Текст книги "Зелень. Трава. Благодать."

Автор книги: Шон Макбрайд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

15

Рон Дивайни, семидесятитрехлетний старикан с индюшачьей шеей и седыми, зализанными назад волосами, кипя от ярости, прыгает перед камерой.

– Стой где стоишь, – говорит он, грозя пистолетом. – Руки вверх, приятель, чтобы моя жена могла тебя обыскать.

Его жена, Джудит, с виду как две капли воды на него похожая, если не считать парика и длинного бесформенного платья, обыскивает человека, у которого камера.

– Он чистый, – заключает она.

– Рад слышать, а не то я б его продырявил. Что, придурок, подбираешь себе что-нибудь из драгоценностей? Тогда ты пришел по адресу. «Ювелирный Дивайни» – магазин как раз для тебя. У нас есть украшения на все случаи жизни, будь то свадьба, помолвка или юбилей. В порядке спецзаказа мы также можем предоставить широкий выбор аксессуаров и для более специфичных ритуалов и торжеств, таких, как папская интронизация или похороны. Так что заходи к нам в «Ювелирный Дивайни» на углу Фрэнкфорд-авеню и Святого Патрика, но имей в виду, ковбой: стволы и дурацкие шутки лучше оставь за порогом, а не то можешь смело загадывать последнее желание. Я-то сам не боюсь помереть, а вот как насчет тебя? – выкрикивает он, затем снимает пушку с предохранителя, поворачивается на месте и начинает безостановочно палить по мишени в виде черного мужского силуэта, пока пулевые отверстия не складываются в надпись САМЫЕ НИЗКИЕ ЦЕНЫ В ГОРОДЕ.

– Ну вот и реклама, – говорит мистер Дивайни, указывая на экран телевизора стволом своей пушки, которую он, бля, в жизни никогда не выпускает из рук. Нас, однако, это ничуть не пугает. Мы – то есть Гарри, Бобби, Арчи и я – просто научились пригибаться каждый раз, когда он ею размахивает, а потом снова выпрямляться, когда он размахивать прекращает. И все дела. Просто с этим чокнутым ублюдком всегда надо быть начеку.

– Рональд, поосторожнее там со своей штуковиной, – предупреждает его миссис Дивайни, которая, наверное, отращивает себе груди, чтобы те свисали как можно ниже – в качестве логического продолжения ее сморщенного, как чернослив, лица. – Мало тебе высаженного стекла на прошлой неделе?

– Потише там, пока суда не было, не стоит об этом распространяться. К тому же мой магазин – моя пушка. Если кому что не нравится – пусть пойдет постучится лбом об стенку, – кричит он ей в ответ, размахивая пушкой у нас над головами и тыча ею в сторону двери. Мы пригибаемся. Затем он снова опускает ствол – мы выпрямляемся – и начинает перелистывать им страницы каталога «Нотр-Дам».

Гарри прочищает горло:

– Мы пришли за кольцом.

– Нотр-Дам, – говорит мистер Дивайни, по-прежнему глядя в каталог и пропуская мимо ушей реплику Гарри. – Неистовые«Ирландцы». А вы ребята, болеете за «Ирландцев»? – спрашивает он, опять наводя на нас свою пушку.

– Конечно, черт возьми, – говорю я.

– Еще бы, – говорит Бобби Джеймс.

– Спросили тоже, – соглашается Арчи.

– За кого же еще, черт побери, – говорит Гарри.

– Ладно, – подозрительно щурясь, говорит мистер Дивайни. – Джудит, почему ящик все еще включен? Мой ролик давно прошел. Поставь пластинку.

Миссис Дивайни бросается к стереофонии. Магазин наполняется звуками божественной музыки.

– «The Four Freshmen», – замечаю я. – Вы любите Бич Бойз, мистер Дивайни?

– Эти твои пидоры Бич Бойз были левыми хипстерами и пели про всякую коммунистическую дрянь вроде серфинга и прочего, – говорит он. – Серфинг придумал Фидель Кастро специально, чтобы заманить наших ребят в воду и там их всех повзрывать, перед тем как высадить к нам десант, урод бородатый. Фидель Кастро. Я б ему сам, лично глотку за это перерезал. Так, и какого черта вас принесло ко мне в магазин? Мы тут жвачками со вкладышами не торгуем.

Гарри вытаскивает из кармана сотку. Игла скребет по пластинке. Мистер Дивайни откладывает пушку в сторону. Его жена тут же приносит нам на подносе чай со льдом и кексы.

– А, теперь да, вспомнил, – говорит он. – На прошлой неделе ты заказал мне кольцо. Вроде как папочка решил сделать мамочке подарок, так? Интересно, куда он девал старое: не иначе в нужник отправил? – и давай укатываться так, как будто никто никогда еще шутки лучше этой не выдумал. – Она ни за что не догадается, что это на самом деле обычный цирконий. Что у нас там – кольцо готово, Джоан?

– Уже несу, Рональд, – отзывается она и приносит вместо моего кольца какой-то кусок дерьма.

– Это не то, которое я просил, – заявляю я.

– Что? – переспрашивает он. – Ты же, кажется, выбрал элитное кольцо из чистейшего циркония за сто баксов.

– Я выбрал вон то,а не это, – говорю я, указывая на кольцо для Мэган, кольцо Стивена, мое кольцо, кольцо для Грейс, которое по-прежнему лежит на прилавке под стеклом.

– Да оно в точности такое же, только то уже надеванное, а это – нет. Нарываешься на проблемы? Или пошутить со мной вздумал? – спрашивает он, а сам большим пальцем поглаживает под прилавком свою пушку.

– Ни хрена я не нарываюсь, – говорю я. – Мне нужно вон то кольцо. Дайте мне его, и не будет ни у кого никаких проблем.

– Ладно, – говорит он. – Но скидки за то, что его уже брали, не получишь.

– Пойдет, – соглашаюсь я, глядя прямо ему в глаза: я сейчас не в том настроении, чтоб с ним базарить.

– Джудит, это положи на место и принеси то, другое, – говорит он.

Она забирает дебильное кольцо, приносит вместо него то, которое нужно, и кладет его на свободный прилавок. Мы все пододвигаемся ближе. Коробочка у нее в руках со щелчком распахивается. Кольцо с коричневым камнем в желтой оправе сияет ярче всех лежащих внизу под стеклом дорогих безделушек вместе взятых.

– Можно мне подержать? – спрашиваю я.

– Только с согласия твоего дружка, у которого наличность, – говорит мистер Дивайни.

– Давай, Генри, – говорит Гарри. – Оно тебе нравится?

Я гляжу на кольцо и не могу оторваться. Любовь переполняет меня до краев, и я ничего не могу сказать ему в ответ.

– Сделано из высококачественного циркония, – балаболит мистер Дивайни. – Барахла я не толкаю с 1981 года, когда было следствие. Таким колечком можно запросто стекло разрезать – и ограбишь любой ювелирный, но только не мой, потому что я тебе сперва башку разнесу. К кольцу прилагается десятидневная гарантия, обеспечивающая защиту прав потребителя.

Я мысленно выключаю его болтовню у себя в голове, потому что мне по хрену все, что он скажет. Вот передо мной лежит кольцо, которое я надену на палец Грейс как залог моей любви. Вот кольцо, которое Стивен вернул обратно в магазин, когда погибла его девушка. Вот кольцо, которое я буду держать в руке после того, как спою ту самую песню, которую когда-то Фрэнсис Младший пел Сесилии в знак их любви. Когда я перестану петь, Стивен снова будет счастлив, а родители снова полюбят друг друга. И всем сразу станет жить лучше: и Сес, и Фрэнни, и Грейс, и мне. Сегодня вечером я предложу им все это с пожизненной гарантией. И срать я хотел на эту десятидневную байду.

– Ты знаешь, когда я делал предложение миссис Дивайни, у меня для нее вообще не было никакого кольца, – говорит мистер Дивайни. – Просто предложил – и точка. И получилось все – лучше не придумаешь. В обоих случаях. Не купил кольца тогда – теперь вот их продаю. Замечательная штука жизнь.

– Эй, прекрати, – перебивает его жена. – Опять завел свою циничную тягомотину. На самом деле, мальчики, когда мистер Дивайни сделал мне предложение в тридцать первом, он в два раза больше денег потратил на фейерверки, чем если бы купил кольцо. Разве я не права, Рон?

– А мне почем знать? Я уже давно старик. Бывает, и как звать-то меня забуду, – лукаво замечает он ей в ответ.

– Что верно – то верно, Рон, – ласково качая головой, соглашается она. – Он завел меня черт-те знает куда, в какое-то поле, – продолжает рассказывать она нам. – Там, рядом, в лесу ярдах в пятидесяти от нас прятались с фейерверками двое его приятелей. Он велел им ровно в девять запускать все, разом – в этот момент и хотел мне объясниться. Ничего на память не приходит, а, Рон?

– Нет, словно белое полотно какое-то, – отвечает он, явно приведенный в смущение своей возлюбленной половиной.

– Ну да, конечно, – говорит она. – И не важно, в общем, мальчишки, а вот из всех своих друзей он взял, наверное, двух самых бестолковых – долго выбирал, надо думать, – потому что только встал передо мной на колено и раскрыл рот, как все эти фейерверки полетели в поле прямо в нас. Ну теперь, готова поспорить, ты все вспомнил, – смеется она, а он закатывает глаза.

– Ладно, чего там, вспомнил, – признается он.

– И фейерверки на самом деле полетели прямо в нас, так ведь? – уже хохоча, уточняет она.

– Да, Джудит. Получилась настоящая Иводзима [32]32
  Остров в Японском архипелаге, за который американские войска вели ожесточенные бои с японцами во время Второй мировой войны.


[Закрыть].

В ответ она хохочет еще пуще прежнего:

– Да, Иводзима, это точно. Предложение он мне сделал, пока мы с ним бежали в лес, спасаясь от ракет и римских свечей, которые били по деревьям у нас за спиной. Я сказала «да», и мы поцеловались, спрятавшись за деревом, да так там и стояли еще минут десять, пока бомбардировка не прекратилась. И вот они мы, пятьдесят три года спустя, и все так же любим друг друга, как и раньше. Я права, Рон?

– Если ты так говоришь, значит, так оно и есть, дорогая, – отвечает ей он.

– А именно так я и говорю.

Гарри оплачивает чек и кладет мне руку на плечо. Стволом своей пушки мистер Дивайни жмет кнопку на кассе. Ящик открывается. Бздынь.За нашей спиной на Ав останавливается троллейбус. Скрип, клик.Арчи зевает. Бобби Джеймс надувает пузырь. Мистер Дивайни, словно младенца в колыбельку, кладет купюру в кассовый ящик и тут же со звоном его захлопывает. Я опускаю коробочку с кольцом к себе в карман и сверху кладу на нее ладонь. Я выхожу из магазина вслед за остальными; перед глазами у меня все плывет. Мимо нас медленно и размеренно, как сердечный ритм, течет по дороге поток машин.

И снова улица Святого Патрика: Арчи и Гарри готовят каскадерский прыжок на инвалидном кресле, для чего приволокли два шлакоблока. Трамплином послужит сломанный стол с веранды Бобби Джеймса. Рядом с нами в ожидании прыжка стоит Грейс все в той же футболке «Иглз» и Марджи Мерфи, которая сегодня вышла в комплекте из шортов с футболкой.

Трамплин готов, роликовые коньки, скейтборды и детские велосипеды все разом тормозят и замирают вокруг. Шум игры сменяется напряженной тишиной. Теперь только и слышны доносящиеся из домов там и сям мелодии телешоу, шипение газонных поливалок да звуки слетающих с пивных бутылок крышек. Последнее еще более, нежели любые стрелки на часах, служит неопровержимым доказательством того, что приближается полдень. Гарри свозит Арчи с бордюра на дорогу.

– Как думаешь, откуда надо разбегаться? – спрашивает он. – И еще: мне бежать быстро или не очень?

– Сначала нужно положить что-то, через что я буду прыгать, – говорит Арчи.

Я указываю ему на детишек, стройными рядами рассевшихся на бордюрах.

– Можно положить на землю несколько этих маленьких ублюдков, – предлагаю я.

Марджи тут же принимается вонять, что с детьми – это слишком опасно. Тогда Грейс предлагает подложить вместо детей синий костюм Арчи в полиэтиленовом пакете. Все дружно решают, что костюм – это самое то. Арчи протирает темные очки подолом рубашки.

– Гарри, – говорит он, – отвези меня вон до той пятнистой тачки с мусорным пакетом у заднего стекла.

– До которой? – уточняет Гарри. – До желтой или до зеленой?

– До желтой, – говорит Арчи. – От нее и будем разгоняться. Побежишь изо всех сил.

Вот они уже стоят рядом с машиной. Впереди – на ладан дышащий трамплин. Полиэтиленовый пакет с костюмом Арчи переливается на солнце всеми цветами радуги, словно масляное пятно на асфальте на стоянке у автомагазина. Арчи слюнявит себе палец и поднимает его над головой, затем сжимает кулак и показывает Гарри большой палец. Гарри отвечает ему тем же жестом, но перед этим успевает сделать растяжку на ноги и поправить наколенники. Стартуют технично и мощно. От трамплина их отделяет уже всего каких-то пять футов, но тут раздается голос чьей-то мамаши:

– Мэтью! Мэтью!

Тьфу, бля. Миссис Мэлинсон (у нее сиськи первый номер) зовет своего сынишку Мэтта (стрижка бобриком). Гарри резко тормозит и останавливает инвалидное кресло. Нельзя же на глазах у мамашки совершить прыжок в кресле-каталке, поэтому нам всем приходится на время сбавить обороты. Гарри нагибается и с видом заправского механика как бы начинает возиться с колесом. А я тем временем загораживаю собой трамплин, чтобы миссис Мэлинсон не увидела, и вот уже стою и причесываюсь, как ни в чем не бывало. Ничего такого, все как всегда – разве не ясно?

– Мэтью, пора, ланч уже готов, – говорит она.

– О’кей, мам, иду, – говорит Мэтт.

– А где твоя сестра Колин? А, вот и она. Колин, и ты тоже иди, – успевает сказать миссис Мэлинсон прежде, чем в ее голову начинает закрадываться смутное подозрение. – Вы, ребята, здесь часом ничего не затеяли? Ведете себя как надо?

– Да, миссис Мэлинсон, – отвечают ей все хором.

– А что там у тебя за спиной, Генри? – спрашивает она.

– Да так, ничего особенного, – сообщаю я ей. – Столешница и два шлакоблока.

– И что вы собираетесь со всем этим делать?

Тут встревает Гарри:

– Йоу, Джина, как дела?

– Отлично, Гарри, а как у тебя?

– Спасибо, тоже хорошо, – говорит он. – У тебя случайно не будет минутки? Надо поговорить насчет оплаты за газон.

– Ммм, давай как-нибудь потом, ладно? – уклончиво отвечает она вопросом на вопрос. – Мне сейчас главное этих двоих накормить.

– Нет проблем, Джина. Потом так потом. – Дождавшись, когда миссис Мэлинсон скроется за дверью, Гарри лукаво подмигивает мне: – Она еще не до конца расплатилась за стрижку газона. Ну что, продолжим наше шоу?

Арчи с Гарри вновь занимают исходную позицию у пятнистой тачки. Арчи громко командует Толкай.Гарри срывается с места. С Эрдрик на Святого Патрика заворачивает полицейская машина. Копы,кричу я. Гарри снова тормозит инвалидное кресло. Под неодобрительный ропот собравшейся толпы зрителей мы с Бобби Джеймсом оттаскиваем с дороги шлакоблоки, чтобы полицейская машина смогла проехать. За рулем мистер Джеймс при исполнении (и это за два часа до свадьбы собственной дочери). Тормозит около меня.

– Йоу, Генри, что тут у вас такое? – спрашивает он.

– Йоу. Как, сегодня тоже работаете? Не пойдете на свадьбу? – удивляюсь я.

Он приближает лицо ко мне:

– Я бы с радостью. Где Бобби Джеймс?

– Вон там, за машиной прячется со своей девушкой, – говорю я и показываю в нужную сторону.

– С кем прячется? Уже умудрился девчонку себе подцепить? – в свою очередь удивляется мистер Джеймс.

– Даже не спрашивайте: я сам ни за что бы не стал с малолеткой встречаться.

– Слышал, жена его сегодня как следует отходила пакетом с какашками. По этому поводу поступило три звонка в 911.

– Я не могу подтвердить, равно как и опровергнуть данные слухи, – с деланной серьезностью сообщаю ему я.

Мистер Джеймс, в этих делах мужик тертый, только беззвучно смеется в ответ.

– Понимаю, – говорит он. – К тому же мне сейчас не до того. А у них там все по-взрослому или как? А то как было бы хорошо в один день сразу от двух нахлебников избавиться.

Теперь моя очередь смеяться. Мистер Джеймс мне нравится.

– Боюсь, не выйдет. У него же на лице написано: «Вечный маменькин сынок», – говорю я.

– Клянусь, я скорее сам его пристрелю, Генри, – говорит он.

– Лучше уж сразу, сейчас, а то потом некогда будет, да и жалко станет, – советую я ему.

– Ладно уж, пусть до завтра побегает, – смеется он мне в ответ. – Рад, что вид у тебя бодрее, чем вчера вечером.

– Да уж, – говорю я.

– С теми ребятами все в порядке, – добавляет он. – Всех уже отпустили домой.

– Я слышал.

– Но сам лучше пока держись подальше от спортплощадки, хорошо?

– Да, конечно, – говорю я.

– А Гарри там что – нацепил костюм для аэробики? – с изумлением в голосе интересуется он.

– Да хрен его знает, лучше сами у него спросите, – советую ему я.

Мистер Джеймс опускает боковое стекло с пассажирской стороны.

– Йоу, Гарри, – окликает он его. – Что это на тебе такое? Костюм для аэробики?

– Йоу, Роб, – отзывается Гарри. – Нет.

– А похоже. Ладно, ребята, увидимся на свадьбе. Да, и еще, кстати, когда Арчи раскроит себе череп об асфальт, скажите диспетчеру, чтобы вызывал не меня, а «скорую помощь». Хочу успеть чего-нибудь перекусить перед свадьбой дочери.

И с этими словами уезжает. Если последнее замечание и имело своей целью как-то нас вразумить, то мы все равно благополучно его прохлопали: не успевает машина скрыться за углом, как у нас уже снова готов трамплин. Буквально сразу же все снова бросаются по своим местам. Гарри и Арчи отступают назад, разворачиваются и летят в атаку. На этот раз безо всяких помех. Арчи глядит сверху на приближающийся трамплин, как пилот бомбардировщика, готовый обрушить тонны металла и взрывчатки на голову аятоллы Хомейни. Он вот-вот взлетит с трамплина со скоростью 100 миль в час, шутя перемахнет через солнце и покажет всем этим ходячим хлюпикам внизу, у кого здесь в квартале самое крепкое очко.

Шлеп. Бац.

В жизни не всегда все бывает по справедливости. Иногда плохие торжествуют, а хорошие незаслуженно несут наказание. Не знаю, как там у вас, у заблудших и одураченных идолопоклонников, а нам, католикам, Папа Римский ясно объяснил, что придет Судный день, и тут-то Большой Мальчик все дерьмо у нас из жопы огнеметом и повыжжет. Однако до той поры всем все, как правило, сходит с рук, даже если кажется, что так быть не должно. Вот, например, как сейчас, когда мы с Гарри на пару незаслуженно страдаем от побоев отца С. Томаса Альминде, OSFS, в церковной ризнице. Мы прибежали сюда из дома, нацепив стихари прямо поверх школьной формы. В таком виде, и никак иначе, любой церковный служка обязан являться в храм даже летом. На пороге мы оба споткнулись и со звучным грохотом полетели на пол друг через друга, чуть животы не надорвав от хохота. Стеклянная дверь с силой захлопнулась за нами, отчего тут же разбилась вдребезги. Святой отец, который в это время был занят тем, что наставлял на путь истинный одну хорошенькую разведенную мамашу с великолепным бюстом, посчитал, что в данном случае без физического наказания никак не обойтись. Тут уж ничего не попишешь: воротничок священника, равно как и полицейский значок, – отличный аргумент в пользу узаконенного права давать волю рукам. Поскольку я меньше и легче, чем Гарри, святой отец поднимает меня в воздух, ухватив за волосы. Слезы из глаз так и брызжут, единственное, чего мне сейчас хочется, – это порвать ему глотку за то, что он, бля, творит с моей прической, но все же приходится стиснув зубы молчать. Со священником такое не прокатит. Лучшее, что можно сделать в этой ситуации, – крепиться и не подавать виду, что тебе больно. В этом смысле Гарри сейчас особенно тяжело: он, как телка, ревет, а святой отец тем временем знай себе навешивает ему подзатыльник за подзатыльником ладонью со здоровым перстнем, повернутым камнем вовнутрь.

– Сколько можно повторять, что церковный служка должен вышагиватьсо смиреннымдостоинством? – вопрошает он.

Но вот побои закончились, и теперь святой отец держит нас обоих, обхватив за плечи. Гарри постепенно прекращает хныкать.

– Оставьте волосы как есть, мистер Тухи, – говорит мне отец Альминде. – Ваше тщеславие – не что иное, как признак слабости духа.

– Да, святой отец, – отвечаю я.

– Я имел в виду, мистер Тухи, прекратите начесываться.

– Всего одну секунду, святой отец, – говорю я, – еще только по разу с каждой стороны.

– Я сказал, уберите расческу сейчас же, – приказывает он.

– Святой отец, да я все, все уже, – торопливо говорю я.

– И это двое моих лучших служек, – сокрушается святой отец. – Дверь разбили, в ризницу ворвались, просто не служки, а черти какие-то. Никогда больше так меня не разочаровывайте. Мое сердце этого просто не вынесет.

– Не будем, святой отец, – хором отвечаем ему мы.

– Хорошо. Остается надеяться на вашу искренность. О вас я лучшего мнения, чем о большинстве этих животных вокруг. Тут волей-неволей начнешь себя чувствовать не духовным пастырем, а директором зоопарка.

– Но зато каким хорошим, святой отец, – вставляет Гарри.

– Не пытайтесь выставить меня дураком, Карран. Это всего лишь горький сарказм, и только.

– Аминь, – говорю я. Упс.

– Извините, я не расслышал: что вы секунду назад сказали, мистер Тухи? – переспрашивает святой отец.

– Простите, святой отец. А что я такого сказал? – спрашиваю я и непонимающе моргаю.

– Мне показалось, вы сказали «аминь», – не отступает он.

– Ах, вы об этом. Да, и впрямь сказал. Просто в тот момент я молился про себя. Должно быть, случайно вслух вырвалось.

В ответ святой отец хмурит брови. Он крайне раздосадован и осознает свое поражение: ему ничего другого не остается, кроме как поверить мне на слово. Ведь монашки да священники только и делают, что все время талдычат нам о том, что нужно про себя непрерывно молиться. С какой же тогда, спрашивается, стати мне не молиться именно в тот момент?

– Как там у Стивена? – спрашивает он.

– Думаю, все как обычно, – говорю я.

– Ты ведь не сказал отцу про то, что мы иногда с ним беседуем?

– Нет, не сказал.

– И про то, что мы иногда беседуем с твоей мамой, надеюсь, тоже не сказал?

– Нет, святой отец.

– Вот и хорошо. Они оба возмущаются поведением твоего папаши. А ты сам что думаешь по этому поводу?

– Я не знаю, святой отец. – Мое дыхание учащается: что-то, по-моему, стало душновато.

– Мистер Карран, – говорит святой отец, – вы не могли бы на минутку оставить нас и подождать за дверью?

– Конечно, святой отец, – отвечает Гарри, выходя в пустой дверной проем и переступая через осколки разбитой двери.

– Расскажи мне все как есть, Генри, – говорит священник, видя, что я хмурюсь и нервничаю.

– Все друг с другом грызутся и никто не хочет никого слушать, – говорю я.

– Как это?

– У Сесилии настроение меняется каждые две минуты. То она смеется, то плачет. Стоит ей рявкнуть на Фрэнсиса Младшего – тот обязательно рявкнет в ответ. Стивен никак не может забыть Мэган и поэтому пьет. Еще он ненавидит Фрэнсиса Младшего за то, что тот за спиной у Сесилии пялит миссис Куни. Фрэнсис Младший пялит миссис Куни, потому что несчастлив в браке. Сесилия тоже несчастлива, потому что ей приходится тянуть на себе четверых детей плюс еще одного в инвалидном кресле, а у нее на это не хватает денег, вдобавок муж тайком от нее пялит другую. Фрэнсис Младший утверждает, что бьет Стивена, чтобы заставить его наконец очнуться, но на самом деле он бесится из-за того, что Стивен бросил футбол, а для него это все равно как если бы он сам играл, а не Стивен. Ситуация говно, святой отец, говнее некуда, но у меня все под контролем, – на одном дыхании выпаливаю я, и на все про все у меня уходит секунд десять, не больше.

– Вот и отлично, мистер Тухи. Уверен, что так оно и есть. А теперь просто сделайте пару глубоких вдохов, – говорит он и ждет, пока я успокоюсь. – Вы можете снова вернуться к нам, мистер Карран. Давайте сменим тему на более приятную. Сколько девчонок придет сегодня на свадьбу?

– В максимальном списке приглашенных значится двести двадцать два человека, так что, по моим подсчетам, на свадьбе должно присутствовать не менее ста одиннадцати особ женского пола, – сообщает ему Гарри.

– Сто одиннадцать женщин. Я явно выбрал не ту профессию.

Святой отец, минуя разбитую дверь в ризницу, неспешно возвращается к себе в дом, откуда слышится милый приветственный смешок. Все нужные для работы и отдыха помещения соединяются между собой внутренними дверями, так что на улицу можно не выходить вообще. Работаешь без напряга, всего час в неделю, а все остальное время знай сиди себе да потягивай винцо, лупцуй детишек да тискай телок за сиськи. Время от времени можно послушать чьи-нибудь семейные тайны или длинные, как квитанции из прачечной, списки чужих грехов, а можно просто сесть в красную спортивную тачку и погонять по городу. Если кто видит особую разницу между Хью Хефнером [33]33
  Хью Хефнер (р. 1926) – основатель журнала «Плейбой» (в 1952 г.), известный своим скандальным поведением и вольным образом жизни.


[Закрыть]и католическим священником, то скажите мне, в чем она, потому что я, бля, сколько ни старался, так и не смог ее найти. Если святой отец возразит вам, что это не так, не позволяйте ему вас одурачить.

От вестибюля ризница отделена массивной дубовой дверью весом в добрую тысячу фунтов. Чем ближе к Богу, тем тяжелее двери. Вестибюль – это крест между квадратами археологических раскопов, это пещера и дом с привидениями. Здесь пахнет пылью, ладаном и вином. Куда ни глянь – везде католико-вудуистские страшилки: десятидюймовая статуя Христа, изгоняющего дьявола из пустыни; вощеные коробки с синими и красными свечами; кожаный с заклепками молитвенник; большие сломанные распятия; подушечки для коленопреклонения; приклеенные скотчем к стене изображения святых; старые священнические ризы; деревянные кафедры; какие-то длинные спичечные коробки; емкости с вином для алтаря; неосвященные просвиры в пластиковых упаковках по пятьдесят штук. Вестибюль охватывает алтарь дугой, почти как наушники голову: по узкому темному коридору с каждой стороны. Вниз из коридора ведет лестница в подвал, до отказа набитый костями священников и пингвинов: если хотите – поинтересуйтесь у Гарри Каррана, он вам расскажет, но лучше не стоит. Как бы там ни было, мы все равно не бываем в той части коридора. Вместо этого мы, бля, сейчас, впрочем, как и всегда, торчим здесь, в первой комнате перед вестибюлем, и ждем, когда начнется месса, а начнется она ровно через полчаса.

Я украдкой выглядываю в зал, где стоят скамьи. Пока никого нет, кроме Фрэнни, Сес и Сесилии: они всегда приходят в церковь первыми. Сесилия вся с головой ушла в молитву. После причастия она непременно осеняет себя крестным знамением и принимается горланить гимны. Фальшивит при том безбожно. Большинство других мамаш из нашего квартала делают в точности то же самое. Папаши, напротив: все побаиваются Бородатого Брата, который их просто на дух не переносит, как и они – мессу, и потому предпочитают толпиться при входе до последнего: оттягивать тугие воротнички на выходных рубашках и болтать друг с другом о спорте.

– Йоу, Генри, – кричит мне Сес через весь зал, заметив, что я выглядываю из двери.

Сесилия тут же шикает на нее, чтобы та замолчала. Помахав сестре в ответ, я возвращаюсь в вестибюль, где Гарри по-прежнему стоит в своем стихаре и трясется. Он кивает на бутылку с алтарным вином.

– Пил когда-нибудь эту бодягу до или сразу после мессы? – спрашивает он у меня.

– Не-а, – отвечаю я.

– Я тоже. Крэга Крамера знаешь? Так вот он однажды целую бутылку вылакал перед мессой.

– Да, он ничего, чувак нормальный, – смеюсь я в ответ. – Ты вчера далеко от свалки был?

– Я был в самом центре, – говорит он.

– Так, значит, видел, как их там избивали? – спрашиваю я.

– Да я в двух шагах был, конечно.

– Испугался?

– Нет вроде. Только сегодня страшно стало. А вчера так… смотрел, и все, – говорит он.

– Смотрел, и все? Просто стоял и спокойно смотрел?

– Будь я там сейчас, наверное, не стоял бы столбом, но в тот момент ничего не мог с собой поделать. Все раскрутилось слишком быстро. Не было времени.

– Да что ж ты такое говоришь?! Стоял там, смотрел, будто так и надо. Какого хрена. И даже не попытался никого от них оттащить, не побежал звать на помощь, просто стоял и смотрел! – кричу на него я.

– Спокойно, Генри, – говорит мне Гарри. – Ты сделал то же самое.

– Что? Да хрен там, то же самое, – говорю я уже тише.

– Чувак, успокойся. Ты не виноват. Стоял, не стоял – какая разница, все равно бы от этого ничего не изменилось, – говорит он. – Слушай, давай вообще о чем-нибудь другом. Ты вчера вечером с Грейс целовался?

Меня постепенно перестает трясти, я опускаю руки и улыбаюсь.

– Вижу, что целовался, – продолжает он. – Не иначе сегодня есть неплохой шанс повторить.

– Насчет своих шансов я был уверен еще до того, как мы поцеловались, – говорю ему я.

– У тебя это было в первый раз?

– Да, с Грейс в первый.

– Что, еще с кем-то успел попробовать?

– Нет, это был мой первый в жизни поцелуй с девушкой. Теперь доволен?

– Тяжело было? – спрашивает он.

–  Чтотяжело было? – переспрашиваю его я. – Ты, бля, вообще сейчас о чем?

– Сам знаешь. Целоваться тяжело было?

– А, не знаю. Не могу сказать. Грейс все сделала сама. На вкус как сигарета.

– Ну и как было? Потрясающе? – спрашивает Гарри.

– He-а, к тому же еще и невкусно, – отвечаю я. – Но я уговорю ее бросить. А то вдруг забеременеет – тогда бросать будет поздно.

– Ты прав, черт возьми, – соглашается Гарри.

Вот мы стоим, два взрослых ублюдка, и обсуждаем беременных телок.

– Генри, посмотри, сколько народу уже собралось?

Я снова выглядываю из двери. За двадцать минут до мессы заведение начинает заполняться народом. Фрэнсис Младший присоединяется к остальным – теперь все Тухи в сборе, кроме Стивена. Сзади у входа стоит Бобби Джеймс в смокинге и помогает рассаживаться старушкам. Он надувает пузырь и машет мне рукой, а сам тем временем тащит за собой полудохлую старушенцию, которая еще вдобавок и лупит его сумочкой по руке за то, что он идет слишком быстро. Грейс пока не видно.

Сес снова кричит мне. Йоу, Генри, мы здесь.

Тухи дружно наклоняются к ней, стараясь заткнуть, и неловко улыбаются соседям. Извините, что вас напугали. Остальные наши дети ведут себя намного лучше. Посмотрите: вон тот служка – это наш сын.

– Уже толпа народу, – отступив от двери, сообщаю я Гарри.

– Черт. Почему я всегда нервничаю перед мессой? – говорит Гарри.

В вестибюль заходит Эйс, жених. Я приятно удивлен состоянием его шевелюры: волосы хорошо расчесаны и уложены гелем. С ним свидетель и еще двое парней: оба стрижены под ежик и от этого смахивают на бульдогов; группу замыкает Бобби Джеймс, не иначе в качестве подружки невесты.

– Генри, Гарри, нате, глотните, – призывает нас Эйс, слишком крепко пожимая нам руки и утирая платком лоб, а его друзья тем временем моментально разыгрывают бутылку алтарного вина. Заходит Бобби Джеймс, но ему достается уже пустая бутылка. У него из-за спины появляется святой отец.

– Прошу прощения, сеньорита Джеймс, не осталось ли в бутылке глотка и для меня тоже? – спрашивает он.

– He-а, уже все вылакали, святой отец, – констатирует Бобби.

– Ну тогда сгоняй, принеси мне еще одну. Не могу же я с пустым баком идти служить мессу. Кто у нас тут жених? Ага, вижу, наверное, вон тот, что свисает со стула, будто словил пулю в живот. А ты что думал – дальше только хуже будет. Дай только срок, поживи подольше в браке. Вот именно поэтому я и пошел в священники.Ага, спасибо, Джеймси. Так, теперь мне двадцать пять баксов за венчание и еще три по столько сверху.

– Вот, падре, держите, – говорит свидетель и протягивает ему пять двадцаток.

– Чувак, ты перепутал, я тебе не падре. Работаю к северу от границы. Слышите? Коротышка заиграл на органе. Это нам сигнал. Надеюсь, подружки невесты на этот раз будут получше. А то в прошлый раз были одни сплошные шалавы малолетние и старые ведьмы, никакой тебе золотой середины. Соберись, сын мой. Не стоит так нервничать. Не успеешь оглянуться, как уже разведен.