Текст книги "Призрак бомбея"

Автор книги: Шилпа Агарвал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)

Кунтал плакала, закрыв руками лицо. Кандж, отодвинув жену за спину, угрожающе выставил скалку. Парвати держалась за живот, перебарывая рвотный позыв.

– Прогоните ее! – яростно потребовала Маджи. – У нее нет права находиться в этом доме! Прогоните ее!

Она прикоснулась к четкам, словно к оружию, и губы ее зашевелились в молчаливой молитве к богам и богиням о милостивой защите. Снаружи стемнело, и в доме легли длинные тени. Дождь барабанил по крыше, в окна и двери, словно требуя, чтобы его впустили.

Тантрист долго смотрел на Маджи, потом закрыл глаза. Комната задрожала от потусторонней вибрации, будто на ситаре щипнули неверную струну и затем усилили звук. Туфан заткнул руками уши. Нимиш поправил очки, в ужасе наблюдая за Мизинчиком. Джагиндер яростно почесал волосы на груди и крепко прижал к себе Савиту. Пандит-&«ш оставил священный огонь и простерся перед идолами, оттопырив необъятный зад.

Тантрист продолжал смотреть на Маджи, его тяжелые веки были почти опущены, виднелись лишь белки глаз.

– Прогоните ее! – повторила Маджи.

Тантрист вытер пепел с шеи Мизинчика и повязал на хрупком запястье девочки витую красно-желтую нить маули.

– Уходи! – велел он. – Кали Мата ки джай! Шанкар Бхагван ки джай! Вишну Бхагван ки джай!

– Славься, Господи! – всхлипнул Пандит-джи.

Тело Мизинчика извивалось, руки непроизвольно жестикулировали. Глаза девочки закатились, из приоткрытого рта безудержно сыпались нечленораздельные звуки. Внезапно она резко села, продолжая трястись всем телом, глаза ее окинули комнату, задержались на перепуганных домочадцах. Темные круги под глазами придавали ей демонический вид. В упор уставясь на Парвати, девочка метнулась к той, что была ближе всех, к Маджи, вцепилась ей в горло.

Нимиш прыгнул вперед, чтобы оттащить Мизинчика.

– Уходи! – заорал тантрист, вскочив на ноги. Он резко щелкнул по полу кнутом. – Ты хочешь невозможного! Твое насилие запятнало тебя, но то, что можно отдать, будет отдано. А теперь УХОДИ, оставь это невинное дитя!

Мизинчик затихла и рухнула на руки Нимиша, глаза ее вновь закатились. Она тихо простонала и умолкла. Маджи, тяжело дыша, держалась за горло, Джагиндер помог матери лечь на кушетку.

Пандит-джи неуверенно отодвинулся, сел и вытер лицо промасленной тряпкой.

Тантрист стоял расставив ноги, с него градом лил пот. Волосы его растрепались и свисали теперь толстыми канатами. Кнут он держал высоко, готовый снова ударить, если понадобится. Тантрист посмотрел сверху на Мизинчика, внимательно разглядывая налившимися кровью глазами ее тело. Затем неторопливо обратил взгляд к потолку и опустил кнут.

– Она очень слаба, – наконец произнес тантрист. – Этой ночью умрет.

– Нет! – выкрикнула Маджи и зарыдала. – Нет! Нет! Нет!

Дхир и Туфан заплакали.

– Девочка-призрак, – тантрист ткнул в угол коридора, где висел крошечный комочек, похожий на высохшего паучка, – в полночь умрет она.

Пандит-джи запрокинул бледное лицо и впал в беспамятство.

Мизинчика осторожно уложили в постель Маджи. До полуночи оставалась лишь пара часов – до конца четвертого дня, когда маленький призрак навсегда будет изгнан, а душа младенца возвратится в мир иной, дабы одиноко прокладывать путь сквозь серые волны неведомого к новому рождению.

Оглушенное привидение свернулось клубочком в пластмассовом ведре рядом с разломанной шоколадкой. Оно досуха высосало спиртовой наполнитель, но так и не утолило жажду и теперь ждало смерти. «Услышь меня», – прошептала девочка, то были первые и единственные слова, сорвавшиеся с ее уст. Непоседливым серебристым волоконцем опустились они на тончайшие крылышки мотылька, порхавшего в столовой, мотылек покружил у тусклой лампочки, а затем двинулся дальше по темному коридору и сел на ухо Мизинчика. Там мотылек взмахнул крошечными крыльями, чуть-чуть потревожив воздух, и лишь самые легкие, тонкие прядки возле щек Мизинчика слегка приподнялись в ответ. Но этого хватило, чтобы Мизинчик дернула рукой, отгоняя мотылька, и проснулась. Хватило, чтобы услышать то ли мольбу, то ли предупреждение, прозвеневшее в ночной тиши.

Она взглянула на гору, которой была ее бабка, чье каменное лицо смягчилось во сне, рот чуть приоткрылся. Мизинчик коснулась щеки Маджи, ощутила исходящее от нее тепло. Затем беззвучно вылезла из постели и поползла по коридору, точно умирающая в пустыне. Выбившись из сил, она положила голову на прохладный пол, отдышалась, а затем двинулась дальше, пока не добралась до ванной.

Там она подтянулась и заглянула в ведро. Призрак младенца открыл глаза и посмотрел вверх, он словно тонул в воздухе. Девочка почти облысела, ее сияющие волосы выпали и усеяли ванную – осталась лишь парочка самых стойких прядей, которые тускло светились, точно погибающие светлячки.

– Не умирай, – прошептала Мизинчик.

Но призрак лишь смотрел на нее пустыми, жаждущими воды глазами.

Пошатываясь, Мизинчик встала на ноги.

Она повернула кран, но оттуда не пролилось ни капли. Она дотащилась до раковины в коридоре, потом – до кухни. Мизинчик поразилась, озадачилась и страшно устала. Она упала на колени. Подумав немного, Мизинчик собралась с силами и прокралась в восточный коридор. Тихо, опасливо открыла дверь.

Когда она вернулась в ванную, уже наступила полночь.

– Призрак?

На сей раз привидение не шелохнулось: оно превратилось в бесформенную массу – виднелись только два крошечных кулачка да зажмуренные глазки.

Мизинчик с трудом держала в руках серебряную урну с тремя священными листьями ту леии святой водой, в которой еще утром резвились бог Кришна и его супруга Радха. Бог Кришна – воплощение Хранителя Вишну, охраняющего жизнь и вселенную.

– Не умирай, – вновь попросила Мизинчик. Она вылила в ведро всю воду, освященную богами, и в полном изнеможении уронила сосуд. Опустив руку в жидкость, коснулась пальчиков призрака.

А потом сама свернулась калачиком у ведра и уснула.

Жестокая кара

На следующее утро Мизинчик проснулась в зале. Солнечные лучи плясали у нее на лице, а тонкие занавески трепетали под дуновениями ветерка. События вчерашнего вечера медленно оживали в памяти, точно с ветки жасмина опадали лепестки. Авни ушла. Кашель прекратился. Мизинчик снова была дома. Последние лепестки, самые неприглядные, сорвало внезапным порывом. Она видела, как они слабо розовеют и кружатся вдали – не дотянуться. А потом и они исчезли. Мизинчик не помнила о своем похищении после того, как влезла к Милочке на «триумф». Истины, прежде вертевшиеся в голове, испарились.

Она села, удивившись собственной силе – будто вновь пересекла пропасть между живыми и мертвыми и вернулась в мир живых. Внезапно Мизинчик запаниковала. Она бросилась в коридор у ванной и обнаружила опрокинутое ведро под деревянным табуретом. Серебряная урна из комнаты для пудживалялась в дальнем углу, куда закатилась прошлой ночью.

– Дитя! – позвала Мизинчик. – Ты где?

Она открутила кран, и желтоватая вода брызнула на пол. Мизинчик наблюдала, как вода заливает ступни. Свет в груди померк. Что-то здесь ^не так.

–  Хай, хай, —ласково сказала Кунтал. – Глупышка, ты же затопишь все бунгало!

Подняв глаза, Мизинчик увидела, как Кунтал приподняла край сари и прошла на цыпочках по воде, чтобы закрутить кран.

– Тебе нельзя купаться, пока жар не спадет, – протараторила Кунтал, но в ее обычно веселом голосе сквозило напряжение.

– Что случилось? – спросила Мизинчик, подразумевая «Она умерла?».

– Тебе надо в постель, – сказала Кунтал, выпроваживая ее из ванной. – Чтобы сил поднабраться.

Перед тем как Кунтал закрыла дверь ванной, ее взгляд остановился на сосуде для пуджи.Служанка слегка нахмурилась.

– Где призрак? – спросила Мизинчик. – Ночью он был здесь.

Кунтал вернулась в ванную и подобрала сосуд. На краю засох одинокий листик тулси.Никаких сомнений, что это за сосуд и что в нем было.

– Так, значит, это ты, – тихо сказала она.

– Тут нигде не было ни капли воды. И она умирала.

Кунтал кивнула.

В коридоре послышались шаги. Кунтал поспешно спрятала сосуд под паллуи вытолкнула Мизинчика из ванной, а затем направилась в комнату для пуджи,чтобы тайком поставить утварь на место.

– Ты уже проснулась? – спросил Дхир. Куртаболталась на нем, а волосы на голове стояли сальным колтуном.

– Ага.

– Повар Кандж приготовил на завтрак первоклассные пури, – доложил Дхир без привычного восторга.

– Призрак – где он?

Дхир покачал головой и растер ее ладонями.

– Я нашел тебя вчера ночью и перенес на диван.

– Вчера ночью? А почему ты не спал? – удивилась Мизинчик.

– Папа ворвался в комнату и заорал. Всех нас перебудил. Он забрал с собой Нимиша, – ответил Дхир, его широкая грудь вздымалась от волнения.

– Что стряслось? Рассказывай!

– Маджи…

– Маджи? – Мизинчик кинулась в зал. На троне – никого. Савита сидела на диване и пила чаи масала —на удивление жизнерадостная.

– Маджи! Где Маджи?

–  Бэти, – Савита поманила ее к себе, – мы думаем, что, наверное, с ней случился удар.

– Раньше ты говорила не так. – Туфан вскочил в комнату, вытирая со щеки масло.

Савита напряглась:

– Ступай и доешь свой завтрак, Туфан. Мизинчик, бэти, ночью она закричала от боли. Мы с твоим дядей прибежали.

– Что случилось?

– Дядя и Нимиш отвезли ее в больницу, но… – Савита отвернулась. – Маджи уже не такая крепкая, как раньше.

– Да она крепче любого из вас! – крикнула Мизинчик.

– Но она же очень-очень старая, – возразил Туфан.

Мизинчик с такой силой оттолкнула Туфана, что он рухнул навзничь, стукнувшись головой о стул.

– Бесстыжая! – Савита вскочила, но Мизинчик уже мчалась по коридору.

– Хочешь знать, что сказала мама вчера ночью? – закричал Туфан ей вдогонку. – Она сказала, что это призрак убил Маджи!

Мизинчик влетела в комнату Маджи и захлопнула дверь. По щекам катились слезы.

Следом, осторожно постучав, вошел Дхир.

– Уйди!

– Туфан не врет, – пробормотал Дхир. – Вчера ночью папа прибежал к нам в комнату. Ему нужна была помощь Нимиша. Мы все кинулись в комнату Маджи. Она тряслась и размахивала руками, как будто на нее что-то навалилось.

– Призрак?

– Наверно.

– Откуда ты знаешь? Ты же никогда его не видел?

– Маджи с кем-торазговаривала, – настаивал Дхир. – Я слышал, как она просила прощения.

– За что?

– Она хотела избавиться от призрака. Для этого и отключили воду на четыре дня.

Наступила пауза – Мизинчик переваривала информацию. Дхир плюхнулся на кровать и залепетал:

– Мы все думали, что привидение умирает. Я подкладывал в ванную шоколадки. Это я виноват.

– Призраки шоколада не едят.

– Я знаю, – сказал Дхир, ковыряя пухлым пальцем пуговицу на животе. – Но в том был папин тоник.

– Ей нужна была вода.

– Я просто хотел помочь.

Они надолго замолчали.

– Я тоже, – тоненьким голоском сказала Мизинчик, поняв, что совершила нечто чудовищное.

– Ты тоже? Но ты же была в больнице.

– Вчера ночью я дала ей воды, – призналась Мизинчик, – из комнаты для пуджи.

Мизинчик задумалась над тем, что произошло, когда она вылила воду из урны в ведро: слияние мира потустороннего и божественного – мощный союз, который продлился лишь краткий миг. Но этого хватило, чтобы восстановить здоровье Мизинчика и, возможно, погубить Маджи.

– Я считала ее своей подружкой, – сказала Мизинчик.

– Так оно и было, – вдруг понял Дхир. Привидение сдержало свое обещание и вернуло Мизинчику жизнь. Он осторожно пододвинулся к двоюродной сестре и неуклюже обхватил ее пухлой рукой, забыв о том, что дверь не заперта и что они обнимаются впервые в жизни.

Савита позвонила Пандит-джи, которому помощник как раз ловко разминал мясистые ступни. Прошлой ночью жрец плохо спал: память о событиях, разыгравшихся в бунгало, преследовала его в темных комнатах. Пытаясь заглушить страхи, он побрел в храмовое святилище, но стальные идолы так напугали жреца, глумливо тыча в него огромными руками и ногами, что пришлось со всех ног драпать в спальню. «И это награда за мой каторжный труд? Чтобы всякие тантристы оскверняли меня своей черной магией?» – негодовал Пандит-джи.

– Когда вы сможете прийти? – спросила Савита, объяснив положение.

Откинувшись в постели, жрец потеребил свои наручные «фавр-лейба», ободряя себя словами, выгравированными на обратной стороне корпуса: «Антимагнитные. Водонепроницаемые. Противоударные». Пандит-джи казалось, что Маджи его предала, оставила в дураках. Ее нынешнее плачевное состояние доказывает, что она пала жертвой темных сил вселенной. Ему не хотелось иметь никаких дел с ней, ее семьей и домом, кишащим демонами и прочей нежитью, – и будь проклят новенький холодильник «Электролюкс»!

– Я весь день очень-очень сильно занят.

– Но вы нужны моей свекрови, – возразила Савита и пообещала: – Я сделаю самое щедрое пожертвование.

Глаза Пандит-джи забегали. Ничто на свете, даже обещание крупной суммы, не заставит его вернуться в этот богооставленный дом с привидениями.

– Я расколю для нее кокос – здесь, в храме, – предложил он и, взяв с серебряного подноса ладду,повесил трубку.

– Идиот, – буркнула Савита, слушая короткие гудки.

Задетая тем, что не обладает над жрецом такой же властью, как Маджи, она осторожно положила трубку, а затем позвонила матери в Гоа. Совсем скоро обширный круг друзей и родни проведает о состоянии Маджи и вновь наводнит дом. На сей раз Савита будет сидеть на почетном месте в зале, принимая соболезнования гостей и единолично режиссируя действо. Столько всего нужно распланировать: от еды до подходящего сари – что-нибудь, возможно, светло-розового оттенка, вселяющего надежду. Все ждут, что в отсутствие Маджи тон задаст Савита. Она ощутила приятную дрожь в спине. Наконец-то, наконец-то бунгало в ее полном распоряжении!

За зелеными воротами Гулу бродил под ливнем, яростно пыхая папиросой и кляня себя за то, что дал слабину. Ну да, размышлял он, это боги наказывают его за мягкотелость. Не потому ли погибла Авни? И не потому ли он сам сейчас рыскал у бунгало, точно бездомная дворняга? Гулу топнул и выругался вполголоса. Еще чистильщиком обуви он не спасовал перед Красным Зубом, а теперь его унизили аж три бабы – одна старая и жирная, вторая шлюха, а третья покойница. От стыда он харкнул в ворота вязким сгустком слюны.

– Не запылился, значит? – недовольно прокудахтала Парвати, открывая ворота и предлагая завтрак из ротии зеленых бобов.

Гулу на миг уставился на нее. От злости и недосыпа на лице у него залегли резкие, некрасивые морщины. Всю ночь он бродил по мокрым улицам Бомбея, уныло поглядывая на каждый проезжавший мимо «амбассадор».

– Мой плакат с «вишневым цветом»… – Гулу с благодарностью принял завтрак.

– За ним, что ль, вернулся?

Гулу вспомнил про календулу, засушенную в газете и спрятанную под койкой.

– Не верю, что она меня вышвырнула, – сказал он в надежде, что Парвати, возможно, замолвит за него словечко. Из всей прислуги Маджи прислушивалась только к ней.

– Ты один не остался в доме, – подбоченилась Парвати. – Я бы тоже не пустила тебя обратно.

– Так на чьей же ты стороне?

– Я думаю головой, а не задницей, придурок. А вы, мужики, все одинаковые, у каждого два лингама– один в штанах, второй в голове. Причем один тупее другого. Ты, идиот, отпустил тогда Авни, а теперь, через тринадцать лет, гоняешься за ее духом. Ты профукал свое будущее. И ради кого? Ради мертвой девчонки?

– Я же не знал, что она мертва, – сказал Гулу. – Все эти годы я ждал, что она вернется.

– Куда?

– Ко мне.

Парвати прыснула со смеху.

– Уж поверь мне, яр,ты был не в ее вкусе.

Гулу бросило в краску.

– Уходи лучше, – сказала она, оглянувшись через плечо, – пока никто не прознал, что ты возвратился.

Гулу взял завтрак и, присев на корточки у ворот, жадно запустил пятерню в карри из зеленых бобов. Он быстро, почти не смакуя, заглатывал еду, к которой привык за долгие годы. Ротизаполнили желудок, согрели и немного утешили. Вздыхая, он громко отрыгнул и закурил. Глубоко затянувшись, вспомнил, как тихий перст судьбы привел его когда-то в дом Маджи.

За руль Гулу впервые сел в пятнадцать и лавировал по городским улицам, словно бог Кришна, выехавший на поле брани в огненной колеснице. Сражаясь с демонами, преграждавшими путь, он безжалостно сигналил неповоротливым телегам, запряженным волами, подрезал проносившиеся со свистом мотороллеры, на которых с риском для жизни громоздились целые семьи, и обгонял автобусы, ну а велосипедисты разлетались перед ним в стороны, точно переполошенные куры. Гулу представлял себя воином, глумяпцшся над теми, кто жмет на свои сигналы или тормоза, и металлическая броня «амбассадора» служила надежным щитом от горемык, запрудивших дорогу.

Но вот спустя столько лет он снова оказался на улице. «Как так получилось?» – спрашивал он себя.

Ответ повисел немного в воздухе, плавая в клубах дыма, прежде чем Гулу отважился его признать.

Авни.

Вечно все сводилось к ней. Как у цикла кармы,у Авни не было ни начала, ни конца. Она пребывала повсюду.

Он ее бросил, хотя и мог помешать ее гибели. Но это теперь в прошлом. Он задумался над любимым стихом из Бхагавад-гиты: «Пусть движут тобою правильные дела, а не плоды, из них проистекающие». Тогда, в роковой тень трагедии, он нарушил это священное правило.

Гулу снова сплюнул. Он не позволит, чтобы его вышвырнули после всего, что он сделал для этой семьи. Проклиная себя за стыд и клятвы верности Митталам, Гулу наконец решился. Он откроет то, что увидел тринадцать лет назад. Выполнит просьбу Чинни. Шантаж.

Он мысленно взвесил все варианты и остановил свой выбор на Джагиндере. Именно с ним-то и можно играть в такие игры, если только решиться в лоб предъявить обвинение. «Красный Зуб, Красный Зуб», – повторял он, словно мантру.Джагиндер – полный нуль по сравнению с врагом его юности. И если все пойдет по плану, успокаивал себя Гулу, можно будет начать все сызнова уже на собственных условиях. Например, он купит квартиру в пригороде и даже собственное такси. Предел мечтаний.

Скрипя зубами, Гулу шнырял у ворот и еле сдерживался, чтобы не ворваться в дом и не пойти прямо к хозяину. Он постучал в ворота раскрытой ладонью, и вскоре появилась Парвати.

– Где Джагиндер-сахиб?

– Уехал рано утром.

–  Анчха? – Гулу с трудом скрыл разочарование. Выехать из дома раньше десяти – это так не похоже на Джагиндера.

– Что тебе надо от него?

– Срочное дело.

– Ну значит, придется отложить.

–  Оченьсрочное.

Парвати пожала плечами.

– Если нужно, я войду в дом.

–  Арэ,герой, – сказала Парвати, – за каким лядом?

Гулу потупился:

– Четыре дня уже кончились.

– Да.

– Призрак ушел?

– Да.

– Случилось что-то еще? – спросил Гулу, заметив подпухшие глаза Парвати и румянец у нее на щеках. – С Мизинчиком все в порядке?

Парвати кивнула:

– Вчера приходил Тантрист Баба. Это была Авни. В нее вселилась Авни.

Гулу всмотрелся в глаза Парвати – нет ли в них сомнения.

– Где Авни сейчас?

– Ушла, – сказала Парвати. – Покамест.

– Думаешь, она еще вернется?

– Думаю, что вчера ночью она напала на Маджи.

– Маджи?

– Она в больнице. Мы ждем звонка от Джагиндера, – вздохнула Парвати.

– Тебе нужно уходить из бунгало.

– Куда ж мне податься, чтоб она не нашла меня?

– Или меня.

– До тебя ведь она уже добралась? – сказала Парвати. – Покалечила твою рабочую руку, разве не так?

– Ты уязвимей.

– Я не боюсь ее. – Етаза Парвати вспыхнули гневом. – И не позволю ей навредить моему ребенку.

В бунгало наконец-то зазвонил телефон. Трубку сняла Савита, остальные столпились вокруг.

– Да-да, – сказала она, запыхавшись.

Маджи выжила.

– Тромбоз сосудов головного мозга, – важно объявила Савита, повесив трубку.

– С ней все будет хорошо? – спросила Мизинчик.

– Рано еще утверждать, – ответила Савита с видом опытного доктора. – Она не разговаривает.

– Не разговаривает?

Савита приподняла выщипанную бровь и погладила Мизинчика по голове:

– Не волнуйся. Мы обеспечим ей самый лучший уход, твой дядя уже нанял круглосуточную сиделку.

– Ей это не понравится, – запротестовала Мизинчик, рассердившись, что Маджи теперь во власти Савиты. – Ей нравится, чтобы массажировала Кунтал!

Лицо Савиты посуровело.

– Укладывай вещи, дорогая, – прошипела она, скривив губы в улыбке. – Догадайся, куда я тебя отправляю? В интернат.

Возвращение айи

Лежа в постели, Джагиндер вытянул руки и ноги, и позвоночник приятно хрустнул.

– Надо бы договориться о дополнительной помощи, – сказал он Савите, сидевшей рядом; паллуее бледно-розового сари касалось его щеки.

– Да, – согласилась Савита. – Малишвала [211]211
  Малишвала – сиделка.


[Закрыть]заступит с завтрашнего дня. Но Маджи теперь нужен круглосуточный уход.

– А как же Кунтал?

– Кунтал мне самой пригодится, – ответила Савита, гладя Джагиндера по щеке. – Она точно знает, где что лежит. Не могу же я начинать с новенькой – на меня и так свалилось столько ответственности.

– Ну конечно, – согласился Джагиндер, теряя голову от прикосновений Савиты.

Невзирая на похмелье, заточение в стенах бунгало и удар, случившийся с матерью, чувствовал он себя прекрасно. И в самом деле, ему давно уже не было так хорошо. Семья повернулась к нему лицом, теперь он ее глава и опора, а самое важное – Маджи отныне не сможет отобрать у него руководство «Судоразделкой». Он мысленно пообещал себе, что уж на сей-то раз не подведет Савиту, будет управлять предприятием под стать отцу и станет гордостью семьи. Недавний блеск в глазах жены умерил в нем жажду алкоголя, хотя поздно ночью его все еще преследовали манящие образы аддыТетки Рози.

– Джагги? – вдруг сказала Савита, сунув краешек сари в рот. – Думаешь, наша малютка Чакори уже свободна?

– Она уже может перевоплотиться – так ведь тантрист сказал?

– Она была с нами все эти годы. – Савита поежилась.

– Но ты же не могла ее отпустить, – сказал Джагиндер и, притянув Савиту к себе, добавил: – Да и я тебя не отпущу.

Савита с улыбкой упала в его косматые объятия, мечтая, молясь о том, чтобы их нежные чувства на сей раз оказались прочными. «Я победила!» – думала она, гоня страшную мысль: а вдруг ее грозная свекровь ненароком поправится?

В день, когда Мажи хватил удар, Савита первым делом решила снова взять на работу Гулу. Савита высмотрела, как он прячется за зелеными воротами, дожидаясь, когда Парвати незаметно вынесет завтрак. Прогнав его, Маджи сглупила и лишь посеяла обиду среди прислуги. «В наше время так трудно найти хорошего шофера!» Но важнее всего то, что, вернув Гулу в семью, Савита заслужит молчаливую благодарность остальных слуг – не за Гулу, а за себя самих. «Наилучшее начало для нового правления!»

Внезапно ее жизнерадостное настроение омрачила ужасная мысль. Савита села и отпихнула Джагиндера.

– Что такое?

– Думаешь, айяи вправду ушла?

– Разве тантрист ее не изгнал?

– А вдруг она вернется?

– Не вернется, – Джагиндер притянул Сави-ту обратно. – Больше ведь незачем.

– Ну да, незачем. – Савите очень хотелось, чтобы слова мужа уняли панический трепет в груди. – Может, пусть мальчики пока поночуют у нас в комнате? Ну, знаешь, временно?

– Ни в коем случае, – твердо сказал Джагиндер. – Я хочу быть с тобой. И только с тобой.

Маджи привезли на следующей неделе на «скорой». Джагиндер битый час препирался с санитарами, как лучше внести мать в дом. Наконец, когда он пообещал еще по пять рупий чаевых каждому, находчивые медики привязали ее ремнем к стулу и дотащили до спальни, чуть не надорвавшись от непомерного груза.

Маджи уложили на кровать, подперев ее толстое тело валиками. Правая рука была прижата к боку и согнута в локте, правая половина лица осунулась, в уголке губ скапливалась слюна. Как только все ушли, Мизинчик закрыла дверь и свернулась калачиком рядом с бабкой.

Маджи неловко подняла руку и положила ее на лицо внучке. Мизинчик отвернулась, не в силах признаться в том, что не давало ей покоя: Савита отправляет ее в интернат. С поразительной расторопностью Савита позвонила куда надо, предложила щедрую взятку и застолбила место, хотя школьный год уже начался.

Мизинчик не могла даже попросить Нимиша заступиться. Отныне он стал неуловим, пропускал уроки и целыми днями искал Милочку на извилистых улочках Колабы, показывая прохожим ее черно-белое фото, которое когда-то прятал под табличкой «Идеальный мальчик». Добираясь домой поздно вечером, измотанный и убитый горем, он тянулся теперь не за Экерли или Арнольдом, а за позабытыми изданиями Рабиндраната Тагора и Мулка Раджа Ананда [212]212
  Рабиндранат Тагор (1861–1941) – индийский писатель, поэт, композитор, художник, общественный деятель. Писал на бенгальском языке. Лауреат Нобелевской премии по литературе (1913). Автор гимнов Индии и Бангладеш. Мулк Радж Ананд (1905–2004) – англо-индийский писатель, описывавший жизнь беднейших слоев традиционного индийского общества. Один из первых англо-индийских авторов, добившихся международного признания. Роман «Неприкасаемый» вышел в 1935 г.


[Закрыть].

Нимиш допоздна читал «Неприкасаемого» Ананда: «Он не знал, что делать, куда идти. Его подавляла их нищета, мучительные утренние воспоминания. Спрыгнув с дерева, он немного постоял под ним, понурив голову, словно усталый, сломленный человек. Потом в ушах у него зазвучали последние слова из речи Махатмы: «Да придаст Господь вам сил для окончательного спасения души»».

Аккуратно закрывая книгу и проваливаясь в сон, Нимиш подумал, что вся английская литература вместе взятая для него теперь не стоит одной-единственной полки хорошей индийской библиотеки.

Мизинчик вдыхала бабкин запах – такой знакомый, такой уютный. Все эти годы она нуждалась в любви Маджи, в ее мощном, магическом присутствии и безраздельной заботе.

Мизинчик стремилась быть незаменимой, выбить для себя законное место, стать «своей». Но удар, постигший Маджи, выявил истинное положение вещей: Мизинчик не важна, от нее можно избавиться, ее легко устранить, и бунгало – лишь временное пристанище, а вовсе не место, которое она могла бы назвать своим домом. Мизинчик представляла себе разные пугающие сценарии, например, ее выдадут замуж или прогонят, но ей никогда не приходило в голову, что бабка может заболеть или умереть. Маджи была фундаментом бунгало – баньяном, который беспрестанно разрастался, пуская корни глубоко в землю, осеняя и защищая своей раскидистой кроной всю семью. Но теперь Мизинчик поняла, что все это время в широкой тени баньяна Джагиндер и Савита просто выжидали своего часа.

Маджи моргнула и закрыла глаза, тяжело опустив ладонь на щеку Мизинчика.

Мизинчик пыталась совладать с горем, разом оплакивая все свои утраты. «Как ни крути, – думала она, хотя воспоминание о похищении, к счастью, изгладилось, – это я во всем виновата». Она ведь подружилась с призраком. Уехала с Милочкой на мотоцикле, после чего подруга пропала. И именно она, Мизинчик, дала привидению воды в ту ночь, когда Маджи забрали в больницу.

– Это все из-за меня, – прошептала она бабке.

Но Маджи ничего не ответила, не шелохнулась и даже не подняла веки. Изнуренная переездом из больницы, бабка спала.

Мизинчик встала и вынула из лакированного тикового ларца фото своей матери, точнее, рекламный снимок актрисы Мадхубалы. Девочка прижала его к сердцу. В тиковом ларце теперь осталась лишь прямоугольная темень. Пустота.

Следующее утро выдалось крайне суматошным. Когда Маджи проснулась и в ярости выгнала костлявую малишвалуиз своей комнаты, уже почти подошло время для отъезда Мизинчика. Маджи с превеликим трудом встала, опираясь на Нимиша, и похромала в зал. Парализованная правая нога не сгибалась, ступня скрючилась, так что ковылять можно было, лишь вывернув ее наружу. Наконец усевшись – правда, не на трон, а на низкий диванчик, – Маджи схватила левой рукой трость и тупо наблюдала, как из комнаты выносили чемоданы Мизинчика и ставили их у входной двери.

– А вы тем временем поправитесь, – сказала Савита очень громко, словно Маджи оглохла.

– Но ты же сказала, что она уезжает навсегда, – встрял Туфан.

Савита испепелила его взглядом.

– Ну вот, милая, – произнес Джагиндер, подыскивая подходящие слова, когда Мизинчик наконец вышла в зал. Волосы ей заплели в длинную косу, изящно уложив кольцом на затылке. – Это самое… – Он запнулся, чувствуя, что предает покойную сестру, и, плюхнувшись на диван, с благодарностью принял джал джиру– освежающий напиток с лаймом, мятой и каменной солью.

Гулу вошел за чемоданами и застыл, увидев на диване Маджи, которая смотрела на него немигающим взглядом.

– Только не тяни резину, – приказал Джагиндер, громко прихлебывая. – Надо поскорее с этим покончить.

Гулу понурил голову и, беря сумки здоровой рукой, начал ловко вытаскивать их в открытую дверь.

Кунтал появилась со стаканом горячего чаи масалаи поднесла его к губам Маджи. Та покачала головой и с такой силой отпихнула стакан, что он выскользнул из рук Кунтал и разбился.

– Тьфу ты! – Савита отчитала служанку. – Теперь с ней надо поосторожней. Ее ведь мышцы не слушаются.

Кунтал кивнула и, встав на колени, подмела осколки. В воздухе запахло кардамоном.

– Ну, прощайтесь, – буркнул Джагиндер, обращаясь к мальчикам.

Мизинчик огляделась. К ней неловко подошли близнецы. Туфан неохотно подарил ей комикс про Одинокого рейнджера – копию того, что уже был в его коллекции. А Дхир, разревевшись, сунул ей в руку свою любимую шоколадку «кэдберри».

Во взгляде Нимиша читалась уйма невысказанных вопросов о той ночи, когда исчезла Милочка. Он почему-то был уверен, что одна лишь Мизинчик способна пролить свет на эти события, если только удастся разворошить ее воспоминания. Он уже расспрашивал ее, но она лишь покачала головой. «Я ничего не помню, Нимиш -бхаия.Она посадила меня на мотоцикл, а потом – провал в памяти».

– Если что-нибудь вспомнишь… – тихо сказал Нимиш; в руках у него, как ни странно, не было привычной книги.

Мизинчик кивнула:

– Я обязательно напишу тебе.

Она скользнула взглядом по его нежным губам, почему-то зная, какие они на вкус.

Савита заторопилась.

– Ты всегда можешь приезжать в гости на каникулы, – великодушно пригласила она.

Мизинчик припала к ногам Маджи, прижалась лицом к ее сари, пахнувшему пролитым чаем.

– Маджи, – прошептала она, задыхаясь от волнения, и осколок стекла врезался ей в колено. – Я хочу остаться. Просто скажи им. Они тебя послушают.

Маджи смотрела на Мизинчика ничего не выражающим взглядом, руки ее не шевелились. Из последних сил бабка отвернулась, не пожелав благословить внучку.

–  Джао, – произнесла она еле слышно, еле разборчиво. – Иди.

Гулу глянул в зеркало заднего вида и с болью отметил, какое безжизненное у Мизинчика лицо. Он невольно вспомнил, как Маджи привезла ее в дом еще хилым младенцем.

Едва девочка подросла, он стал регулярно отвозить ее по утрам в школу, а после полудня приезжал снова с дымящимся обедом. Больше всего Гулу любил забирать ее после занятий, когда Мизинчик прыгала на пружинистое сиденье и упрашивала: «Гулу, расскажи, как ты украл целую стаю птиц с Кроуфордского рынка, чтобы прокормить семью». В ответ он травил несусветные байки, которые просто завораживали Мизинчика, и ощущал себя почти что звездой экрана. На время этих поездок Гулу из Угодливого Шофера превращался в Бесстрашного Героя, рисковавшего здоровьем и жизнью ради своей нуждающейся семьи.

Но в последние месяцы у Мизинчика не оставалось времени на его байки, и Гулу приходилось довольствоваться лишь ее портфелем; истории вхолостую крутились у него в голове, не находя выхода. Так он лишился своих ежедневных побегов в воображаемый мир.