Текст книги "Призрак бомбея"

Автор книги: Шилпа Агарвал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

– Я не засну! – заявил Нимиш. Щеки у него раскраснелись, погнутые очки испачкались от эмоций.

– Постарайся.

– А папа? – проскулил Туфан в дверях. Неужели Маджи вышвырнула отца навсегда?

– Не говори мне о нем, – приказала Маджи в раздражении. – Делами займется Нимиш. Завтра я обо всем распоряжусь.

Нимиша охватило полное отчаяние. «Я не могу этого допустить. Я этого не допущу».

Туфан сновал туда-сюда с подушками и одеялами, довольный новым развлечением.

Мизинчик помогла Маджи взобраться на кровать и села рядом:

– Теперь-то ты мне веришь?

Маджи приложила теплую ладонь к щеке Мизинчика. Но в голове роилось столько мыслей, что бабка так и не смогла ничего ответить.

После полуночи Джагиндер вернулся в Бандру. Дорога была свободной, но, проезжая мимо храма Махалакшми неподалеку от Брич-Кэнди, он вдруг попал на затопленный участок, где вода поднималась выше колес. «Амбассадор» неожиданно заглох. Чертыхаясь, Джагиндер выскочил из машины и, придерживая одной рукой руль, а другой рукой и плечом упираясь в дверцу столкнул автомобиль с дороги. Пока он брел по воде, трое насквозь промокших беспризорников, от шести до десяти лет, появились из-за лачуги и стали помогать сзади.

–  Джао– пошли прочь! – заорал на них Джагиндер.

Но, притворившись глухими, те навалились с удвоенной силой.

– Женина родня подарила колымагу небось? – Какой-то водитель опустил стекло, специально высунул голову под дождь и выкрикнул эту избитую шутку.

Мальчишки весело заулюлюкали. Их поддержал целый хор других водил, которые от нечего делать давали бестолковые советы или отпускали обидные замечания. Некоторые, не заглушая мотор, даже выходили из машин и, передавая из рук в руки мокрую пачку «Уиллс Нэйви Кат», с трудом пытались втянуть в легкие дым.

Ниоткуда возник предприимчивый торговец с широким черным зонтом и корзиной чан-нына шее. В глиняном горшочке под корзиной тлели угли, белый дым обволакивал лицо торговца мягким свечением, и в воздухе так вкусно запахло деревом, что аппетит разгорелся у всех.

–  Чанна джор гарам! – выкрикивал продавец, заворачивая пряный нут в длинные узкие пакетики из старых газет. – Всего двадцать пять пайс [159]159
  Пайса – медная монета, 1/100 рупии; до 1950 г. – 1/64 рупии.


[Закрыть]за пакетик.

Мужчины купили по одному, некоторые скрылись в своих машинах и медленно потащились по улице. Почуяв, что им могут не заплатить, уличные оборванцы заволновались, десятилетний даже стал угрожать. Тогда Джагиндер купил им по пакетику и спровадил.

– Продай по дешевке! – крикнул водитель проезжавшей мимо машины и ткнул пальцем в заглохший «амбассадор».

– Лучше продай по дешевке свою чертову мамашу! – огрызнулся Джагиндер.

Одни автомобилисты засвистели, другие одобрительно закивали, и у всех поднялось настроение.

– И что теперь делать? – обратился он к толпе, показывая на машину.

Мужчины выкрикивали советы – порой грубо-сексуальные и, как правило, совершенно бесполезные. Затем, вдруг вспомнив о делах, они в последний раз глубоко затянулись и умчались на своих машинах. Один, в облегающей рубашке с высоким воротом и синтетических штанах, пожевал сигарету, перекидывая ее во рту, и деловито сплюнул на землю:

–  Арэ,открой бахэнчодкапот.

Джагиндер насупился и открыл «гребаный капот».

– Я знаю одного механика, – заявил мужчина, выпустив в лужу струю красного сока па-ана. – Очень толковый парень, тут в двух шагах.

– Так сходи за ним, – неохотно согласился Джагиндер, ведь выбора у него не было.

Мужчина вернулся через полчаса. К тому времени вокруг промокшего двигателя «амбассадо-ра» собралась новая толпа; люди заглядывали в него с таким интересом, словно там показывали блокбастер типа «Кануна». Худющий, скуластый «механик» принес с собой ржавый гаечный ключ и палку, на конце которой горели промасленные тряпки. Размахивая этим факелом в опасной близости от мотора, он мастерски вытер насухо все электрические контакты. Джагиндер запрыгнул в машину и в очередной раз попробовал ее завести. Зеваки попятились, «амбассадор» резко накренился и с шипением заглох. Без буксира тут явно было не обойтись.

«Механик» пожал плечами и стукнул по двигателю гаечным ключом – для полного счастья. Расстроившись, что представление так быстро закончилось, водители с неохотой вернулись в машины – к своей привычной одинокой жизни. Настроение у всех испортилось. Еще один автомобилист отпустил соленую шутку. «Механик» грозно взмахнул факелом. Испугавшись, как бы он и впрямь не поджег машину, Джагиндер достал из бумажника пару банкнот. Первый мужчина шумно сплюнул на землю. Джагиндер вынул еще десятку, и оба помощника исчезли.

Его кинули на произвол судьбы.

Гулу внезапно проснулся. В волнении он уставился на рекламу ваксы «вишневый цвет» над койкой, пытаясь успокоиться. На него обиженно посмотрели два котенка в блестящих черных сапожках.

–  Тум бхи– и вы туда же? – спросил Гулу с напускной беспечностью и постучал по бумажным носикам.

Сев в койке, он энергично растер лицо, пока не запекло. Что-то случилось. Первым делом он подумал про Чинни – проститутку с Фолкленд-роуд, к которой наведывался по выходным два раза в месяц. Отношения у них были неглубокие, но иногда почти нежные.

Правда, в последний раз Чинни отстранилась от Гулу.

– Я его видела! Видела! – закипятилась она, закрыв руками глаза.

– Кого? – грубо спросил Гулу: под его дхотиуже нетерпеливо пульсировала шишка.

– Своего сыночка – пропажу свою, – бесновалась Чинни, не обращая внимания на Гулу и его шишку. – Этот бахэнчоддядька привел его сюда – совсем еще мальчонку. Убью старую сволочь – пусть только еще раз сунется!

Будто в подтверждение своих слов, она достала из-под койки девятидюймовый нож, сделанный в Рампури.

«Еще чего доброго, Чинни натворила глупостей», – подумал Гулу, и на него надвинулись стены гаража. Он вскочил, схватил изорванный зонт и осторожно пробрался на переднюю веранду. Усевшись на табурете, стал высматривать фары «амбассадора». Гулу решил, что, как только Джагиндер вернется, он тайком съездит к Чинни и проверит, все ли там в порядке. Надо будет в следующий раз купить ей новую побрякушку – какой-нибудь браслет из цветного стекла.

Прошло около часа, и Гулу услышал шум мотора. Спросонок он оторвался от стены и прошел к зеленым воротам, отпер замок и снял цепь. Ворота распахнулись с недовольным стоном, будто сквозь ритмичный стук дождя заскулил раненый пес. Протерев глаза, Гулу вгляделся в дорогу. Вдалеке виднелся неяркий свет. Гулу успокоился, почти возликовал. Он отпер вторые ворота, распахнул их и встал у въезда, гордо подняв голову, хотя зонт почти не защищал от ливня. Гулу с радостью встречал любимую машину.

Он ждал – ждал долго, пока не потерял терпение. Щурясь в попытке хоть что-то разглядеть сквозь пелену дождя, он с надеждой смотрел на дорогу. Свет по-прежнему горел – где-то за полем зрения. Гулу нерешительно шагнул на проезжую часть и прислушался, стараясь отвлечься от барабанной дроби капель по твердой земле.

– Джагиндер -сахиб? – крикнул он во мрак.

Против света возникла темная фигура, направлявшаяся к бунгало.

Даже в потемках Гулу заметил две вещи: для Джагиндера человек был слишком стройным и этот всемирный потоп ничуть не стеснял его движения.

Испугавшись, Гулу закрыл одну створку ворот и прочно загнал фиксатор в землю. Фигура остановилась, словно услышав шум. Потом зашагала быстрее – почти поплыла в слабом свечении, отбрасывая жутковатые тени на неровные края дороги. Гулу отшвырнул зонт и дернул вторую створку. Но ее заклинило. Вода так яростно хлестала по лицу, что он едва различал собственные руки, лихорадочно трясшиеся прямо у него перед глазами. В вышине грянул гром, а затем раздался звук пострашнее. Над улицей пронесся низкий вой, оглушая своей потусторонностью.

Гулу навалился всем телом на ворота, железо поддалось и со свирепым лязгом захлопнулось. Но в тот же миг раздался крик, слетевший с уст самого Гулу: металлическим створом ему зажало и отрубило палец. По руке хлынула горячая влага, цепь со звоном рухнула на землю. Здоровой рукой Гулу вслепую ощупал затопленный бетон, по-прежнему упираясь всем телом в ворота. Поток унес палец под ними на улицу, и он бешено закружился в переполненном водоотводе. Зажав раненую кисть под мышкой, Гулу в отчаянии протер глаза и высмотрел цепь, но не смог до нее дотянуться. На долю секунды отпустив ворота, он кинулся к цепи, словно к спасательной шлюпке.

Но, обернувшись, понял, что опоздал. Ворота распахнулись. Сверкнула молния, и в тот же миг он увидел, как вспыхнуло огненно-красное паллу,как блеснул металл и как поманили тонкие руки. С темных губ слетел призрачный смех.

– Авни! – воскликнул Гулу, цепь вновь выскользнула из рук, и он повалился лицом вниз на твердую мокрую землю.

Розовые сапожки в луже

Мизинчик лежала рядом с бабкой, не в силах уснуть. Она в страхе гадала, что еще преподнесет призрак, искала логическое объяснение гибели девочки. «Айясошла с ума? Призрак мне это пытался сказать?» Решив найти привидение, едва Маджи задышит ровно, Мизинчик равнодушно прислушивалась к возне Гулу во дворе, стону открывающихся ворот и голосу шофера. Но затем вдруг раздался ужасный вопль, и тотчас за ним – быстрый топот.

– Что? Что еще? – спросонья закричала Маджи, и Мизинчик помогла бабке слезть с кровати.

Они следили за происходящим с веранды.

Повар Кандж и Нимиш уже мчались к парадным воротам.

– Он упал! – То был голос Нимиша, он добежал первым.

– Кто здесь? – крикнула Парвати во тьму, подняв с дорожки изорванный зонт. В лунном свете блеснула ржавая металлическая спица. Стерев грязь и стряхнув обрывки листвы и цветов, она увидела истертую латунную пластинку с надписью: «Джунгли, 1825 год». Прямо под зонтом на дороге блестели безупречные следы, не смываемые водой. Парвати наклонилась, чтобы лучше их рассмотреть, и заметила на левом отпечатке шесть четких пальцев. Она застыла в изумлении, тотчас догадавшись, кто виноват в несчастье Гулу. Внезапно следы исчезли, точно мираж.

– Парвати! – позвал Кандж, увидев, что жена сидит на корточках у ворот, зажав ладонью рот. – У тебя все в порядке?

Парвати быстро встала и кивнула. Отбежав от ворот, она оглянулась на густую листву, словно что-то высматривая среди мокрых лоз и туго скрученных бутонов. Лишь добравшись до веранды, где робко мигала тусклая желтая лампочка, Парвати вспомнила про Гулу и душераздирающе завизжала.

– Палец! – вскрикнул Нимиш, заметив кровь.

– Внесите его в дом! – распорядилась Маджи и велела Парвати принести чистые полотенца, марлю и аспирин из ее личных запасов.

Кандж кинулся на кухню и вернулся с чашкой обеззараживающей пасты из куркумы, которой обильно смазал обрубок, и с чашкой нимбу пани [160]160
  Нумбу пани – лимонад


[Закрыть]который влил в распахнутый рот Гулу. Шофер закашлялся и пришел в себя.

– Во дворе, – простонал он, пытаясь показать целым пальцем.

– Где он? Где? – Савита ворвалась в комнату, решив, что Гулу говорит о ее муже. Выглянув в окно, она излила на Джагиндера поток брани. Невозмутимая Кунтал усадила ее и принялась массировать плечи.

– Ворота, – вновь выдохнул Гулу.

– Мы должны уехать! – простонала Савита. По блузке потекло молоко, у Савиты закружилась голова, к горлу подкатила тошнота. – Бежать, пока не поздно! Ними, принеси мою шаль и портмоне!

– Мама!

– Я кому сказала!

Нимиш вылетел из комнаты. Дхир, крепко спавший на диване, наконец проснулся, – точнее, его разбудил собственный желудок. Даже не пытаясь подавить необъятный зевок, он потянулся и плюхнулся на кушетку к Туфану, свернувшемуся под простыней.

– Наверно, оступился под дождем, – объяснила Маджи, – и зацепился пальцем.

– Нет, Гулу не поскальзывался. – Парвати скрестила руки на груди. Довольно этих семейных тайн, тем более что прошлое вернулось и оставило влажные следы за воротами – зловещее предзнаменование. Однако, глянув на побелевшую Кунтал, Парвати закусила губу и решила не раскрывать правду. «После всего, что тогда случилось, Кунтал не должна знать, кто приходил к воротам».

Парвати вспомнила очистительную церемонию, которую они совершили после гибели младенца, чтобы дух айи– живой или мертвой – никогда не вошел больше в бунгало. «Пока мы здесь, мы в безопасности».

– Что же тогда? – спросил Нимиш. – Что там произошло?

– Это был призрак, – солгала Парвати.

Савита дернулась.

– Призрак?

– Призрак? – откликнулся эхом Туфан и, спрыгнув с кушетки, точно укушенный привидением, кинулся к матери.

– Во дворе? – недоверчиво переспросила Мизинчик. «Но зачем? Зачем ей после стольких лет уходить из бунгало?»

Маджи испепелила Парвати взглядом:

– Принеси детям молока.

Та неохотно разняла руки и побрела на кухню.

– Призрак? – повторила Савита. Вдруг ее осенило: то, что находилось за дверью все эти годы, еще страшнее, чем она думала. – Дхир! Нимиш! Ко мне!

Дхир примостился рядом с матерью. Нимиш вернулся с ее шалью и портмоне.

– Проверь дверь ванной! – крикнула Савита Парвати. – Убедись, что на запоре!

Мизинчик схватила розовые резиновые сапожки и под шумок незаметно выскользнула за дверь.

– Это был призрак? – Повар Кандж присел на корточки и ткнул Гулу в бок.

– Призрак? – Гулу растерялся и побледнел. На тряпке, обернутой вокруг его руки, распустились красные соцветия свежей крови.

– Дверь не заперта, – сказала Парвати, вернувшись с подносом солодового молока «хорлик».

– С печеньем? – Пролепетал Дхир, позабыв про страх.

– Я знаю. Она уже вышла, – уверенно добавила Парвати.

–  Она?! – Савита остолбенела. Неужели она ошиблась? Неужели в ванной обитал не злой дух, погубивший ее кровиночку, а…

– Парвати! – одернула служанку Маджи.

– Нет, расскажи!

– Мизинчик что-то видела, – сказала Маджи и отмахнулась. – Она ведь еще ребенок.

Савита ухватила Парвати за сари:

– Кто это?

– Ваш ребенок!

Савита так пронзительно завизжала, что Дхир захлебнулся молоком. Из ноздрей брызнули струи пузырящейся жидкости.

– Перестань нести чушь! – приказала Маджи.

– Где она? – закричала Савита, глаза ее, казалось, вот-вот выскочат из орбит. – Гйе? Я хочу увидеть свою малышку Чакори!

– Мама! – пискнул Туфан, а Нимиш силой усадил мать на диван.

– Савита, возьми себя в руки, – велела Маджи. – Она умерла.

– Она вернулась ко мне! Я знала, что она вернется!

– Мама, ты бредишь, – воскликнул Нимиш, набрасывая шаль ей на плечи.

– Успокойся, – увещевала Маджи. – Ради сыновей.

– Мы остаемся, – объявила Савита Нимишу и сбросила с себя шаль. – Моя деточка вернулась ко мне.

Повар Кандж снова тряхнул Гулу, уже сильнее:

– Это был призрак?

Гулу попытался понять смысл вопроса и разобраться, что же случилось ночью. Мысли путались, но две вещи он знал наверняка: во-первых, вернулась Авни, айяутонувшего ребенка, и, во-вторых, он не расскажет об этом ни одной живой душе.

– Нет, – сказал он вслух. – Я просто… поскользнулся.

– Ну, что я вам говорила? – прогудела Маджи, шумно выдохнув.

– А где Мизинчик? – внезапно спросил Дхир.

Все затихли и огляделись.

– Мизинчик! – крикнула Маджи, подавшись вперед на своем троне. – Мизинчик!

Никто не откликнулся. Кунтал и Нимиша послали проверить восточный коридор, но они вернулись ни с чем. Парвати и Кандж вместе обыскали весь дом, но тоже безуспешно. Гигантская грудь Маджи вздымалась, пока она слезала с трона.

– Мизинчик!

– Может, вышла во двор? – предположил Нимиш.

– Во двор? – переспросил Гулу, вспомнив жуткую сцену у ворот.

– Боже упаси! – Парвати метнулась к двери.

– Гйе она? – кричала Маджи, продвигаясь к входной двери с тростью в руке. – Мизинчик! Иди в дом! Кандж, найди ее!

Кандж нерешительно шагнул на веранду.

– Мизинчик! – Маджи заковыляла к воротам.

Гулу, Парвати и Нимиш подскочили к ней и втроем распахнули створки.

Цепь лежала в воде.

Рядом в луже валялись розовые резиновые сапожки.

Но Мизинчика нигде не было.

Пленник ненастной ночи

Оставив запертый «амбассадор» на обочине, Джагиндер отправился сквозь грозу и сумрак на попутках – мимо Чамбала-Хилл, мимо своего дома на Малабарском холме и до самого Чёрчгейтского вокзала на Чёрчгейт-стрит. Как раз напротив размещалась кафешка «Азиатика», где горстка стариков сутулилась над «Ивнинг ньюс», стайка студентов баюкала томики Горького, Чехова и Тургенева, а пары молодоженов осторожно входили и выходили из наглухо закрытых кабинок, которые прозвали в народе «семейными номерами». Несмотря на столь поздний час, в «Азиатике» жизнь била ключом, и атмосфера была дружеская, расслабленная.

Джагидер медленно прошагал мимо высокой мраморной стойки. За ней хозяин-иранец, в пижаме из тонкого белого муслина, в куртебез рукавов, с треугольным вырезом, и со священным зороастрийским шнуром садрана поясе, вел торговлю, взгромоздившись на высокий табурет.

– Желтого слона, – сказал парень, показывая на сигареты «Ханидью» со слоном на пачке.

Хозяин потянулся за пачкой, а затем, выдвинув ящик из-под стойки, положил деньги в одно из шести округлых углублений. В каждом лежали монеты различного достоинства: от крошечных двухпайсовых до крупных – в одну рупию, с профилем короля Георга на обратной стороне.

Джагиндер остановился у стойки и засмотрелся на выставку сигарет: дорогие «Голд флэйк» и «Кэп-стен» уютно примостились на самом верху, их подпирали ряды подешевле – «Чарминар», «Хани-дью», «Ссисорс», «Кэвендерс», «Панамас», а внизу выстроились картонные коробки «Пассинг шоу» – с трусоватым хлыщом в цилиндре на пачке.

– Одну «Голд флэйк», – сказал Джагиндер, поглядывая на выцветший плакат за стойкой, с хвастливым слоганом: «Голд флэйк» от Уилла: почувствуй, что значит курить.

Хозяин достал одну сигарету из жестянки на пятьдесят штук и протянул ему.

Джагиндер нашел свободный столик с круглой мраморной столешницей и сел на шаткий деревянный стул с надписью на спинке: «Сделано в Чехословакии». Закурив, он на миг задумался, кому это взбрело в голову закупать колченогие стулья в далекой коммунистической стране. Взгляд упал на длинные вертикальные зеркала, вставленные промеж деревянных панелей. На верхнем зеркале было написано: ИЗВИНИТЕ, У НАС НЕЛЬЗЯ: ДРАТЬСЯ, РАССИЖИВАТЬСЯ, ГРОМКО РАЗГОВАРИВАТЬ, РАСЧЕСЫВАТЬСЯ, ПЛЕВАТЬСЯ, ОБСУЖДАТЬ АЗАРТНЫЕ ИГРЫ И КЛАСТЬ НОГИ НА СТУЛЬЯ. МЫ НЕ ПОДАЕМ ВОДУ ПОСТОРОННИМ И НЕ ДАЕМ АДРЕСНЬГХ СПРАВОК. Ниже, мокрым мелком, нацарапано меню: «Чай – 10 п., кофе – 20 п., кхари [161]161
  Кхари – сухие витые слойки, сухой иранский хлеб, смазанный маслом.


[Закрыть]– 10 п., пирожные – 25 п., бран маска– 50 п., омлет (одинарный) – 50 п., омлет (двойной) – 90 п., кока-кола, голд спот, мангола, фруктовая вода с мороженым, содовая – 25 п.».

Джагиндер заказал популярные иранские лепешки с маслом, которые немолодой хозяин Рустам до недавнего времени готовил на месте, пока не умерла его жена. Теперь лепешки и прочие десерты моторикша доставлял в жестяной коробке из «Макдумии» – частной пекарен-ки в Дхарави, самом крупном районе бомбейских трущоб. Джагиндер пролистал стопку газет, лежавших на столе: англоязычные «Таймс оф Индия», «Индиан экспресс» и «Фри пресс джорнал», парсскую «Джаам-э-Джамшед» и еженедельный коммунистический таблоид «Блиц». В «Блице» его привлек заголовок: «Золотой слиток найден спустя шестнадцать лет!» «Взрыв американского парохода «Форт Страйкин» в Бомбейских доках в 1944 году, – говорилось в статье, – запомнился не только фантастическими разрушениями, но и загадочной пропажей 28-фунтового слитка чистого золота. Взрыв вызвал такую гигантскую волну, что корма 4000-фунтового судна обрушилась на крышу эллинга. Доки сгорели дотла в бушующем пламени преисподней. Но золотой слиток бесследно исчез. Специалисты-океанографы заявили, что его подхватило и унесло подводным течением. Однако вчера был задержан мужчина, который пытался контрабандой вывезти из страны золотой слиток с похожей маркировкой».

Джагиндер положил газету на стол и вздохнул, задумавшись над своими невзгодами: «Ну почему же все так испоганилось?» Он вспомнил, каким страдальческим голосом Савита потребовала оставить ее в покое. Джагиндера унизил родной сын. Невероятно: мать выгнала его из собственного дома! Джагиндер скрипнул зубами. Он ума приложить не мог, как вернуть любовь Савиты, уважение сына и благосклонность матери. Впрочем, семейный бизнес по-прежнему у него в руках. Нужно лишь оформить юридические документы, чтобы мать не могла больше вмешаться.

Джагиндер припомнил, что отец Оманандлал был почтенным старейшиной их общины до самой смерти. Мужчины приходили к нему отовсюду за советом по деловым вопросам, и порой их сопровождали женщины, которые осторожно расспрашивали Маджи на темы бытовые. Джагиндер унаследовал обширную империю отца, деньги и связи, уважение и почет. Он заботливо пестовал свое наследство, чтобы передать его затем сыновьям. Все шло по плану. Но потом у него умерла дочь.

Рустам принес заказ: чай со сливками, заваренный в медном самоваре, и твердую булочку с маслом.

– Под дождь попадай? – дружелюбно спросил чайханщик, хотя взгляд был безучастный. Прошли те славные времена, когда он собирался с соотечественниками за чаем и вспоминал жизнь в старинном городе Фарсе. Теперь у каждого чертова иранца есть своя чайхана. Прошли и те деньки, когда он подавал чай в розовых чашках христианам и собратьям зороастрийцам, в чашках с цветочным узором – индусам и в белых – мусульманам. Об этом позаботился Махатма Ганди. Теперь Рустам просто коротал время, хотя все его прежние друзья оказались куда изобретательнее. Один продавал четырехэтажные свадебные торты, а кафе другого послужило декорацией для популярного индийского фильма.

– Машина заглохла тут недалеко, – ответил Джагиндер.

– А, – сочувственно хмыкнул Рустам. Пижамная куртка туго обтягивала его пухлый живот, штаны складкой обозначали пах, доходя до самых лодыжек и оставляя открытыми лишь волосатые ступни в шлепанцах. – Езди не время, лучше ходи пешком.

– Я далеко живу – пешком туда никак не дойти, – возразил Джагиндер и повертел в руках булочку.

– А, – снова хмыкнул Рустам. – Я включай вентилятор – обсыхай в момент.

Отступив, он указал на потолок, где на длинной металлической трубке висел вентилятор – пережиток британской эпохи, с широким каркасом и сверхдлинными лопастями. Вентилятор с треском завертелся. Постепенно он набрал скорость и громко запыхтел, точно вертолет, с каждым оборотом норовя сдуть со стола газеты.

Джагиндер поежился и махнул Рустаму. Над головой у хозяина висела картина в раме, освещенная красной лампочкой: бородатый Заратуш-тра в белом тюрбане, с устремленным ввысь взглядом – вылитый Иисус Христос. Над ним – портрет Мохаммеда Резы Пехлеви, шаха Ирана, в царственном мундире, увешанном блестящими медалями, с красной лентой через всю грудь, с мечом в ножнах и кушаком. Серебристо-черные волосы аккуратно зализаны за уши. Строгий, жесткий взгляд и кустистые брови.

Рустам заметил жест Джагиндера и широко улыбнулся; тонкие усы на миг исчезли под носом-картошкой.

– Уже высыхай? – крикнул он Джагиндеру и щелкнул выключателем.

– Да, спасибо, – ответил тот и плотнее запахнул плащ.

Он поднес чашку с чаем к губам. «Завтра, уже утром, – сказал себе Джагиндер, – возьму власть в свои руки». И тут же понял, что это будет непростительное, безоговорочное предательство. Худший грех – обмануть свою мать. Но он не может просто так уступить желанию Маджи и сложить оружие, чтобы его место незаконно захватил малолетний сын. Он попался, как дикий зверь, в капкан беспощадного охотника.

Горячая жидкость обожгла горло, и Джагиндер решил, что ему остается лишь одно – бороться.

Незадолго до этого, когда в бунгало поднялась суматоха. Мизинчик бесшумно пробралась к зеленым воротам, надеясь встретить призрак. В неяркий прямоугольник света перед верандой внезапно шагнула девушка.

– Милочка-дыдм? – Мизинчик потихоньку прокралась обратно к дому, по спине побежали мурашки. – Что случилось?

– Пошли! – лихорадочно шепнула ей Милочка.

Мизинчик смотрела на нее. Милочка была не в ночном хлопчатобумажном шалъвар камизе,а в шифоновом платье, насквозь промокшем и страшно изорванном. Шелковая дупаттаоблепила грудь, подчеркивая пышные формы, золотая пташка соблазнительно угнездилась в ложбинке.

1устые пряди, обычно стянутые узлом на затылке, рассыпались по спине рваной шалью; помада на губах, которые Милочка раньше никогда не красила, размазалась по подбородку, точно ссадина. Холщовый ранец тяжело обвис на бедрах. Но больше всего Мизинчика поразило другое – скрипучий, напряженный голос.

– Ты заболела, диди! – спросила Мизинчик. – С тетей все нормально?

– Прошу, пошли! – Милочка шагнула к ней, но уставилась невидящим взором, и у Мизинчика зашевелились волосы.

Даже бродячий пес, вынюхивавший мусор в канавах, попятился, оскалился и зарычал.

– Пошли в дом, – сказала Мизинчик и повернулась к бунгало.

– Нет, – отрезала Милочка, взяла Мизинчика за руку и потащила к красному мотоциклу, что вхолостую урчал в темноте. – Обратно дороги нет.

Милочка резко выжала газ, и розовые сапожки, сорвавшись с ног Мизинчика, приземлились прямо в лужу у зеленых ворот. А мотоцикл уже мчался вниз по склону прочь от веранды, одиноко светившейся в густом облаке мошек, – к океану.

–  Диди! – вскрикнула Мизинчик, прижавшись к Милочке. – Куда мы?

– На волю, – ответила Милочка, и два дома на Малабарском холме вдруг раскинулись сверкающими шатрами, словно пытаясь дотянуться до грозовых небес.

Дверь «Азиатики» распахнулась, и в кафе влетел тощий парень, похожий на испанского пирата.

– Инеш! – заорали студенты, с радостью прервав скучный спор о русских писателях.

– Он исчез! Она исчезла! – крикнул им парень, оглянувшись на дверь, словно за ним гнались. Длинные волосы были собраны «хвостом», в каждом ухе – по золотой серьге, свободная белая рубашка колышется на хилой груди, а ноги обтянуты «дудочками» с заниженной талией. Инеш схватил колченогий стул, крутанул его и сел. Поставив ноги в заостренных черных туфлях с кубинскими каблуками на край сиденья, он облокотился на стол и дрожащей рукой закурил.

– Что теперь, Инеш? – подколол его приятель с американским «ежиком». – Попробуешь охмурить другую девчонку?

– Похоже, ему сегодня подфартило, – сказал толстячок с пунктиром из крошек на щеках. – В прошлый раз сиганул со второго этажа, лишь бы не попасться с поличным.

– Эка невидаль, – подначил малый с «ежиком». – Инеш вечно пикирует из окна столовки, когда декан Пател проверяет, кто прогуливает занятия!

Столик взорвался от смеха.

– Придурки. – Инеш пустил клуб дыма прямо в лицо толстяку. – Меня поимели.

– Опять? – съехидничал Ежик. – Кто на сей раз?

Инеш молчал.

– Ну скажи, яр, —дразнил Ежик, – та девчонка, Милочка?

Инеш смутился.

Джагиндер за соседним столиком прислушался.

– Красотка, которую ты привел сюда, когда она спасла тебе жизнь? – спросил третий, в наполовину расстегнутой облегающей рубашке, что открывала безволосую грудь и золотую цепочку.

– Да, – сказал Инеш, вспомнив о своей гордости и отраде – рубиновом 500-кубовом «триумфе», что стрелой проносился мимо «радждутов», «яв» и «роял энфилдов», натужно тарахтевших следом. Инешу крупно повезло: он купил мотоцикл всего за 6400 рупий у пилота из Англии.

Неделю назад Инеш мчался на своем «триумфе» под дождем. Вдруг раздался безумный крик: «Стой!» – и он с визгом затормозил. Лишь тогда парень увидел электрический провод, висевший в паре дюймов от горла. Инеш оглянулся на голос, спасший ему жизнь. Оказалось, что он принадлежит богине в золотистом наряде, и от растерянности Инеш смог лишь сказать: «Угостить тебя чаем?»

Милочка отказалась и, не глядя в глаза, направилась к кампусу университета ШНДТ, но Инеш настаивал.

– Пойдем, – уговаривал он. – Я прокачу тебя на своем мотоцикле. Он один такой во всем Бомбее. Я даже научу тебя на нем ездить!

Девушка посмотрела на хромированную махину. Робко протянула руку и погладила ее. Глаза вспыхнули в предвкушении, и она села сзади, свесив ноги с одной стороны и скромно обхватив Инеша рукой за талию. Лопаясь от гордости, он повез ее в «Азиатику», а девушка всю дорогу смеялась, явно радуясь неожиданному приключению.

– Сегодня днем я поехал на Малабарский холм, но…

– …ее уже увез другой ухажер, да? – подтрунил Толстяк.

Ежик вскочил и завращал бедрами, распевая песенку из «Дил Деке Декхо»– «Отдай мне сердце, и поймешь», первого рок-н-ролльного фильма в городе. Свирепых взглядов хозяина-иранца парень будто не замечал.

– Эй, Кэки! – наконец крикнул Рустам костлявому официанту и, показав на перечень запретов над зеркалом, сказал: – Добавь: «НЕ ТАНЦЕВАТЬ»!

– Ну что такое, Рустам-бхай? – Ежик простодушно взглянул на него, сел и повернулся к друзьям.

– Да какой там ухажер, – возразил Инеш странным голосом. – По крайней мере, мне так не кажется.

– Что же стряслось-то, яр?

– Я ждал ее возле дома, – ответил Инеш, – и начал читать стихи – из джентльменского справочника «Как ухаживать за дамой». Ну, знаете, романтические такие.

– Может, ей не понравился твой стих? – предположил Толстяк.

– Она вышла вся растрепанная, ошалелая, – продолжал Инеш, затушив окурок в его тарелке. – А потом я очнулся на земле – и ни мотоцикла, ни Милочки!

Друзья звонко, раскатисто захохотали. Толстяк чуть не подавился своей булочкой.

Рустаму за стойкой показалось, что его чересчур долго игнорируют. Внезапно он выключил вентилятор над столиком студентов: мол, немедля что-нибудь закажите или убирайтесь.

– Рустам-бхай, зачем вырубили вентилятор? – всполошился Инеш.

Джагиндер перевел взгляд на выставку пирожных, кексов, печенья, картофельных чипсов, булочек и салли– тонкой, глубоко прожаренной картофельной соломки, – что выстроились в ряд у миски с маслом.

– Чай, кофе, мороженое? – спросил Рустам, показывая на бело-голубой холодильник с небрежной надписью «Качиства», под которой нежился ухмыляющийся арктический тюлень.

– Пачку печенья с земляникой и кешью и чаи масала, —сказал Инеш, вымучив широкую улыбку.

– Чая на всех, – подмигнул Ежик.

Вентилятор на потолке снова запыхтел.

– Она забрала твой мотоцикл? – воскликнул парень с безволосой грудью.

– Ага, точно, – фыркнул Толстяк. – Будто девчонка умеет на нем ездить!

– Наверное, кто-то меня ударил, – сказал Инеш и пощупал лицо: нет ли синяков. – Ничего не помню. Я осмотрел все кругом, даже заглянул за ворота, но ее нигде не было. И мой «триумф» тоже исчез!

– Не переживай, такой мотоцикл, как у тебя, далеко не спрячешь. – Ежик сочувственно покачал головой и постучал Инеша по спине: – Лучше не гоняйся за девкой, если у нее уже есть ухажер, яр.От этого одни неприятности.

– Я думал, она убежит со мной, а она свалила с моим мотиком! – простонал Инеш.

– Девка нынче ветреная пошла, – подытожил Толстяк и высыпал в рот целую банку ирисок «пэрри».

– Простите, – сказал Джагиндер, подойдя к их столику. – Вы случайно не о Милочке с Малабарского холма говорите?