Текст книги "Зелень. Трава. Благодать."

Автор книги: Шон Макбрайд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

– Что, папа со Стивеном опять друг из друга дерьмо вышибают? – спрашивает Сес.

– Что? Нет. Они просто танцуют сальсу, поэтому так шумно. Белые – что с них возьмешь?

– Только после такой сальсы потом почему-то приходится вправлять половицы, – со смехом говорит она. Потом спрашивает, уже серьезно: – Стивен снова пил?

– Ага, – грустно отвечаю я.

– А ты, когда вырастешь, тоже будешь пить? И драться с папой? И будешь так же мешать мне спокойно спать?

– Нет.

– Стивен, когда был как ты, наверное, тоже так говорил.

– Да ты что? – спрашиваю я. – В моем возрасте Стивен уже давно пил.

– Нет, не пил, дурак.

– Да точно пил. Он и в классе пил. Пиво. А бутылки открывал об полочку для мела.

– С ума сошел? Он так не делал, – говорит Сес, и в голосе ее удивление пополам с раздражением.

Внизу по-прежнему дерутся, но разобрать ничего нельзя, потому что закрыта дверь, а в комнате на полную мощность орет инструменталка «У меня есть ты, детка». Готов поспорить, и Фрэнни уже там.

– Генри, я серьезно, – говорит Сес. – Не хочу, чтобы ты пил.

– О’кей, не буду, – обещаю я.

– Но ведь все кругом пьют.

– Неправда, – говорю я. – Вот, скажем, мама не пьет.

– Зато принимает таблетки, – напоминает она мне.

– Ты-то откуда знаешь про таблетки? – спрашиваю я у Сес, а та хмурится, теребит зеленые бусы на шее и начинает их жевать.

– Мистер О’Дрейн пил пиво за рулем, когда разбился на машине, – выпаливает Сес. – И из-за этого Арчи не может ходить. И Мэган умерла и сейчас в раю. А у миссис О’Дрейн на лице шрамы. А Стивен всегда грустный и пьет.

– Откуда ты все это знаешь?

– Нужно слушать, что люди кругом говорят, чувак, – говорит она, как Грейс или Мэй Уэст.

– Надо пропускать мимо ушей всякую фигню.

– Легко сказать. Все кругом шепчутся.

Внизу что-то тяжелое рушится на пол. Фрэнсис Младший орет. Стивен орет на Фрэнсиса Младшего. Сесилия с Фрэнни орут на Стивена и Фрэнсиса Младшего.

– Зачем люди пьют, если от этого они становятся несчастными? – спрашивает Сес.

– Думаю, они от жизни несчастные, и пьют, чтобы обо всем забыть, – отвечаю ей я.

– А ты от своей жизни несчастный? – спрашивает она.

– Нет. Ведь у меня есть ты, малышка, – отвечаю я, с улыбкой глядя прямо на нее.

– Где ты таких слов наслушался? – Сес смеется. – Но это правда, я знаю. Я всегда с тобой.

Мы обнимаемся, и я смотрю на постер мисс Пигги, висящий на стене. Трудно поверить, что всего пару часов назад «Филобудильник» наяривал здесь так, что мебель ходуном ходила.

– Мы по-прежнему будем жить вместе, когда станем рок-звездами? – спрашивает Сес.

– Угу, – говорю я.

– На большущей ферме?

– Угу.

– Я, ты, мама, папа, Стивен, Фрэнни, Грейс и Арчи, да? – спрашивает она.

– Ни о каком Арчи речи не было, – подначиваю ее я.

– Генри, я же выйду за него замуж.И он долженбыть с нами.

– Я знаю. Думаю, он отлично впишется. Можно будет сталкивать его с гор прямо в кресле.

– Круто. Я за это. Расскажи еще раз, какая у нас будет ферма.

Драться перестали. Сонни и Шер поют «Верь мне». Сесилию душат рыдания, но она все равно продолжает кричать Когда же это гребаное дерьмо наконец кончится.Фрэнни с ней согласен. Он не может понять, почему люди в этом доме не уживаются друг с другом, почему этот пьет, а тот дерется.

Как бы там ни было – не важно. Всем нам приходится жить в тесном маленьком доме, втиснутом между двумя такими же, которые тоже втиснуты между двумя такими же, которые тоже, в свою очередь, втиснуты между двумя такими же, маленькими и тесными домами, как наш. Ну и я рассказываю Сес про ферму, устроившуюся между гумном и силосной ямой. Там нет засаженных газонной травой скатов, никаких тебе статуй святых, которые нужно обходить на цыпочках, и можно сидеть, прислонившись к дереву, с которого падают зрелые персики. И куда ни глянь – кругом зеленая трава. Там нет остервеневших теток, выбрасывающих из окна мужнину одежду, нет битого стекла, нет семейных драк из-за денег и никого не избивают на спортплощадке. Мама с папой снова любят друг друга, и Стивен, наверное, тоже живет счастливо с какой-нибудь деревенской девчонкой в сто раз лучше, чем Мэган. Из соседей только сверчки да плодовые мушки. Вместо банок с бутылками земля усеяна анемонами и одуванчиками. Миллионы долларов от продаж мультиплатинового альбома лежат в банке и приносят проценты. Грейс любит Генри. Сес любит Арчи. Фрэнсис любит Сесилию. Парки там – настоящие парки, а не просто обнесенные рабицей баскетбольные площадки, которые только называются парками. Там нет Гвен Флэггарт, равно как и других злых собак. Только коровы, которые дают молоко.

– Генри, я опять забыла, а как называются эти штуки у коровы внизу?

– Вымя. Они называются вымя. За них коров доят и получают молоко.

– Обеими руками?

– Да, обеими руками. Пусть Арчи доит наших коров. Мы приделаем к его креслу колеса поменьше, чтобы он мог кататься прямо у коров под брюхом. А ты случайно не помнишь, у него на кресле есть стояночный тормоз? А интересно, бывают двухместные кресла-каталки? Наверное, подарю вам такое на свадьбу. Будете кататься – ты спереди, а он сзади. И еще куплю вам с ним одинаковые шлемы. Стильные такие, не хуже моей рубашки.

– Ха! Тоже мне.

– Что смешного? По-твоему, у меня не крутой прикид? А рубашка с лосями? Много ты знаешь народу, у кого на рубашке тоже были бы лоси?

– Никого, только тебя.

– Правильно, только меня.

– Потому что ты баклан.

– Нет, это совсем не значит, что я баклан. Баклан у нас – это ты. Влюбиться в парня в инвалидном кресле – на такое только бакланы способны.

– Я все расскажу Арчи, что ты про него говорил.

– Какой кошмар: она все расскажет Арчи. И что же он со мной за это сделает – переедет меня, что ли? Прожжет дырку в голове своими солнечными очками? А если покупаешь очки как у пилота, кукурузная трубка и армейский джип тоже прилагаются?

– Не знаю.

– А вдруг вам захочется поменять фамилию на Эйзенхауэр? Арчи и Сес Эйзенхауэр.

– Откуда мне знать? Надеюсь, что не захочется.

– Что, не нравится Эйзенхауэр? А Вайзенгеймер пойдет? Сес Вайзенгеймер. Все правильно: ты – типичная гребаная Вайзенгеймерша. Я все видел: ты только что зевала и улыбалась одновременно. Юморист ни в коем случае не должен вызывать такую реакцию. Даже не знаю, продолжать мне эту шутку или рассказать еще одну, похожую. Ну вот, опять ты зеваешь. Неужели не смешно? Сес?

Сес тихо посапывает и улыбается во сне, лежа поперек кровати на обеих подушках сразу. Я целую ее в лоб, снимаю иглу с пластинки и выключаю свет. Затем иду к нам в комнату, кладу Зеленухыча в убежище, раздеваюсь до трусов и забираюсь к себе на верхотуру, стараясь не задеть Стивена, блюющего в тазик на своей кровати, и Сесилию, которая всхлипывает и поддерживает ему голову. Я говорю ей Спокойной ночи, ма, храни тебя Бог, а меня уволь.

Она смеется, продолжая при этом шмыгать носом:

– Эй, ты там как – следишь за моими пластинками?

– Глупый вопрос, – отвечаю я.

– Они в порядке?

– Чувствуют себя прекрасно. Купаются в моей любви и внимании.

– И Сес тоже, да? – спрашивает она.

– Да, и Сес тоже, – отвечаю я ей.

– Круто.

– Приходи тоже к нам слушать. В конце концов, это ведь твои пластинки.

– Знаю. Приду обязательно. Как только прекратится весь этот бардак. Привет им там от меня.

– Непременно. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

В окно дует холодный и резкий ветер. Стивен блюет и плачет. Чтобы согреться, я натягиваю одеяло по самую шею. Сон и грезы, уже второй раз за ночь.

13

Воздайте хвалу Господу и передайте-ка мне вон те соленые фисташки. Благослови вас Бог и доброго вам утра, мудозвоны, маразматики, мямли, мимы, мамы, братья, акробатья, сиськоненавистники и иконоборцы, флагоборцы и флагомашцы, садовники, землепашцы и газонокосители. Вроде никого не забыл. Доброе утро, Стивен Зловоннодрыхнущий и верный таз. Доброе утро, Майк Шмидт. На, получай плевок в глаз бумажным шариком, урод придурочный. Поразмысли-ка на тему «Почему я родился таким тупорылым ублюдком?», пока я схожу поставлю пластинку. Хватаю, что первое попалось: Чарли Паркер, «Jazz At the Philharmonic 1949». Бом! Бам! Шлеп! Ладонями плещу себе на лицо водой из крана. Подмышки пахнут нормально. В душ лезть незачем. Просто намочу голову, причешусь и пойду. Я смачиваю волосы, пританцовывая отправляюсь назад к себе в комнату, там хватаю Зеленухыча и, все так же пританцовывая, возвращаюсь в ванную, а Стивен уже тут как тут: блюет в унитаз.

– Йоу, Стивен, – приветствую я его. – Прекрасно выглядишь.

– Йоу, – стонет он в ответ. – Спасибо.

– Как себя чувствуешь?

Тут он сблевывает в унитаз:

– Лучше некуда.

– Возможно, между рвотой и выпивкой существует какая-то связь, – говорю я.

– Очень вряд ли, – говорит он. – Что, бля, за херь ты там поставил?

– Чарли, бля, Паркера, дятел. Что-то не устраивает?

– Нет, по крайней мере у них только музыка, и тебе некому подпевать.

– Что такое? – спрашиваю я. – У меня хороший голос. Спроси любого кота у нас под окном.

В ответ Стивен ухмыляется. Лично мне вряд ли хотелось бы ухмыляться, общайся я с унитазом столь же тесно, как Стивен, чтобы можно было разглядеть в нем свое отражение.

– Вчера вечером я тобой гордился, ты, баклан, – говорит он.

– Это почему же? – спрашиваю с опаской – а вдруг он откуда-то прознал, что мы с Грейс целовались? Тогда не миновать мне пытки.

– Классный номер ты отколол на спортплощадке, – говорит он. – Когда читал проповедь про сиськи. Очко у тебя ничего, крепкое.

– Спасибо, приятель. Делов-то, – говорю я. – А с теми ребятами что?

– Всех ночью отпустили из больницы. Ушибы, кровотечения, переломы. У одного треснуло несколько ребер. У другого перелом запястья.

– Уверен?

– Ага. Вчера общался там с одним в «Донохью», а он как раз работает в той больнице.

– Больше ничего не слышно?

– После этого все как-то смутно. Что было, когда я пришел? Ты не спал?

– Я ничего не слышал, – вру ему я. – Ты, наверное, как зашел – сразу наверх спать.

– А как таз у кровати оказался? – спрашивает он.

– Это я. Ты издавал такие звуки, как будто тебя сейчас стошнит.

– Как блевал, помню. А папу я не разбудил?

– Нет, но тебе неплохо бы притормозить. Твои лучшие алкогольные годы еще впереди.

– Это верно. – Смеется, превозмогая тошноту. – Я решил завязывать, Генри, – добавляет он серьезно.

– Как? Когда? Десятилетний план уже готов? – спрашиваю я, а сам не верю в это и выдавливаю струйку геля себе на ладонь, чтобы затем втереть его в великолепную шевелюру.

– Сегодня, – говорит он. – Буду серьезней относиться к вещам. Приведу наконец себя в порядок.

– Снова пойдешь в школу? – спрашиваю я.

– В школу? Еще чего. Лучше на хер сдохнуть. Пойду сдавать экзамены на почтальона и пожарника.

– Не становись почтальоном, не надо, – говорю я. – Лучше возвращайся в школу.

– Генри, я едва-едва доучился в десятом классе. – Блюет.

– Да ты не особо-то и старался. Папа был бы просто счастлив.

– Да пошел он на хрен, – огрызается Стивен.

Мы оба ненадолго умолкаем. Стивен распластался на унитазе. Я причесываюсь и пшикаюсь дезодорантом так, словно тушу пожар.

– Вчера на спортплощадке у кого-нибудь были стволы? – озабоченно спрашиваю я.

– Ральф Куни все меня пугал, – отвечает он.

– Слышал. Но у него он и вправду был?

– Да брось. Ральф и из водяного-то пистолета выстрелить толком не может. Пиздит он все, Генри.

– Вчера я видел его в толпе во время драки. И он был с битой, нет разве?

– Угу. Только воспользоваться ею не успел. Я как только увидел, что у него бита, сразу съездил ему по роже. Что это ты делаешь?

– Намыливаю подмышки, – поясняю я.

– Сегодня свадьба у Дженни Джеймс, а ты даже в душе не помоешься? – задает он мне глупый вопрос.

– В душ мне не надо.Мылся уже на неделе. Что за допрос, вообще?

– Да ничего, я так, господин Благоухающий.

– Слушай, кто бы говорил, – бросаю я в ответ. – Не сказать, чтобы от тебя самого так уж несло дезодорантом «Утренняя свежесть».

– Да, но я хотя бы в душ иногда заскакиваю.

– И чем там моешься – «Будвайзером», что ли?

– Нет, «Роллинг Роком», переключил марки.

Оба мы от души смеемся. Я, бля, просто обожаю смеяться, особенно если над шутками Стивена.

– Так, значит, идешь на свадьбу? – спрашиваю я. – Я как раз приготовил кое-что особенное.

– И что же? – интересуется он.

– Подожди – сам все увидишь, красавчик.

– Ладно. Тайна – так тайна. Что, еще одна проповедь?

– He-а, ничего и близко к религии.

– О как.

– Так ты пойдешь? – еще раз спрашиваю я.

– Насчет мессы не уверен, но изначально предполагалось, что я буду тамадой, – сообщает мне он. – Хотя… вчера вечером я опять отпросился с работы. Если к тому времени не успеют уволить, приду обязательно.

– Круто.

Стивен краснеет. Мы вместе возвращаемся в комнату. Он забирается к себе на кровать, а я тем временем натягиваю коричневую футболку RUBBER SOUL и те же, что и вчера, шорты под шотландку. Засовываю Зеленухыча на привычное место и, под свингующего Бердмана, спускаюсь вниз, где все, как всегда, перевернуто вверх дном. Щелкаю пультом от телека, а там как раз повтор вчерашнего момента, когда обсос Майк Шмидт успевает вернуться на базу. Пошел он… Я безуспешно пробегаюсь по каналам в поисках религиозного шоу, затем вырубаю телек. Снова включил. Выключил. Привет. Пока. Привет. Пока.

На столе записка от Сесилии: Генри, зайди за Арчи и привези его обратно к нам домой. Проследи, чтобы он обязательно был в костюме! И еще: храни тебя Бог, а меня уволь.Со смехом я беру ручку и пишу сверху АМИНЬ – ей понравится. Хватаю пачку «Кримпетс» и распахиваю дверь на улицу, где Гвен Флэггарт нападает на Фрэнсиса Младшего.

– Доброе утро, Генри, – говорит он, тряся ногой и пытаясь попасть собаке кулаком по голове.

– Доброе утро, пап, – отвечаю я. – Для меня что-нибудь есть?

– Парочка гитарных каталогов, – говорит он. – Что, на гитаре учиться собрался?

– Определенно нет, черт возьми, – голосом Шерлока Холмса отвечаю ему я.

Он в недоумении смотрит на меня и оглоушивает Флэггарт по морде. Та с визгом откатывается в сторону.

– Как там твой брат? – спрашивает он, стоя в одном кеде, в то время как Флэггарт в сторонке расправляется со вторым.

– Кто – Фрэнни? Так же, как и ты. Бьется насмерть с собаками во имя Дядюшки Сэма.

– Очень смешно. Я имел в виду другого.

– Спит, – отвечаю я: врать некогда, потому что надо еще зайти за Арчи.

– Вчера он пришел домой с разбитой головой, – говорит Фрэнсис Младший, – и что-то там нес про какую-то драку.

– А я думал, это ты его так.

– Он уже пришел таким, – огрызается Фрэнсис. – К тому же явился уже после меня. Доброе утро, Бетти. Да, у меня твои билеты в казино. Сейчас подойду. Ты случайно не знаешь, что там такое произошло вчера вечером? Нет, Майк, проверочных листов от компании еще нет. Сказал же, как только придут – сразу принесу.

– Слышал про какую-то драку, но только и всего, – отвечаю я. Тут уж надо кое в чем признаться, но самую малость. Когда тебе тринадцать, ты просто не можешь ничего не знать о драке на спортплощадке. – Хотя сомневаюсь, что Стивен тоже участвовал. Он же у нас за мир.

– Да хорош тебе. Я не говорю, что он ввязался специально. Я думаю, эти ублюдки из Фиштауна сами набросились на него, потому что он был пьян. Джимми, две минуты, Чарли, не видишь – я разговариваю с сыном. Наверное, искали приключений себе на голову. А иначе зачем было соваться в наш квартал? Сечешь, о чем я?

– Не совсем, – говорю я и, повернувшись, иду обратно в дом, чтобы стряхнуть с себя впечатление от последней дебильной реплики Фрэнсиса Младшего. Там над телевизором криво висит картина, на которой Иисус вместе со своими Святыми Ребятками глазеет на то, как тринадцать матросов с бородами и в платьях с воплем Аааскатываются по палубе накренившейся посудины.

– Послушай, – говорит Фрэнсис Младший мне вдогонку, – поднимись-ка наверх и принеси мне из шкафа новые кеды.

Я мигом бегу ему за кедами – правда, перед этим пару раз включаю-выключаю телек, наливаю себе немного апельсинового сока, снимаю с проигрывателя Чарли Паркера, ставлю Дель-Веттс 45 песню «Last Time Around» и, танцуя на ходу, поднимаюсь по лестнице. Как раз к концу песни я добираюсь до шкафа, где аккуратно составлены десять синих коробок с новенькими кедами. Я хватаю одну пару, сбегаю вниз, раза два включаю-выключаю телек, затем спокойно подхожу к двери и вручаю ему его кеды. Флэггарт с кашлем выплевывает язычок, оставшийся от недавно отвоеванного трофея.

– Прямо метеор, – говорит он. – Ты что там, остановился потискать своего малыша?

– Остановился, чтобы сделать что? Чего-то я не догоняю.

– Не важно. Скоро сам узнаешь, – посмеиваясь отвечает он, пока переобувается.

– Пап, а миссис Куни, она что – твоя девушка? – спрашиваю я.

– Что? – глядя вверх на меня и уже без смеха переспрашивает он.

– Миссис Куни – твоя девушка? – повторяю я.

– Генри, ты же знаешь, я люблю маму, – говорит он, – и никого кроме нее.

– Отвечай на вопрос, – настаиваю я. – Миссис Куни – твоя девушка?

Он встает и чешет пальцем подбородок, покуда винтики вращаются в голове.

– Нет, конечно, – отвечает он. – Кто тебе такое сказал?

– Не помню, – говорю я, и в животе у меня все начинает как-то странно вертеться от его беспардонной и неприкрытой лжи.

– Не помнит он, – ухмыляется Фрэнсис Младший. – Так, ну все. Мне пора. Увидимся в церкви.

И он уходит. Впервые за то время, что он уже год как дерется со Стивеном, не обращает никакого внимания на Сес, делает больно Сесилии, я печально смотрю ему вслед с чувством чуть послабее, чем полная и безотчетная любовь. Он соврал мне прямо в глаза, и целый год, когда он предавал меня, предавал всех нас, будто разом ложится тяжким грузом мне на плечи. Вдобавок ко всему надо еще идти домой к Арчи, где привидений чуть ли не больше, чем на кладбище.

Мне хочется как-то поднять себе настроение, и я фланирую по улице, пританцовывая и насвистывая себе под нос. Я кричу ПриветМагонам, которые заняты тем, что танцуют медляк без музыки у себя на газоне. Ускоряю шаг, чтобы побыстрее миновать мистера Маллигана и Табби, которые, сидя на умоляющих о пощаде раскладных стульях, отрабатывают прием хардбола перчаткой. Джеральд Уилсон и Ральф Куни копаются в Джеральдовой бесколесной развалюхе – я им подмигиваю и показываю на них пальцем. Джеральд обзывает меня танцующей феей, Ральф просит напомнить Стивену об отцовской пушке. Мимо снуют трех– и двухколесные детские велосипеды. Я ловко уворачиваюсь от них, параллельно отвешиваю комплименты молодым мамашам с их прекрасными сиськами и советую их пузатым и волосатым мужьям накинуть что-нибудь сверху. Блеск солнца напоминает мне о вчерашнем поцелуе. Незаметно для себя я погружаюсь в мечты: вот мы с Грейс плывем в лодке и я пою ей «Лови ветер» Донована, а на берегу в это время десять тысяч классных телок буквально сходят с ума от зависти – но… передо мной уже ступеньки, ведущие к веранде О’Дрейнов. Притворное хорошее настроение, которое я так усиленно себе навязывал, мгновенно улетучивается, будто его и не было.

Сегодня ровно год с последней районной вечеринки. Районные вечеринки в Фили – это, бля, целое дело. Все детали обычно планируются на протяжении целого года, при этом народ раза три-четыре собирается у кого-нибудь дома, хавает жратву из супермаркета с алюминиевого подноса и смотрит по телеку игру. Кого с кем – зависит от сезона. Если осенью, то собираются в воскресенье, смотрят игру «Иглз», пьют «Будвайзер» (баночный) и едят самодельные сэндвичи с холодной нарезкой. Зимой – это «Флайерз» или «Сиксерз» (именно в такой последовательности и никак иначе), плюс «Будвайзер» (баночный), плюс шипящие котлеты в горшочках. Весной – «Филз», плюс «Будвайзер» (баночный), плюс яйца со специями. Каждая семья по договоренности готовит на вечеринку что-нибудь из еды и приходит со своим пивом, предварительно уплатив что-то в районе десятки хозяину, на чьей территории все будет проходить. Последнее – в счет платы диджею, то есть клоуну, который всю ночь напролет крутит отстойные пластинки Боба Сигера, по ходу дела напивается, а заканчивает тем, что его выворачивает прямо на туфельки какой-нибудь плаксивой малявки. Остаток денег идет на дурацкие фейерверки для детишек, от которых иной раз случаются ожоги на заднице. Все в таком роде. В прошлом году, как и во все предыдущие, сколько я себя помню, хозяйкой вечеринки была Сесилия Тухи. Ей всегда нравилось этим заниматься. По ее словам, приятно хоть раз в год иметь возможность распоряжаться деньгами.

В день вечеринки все шло кувырком с самого утра. Сесилия потеряла конверт с деньгами, а было в нем что-то около семисот баксов. Она принадлежит к разряду женщин, способных выкинуть в окно весь кошелек целиком, если, не дай бог, в кармашке для мелочи не оказалось четвертака, который должен был лежать там с вечера. Однако в тот раз она превзошла саму себя. Было утро, наверное, часов одиннадцать. Сес, Стивен и я играли на полу в шашки: мы с Сес против него одного. Перед тем как сделать ход, мы с ней долго шептались, поскольку никто из нас двоих ни грамма не понимал в шашках, но мы делали вид, что играем по всем правилам. Стивен относился к поединку еще менее серьезно и по большей части занимался тем, что обкусывал ногти и плевался ими в нас, чтобы нас рассмешить. Но мы тут же потеряли к нему интерес, равно как и перестали смеяться, когда Сесилия, постоянно повторяя Твою мать,начала вдруг ураганом носиться по комнате и со всей дури херачить выдвижными ящиками. Стивен вновь попытался отвлечь нас на себя, для чего встал на голову и принялся громко пердеть. Мы с Сес снова заржали, глядя на него, но тут Сесилия в сердцах перевернула кухонный стол, отчего я так и подскочил, а Сес заревела. В тот же момент мы услышали, как снаружи Гвен Флэггарт атакует Фрэнсиса Младшего, поднимающегося по ступенькам к нам на веранду. Оглоушив, как полагается, собаку по морде, он вошел в дом, злой как черт, и с порога спросил у Сесилии:

– Ну, теперь по какому поводу истерика?

– Ни по какому, – ответила она. – Отстань от меня.

– Стивен, а ты разве не должен быть на тренировке? – спросил у Стивена Фрэнсис.

– Сегодня тренер устроил нам выходной, солнышко, – сказал ему на это Стивен.

– Тогда бери с собой Генри и идите с ним попасуйтесь в Тэк-парке, – сказал Фрэнсис. – А ты, Генри, еще побегай там отрезки и парочку длинных. И да, еще эти, как их – поперек поля. Отцепись от моей лодыжки, ты, жирная сука. Еще захотела? Стивен, когда идет атака, ты пасуешь нападающим за среднюю линию не на ход, а на прием. Тебе нужно над этим поработать.

– Эй, ку-ку, – встревает Сесилия на повышенных тонах. – Кажется, мы с тобой о чем-то разговаривали: нет, Фрэн?

– Да, – согласился Фрэнсис Младший. – Ты сказала мне от тебя отстать. Я так и сделал. А что, Стивен, тренер по-прежнему хочет, чтобы ты играл опорного защитника?

– Фрэн, бля, я деньги потеряла, – уже не мудрствуя лукаво, сообщила ему Сесилия.

– Ну, это как всегда, – ответил он. – Ты хороший опорный, Стивен, но твое место в полузащите. Я не позволю, чтобы ты играл в защите только из-за того, что им больше некого туда поставить. Это их проблемы, не твои. В колледж тебя скорее возьмут, если ты будешь полузащитником.

Стивен его не слушал и строил нам с Сес смешные рожи.

– Фрэн, я потеряла общие деньги на районную вечеринку, – объявила Сесилия.

– Что? – переспросил он. – Отвянь, псина, а то сейчас как отшибу башку.

– Я потеряла семьсот долларов, Фрэн. Что нам теперь, бля, делать?

– Сначала – говорить на тон ниже, – сказал он. – Где ты последний раз их видела?

– А я хрен знаю. Потеряла – и все. Ты меня слушаешь? – огрызнулась Сесилия.

– А ну, полегче, хватит разговаривать со мной как со скотом.

– Ты сам разговариваешь со мной как с идиоткой.

– Потому что ты себя так ведешь.

– Иди ты в жопу, Фрэн.

Стивен посмотрел, как Сес заткнула ладонями уши, и встал.

– Эй, голубки, притормозите-ка на секундочку, – сказал он. – Терпеть не могу влезать, когда все кругом веселятся, но маленькая, вон, уже вся в слезах. Сес, если ты сейчас же не прекратишь плакать, я отпинаю Генри.

Сес засмеялась. Козюлька из носа приземлилась на шахматную доску.

– Очень неплохо, – сказал Стивен. – Сдаюсь. Вы победили, ребята.

Мы с Сес тут же вскочили, обнялись и в два голоса принялись петь «Мы – чемпионы»: после такой большой победы – самое то, хотя вообще-то песня стрёмная. Стивен подхватил нас обоих на руки и тоже пару раз пропел вместе с нами припев. Засмеялись и Фрэнсис с Сесилией. Потом Стивен сбросил нас на пол друг на дружку и стал брать у нас интервью с воображаемым микрофоном у рта, как Говард Коселл, который, если кто не знает, носит на голове накладку.

– Сесилия Тухи Младшая, – начал он. – Вы только что выиграли мировой чемпионат по шашкам, добившись победы после спорного хода соплей на четыре черную. Как по-вашему: не омрачает ли данное обстоятельство блеск только что одержанной вами победы?

– Какого черта омрачает? Что это такое? – спросила Сес.

– Делает ее менее значительной, дорогая, как будто бы ты смухлевала.

– Ни капли, черт возьми. В следующий раз сделаю точно так же. Все ради победы, Говард, так-то вот, осел.

– От козюльки слышу, – парировал Коселл. – Генри Тухи, ваше мнение по поводу намечающегося брачного союза в семье, где ваши отец с матерью грызутся как кошка с собакой, как почтальон с собакой, как почтальон с нормальными людьми?

– Не сказать, чтоб мне было очень весело это наблюдать, Говард, – ответил я, – мой дорогой лопоухий, обтрепанный, сигарожующий, плешивый, отмороженный друг.

– Ответ неверный, придурок, – сказал Стивен.

– Как, Говард, неужели ты хочешь сказать, что волосы у тебя не накладные?

– Нет, здесь ты прав, но я говорю о браке. Смотри не нахватайся ложных о нем представлений у этих двух чудиков. Любовь прекрасна, – сказал он, и в это время девичий голос крикнул Бу из-за сетки от мошкары, висящей на входе, и тут же раздался щелчок от лопнувшего жвачного пузыря. Это была Мэган О’Дрейн.

– Йоу, Фрэнки. Как дела? – спросила Мэган у Фрэнсиса Младшего, пожимая ему руку. Тот всегда был от нее без ума. – Что, опять Гвен Флэггарт покусала?

– Спасибо, Мэган, нормально, – сказал он. – Да, этот блоходром меня снова укусил.

– Не понимаю. Со мной она всегда такая лапочка, – сказала Мэган и снова надула и лопнула пузырь. – Гвен Флэггарт, ты моя сладенькая старушонка. Нужно просто почесать ей за ухом. Вот видишь? Со мной она просто шелковая.

– Клянусь тебе, Мэган, я бы и сам обязательно попробовал, если бы она меня хоть к веранде подпускала – так ведь не подпускает.

– А, ну тогда конечно, Фрэнсис, – сказала она. – Слушай, а не видел ли ты где поблизости нашего Стиви Уандера?

– Да, он в доме, – сказал Фрэнсис Младший.

– И как он сегодня – красавчик или не очень? – спросила она.

– Не такой, как я, конечно, но в целом ничего, – пошутил Фрэнсис Младший.

– Да, мечтай, приятель.

– Я не мечтаю, а знаю точно. Ладно, пойду.

– Давай. Только осторожнее с шавками.

Мэган, которая всегда клево одевалась и выглядела просто конфеткой, зашла в дом. Фиолетового цвета топик плотно обтягивал ее очаровательные сиськи номер три, а еще на ней были короткие хлопковые шорты, безупречно белые новые тенниски и куча украшений: большие золотые серьги в ушах, на каждом пальце по кольцу, браслеты на запястьях и даже на лодыжке. Ноги у нее были мускулистые, но не как у качков или легкоатлетов. Однако красивее всего было ее лицо: натуральные рыжие волосы, голубые глаза и большущий рот. Она была хорошенькая, и шумная, и нагловатая, и веселая, как Сесилия, как Грейс.

– Здорово, Тухи, – сказала она. – Как жизнь?

– Привет, Мэган, – сказала Сесилия. – Не очень. Потеряла деньги на районную вечеринку.

– Гонишь? – спросила Мэган недоверчиво.

– Нет, не гоню. Что делать теперь, не знаю.

– Стивен Тухи, – сказала Мэган, подойдя к нему, и, запустив длинные накладные ногти ему в волосы, принялась трепать его шевелюру. – Каким образом мы можем исправить создавшееся положение?

– Мэган О’Дрейн, – ответил ей он, суча ногой, как собачка, пока она играла с его волосами. – Хороший вопрос, Мэган О’Дрейн. Не знаю, что и сказать.

– Сколько у тебя набралось зелени в банке с кондукторской зарплаты? – поинтересовалась Мэган.

– Где-то около пятисот баксов, – ответил он.

– Примерно столько же и у меня, – сказала Мэган. – Давай пойдем в банк и произведем два снятия со счета. Пятьсот с твоего, две сотни с моего – и никаких проблем.

– А почему с моего аж пятьсот, а с твоего только двести? – спрашивает Стивен.

Тут Мэган его поцеловала. А мы с Сес закричали ВАУ ВАУУ.

– Ладно, с меня пятьсот, с тебя двести, – сказал Стивен.

– Ребята, я не могу взять ваши деньги, – сказала Сесилия.

– Найдутся твои деньги, мам, – сказал ей Стивен. – Тогда и вернешь.

– Стиви Уандер, а давай этих тоже с собой возьмем, – сказала Мэган, указывая на нас с Сес.

– О’кей. Базара нет, – улыбнулся он. – Генри, Сес, что скажете?

– Я за, – ответил я.

– Я тоже, – сказала Сес.

– Круто. Эй, мам, слышала этот, про монашку, канталупу и вибратор?

Она засмеялась в ответ:

– Ты мне вчера рассказывал. Хороший анекдот.

– Вот это мне больше всего в тебе и нравится: святая простота, – сказал Стивен, обнимая ее за плечи. Затем он повернулся к нам: – Ладно, уродцы, кто последний – тот Фрэнни Тухи.

Мы все завопили и, как полные идиоты, ринулись к двери, к солнцу, на улицу. От смеха заболел живот.

Только Фрэнни вернулся с работы, как они со Стивеном запихали в холодильник у него на веранде свой (т. е. их вклад) запас пива для районной вечеринки. Фрэнни еще не успел толком переодеться, а уже взгромоздил на подоконник колонки от стереосистемы и разрешил нам с Сес подиджеить, пока они со Стивеном сидят, пьют пиво и порют всякую чушь. Было начало пятого. Солнце ярко светило высоко в небе и жарило вовсю. В руке каждый держал по пивной банке, от которых на шортах оставались мокрые кольца. Соседи либо прятались по домам с включенными вентиляторами и пока еще не включенным светом, либо парились снаружи, истекая потом, расставляли складные табуретки, швыряли куски красного мяса на черные жаровни. Квартал был опоясан желтыми запрещающими полицейскими лентами, все машины парковались на углу. Повсюду гоняла ребятня, пользуясь редкой возможностью, когда не нужно смотреть вполглаза и слушать вполуха, как бы автомобильные колеса не подкрались слишком близко.

Стивен и Фрэнни синхронным броском отправили пустые банки в мусорную корзину.

– Стивен, у тебя это уже вторая? – спросил Фрэнни.

– Умм, – утвердительно промычал Стивен.

– И у меня, – признался Фрэнни. – Длинный денек впереди.

Рассмеялись и открыли еще по одной. В конце квартала двое папаш приспускали заградительную ленту, чтобы дать дорогу огромной грузовой громадине, везущей надувной бассейн, карусель и различные приспособления для аттракционов с мячами. Пока они вновь налаживали свои заградительные сопли, мы потешались над картинно высунувшимися у них из шортов жопными расселинами. Диск проигрывателя крутил песню Мало «Suavecito».