даже звуков нет. Видно только, как Стивен плетется на север по направлению к Тэк-парку. Из-за угла выплывает троллейбус и скользит мимо. Тоже на север. На какие-то полсекунды он загораживает нам Стивена, а когда проносится мимо – того уже не видно, он растворился где-то на спортплощадке.

«Агентство похоронных услуг Чарльза Макфаддена» стоит особняком высоко на холме на той стороне Фрэнкфорд-авеню, где все магазины. Велосипедная дорожка начинается как раз напротив. С виду здание похоже на дом приходского священника, разве что побольше будет раза эдак в два, и сам факт того, что оно возвышается над сбившимися в плотный рядок магазинчиками, придает ему такой вид, будто это никакое не агентство, а по меньшей мере мотель «Бэйтс», сошедший сюда прямиком со старых, предназначенных для показа под открытым небом кинолент 60-х годов.

Мы с Бобби Джеймсом в предвкушении предстоящей встречи. Гарри же, напротив, в полнейшем ужасе: его коленки колотятся друг о дружку, как пинг-понговые шарики в аппарате для приготовления попкорна. Мы подходим к белой резной двери из двух половинок, в каждой из которых – по овальному окошечку с золотистым стеклом. Я нажимаю на кнопку звонка. Динь, дон, динь.Мы с Бобби Джеймсом даем друг другу пять, а Гарри вполголоса бормочет Только не открывайте, только не открывайте.

Дверь резко распахивается. Перед нами в темном костюме стоит наш одноклассник Кевин Макфадден. Кев невысокого роста, четыре фута пять дюймов или около того, с хорошей прической. Он восьмой, и младший, сын владельца агентства Чарльза Макфаддена, тоже коротышки, – росту в нем от силы пять футов и три дюйма. Рост остальных отпрысков в семействе, тех, что в промежутке между Кевом и его папашей, колеблется в пределах от шести футов двух дюймов до шести футов шести дюймов. Но, как уже выразилась Грейс по поводу Никльбэк-парка, природу надо любить. Кев – завзятый нытик, который вечно сокрушается из-за своего роста, – данной позиции с ней не разделяет.

– Йоу, – говорит Кевин.

– Чего надо, ребята? – спрашивает он.

– У нас дело к твоему старику, – сообщаю ему я.

– Что, убили кого-нибудь? – со смехом спрашивает Кев.

– Сегодня? Нет, пока еще не успели, – отвечает ему Бобби Джеймс. – А костюмчик для чего? На съезд коротышек собрался?