Текст книги "Призрак бомбея"

Автор книги: Шилпа Агарвал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)

Без жизни и без наследства

Сквозь тучи пробился лучик утреннего солнца.

Джагиндер взял такси из отеля близ «Азиати-ки» до Дарукханы – песчаного промышленного района, где располагалась его контора. Обычно он приезжал туда лишь поздно утром. К тому времени территория уже кишела рабочими, которые сортировали части судов, разобранных на заводе, а его помощники сновали у конторы, заключали сделки и записывали счета в гроссбухах. Но сегодня в гоудауне [186]186
  Гоудаун – склад товаров в Восточной Азии.


[Закрыть], где хранились товары, было пугающе тихо. В грязи ржавели два холодильника, большие стальные трубы блестели от дождя, лившего всю ночь.

Джагиндер взобрался по ступенькам на открытое возвышение и вошел в контору В одном ее конце размещалось складское помещение с круглыми валиками под спину и толстыми матами, которые разворачивал на полу служащий компании в начале каждого дня. Открыв дверь склада, Джагиндер выудил один тяжелый мат, разложил его на виниловом полу и покрыл белой простыней.

Обливаясь потом, он выдвинул свой деревянный письменный столик и поставил его, как обычно, у входа, рядом с черным телефоном – его оставалось лишь включить в розетку. Рубиновые гроссбухи лежали аккуратной стопкой в шкафчике. Усевшись «по-турецки» на пол перед столом, Джагиндер раскрыл верхний гроссбух. Обложка внизу покоробилась, тонкие страницы развернулись гармошкой. Он тупо уставился на отчеты, записанные секретным «ландеевским» шрифтом, которым в их семье протоколировали финансовые операции.

Джагиндер неторопливо откупорил чернильницу на горизонтальном бортике наклонного стола и окунул перо в ее темную глубину. Обычно он пользовался импортной ручкой «шэффер», торчавшей из кармана рубашки. Но ручки при себе не было, а искать другую в шкафчиках лень. Джагиндеру захотелось горячего чаи масала,и он посмотрел на часы. Слуга опаздывал уже на пятнадцать минут. «Так вот что здесь творится в мое отсутствие».

Он перевернул пустую страницу, занес над ней перо и неуверенно нарисовал Ганешу – благоприятный символ, который помещал в начале каждого нового отчета или операции. Ничего благого он делать не собирался, но по привычке дорисовал символ и отложил перо. Снаружи послышалось шарканье подошв. Служащий компании в белой майке, хлопчатобумажной лунгии шерстяном платке скакал по ступенькам, громко насвистывая мелодию «Прэм Джоган кэ Сундари Пио Чали» [187]187
  Песня из кинофильма «Мугхал-э-Азам» (1960), написанная Наушадом Али и исполненная Бадэ Гхуламом Али Ханом.


[Закрыть]и вращая бедрами, будто могольский принц, к ногам которого падают толпы куртизанок.

– Сахиб! – взвизгнул он, поспешно сложив руки в приветствии и чуть не выронив чашку чая.

– Опаздываешь. – Джагиндер скривился от досады.

–  Сахиб-джи, – залопотал служащий, и на его лысине выступили капли пота. – Автобус опоздал… Дорогу развезло от дождей…

– Чаю принеси.

Служитель стремглав побежал искать штатного чаивалу,в подобострастном рвении забыв собственный чай, да и мелодию из фильма.

Джагиндер выглянул во двор. Внизу рабочие уже прибывали в гоудауни перетаскивали железные обломки с печальным, гулким, ритмичным стуком: тхока-пгхаки.В детстве он часто ходил сюда с отцом, Оманандлалом, доезжая поездом от бунгало до ближайшей станции Риэй-роуд. Самым любимым временем были Дивали [188]188
  Песня из кинофильма «Мугхал-э-Азам» (1960), написанная Наушадом Али и исполненная Бадэ Гхуламом Али Ханом.


[Закрыть]и Новый год, когда гуджаратские бизнесмены весело выкрикивали: «Сал Мубарак!» [189]189
  «С Новым годом!» ( гуджарати)


[Закрыть]– и Оманандлал предлагал всем гостям стальные подносы с фисташками, миндалем, кешью, стручками кардамона и золотым изюмом.

Джагиндер часами просиживал рядом с отцом, наблюдая, как он проверяет конторские книги, ведет дела, обращается с подчиненными и взаимодействует с клиентами. Джагиндер представлял себя на месте отца, и, что бы тот ни делал, мальчик глубоко сознавал, что когда-нибудь сможет его заменить. Порой Джагиндер оставался до конца рабочего дня и возвращался домой вместе с отцом, который, даже не помыв руки, сбрасывал с плеч сюртук и отдавал сыну тяжелую хлопчатобумажную жилетку с большими карманами спереди, набитыми рупиями. Жилетку запирали в одном из металлических шкафчиков Маджи.

Оманандлал был человеком бесхитростным, всегда элегантно одевался и чисто брился, оставляя лишь аккуратные усики, олицетворявшие честь и мужское достоинство его класса. Он никогда не выходил из себя, не торопился, не отчитывал рабочих и не прогонял с порога бедняков с пустыми руками. Терпеливо выучился читать и писать по-английски, вечно держал под рукой хинди-английский словарь и старательно подписывал чеки, наполняя тушью свой «паркер» с широким пером. Джагиндер всегда мечтал быть похожим на отца, но зенит индийской чести и рыцарства быстро миновал, сменившись новой эпохой бюрократии, насилия и коррупции. Что ему еще оставалось, кроме как идти в ногу со временем?

В непривычном сентиментальном порыве Джагиндер сохранил контору после смерти отца в том же виде, а не осовременил ее, подобно многим своим коллегам, которые установили капитальные стены, письменные столы со стульями и так далее. Сидя «по-турецки» на толстом матрасе перед старым столом, Джагиндер ощущал приятное бремя отцовского наследия. Хотя Нимиш не проявлял никакого интереса к разделке судов, Джагиндер всегда рассчитывал, что после колледжа сын займется этим же ремеслом. Джагиндер представил, как они сидят вместе и он обучает Нимиша азам бизнеса, готовясь уйти на покой.

Затем он подумал, что каждое утро все равно будет заходить в контору пообщаться, а после обеда – гулять по роскошному пляжу Джуху. То, что затевает Маджи, – это надругательство над природой. Как его, Джагиндера, можно обойти? Да еще и ради какого-то мальчишки!

Служащий вернулся с чашкой обжигающего чаи масалаи поставил ее на столик возле Джагиндера, а на закуску принес печенье «иарле-джи». Затем он улепетнул в хранилище, вытащил оттуда маты, простыни и валики и подготовил контору к рабочему дню, стараясь не сильно шуметь. Но Джагиндер все равно не мог сосредоточиться. Он написал: «Довожу до всеобщего сведения данное завещание, составленное 14 июня 1960 года г-ном Джагиндером Оманандлалом Митталом…» и отложил перо. Он невольно вспомнил тот первый и единственный раз, когда взял на руки младенца Нимиша. Мальчик был такой крохотный, пушистая головка пыхала жаром, точно печь. «Не урони его! Ай, ты ж ему шею свернешь!» – всполошилась Савита. Джагиндер так испугался и почувствовал себя таким неуклюжим, что больше никогда не брал сына, пока тот уже не встал крепко на ноги. Но даже тогда Нимиш нервно вырывался из больших рук Джагиндера и бросался в нежные объятия матери. «Нет, – подумал Джагиндер, – никогда он меня по-настоящему не любил». А потом взял перо и макнул его в чернила.

В этот самый миг вбежал его помощник Лалу с утренней газетой под мышкой.

– Вы здесь, Джагиндер-длш? – Усы, баки и густые волосы Лалу зализал назад, воротник его полиэстеровой рубашки замаслился. Говорил он на удивление сдержанно.

– Да, важное дело.

– Важное?

Лалу присел на корточки у низкого столика, теребя усы и краем глаза пытаясь расшифровать вычурный «ландеевский» шрифт. Джагиндер резко захлопнул гроссбух.

–  Кья хай? – пропищал Лалу. – Что-нибудь еще случилось?

– Еще?!

– Ну, после вчерашнего, – пролепетал Лалу и яростно прикусил торчащим зубом нижнюю губу.

Джагидер качнулся назад, внутри у него боролись стыд и гнев. Что известно Лалу о вчерашнем? За несколько часов столько произошло, что Джагиндер с трудом поспевал за событиями. Все началось с груди Савиты. Затем он уехал к Тетке Рози, а когда вернулся в бунгало, сцепился с Нимишем и матерью. Потом снова уехал. «Амбассадор» поломался, и Джагиндера занесло в «Азиатику».

«Неужели он где-нибудь меня видел?» Джагиндер терпеть не мог помощника. Но отец Лалу всю жизнь работал у Оманандлала секретарем, хотя единственными его достоинствами были знание английского и умение печатать на машинке. Одно время весь бизнес опирался на способность отца Лалу заполнять английские формуляры банков и правительственных контор. Из-за этого Джагиндеру приходилось держать у себя Лалу, хотя он был полным кретином.

– Ты на что намекаешь? – набычился Джагиндер.

В этот момент служащий компании, который подслушивал разговор, подготавливая контору к работе, потихоньку включил в розетку телефон у стола босса. Тот моментально затрезвонил.

– Джагиндер Миттал, – ответил Джагиндер как ни в чем не бывало.

– О! Ваша мать сказала, что вы в конторе, но я уже пару часов не могу до вас дозвониться.

– Кто вы? – В груди поднялась ярость: «Неужели Маджи уже связалась с юристом?»

– Инспектор полиции Паскаль…

– Полиция? Что вам от меня нужно?

– Где вы были прошлой ночью?

– Не ваше собачье дело! – завопил Джагиндер, прекрасно сознавая, что Лалу и служащий внимательно слушают.

– Учитывая последние события, в ваших интересах с нами сотрудничать.

– Последние события – это мое, на хрен, дело, – кричал Джагиндер. – И я не желаю это больше обсуждать. До свидания, младший инспектор! – Он со стуком швырнул трубку, вырвал вилку и оглянулся на подчиненных: – Что случилось, черт вас дери?

Лалу и служащий смотрели на него во все глаза.

Служащий засуетился, отчаянно подыскивая, чем бы заняться. А Лалу просто достал из потной подмышки утреннюю газету и положил на стол перед Джагиндером.

– Наверное, вы уже видели, – мрачно сказал он, втайне злорадствуя, что утер нос начальнику.

–  Чтовидел? – Джагиндер развернул «Фри пресс джорнал».

Лалу ткнул острым и грязным ногтем в заголовок: «Дочери именитых бомбейцев пропали без вести». Дальше в статье говорилось: «Мизинчик Миттал, 13 лет, младшая дочь Джагиндера и Савиты Миттал, исчезла из семейного дома на Ма-лабарском холме примерно в час ночи. Приблизительно в это же время исчезла ее соседка Милочка Лавате, 17 лет, дочь г-жи Вимлы Лавате. Оба случая, видимо, связаны между собой». Ниже в заметке упоминалось о пропаже 500-кубового мотоцикла «триумф» рубинового цвета – единственного на весь Бомбей.

– Это какая-то дурацкая шутка. – Джагиндер ударил тыльной стороной руки по газете, вспомнив разговор студентов в «Азиа-тике».

Изо всех сил пытаясь скрыть волнение (он ведь тоже участвовал в разыгрывавшейся драме, пусть даже косвенно), Лалу переминался с ноги на ногу, будто егозливый ребенок.

– Вызови мне такси, – рявкнул Джагиндер на служащего.

– Я глубоко сочувствую, – серьезно сказал Лалу, хоть эта была бесстыдная ложь.

– Она не моя дочь, – парировал Джагиндер. Тем не менее, сунув газету под мышку, он вышел на грунтовую дорогу и стал с нетерпением ждать такси, чтобы поехать домой.

Помимо газетчиков – в том числе из «Фри пресс джорнал» – к зеленым воротам Маджи стекались родственники и друзья, стремясь первыми высказать соболезнования. Родня съезжалась отовсюду, в одежде приглушенных оттенков – словно уже в трауре, – и тотчас настораживалась, едва Савита признавалась, что во всем виновата бывшая айя.

Гости набивались в бунгало внахлест, будто квадратики барфи [190]190
  Барфи – разновидность ирисок, варят из молока и сахара.


[Закрыть]в коробку конфет: потные тела липли друг к другу, а вышитые серебром дупаттыобвисали от утренней сырости. Всеобщая сутолока не беспокоила только призрака младенца, который, приняв почти уже человеческий облик, теперь регулярно нуждался в отдыхе. Устав от ночной активности, девочка свернулась клубочком на трубах и уснула с пальчиком во рту. Дверь ванной заперли, а джутовые веревки сняли.

Ночью дождь на время перестал, но небо по-прежнему хмурилось. Двери дальней гостиной, где спала Кунтал и которой редко пользовались, наконец-то распахнули для гостей. Сердитые мужчины, вытащенные в это воскресное утро из постели ни свет ни заря, пробирались в душную комнату, убегая от жары, тесноты и собственных сокровенных воспоминаний об айе.

– Она была слишком хороша для своего места, – заметил пожилой мужчина, вспомнив ее приталенные блузки нолии чарующую золотую вышивку вдоль декольте.

– Таким только проституцией заниматься, – возмущенно сказал двоюродный брат Маджи, дядя Уддхав. Он припомнил, как прислонялся к дверному косяку, подглядев эту беззаботную позу в фильмах с Раджем Капуром, и плотоядно поглядывал на бедра Авни, обтянутые сари. Она же проходила мимо с таким видом, будто он – пустое место.

– А ты откуда о таких вещах знаешь, бхаи? – подколол его другой, грубо хлопнув по спине. —

Пора бы тебе подыскать хорошую жену, чтобы она удовлетворяла все твои потребности.

Другие мужчины, стоя на веранде, украдкой самодовольно поглядывали на обездоленных – ротозеев, нищих да трехногих собак, что столпились по ту сторону закрытых на цепь ворот. Парвати караулила с большим зонтом, энергично замахиваясь им на каждого, кто пытался влезть на ворота и заглянуть во двор.

Соседка Вимла Лавате под шумок привела своего повара, и тот вместе с Канджем кипятил чайники и готовил обед для всей компании. Выйдя ненадолго к гостям, Савита забаррикадировалась у себя в комнате и пыталась остановить молоко, а Кунтал ее успокаивала. Прячась от толпы, Дхир и Туфан постучали к матери и вскоре уснули в ее комнате. Нимиш остался с бабушкой в зале: он регулировал движение и отвечал на вопросы родни, временно оказавшись во главе семьи, – ноша, которую он взвалил на себя непринужденно и со знанием дела. Плюхнувшись на свой трон с чашкой чая, Маджи отметила это с гордостью.

В то утро ей некогда было подумать над словами Пандит-джи или тантриста. Впервые после смерти мужа Маджи отказалась от ежеутреннего обхода. Зато она поневоле стала радушной хозяйкой: принимала от родственников добрые пожелания, не обращая внимания на немые упреки и нехороший блеск в глазах. «Неужели это конец Маджи и крах Митталов?»

Маджи стиснула лоб, пытаясь перебороть нарастающую мигрень. Бунгало раздувалось от народа, набившегося между влажными стенами; каждый выкраивал себе местечко и старался доказать, что он был самым близким другом Мизинчика, а стало быть, больше всех потрясен ее исчезновением. Шарканье ног, тревожный кашель, разговоры вполголоса, звон чашек о блюдца да изредка выпускание газов – весь этот шум нарастал, словно в ожидании какого-то события или в радостном предвкушении. На длинных диванах расселась шеренга женщин, которые перешептывались, крепко прижимая чашки к груди, будто по дому разгуливал вор.

– Похищение – представляете? – сказала одна, в очках с огромной пластмассовой оправой. Кроме очков на ее лице можно было разглядеть лишь ярко накрашенный рот.

– В мои-то времена айидаже пикнуть не смели. Но сейчас больше никто не бьет слуг, – размышляла пожилая, острая на язык тетушка, предаваясь утешительной ностальгии.

– Я поняла, что это за штучка, с первого взгляда. Вы разве не помните, как я отговаривала Маджи, а она и ухом не вела? И вот теперь посмотрите на этот кавардак! – вступила третья, очень деловая дама с шишковатым носом.

– У этой айи было шесть пальцев на левой ноге, – вставила Парвати, принесшая чайник. – Кому чайку?

Дамы на кушетке отодвинулись, резко выдохнув.

– Она ведьма, клянусь вам, – уверяли Большие Очки, смакуя эту пикантную деталь, словно это было понятно с самого начала.

– В мои-то времена такие отродья жили только в деревнях, – закудахтала Ностальгия. – А нынче они запросто вваливаются прямо в дом.

– Маджи надо отправиться в паломничество в Мехндипур – попросить милости у бога Баладжи [191]191
  Баладжи, или Венкатешвара, – популярное божество с храмом на горе Тирумала в штате Андхра-прадеш. Согласно поверьям, исполняет любые желания.


[Закрыть]. Иначе – полный кавардак, – сказала третья и защелкнула ридикюль, будто собралась уходить, хотя втайне надеялась, что драма растянется как минимум на неделю.

– От такой напасти спасет лишь тантрист, клянусь вам, – заявили Большие Очки, надув губы и окинув взглядом комнату, словно там затаилась нечисть.

– Тантрист-мантрист, – передразнила Ностальгия и осторожно надкусила ромбик бэсан барфи [192]192
  Бэсан барфи – сладкая выпечка из гороховой муки.


[Закрыть] . —В мои-то времена вполне хватило бы приличной порки.

Джагиндер шагнул в дом в той же курте,что и накануне, – теперь она, правда, помялась, покрылась комочками высохшей грязи, слегка отдавала табачным дымом и перегаром. Разговоры утихли, и все взгляды устремились к нему: «Гляньте на бедолагу: наверняка, всю ночь искал Мизинчика».

Маджи видела, что Джагиндера окружает сдержанное благоговение. Как легко было все эти годы скрывать его пьянство, разлад с Савитой, неуважение сыновей! Этими и другими тайнами Митталы делились только со слугами, завязывая тугой узел круговой поруки. Маджи взглянула на Нимиша, пытавшегося обуздать ярость, и легко коснулась его руки.

Джагиндер замер, полный обиды на эту надоедливую толпу и на Маджи с Нимишем, явно заключивших союз. Джагиндер выпятил грудь, готовый к безрассудному нападению, готовый на что угодно ради спасения репутации и доброго имени. Но, взглянув на мать, он заметил в ее глазах грусть, увидел проплешинки на висках, трясущиеся руки. И вдруг до него дошло, что мать – старая, измотанная женщина, которая все эти годы старалась быть сильной, в одиночку сплачивая семью. И Джагиндер понял, что где-то в дороге ее подвел. Когда утонула его дочь, он тоже утопил себя – только не в ванной, а в бездонном водовороте слабостей, безответственности и пьянства. По глупости полагая, что семья ничего не заметит.

Но прошлой ночью все изменилось. Хрупкие чувства, связывавшие его и Савиту, в конце концов разрушились. Нимиш сорвал тонкий покров с тайны отца. А Маджи вышвырнула его из дома, возложив заботу о семье на плечи его сына. Джагиндер вспомнил о своей неудавшейся попытке лишить Нимиша наследства, и грудь затопили стыд и сожаление – как тогда у Тетки Рози. Он хотел, чтобы ему дали еще один шанс заслужить их любовь и уважение. Он не представлял жизни вдали от семьи. Ощутив внезапно накатившую слабость, он напрягся, стараясь не подать вида. Стоя перед матерью и сыном, Джагиндер собрался капитулировать, признав наконец ответственность за свои проступки. Но родственники, набившиеся в бунгало, только и ждали момента, чтобы вынести вердикт, – точно в зале суда. Нет, такого унижения ему не вынести. И Джагиндер решил не сдаваться.

– Ты не нашел ее? – наконец спросил кто-то, и по толпе пробежал ропот.

Джагиндер покачал головой.

Маджи медленно протянула руку к сыну. Она заметила нерешительность Джагиндера, его понурый вид. Стоя перед ней, он молил о пощаде. Как никто другой Джагиндер понимал, что Маджи никогда не пожертвует честью семьи, прилюдно его осрамив. Но он все же вернулся, узнав о пропаже Мизинчика. Он вернулся.

– Подойди, бэта, – сказала она. – Мы все извелись.

Джагиндер оцепенел, стараясь скрыть, насколько удивлен нежным голосом матери. Последний раз она так ласково обращалась к нему – бэта– еще до свадьбы. Если бы дом не ломился от свидетелей, Джагиндер бросился бы к ее ногам и заплакал.

Тучи на улице вдруг прорвало со страшным грохотом, дождь забарабанил по крыше, и комната погрузилась в кромешную темень. Включили свет и закрыли окна. Трубы загремели и засвистели. Крепко вцепившись в ридикюли, дамы украдкой озирались. В потолке появилась течь, за ней – вторая и третья. Вода ритмично, зловеще закапала на гостей.

Нимиш поймал взгляд Маджи.

– Парвати, принеси ведра, – приказала Маджи, пытаясь скрыть нарастающий ужас.

В конце коридора послышался металлический лязг.

– А что это там звенит? – спросил один из гостей.

– Схожу проверю, – сказал Нимиш.

– Нет, – отрезала Маджи, – оставайся здесь.

Бунгало затрещало под натиском муссонов. Из коридора хлынула вода.

Раздались крики, гости заторопились к выходу.

– Видно, трубу прорвало, – сказала Маджи, повернувшись в Джагиндеру.

– Чокнуться можно, – раздраженно проворчал Джагиндер, стаскивая носки.

Нимиш протиснулся в темный коридор, шлепая ногами по ледяным лужам.

– Дороги затопило! – воскликнула Парвати, тыча рукой во двор.

Где-то замкнуло проводку, и комната провалилась во тьму. Холод пробирал до костей.

Нимиш остановился во мраке коридора и потянулся пальцами к двери ванной. Медленно выпрямившись, он нащупал засов.

Дверь была отперта.

Она распахнулась, сбив его с ног. Мимо пронесся леденящий сквозняк. В зале кто-то завопил. Свет вспыхнул и тут же снова погас, потом еще и еще – выхватывая из темноты сцены столпотворения. Дамы энергично набрасываются на груду чаппалов, выдергивая из нее свою обувь. Мужчины тщетно ищут разбежавшихся жен. Савита и Кунтал вихрем вылетают из спальни вместе с близняшками. У выхода толчея. В суматохе кто-то хватает женщину за грудь.

Небо распорола молния.

– На улицу! – закричал один из гостей, и вся толпа в панике бросилась по аллее к воротам. – Крыша провалилась!

– Дети! – раздался вопль Маджи.

– О господи! – заголосила Савита.

– Сюда! Сюда! – Джагиндер пробирался против течения к жене.

Но едва последний гость выбежал из бунгало, внезапно все прекратилось.

Маджи стояла в луже дождевой воды и смотрела вверх на невредимый потолок.

Джагиндер расправил курту,мрачным взглядом провожая удирающую родню:

– Кишка тонка! Дождик побрызгал, а они и сдрейфили!

– Всего лишь течь, – сказала Маджи, тяжело дыша.

По здравом размышлении стало ясно, что вода полилась через щель в крыше.

– Ними! – пронзительно позвала сына Савита. – Где Нимиш?

– Я здесь, мама. – Он появился, слегка прихрамывая, заглянул в бледное лицо Савиты. – Дверь была заперта, – впервые солгал он матери. – Все в порядке, я проверил.

Маджи уединилась в тихой комнатке для пуджи,чтобы поразмыслить. После страшной муссонной ночи ее дом, ее убеждения и само ее существо были разгромлены, измочалены. Неизвестно, сколько еще ей удастся сплачивать семью. Теперь вся родня начнет судачить о том, что бунгало ужасно обветшало, и плести небылицы, как их чуть насмерть не задавила рухнувшая крыша. Да еще, как на беду, со дня на день должны приехать великосветские родители Савиты из Гоа, где у них второе жилище на пляже Колва.

Маджи отогнала эти мысли, переключившись на Джагиндера. Эта кошмарная ночь наконец-то образумила ее сына. Маджи задумалась над загадочными словами тантриста: «То, что ты дал, будет дано. То, что ты взял, будет взято». Она ведь умоляла богов вернуть Мизинчика. «Берите, что хотите», – так просила она. И минувшая ночь – словно чаша весов, отягощенная потерями. Возможно, теперь, после молитв Пандит-джи и обряда тантриста, удастся склонить весы в другую сторону. Разумеется, покаянное возвращение Джагиндера – хороший знак. Смежив глаза, Маджи послала богам благодарную улыбку.

Но тотчас вспомнила, что призрак никуда не делся, он все еще здесь, в бунгало. «То, что однажды ее убило, теперь поддерживает призрака». Маджи беспокойно заерзала перед алтарем и открыла глаза. Судьба призрака – в ее руках. Хоть он и обрел силу, Маджи сильнее. У нее есть решающее оружие.

– Вода, – вслух сказала она.

Младенец утонул в ведре с водой. И теперь Маджи поняла, что сможет уничтожить призрак, лишив его этой стихии.