Текст книги "Лотерея (сборник)"

Автор книги: Ширли Джексон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

– Дело дрянь, коли собака западет на яйца, – сказал покупатель.

– Еще бы не дрянь, – согласился хозяин, и миссис Уолпол машинально кивнула. – Папаша, понятно, долго терпеть такое не мог. Шутка сказать, половины яиц как не бывало! И вот взял он яйцо и положил его за печку денька на два-три, пока оно не протухло хорошенько. А вонь от такого яйца, коли раздавишь, сами знаете – хуже не бывает. Потом зовет он пса, и тот подбегает на зов. И вот, значит, я держу пса – мне тогда было лет двенадцать, – а папаша запихивает в пасть тухлое яйцо, сжимает и крепко держит, так что, хошь не хошь, приходится псу заглотить эту гадость.

Мистер Киттредж затрясся от смеха, припоминая забавную сценку.

– Держу пари, на яйца он потом уже не зарился, – сказал покупатель.

– Больше ни разу не прикоснулся, – заверил хозяин. – Бывало, нарочно подсунешь ему яйцо, так он мигом давал стрекача, как черт от ладана.

– А как он после того относился к вам? – спросила миссис Уолпол. – Все так же радостно бежал на зов?

Оба мужчины явно озадачились.

– Это вы к чему? – спросил торговец.

– Он вас по-прежнему любил, ласкался к вам?

Торговец задумался, припоминая.

– Да нет, – сказал наконец. – Хотя он и раньше-то не шибко ласкался. Пес был не ахти какой, чего уж там.

– Есть еще один способ отвадить, – сказал покупатель, обращаясь к миссис Уолпол. – И способ неплохой, стоит попробовать.

– И что же нужно делать? – спросила миссис Уолпол.

– Нужно запустить собаку в курятник с наседкой, защищающей своих цыплят, – сказал мужчина, сопровождая слова активной жестикуляцией. – Наседка ее вразумит, будьте спокойны, и уж больше за цыплятами ей не бегать.

Хозяин лавки снова рассмеялся. Миссис Уолпол смотрела то на него, то на покупателя, который даже не улыбнулся. Глаза у него были круглые и желтые, как у кота.

– Это как? – спросила она.

– Наседка выклюет ей глаза, – коротко пояснил торговец. – И не видать ей больше цыпляток, как света белого.

Миссис Уолпол стало дурно. Через силу улыбнувшись, дабы не показаться невежливой, она быстро переместилась в другой конец магазина. Хозяин и покупатель продолжили беседу у мясного прилавка, а она спустя минуту вышла на свежий воздух. Добраться бы домой и прилечь хоть ненадолго, а покупки можно сделать и позже.

Однако прилечь не удалось: какой тут отдых, если посуда после завтрака еще не вымыта. Едва прибралась на кухне, как пришло время готовить обед. Она раздумывала, что бы приготовить, стоя перед открытой кладовкой, когда солнечное пятно у входной двери пересекла тень: Леди пришла домой. Обернувшись, она с минуту разглядывала свою собаку. Вид у той был самый невинный, как будто она провела все утро, резвясь на лужайке с соседскими дворнягами; однако на лапах – пятна крови, и воду из своей миски лакает с необычной жадностью. В первый миг миссис Уолпол хотелось обрушиться на Леди с бранью, взять ее за шкирку и отлупить чем попало за причиненное ею зло, за кровожадность, которую эта вроде бы тихая и благовоспитанная собака до поры скрывала от всех, включая хозяев. Но, проследив за тем, как Леди мирно усаживается на привычное место у плиты, она ощутила себя беспомощной и, схватив с полки пару банок, какие подвернулись, понесла их на кухонный стол.

Леди просидела у плиты вплоть до шумного появления близняшек, которых она встретила столь восторженным танцем, словно то были не хозяйские дети, а редкие и дорогие гости.

Дергая собаку за уши, Джуди сказала:

– Мам, ты знаешь, что натворила Леди? Ах ты, дрянная, дрянная! Теперь тебя пристрелят.

Миссис Уолпол снова стало дурно; она едва успела поставить на стол тарелку, прежде чем та выскользнет из ослабевших пальцев.

– Джуди Уолпол! – строго сказала она.

– Но это правда, мам. Леди надо пристрелить.

«Дети еще не понимают, – сказала себе миссис Уолпол. – Для них смерть – это просто игра. Держи себя в руках».

– Обед готов, садитесь за стол, – сказала она спокойным тоном.

– Но, мам, все так и есть! – настаивала Джуди.

– Ага, Леди – дрянная собака! Пристрелить ее! – подхватил Джек.

Они уселись, громко возя стулья по полу, развернули салфетки и накинулись на еду, не глядя в свои тарелки и продолжая говорить с набитыми ртами.

– Знаешь, что сказал мистер Шепард, мам? – спросил Джек.

– Откуда ей знать? – перебила Джуди. – Вот мы сейчас ей расскажем.

Мистер Шепард, весельчак и добряк, жил по соседству, дарил детям мелкие монетки и временами брал мальчишек на рыбалку.

– Он сказал, что Леди надо пристрелить, – сообщил Джек.

– И еще про шипы! – крикнула Джуди. – Про шипы забыл?

– Да, еще он сказал про шипы, – продолжил Джек. – Он сказал, что Леди можно сделать ошейник…

– Толстый крепкий ошейник, – вставила Джуди.

– Да, и взять много больших гвоздей, и набить их в ошейник.

– По всему кругу, – добавила Джуди. – Джек, дай лучше я скажу! Гвозди набивают так, чтобы они торчали внутрь ошейника…

– Ошейник со скользящей петлей, – снова вступил Джек. – Заткнись, теперь моя очередь! Мы наденем его на Леди, но сначала не будем затягивать петлю…

– А потом… – Джуди схватила себя за горло и захрипела, изображая удушение.

– Погоди ты! – сказал Джек. – Это не сразу, дурочка. Сперва мы возьмем длинную-длинную веревку…

– Длиннющую-предлиннющую, – уточнила Джуди.

– И мы привяжем эту веревку к ошейнику, который наденем на Леди, – сказал Джек и наклонился к Леди, которая сидела рядом с его стулом. – Мы наденем этот ошейник с кучей острых шипов тебе на шею.

И он чмокнул собаку в голову, а та преданно уставилась на мальчика.

– Мы отведем ее туда, где есть цыплята, – сказала Джуди. – И мы покажем ей цыплят и отпустим ее.

– Она погонится за цыплятами, – подхватил Джек, – и когда она уже почти схватит цыпленка, мы ка-а-ак дернем за веревку!

– И тогда… – Джуди повторила удушающий жест.

– И тогда шипы оторвут ей голову! – торжествующе закончил Джек.

Близняшки рассмеялись, и Леди, глядя на них, громко запыхтела, будто тоже смеясь.

Миссис Уолпол посмотрела на своих детей, на их крепкие руки и загорелые, смеющиеся лица, на собаку с окровавленными лапами, смеющуюся вместе с ними. Потом она отступила к двери и взглянула на нежную зелень окрестных холмов, на ветви яблони, колеблемые легким ветерком.

– Шипы оторвут тебе голову! – раздался позади голос Джека.

Залитый солнцем пейзаж был прекрасен: безмятежно голубели небеса, мягко волнилась линия горизонта. Миссис Уолпол закрыла глаза и вдруг явственно ощутила, как грубые руки резко затягивают петлю и острые шипы пронзают ей горло.

«После вас, милейший Альфонс»[21]21
  Фраза из серии историй в картинках, публиковавшихся в «Нью-йоркской вечерней газете» в начале XX в. Герои этих рассказов, приторно-галантные французы Альфонс и Гастон, постоянно попадают в нелепые ситуации из-за попыток вежливо пропустить друг друга вперед. Выражение «После вас, милейший Альфонс» стало расхожим и употребляется по сей день.


[Закрыть]

Вынимая из духовки имбирный пряник, миссис Уилсон услышала голос Джонни, который с кем-то болтал на заднем крыльце.

– Джонни! – позвала она. – Ты опаздываешь! Давай быстрее за стол!

– Иду, мама! – крикнул Джонни и сказал кому-то: – После вас, милейший Альфонс.

– Нет, после вас, милейший Альфонс, – отозвался кто-то.

– Только после вас, милейший Альфонс, – настаивал Джонни.

Миссис Уилсон приоткрыла дверь.

– Джонни, заходи сейчас же! Продолжишь игру после обеда.

Джонни медленно вошел на кухню.

– Мама, я позвал Бойда пообедать с нами.

– Бойда? – Миссис Уилсон на миг задумалась. – Что-то не припомню такого. Но если пригласил, пусть входит. Обед готов.

– Бойд! – завопил Джонни. – Эй, Бойд, давай сюда!

– Сейчас, только свалю где-нибудь это барахло!

– Давай шустрее, пока мама не взъелась!

– Джонни, так говорить невежливо по отношению к твоему другу и к твоей маме, – упрекнула миссис Уилсон. – Входи и садись за стол, Бойд.

Обернувшись, чтобы указать Бойду его место, она увидела перед собой чернокожего мальчишку, ростом пониже Джонни, но примерно одного с ним возраста. На согнутых руках он нес кучу щепы для растопки.

– Куда это свалить, Джонни? – спросил он.

Миссис Уилсон взглянула на сына.

– Джонни, что ты заставляешь его делать? Зачем здесь эти дрова?

– Это убитые япошки, – пояснил Джонни. – Мы втыкаем их в землю, а после давим танками.

– Добрый день, миссис Уилсон, – сказал Бойд.

– Добрый день, Бойд. Ты не обязан ничего носить для Джонни. Ну же, садитесь оба за стол.

– А почему Бойду и не носить щепки, мама? Это же его щепки, он взял их у себя дома.

– Джонни, ешь и не разговаривай.

– Ладно, – сказал Джонни и подвинул к Бойду блюдо с омлетом. – После вас, милейший Альфонс.

– Нет, после вас, милейший Альфонс, – ответил Бойд.

– Только после вас, милейший Альфонс, – заявил Джонни, и оба прыснули.

– Ты, наверно, проголодался, Бойд? – спросила миссис Уилсон.

– Да, миссис Уилсон.

– Ну так не обращай внимания на Джонни. Он вечно болтает за столом, а ты ешь себе молча. Бери, что понравится, здесь всего вдоволь.

– Спасибо, миссис Уилсон.

– Налетай, Альфонс, – сказал Джонни и вывалил на тарелку приятеля половину омлета, а миссис Уилсон подвинула ближе к Бойду блюдо с тушеными помидорами.

– Помидоры ему не на вкус, да, Бойд? – сказал Джонни.

– Надо говорить «не по вкусу», – поправила миссис Уилсон. – Если ты не любишь помидоры, это не значит, что их не любит Бойд. Он будет есть все, что дадут.

– А вот и не будет, – возразил Джонни, уплетая омлет.

– Бойд хочет вырасти большим и сильным мужчиной, чтобы много работать, – сказала миссис Уилсон. – Наверняка папа Бойда ест тушеные помидоры.

– Мой папа ест все, что захочет, – сказал Бойд.

– Как и мой, – сказал Джонни. – Иной раз он вообще почти не ест. Правда, он у нас маленький и тихий. Мухи не обидит.

– Мой папа тоже ростом не вышел, – сказал Бойд.

– Но он наверняка сильный и крепкий, – сказала миссис Уилсон и чуть замялась. – Он ведь… работает?

– А как же! – ответил за друга Джонни. – Папа Бойда работает на фабрике.

– Ну вот видишь? Он должен быть сильным, чтобы поднимать и таскать всякие тяжести.

– Папе Бойда вообще ничего таскать не нужно, – сказал Джонни. – Он там начальник смены.

Миссис Уилсон досадливо поморщилась: надо же так оплошать.

– А что делает твоя мама, Бойд? – спросила она.

– Моя мама? – удивленно переспросил Бойд. – Она с нами, детьми, возится.

– Стало быть, она нигде не работает?

– А зачем это ей? – пробубнил Джонни с полным ртом. – Ты ведь тоже нигде не работаешь.

– Ты и правда не хочешь тушеных помидоров, Бойд?

– Нет, спасибо, миссис Уилсон.

– Нет-спасибо-миссис-уилсон, нет-спасибо-миссис-уилсон, нет-спасибо-миссис-уилсон, – затараторил Джонни. – А вот сестра Бойда скоро пойдет работать. Она будет учительницей.

– Она не могла бы найти профессию лучше. – Расчувствовавшись, миссис Уилсон едва не погладила Бойда по голове. – Должно быть, вы все ею очень гордитесь.

– Должно быть, гордимся, – согласился Бойд.

– А как другие твои сестры и братья? Думаю, каждый из вас стремится достичь в этой жизни как можно большего.

– Других нет, нас всего двое: я да Джинни, – сказал Бойд. – А я пока еще не придумал, кем быть, когда вырасту.

– Мы с Бойдом будем танкистами, – сказал Джонни и взревел, как танковый мотор. Миссис Уилсон еле успела подхватить стакан с молоком Бойда, когда салфетница под рукой Джонни обернулась танком и пошла в наступление через стол.

– Глянь-ка, Джонни, здесь у меня дот с пушкой, – сказал Бойд. – Сейчас я тебя подобью.

Миссис Уилсон с быстротой, выработанной многократными упражнениями, сняла с полки имбирный пряник и поместила его на середину стола, как раз между танком и дотом.

– Ешь до отвала, Бойд, – сказала она. – Я хочу быть уверена, что ты не голоден.

– Бойд может съесть много, но все равно не так много, как я, – сказал Джонни. – Я больше его, и в меня больше влезает.

– Ты совсем ненамного больше, – сказал Бойд. – Зато я бегаю быстрее.

Миссис Уилсон сделала глубокий вдох.

– Бойд, – промолвила она, и оба мальчика повернули головы в ее сторону. – Бойд, у Джонни есть костюмы, которые ему уже маловаты, и зимнее пальто – конечно, не новое, но и не слишком заношенное. И еще у меня есть кое-какие платья, которые могут подойти твоей маме или сестре. Твоя мама может перешить их, как ей захочется. Что, если я соберу эти вещи в большой узел, а вы с Джонни отнесете его к вам домой?..

Она умолкла, заметив озадаченное выражение на лице Бойда.

– У нас и так полно всякой одежды, – сказал он. – А моя мама навряд ли много смыслит в шитье, мы покупаем вещи в магазине. Спасибо, конечно, но…

– Нам некогда таскаться с этим старым тряпьем, мама, – сказал Джонни. – У нас с ребятами сегодня танковое сражение.

Миссис Уилсон убрала блюдо с пряником со стола как раз в тот момент, когда Бойд потянулся за новым куском.

– Есть много мальчиков вроде тебя, Бойд, которые были бы чрезвычайно благодарны за вещи, которые им дарят добрые люди.

– Ладно, Бойд возьмет их, если тебе это так нужно, – сказал Джонни.

– Я вовсе не хотел вас рассердить, миссис Уилсон, – заверил Бойд.

– А я и не сержусь, Бойд. Я в тебе разочаровалась, только и всего. И больше ни слова об этом.

Она принялась убирать со стола, а Джонни схватил Бойда за руку и потянул к выходу.

– Пока, мам, – сказал он.

Бойд на секунду задержался, глядя в спину миссис Уилсон.

– После вас, милейший Альфонс, – произнес Джонни, придерживая распахнутую дверь.

– Твоя мама все еще злится? – спросил Бойд тихо, но не настолько, чтобы миссис Уилсон не смогла расслышать.

– Не знаю, – прошептал Джонни. – Ее иногда заносит.

– Мою тоже, – признался Бойд и повысил голос. – После вас, милейший Альфонс.

Чарльз

В первый раз отправляясь в подготовительный класс начальной школы, мой сын Лори категорически отверг вельветовый комбинезончик и надел настоящие голубые джинсы с настоящим кожаным ремнем. В то утро, глядя, как он удаляется в сопровождении старшей соседской девочки, я поняла, что в моей жизни закончилась целая эпоха: звонкоголосый детсадовский малыш превратился в самоуверенного длиннобрючного молодца, забывшего обернуться на углу улицы и помахать маме ручкой.

В том же стиле было выдержано и его возвращение из школы – дверь с треском распахнулась, кепи шлепнулось на пол посреди прихожей, и по дому разнесся непривычно-хриплый вопль:

– Есть тут кто живой?!

За обедом он нагрубил отцу, пролил молоко младшей сестренки и, апеллируя к авторитету учительницы, запретил нам поминать Господа всуе.

– Хорошо было в школе? – поинтересовалась я как бы между прочим.

– Ага, – буркнул он.

– Чему-нибудь научился? – спросил отец.

Лори смерил его холодным взглядом:

– Я научился ничему.

– Не научился, – поправила я. – Ничему не научился.

– А одного мальчика учительница отшлепала, – обронил Лори, обращаясь к своему бутерброду, прежде чем вонзить в него зубы. – За то, что он проказил.

– А что он сделал? – спросила я. – Как его зовут?

Лори немного подумал.

– Его зовут Чарльз. Учительница его отшлепала и поставила в угол. Он здорово напроказил.

– Так что же такого он сделал? – попыталась уточнить я, но Лори уже соскользнул со стула, прихватил печенье из вазы и отбыл, проигнорировав начало отцовского замечания: «Имейте в виду, молодой человек…»

На следующий день за обедом Лори первым делом сообщил:

– Сегодня Чарльз опять напроказил, – и, ухмыльнувшись от уха до уха, добавил: – Он ударил учительницу.

– Святые угодники! – воскликнула я, удачно избежав поминания Господа всуе. – Его, наверно, снова отшлепали?

– Еще как! – сказал Лори и повернулся к отцу, с глубокомысленным видом выставив указательный палец. – Смотри сюда.

– И что дальше? – спросил отец.

– Хорошенько смотри.

– Смотрю-смотрю, – сказал отец и улыбнулся.

– Дурачину рассмеши: просто пальчик покажи, – изрек Лори и залился безумным хохотом.

– А почему Чарльз ударил учительницу? – поспешно спросила я.

– Потому что она заставляла его рисовать красным карандашом, а Чарльз хотел зеленым. Тогда он ее ударил, а она его отшлепала и сказала, чтобы с Чарльзом никто не водился, но все с ним водились по-прежнему.

На третий день – это была среда – Чарльз стукнул одну девочку по голове качелями, и у нее потекла кровь, и учительница на следующей перемене оставила его в классе. В четверг Чарльз опять стоял в углу за то, что топал ногами под партой, мешая учительнице вести урок. В пятницу ему запретили подходить к классной доске, потому что он кидался мелками.

В субботу я сказала мужу:

– Тебе не кажется, что занятия в подготовительном классе не идут Лори на пользу? Я сужу по его грубым выходкам, исковерканным фразам, да и этот Чарльз явно оказывает на мальчика дурное влияние.

– Со временем все наладится, – подбодрил меня муж. – Людей вроде Чарльза он может встретить где угодно – не сегодня, так завтра, – и с этим ничего не поделаешь.

В понедельник Лори явился домой позже обычного, возбужденный от обилия новостей.

– Чарльз! – завопил он еще на подходе к дому; я в тревоге дожидалась его на ступеньках крыльца. – Ну дает этот Чарльз! Опять он напроказил!

– Заходи скорее, – сказала я. – Обед стынет.

– Знаешь, что он вытворил сегодня? – сказал Лори, переступая порог. – Чарльз орал так громко, что слышала вся школа, и к нашей учительнице прислали первоклассника, который передал, что она должна приструнить Чарльза, и вот Чарльза оставили в школе после уроков. Другие дети тоже остались, чтобы посмотреть, что он еще вытворит.

– И что же он еще вытворил? – спросила я.

– Да ничего, просто сидел в классе. – Лори вскарабкался на свой стул. – Привет, пап. Славный денек, старый пенек?

– Сегодня Чарльза оставили в школе после уроков, – сообщила я мужу, – и другие дети тоже задержались.

– А как выглядит этот Чарльз? – спросил отец. – Как его фамилия?

– Он выше меня, – сказал Лори. – Он не носит галоши даже в дождь, а куртку он вообще никогда не носит.

В понедельник вечером состоялось первое родительское собрание, но я не смогла пойти из-за простуды малютки, хотя мне очень хотелось повидаться с мамой Чарльза. Во вторник Лори объявил:

– Сегодня к нашей учительнице приходили.

– Мама Чарльза? – в один голос спросили мы с мужем.

– Не-а, – презрительно протянул Лори. – Это был какой-то ее знакомый, который заставлял нас делать упражнения, дотягиваться руками до ботинок. Глядите, вот так… – Он слез со стула и в наклоне коснулся пальцев ног, а затем с важным видом вернулся на свое место и взял вилку. – Только Чарльз не делал упражнения.

– Надо же! – сказала я. – Он что, не захотел наклоняться?

– Не-а-а, – протянул Лори. – Он просто буянил, и знакомый нашей учительницы сказал, что не будет с ним заниматься.

– Буянил?

– Ага. Он пнул учительницыного знакомого, когда он сказал ему дотянуться до ботинок, как я сейчас показывал. А Чарльз вместо этого врезал ему ногой.

– Как, по-твоему, что они сделают с Чарльзом? – спросил Лори отец.

Лори картинно пожал плечами.

– Выгонят из школы, наверное.

Среда и четверг прошли обычным порядком: Чарльз вопил на уроках и сильно ударил в живот одного мальчика, так что тот расплакался. В пятницу Чарльза снова оставили после уроков, и другие дети тоже задержались в школе, наблюдая за ним.

К третьей неделе занятий Чарльз стал у нас дома притчей во языцех. Стоило малютке закапризничать и расплакаться, как ее тут же объявляли «чарльзюкой»; Лори «чарльзил», разводя грязь на кухне; и даже мой муж, зацепив локтем телефонный шнур и уронив со столика телефон вместе с пепельницей и цветочной вазой, в сердцах сказал:

– Ну я и чарльзанулся!

Между тем сам Чарльз как будто начал понемногу исправляться. В четверг на третьей неделе Лори мрачно сказал за обедом:

– Сегодня Чарльз был прямо паинькой, и учительница даже дала ему яблоко.

– Что? – Я не поверила своим ушам.

– Ты говоришь о Чарльзе? – переспросил мой муж.

– О нем, – подтвердил Лори. – Он раздавал карандаши на рисовании, а после уроков собрал оставленные на партах учебники, и учительница сказала, что он ее маленький помощник.

– Что же такое с ним случилось? – недоверчиво спросила я.

– Помощником он стал, и все дела, – ответил Лори, пожимая плечами.

– Ты веришь в преображение Чарльза? – спросила я мужа перед отходом ко сну. – Возможно ли это?

– Поживем – увидим. Имея дело с подобными чарльзами, только и жди какого-нибудь подвоха, – цинично заключил муж.

В данном случае он, похоже, ошибся. Всю неделю Чарльз вел себя примерно и помогал учительнице – что-то раздавал, что-то собирал; и ни разу его не оставили после уроков.

– На следующей неделе снова будет родительское собрание, – сказала я мужу. – Надеюсь познакомиться с мамой Чарльза.

– Спроси ее, что с ним происходит в последние дни, – сказал муж. – Очень хотелось бы узнать.

– Мне хочется не меньше твоего.

Но в пятницу все вернулось на круги своя.

– Знаете, что сегодня вытворил Чарльз? – возбужденно спросил Лори, усаживаясь за обеденный стол. – Он подучил одну девочку громко сказать плохое слово, и учительница вымыла ей рот с мылом, а Чарльз смотрел и смеялся.

– Какое слово? – опрометчиво спросил отец.

– Я шепну тебе на ухо, его нельзя говорить вслух.

Лори встал с места, обошел вокруг стола и, ухмыляясь, прошептал запретное слово в наклоненное к нему отцовское ухо. Отец изменился в лице.

– Чарльз подучил ее произнести это? – спросил он дрогнувшим голосом.

– Два раза, – сказал Лори. – Чарльз подучил ее сказать это два раза.

– И что сделали с Чарльзом?

– Ничего с ним не сделали. Он потом раздавал карандаши.

В понедельник Чарльз уже не подучивал девочек, но самолично произнес ужасное слово раза три или четыре, и каждый раз ему мыли рот с мылом. И еще он кидался мелками.

Когда я тем же вечером отправлялась на родительское собрание, муж проводил меня словами:

– Пригласи его мать к нам на чашку чая. Я хочу на нее взглянуть.

– Надеюсь, она будет на собрании, – сказала я.

– Разумеется, она там будет. Какой смысл в родительских собраниях без мамы Чарльза?

В актовом зале я сидела как на иголках, вглядываясь в материнские лица и пытаясь угадать, какое из них скрывает тайну Чарльза. Ни одно лицо не показалось мне достаточно осунувшимся и измученным, чтобы принадлежать его несчастной матери. Никто не поднялся, чтобы публично извиниться за безобразное поведение ее отпрыска. Более того, никто ни разу даже не упомянул Чарльза.

После собрания устроили чаепитие. Я отыскала в зале учительницу подготовительного класса, державшую тарелочку с чашкой чая и куском шоколадного торта; у меня на тарелочке были чай и зефирное пирожное. Улыбаясь друг другу, мы осторожно лавировали в толпе.

– Давно хотела с вами встретиться. Я мать Лори.

– О, ваш сын всех нас очень заинтересовал, – сказала она.

– И ему здесь тоже интересно. Только о школе и говорит.

– В первые неделю-две с ним были кое-какие проблемы. – Лицо ее посуровело. – Но сейчас он держится молодцом, настоящий маленький помощник. Хотя порой еще бывают срывы.

– Обычно Лори быстро осваивается в новой обстановке, – сказала я. – Возможно, тут сказалось дурное влияние Чарльза.

– Чарльза?

– Ну да, – сказала я, смеясь. – С этим Чарльзом у вас, должно быть, хлопот полон рот.

– С каким Чарльзом? – недоуменно промолвила она. – В классе нет ни одного Чарльза.