355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Шон Макбрайд » Зелень. Трава. Благодать. » Текст книги (страница 1)
Зелень. Трава. Благодать.
  • Текст добавлен: 28 сентября 2016, 23:57

Текст книги "Зелень. Трава. Благодать."


Автор книги: Шон Макбрайд



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)

Шон Макбрайд
Зелень. Трава. Благодать.

Посвящается Хлое, Алисе и Айслинну



Ведь насколько вам, милостивый государь, должно быть известно, на свете существует превеликое множество разнообразных сисек. Одни по форме смахивают на яблоко, другие на грушу; одни совершенно непристойны, другие, напротив, скромны и застенчивы, и одному Богу известно, сколько еще их есть на свете.

Гюстав Флобер. Из письма к Луи Буйе, 1851

1

Аллилуйя, сто тысяч вонючих чертей. Майк Шмидт уселся помочиться.

Как дела, долбоеб? Меня зовут Генри Тобиас Тухи. Я люблю Господа Иисуса Христа, рок-н-ролл и Грейс Макклейн – только не в этом порядке. Могу я испросить у Тебя благословения? И свидетеля в придачу. Я иду к вам со святым именем Господа, Яхве, Большого Члена, Ока Небесного, Кого Бы Там Ни Было на устах. Мне было видение: Он явился предо мной и во имя любви возвестил мне мое предназначение. Он сказал: Генри, сделай так, чтобы Грейс стала твоей женой. Спой ей песню и предложи выйти за тебя на глазах у всей свадебной толпы. Соверши это ради ее любви, ради того, чтобы твои родители вновь полюбили друг друга и твой депрессивный старший брат наконец очнулся от унылого сна. Только-то и всего, Большой Брат? Нет проблем. Да будет исполнена Воля Твоя.

Доброе утро, улица Святого Патрика. Доброе утро, Филадельфия. Город братской любви. Город тупиков и одностороннего движения. Цветущая метрополия, средоточие торговли, центр притяжения и самовыражения преступников – как организованных, так и не очень. Вотчина «Филлиз», «Флайерз», «Сиксерз» и «Иглз» [1]1
  Четыре самых известных в Филадельфии бейсбольных команды. (Здесь и далее прим. перев.)


[Закрыть]
– именно в таком, бля, порядке. Доброе утро, Америка Северная, Южная, Латинская и Центральная. Доброе утро, Канада. Доброе утро, Россия, Чехословакия, Гондурас, Зимбабве, Бразилия, Пуэрто-Рико, Никарагуа, Австралия, Ирландия, Япония, Китай, Аппалачи, Чили, Мексика, Верхняя Монголия, Внешняя Монголия, Нижняя Монголия, Монголия Шиворот-навыворотная и Вверхтормашечная. Никого не забыл? Ну, тогда резкая пауза, говнюки.

За окном утро пятницы, прекрасное утро последнего уикэнда летних каникул, 1984. В спальне, которую я делю со своим старшим братом Стивеном Джозефом Тухи, солнце пробивается через шторы с символикой НФЛ [2]2
  Национальная футбольная лига.


[Закрыть]
. Ему восемнадцать, он пьет. Он спит подо мной на нижней койке. Стивен громко храпит, на подушке у него блевотина, и, скорее всего, он не помнит, как вчера бился на кулаках с нашим отцом, Фрэнсисом Натаниэлом Младшим.

Ночные драки Стивена с Фрэнсисом Младшим уже стали семейной традицией. Ночь Битвы смотрите каждый вечер дома у Тухи. В этом углу с довольно потерянным видом расположился наш неудачник, Стивен Тухи, рост – пять футов девять дюймов, вес – пятьдесят фунтов с небольшим. Курносый с Кружкой под Носом. В противоположном углу – рост пять футов семь дюймов, вес восемьдесят с чем-то – находится наш чемпион, Фрэнсис Натаниэл Тухи Младший, Фрэнсис Боепочтальон, у которого на спине растительность гуще, чем на голове.

Мне нужен чистый бой, ребята. Никаких клинчей, никаких ударов в затылок. И потише, чтобы соседи опять не вызвали копов, а Сесилия Реджина Тухи Младшая, известная также под именем Сес, не разревелась. Пожалуйста, воздержитесь от нанесения увечий Фрэнсису Натаниэлу Тухи Третьему, когда тот прибежит к нам в гостиную из соседнего дома, чтобы положить конец схватке. И самое главное, постарайтесь драться подальше от телевизора, к которому недавно подвели кабель. Свалив на пол телевизор с кабелем, вы совершите грех еще более ужасный, чем если бы вы помочились в священнический потир, так что коли уж придется крушить мебель, то начните с кресла или кофейного столика.

Командные часы «Филадельфия Филлиз» у меня на руке показывают десять тридцать. Черт. Сейчас я уже должен был встретиться с моим лучшим другом Бобби Джеймсом. Однако меня это не беспокоит. Подойду через часок, после того как оденусь и причешусь. Но прежде всего следует заняться Майком Шмидтом. Наверное, придется объяснить, кто он такой, в том случае, если А) ты телка, либо же, в случае Б), если ты парнишка, который играется в куколки. Майк Шмидт – третий игрок «Филлиз» и мой злейший враг по причинам, которые я не желаю сейчас обсуждать, потому что эта тема для меня больная. Я пытаюсь устаканить свою жизнь после Происшествия. Точно в десяточку. Шарик жвачки, которым я плюнул в этого говнюка, угодил ему прямо в длинный шнобель, присоединившись к сотням себе подобных. Я делаю так каждое утро. Это такая терапия. Мне уже лучше.

Я иду по коридору, минуя ванную и комнату Сес прямиком в родительскую спальню, где стоят пластинки Сесилии Тухи. Коллекция впечатляет, как и моя шевелюра. У нее есть абсолютно все альбомы, выпущенные с 1950 по 1979 год. Долгоиграющие пластинки рядами выстроились на полках вдоль стен, а те, что на 45 оборотов, – в разваливающихся шкафчиках. К ним-то я и направляюсь – нет времени слушать целый альбом. Чего бы такое послушать? Ага, вот оно: «Let It All Hang Out» Хоумбрз. Хорошая пластинка. Я вынимаю ее из чехла и иду в комнату Сес, где стоит проигрыватель, а также проходят репетиции нашей группы под названием «Филобудильник». Я опускаю иглу. Песня начинается с проповеди. Слышно, как хлопают. Я принимаюсь плясать в белых трусах, подпевая вслед за пластинкой. Признайтесь честно, вы когда-нибудь слышали такие ритмы в белой музыке? Ну, скажите, что да. А я над вами посмеюсь.

– Генри, заткни хлебало и выключи это дерьмо, – орет Стивен, не вставая с кровати.

Я убавляю звук, прекращаю петь и опять несусь в ванную. Вот я уже перед зеркалом, а Хоумбрз всё продолжают петь. Быстрая проверка подмышек на наличие волос не приносит положительных результатов. Долбаный карась, думаю я про себя, в то время как Стивен, шатаясь, заваливается в ванную, преклоняет колена и блюет в унитаз.

– Йоу. Сдается мне, Генри, ты сегодня не в форме.

У Стивена ярко-зеленые глаза, даже когда он блюет в унитаз после пьянки. На голове у него шухер из черных, слипшихся сосульками волос. Росту в нем пять футов девять дюймов, смазливый, но до меня ему, конечно, далеко. Смазливый – не более того, по моей собственной долбаной шкале. Вам любая телка скажет – или я.

– Йоу. С чего ты взял? – спрашиваю я, смачивая волосы под струей из крана.

– Да что ни возьми. Музыка. Прическа. Проповедь. – Тут он снова блюет.

– Не читал я никаких проповедей. Это тоже была запись с пластинки. Я просто подпевал, придурок.

– Может, и так, – говорит он, – но я слышал, как ты повторял то фуфло, что проповедники гонят по телеку.

– И чё дальше? – спрашиваю его я. – Они прикольные. Тебе не кажется?

Я смотрю проповедников по кабелю и мотаю себе их прически и стиль одежды. А если не проповедников, смотрю юмористов. Та же фигня, только у этих прически катят, а некоторые отдельные придурки еще и одеваются дерьмово.

– Мне-то откуда знать, – говорит он. – Я их не смотрю.

Блюет.

– Ты много теряешь, – сообщаю я ему в ответ.

– Если уж на то пошло, – говорит он, – мне больше нравится, когда ты подражаешь юмористам.

– Никому я не подражаю, ты, дятел долбаный. Я сейчас, – говорю я и, злой как черт, возвращаюсь в спальню. Открываю верхнюю дверцу шкафа – там в надежной коробке хранится Зеленухыч, моя расческа. Я снимаю крышку с коробки, достаю оттуда коричневую сумку, открываю пакетик из-под сэндвичей, разворачиваю спрятанный там платок – и вот у меня в руках Зеленухыч, этот трепаный, несгибаемый ублюдок.

– Какие проблемы, чувак? – говорю я ему. Да, я разговариваю со своей расческой. Зеленухыч, человек действия, молчит мне в ответ. Я отвожу его в ванную, а Стивен уже успел уснуть, примостившись на унитазе. Он набрал пятнадцать фунтов с тех пор, как в прошлом июне закончил школу с аттестатом, который теперь пригодится ему для того, чтобы, лежа в луже на улице, укрывать голову от дождя (это если верить угрозам Фрэнсиса Младшего).

Стивен начал пить после того, как его девушка Мэган погибла в автокатастрофе в квартале от нашего дома. Месяц спустя, будучи уже без пяти минут выпускником, он бросил футбол. Его оценки поползли вниз. В нем куда-то подевалась его личность. Раньше он всех всегда смешил. Рядом с ним всем было весело, всем становилось легче жить, особенно мне. Он был моим кумиром. Если драка шла из-за фигни, он всегда мог ее прекратить буквально парой шуток. Не бывало такого, чтобы он не улыбался. Когда он входил в комнату, все сразу оживлялись. А потом погибла Мэган, и у него все пошло кувырком. Сюда влез еще Фрэнсис Младший, и с тех пор все покатилось по наклонной. Стивен напивается, приходит домой, рубится на кулаках с Фрэнсисом Младшим и затем отключается. На следующее утро он просыпается, блюет в унитаз, засыпает на унитазе, потом снова просыпается и начинает расспрашивать меня про вчерашний вечер, поскольку сам ничего не помнит.

– Генри, ты сегодня папу уже видел? – спрашивает Стивен.

– Нет, – отвечаю я. – Не видел с вашей вчерашней драки.

– Что? – спрашивает он. – Когда это мы с ним подрались?

– Издеваешься?

– Нет. Я помню, как вернулся домой, и еще была проблема, когда не мог подняться по лестнице.

Я втираю себе в волосы две капли геля. Дальше зачесываю волосы строго назад. Теперь можно делать пробор посередине, но мне хочется рассказать Стивену всю вчерашнюю херню. Я могу делать только что-нибудь одно. Но тогда это будет несправедливо по отношению к Стивену или же, наоборот, к моим волосам.

– Да, на лестнице у тебя и впрямь были проблемы, – говорю я ему.

– Ну вот, а я про что, – произносит он с облегчением.

– Папа и Фрэнни поволоклитебя наверх. А то так бы и замерз на улице. Так что сам смотри, были у тебя проблемы или нет.

– Серьезно?

– Серьезно.

– Я шел за папой или папа шел за мной? – спрашивает он.

– Не знаю, – честно признаюсь я. – Я стоял наверху, жевал конфетки и тянучку и оформлял билеты на предстоящий бой.

– Заткнись. Что я ему говорил?

– Точно не помню. Как обычно. Пошел на хрен, отъебись, отсоси, педрила.

– Я упоминал про то, что папа пялит миссис Куни за спиной у нашей мамы? – интересуется Стивен.

Фрэнсис Младший изменяет жене, нашей маме, Сесилии Регине Тухи Старшей, с миссис Куни, которая живет в конце квартала напротив. А наш дом стоит последним на этой стороне. Если представить себе улицу Святого Патрика в виде прямоугольника, то дорога от дома Тухи к дому Куни как раз поделит ее на два треугольника.

– Нет, такого не припомню, – отвечаю я.

– Мама плакала?

– Угу.

– Вот черт. Что еще было?

Неожиданно у меня пропадает всякое желание рассказывать дальше. Во-первых, я до сих пор не сделал пробор. Во-вторых, я до сих пор не сделал пробор. Упоминание о приезде полиции или о его рыданиях в данный момент ни к чему хорошему не приведут. Самое время заняться прической.

– Все не так ужасно, – говорю я. – Ну, сшиб там пару хреней.

– И все, больше ничего? Ты уверен, что я при маме не наговорил всяких глупостей?

– Уверен. В любом случае, она ведь в курсе, правда?

– Но это не значит, что ей надо все разжевать по слогам, не стоит мешать жанры. – Тут он снова блюет.

– Красиво пошло, – говорю я, – но мне надо уложить волосы, приятель. Иди еще поспи.

– Да, еще чуть-чуть и пойду, – отзывается он, и тут его выворачивает наизнанку. – Ну вот, чуть полегчало. Удачного дня, малыш Генри. Накинь на себя чего-нибудь. А то если отправишься на улицу прямо так, сбегутся телки и напихают долларов тебе в трусы.

Он со стонами удаляется в спальню, по дороге нервно и немного испуганно бормоча что-то про жизнь, которая катится к чертям. Меня возбуждает мысль о телках, пихающих баксы мне в трусы. Вставший у меня в белых трусах член отражается в зеркале. Что ты будешь делать с этой гребаной штуковиной? Знать бы, как его угомонить. В библиотеку записаться, что ли? Ну хватит, пора отвлечься от стояка и переключиться на прическу.

Она (прическа) уже почти стоит колом, и неплохо бы залезть под душ с шампунем и начать все с нуля, но не такой уж я дурак. Я не из тех, кого обычно называют чистюлями. Я делаю пробор и распушаю волосы – это раз плюнуть; теперь одеколон. Поделюсь секретом: когда пшикаешь спреем голову, не смотри на инструкцию по применению. Надо, чтобы баллончик шипел без малого три минуты. И непроницаемая мгла да сгустится над ванной так, чтобы твой собственный пердеж звучал отголосками туманного горна. Так, то сделал, это сделал. Теперь, когда волосы в порядке, можно одеваться.

Но сначала окинуть прическу беглым взглядом на предмет соответствия писку моды. Слухи о пользе от ежедневного принятия душа сильно преувеличены. Нет такой необходимости. Я придерживаюсь расписания понедельник – среда – пятница. Воскресенье – День Господень, а посему грешно по таким дням тешить свое тщеславие, исполняя ритуалы типа купания. Однако ухаживать за прической и воздерживаться от купания – это лишь два шага на пути к сногсшибательной внешности.

Шаг третий – выбор одежды, которая бы выделяла тебя из стада. Каким образом? Очень просто. Старайся не носить футболки с логотипами спортивных команд, если, конечно, не собираешься торчать весь день под днищем машины или кормить помоями свиней. Натяни лучше рубашку с воротником вроде той, какую я надеваю в данный момент. Попробуй-ка подбери себе такую же крутую рубашку, как моя с лосями, чтоб так же выгодно тебя подавала. Не обращай внимания на фырканье и бульканье в ванной – это Стивен. С шортами попроще. К рубашке с лосями имеет смысл надевать только шорты из шотландки. Девка вроде Грейс точно не устоит. А обуюсь, пожалуй, в черные беговые кеды с желтой полоской. Пусть они немного выбиваются из цветовой гаммы: если обувка не подходит к одежде – это не смертельно. Теперь самое время запихнуть Зеленухыча в носок для быстрого доступа в походных условиях.

Прикид нельзя считать законченным, если на тебе не надето ни одной вещи во славу Иеговы. Лучше что-нибудь неброское, скажем, наплечники. Это что-то вроде шнурков, к которым прикреплены два ярлычка с изображением святых. Наплечники нужно носить как двойное ожерелье: одна картинка спереди, другая сзади. И что особенно замечательно, наплечники – это гарантированный пропуск на выход из ада. Стоит умереть в наплечниках – и отправляешься прямиком в рай. Без вопросов.

Скажем, к примеру, угоню я сегодня автобус, потом, не знаю, ну там, перееду парочку старушек с ходунками. Затем выйду из автобуса, обчищу их сумочки. С деньгами пойду в бар и напьюсь. В баре начну спорить с чуваком по поводу того, кто лучше: я или Бобби Редфорд. Допустим, он скажет, что я чуть получше. А я скажу, что точно лучше, и намного. Тут я выйду на улицу, сяду за руль автобуса, снесу в баре стену и перееду болвана. Потом вытащу деньги у него из лопатника, подойду к музыкальному автомату и врублю Боба Сигера и его «Сильвер буллет банд», песню «Old Time Rock & Roll». Потом я снова сажусь за стойку, заказываю еще выпить и начинаю спорить с другим чуваком: кто круче – я или Бобби Де Ниро. Он говорит, что вроде бы Де Ниро. А я говорю, что Де Ниро без вопросов. Базар я кончаю точно так же – просто сбиваю его автобусом.

Потом опять присаживаюсь выпить. В бар заходит Де Ниро, садится рядом и заказывает стопку, лихо опрокидывает ее. Потом искоса смотрит на меня и спрашивает:

– Про меня говорил? Это ты про меня говорил?

А я ему:

– Ну да, но только хорошее, Бобби.

Но он не ведется на эту туфту. Он достает огромную бандитскую пушку и нашпиговывает меня свинцом. Я труп, но на мне наплечники. В свете всего этого возникает вопрос: смогут ли они спасти меня от ада? И да, и нет. По-хорошему, мне бы полагалось прямиком в рай, даже если бы я вошел в Жемчужные Врата с рулем от автобуса и холодным пивом.

Но мы забываем об ужаснейшем из всех грехов. Хуже убийства и даже хуже пропущенной мессы. Я врубил Боба Сигера на музыкальном автомате. А этого дерьма мне не простит и сам Бог.

В гостиной бардак. Лампа валяется на полу рядом с перевернутым кофейным столиком и кипой журналов. Синтетические чехлы на диване и кресле для двоих накинуты явно наспех. Еще хорошо, что уцелел телевизор с кабелем. Я хватаю пульт и жму на кнопку «вкл». По телеку, как обычно, одно дерьмо: сплошные ток-шоу, смотреть которые было бы намного интереснее, если бы их участники бились на кулаках, видеоклипы с немецкими придурками, которые играют на пианино, словно на гитаре, кулинарные шоу с жирными тетками в роли ведущих, повторы старых черно-белых фильмов, мыльники и игровые шоу. В итоге я нахожу религиозный канал, где проповедник во фраке и в рубашке с оборочками, с коком под Элвиса, держит за руки даму необъятных размеров с двумя резиновыми грелками вместо сисек. Необъятная дама с грелками вместо сисек рыдает от счастья. Она где-то посеяла Господа, но вновь Его обрела, слава Ему же. Проповедник потеет и улыбается. Зрители аплодируют и кричат всякую чушь. Я выключаю телек. Потом опять включаю. Опять выключил. Теперь включил. И снова выключил. Обожаю этот пульт.

На улице рычит собака и человек кричит от боли. Я бегу на крыльцо. Там моя собака, Гвен Флэггарт, кусает почтальона, Фрэнсиса Натэниела Тухи Младшего, который еще вдобавок приходится мне отцом. Пока Флэггарт вгрызается ему в лодыжку, Фрэнсис Младший обзывает ее жирной сукой.

– Йоу, пап, – говорю я ему. – Посылку мне не принес?

Мы с Бобби Джеймсом написали на обороте «Мэгэзин» (журнал гарантированного взаимного уничтожения) заявку на кучу всякого дерьма, включающую в себя пластмассовые собачьи какашки, жвачку с приколом, ароматические палочки и доску, которая не просто доска. Мы собираемся катиться на доске в школу. Цыпулям доски нравятся.

– Йоу, Генри, – отвечает он. – Чего? Ты про это?

Он достает из набитой до отказа почтальонской сумки маленькую коричневую коробочку и протягивает ее мне, а тем временем Флэггарт продолжает рычать и кусаться. Фрэнсис Младший прицеливается и отвешивает собаке смачного пенделя ногой. Бам. Флэггарт, эта уродина, валится на спину, закрывая морду лапами, и чихает, будто улыбаясь во всю свою желтозубую пасть.

– Загони собаку в дом, Генри, пока я ее не убил, – говорит он мне.

Я открываю дверь, и он дает ей пинок под зад. Уже в доме она с блядским видом подруливает к спящей Джин, другой нашей собаке. Джин просыпается, замечает Флэггарт и подвигается. Флэггарт садится на освободившееся теплое местечко. Мы с Фрэнсисом Младшим по-прежнему стоим на крыльце.

– Стивен все еще наверху, Генри? Дрыхнет? – спрашивает он.

– He-а, вроде проснулся, – говорю я.

– Как он там?

– Бывало и лучше. Блюет.

– Это понятно. Я спрашиваю, вид у него подавленный? Расстроенный?

– Угу, но это дело обычное, – замечаю я.

– Знаю, – отзывается Фрэнсис Младший, который на вид – вылитый Стивен, только покрепче будет, лицо покруглее и волос на голове поменьше, да еще черные круги под глазами.

– Он что-то говорил – вроде собирается сегодня в Комьюнити-колледж, – вру я ему.

– Правда? Вау, – говорит в ответ Фрэнсис Младший, – может быть, до него дошло хоть что-то из того, что я ему вдалбливал.

– Ага, конечно, пап, – говорю я, хотя с его стороны думать так попросту тупо.

– Ну, ты меня понимаешь, это насчет школы и прочего дерьма.

– Конечно.

Бобби Джеймс высовывает из двери свою жирную морду и смотрит в сторону нашего дома, но он слишком плохо видит, чтобы разглядеть меня издали. Оно и хорошо, потому что иначе он бы принялся истерически свистеть. Как только он вновь исчезает за дверью, у меня начинает трезвонить телефон.

– Пора кончать со всем этим дерьмом, Генри, – продолжает Фрэнсис Младший. – Он катится по наклонной. Нельзя, черт побери, ломаться из-за одного несчастья. Жизнь и впрямь летит к чертям, но при этом она еще и движется вперед, и нужно двигаться вместе с ней. Ему бы надо гонять мяч и поступить в колледж. И тебе тоже. Я не хочу, чтобы ты разносил по домам макулатуру и бегал от собак. Вы оба слишком смышленые для этого.

– Я понял тебя, брат мой, – говорю я ему.

– Хватит паясничать. Я серьезно. Наша работа не из легких, – заявляет он, глядя куда-то сквозь меня. А это значит, что сейчас начнется разговор, который будет прерываться всякий раз, когда ему придется отвечать на вопросы соседей по поводу почты. – Понимаешь, Генри, я просто хочу, чтобы у тебя в жизни все сложилось лучше, чем у меня – Привет, Милдред, да, пришел твой «Ридерз дайджест», сейчас принесу– в шестнадцать лет я уже работал на почте, Генри, и передохнул только во Вьетнаме – Гарри, этого твоего чека на страховку сегодня не было, но я обещаю, что дождусь его– у твоего брата в башке мусор, и потом он будет горько сожалеть об ошибках, которые совершает сегодня – Юнис, подожди две минуты и хорош орать там, лысуха беззубая… – ты даже посмышленее Стивена будешь; я не допущу, чтобы ты наполнял стаканы в сети обслуживания вместо того, чтобы читать нужные книжки в колледже и бегать за юбками вдали от всего этого крутежа. Я не позволю Стивену все забросить из-за того, что погибла его возлюбленная одноклассница. Когда мне было семнадцать, я сам на руках вынес из дома тело семилетнего брата. На следующий день нужно было идти на работу. И я пошел. Жизнь не желает ждать. И если для того, чтобы удержать твоего брата на этом свете, мне опять придется с ним драться, я, черт возьми, так и сделаю – Да, Майк, меня покусала моя собственная собака– ну все, мне пора, а то как бы они не зажгли факелы и не погнали меня всем скопом на почту. У тебя на голове все в порядке, хватит прихорашиваться. Слушай, чем планируешь сегодня заняться?

– Да как обычно, – отвечаю я. – Буду шататься с Бобби Джеймсом. Выглядывать на улице телок и мелочь под ногами. А также громко возглашать о своей любви к Яхве.

Я всегда несу такую чушь – все равно он меня не слушает.

– Напиши маме записку, ладно? – говорит он. – И не дури. Деньги есть?

– Откуда?

Он достает бумажник, в котором три рваных долларовых бумажки. Протягивает две мне, потом смотрит на последнюю и отдает и ее. И говорит:

– Держи, вот.

– Спасибо, дружище.

– Да не за что.

– Пап, – спрашиваю я его, меняя тон, – мужику обязательно кого-нибудь пялить за спиной у жены?

– Чего? – успевает выдохнуть он перед тем, как чуть не выпрыгнуть из кедов и выронить сумку, чтобы затем нагнуться, завязать шнурки и взглянуть на меня снизу вверх. – А почему ты спрашиваешь?

– Да так, – отвечаю я. – На днях на спортплощадке кто-то обмолвился.

– И про кого?

– Не помню. Но не про тебя.

– А я про себя и не думал, – сообщает он мне, распрямляясь и вновь надевая сумку на плечо.

– Знаю, – говорю я. – Ведь так только пидоры поступают.

– Да, вроде того. Ну ладно, мне пора. Будь паинькой.

– Ты тоже.

Фрэнсис Младший, перемахнув через крылечные перила, что твой гимнаст, удаляется, чтобы завершить обход улицы. С минуту я смотрю ему вслед, потом иду в дом, нахожу ручку, бумажку и пишу: «Ма, ушел. Вернусь. Искренне твой во Христе, Генри». Сесилия посмеется. Она любит шуточки про Иисуса. Я выключаю, затем опять включаю и снова выключаю телевизор. Дистанционные пульты. Вау. На часах пять минут двенадцатого. На кухне звонит телефон. Стивен наверху блюет и стонет. Игла скребет по сорокапятке, которую я никогда не снимаю с проигрывателя. Я делаю шаг – и окунаюсь в сладкий летний воздух. Яхве с безграничной любовью гладит меня ласковыми лучами солнца.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю