Текст книги "Лотерея (сборник)"

Автор книги: Ширли Джексон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

Зуб

Автобус ждал, вхолостую пыхтя на площадке маленькой автостанции; его серебристо-голубая туша поблескивала в лунном свете. Лишь немногие здесь были заинтересованы в нем, а случайных прохожих не было вовсе: последний сеанс в единственном кинотеатре городка закончился час назад, и местные киноманы, угостившись мороженым в кафетерии при аптеке, давно разбрелись по домам, а вскоре закрылась и сама аптека, погасив вывеску над дверью и слившись с рядами других темных зданий на полуночной улице. Теперь, помимо уличных фонарей, светились только окна закусочной напротив станции да настольная лампа в билетной кассе, где кассирша уже надела пальто и шляпку, дожидаясь отбытия нью-йоркского рейса, чтобы самой отправиться на боковую.

Клара Спенсер нервно сжимала руку мужа, стоя рядом с ним перед открытой дверью автобуса.

– Я как-то странно себя чувствую, – сказала она.

– Ты справишься? – забеспокоился муж. – Может, поехать с тобой?

– Нет, не нужно. Все будет в порядке.

Ей было трудно говорить из-за распухшей щеки. Крепко держась за мужа, другой рукой она прижимала к лицу носовой платок.

– Ты-то как здесь будешь? – спросила она в свою очередь. – Я вернусь самое позднее завтра вечером. Если вдруг задержусь, позвоню.

– Все обойдется, – заверил он. – Уже завтра к полудню и думать забудешь о зубе. А если что, я готов сразу приехать, так и скажи доктору.

– Очень странное чувство: голова как будто невесомая и слегка кружится.

– И не такое бывает, когда глушат боль кодеином и виски, да еще на пустой желудок.

Она издала нервный смешок.

– Я даже не смогла причесаться, так тряслись руки. Слава богу, вокруг темно.

– Попытайся поспать в автобусе. Ты уже приняла снотворное?

– Да, – сказала она.

Они ждали водителя, который неторопливо потягивал кофе у стойки за стеклянной стеной закусочной.

– Очень странное чувство, – повторила она.

– Послушай, Клара, – заговорил он медленно и с расстановкой, чтобы слова звучали убедительнее, – это очень хорошо, что ты поедешь в Нью-Йорк к Циммерману. Я бы себе никогда не простил, попади ты к здешнему зубодеру – вдруг это что-то серьезное?

– Это всего лишь больной зуб, – сказала она слабым голосом. – Что такого серьезного может быть в зубной боли?

– Не скажи – бывают инфекции и всякие осложнения. Наверно, этот зуб придется-таки вырвать.

– Типун тебе на язык! – содрогнулась она.

– Смотрится жутковато, – продолжил он в прежнем тоне. – Распухшее лицо и вообще… Но ты, главное, не нервничай.

– Я не нервничаю. Просто ощущаю себя сплошным зубом, от макушки до пят.

Водитель автобуса слез с табурета у стойки и теперь расплачивался за кофе. Клара сделала было шаг к автобусу, но муж остановил ее со словами:

– Не спеши, время еще есть.

– У меня очень странное чувство, только и всего, – сказала Клара.

– Так больше нельзя – ты уже столько лет маешься с этим зубом. На моей памяти он уже болел у тебя раз шесть или семь. В том числе один раз в наш медовый месяц. – Последняя фраза прозвучала как упрек.

– Неужто? – сказала она и вдруг рассмеялась. – Знаешь, я так спешила, что даже не оделась как следует. Поехала в старых чулках, а из прочих вещей запихнула в сумочку сама не помню что.

– Денег у тебя достаточно?

– Почти двадцать пять долларов. Мне хватит, я же всего на один день.

– Если понадобится еще, я переведу телеграфом.

Водитель показался в дверях закусочной.

– Не волнуйся, – сказал муж.

– Слушай, – вдруг сказала она, – ты точно управишься дома один? Миссис Ланг зайдет рано утром и приготовит завтрак. В крайнем случае Джонни может разок пропустить школу, ничего страшного.

– Ладно, – сказал муж.

– Значит, так: миссис Ланг. – Она принялась загибать пальцы. – Я ей позвонила и оставила список нужных продуктов на столе в кухне. Завтра пообедаете холодным языком, а если я задержусь, миссис Ланг приготовит вам ужин. К четырем должны подъехать из химчистки, отдай им свой коричневый костюм и не забудь выложить все из карманов. Хотя они там все равно проверят.

– Телеграфируй, если не хватит денег, – сказал муж. – Или позвони. Я завтра не пойду на работу, так что звони на домашний.

– О малютке позаботится миссис Ланг, – сказала она.

– Телеграмму тоже шли на дом, – сказал он.

Водитель перешел через улицу и остановился у дверей автобуса.

– Вы едете? – спросил он.

– До свидания, – сказала Клара мужу.

– Завтра уже все будет в порядке, – сказал ей муж. – Это всего лишь больной зуб.

– За меня не беспокойся, – сказала Клара и поставила ногу на ступеньку автобуса, но снова задержалась, теперь заставляя ждать водителя. – Да, вот еще: оставь записку молочнику, чтобы потом привез яйца.

– Оставлю, – сказал он. – До встречи.

– До встречи, – сказала Клара и наконец-то забралась в автобус.

Водитель последовал за ней и занял свое место за рулем. Автобус был почти пуст; Клара прошла в конец салона и села у окна, под которым снаружи маячил ее супруг.

– До встречи, – повторила она через стекло. – Будь осторожен.

– До встречи, – повторил он, широко помахав рукой.

Автобус рявкнул, дернулся и стал набирать скорость.

Клара помахала мужу напоследок, выворачивая шею, а потом откинулась на мягкую спинку сиденья. «Боже правый, да что это со мной!» – подумала она. Знакомая улица за окном – сейчас темная и безлюдная – воспринималась совершенно иначе при взгляде из автобуса, покидающего городок. «Будто бы в первый раз еду в Нью-Йорк! – с раздражением подумала Клара. – Вот что делает с человеком смесь виски, кодеина, снотворного и зубной боли». Затем вдруг всполошилась и начала рыться в сумочке: а есть ли там кодеин? Она помнила только, что пузырек с таблетками стоял на буфетной полке, рядом с упаковкой аспирина и стаканом воды; но, должно быть, она прихватила его машинально, потому что кодеин оказался в сумочке, как и двадцать с чем-то долларов, пудреница, расческа и помада. В полутьме она определила на ощупь, что взяла старый тюбик помады, уже почти пустой, вместо новой, более темной, за два пятьдесят. На чулке спустилась петля и обнаружилась дырка на большом пальце, которую она не замечала, расхаживая в старых домашних туфлях, но болезненно почувствовала теперь, когда надела свою лучшую, еще не разношенную пару. «Ничего, – подумала она, – в Нью-Йорке куплю новые чулки, вот только разделаюсь с зубом». Она осторожно тронула зуб языком и тотчас дернулась от резкой боли.

Автобус остановился перед красным сигналом светофора; водитель вылез из-за руля и по проходу направился к ней.

– Забыл проверить ваш билет, – сказал он.

– Я сама виновата, долго тянула с посадкой, – сказала она, доставая билет из кармана пальто. – Когда мы приезжаем в Нью-Йорк?

– В четверть шестого, так что сможете позавтракать без спешки. Билет в один конец?

– Возвращаться буду поездом, – сказала она, сама не зная, зачем сообщает ему эту подробность. Возможно, сказывалась обстановка: люди, собравшиеся ночью в замкнутом пространстве автобуса, поневоле делаются более общительными и дружелюбными, объединенные пребыванием в своего рода передвижной темнице.

– Что до меня, то я и обратно поеду автобусом, – сказал водитель, и оба рассмеялись, хотя ей смеяться было больно из-за распухшей щеки. После этого водитель вернулся за руль, а она поудобнее устроилась на сиденье. Снотворное, похоже, начинало действовать: пульсирующая боль отдалялась, смешиваясь с шумом мотора, – ритмичным, как стук ее сердца; и этот ритм звучал все громче по мере их продвижения в ночи. Она откинула голову, подогнула ноги, тщательно прикрыв их юбкой, и провалилась в сон, даже не успев попрощаться с родным городком.

Один раз она открыла глаза: автобус ехал почти бесшумно, вокруг была тьма. Боль в зубе продолжала равномерно пульсировать; устало смирившись с этим, она приложила щеку к прохладной коже сиденья. Салон освещался только цепочкой ночных лампочек на потолке; впереди можно было различить головы других пассажиров и далеко-далеко – как при взгляде в телескоп с обратной стороны – сидящего за рулем водителя. Закрыв глаза, она вернулась к своим причудливым снам.

В следующий раз она пробудилась из-за остановки автобуса – безмолвное перемещение в ночи прервалось так внезапно, что от полученного спросонок шока она на минуту забыла про боль. Пассажиры вставали и направлялись к двери; водитель обернулся и громко сказал:

– Стоянка пятнадцать минут.

Она поднялась и вслед за остальными вышла из автобуса. Глаза ее были открыты, но сама она скорее спала, чем бодрствовала, лишь механически передвигая ноги. Автобус стоял перед ресторанчиком – единственным освещенным зданием на обочине пустынного шоссе. Внутри было тепло, шумно и людно. Заметив свободное место у конца стойки, она присела и незаметно для себя вновь уснула. Кто-то сел рядом и тронул ее за руку. Подняв затуманенный взор, она услышала мужской голос:

– Далеко едете?

– Далеко, – сказала она.

Мужчина был в синем костюме и, кажется, высок ростом – разглядеть получше она не смогла.

– Хотите кофе? – спросил он.

Она кивнула, и незнакомец указал на чашку кофе, которая дымилась на стойке перед ней.

– Пейте быстрее.

Она наклонилась и отхлебнула немного, не поднимая чашки. Незнакомец тем временем что-то рассказывал:

– …еще дальше, за Самаркандом. Там волны бьются о берег с таким гулом, словно звонят в колокол…

– Отправляемся, – объявил водитель, и она торопливо сделала еще несколько глотков кофе, чтобы хватило сил дойти до автобуса.

Когда она заняла прежнее место в салоне, незнакомец сел рядом. По сравнению с темнотой в автобусе огни придорожного ресторанчика показались ей невыносимо яркими, и она закрыла глаза. Теперь, с закрытыми глазами, но еще не уснувшая, она была один на один с зубной болью.

– …Там всю ночь звучат флейты, – говорил незнакомец. – Звезды там размером с луну, а луна огромная, как озеро…

Автобус выехал на шоссе, и они снова погрузились во тьму; только цепочка тусклых лампочек связывала заднюю часть салона, где сидела Клара, с его передней частью, где находились водитель и большинство пассажиров. Незнакомец, сидевший с ней рядом, продолжал говорить:

– …Там с утра до вечера лежишь в тени деревьев, и нет никаких важных дел…

Внутри автобуса она обращалась в ничто; она плыла мимо деревьев на обочине и спящих ферм, пребывая в каком-то промежуточном состоянии, соединенная с водителем только цепочкой огоньков и перемещаемая никак не зависящей от нее посторонней силой.

– Меня зовут Джим, – сказал незнакомец.

Она уже крепко спала и, пошевелившись во сне, прислонилась лбом к стеклу, за которым скользили ночные тени.

Потом снова был шок при пробуждении, вызванный остановкой автобуса.

– Что случилось? – спросила она испуганно.

– Все в порядке, – тотчас откликнулся незнакомец по имени Джим. – Выйдем размяться.

Следом за ним она покинула автобус и вскоре очутилась как будто в том же самом придорожном ресторане, но, когда она хотела сесть на то же место у стойки, Джим взял ее за руку и подвел к одному из столиков в зале.

– Вам надо умыться, – сказал он, – а после возвращайтесь сюда.

Она вошла в женский туалет, и какая-то девица, пудрившая нос перед зеркалом, сказала, не оборачиваясь:

– Тут пять центов за вход. Не защелкивай замок, чтобы другим не пришлось платить.

Кто-то вдавил собачку дверного замка и зафиксировал ее картонкой из-под спичек; покидая туалет, она оставила все в том же виде.

– Что вам от меня нужно? – спросила она, вернувшись к столу, за которым сидел Джимми.

– Подкрепитесь, – сказал тот, указывая на чашку кофе и сэндвич.

Она ела сэндвич и слушала, как плавно льется его рассказ:

– …И когда мы плыли мимо острова, нас окликнул чей-то голос…

По возвращении в автобус Джим предложил:

– Кладите голову мне на плечо, так будет удобнее спать.

– Мне и прежде было удобно.

– Нет, – сказал он, – до сих пор вы бились лбом о стекло.

И она снова заснула, и снова было испуганное пробуждение, и Джим снова водил ее в ресторан и заказывал кофе. К тому времени действие обезболивающего закончилось, и она, держась за щеку, другой рукой лихорадочно обшарила карманы пальто и сумочку в поисках флакончика с кодеином. Обнаружив его наконец, она проглотила пару таблеток под пристальным взглядом Джима.

Допивая кофе, она услышала, как снаружи взревел автобусный двигатель, суматошно вскочила и помчалась к своему убежищу в темноте салона. А когда автобус уже отъехал от остановки, она вспомнила о кодеине, оставшемся на столе, – отныне зуб мог диктовать условия. Она беспомощно оглянулась на удаляющиеся огни ресторана, а потом положила голову на плечо Джима и, засыпая, слышала его голос:

– …Песок там до того белый, что его можно принять за снег, однако он горячий и не остывает даже ночью…

Но вот они добрались до конечной станции; Джим помог ей выйти из автобуса, и они вдвоем постояли немного – теперь уже на земле Нью-Йорка. Проходившая мимо женщина сказала своему спутнику, который тащил чемоданы:

– Прибыли вовремя: ровно пять пятнадцать.

– Мне надо к дантисту, – сказала Клара.

– Знаю, – сказал Джим. – Я за вами пригляжу.

И он ушел – она не заметила как. Несколько минут она наблюдала за выходом из автовокзала, но там не мелькнуло ничего похожего на синий костюм.

«Я его даже не поблагодарила», – подумала она рассеянно и побрела в вокзальный буфет, где снова заказала кофе. Буфетчик, перевидавший за ночь массу пассажиров, промолвил с усталым сочувствием:

– Клонит в сон?

– Да, – сказала она.

Вскоре выяснилось, что совсем рядом находится Пенсильванский железнодорожный вокзал; она добралась до тамошнего зала ожидания, нашла свободное место на скамье и мгновенно уснула.

Потом ее бесцеремонно тряхнули за плечо, и чей-то голос произнес:

– Вы не опоздали на свой поезд? Уже почти семь.

Она вздрогнула, распрямилась, окинула взглядом сумочку на коленях, свои пристойно скрещенные ноги и табло с часами напротив, после чего сказала «спасибо», поднялась и, в полусне пройдя вдоль ряда скамеек, ступила на эскалатор. Кто-то встал на следующую ступеньку и тронул ее за локоть. Оглянувшись, она увидела Джима.

– Там трава так зелена и так мягка, – сказал он, улыбаясь, – а вода в реке так прохладна…

Она смотрела на него молча. Сойдя с эскалатора, она увидела перед собой какую-то улицу и пошла в ту сторону. Джим шагал рядом, и голос его звучал у нее над ухом:

– …Такой небесной синевы больше нигде не сыскать, а песни…

Она резко ускорила шаг, подумав, что они обращают на себя внимание прохожих, и остановилась на перекрестке, дожидаясь зеленого. Тут с ней опять поравнялся Джим.

– Взгляните, – сказал он, на ходу показав ей полную пригоршню жемчужин, и двинулся дальше по улице.

За перекрестком она заметила только что открывшийся ресторан, вошла туда и села за столик, а через какое-то время вдруг обнаружила стоящую рядом хмурую официантку, которая сказала укоризненно:

– Вы здесь заснули.

– Извините, – сказала она. – Пожалуйста, яйца-пашот и кофе.

Покидая ресторан, она взглянула на часы: без четверти восемь. Можно прямо сейчас поехать туда на автобусе и остаток времени до половины девятого провести в закусочной через дорогу от дантиста, выпить еще чашечку кофе и явиться на прием самой первой, сразу после открытия.

Начинался час пик, и в автобусе не было свободных мест, так что пришлось ехать стоя. Ей надо было добраться до Двадцать третьей улицы; в районе Двадцать шестой она села на освободившееся место и, уснув, заехала гораздо дальше, так что пришлось потратить еще полчаса на возвращение обратным маршрутом.

Перед светофором на углу Двадцать третьей ее подхватила волна пешеходов, разбившаяся на ручейки по ту сторону улицы, и в это время она заметила, что кто-то держится рядом, шагая в ногу с ней. В раздражении она продолжала идти, глядя под ноги, а когда наконец подняла голову и осмотрелась, поблизости не было ни одного человека в синем костюме.

Когда она добралась до офисного здания, где находился кабинет дантиста, было все еще раннее утро. Свежевыбритый швейцар с аккуратной прической проворно распахнул перед ней дверь – от этого щегольства и проворства наверняка мало что останется к пяти часам дня. Она вошла внутрь с чувством удовлетворения: она таки достигла цели, успешно переместившись из пункта А в нужный пункт Б.

В приемной дантиста сидела медсестра в белоснежном халате. Взглянув на пациентку, на ее распухшую щеку и устало поникшие плечи, она сказала:

– Бедная, да вы совсем измотаны.

– У меня болит зуб.

По губам сестры скользнула улыбка – возможно, она втайне надеялась, что в один прекрасный день к ним явится пациент и скажет: «У меня болит нога». Она поднялась, сияя белизной под лампами дневного света, и сказала:

– Проходите в кабинет, мы примем вас немедленно.

Такие же яркие лампы освещали подголовник зубоврачебного кресла, круглый белый столик и гладкую хромированную головку бормашины. Врач, как и сестра, встретил ее профессиональной улыбкой: едва ли не все человеческие недуги кроются в корнях зубов, и он способен их излечить, если вовремя обратитесь за помощью.

– Сейчас найду ее карту, – быстро сказала сестра. – Я подумала, лучше сразу провести ее к вам.

Когда делали рентген челюсти, у нее было такое ощущение, будто зловещий глаз камеры видит насквозь не только ее, но и все находящееся за ней: гвозди в стене, пуговицы на манжетах врача, медицинские инструменты в подставке.

– Надо удалять, – с сожалением произнес доктор, обращаясь к сестре.

– Я сейчас им позвоню, – сказала та.

Зуб, который привел сюда Клару Спенсер, похоже, теперь был единственной ее частицей, обладавшей неоспоримой индивидуальностью. Рентгеновский снимок зуба откровенно игнорировал всю остальную Клару; зуб сделался важной шишкой, его надо было исследовать и обхаживать, а она выступала всего лишь средством его доставки в данное место и только в этом качестве представляла интерес для врача и медсестры; только в качестве носительницы зуба она могла рассчитывать на их профессиональное внимание и участие. Доктор вручил ей схематический рисунок челюсти с черной меткой на проблемном зубе и надписью поверху: «Нижний коренной; удаление».

– С этой бумагой отправляйтесь по адресу, указанному вот здесь, – сказал доктор, протягивая ей визитную карточку. – Это зубной хирург. Там вами займутся.

– Что там сделают с зубом? – спросила она, хотя на самом деле ей хотелось спросить иначе: «А что будет со мной?» или «Насколько далеко это все зашло?»

– Удалят, – сказал доктор с заметным раздражением и отвернулся. – Это надо было сделать давным-давно.

«Я здесь засиделась, – подумала она. – Надоела ему со своим зубом».

– Спасибо, – сказала она, выбираясь из кресла. – До свидания.

– До свидания, – сказал доктор и напоследок сверкнул улыбкой, продемонстрировав полный набор идеально ухоженных зубов.

– Как вы себя чувствуете? Сильно болит? – спросила сестра.

– Терпимо, – сказала она.

– Могу дать несколько таблеток кодеина. Хотя сейчас принимать их нежелательно, но пусть будут при вас на всякий случай.

– Нет, – сказала она, вспомнив о флаконе с таблетками, оставшемся в ресторанчике где-то на полпути между ее домом и Нью-Йорком. – Не нужно, он меня сейчас почти не беспокоит.

– Тогда всего хорошего, – сказала сестра.

Она спустилась к выходу из здания, где швейцар за последние пятнадцать минут уже успел частично растерять утренний лоск и слегка запоздал с поклоном.

– Такси? – предложил он. Вспомнив свою автобусную поездку до Двадцать третьей улицы, она сказала: «Да».

Швейцар управился в два счета и указал ей на припаркованное такси с таким гордым видом, словно только что сам его сотворил. В тот же миг она заметила, что кто-то машет ей из толпы на другой стороне улицы.

В машине она достала полученную от доктора карточку и вслух прочла таксисту адрес. Потом сидела неподвижно, с закрытыми глазами, сжимая в руках карточку и листок, на котором был четко обозначен ее зуб с припиской: «Нижний коренной». Должно быть, она снова уснула и пробудилась уже от слов: «Приехали, мэм». Остановившись и открывая дверцу, таксист взглянул на нее с любопытством.

– Мне должны сейчас вырвать зуб, – сказала она.

– Беда… – сочувственно вздохнул таксист, принимая деньги. – Удачи вам.

Она увидела перед собой весьма оригинальное здание, с высеченными из камня медицинскими символами по бокам от парадного входа. Даже швейцар здесь выглядел как дипломированный специалист-медик, готовый поставить диагноз прямо на входе. Она миновала швейцара и, зайдя в лифт, показала лифтеру карточку.

– Седьмой этаж, – определил тот.

Следом медсестра вкатила в лифт старушку в инвалидном кресле, оттеснив Клару к задней стенке. Старушка выглядела благостной и умиротворенной.

– Славный денек, – сказала она лифтеру.

– Да уж, распогодилось, – согласился тот.

Медсестра поправила плед у нее на коленях и сказала:

– Только не волнуйтесь.

– А кто тут волнуется? – спросила старушка.

Они вышли на четвертом этаже, и лифт продолжил движение вверх.

– Седьмой, – объявил лифтер; кабина замерла, двери открылись. – Вам прямо по коридору и потом налево.

Двери по обе стороны коридора были снабжены табличками: «Терапевтическое отделение», «Процедурный кабинет», «Рентген». На этом фоне выигрышно смотрелась безобидная надпись: «Дамская комната». Повернув налево, она увидела дверь с указанным в карточке именем и, войдя, очутилась в приемной, где за стеклянной перегородкой с окошком – ну прямо как в банке – сидела медсестра. По углам комнаты стояли кадки с живыми пальмами, на столиках рядом с удобными креслами лежали стопки глянцевых журналов.

– Слушаю вас, – произнесла сестра в окошке таким тоном, будто вы превысили зубной кредит и задолжали еще парочку резцов в счет процентов по займу.

Клара протянула в окошко свой листок; сестра, взглянув на него, сказала:

– Так-так, нижний коренной. Нам звонили насчет вас. Пройдите, пожалуйста, в левую дверь.

«В банковское хранилище?» – хотелось ей спросить, но она промолчала и, открыв дверь, вошла. В соседней комнате находилась другая сестра, которая поприветствовала ее улыбкой и, развернувшись, двинулась куда-то, ни минуты не сомневаясь, что пациентка безропотно последует за ней.

Был сделан еще один рентгеновский снимок ее зуба, и сопровождающая сестра сказала другой сестре: «Нижний коренной», а другая сестра сказала Кларе: «Следуйте за мной, пожалуйста».

Они шли лабиринтами коридоров, уводящих в недра бесконечного здания, и наконец прибыли в какую-то каморку, где стояла только кушетка с подушкой, умывальник и стул.

– Подождите здесь, – сказала сестра. – Если можете, расслабьтесь.

– Я могу нечаянно заснуть, – предупредила она.

– Вот и хорошо, – сказала сестра. – Долго ждать не придется.

Она провела в ожидании более часа в полудреме, пробуждаясь только при звуке шагов за дверью. Один раз заглянула сестра и с улыбкой сообщила:

– Уже скоро.

А еще чуть погодя та же сестра, но уже без улыбки, буквально ворвалась в комнату, вся из себя деловито-собранная.

– Идемте, – скомандовала она и вновь повела ее по петляющим коридорам.

Потом в одно мгновение – она не заметила как – все изменилось, и вот она уже сидит в кресле с головой, обмотанной полотенцем, еще одно полотенце под подбородком, а сестра держит руку на ее плече.

– Будет больно? – спросила она.

– Не будет, – с улыбкой заверила сестра. – Да вы и сами это знаете, верно?

– Да, – сказала она.

В кабинет вошел врач, улыбнулся ей сверху вниз и сказал:

– Приступим.

– Будет больно? – спросила она.

– Ничуть! – весело откликнулся врач. – Мы бы давно лишились работы, если бы делали людям больно.

Говоря так, он с бряцаньем перебирал металлические инструменты, спрятанные под салфеткой, а тем временем сзади к креслу почти бесшумно подкатили какой-то массивный агрегат.

– Мы бы давно уже вылетели в трубу, – говорил доктор. – Единственное, чего следует опасаться, так это ваших собственных разговоров во сне. Постарайтесь не выболтать нам свои тайны. Стало быть, нижний коренной? – повернулся он к сестре.

– Нижний коренной, доктор, – подтвердила та.

Рот и нос ей накрыли резиновой маской с резким металлическим привкусом, поверх которой она видела лицо дантиста, рассеянно повторявшего: «Та-ак… та-ак…» Медсестра сказала: «Разожмите руки, милочка», – и постепенно ее пальцы начали расслабляться.

«Это заходит слишком далеко, – сказала она себе. – Запомни. И еще запомни эти металлические звуки и привкус металла. И это унизительное обращение».

А потом ее подхватил вихрь музыки, оглушил и закружил, закружил, и вот она уже бежит что есть сил по длинному стерильно-чистому коридору, слева и справа мелькают двери, а в конце коридора виден Джим, который протягивает к ней руки, смеется и что-то кричит, но слов не разобрать, они тонут в пронзительных звуках музыки, и она продолжает свой бег, а потом говорит: «Я не боюсь», и кто-то хватает ее за руку и втаскивает в ближайшую дверь, и мир вокруг стремительно расширяется, и ему нет пределов, но вдруг все это пропадает, и она снова видит лицо доктора над собой, и окно возвращается на свое место, и сестра держит ее за руку.

– Зачем вы меня оттуда вытащили? – спросила она, булькая кровью во рту. – Мне хотелось идти дальше.

– Никто вас не тащил, – возразила сестра, а доктор сказал:

– Она еще не совсем очнулась.

Она заплакала, но не могла пошевелиться; слезы текли по ее лицу, и медсестра вытирала их полотенцем. Нигде не было крови, за исключением той, что заполняла ее рот; вокруг сияла все та же стерильная чистота. Доктор меж тем исчез, а сестра взяла ее за руку и помогла встать с кресла.

– Я что-нибудь говорила? – с тревогой спросила она. – Что я сказала?

– Вы сказали: «Я не боюсь», – уже когда просыпались.

– Нет, я не об этом. – Она остановилась, высвобождая свою руку. – Сказала я что-нибудь такое? Я говорила о нем?

– Ничего такого вы ни о ком не говорили, – успокоила ее сестра. – Доктор вас просто дразнил.

– А где мой зуб? – вдруг вспомнила она.

Сестра засмеялась.

– Был да весь вышел. Теперь болеть уже нечему.

Потом она оказалась в прежней каморке, лежала на кушетке и плакала, а сестра принесла немного виски в бумажном стаканчике и поставила на край умывальника.

– Господь напоил меня кровью, – промолвила она.

– Не полощите рот, дайте крови свернуться, – сказала сестра.

Прошло много времени, прежде чем сестра снова объявилась в дверном проеме и сказала:

– Я вижу, вы проснулись.

– Разве я спала? – удивилась она.

– Еще как спали! Я не стала вас будить.

Она села; голова сильно кружилась, и было такое чувство, будто она провела в этой каморке едва ли не всю жизнь.

– Теперь вы готовы идти? – спросила сестра участливо и протянула уже знакомую руку, достаточно крепкую, чтобы поддержать, если она оступится. На этот раз длинный коридор завершился приемной с окошком банковского вида.

– Закончили? – бодро спросила сестра за окошком. – Тогда присядьте на минутку.

Она кивком указала на стул подле окошка и начал что-то быстро писать, одновременно заученным тоном давая наставления;

– Не полощите рот в течение двух часов, на ночь примите слабительное, а от боли – две таблетки аспирина. Если кровотечение не прекратится или будет нестерпимая боль, немедленно обратитесь к нам. Все понятно?

И ей вручили новую справку, на которой значилось: «Удаление», а ниже: «Не полоскать рот. Принять легкое слабительное. При боли – 2 таблетки аспирина. При сильной боли и кровотечении обратиться к врачу».

– Всего доброго, – жизнерадостно попрощалась сестра.

– Всего доброго, – ответила она.

Со справкой в руке она вышла через стеклянную дверь и – все еще в полусне – зашагала по коридору. С трудом разлепляя глаза, она видела ряды дверей по обе стороны, а когда на одной из табличек мелькнули слова «Дамская комната», свернула туда и оказалась в просторном помещении с окнами, плетеными креслами, белыми кафельными стенами и сверкающими кранами. Несколько женщин стояли перед зеркалами, причесываясь или подкрашивая губы. Она прямиком направилась к ближайшей из трех раковин, взяла бумажное полотенце – при этом уронив на пол сумочку и справку, – намочила его под краном и с силой прижала к лицу. В глазах прояснилось, и она почувствовала себя лучше. Снова намочив полотенце, она протерла лицо, а когда, не глядя, потянулась за сухим, его вложила ей в руку стоявшая рядом женщина – с легким смехом, насколько она могла слышать, ибо видеть она не могла из-за попавшей в глаза воды. Затем одна из женщин сказала:

– Где сегодня обедаем?

– Придется здесь в буфете, – ответил другой голос. – Старый дурень отпустил меня лишь на полчаса.

Она подумала, что задерживает их, занимая место у раковины, и поспешила вытереть лицо, а после отошла назад, заглянула в настенное зеркало – и внезапно с ужасом поняла, что не знает, которое из отраженных лиц принадлежит ей!

В зеркале она видела группу женщин, смотревших в ее сторону или мимо нее; и ни одно из этих лиц не было ей знакомо, никто из них не улыбнулся и не подал виду, что ее узнает. «Уж мое-то лицо должно бы знать само себя», – подумала она, чувствуя, что задыхается. Вот розовощекая блондинка со скошенным подбородком; вот заостренное лицо под красной шляпкой с вуалью; вот бледное встревоженное лицо и зачесанные назад каштановые волосы; вот румяная квадратная физиономия с квадратной стрижкой ей под стать. Кроме них, еще два-три лица мелькают в зеркале, перемещаясь туда-сюда или разглядывая самих себя. Быть может, это и не зеркало вовсе, а окно в соседнюю комнату, и она видит происходящее там? Но рядом с ней стояли и причесывались реальные женщины – значит, их группа расположена по эту сторону, а там всего лишь отражение. «Надеюсь, я не та блондинка», – подумала она и приложила руку к щеке.

Судя по зеркальному жесту, вот она – бледная и встревоженная, со стянутыми на затылке волосами. Раздосадованная этим открытием, она попятилась от зеркала. Это несправедливо: почему у нее такое бескровное лицо? Там были и другие, вполне симпатичные лица, так почему ни одно из них не досталось ей? Наверно, ей просто не хватило времени, ей не дали подумать как следует и выбрать себе лицо покрасивее – даже блондинка и та выглядела лучше.

Она села в одно из плетеных кресел, досадуя: «Какая подлость!» Подняла руку и потрогала свою прическу – после сна волосы несколько растрепались, но они определенно были стянуты на затылке и прихвачены широкой заколкой. Прямо как у школьницы, вот только – вспомнилось бледное лицо в зеркале, – вот только возраст уже давно не школьный. Не без труда она сняла заколку, чтобы ее рассмотреть. Волосы рассыпались, мягко прилегая к щекам и доставая до плеч. Заколка была серебряной, с выгравированным именем Клара.