Текст книги "Лотерея (сборник)"

Автор книги: Ширли Джексон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

ЧАСТЬ IV

Ничто не приносит нам столько горестей и страданий, как наши собственные вредные склонности и дурные черты характера, кои берут над нами верх, когда мы лишаемся покровительства светлых ангелов, призванных оберегать нас от злобы и ярости темных сил. Ангелы сии, как полагают, могут иной раз оставить нас, поддавшись гневу, зависти, вожделению либо жажде мести – чувствам, противным самой их ангельской природе, – и тогда уже им не устоять пред кознями темных сил, каковые суть воплощение упомянутых низменных чувств.

Джозеф Гленвилл.

«Sadducismus Triumphatus»

Разумеется

Миссис Тайлор была слишком хорошо воспитана, чтобы утром в будний день в открытую глазеть со своего крыльца на происходящее по соседству. В то же время не было никаких причин держаться подальше от окон, и если в ходе домашней работы – чистки ковров, мытья посуды или уборки в спальне наверху – миссис Тайлор оказывалась у того или иного окна на южной стороне дома, не было ничего зазорного в том, чтобы глянуть в щель между занавесками. Впрочем, увидеть она смогла немногое: мебельный фургон перед соседским крыльцом да деловитое хождение людей между фургоном и домом; та мебель, какую ей удалось разглядеть, была из недешевых.

Покончив с уборкой, миссис Тайлор вернулась на кухню и занялась обедом. В короткий промежуток времени, пока она перемещалась от окна спальни на втором этаже до кухонного окна внизу, к соседнему дому успело подъехать такси; и на дорожке уже вовсю скакал мальчуган лет четырех, примерно ровесник младшей дочери миссис Тайлор – если только он не был слишком мал ростом для своего возраста. Затем из такси выбралась женщина, при виде которой миссис Тайлор утвердилась в правоте своих положительных оценок. Элегантный светло-коричневый костюм – разве что малость помят и, пожалуй, чуточку светловат для такого непраздничного мероприятия, как переезд. Миссис Тайлор удовлетворенно покачала головой, чистя морковку: судя по всему, новые соседи – люди приличные.

Кэрол, младшая дочь миссис Тайлор, прислонившись к ограде, наблюдала за мальчиком на соседнем участке. Когда мальчик угомонился и перестал прыгать, Кэрол сказала:

– Привет.

Мальчик взглянул в ее сторону, сделал шаг назад и ответил:

– Привет.

Его мама взглянула поочередно на Кэрол, на дом Тайлоров, на своего сына и сказала Кэрол:

– Здравствуй.

Миссис Тайлор с улыбкой следила из кухонного окна за этим обменом приветствиями, а затем, поддавшись внезапному импульсу, вытерла руки полотенцем, сняла передник, вышла на крыльцо и позвала:

– Кэрол! Кэрол, милая!

Кэрол повернулась к ней, не отходя от ограды.

– Что? – спросила она недовольным тоном.

– О, здравствуйте, – обратилась миссис Тайлор к женщине, стоявшей на дорожке рядом с сыном. – Я услышала, что Кэрол с кем-то разговаривает…

– Это дети знакомятся, – слегка смутившись, сказала женщина.

Миссис Тайлор спустилась с крыльца и стала рядом с Кэрол.

– Вы наши новые соседи?

– Если только удастся вселиться, – сказала женщина, смеясь. – Переезд – это такая морока.

– Могу себе представить. Мы – Тайлоры. Это Кэрол.

– А мы – Харрисы. Это Джеймс-младший.

– Поздоровайся с Джеймсом, – сказала миссис Тайлор дочери.

– А ты поздоровайся с Кэрол, – сказала сыну миссис Харрис.

Кэрол плотно сжала губы, а мальчик спрятался за мамой. Обе женщина рассмеялись.

– Дети! – с упреком сказала одна из них.

– Так не годится! – сказала другая.

Затем миссис Тайлор указала на мебельный фургон и грузчиков, заносивших в дом стулья, столы, кровати и люстры.

– Голова идет кругом, да?

– С ума можно сойти, – вздохнула миссис Харрис.

– Помощь не нужна? – спросила миссис Тайлор и улыбнулась мальчику. – Скажем, Джеймс мог бы заглянуть к нам, пока идет вся эта возня.

– Это было бы немалым облегчением, – сказала миссис Харрис и повернулась к Джеймсу. – Ты не хочешь поиграть с Кэрол, дорогой?

Джеймс молча покачал головой, и тогда миссис Тайлор попыталась его подбодрить:

– Две старших сестры Кэрол, может быть, сходят с тобой в кино. Нравится тебе такая идея?

– Боюсь, что нет, – сказала миссис Харрис. – Джеймс не ходит в кино.

– О да, разумеется. Многие мамы не согласились бы отпустить своего ребенка, но с двумя старшими девочками…

– Дело не в этом. Просто никто из нас не ходит в кино.

Миссис Тайлор мигом сделала вывод, что слово «никто» подразумевает наличие мистера Харриса, а уже задним числом ее озадачила сама фраза.

– То есть как, совсем не ходите в кино?

– Мистер Харрис считает, что фильмы действуют на людей отупляюще, и потому мы их не смотрим.

– Понятно, – сказала миссис Тайлор. – Раз так, я уверена, что Кэрол согласится вместо кино поиграть с Джеймсом. Надеюсь, мистер Харрис ничего не имеет против песочницы?

– Я хочу в кино, – заявила Кэрол.

– А почему бы вам с Джеймсом не посидеть у нас дома? – поспешила предложить миссис Тайлор. – Ты носишься с самого утра, пора бы и отдохнуть.

Миссис Харрис колебалась, поглядывая на грузчиков. Но наконец проговорила: «Благодарю вас», – и вместе с Джеймсом проследовала через ворота во двор Тайлоров.

– Если устроиться в садике за домом, оттуда можно будет следить за рабочими, – сказала миссис Тайлор и, слегка подтолкнув Кэрол, сказала ей строго: – Покажи Джеймсу песочницу.

Кэрол с мрачным видом взяла Джеймса за руку и подвела к песочнице.

– Вот она, видишь? – сказала она и, вернувшись к ограде, принялась монотонно стучать ботинком по доскам.

Миссис Тайлор усадила миссис Харрис на садовую скамейку, а потом принесла Джеймсу совок, чтобы он мог копаться в песке.

– Как хорошо наконец-то присесть! – сказала миссис Харрис и с облегчением вздохнула. – Порой мне кажется, что переезд на новое место – это самое тяжкое из всех испытаний.

– Вам повезло с этим домом, – сказала миссис Тайлор, и миссис Харрис согласно кивнула.

– Мы рады иметь приятных соседей, – продолжила миссис Тайлор и улыбнулась лукаво. – Когда рядом живут добрые знакомые, всегда можно зайти одолжить сахарного песку или чего-то еще.

– Всегда буду рада помочь, – сказала миссис Харрис. – На прежнем месте у нас были на редкость неприятные соседи. Вроде бы все по мелочам, но эти мелочи ужасно раздражают. – Миссис Тайлор сочувственно вздохнула. – Взять, к примеру, радио, которое было включено у них на полную громкость с утра до ночи.

Миссис Тайлор на несколько секунд задержала дыхание, а потом сказала:

– Если вы посчитаете, что наше радио звучит слишком громко, только скажите.

– Мистер Харрис терпеть не может радио, – сказала миссис Харрис. – Мы сами его, разумеется, не держим.

– Разумеется, – сказала миссис Тайлор. – Никакого радио.

Миссис Харрис взглянула на нее и натянуто рассмеялась.

– Вы, наверно, решили, что мой муж слегка не в себе.

– Разумеется, нет, – сказала миссис Тайлор. – Очень многие не любят радио, взять хотя бы моего старшего племянника, хотя он и несколько иначе…

– То же самое с газетами, – сказала миссис Харрис.

Миссис Тайлор наконец поняла, что за смутно-тревожное чувство владело ею в последние минуты; точно так же она чувствовала себя всякий раз, когда имела дело с чем-то выходящим из-под ее контроля, – например, двигаясь в автомобиле по обледенелой дороге или пытаясь прокатиться на роликовых коньках Вирджинии… А миссис Харрис рассеянно смотрела на снующих туда-сюда грузчиков и продолжала говорить:

– Не скажу, чтобы мы избегали смотреть газеты – это же не фильмы, в конце концов. Мистер Харрис считает, что современная пресса отражает массовую деградацию вкуса. Просто мы не находим ничего полезного в этом чтиве.

Она с некоторым беспокойством взглянула на миссис Тайлор.

– Я вообще ничего не читаю, – сказала та, – но…

– Одно время мы даже выписывали «Новую республику»,[29]29
  «The New Republic» – еженедельный журнал о политике, искусстве и литературе, выходящий с 1914 г.


[Закрыть] – сказала миссис Харрис. – Это было сразу после нашей женитьбы, еще до рождения Джеймса, разумеется.

– А чем занимается ваш супруг? – решилась поинтересоваться миссис Тайлор.

Миссис Харрис горделиво подняла голову.

– Он ученый. Пишет монографии.

Миссис Тайлор открыла было рот, но миссис Харрис ее опередила, сообщив доверительным тоном:

– Многим чрезвычайно трудно понять стремление других людей жить в покое.

– А каким образом ваш супруг отдыхает от дел? – спросила миссис Тайлор.

– Он читает пьесы, – сказала миссис Харрис, настороженно следя за Джеймсом-младшим. – Доелизаветинские[30]30
  То есть до эпохи королевы Елизаветы I (правила в 1558–1603 гг.). Доелизаветинская драматургия представлена в основном нравоучительными мистериями и моралите.


[Закрыть] пьесы, разумеется.

– Разумеется, – согласилась миссис Тайлор, также поглядывая на Джеймса, который наполнял ведерко песком.

– Люди на самом деле очень злы, – сказала миссис Харрис. – Я о тех, что жили с нами по соседству. Дело не только в радио. Они три раза намеренно оставляли на нашем крыльце «Нью-Йорк таймс». Однажды Джеймс чуть было не взял в руки их газету.

– Подумать только! – сказала миссис Тайлор и поднялась со скамейки. – Кэрол, никуда не уходи, скоро будем обедать.

– Ну что ж, – сказала миссис Харрис, – пора проверить, как там размещают мебель.

Миссис Тайлор не захотела показаться грубой, слишком резко прерывая беседу, и потому спросила:

– А где сейчас мистер Харрис?

– Гостит у своей матушки, – сказала миссис Харрис. – Он всегда так делает во время наших переездов.

– Разумеется, – пробормотала миссис Тайлор, чувствовавшая себя так, словно все утро произносила одно только это слово.

– Когда он там гостит, они не включают радио, – пояснила миссис Харрис.

– Разумеется, – сказала миссис Тайлор.

Миссис Харрис протянула руку, и миссис Тайлор ее пожала.

– Я надеюсь, мы станем друзьями, – сказала миссис Харрис. – Как вы верно заметили, это очень важно – иметь понимающих соседей. До сих пор нам с этим не везло.

– Разумеется, – сказала миссис Тайлор, понемногу приходя в себя. – Может, в какой-то из ближайших вечеров мы все вместе сыграем партию в бридж?

Заметив выражение лица миссис Харрис, она поспешила добавить:

– Можно и без бриджа. Просто соберемся как-нибудь вечерком.

Обе рассмеялись.

– Звучит нелепо, не так ли? – сказала миссис Харрис. – Ну, большое вам спасибо за доброе отношение.

– Всегда рады помочь. Можете прислать к нам Джеймса после обеда.

– Может, и пришлю, если вы не против.

– Разумеется, не против, – сказала миссис Тайлор. – Идем, Кэрол.

Обняв Кэрол за плечи, она повела ее к дому и на пороге остановилась, чтобы взглянуть на миссис Харрис и Джеймса. Те дошли до своего крыльца, обернулись и помахали; миссис Тайлор и Кэрол помахали в ответ.

– Можно мне сегодня пойти в кино? – попросила Кэрол. – Ну пожалуйста, мама.

– Мы пойдем туда вместе, деточка, – сказала миссис Тайлор.

Соляной столп[31]31
  Аллюзия на библейскую легенду о жене Лота, которая превратилась в соляной столп при взгляде на гибнущий многогрешный Содом (Быт. 19).


[Закрыть]

По какой-то причине эта мелодия беспрестанно крутилась у нее в голове, когда они с мужем сели в поезд, следующий из Нью-Гэмпшира в Нью-Йорк. Со времени их последнего посещения Нью-Йорка прошло около года, однако эта навязчивая мелодия смутно ассоциировалась с более ранним периодом – когда ей было всего пятнадцать или шестнадцать; когда она знала Нью-Йорк только по фильмам и представляла его сплошь состоящим из пентхаусов, в которых битком набиты люди типа Ноэла Кауарда;[32]32
  Кауард, Ноэл (1899–1973) – английский драматург, композитор, режиссер, актер и певец, имевший репутацию «человека с безупречным чувством стиля».


[Закрыть] когда размах, стремительность, веселье и роскошь, олицетворяемые этим мегаполисом, вопиюще контрастировали с провинциальным прозябанием пятнадцатилетней девчонки, а красота была для нее чем-то недостижимым и нереальным, как сказочный мир кино.

– Откуда это? – спросила она мужа и напела мотив. – Из какого-нибудь фильма?

– Знакомая тема, – сказал муж и замычал с ней в унисон, – вот только слов не помню.

Он уселся поудобнее, откинувшись на спинку сиденья. С вещами он уже разобрался: повесил на плечики оба пальто и поднял на багажную полку чемоданы, не забыв перед тем выложить на столик свои журналы.

– Рано или поздно я вспомню, – пообещал он.

Поначалу она просто смотрела в окно, смакуя удовольствие от самого факта пребывания в поезде, где в ближайшие шесть часов у нее не будет никаких дел, кроме чтения, сна и посещения вагона-ресторана, а между тем поезд с каждой минутой будет уносить ее все дальше от детей и от кухни, а заодно – от привычных лесистых холмов, на смену которым придут возделанные поля и сады, уже слишком далекие от дома, чтобы воспринимать их прозаически.

– Я люблю поезда, – сказала она, и муж согласно кивнул, не отвлекаясь от журнала.

Впереди их ждали две чудные недели, загодя подробно распланированные, – разве что выбор конкретных театров и ресторанов был отложен на последний момент. Один старый друг отбыл в отпуск, оставив им на это время свою городскую квартиру, а состояние их банковского счета вполне позволяло сочетать поездку в Нью-Йорк с приобретением детской зимней одежды. Как только они приняли это решение, все возможные препятствия начали устраняться одно за другим – у малышки разболелось было горло, но она очень быстро поправилась; случилась авария, но водопроводчик справился с работой за пару дней; ее новые платья были вовремя подогнаны по фигуре, а скобяную лавку муж временно прикрыл под предлогом закупки новых товаров в Нью-Йорке. Сам Нью-Йорк не выгорел дотла и не подвергся карантину накануне поездки; друг не перенес отпуск на другое время, и ключи от его квартиры лежали сейчас в кармане Брэда. Все встречи были согласованы и списки составлены, включая список обязательных для просмотра бродвейских постановок и список необходимых покупок: пеленки, ткани для платьев, консервированные деликатесы, футляры для столового серебра. И вот наконец они в поезде, который неутомимо и целеустремленно выполняет свою часть программы: к исходу дня доставить их в Нью-Йорк.

Маргарет еще раз окинула взглядом уткнувшегося в журнал супруга, других пассажиров, которым также посчастливилось ехать в этом поезде, и солнечный пейзаж за окном, а потом открыла свою книгу. Мелодия все еще звучала в голове; она тихонько ее напела, и муж подхватил пару тактов, переворачивая очередную страницу.

В вагоне-ресторане она заказала ростбиф, как поступила бы и в Нью-Гэмпшире, не спеша поддаваться кулинарным соблазнам отпуска. На десерт взяла мороженое, а кофе пила уже второпях, вдруг с волнением обнаружив, что до Нью-Йорка остался лишь час езды и пора уже готовиться к выходу (собственно, вся подготовка заключалась в тщательном надевании пальто и шляпки, пока Брэд будет доставать с полки чемоданы и засовывать в них поездное чтиво). Они загодя переместились в тамбур и простояли невыносимо долгий тоннельный перегон, то отрывая от пола чемоданы, то опуская их вновь и с каждым разом сдвигаясь еще на дюйм ближе к двери.

Вокзал встретил их ярким светом, шумом и многолюдьем, явившимися своего рода подготовкой к столкновению с нью-йоркской уличной толчеей. Маргарет не успела толком разглядеть эту толчею с привокзального тротуара, как они уже оказались в такси, которое понеслось через ошеломляющую круговерть городского центра, потом по более спокойным улицам и наконец прибыло на место. Перед тем как рассчитаться, Брэд внимательно вгляделся в табличку на доме и сказал: «Все верно, тот самый», – как будто сомневаясь в способности таксиста доставить их по адресу без дополнительных расспросов и уточнений. Они поднялись на лифте, ключ легко повернулся в замке, и дверь отворилась. Раньше они не бывали в этой квартире, однако обстановка показалась им знакомой – переехав сюда из Нью-Гэмпшира, их друг сохранил прежние представления о домашнем уюте, – так что Брэд мигом освоился, сразу опустившись в правильное кресло, а она ощутила инстинктивное доверие к постельному белью и одеялам, не считая нужным их перепроверять.

– Это будет наш дом на ближайшие две недели, – сказал Брэд, удобно вытягивая ноги.

А через несколько минут они, не сговариваясь, одновременно подошли к окнам, за которыми, как и следовало ожидать, лежал настоящий Нью-Йорк: внизу – бурлящая улица, а напротив – жилые многоэтажки, полные незнакомых людей.

– Это великолепно, – сказала она, вслушиваясь в городской шум. – Я так счастлива! – И на радостях поцеловала мужа.

Утром они позавтракали в кафе-автомате, а потом гуляли по городу и поднялись на Эмпайр-стейт-билдинг.

– Ловко они тут все подлатали, – сказал Брэд. – Теперь и не найдешь место, куда врезался самолет.[33]33
  28 июля 1945 года в Эмпайр-стейт-билдинг между 79-м и 80-м этажами врезался бомбардировщик В-25, пилот которого потерял ориентацию в густом тумане.


[Закрыть]

Они прошлись по периметру смотровой площадки, заглядывая вниз со всех четырех сторон в надежде заметить следы крушения, но не решаясь спросить об этом у местных служащих.

– В конце концов, – рассудила она со смешком, – если бы у меня дома что-нибудь сломалось, я была бы не рада зевакам, пришедшим глазеть на обломки.

– Владей ты этим небоскребом, ты бы и не думала о таких пустяках, – сказал Брэд.

Первые несколько дней они перемещались по городу только на такси; в одной машине дверца не захлопывалась и была привязана веревкой – они с улыбкой переглянулись, – а где-то на третий день у такси, в котором они ехали по Бродвею, лопнула шина, так что им пришлось выбираться и ловить новое.

Время летело стремительно.

– У нас осталось одиннадцать дней, – заметила она однажды, а спустя всего-то ничего уже констатировала: – Шестой день, как мы здесь.

Они позвонили друзьям, встреча с которыми входила в программу, и те пригласили их провести уик-энд в летнем домике на Лонг-Айленде.

– При такой погоде идея, кажется, не самая лучшая, – бодро сказала по телефону хозяйка дома. – Через неделю мы и сами переедем в город, но я решительно не приму отказа, раз уж вы объявились в Нью-Йорке.

Дни стояли ясные, но прохладные, осень давала о себе знать; одежда в витринах становилась все менее яркой и все более теплой, намекая на близящийся сезон мехов. Она ни разу не смогла пройтись по улице без пальто, а под него все чаще надевала жакет с юбкой. Легкие платья, приобретенные для этой поездки, бесполезно висели в шкафу, а она уже подумывала о покупке свитера – только ради Лонг-Айленда, поскольку дома в Нью-Гэмпшире свитеров было навалом.

– Я должна хотя бы один день посвятить шопингу, – сказала она Брэду, который издал тяжкий стон.

– Только не заставляй меня таскаться за тобой с кучей пакетов, – взмолился он.

– Тебе не выдержать целого дня шопинга, – признала она, – особенно после стольких прогулок по городу. Можешь пока посидеть в кино или еще где-нибудь в спокойном месте.

– Нет уж, я займусь своим шопингом, – сказал он как-то загадочно.

Она подумала, что Брэд, возможно, хочет выбрать для нее подарок на Рождество; ей и самой приходила в голову мысль купить рождественские подарки в Нью-Йорке – дети будут рады игрушкам, каких не найдешь в провинциальных магазинах. Посему она не стала допытываться и только напомнила:

– Может, заодно разберешься наконец со своими нью-йоркскими поставщиками.

Разговор происходил по дороге к еще одному старому приятелю, который, по его словам, обжился здесь каким-то чудом и заранее просил их не пугаться внешнего вида и внутреннего убранства здания. И то, и другое и впрямь угнетало; в мрачном подъезде им пришлось преодолеть три пролета узкой и темной лестницы, чтобы добраться до нужной квартиры. Этот их приятель переехал в Нью-Йорк совсем недавно, но уже владел двухкомнатными апартаментами и успел заразиться здешним пристрастием к жиденьким столикам и низеньким шкафам, из-за чего комнаты местами казались слишком большими для этой мебели, а местами выглядели захламленными.

– Здесь даже очень мило, – сказала она, войдя в квартиру и пожалела о сказанном после комментария хозяина:

– Когда-нибудь я выберусь из этой берлоги и поселюсь в действительно приличном месте.

В квартире оказались и другие гости, оживленно обсуждавшие примерно те же проблемы, какие сейчас обсуждались в Нью-Гэмпшире; однако здесь пили больше, странным образом не пьянея, голоса были громче, а выражения – заковыристее. В то же время меньше жестикулировали, обходясь движением пальца там, где нью-гэмпширский разговор потребовал бы широкого взмаха руки. Маргарет слишком часто повторяла:

– Мы приехали сюда на пару недель, в отпуск.

То и дело она восклицала:

– Это чудесно, это так волнительно!

И еще:

– Нам необычайно повезло – наш друг уехал из города, оставив нам…

Народу становилось все больше; в конце концов теснота и шум вынудили ее отойти к окну, чтобы перевести дух. На протяжении всего вечера окно то открывалось, то закрывалось каждым, кто оказывался поблизости, если только его руки не были заняты выпивкой и закуской. В данный момент оно было закрыто; за стеклом синело чистое вечернее небо. Кто-то остановился рядом, и она сказала:

– Только послушайте этот шум снаружи. Там галдят не меньше, чем здесь внутри.

– В кварталах вроде этого все время кого-нибудь убивают, – сказал незнакомец как бы между прочим.

Она нахмурилась, прислушиваясь.

– Теперь это не просто гвалт. Они повторяют одно и то же.

– Пьянчуги, – сказал он. – Обычное дело: напились и что-то не поделили.

И человек удалился, крепко держась за свой стакан виски.

Она открыла окно и перегнулась через подоконник; в окнах напротив тоже маячили люди и что-то кричали, а на улице собралась изрядная кричащая толпа. Она уловила только: «Эй, женщина!..» – и подумала, что кричать могут ей, поскольку все смотрели в эту сторону. Она высунулась еще дальше и смогла разобрать в нестройном хоре:

– Женщина, ваш дом горит! Эй, женщина…

Маргарет плотно закрыла окно, повернулась к людям в комнате и сказала, чуть повысив голос:

– Послушайте, там внизу кричат, что в доме пожар.

Она очень боялась попасть в глупую ситуацию, когда все станут над ней смеяться, а Брэд, краснея, будет глядеть на ее позор из дальнего угла комнаты.

– В доме пожар, – повторила она и, чтобы не выглядеть паникершей, добавила: – Об этом кричат снизу.

Несколько ближайших гостей повернули головы в ее сторону, и кто-то произнес:

– Она говорит, что в доме пожар.

Маргарет огляделась в поисках Брэда, но того нигде не было видно, как и хозяина квартиры; вокруг были только незнакомые люди. «Они меня не слушают, – подумала она. – Для них я пустое место». Тогда она направилась к входной двери и, открыв ее, не обнаружила в подъезде ни огня, ни дыма. «Но все же лучше быть снаружи, чем внутри», – рассудила она и, вдруг испугавшись, бросилась вниз по лестнице, без пальто и шляпки, но с бокалом в одной руке и спичками в другой. Лестница казалась безумно длинной, но задымления не было, и она благополучно выбралась из подъезда. На улице ее поймал за локоть какой-то мужчина и спросил:

– Все люди вышли из дома?

– Нет, Брэд еще там, – сказала она.

На перекрестке появились пожарные машины; зеваки в соседних домах высовывались из окон по пояс.

– Ну вот, приехали, – сказал мужчина, отпуская ее руку.

Как вскоре выяснилось, пожар был за два дома отсюда, но зрителям на улице показалось, что горит именно это здание, поскольку дым и зарево поднимались как раз над его крышей. Пожарные сделали свое дело за десять минут и отбыли восвояси с видом великомучеников, которым пришлось ворочать тяжеленные брандспойты из-за какого-то плевого десятиминутного пожаришки.

Она медленно и смущенно поднялась обратно в квартиру, отыскала Брэда и увела его с вечеринки.

– Я так перепугалась, – говорила она позже, когда они вернулись домой и уже укладывались в постель. – Совершенно потеряла голову.

– Ты должна была к кому-нибудь обратиться.

– Но меня никто не хотел слушать. Я говорила, а они не слушали, и тогда я подумала, что, должно быть, ошибаюсь, и пошла вниз проверить.

– Тебе повезло, что не случилось чего похуже, – сонно пробормотал Брэд.

– Я чувствовала себя как в ловушке – на последнем этаже ветхого дома, который вот-вот вспыхнет. А вокруг чужой город. Это было как кошмарный сон.

– Ну, теперь это все позади, – успокоил ее Брэд.

Весь следующий день ее не покидала смутная тревога. Она, как и планировала, в одиночку отправилась по магазинам, а Брэд наконец-то занялся подбором товаров для своей лавки. В автобус, которым она ехала до центра, набилось так много народу, что ей не удалось выбраться на нужной остановке. Стоя в проходе, она беспомощно бормотала: «Позвольте… пропустите…» – а когда наконец достигла двери, автобус уже тронулся. Выходя на следующей остановке, она думала: «Ну почему меня никто не желает слушать? Может, я чересчур вежлива?» Цены в универмагах оказались заоблачными, а все свитера были под стать нью-гэмпширским – как назло, ничего оригинального. Детские игрушки привели ее в смятение; это были гнусные маленькие пародии на взрослую жизнь, явно рассчитанные только на нью-йоркских детишек: игрушечные кассовые аппараты, игрушечные тележки торговцев, работающие детские телефончики (как будто в Нью-Йорке недоставало работающих взрослых телефонов), крохотные молочные бутылочки в специальных корзинках с ячейками.

– Мы берем парное молоко прямо от коровы, – сказала она продавщице. – Мои дети не поймут, что это за финтифлюшки.

Насчет молока она малость приврала и на секунду даже устыдилась, хотя здесь некому было уличить ее во лжи.

Она представила себе городских детишек, одетых по-взрослому и окруженных миниатюрными атрибутами механической цивилизации; при этом размеры игрушечных кассовых аппаратов увеличиваются с каждой возрастной группой, облегчая детям переход к реальной кассе, а миллионы прочих жужжащих и щелкающих приборчиков готовят их к наследованию полноразмерных – и таких же бесполезных – игрушек родителей. Своему сыну она купила лыжи, хотя они были слишком узки и не годились для девственных снегов Нью-Гэмпшира, а дочке выбрала коляску, по всем параметрам уступавшую той, какую Брэд мог бы смастерить дома за пару часов. После чего, проигнорировав игрушечные почтовые ящики, патефончики с маленькими пластиночками и детские косметички, она покинула магазин.

Теперь она уже боялась садиться в автобус и потому остановилась на краю тротуара в ожидании такси. Взглянув под ноги, она заметила десятицентовик и хотела его поднять, но люди двигались по тротуару сплошным потоком, так что было сложно наклониться, не задевая других и не привлекая к себе внимания. Она наступила на монетку и тут же увидела четвертак, а еще чуть дальше пятицентовик. Должно быть, кто-то обронил кошелек и рассыпал мелочь, решила она и наступила другой ногой на четвертак, стараясь, чтобы это выглядело естественно. Неподалеку валялись еще монетки, одна из них закатилась в водосток. Люди сновали туда-сюда и порой задевали Маргарет плечами, но при этом не извинялись, как будто ее тут не было. Если они и видели разбросанные монеты, то не пытались их поднять – кто из смущения, кто в спешке, кто из-за толчеи, – а она стояла на деньгах, не решаясь нагнуться. Неподалеку затормозило такси, кого-то высаживая; она призывно крикнула, помахала рукой и, оставив монеты на месте, поспешила забраться в машину. Такси тронулось медленно, дергаясь и скрипя рессорами. Теперь она замечала признаки обветшания не только в такси – у многих автобусов проржавели борта, а кожа сидений истерлась и местами полопалась, да и здания были не в лучшем виде: в одном из престижных магазинов посреди торгового зала в полу зияла огромная дыра, и покупатели осторожно ее обходили. Углы домов крошились и осыпались; перед разрушением не устоял даже прочный гранит. Тут и там попадались разбитые окна; чуть не на каждом перекрестке видны были свидетельства упадка. При этом прохожие двигались быстрее, чем когда-либо до того, – девушка в красной шляпке появилась и исчезла прежде, чем ей удалось разглядеть шляпку; витрины казались особенно яркими оттого, что попадали в поле зрения лишь на доли секунды, разноцветными вспышками. Все люди как будто участвовали в каком-то лихорадочном действе, поглощавшем каждый их час за сорок пять минут, каждый день – за девять часов, а каждый год – всего за две недели. Пища съедалась так быстро, что вы не успевали почувствовать вкус и постоянно испытывали голод, спеша к новой трапезе в новом месте. Жизнь ускорялась с каждой минутой. Вот она выскакивает из такси у дома, в лифте нажимает кнопку пятого этажа и, едва поднявшись в квартиру, снова спускается, уже успев принять ванну и переодеться к ужину с Брэдом. После ужина в ресторане они приходят домой голодными и сразу ложатся в постель, чтобы дождаться завтрака, а потом обеда. Это их девятый день в Нью-Йорке; завтра будет суббота, они поедут на Лонг-Айленд, вернутся оттуда в воскресенье, а в среду отправятся к себе, в свой настоящий дом.

Отвлекшись наконец от этих мыслей, она обнаружила, что они с Брэдом сидят в поезде, идущем на Лонг-Айленд. Вагон был в жутком состоянии: пол покрыт грязью, сиденья разломаны, одну из дверей заклинило, окна не закрываются. Пока поезд шел через пригород, она продолжала думать: «Даже прочные материалы разрушаются, не выдерживая такого жизненного темпа, вот тут-то у домов отлетают карнизы и вываливаются окна». Она боялась сказать себе правду, хотя в глубине души понимала, что эта сумасшедшая скорость, этот умышленно раскручиваемый вихрь неминуемо приведут их всех к гибели.

На Лонг-Айленде хозяйка продемонстрировала им еще один образчик нью-йоркского быта: загородный коттедж, обставленный типично городской мебелью, которую как бы опутывали незримые эластичные жгуты, растянутые отсюда до самого Нью-Йорка и готовые мигом зашвырнуть всю обстановку обратно в городскую квартиру сразу по истечении срока аренды.

– Мы снимаем этот дом каждое лето с незапамятных времен, – сказала хозяйка. – Не будь столь давних связей, мы вряд ли заполучили бы его в этом году.

– Местечко что надо, – сказал Брэд. – Удивляюсь, почему вы не живете тут круглый год.

– Иногда нужно возвращаться в город, – засмеялась хозяйка.

– Все это так мало похоже на Нью-Гэмпшир, – сказал Брэд.

«Кажется, он начинает скучать по дому», – отметила про себя Маргарет. После той паники с пожаром ей становилось тревожно в больших компаниях, и когда после ужина начали съезжаться гости, она успокаивала себя тем, что здесь первый этаж и в крайнем случае можно выпрыгнуть наружу из любого окна (благо все они были открыты), но потом все-таки не выдержала и, сославшись на усталость, отправилась в постель. Брэд пришел в спальню гораздо позже и, заметив, что она пробудилась, сказал с раздражением:

– Мы весь вечер играли в анаграммы. Они тут все чокнутые!

– Ты выиграл? – спросила она и вновь погрузилась в сон, не расслышав его ответа.

На следующее утро они с Брэдом отправились на прогулку, пока хозяева читали воскресную прессу.

– Если от крыльца повернете направо и пройдете порядка трех кварталов, попадете на здешний пляж, – сказала хозяйка.

– А что делать на пляже? Там сейчас дьявольский холод, – возразил хозяин.

– Там можно глядеть на водный простор, – сказала хозяйка.

И они отправились на пляж, который в это время года был пуст и продуваем ветрами, но не спешил расставаться с остатками летнего антуража, словно надеялся на прибытие каких-то запоздалых курортников. Признаки жизни еще наблюдались в некоторых коттеджах и в одном летнем кафе, отчаянно рекламировавшем хот-доги и шипучку. Буфетчик встретил Брэда и Маргарет мрачно-подозрительным взглядом. Миновав его, они пошли дальше, пока крыши коттеджей не скрылись из виду, и наконец очутились на полосе мелкой серой гальки между серой водной гладью с одной стороны и серыми дюнами – с другой.