Текст книги "Призрак бомбея"

Автор книги: Шилпа Агарвал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)

Ведро в ванной

А Мизинчик тем временем мирно спала. Родня уехала, и прислуга вскоре ушла на рынок. Недовольный Кандж поставил на столик тарелку из нержавейки с мунг далом [114]114
  Мунг дал – лущеные бобы мунг, маш или фасоль золотистая.


[Закрыть]маринованным в лаймовом уксусе, суп с ярко-зелеными ломтиками кабачка джиаи дымящиеся роти.Вернувшись на кухню, он расстелил циновку, чтобы наконец-то вздремнуть. Кандж подсчитал, что до возвращения шумного семейства осталось еще целых три знойных часа в окружении назойливых мух.

Мизинчик проснулась чуть позже и вяло поклевала еду. Затем пересекла зал и остановилась: пальцы ног утонули в густом ковре. Как странно – в комнате, что обычно гудела от шума и гама, царила полная тишина. Мизинчик шагнула в коридор и услыхала хриплый, режущий ухо храп Канджа.

Дверь в ванную была открыта, и Мизинчик долго простояла на пороге, уставившись на латунное ведро с зацепленной за край лотой.Девочка впервые заметила мокрые пятна вдоль трубы, опоясывавшей комнату, словно змея, и стену, побеленную лоскутами. Ванная, выложенная зеленым кафелем, казалась древней. На трубе лежал треснувший деревянный валек – покоробившийся и давно пришедший в негодность. На стыке стены и пола струился тонкий ручеек склизкой жидкости, омывая пятнышки липкой плесени. Хотя Кунтал ежедневно драила ванную, та не сияла чистотой, как остальные комнаты: никакими порошками нельзя было смыть въевшуюся печать запустения и память о давно минувших событиях.

Мизинчик притащила из зала резной столик ручной работы и подперла открытую дверь.

– Жалко, что ты умерла, – сказала она, робко шагнув в ванную.

Мизинчик вспомнила фото. Стоило ей увидеть ребенка, и неосязаемый призрак вдруг облекся зримой плотью – стал реальнее, обрел человеческие черты.

– Я знаю, как ты выглядишь, – продолжала она, подбираясь ближе к ведру. – Гулу говорит, духи возвращаются, чтобы исправить свои ошибки…

Мизинчик обернулась, но тотчас успокоилась: дверь оставалась открытой.

– Или чтобы предостеречь других. Это все тетя Савита? Оттебя заставляет?

Девочка заглянула в ведро, не касаясь его.

Совершенно пусто.

– Но почему я? – прошептала Мизинчик.

Внезапно кто-то засунул в ведро ее голову.

И оно стало наполняться водой.

Девочка заметалась, не в силах разогнуть шею. Дыхание ледяное. Вода подбиралась все ближе к ноздрям. Мизинчик брыкалась и дергала головой, хватая ртом воздух. В ужасе она поняла, что в доме никого нет и ей никто не поможет – разве что спящий повар.

– Кандж!

В ответ только свист, шелест и журчание в трубах.

Инстинктивно она принялась читать мритьюн-джая-мантру – животворящую молитву, которой научила ее Маджи: «Она превозмогает саму Смерть» [115]115
  Маха-мритьюнджая-мантра – «великая мантра победы над смертью» защищает от губительных воздейстний, злых духов и побеждает смерть.


[Закрыть].

–  Ом триямбакам яджаамахе… – Девочка закашлялась: в нос попала вода.

Ведро закачалось, и Мизинчик отпихнула его.

–  Сугандхим пушти вардханам.

Внезапно ведро перевернулось и с грохотом повалилось на пол. Вода хлынула мощным потоком.

Мизинчик отпрыгнула к открытой двери, затем – через зал и, наконец, юркнула под одеяла на бабкиной кровати. Девочка лежала и тряслась до тех пор, пока не услышала спасительный шум мотора: в ворота въехал «мерседес».

Разомлевшие родственники поднялись на веранду. Обед по случаю помолвки прошел успешно. Все одобрили брак между сестрой Савиты Солнышком и ее женихом. Даже Джагиндеру понравился будущий свояк, и он был непривычно весел. Измученные долгим общением и нестерпимым зноем, Митталы с радостью устремились к обеденному столу, где отлично выспавшийся повар Кандж накрыл ужин из риса и дала.

Он вернулся с полной тарелкой горячих пападов– нряных сухих лепешек с черным перцем и асафетидой. Их сначала поджаривают на открытом пламени, а уж затем подают на стол. Папады [116]116
  Папады – тонкие хрустящие вафли из чечевицы, нута, черного горошка или рисовой муки.


[Закрыть]компании «Лиджджат», которые готовит горстка женщин в бомбейских трущобах, – одно из редких блюд, которые Кандж покупал, а не стряпал сам, неохотно признавая, что они вкуснее.

–  Баап рэ! Бахут гарми хай!Господи, как душно! – воскликнула после ужина Савита и включила вентиляторы на полную.

Мизинчик неслышно вошла и села.

Туфан замахал руками, проветривая подмышки, но тальк давно превратился в мокрую кашицу.

– Кукушки еще не прилетели из Африки, – сообщил Нимиш, просматривая газету. – Едва они прибудут, как скоро подуют муссоны.

– Включите радио, – приказал Джагиндер. – Послушаем, что там наврет чертов синоптик.

– Мизинчик, бэти,ты поспала? – спросила Маджи, когда любовные песни Латы Мангеш-кар сменились столь же чувственным прогнозом погоды.

Мизинчик кивнула.

Туфан зыркнул на нее, но воздержался от грубостей. После обеда слишком долго пришлось строить из себя пай-мальчика в колючей, перекрахмаленной курте,и теперь это сказывалось. Он хотел побыстрее раздеться и рухнуть в постель.

– Хорошо, – сказала Маджи, с тревогой отметив бледность внучки, – тогда помоги Канджу внести чай.

Мизинчик отправилась на кухню, где на чугунной плите закипал котелок молока, благоухая свежим имбирем. Девочка взяла коробку «Брук Бонда» с красной этикеткой и залюбовалась очаровательной семейкой на крышке: мать, отец, брат и сестра навеки блаженно застыли со стаканами молочно-белого дымящегося чая. Мизинчик дотронулась до матери и вспомнила древнюю легенду о Савитри, которая своей великой любовью вырвала мужа Сатьявана из безжалостных лап смерти. «Одной любви маловато», – подытожила девочка.

Кандж насыпал в пенное молоко черных листьев, добавил молотого кардамона, гвоздики, щепоть корицы, много сахара и все перемешал. Затем принялся переливать жидкость из одной кастрюли в другую, поднимая на целый метр, пока светло-коричневый чай не вспенился. Наконец повар разлил его по стеклянным стаканчикам, расставленным на подносе.

К стаканам протянулось сразу семь рук. Едва горячая жидкость потекла в глотки, все обмякли и стали громко вздыхать. Нимиш забрал стакан к себе в комнату, пробурчав через плечо, что у него куча работы.

–  Чало, шабаш, – сказал Джагиндер и, расстегнув верхнюю пуговицу, энергично почесал густую шерсть на груди.

– Так, значит, тебе понравился Солнышкин жених? – осторожно спросила Савита.

– Ага, – ответил Джагиндер: чай поднял ему настроение. – Хорошо иметь юриста в семье. Кстати, продувной малый.

– А по мне, так зану-уда, – добавил Туфан, жалея о потраченном времени.

Савита испепелила его взгядом:

– Иди к себе, пока не стукнула.

Туфан закинул в рот пригоршню жареных семян фенхеля и охотно удалился.

– Самое главное, что мальчик из хорошей семьи, – сказала Маджи и, осушив стакан, с помощью Кунтал медленно отправилась в спальню. – Зайди потом, Мизинчик, я помассирую тебе голову перед сном.

– Уже иду, Маджи.

Джагиндер громко рыгнул и столь же звучно выпустил газы.

–  Чало,думаю, нам всем надо лечь пораньше.

Они с Савитой встали из-за стола. Из кухни вышел Кандж, собрал посуду.

– Чем ты тут занималась, пока нас не было? – спросил Дхир. Его кремовую куртуусеивали зеленоватые пятна. В отличие от прочих мужчин в семействе Митталов, он обожал светские приемы. Волнующий ассортимент блюд, в основном жареных, – пакор, самос, алу тик-ка [117]117
  Пакора – закуска из цыпленка, лука, баклажанов, картофеля, шпината, цветной капусты, помидоров или чили, зажаренных в тесте.


[Закрыть], которые можно приправлять мятной чатнии объедаться от пуза. Дхиру не терпелось пересказать Мизинчику обширное меню, ведь он, как всегда, выучил его назубок, педантично все перепробовав.

– Спала – чем же еще? – ответила Мизинчик, с деланным безразличием пожав плечами. Затем, удостоверившись, что никто не подслушивает, она перестала притворяться, и на глаза навернулись слезы. – Мне нужна твоя помощь, Кимосаби.

– Моя? – переспросил Дхир, загребая со стола горсть леденцов.

– Идем, – сказала она, потащив Дхира за руку, – пошли со мной.

– Сюда? – Дхир недоверчиво окинул взглядом ванную, и глаза у него забегали: если они с Мизинчиком здесь запрутся, можно нарваться на большие неприятности.

Вдруг ему в голову пришла тревожная мысль, от которой даже защемило под ложечкой. «Господи, что это она хочет мне показать?»

– А ты… ну, – заикался он, стараясь не смотреть на ее блузку, но все равно взглянул мельком на едва заметные округлости. – По-моему, это плохая затея.

– Я больше не могу! – Мизинчик тихо всхлипнула.

Дхир побагровел и прижался спиной к двери, обливаясь потом.

– Ладно, – успокоил он, – только не кричи.

– Не хочу быть одна козлом отпущения, – сказала Мизинчик. – Хочу, чтобы ты тоже увидел.

Убедившись, что речь идет уж никак не о новой марке шоколада, Дхир бешено замотал головой и вмиг отпер засов.

– Ну пожалуйста! – Мизинчик показала на ведро: – Всего разок! Загляни один раз внутрь, и сам все поймешь.

При этих словах Дхир так раскашлялся, что изо рта у него полетело разноцветное леденцовое крошево, облепляя блузку Мизинчика.

Она постучала его по спине.

Дхир вдохнул запах кокосового масла в ее волосах, пудры на шее и пряный гвоздичный аромат кожи. Ему сделалось дурно.

А затем в нос неожиданно ударил другой аромат. Дхир распахнул глаза:

– Пажитник!

– Пряность? – Мизинчик принюхалась, но ничего не услышала.

– Терпеть не могу этот запах, – признался Дхир, радуясь, что отвлек ее внимание.

– Но почему?

Он пожал плечами, к горлу внезапно подступил комок. Нахлынуло смутное воспоминание, как он еще ребенком весело играл рядом с матерью на джайпурском покрывале. Савита держала в руке стеклянный стакан с желтоватой жидкостью – горячим отваром из семян пажитника. Дхир потянулся за ним и ошпарил себе руку. После этого кожа еще несколько недель воняла чем-то очень горьким и едким.

– Кипяченое молоко, – сказал он. – Вот сейчас запахло кипяченым молоком. И сахаром.

– Может, просто чаем с кухни?

– А теперь миндалем.

– Что ты все выдумаешь?

– Я? – Дхир взглянул на Мизинчика, отпер засов и вышел за дверь; в глазах у него стояли слезы. – Пожалуйста, не надо так делать. Это… неправильно.

– Ты о чем? – крикнула она вдогонку, но он уже мчался к своей комнате.

«Я совсем одна, – горестно подумала Мизинчик, стоя в коридоре. – Одна-одинешенька».

Восемь смертей

Мизинчику снилось, что она тонет. Ее толкали в воду – глубже и глубже, пока легкие не распирало от воды. Единственный способ вынырнуть – сунуть голову еще дальше, перестать барахтаться и поверить, что не умрешь. Но всякий раз она пугалась и барахталась. И всякий раз резко просыпалась, так и не потеряв сознание.

Мизинчик осторожно вышла из дома и прокралась мимо гаража Гулу в темный сад. Почти в тот же миг она уперлась в душную стену воздуха. Волосы липли к лицу и шее, пот застывал, точно клей. Страшные тучи теперь полностью заслоняли месяц. Изредка вспыхивала молния, пронизывая небо электрическим разрядом, и тут же пугающе грохотал гром.

Мизинчик знала: гроза может разразиться в любую секунду. Она вытерла влагу с лица. Пот выступил в каждой впадинке, пропитал пижаму. Перед самым носом кружились большие кровожадные москиты – даже не боялись, что она их прихлопнет. Густая листва погружала сад во мрак. Колючие кусты впивались в спину, вьющийся плющ хлестал по лицу, впереди колыхались тени, но Мизинчик кралась все дальше, и сад смыкался вокруг плотной стеной. На ощупь она упорно двигалась к проходу в ограде.

Девочка подождала, укрывшись в душной зелени. Молния рассекла небеса, и Мизинчик приметила Милочку, сидевшую под тамариндом.

Мизинчик знала, почему она приходит сюда по ночам, сбегая от брата Харшала. Он запрещает ей ходить в гости к подругам, смотреть кино и даже слушать радио – блюдет ее целомудрие. А в будни даже звонит с работы – проверить, вернулась ли она домой из женского университета ШНДТ [118]118
  Шримати Натхибаи Дамодар Тэккерси (ШНДТ) – государственный женский университет в Бомбее, основанный в 1916 г.


[Закрыть]. Вимла не решалась заступаться за Милочку. А жена Харшала, Химани, заботилась лишь о себе. Милочка выжидала момент, безропотно подчиняясь жестокому брату.

Именно Харшал, а вовсе не наивная мать выберет ей жениха – слабовольного, падкого на деньги парня, которым можно помыкать. Когда это случится, Милочка должна быть готова к решительному шагу. Сбегая по ночам под тамаринд, она собиралась с духом и мечтала об иной жизни.

– Милочка-диди! – окликнула Мизинчик и бросилась к ней.

Ее возглас заглушили раскаты грома, а затем наступила мертвая тишина. Минуту спустя вновь застрекотали сверчки, зажужжали жуки, зашелестели листья.

–  Диди?

– Кто там? – донесся испуганный голос Милочки.

– Это я. Мизинчик.

– Мизинчик? Что ты здесь делаешь?

– Мне нужно поговорить с тобой наедине, – ответила она, неуклонно продвигаясь во мраке. Пальцы онемели. Она шла на Милочкин голос, словно тот мог ее защитить. Тонкие волоски на руке встали дыбом.

Снова вспыхнула молния, и девушки ринулись друг к другу.

– Что-то случилось? – спросила Милочка, прижимая к себе Мизинчика.

Мизинчик расплакалась, вдыхая сладкий аромат ее кожи, одежды, волос.

– Я знаю про ребенка, диди.Знаю, что девочка умерла. Она утонула в ванной – в латунном ведре!

Милочка напряглась, глубоко в груди кольнуло:

– Ах, Мизинчик…

Милочка села на землю и за обе руки притянула Мизинчика:

–  Айюкто-то отвлек, а когда она вернулась, ребенок уже захлебнулся. Все случилось так быстро.

– А что потом?

–  Айюпрогнали, и сразу же позвали Пандит– джи,чтобы он совершил очистительный обряд. Мама забрала нас – меня и Харшала. Она принесла еды, и повар Кандж перетащил всю свою утварь в нашу кухню.

Хоть ей было всего четыре года, она помнила, что Савита рухнула на пол рядом с ребенком и безутешно причитала. Милочка и Харшал сидели на диване в гостиной, обнимая испуганных близняшек, и молча смотрели, как Парвати злорадно вышвыривает на улицу постель, одежду и скудные пожитки айи.Затем служанка развела в аллее костер и сожгла все, что могло сгореть. Джагиндер упал подле Савиты, умоляя ее не плакать.

– Маджи все взяла на себя. Набрала номер, хоть сама бледная как полотно и рука трясется. Но она обо всем договорилась.

Мизинчик представила эту душераздирающую сцену. Грянул гром, потом еще – уже ближе. Она задрожала, хотелось куда-то спрятаться. Листва зашелестела под порывом ветра, и деревья затрепетали.

– Не помню, сколько я там просидела…

Милочка умолкла.

«Я расскажу, – прошептала она на ухо брату, пока они держали вырывающихся близняшек. – Расскажу им, что ты сделал сегодня утром».

Харшал рассмеялся:

«Думаешь, папа тебе поверит? Да он выпорет тебя за вранье! А мама расплачется, и он ее тоже отлупит. И все из-за тебя!»

Милочка поняла, что он прав.

– Через пару часов Маджи, тетя с дядей и Пандит-джи положили ребенка в машину и уехали. Вот и все. Мама говорит, что Маджи после этого изменилась. Ей так сильно хотелось внучку. Она перестала общаться с чужими, с тех пор встречается только с мамой.

– Какой ужас.

– Даже не знаю, – очень тихо сказала Милочка. – Она, конечно, утонула, но зато теперь свободна.

Притаившись в проходе, Нимиш увидел при вспышке молнии, как Милочка и Мизинчик прижались друг к дружке под тамариндом. Его невольно пронзила ревность. Будь он девчонкой.

как просто было бы разговаривать с Милочкой, держать ее за руку, лежать рядом и вместе смотреть на небо!

Детьми они обычно играли вдвоем в саду, и он зачитывал ей целые отрывки из книг, найденных в домашней библиотеке.

«В зараженных местах мужчине следует жевать ревень, – категоричным тоном прочитал он однажды из «Набобов» – монографии о нравах британских колонизаторов Индии [119]119
  Книга Персиваля Спира «Набобы: о социальной жизни англичан в Индии в XVIII веке» (1963).


[Закрыть], – и дышать через платок, смоченный в уксусе…»

«…А при первых признаках простуды срыгнуть», – продолжила Милочка и выхватила у него книжку. Потом они повалились на землю, обнялись и дурашливо рассмеялись.

Тогда-то их и застукала Вимла. Впредь она запретила им играть вместе.

Повзрослев, Нимиш начал выискивать в тех же книгах многозначительные строки или фразы, которые можно прочесть Милочке, когда она придет в гости. Так он втайне объяснялся ей в любви.

Мизинчик не сумела скрыть возмущения:

– Как ты можешь так говорить, диди?

Милочка сдавленно усмехнулась и стиснула ее руку.

– Уже ничего не исправишь. Мизинчик. Дело давнее.

– Но… – Мизинчик запнулась: нельзя же рассказывать Милочке о том, что происходит в ванной, – вдруг она тоже не поверит? – А как люди умирают? И что случается потом?

– Когда умирал папа, он был сначала живой, а потом вдруг – бах! – и умер, – ответила Милочка. – Моя подружка Бодхи, буддистка, пришла меня утешить. Села со мной и принялась рассказывать, что на самом-то деле человек умирает восемь раз: тело переходит из земли в воду, из воды в огонь, из огня в ветер, из ветра в космос, а четыре последних раза – это вспышки света.

– Вспышки света?

Милочка кивнула.

– В пятый раз наши мысли вспыхивают серебристым светом, нисходящим из разума в сердце. Потом от копчика к сердцу поднимается раскаленная капля росы. А в седьмой, предпоследний раз обе сливаются в черной вспышке. Потом загорается белый свет, который возвещает истинную зарю смерти.

У Мизинчика к горлу подступила тошнота. Девочка резко встала. Воздух так наэлектризовался, что стало трудно дышать.

– Все хорошо?

– Мне пора, – решительно сказала Мизинчик.

Она уже видела этот яркий свет и цветные вспышки. Точь-в-точь как их описала Милочка.

Только в обратном порядке.

Мизинчик бежала наобум.

Она не помнила точно, где выход, но все равно мчалась, выставив руки вперед и приминая босыми ногами траву. Девочка влетела точно в пролом и, выхваченная вспышкой молнии, врезалась в Нимиша, за долю секунды заметив его перепуганное лицо. Он опрокинулся навзничь, а она распласталась на нем сверху. Раскатистый грохот заглушил их вскрики. Руки запутались в лозах, острые края листьев рассекали кожу, а шипы протыкали ее до самого мяса. Нимиш отпихнул Мизинчика, пытаясь сбросить ее с себя, но проход был слишком тесным и узким – особо не развернешься. Сквозь тонкую влажную пижаму девочка ощутила его потную плоть, тяжелые ноги Нимиша переплелись с ее ногами. Сладостный аромат пурпурных флоксов дурманил.

– Мизинчик! – настойчиво зашептал Нимиш. – Перестань брыкаться!

Он отполз от нее и стал ощупью искать отлетевшие очки.

Мизинчик выпрямилась, сердце бешено колотилось.

– Там призрак! – выпалила она.

– Чего?! – Нимиш крепко схватил ее за руки, быстро и тяжело дыша. – Что ты несешь? Совсем сбрендила?

Мизинчик расплакалась.

– Мизинчик, ну прости, – смягчившись, сказал Нимиш и попятился.

Они сидели, молча слушая сверчков и громыханье небес.

– Нимиш -бхаия, – наконец прошептала Мизинчик. – Как заговорить с кем-нибудь, если боишься?

Он вздохнул: его сердце осталось там, в темноте под тамариндом, где сидела одинокая Милочка.

– Расскажи ему какую-нибудь историю.

Призрак

Едва забрезжил рассвет, Мизинчик пришла на кухню к повару Канджу. Старую кухоньку и судомойню заменили новой, и просторную светлую комнату оснастили современной техникой – газовой плитой и холодильником «Электролюкс». На полках выстроились кастрюли и котелки из нержавейки, а латунное ведро со свежими фруктами подвесили к потолку – чтобы муравьи не добрались. Два окна выходили в аллею, одно – в сад за домом, и все три забрали сеткой от палящих лучей послеполуденного солнца.

На тхалииз нержавейки – кучка зеленой бамии, ее кончики повар обрезал еще на Кроу-фордском рынке. Наструганные огурцы дожидаются на тарелке, пока их не посыплют каменной солью; верхним ломтиком натирают остальные, чтобы с пеной вышла горечь. Лук, имбирь и чеснок высятся соблазнительными горками, только что нашинкованные и натертые. На плите закипает кастрюля растительного масла, черные горчичные зерна бьются о стенки с отрывистым стуком. Измельченная куркума и чили устилают столешницу желтым, оранжевым и красным бархатистыми ковриками. Сам Кандж сидит на корточках с тхалирозовой чечевицы и проворно просеивает ее сквозь пальцы, вынимая камешки, палочки и прочий мусор, пристально их рассматривает, а затем складывает в кучку на полу.

Мизинчик внимательно наблюдала, с ужасом думая о том, что когда-нибудь ей тоже придется познать азы кулинарии.

«Самое главное в замужестве – уметь вкусно готовить», – всегда подчеркивала Маджи, хотя сама не заглядывала на кухню уже лет двадцать. В подтверждение своих слов она притащила туда Мизинчика и решила показать, что такое «глубокое прожаривание», но все закончилось катастрофой.

«Ничего страшного, – сказала Маджи, снимая заляпанное маслом сари. – Сходи пока понаблюдай за Канджем, а я научу тебя готовить самосыпотом».

Учиться у Канджа было сложновато, но не потому, что он не следовал правилам и рецептам, просто ему лень было учить. Легкими взмахами рук, изредка покряхтывая, он превращал груду овощей и специй в сущее объедение, но ровным счетом ничего не рассказывал Мизинчику. Он считал ее всего-навсего зрительницей и представлял, будто споро орудует ножом в огромной кухне, мастерски подсыпая пряности на глазах у благоговейно застывших поварят.

В молодости он мечтал хотя бы денек поработать в шикарном ресторане – в «Бомбелли» на пути между Чёрчгейт-стэйшн и Марин-драйв или в «Наполи» с его ультрасовременным музыкальным автоматом. Но у Маджи ему жилось так вольготно, что он всегда гнал от себя эти неясные мечты о будущем. Ну а после появления Парвати в 1943 году Кандж и думать о них забыл, блаженно запекаясь в тандуресупружеской жизни. Митталы досыта набивали желудки, оглашая столовую благодарными отрыжками, однако повару все же казалось, что его таланты не оцениваются по достоинству. Поэтому Кандж ожесточался и наполнялся горечью, как твердые бугристые тыквы, которые он фаршировал чили, а потом усердно тушил на сковороде.

– Повар Кандж?

Он с кряхтеньем пересыпал розовую чечевицу в миску, а затем энергично тряс ее под холодной водой.

– А когда смешивают молоко, миндаль, сахар и пажитник? – спросила Мизинчик, перечислив компоненты, запах которых Дхир учуял в ванной.

Кандж не любил, когда его расспрашивали о стряпне. В знак недовольства он швырнул лук в горячее пузырящееся масло, и тот негодующе зашипел. Затем повар включил газ на полную, добавил чеснок с имбирем и тщательно все перемешал.

– Ну, скажи, – умоляла Мизинчик.

Канджа интересовало только то, что можно пожарить, замариновать или приправить масалой.Тем не менее он вздохнул и, убавив газ, задумался. Он смешивал эти компоненты больше тринадцати лет назад, да и то всего пару дней. Повар снова вздохнул:

– Смесь.

– Смесь?

– Молочная. Готовил твоей тетке Савите, когда она родила ребят.

После той трагедии он заперся в кухне, как велит обычай, и приготовил кашу с халвой для пуджи.Кастрюли и котелки спрятал, а холодильник и кладовку освободил. Кувшины молока, корзины царского пурпурного бринджола [120]120
  Бринджол – баклажан


[Закрыть]подносы с сочным сырым миндалем и даже целый набор девидаяльской кухонной утвари из нержавейки – все это Кандж постепенно перенес к соседям Лавате. В месте скорби запрещалось готовить целых три дня. Соседка тотчас поспешила к ним со сгущенкой «овалтайн» и свежим пури,приправленным сахаром и молотым миндалем. Парвати с радостью избавилась от пожитков айи,а Кунтал зажгла в каждой комнате глиняные дии– якобы для того, чтобы облегчить душе ребенка путь обратно к Богу (на самом же деле, дабы отогнать злых духов от бездыханного тельца). В тот же вечер прибыл доктор М. М. Айер и назначил Савите корамин [121]121
  Корамин – биорегулятор работы сердца, ускоряющий восстановление функций.


[Закрыть].

Кандж вновь вернулся к тхалис бамией и нарезал ее зеленые стручки, похожие на пальцы, небольшими кружками; овощной сок покрыл нож буроватой слизью. Мизинчик хотела еще что-то спросить, но повар отвернулся, и она поняла, что разговор окончен.

Мизинчик побродила по мрачной библиотеке, ощупывая замысловатую резьбу на тиковой мебели. Пальцы ног утопали в лысеющем ковре. Девочка потрогала широкое железное основание кальяна с множеством трубок, которое покрылось неприятным зеленоватым налетом, и уселась на диван, опасно продавленный посередке, с выцветшими, обтрепанными массивными валиками. В углу одиноко высился беломраморный бюст королевы Виктории, потускневшая медная табличка гласила: «Императрица Индии». Люстру опутала паутина. От несвежих штор разило табаком и древностью.

Мизинчика изумлял контраст между этой запущенной библиотекой и другими комнатами величавого бунгало, где столь дотошно поддерживался порядок, ведь в зале даже самая маленькая серебряная чернильница всегда стояла на своем месте. Взгляд Мизинчика упал на четырнадцатое издание «Британники» – Маджи раздобыла его для Нимиша на книжной распродаже в библиотеке Американского инфоцентра пару лет назад. Внук с жаром накинулся на энциклопедию, выискивая и старательно запоминая мелкие, но важные детали. Каждый факт становился новой ступенькой лестницы, по которой Нимиш рассчитывал с Божьей помощью подняться к самой Англии.

Все стены от пола до потолка были заставлены книгами, смутно нависавшими над Мизинчиком, и она чувствовала себя здесь совсем ничтожной. Подшивки «Журнала Азиатского общества Бенгалии» и серия «Правители Индии» в синих переплетах – с томами «Граф Мэйо, 1891 год» или «Лорд Клайв, 1900 год» [122]122
  Граф Мэйо – титул пэров Ирландии, учрежденный в 1785 г. Генерал-майор Роберт Клайв, 1-й барон Клайв, или Клайв Индийский (1725–1774), – британский военачальник, установивший военно-политическое господство Ост-Индской компании в Южной Индии и Бенгалии. Одна из ключевых фигур в создании Британской Индии.


[Закрыть]. Можно ли сравнивать этих людей, думала Мизинчик, с великим царем Ашокой, чье Колесо Дхармы [123]123
  Ашока Великий – правитель империи Мауриев в 273–232 гг. до н. э. Подчинил себе значительную часть Южной Азии от современного Афганистана до Бенгалии, известен распространением буддизма. Колесо Дхармы – метафорическое наименование и образный символ учения Будды Гаутамы. Его три основных проповеди получили название «три поворота Колеса Дхармы».


[Закрыть]украшает индийский флаг? Или с императором Акбаром, поощрявшим искусства, литературу и веротерпимость?

Зажмурившись, она протянула руку и выбрала книгу наугад. Ей нужна была история, для того чтобы объяснить призраку: она заняла его место не нарочно и готова потесниться.

Мизинчик открыла глаза и прочитала название: «Дневник Восстания сипаев, 1860 год», автор – военный корреспондент Уильям Говард Расселл [124]124
  Уильям Говард Расселл (1820–1907) – ирландский репортер «Таймс», один из первых современных военных корреспондентов.


[Закрыть]. Внутри напечатано письмо, адресованное автору: «Индия – это чистый лист бумаги. Боюсь, он так и останется чистым, если вы его не заполните».

Чистый лист бумаги.

Мизинчик тотчас поняла, что историю нужно искать не здесь, в этих заплесневелых книгах, а у себя в памяти. Ведь она выроста на одной из бабкиных притч, где говорилось о силе, решимости и вечной любви.

Мизинчик стояла у двери ванной, под ложечкой щемило от страха.

Она понимала, что придется войти, ведь никто ей не верил.

За завтраком Нимиш читал вслух «Поездку в Индию» [125]125
  «Поездка в Индию» (1924) – роман английского писателя Э. М. Форстера (1879–1970).


[Закрыть], и голос его разносился по коридору:

– «Суеверия – ужасная штука! Это самый большой недостаток нашего индийского характера!»

Вздохнув, Мизинчик шагнула в ванную.

– Жила-была принцесса, – сказала она, не решаясь запереть засов.

Еще не поздно убежать и спастись.

Она глубоко вдохнула, чтобы сердце успокоилось. На языке вертелись слова древней пьесы на санскрите.

– …И звалась она Ратнавали.

Мизинчик ступила к ведру.

– Все думали, что она утонула.

Девочка медленно присела на табурет и осторожно заглянула в ведро. Там было немного чистой воды. Мизинчик рассказывала дальше: как принцесса отправилась на корабле к будущему супругу – царю далекой страны, но по пути корабль затонул во время сильного шторма. Ратнавали спасли, доставили в рубище к царю, и она стала служанкой при дворе. Хотя никто ее не признал, она поняла, что царь и есть ее суженый, и вскоре влюбилась в него. Однажды царь случайно столкнулся с ней в саду и пленился ее красотой. Он договорился о тайном свидании, но царица, первая его жена, их разоблачила.

– От стыда принцесса решила покончить с собой, – продолжала Мизинчик. – Она сделала петлю из побега мадхави [126]126
  Мадхави – мирт.


[Закрыть]и накинула себе на шею.

В ванной внезапно подул ветерок, словно кто-то с шумом втягивал воздух.

Мизинчик озябла, и легенда вмиг вылетела из головы. Девочка цеплялась за любые слова, персонажей, малейшие подробности, но это не помогало.

Ну и холод.

«Беги! Беги!» – звенело в голове.

Но она крепко ухватилась за деревянный табурет обеими руками.

Больше нельзя убегать.

«Если тебя что-то пугает, нужно посмотреть страху в глаза, – говорила Маджи. – Сила – внутри тебя».

Мизинчик вновь глубоко вдохнула и выпустила облачко пара в морозный воздух. В памяти всплыл образ несчастной принцессы: потупленный взгляд, голова покрыта паллу,нежную кожу стягивает петля – Ратнавали приготовилась к смерти.

– Но царь ее спас, – сказала Мизинчик, представив, как нежно он ее обнимал, умоляя не бросать его. Однако ревнивая жена бросила Ратнавали в темницу, которая внезапно загорелась. Вот и в третий раз Ратнавали попрощалась с жизнью: сначала она должна была погибнуть от воды, затем от земли и, наконец, от огня. Но, словно по волшебству, адский огонь с шипением угас, и в пленнице все узнали утонувшую принцессу.

Вода замерцала, точно гаснущее пламя.

Повалил клубами густой серебристый дым.

Мизинчик стиснула зубы, чтобы унять дрожь.

– Наконец-то Ратнавали была с царем. Она стала его царицей! – шептала девочка. – Заняла свое законное место.

Мизинчик умолкла.

Трясущейся рукой потянулась за лотой, зачерпнула воды и плеснула в лицо.

Вытерла влагу и сморгнула.

В упор на нее глянули свирепые глаза.

Мизинчик упала с табурета навзничь, в голове зароились сотни мыслей. «Вспышки света… Из космоса в ветер, из ветра в огонь, из огня в воду…» Призрак оживал.

Его словно рисовала невидимая рука, и он превращался в девочку с тонким носом, длинными ресницам и красивыми гладкими губами. Она была крошечная и нагая – лишь серебристые локоны окутывали прозрачное тело, точно райские крылья серафима.

Мизинчик протянула дрожащие пальцы к призраку, сквозь него смутно виднелись черные трубы на дальней стене. Но рука прошла навылет и с негромким плеском окунулась в ведро.

Тогда привидение поманило Мизинчика: «Пошли».

Она покачала головой, не в силах ответить. Призрак был прекрасен, как серебристый ангел.

«Пошли».

Тусклая висячая лшпй-хандибешено закачалась, едва призрак прижал бесплотные ручки к лицу Мизинчика. Глаза его затуманились, будто набежали дождевые тучи. Мизинчик потупила взор и ощутила пульсирующую прохладу. Призрак подтянул ее ближе к себе, и она сразу почувствовала нерушимую связь с ним. «Это же моя кузина, двоюродная сестра». Грудь переполнилась странной любовью, прогнавшей страх.

Мизинчик непроизвольно склонила голову над ведром, все тело обволокла туманная дымка.

Привидение утаскивало ее в свой водяной мир. Медленно, почти незаметно пересекли они границу между живыми и мертвыми, и каждый проник в мир другого.

«Именно ты должна была вызвать меня».

Перед мысленным взором Мизинчика проносились образы краткой жизни младенца – картины тринадцатилетней давности. Они мелькали все быстрее и быстрее, точно разматывалась бобина.

По верхней губе Туфана двумя ленивыми струйками стекает слизь.

Сверкают браслеты, Савита расстегивает блузку и разминает обнаженные груди.

Под палящим лучом солнца вспыхивает бу-генвиллея на окне.

Мизинчик затаила дыхание, боясь хоть что-либо пропустить. А затем бобина замедлила ход, образы тоже сбавили скорость и стали искажаться, будто пленка набухла от воды. Перед глазами поползли черно-белые кадры, дергаясь и расплываясь, – уже не сумбурный калейдоскоп, а отдельные эпизоды.

Тоскливая ванная, облицованная кафелем и опоясанная трубами.

Бесцветная вода бежит из крана в матовое металлическое ведро.