Текст книги "Призрак бомбея"

Автор книги: Шилпа Агарвал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)

Он раздраженно сложил газету, сунул ее под мышку, и ему захотелось чашку горячего чаи масала.Но чай разливали теперь по часам. Джагиндер поплелся в дальний гараж, где Маджи устраивала кормежку строго по расписанию. В девять утра – чай, в десять – завтрак. Обед в час, потом в четыре – чай, в семь – ужин, а в девять – снова чай. В промежутках никаких закусок, прохладительных напитков и даже воды. Словом, никакой «самодеятельности».

– Кандж! Кандж! – раздраженно позвал Джагиндер с черного крыльца, энергично расчесывая волосы на груди. – Я хочу чая.

– Сейчас только полдевятого, сахиб, – весьма почтительно отозвался из гаража Кандж, и обнаженная Парвати куснула его за ухо. – Очень сожалею, сахиб, так Маджи велела.

Джагиндер выругался:

– И за что мне это блядское наказание?

Даже сейчас Джагиндер с трудом верил в рассказы Маджи о призраках и прочей ерунде. «В маразм она, что ли, впала?» Но вчера ночью все же произошел один инцидент: груди Савиты. Джагиндер вспомнил, как в горло хлынуло густое молоко, он тогда чуть не захлебнулся и поклялся быть паинькой все четыре адских дня. Это такое испытание – ну как принцессу Ситу испытывали на верность огнем в Рамаяне. Под конец Джагин-деру захотелось очиститься от прошлых прегрешений нынешними страданиями. Поэтому он устроился на ступеньках и без интереса читал о мире за зелеными воротами, то и дело яростно поглядывая на гараж Канджа и Парвати, откуда доносился заливистый смех.

Без четверти девять Кандж наконец-то показался, лениво завязывая лунги,и, довольно улыбнувшись Джагиндеру, поставил чайник на плиту. Остальные домочадцы тоже неторопливо просыпались. Но едва Кандж ровно в девять крикнул: «Чай!» – все члены семейства вылетели наружу, пихаясь локтями, как при штурме переполненного автобуса.

– Хуже, чем в столовке! – фыркнул Джагиндер и взмахом руки смел с дороги Туфана.

– Стыд и позор, – простонала Савита. – Мои сыновья думают лишь о себе.

Вняв упреку, Нимиш выхватил первую дымящуюся чашку прямо из-под носа Джагиндера и протянул матери.

Джагиндер посуровел. Разве не его обязаны обслуживать первым? Но, тотчас устыдившись своего эгоизма и вспомнив о только что принятом решении, промолчал. Наверное, Нимиш его тоже проверяет. Джагиндер даже ощутил легкий азарт: если воспринимать все, что раздражает его в семье, как проверку на прочность, будет легче переносить лишения.

– Возьми, дорогой. – Савита протянула чашку мужу. – Ты же как-никак глава семейства.

Обрадованный этой неожиданной почтительностью и довольный тем, что мать ничего не слышала, Джагиндер расправил плечи и принял дымящуюся чашку. Савита улыбнулась.

На заднюю веранду, прихрамывая, вышла Маджи. Ночь она провела плохо, с трудом примостившись в тесной комнатке для пуджи.Впрочем, там, под недреманным присмотром богов, она чувствовала себя спокойно. Просыпаясь, разминала затекшую ногу, звякала крошечным серебряным колокольчиком и быстро бормотала молитвы. Боги непременно вознаградят ее за это благочестие.

Савита посмотрела в изнуренное лицо свекрови и участливо спросила:

– Может, вам лучше отдохнуть, Маджи? Вы как выжатый лимон.

– Нет, я не устала.

– Ними, подойди ко мне, – поманила Савита сына. – Почитай мамочке свою книжку, чтобы хоть как-то скоротать день.

Трое сыновей, телохранителями окружив мать, проводили ее обратно в дом, где она торопливо нарисовала им за ушами черные точки, а затем продержала детей взаперти до самого завтрака, который подали в десять.

Сидя на подоконнике, призрак с любопытством наблюдал за новым распорядком в семье. За исключением Савиты и Маджи, все спали теперь в гостиной и завтракали не в столовой, а во дворе. В ванных, туалетах и раковинах не осталось ни капли, а из кухни и кладовки убрали все жидкости. Даже грудь Савиты начала высыхать. Сила, обретенная призраком с начала муссонов, убывала без воды.

Эта внезапная слабость напугала привидение. Оно пристально следило за тем, как повар Кандж подает во дворе завтрак, опуская стальную чашку в большой кувшин с водой. Призрак впился взглядом в прозрачную жидкость, переливавшуюся всеми цветами радуги. Мало-помалу он решился выйти наружу. Правда, днем призрак был слабее всего. Малейшая дымка над головой придала бы ему сил. Но в то утро на небе, как назло, не было ни облачка. Привидение знало, что без воды до вечера не протянет. Отбросив сомнения, оно медленно поплыло к открытой двери – навстречу своему спасению.

Ощутив нестерпимую, обжигающую боль, призрак в панике отскочил. Он еще раз попробовал переступить порог, но снова наткнулся на раскаленную стену Привидение протяжно, судорожно завыло, серебристая грива коконом обвилась вокруг фигуры. В этот самый миг призрак заметил у порога тонкую полоску пепла, которая змеилась понизу стены, через равные промежутки поднимаясь к окнам и снова спускаясь. Младенец обошел все бунгало, следуя за полоской пепла, и вновь очутился у черного входа. Внезапно он все понял. Черная магия. Маджи колдовством заперла его в обезвоженном доме.

Из широко раскрытых, бессонных глаз капнула слезинка, засеребрившись, точно лунное озерцо, словно безжалостный блеск меча.

Девочку принесли в жертву.

Призраки побережья

Из больницы позвонили сразу же после завтрака, и словно бог Индра поразил Маджи своей молнией [207]207
  Индра – бог-воитель и громовержец, который владеет ваджрой («молния») – мощным оружием, соединяющим в себе свойства меча, булавы и копья.


[Закрыть]. «Как ее могли забрать? – закричала она в трубку дрожащей сестре Налини. – Вы разве не дежурили? Разве на окнах не было решеток?» На все вопросы сестра ответила утвердительно, и Маджи не сомневалась, что это дело рук Авни. Похоже, их бывшая айя, виновная в гибели одной внучки, теперь задумала уничтожить и вторую.

Выйдя на берег, где со всех сторон несся злобный призрачный шепот. Мизинчик тяжело двинулась к воде. Мокрые водоросли хватали ее за ступни, замедляя ход.

В песке гнили сотни кокосов. Некоторые были расколоты, и мякотью их лакомились остроклювые птицы. Другие – еще целые и волосистые. Мизинчик наклонилась за одним, и кокос оказался на диво теплым, даже горячим, словно внутри тлел огонь. Она прижала его к груди, и жар растекся по телу.

В кокосе хранилось воспоминание о далеком дне, вернее, утре, когда родилась Авни и отец увидел ее впервые. Прилив, волнующий подъем сети, растянутой уловом, восход солнца над океаном – ничто не могло сравниться с творением его чресл.

«Глянь, – сказала слепая повитуха, показав на лишний пальчик на ноге младенца. – Это дурной знак».

Он опустил шершавую ладонь на шелковистую головку ребенка и решил сделать все, только бы пророчество не сбылось.

Мать Авни, еще дрожавшая от послеродовых схваток, окликнула его. «Не ходи сегодня, – взмолилась она, стыдясь признаться, что море у нее внутри пролилось и ее новорожденная дочь осквернила богиню океана. – Богиня была недовольна: я не домолилась».

Но отец Авни, положившись на древнее поверье о том, что рыбаку в море ничего не угрожает, пока его жена хранит целомудрие, улыбнулся и сказал: «Сегодня боги наградили нас ребенком. Значит, море тоже будет щедрым».

Затем он взял с собой кокос, дабы поднести его могучему богу моря Варуне [208]208
  Варуна – бог мировых вод, а также хранитель справедливости и судья. Наряду с Индрой, один из главных богов ведического пантеона.


[Закрыть].

Утреннее небо нахмурилось, ветер усилился.

«Шторм! Шторм!» – закричала повитуха, тыча в небеса.

Мучительно тянулись часы, пока наконец не настал час, когда каноэ возвращались к причалу из камня и дерева. Женщины вышли в дождь и радостно захлопали в ладоши, заметив, как лодки пытаются пристать к берегу, борясь с огромными волнами. Рыбаки выпрыгнули на песок, и женщины нетерпеливо потребовали первый улов в этом сезоне: лещ, лангусты, саранга, сурумаии коламби– с больших лодок; моллюски, креветки и мандери —с каноэ. Женщины перебирали улов прямо на причале, возбужденно болтая и не обращая внимания на дождь, хлеставший в лицо.

Мать Авни до самой ночи стояла на берегу одна, вглядываясь в горизонт и высматривая мужа. По возвращении домой она встретила слепую повитуху. Та раззявила потемневший от табака рот, будто ей не терпелось сообщить новость.

«Девочка проклята, – сказала она, отдавая Авни. – После первой же крови ей не след здесь оставаться».

«Умоляю…»

«Едва хлынет кровь, она должна уйти! – Повитуха выхаркнула на песок вязкий комок. – Иначе навлечет на нас беду».

Понурив голову, мать Авни безропотно приняла приговор, вынесенный ее дочери. В глубине души мать понимала, что он справедлив.

Мизинчик присела и аккуратно положила гниющий кокос на песок, где он затерялся среди сотен других. Краем глаза она уловила зеленый проблеск вдалеке – единственный незрелый кокос на пустынном пляже, и ее вдруг потянуло к нему. Едва Мизинчик прижала кокос к груди, в памяти всплыли события вчерашнего дня, словно увиденные с тамаринда.

Открывается окно, и оттуда вылезает Милочка. Дупатта развевается золотым ореолом, губы подведены красной помадой.

Из пролома в стене появляется Нимиш. Его белая курта насквозь промокла от ливня, в темноте он похож на призрака.

Они встречаются под тамариндом. Ветви скорбно качаются под дождем.

Они стоят, прижавшись головами.

Затем – поцелуй.

Землю сотрясает гром, словно бог Индра едет по небу на своей царской колеснице, опустошая землю могучими ударами молний.

Под порывом ветра вытягивается ветка. Она ласкает мшистыми овальными листьями покрасневшую щеку Милочки и внезапно рассекает острым концом светлую кожу девушки.

Темный дух незаметно стекает со зловещего дерева вместе с дождем. Увлажнив лицо Милочки, он пробирается под ее нежные скулы, сквозь мочки ушей с золотыми эмалевыми сережками, а затем спускается ниже и ниже, пытаясь просочиться ей в сердце.

Вдруг Милочка туго стягивает дупатту на плечах и мчится прочь от дерева, от Нимиша, от дымной черноты, заполняющей горло.

За окном бунгало прячется третий – ее брат Харшал. Его некрасивое лицо искажено яростью.

Милочка залезает обратно к себе в комнату и собирается с мужеством, чтобы выполнить свой план – бросить Нимиша и сбежать.

Неожиданно чьи-то пальцы впиваются ей в горло, опрокидывают ее на кровать.

Руки хватают за груди.

В рот проникает чей-то язык.

Она отбивается.

В ярости оттого, что она подарила свою любовь другому, охваченный похотью Харшал разрывает ее шальвар.

Темный дух парит в воздухе и готовится.

Вставший член Харшала пронзает сестру.

Девственная плева порвана.

Из хлынувшей крови – нечистой крови – темныйдул: черпает силу для своих действий.

Милочка перестает брыкаться.

Наконец, сдавленно вскрикнув, она отдается всем своим роскошным, желанным, прекрасным телом.

Но только не брату, а дочери рыбака – отверженной.

Она отдается Авни.

Уронив кокос вместе с хранящимися в нем воспоминаниями, Мизинчик упала в песок и зашлась судорожным кашлем. Наконец-то нашлось объяснение словам Милочки, ее безумному взгляду, окровавленной ноге, сверхъестественным способностям. Мизинчик почувствовала незнакомые, мучительные спазмы в животе, боль в спине.

В море, на разваливающемся траулере, мерцал огонек. Мизинчик вскочила и. увязая в песке, побежала туда.

«Я верю, – зачем-то повторила она кредо Одинокого рейнджера, – что рано или поздно… где-нибудь… как-нибудь… мы расплатимся за то, что взяли».

Да, что-то, без сомнения, взяли. Жизнь младенца. Возможно, жизнь Милочки.

И вот сейчас, пока она бежала на жутковатый отблеск фонаря, а океан плевался брызгами ей в лицо, Мизинчик понимала, что час расплаты настал.

Бунгало превратилось в плавильный тигель, сосуд, нагретый до температуры кипения страхами его обитателей, их напряженной близостью и стремлением выловить скверну, замеченную в священном вареве.

Наконец-то догадавшись, что его хотят засушить, призрак рыскал по дому в поисках воды и впитывал ее своими крошечными ладошками или густой светящейся гривой. Снова зарядили муссоны – злобные и обильные, будто матушка-природа пыталась вызволить свою родню. Дождь хлестал в окна, вода капала с потолков и собиралась лужицами на полу.

Ходить во временную столовую на задах стало опасно, и членам семьи приходилось выбираться по одному, чтобы поесть размокших овощей и выпить остывшего чая. Аппетит пропал у всех, кроме Дхира. Нужник переполнился. От тел разило несвежим потом. Воздух портили кишечные газы – едкие, отравляющие. Туфана по-прежнему подводил мочевой пузырь: мальчик писался в штаны в самый неподходящий момент и всякий раз зарабатывал звонкий шлепок от Джагиндера, уверенного, что сын делает это нарочно, лишь бы не ходить в зловонный сортир.

Савита редко выходила из комнаты – ни на кухню, ни в уборную. Кунтал тайком приносила ей воду и немного роти, а кувшин с нечистотами выливала в нужник. Тем временем Савита оттачивала свою стратегию, гадала, как подорвать авторитет Маджи, вернуть преданность Джагиндера и женить Нимиша.

В тот день она достала свои свадебные драгоценности, чтобы отобрать парочку для будущей невестки. «Какое приятное занятие», – размышляла она, с наслаждением перебирая сверкающую коллекцию и прикидывая, сколько та стоит, – сколько стоит сама Савита. На миг она представила, как вдвоем с дочерью они сортировали бы каменья. Малышка Чакори умоляла бы: «Мамочка, я хочу этот. Отложи его для моего приданого, ну пожалуйста». А Савита усмехалась бы: «Ну конечно же, моя лунная пташечка, для меня ты дороже любой невестки».

– Ой! – Вошедшая в комнату Кунтал испуганно отвела глаза от драгоценностей.

– Иди-ка взгляни, – беззаботно засмеялась Савита. – Тут нечего стыдиться.

Кунтал нерешительно приблизилась, взор ее притянули изысканный неотшлифованный алмаз и бирманское рубиновое ожерелье.

– Все это будет mi к чему, если план Маджи не сработает, – сказала Савита, осторожно подбирая слова. – Кстати, в последнее время она неважно выглядит.

– Маджи неважно выглядит?

Савита щелкнула языком:

– Столько всего странного творится. Тут и самый крепкий не выдержит. Скажи, какое ожерелье тебе больше нравится? Я подарю его тебе на свадьбу.

– Нет-нет! – Кунтал изумленно отшатнулась. Савита и раньше давала безумные обещания, связанные с замужеством Кунтал, хотя его вероятность слабела с каждым днем.

– Не говори Маджи, что мы все за нее волнуемся, – прибавила Савита, – а то она разозлится.

Кунтал кивнула. Она так свято верила во всесилие Маджи, что мысль о возможной немощи хозяйки ей даже в голову не приходила.

– Подойди-ка поближе, – поманила Савита. – Давай примерим это ожерелье.

Она украсила смуглую шею Кунтал, и рубин качнулся над ложбинкой груди. Кунтал застенчиво прикрыла лицо паллу.На минуту обе онемели. Потом Савита всплеснула руками:

– Вылитая невеста!

Кунтал украдкой взглянула в зеркало: «Неужели она и впрямь подарила бы это мне?» И тут же вспомнилась Авни: «Неужели она вернулась за мной?»

– Теперь ступай, – сказала Савита, снимая ожерелье. – Позови сюда Джагиндер-сахиба, а потом спроси у Маджи, не нужно ли ей чего.

Кунтал неохотно удалилась. Она любила ухаживать за Савитой, облачать ее стройное, благоухающее тело в шелковые сари, а после убирать с трюмо раскрытые тюбики помады или опрокинутые коробочки с краской для век, в восхищении касаясь каждого предмета. Но ухаживать за Маджи – будто таскать выброшенного на берег кита. Из-за ее габаритов усложнялось даже самое простое, – например, намылить обвисшие складки, до которых Маджи уже не могла дотянуться, или натянуть серовато-белое сари на необъятные бедра. И все это время, особенно когда Кунтал ее массировала, Маджи почти не разговаривала – разве что отдавала команды.

«Тьфу ты!» – мысленно фыркнула Кунтал. А ведь если Маджи захворает, у нее останется еще меньше времени на все остальное. Одиночество Кунтал скрашивала не только болтливость Савиты, но и кое-что другое – неосязаемое и невыразимое. Последние пару дней, когда она снимала с Савиты испачканную дупатту,взгляд падал на ее пухлые, влажные груди. Кунтал не делилась своими мыслями ни с кем – даже с Парвати, которая часто корчилась в заболоченной дальней аллее от приступов тошноты.

Джагиндер нерешительно постучал в дверь спальни, прикидывая, в каком настроении застанет жену. Только за последнюю неделю она сменила больше аватар, чем бог Вишну за всю историю вселенной. Джагиндер еще справлялся с ее инкарнацией «раненая пташка», когда в глазах стояли слезы и она лишь вздрагивала от его грубостей. Также он был искренне рад Савите, соблазнявшей его в постели несколько ночей подряд. Однако от недавних перевоплощений жены ему просто хотелось лезть в петлю. Например, еще вчера ночью сварливая баба послала его к чертовой матери, а уже сегодня утром любящая жена уступила ему чашку чаю.

Джагиндера не прельщали подобные игры, он и так из последних сил боролся со своей пагубной привычкой. От саднящей жажды разболелась голова, дрожали пальцы. Густой туман в голове мешал соображать. Помяв напряженно пульсирующую шею, Джагиндер приоткрыл дверь.

– Савита?

– Входи, дорогой.

Жена лежала на кровати, в окружении раскиданных драгоценностей. Такое буйство сверкающих красок в аскетичной комнате ошеломляло.

– Что все это значит?

Савита поманила его:

– А поздороваться?

Джагиндер хрустнул шеей, спиной и всеми костяшками, а затем уселся на край кровати, прикоснувшись к серебряному покрытию каркаса. Когда-то эта мебель его возбуждала. На ее бесцветном фоне Савита выделялась ярким пятном. Однако недавно Джагиндер понял, что сам выглядит совсем иначе: в своих одноцветных куртахи штанах он полностью сливается с кроватью.

Савита припала к его широкой спине:

– Я волнуюсь за Ними.

– Да на хрен о нем волноваться? – огрызнулся Джагиндер. – Нормальный парень с нормальными потребностями.

– А что это за баловство с Милочкой?

– Ему хочется быть героем, вот и все.

– Больше ничего?

Джагиндер прищелкнул языком:

– Лично я бы волновался, если б он, наоборот, не западал на такую красотку.

Савита посерьезнела:

– Вот именно. Поэтому нужно его поскорее женить на хорошенькой пенджабской девочке.

– Женить? Да ты же сама вечно твердишь, что ему надо учиться.

– Согласна. – Савита принялась массировать плечи Джагиндера. – Но учиться-то он сможет и дальше, а жена его остепенит.

– Но… но…

– Никаких «но», – перебила Савита. – Маджи и так еле справляется с хозяйством, а тут еще все эти ужасные события последних дней. Неужели ты не понимаешь, что невестка – это наше спасение?

Джагиндер вспомнил, как после их свадьбы Савиту впервые внесли в дом из машины, украшенной гирляндами календул. Всю аллею и весь дом усеивали лепестки роз. Она была так прекрасна, так застенчива, так безупречна, когда рассыпала на счастье пригоршню риса у порога, взмахнув унизанной браслетами ножкой и тем самым предрекая, что принесет в семью процветание. Тогда ему нестерпимо захотелось молодую жену, которая была воплощением всех его юношеских грез. «Пусть Нимиш еще потомится», – подумал Джагиндер, завидуя сыну из-за того, что он скоро испытает такой же восторг.

– Он еще слишком молод, – возразил он, чувствуя, как теплые пальцы Савиты разминают плечи. – Лучше б ему на пару лет подрасти, чтоб он мог вылепить жену по своему вкусу.

– Но у меня уже есть на примете идеальная девушка. Жаль, если ее перехватит кто-то другой, – сказала Савита. – Ты ее знаешь. Джухи Кханделвал.

– Дочка Фалгуна?

– Она самая, – взволнованно подтвердила Савита. – Ей тоже семнадцать, и она красавица. А еще скромница – даже в колледж ходить не желает. По слухам, из нее можно вылепить что угодно.

Джагиндер припомнил, как один раз ходил к Фалгуну на обед, когда Савита отправила мальчиков на каникулы к своим родителям в Гоа. Джухи была еще маленькая, лет двенадцати, но даже тогда лицо ее поражало красотой. В городе почти все поголовно были кареглазые, так что изумрудные глаза Джухи накрепко врезались в память. «И вот теперь, – подумал он, – она может стать моей невесткой».

– Давай поговорим об этом, когда все придет в норму.

– В норму? А вдруг план Маджи провалится?

– Не провалится. Тантрист ведь сказал: четыре дня. – Джагиндер напрягся.

– Он еще сказал, что мы должны оставаться здесь – все, кто тут был, когда погиб наш ребеночек.

– Ну и что?

– А то, что Гулу здесь нет. И той мерзкой айитоже.

Джагиндер снова хрустнул костяшками.

– А вдруг наша девочка жива? – размечталась Савита. – Что тогда? Может, она перебьет всех вас за то, что хотели от нее избавиться?

– Ты в своем уме? Думаешь, мы сможем обуздать призрака, если он решил здесь остаться? Черта с два! Он еще больше обнаглеет и под конец перебьет всех нас – тебя в том числе.

– Ох, Джагги, – Савита решила сменить тактику, – тебе не надоела эта безводная пустыня? Все эти унижения перед слугами?

– Нужно довести дело до конца, – ответил Джагиндер без прежней уверенности: голова у него разболелась еще сильнее. – Чего бы это ни стоило. Иначе покажем свою слабость.

– Пожалуйста, Джагги, – взмолилась Савита, разминая пальцами его шею. – Позволь мне навести справки о Джухи?

– Ладно, ладно, – уступил Джагиндер, отмахнувшись.

Савита благодарно его стиснула:

– Она идеально подойдет Нимишу. У меня чутье!

– Только, прошу, не увлекайся. Сначала надо спросить Маджи.

– У нее сейчас столько хлопот, – сказала Савита. – Разве ты не заметил, как она вымоталась?

Джагиндер застыл, не желая ни уступать жене, ни предавать мать. Его пальцы снова задрожали. Тело ломило от усталости. Он сцепил руки, чтобы напрячь мышцы. «Сейчас бы добрый глоток виски!» В памяти всплыл манящий образ, но Джагиндер не знал, что единственную бутылку Савита спрятала за тонкой стенкой металлического шкафчика. «Всего лишь глоточек».

– Ты должен уговорить ее меньше суетиться и больше отдыхать, – продолжала Савита. – Мы и сами справимся.

– Все равно ее нужно спросить, – устало настаивал Джагиндер.

–  Хай! Хай! – запричитала Савита. – Тебе все хиханьки-хаханьки. Лучше покажи, какой бриллиантовый комплект мы подарим невестке при помолвке?

Джагиндер машинально глянул на кровать и ткнул в самый ближний.

– О господи! – взвизгнула Савита. – Как тебе вообще в голову взбрело выбрать такой простенький?! Они же решат, что мы нищие!

Джагиндер выдавил улыбку, а Савита еще раз его стиснула.

– Ох, Джагги, – заворковала она. – Ними будет так счастлив.

Джагиндер выпрямился и рассеянно поскреб грудь, припомнив недавний выпад Нимиша. Савита права, неохотно признал он, мальчишке просто нужна жена. В его возрасте Джагиндер страшно стеснялся и большую часть своего личного времени усердно восстанавливал гормональное равновесие. «Да, Нимишу нужна жена для снятия напряжения». Как только Джухи войдет в их дом, Нимиш постепенно откажется от своих безумных планов учебы за границей и романтических бредней о Милочке. Семейная жизнь его остепенит, как и следовало бы ожидать. «Может, через годик я даже стану дада-джи. – От этой мысли сразу перехотелось пить. – Подумать только! Я – дед!»

Но затем Джагиндер задумался над предостережением Савиты: «А вдруг план Маджи провалится?» Он готов был пережить четыре дня страданий, веря, что сразу после этого наступит спасение. Теперь же он впервые допустил мысль, что злобный дух может надолго заманить их в этот ад, как в ловушку. «Если мамаша подкачает, – поклялся Джагиндер, – я продам это бунгало к чертям собачьим».

Савита блаженно заснула в окружении своих драгоценностей. Во сне к ней снова явилась дочь и сосала грудь так, словно проголодалась до смерти. «Пей, пей», – тихо шептала Савита дочери, и нежная кожа на младенческом личике становилась прозрачно-розовой, а крошечные капельки пота выступали полукругом под глазками, что стыдливо прятались за густыми ресницами. Но затем сон вдруг обратился кошмаром. Младенец поднял ввалившиеся глаза, хватая ртом воздух. В ужасе Савита поняла, что ее вероломные груди опять высохли.

Ее ребеночек умирал.

После обеда Нимиш бродил из угла в угол по своей комнате, названивал в полицейский участок или распахивал боковую дверь, едва начинался дождь, чтобы взглянуть на тамаринд, поблескивавший за стеной во дворе Лавате.

– Милочка, Милочка, Милочка, – повторял он, как молитву, – вернись ко мне.

Затем столь же пылко взывал он к Мизинчику, все больше тревожась за ее безопасность. «Неужели ее и впрямь снова похитили?» Потом в голову полезли мысли пострашнее: «А вдруг Милочка собиралась сбежать? Вдруг она действительно встречалась с другим парнем? Вдруг ее обещание под тамариндом было всего-навсего обманом?»

Нимиш со всего размаху захлопнул дверь. Она недовольно заскрипела, и в памяти внезапно всплыл забытый эпизод, вызвав приступ острой боли. Тогда ему было всего четыре года, и он спал в кроватке, пока его не разбудил скрежет этой же двери. Он вспомнил, как услыхал шаги в коридоре и решил, что это Маджи, которая обычно убаюкивала его своими утренними обходами. Но в то утро Нимиш почему-то не заснул. Он услышал обрывки мелодии, потом низкий голос отца. Затем снова шаги, теперь уже быстрые, и другие, не столь отчетливые звуки.

Испугавшись, хоть и не понимая толком чего, Нимиш перекинул ноги через край кровати и решил позвать Авни или Кунтал. Казалось, прошла целая вечность. Он осторожно слез с матраса и, выглянув из-за двери, заметил, как бабушка выводит айюиз ванной и провожает ее до входной двери. «Что случилось?» Нимиш неслышно потопал в уборную. Подойдя к латунному ведру, он увидел сестренку – с синюшным личиком, завернутую в полотенце и камнем лежавшую на Деревянном табурете.

«Проснись! – упрашивал он ее, и волоски по всему телу вставали дыбом от страха. – Проснись! Пожалуйста!» Но сестренка не шевелилась. Нимиш услышал, как закрылась входная дверь, помчался обратно в кровать и спрятался с головой иод одеялом. Сердце бешено колотилось – он боялся, что его застукают. Он лежал, сдерживая слезы, даже когда проснулся и захныкал годовалый братишка. Нимиш надеялся, что увиденное сотрется из памяти, если только не двигаться…

К горлу подступил комок. «Столько потерь». Когда погибла сестренка, он не спал и находился всего в двух шагах, в соседней комнате. «Если б я только вылез из постели чуть раньше, я мог бы ее спасти, и не было бы никакой трагедии».

Он привалился к стене, наконец-то осознав груз вины, который носил с собой все эти годы. «Вот почему я всегда так заботился о маме, – потому что я ее подвел». Злость на отца тоже зародилась в тот же день. Ведь именно отец потребовал молочную смесь и запустил адскую колесницу Джаггернаута. Затем Джагиндер пристрастился к спиртному и упивался жалостью к самому себе, вместо того чтобы наладить эмоциональную обстановку в семье. После гибели ребенка все развалилось. Но даже этого оказалось мало. Теперь сестренка вернулась в виде призрака, чтобы мстить дальше. Разве навсегда разлучить Нимиша с Милочкой – не лучший способ с ним расквитаться?

Нимиш сполз по стенке и рухнул на пол.

– Прошу тебя, – взмолился он, обращаясь к неосязаемому потустороннему миру, хотя еще пару дней назад даже вообразить этого не мог. —

Тогда мне было всего четыре года. Пожалуйста, не забирай Милочку.

За дверью призрак, забившийся в ванную, открыл глаза.

«Воды», – прошептала девочка старшему брату, и ее прозрачные волосы вздулись чистым, стерильным облаком.

«Воды».