Текст книги "Офсайд (ЛП)"

Автор книги: Шей Саваж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 27 страниц)

– Простите, доктор.

– Томас! – От его голоса я съежился и это, наряду с его руками, держащими меня за плечи, совсем не способствовало моему расслаблению, однако от этого я немного притих. Мышцы, которые я мог контролировать, напряглись и замерли.

– Я хочу видеть Николь, – сказал я, глядя на медсестру. – Где Николь?

– Сейчас тебе нужно отдохнуть, – сказал папа, он нажал на мои плечи и стал потихоньку опускать меня на кровать.

– Ненавижу спать на спине, – проворчал я.

– Так лучше контролировать верное положение трубок, – сказал папа, его голос значительно смягчился. – Еще один стимул для тебя постараться и пройти через это, верно сын?

– Когда я смогу увидеть Николь? – пробормотал я.

– Я займусь этим, – пренебрежительно произнес папа.

– Она все еще пытается пробиться сюда, – услышал я слова медсестры, сказанные моему папе. – Мне позвонить ей утром?

– Ни в коем случае, – ответил папа и с мгновение смотрел на меня. – Я позабочусь об этом.

Стоило моей голове коснуться бугристой, жесткой подушки, как глаза сами собой закрылись, а голоса исчезли.

Когда вновь их открыл, то палата была залита светом, а я был один.

Голова болела, а во всем теле не было такого места, которое бы не ныло в той или иной степени. Я хотел перевернуться, но никак не смог. У меня не хватало сил, а все эти опутывающие меня трубки и всякая хрень совсем этому не способствовали.

Долгое время я просто лежал и пялился в потолок.

Заглянула медсестра – уже не та, что была ночью – и проверила мою капельницу. Она наклонилась и сменила пакет у края кровати, как я понял, он был подсоединен к катетеру.

Просто охренительно.

Обратите внимание на сарказм.

Дав еще немного воды, которую мне удалось удержать в желудке, она вышла, вновь оставив меня в одиночестве. Я пытался пошевелить пальцами, по одному за раз, просто приподнимая и снова опуская их. Похоже, у меня неплохо это получалось и несильно утомляло. Затем я попробовал приподнять запястья, и с этим вроде тоже не было проблем.

А вот руки были совсем другое дело. После двух попыток я опять был истощен и вновь уснул.

***

Тесты, тесты, тесты.

Весь гребанный день и большую часть следующего утра.

Могу ли я почувствовать это или то? Подними это, согни то.

Мне хотелось во что-то врезать, но полное сжатие кулака переутомило меня настолько, что пришлось на хрен вздремнуть.

Может папа был прав, и я был киской.

Мне хотелось увидеть Николь, но когда я упоминал ее, он менял тему или просто говорил мне заткнуться.

***

Я проснулся от голосов в коридоре.

– Я собираюсь с ним поговорить, Лу.

– Он не готов.

– Ну, мне в любом случае нужно с ним побеседовать.

– Я не позволю.

– На данный момент у меня неполный отчет о происшествии, и дела полиции перекрывают твой авторитет здесь, в больнице. Я собираюсь с ним поговорить.

– Не пудри мне мозги. Ты об этом пожалеешь.

– Дела полиции, босс.

Дверь открылась, я поднял взгляд и увидел, как Грег Скай входит в палату. Мне все еще был виден папа, который стоял в коридоре вцепившийся в свои волосы одной рукой и прожигающий глазами дыры в спине Грега. Тот прикрыл за собой дверь.

– Как поживает мой герой?

Я улыбнулся и издал слабый смешок, который оказался охренительно болезненным. Попытался сделать глубокий вдох и снова поднял на него взгляд.

– Как поживает моя Румпель? – спросил я.

Грег покачал головой и улыбнулся.

– Николь в порядке, – сказал он. – Она очень по тебе скучает.

– Она придет? – спросил я.

Грег оглянулся через плечо.

– Надеюсь, что очень скоро мне удастся ее сюда привести, но твоему папе не очень нравится эта идея.

Я на минуту задумался об этом. Да, я был уверен, что ему это совсем не нравилось.

– Он не разрешает ей навещать меня, не так ли?

– Она была тут поначалу, – сказал Грег, – но у нее с твоим папой произошла небольшая… стычка, скажем так. С тех пор он запретил ее пускать.

– Я хочу ее увидеть, – сказал я. – Передайте ей, ладно?

– Передам, сынок, – сказал Грег, – но нам нужно немного поговорить о происшествии, чтобы я мог сказать, что на самом деле был тут по официальному делу, а не только ради того, чтобы поблагодарить человека, который спас жизнь моей дочери, чуть не лишившись при этом своей.

– Оно того стоило, – тихо произнес я.

Его рука легла поверх моей, и он на секунду сжал ее.

– Спасибо, Томас, – сказал он, и его голос слегка дрогнул на моем имени. – Я никогда не смогу отблагодарить тебя, но спасибо тебе.

Я поднял на него взгляд и увидел, как его глаза чуть блестели в жестком свете лампы дневного света. Я кивнул ему и получил кивок в ответ.

– А теперь давай вернемся к делу, прежде чем тебе нужно будет немного отдохнуть, хорошо?

– Ладно.

– Первый вопрос, – сказал он, доставая маленький блокнот с карандашом. – Что еще, к черту, за Румпель?

Если он продолжит задавать вопросы в таком стиле, то мы буквально последуем фразе Шекспира и будем «хохотать до упаду»¹⁰⁸. Каким-то образом, от одного его присутствия здесь, я чувствовал себя лучше.

Как же он собирался доставить ко мне в палату Румпель?

Глава двадцать шестая
В ИГРЕ

После быстрого объяснения происхождения РумпельштильцСкай и сопровождающего это болезненного смеха, Грег детально описал мне происшествие. Как я уже порядком выяснил, вся тяжесть удара от столкновения с машиной пришлась на меня, а траектория наших с Николь тел в тот момент привела к тому, что она частично оказалась под машиной, припаркованной у входа в закусочную, что позволило ей избежать серьезных травм. Ей пришлось наложить швы на правом плече от пореза обо что-то под машиной, и у нее было небольшое сотрясение, но в остальном все в порядке.

Весь разговор продлился от силы полчаса, и по его завершению я был полностью обессилен. Мысль о том, что простое лежание и разговор могли так измотать меня, была, мягко говоря, неприятной. Грег все еще говорил, когда я вырубился.

Я чувствовал нежные, теплые пальцы на щеке и виске, а затем в волосах. Инстинктивно я повернул голову на эти ощущения и, когда проснулся, встретился с ее прекрасными голубыми глазами.

– Приветик, – тихо произнесла Николь.

– Привет, – удалось мне проквакать. Николь взяла мою чашку и протянула мне. С сильно откинутой спинкой кровати, вода лишь стекла мне по подбородку, так что мы поигрались с пультом от кровати, пока мне не удалось разместиться более-менее прямо.

Устроившись поудобней, я просто смотрел на нее – разглядывая ее внешность и подмечая множество изменений. Она без сомнения похудела и выглядела уставшей. Также я заметил, что на ней была надета одна из моих тренировочных футболок, и задался вопросом, где она ее раздобыла. Неужели пошла к моему папе с просьбой позволить ее взять одну? Может она взяла ее из моего шкафчика или футбольной сумки.

– Ты хорошо смотришься в моей футболке, – сказал я с улыбкой.

Она покраснела и опустила глаза на свои руки, одна из которых держала мою.

– Ее надо постирать, – ответила она. – Я часто ее ношу.

Я подумал о ее словах и решил, что мне определенно это нравилось.

– Томас? – тихо позвала Николь.

– Да?

– Спасибо.

Я посмотрел на то место, где она прижимала мою руку к своему лицу, и увидел, как по ее щеке бежит слеза. Я попытался поднять руку, чтобы смахнуть ее, но та лишь вновь упала мне на живот. Она, казалось, все поняла и со слабой, печальной улыбкой подняла мою руку и провела по своей щеке.

– В любое время, – сказал я и действительно имел это в виду. Я бы не задумываясь сделал все это еще раз.

– Знаешь, я это знала, – сказала она.

– Знала что?

– Что ты не… по своей воле говорил того, что сказал. Я знала, что это был он.

Я отвел взгляд, сфокусировавшись на игле капельницы, проткнувшей мою кожу. Я был рад, что она знала, но одновременно и расстроен из-за этого.

– Что ты ему сказала? – спросил я.

Она издала резкий, короткий смешок.

– В который из разов?

Мой взгляд вновь вернулся к ней, и я слегка покачал головой.

– Тебе не следовало этого делать, – сказал ей.

– Что ж, иногда дерьмо само вылетает из моего рта, – ответила она, – и я его не контролирую.

Я хохотнул.

– Так что ты сказала? – вновь спросил я.

– В первый раз?

– Ну да.

– Что ж, это произошло через три дня после случившегося, – сказала она. – Я провела в госпитале первую ночь – просто под наблюдением – но возвращалась каждый день, чтобы посидеть с тобой в реанимации. Кажется, тебе тогда сделали уже… эм… три операции. В то время они продолжали держать тебя в искусственной коме, а я где-то читала, что люди в коме могут быть в состоянии слышать, если вы с ними говорите. Так что… я говорила с тобой.

– Что ты говорила?

– Эм… – она снова покраснела. – Я говорила, что я рядом и что думаю о тебе. Думаю, я благодарила тебя за то, что спас мне жизнь раз четыреста, и вместе с тем злилась, что ты так поступил, потому что в результате этого так сильно пострадал. Говорила, что ты мне нужен… и что люблю тебя.

Она произнесла последнюю часть очень тихо.

– Я тоже тебя люблю, – сказал я.

Она улыбнулась и закусила губу.

– Знаю.

– Что же произошло?

– Ну, он был там, в основном просматривал твои показатели и что там еще в его компетенции, – продолжила она. – Он сказал, что разговаривать с тобой нет смысла – что сама мысль о том, что ты можешь меня слышать была смешной, и мне нужно просто идти домой.

Да, это было на него похоже.

– Я сказала ему, что уйду, когда ты выпишешься, и эта идея ему видимо не понравилась. Он начал говорить, что если бы не я, то тебя бы тут вообще не было, и что, может, ты бы быстрее проснулся, если бы я здесь не находилась.

Она глубоко вздохнула и медленно выдохнула. Ее пальцы играли с моими.

– В тот раз я сдержалась и просто сказала ему, мне жаль, что ты пострадал, но я никуда не собираюсь уходить, пока не поблагодарю тебя как следует. Он сказал, что вместо этого мне следует извиниться перед тобой, и вышел из комнаты.

– Это было в первый раз?

– Да, – подтвердила она. – Во второй раз все было намного хуже.

– Продолжай.

Она вновь вздохнула.

– Он разговаривал с доктором… эм… Винчестером?

Я кивнул.

– Они говорили о твоих травмах, особенно о спине. Именно тогда доктор Винчестер и сказал твоему папе, что ты… э-э… возможно, не сможешь больше ходить. Твой папа был действительно очень расстроен из-за этого и затребовал мнение другого врача. Когда другой врач сказал, что пока слишком рано что-либо говорить, но тебе точно потребуется длительный курс реабилитации, твоего папу буквально прорвало.

Это меня удивило. Папа никогда не совершал подобных ошибок – расстраиваться перед другими и показывать свой нрав не в его духе. На публике он всегда был сдержанным.

– Он поорал немного на врачей, а когда они ушли, накинулся на меня. – Она чуть сильнее сжала мою руку. – К тому времени ты уже должен был выйти из комы. Они больше не держали тебя на седативных, и ты должен был уже проснуться, но этого не происходило. Когда он вновь начал обвинять меня, я сорвалась.

С минуту она молчала. Я нутром чувствовал ее страх.

– Что ты сказала? – наконец спросил я.

– Что, возможно, если бы он не бил тебя постоянно, то ты бы быстрее поправился. Что-то в этом роде.

– Ни хрена себе, – пробормотал я, с трудом сглотнул и хотел бы пробежать рукой себе по волосам.

– Да, тогда он вышвырнул меня, – сказала она. – Вызвал охрану больницы и сказал, что мне больше не разрешено тебя навещать. Когда тебя перевели из реанимации, мне на пару минут удалось пробраться к тебе с Джереми и Рэйчел, но нас поймали, когда в палату зашла медсестра.

– Тебе не следовало этого делать, – сказал ей.

– Он должен был знать, – ответила она. – Он не может все удержать в секрете.

– В свою очередь он тоже может рассказать много секретов, – прошептал я. Когда она продолжила выспрашивать, я наконец сказал ей, что у него были фотографии, и из-за этого мне пришлось с ней порвать.

– Ты должен был мне сказать, – сказала она, когда я закончил. – Мы могли бы что-то вместе придумать.

– Я не хотел рисковать, – признался я. – Если бы он узнал, Николь, то, не колеблясь, уничтожил бы тебя. Я не мог позволить этому случиться.

– Из-за этого ты наговорил всю ту хрень по телефону?

– Да, – я напрягся. – Прости, ничего из сказанного не было правдой.

– Он был в тот момент рядом с тобой, не так ли?

– Да.

– Так я и думала.

Я вновь перевел на нее взгляд и некоторое время просто смотрел на ее лицо, пытаясь понять, как мог быть таким дураком. В тот момент это казалось наилучшей идеей, но теперь я был уже не так в этом уверен.

– Прости, – в очередной раз повторил я, а затем зевнул.

– И ты меня, – ответила она. – Думаю, тебе нужно отдохнуть.

Я мог лишь кивнуть и повернул голову, чтобы устроиться на подушке, но та по-прежнему была охренительно неудобной.

– Ненавижу эту подушку, – проворчал я, Николь хихикнула.

– Не думаю, что больницы тратят много лишних денег на белье, – ответила она.

Я хотел что-то ответить. Хотел сказать, что несмотря на все дерьмо, через которое нам предстоит пройти, для нас это будет новым началом.

Но вместо этого заснул.

***

– Хочу, чтобы меня могла навещать Николь Скай, – сказал я доктору Винчестеру, когда он проверял подсоединенные ко мне различные трубки.

– Хм, – ответил он. – Слышал, что вчера она была тут.

– Хочу, чтобы она могла приходить, не вляпываясь при этом в дерьмо, – сказал ему. – Мне восемнадцать – я же могу говорить, кому разрешается меня навещать, верно?

– Теоретически, да, – сказал он, – хотя не думаю, что твой папа согласится.

– Мне плевать, – надеюсь, что я звучал более уверенным в себе, чем чувствовал.

– Посмотрим, что смогу сделать, – сказал он с улыбкой.

Папа не согласился.

– Эта сучка в первую очередь виновата в том, что ты тут! – сказал он после того, как всех выпроводил. – Она сюда больше не придет!

– Я хочу, чтобы приходила, – повторил я, не глядя на него, а продолжая смотреть на свои руки, лежащие на животе.

– Она лишь помешает твоему восстановлению. Мне не нужно, чтобы она тебя отвлекала!

– Она не отвлекает, – парировал я.

Мы препирались до тех пор, пока он не взбесился, а я, наконец, просто перестал отвечать. На самом деле я не думал, что он зайдет так далеко, чтобы сделать что-нибудь в больнице, где я был под таким тщательным наблюдением, но вместе с тем мне не хотелось рисковать. Я не мог особо двигаться. Даже несмотря на то, что мои руки и кисти немного окрепли, когда мой папа был в комнате, меня не покидало чувство, что я в ловушке. Доктор продолжал говорить, что у меня положительные сдвиги, но сегодня мне впервые дали твердую пищу – если желе и фруктовое мороженное можно расценить таковыми. Не быть в состоянии встать с чертовой кровати, чтобы пописать, раздражало.

После того как папа в гневе ушел, в палату зашел доктор Винчестер в сопровождении женщины, которую я раньше не видел. Он сказал, что ее зовут Даниэль Ричмонд, и она, как оказалось, была моим физиотерапевтом.

В течение часа она поднимала и опускала мои ноги, сказав, что делала это все время, пока я валялся в коме. Хотя я и чувствовал свои ноги, за исключением области вокруг шрама на правом бедре, совершенно не мог контролировать движения.

Это меня бесило.

– Это отстойно! – я чуть не рычал на нее. – Я даже ничего не делаю!

– Просто думай, как бы ты двигал ногой, параллельно с тем, что я делаю, – сказала она. – Сконцентрируйся на том, как бы твой мозг контролировал мышцы. Позволить твоему мозгу заново этому научиться наравне с мышцами – это первый шаг.

– Первый шаг, – фыркнул я. – Здорово.

– Просто такое выражение, – сказала она с улыбкой. – Хорошо, что до происшествия у тебя было много мышечного тонуса. Благодаря этому твое восстановление будет более успешным.

Более успешным. Будто когда-нибудь я смогу снова передвигать ногами без посторонней помощи.

Она сменила ногу и начала производить круговые движения моей лодыжкой. Я впервые увидел свои ноги после пробуждения, и они показались мне худосочными.

Должно быть я заснул до ее ухода, потому что следующее, что осознал – я был окружен запахом Николь.

– Можете придержать с другой стороны? – услышал я ее шепот рядом с моим лицом. Открыл глаза и сначала увидел медсестру, которая одной рукой тянула мою подушку, в то время как другая придерживала меня сзади. Николь была по другую сторону, немного приподнимая мою голову, в то время как сама подкладывала под нее другую подушку.

– Румпель?

– Ой, малыш, – все еще шепотом сказала она. – Я не хотела тебя разбудить.

– Все в порядке, – невнятно промямлил я, будучи в полудреме. – Ты хорошо пахнешь.

Она хихикнула и опустила мою голову на мягкую, прохладную подушку, которая пахла как она.

– Сначала я думала постирать наволочку, – сказала она, – но решила, что так тебе больше понравится.

Я улыбнулся и снова закрыл глаза, пока моя голова глубже утопала в подушке пахнущей моей Николь. Я по-прежнему не мог перевернуться на бок, но в любом случае это было чертовски хорошо. Ее рука играла с моими волосами, и я погрузился в сон.

Шекспир сказал: «Вся его душа в его платье»¹⁰⁹. Как бы там ни было, но я подумал, что, возможно, душа Николь была в ее подушке.

Теперь я мог по-настоящему отдохнуть.

Глава двадцать седьмая
КОНТРАТАКА

Если бы мне еще хоть раз кто-то сказал, что на восстановление требуется время и мне просто нужно упорно трудиться и быть терпеливым, я бы нашел в себе силы, чтобы пинком вышвырнуть этого идиота из гребанной палаты.

Через четыре дня после выхода из комы я мог в течение часа находиться в сидячем положении, прежде чем мне требовалось вновь прилечь, самостоятельно сделать три надкуса чего-либо, прежде чем мои руки полностью ослабевали, и мог пошевелить пальцами, если бы охренительно сильно сконцентрировался. Все талдычили о том, что у меня большой прогресс, но я знал, что все это хрень собачья. Я был гребанным инвалидом, как выразился мой отец, и лишь регулярные визиты Николь сдерживали меня, чтобы не выброситься из чертова окна.

Ну и еще неспособность встать с гребаной кровати.

Другими словами, находиться в клинике было отстойно.

– Ты должен уметь это делать, если собираешься выписаться отсюда, – сказала Даниэль, когда я вновь откинулся на кровати.

Я еще раз глубоко вдохнул и постарался с помощью рук перенести тело с кровати в инвалидное кресло. Мои руки окрепли, но удерживать вес собственного, хоть и похудевшего, тела все еще было немного сложновато. Ворча, я максимально напряг мышцы и в действительности смог плюхнуться в инвалидное кресло. Это было ничуть не грациозно, и вероятнее всего я бы опрокинул чертову штуковину, если бы Даниэль не придерживала ее, но тем не менее мне это удалось.

Я оглянулся на Николь, сидевшую в кресле в углу палаты. Она прикрывала рот руками – наверно в попытке не завизжать, что сводило меня с ума каждый раз, как она это делала – а ее глаза искрились. Я знал, что она прячет улыбку.

– Просто, блядь, скажи это! – огрызнулся я.

– Я знала, что ты справишься! – взвизгнула она, а затем снова прикрыла рот руками.

– В следующий раз я смогу удержать эту хрень на месте, – проворчал я.

– Потихонечку, полегонечку, – сказала Даниэль в миллионный раз. – Не все сразу.

Николь подошла к моему креслу, склонилась и поцеловала в лоб.

– Ты замечательно справляешься, – сказала мне.

Черт с ним.

Я вздохнул и поднял на нее взгляд, все мое бешенство улетучилось вместе с моей энергией. Даниэль помогла мне вернуться в кровать – черт, эта цыпочка была сильной – и Николь присела с краю. Даниэль заполнила свои небольшие таблицы и ушла до следующего дня.

– Я, блядь, бесполезен, – пробормотал я, и Николь шикнула на меня.

– Ты – мой герой, – сказала она и склонилась ближе, ее губы нежно коснулись моих. – Я люблю тебя.

Ее руки зарылись в мои волосы, а язык скользнул в мой рот. Я простонал, желая обнять ее и крепко прижать к себе, но просто не мог. Уже из-за одного этого можно было себя ненавидеть, но раз я был беспомощен, то хорошо, что именно Николь поддерживала меня. Ее руки пробежались по моим предплечьям и груди, а затем скользнули по животу. Некоторые части моего тела вспомнили ее прикосновения и молили уделить им больше внимания.

– По крайней мере, я знаю, что член у меня все еще активен, – сказал я с ухмылкой и попытался дотянуться, чтобы пощупать ее груди, но мне удалось лишь мельком задеть их, прежде чем рука вновь упала на кровать.

Николь хитро улыбнулась, взяла меня за руку и прижала ее к одному из своих холмиков, а сама тем временем снова меня поцеловала.

Да – мой член точно еще работал.

– Мне нужно присмотреть за ребенком, – сказала Николь, разрывая поцелуй и возвращая мою руку мне на живот. – Джереми сказал, что он навестит тебя позже. Думаю, с ним придут еще парочка парней.

– Да, – кивнул я. – Пол и Клосав.

– Клинт по-прежнему не приходил? – тихо спросила Николь.

Я покачал головой.

– Я сказал Джереми передать ему, чтобы он не был такой киской, – сказал я. – Но полагаю, он не послушался.

– Он предложил мне сходить на выпускной, – со смехом сказала Николь. – В качестве компенсации за все это, понимаешь?

Эта новость мне не понравилась.

– Если он на хрен прикоснется к тебе, я выберусь из этой кровати и вздрючу его.

– Хм… – Николь постучала пальцем себе по подбородку. – Ты пытаешься дать мне стимул?

– Даже не смей думать об этом!

Она улыбнулась и покачала головой, прежде чем вновь меня поцеловать.

– Никогда, – пообещала она.

– Чертовски верно!

– Я навещу тебя завтра после школы, ладно?

– Да-да.

– Люблю тебя.

Я потянулся и постарался взять ее за руку. Она вложила в нее слою ладошку.

– Я тоже люблю тебя, Румпель. – Глубоко вдохнул и выпалил. – Прости, я такой придурок.

– Знаю, как это тяжело, – сказала она. – Я это вижу. У тебя все лучше и лучше получается. Знаю, что ты так не думаешь, но это так. Даниэль сказала, что при том темпе каким ты идешь на поправку, уже к концу недели тебя переведут из больницы в реабилитационный центр.

– И как много пройдет времени, прежде чем я смогу вообще помыслить о том, чтобы выписаться? Месяц? Три? Больше?

Ее рука поглаживала мои волосы.

– Охренительно отстойно.

– Я знаю, малыш.

Мы еще несколько раз поцеловались, но я был слишком утомлен, чтобы просить ее задержаться подольше, к тому же мне не хотелось, чтобы Софи опоздала на работу. Николь ушла, и я остался наедине с кучей своих мыслей.

Больше всего я думал о том, что заметил только прошлой ночью.

Обычно я сразу вырубался, слишком уставший или напичканный лекарствами, чтобы о чем-то задумываться, но прошлой ночью было иначе. Я был утомлен, но не сразу заснул. Был взволнован, словно ожидал чего-то, но не знал, чего именно.

Затем меня осенило.

Я понял, чего не хватало.

Чего именно ждал.

Я ждал, как в голове снова прокрутится прошедший день – впечатывая для сохранности каждую деталь мне в мозг. Я ждал, что мой гиперактивный разум в мельчайших подробностях проанализирует мою жизнь, начиная с раннего утра и до поздней ночи.

Но этого не произошло.

Я посмотрел на новые цветы, что Николь принесла в мою палату – несмотря на мою жалобу, что парням не дарят чертовы цветы – и попытался вспомнить, что стояло на этом месте раньше. Что бы это ни было они были желтыми, а новые вроде бы оранжево-красными, но я не мог припомнить, чем именно они отличались или какие конкретно цветы это были.

В моем сознании не было соответствующего образа, чтобы я мог его вспомнить.

Шекспир придумал фразу: «Не строй себе тюрьму из черных мыслей»¹¹⁰. Но несмотря на то, что эта фраза сейчас идеально мне подходила, не помнить всего было, безусловно, благословением.

Теперь мой разум также мог отдохнуть.

***

– Привет, Томас.

Я оторвал взгляд от своей новой кровати в реабилитационной клинике и увидел высокого, долговязого блондина с мягким, немного женоподобным голосом, несмотря на легкий южный акцент.

– Хэй, – ответил я и чуть прищурил глаза.

– Я – Джастин, – представился он, подставляя кресло и устраиваясь рядом со мной. – Просто хотел представиться и сообщить, что мы будем вести беседы, пока ты здесь находишься.

– О чем? – спросил я.

– Ну, о несчастном случае, – сказал он, – и о том, как ты относишься к ситуации, в которой сейчас находишься.

– Ох, черт, – заворчал я, когда на меня снизошло озарение. – Вы мозгоправ?

– Типа того, – тихо засмеялся он.

– Мне не нужен гребанный мозгоправ.

– Ну, давай немного поговорим, и я сам это решу, ладно?

– Нет, не ладно.

– Томас, ты пережил довольно существенное количество травм, – сказал Джастин. – Ты был очень активным человеком с потенциалом играть в профессиональный футбол. И все это кардинально изменилось в очень короткий период времени. Тебе нужно поговорить о том, как это на тебя повлияло.

– Как повлияло? – выкрикнул я, а затем скрыл эту вспышку за сарказмом. – Как же это повлияло на меня? Вы серьезно? Эм, что ж, давайте посмотрим: я не могу ходить, только со вчерашнего дня в состоянии самостоятельно добраться до туалета, не могу полапать свою девушку, а мой папа думает, что я гребанный неудачник! Вот как это повлияло на меня. Устроит?

С мгновение он лишь смотрел на меня, а затем кивнул.

– Да, думаю мы будем общаться чуть дольше, – сказал он, прежде чем встать и направиться к выходу, на ходу бросив через плечо, – у нас будут часовые сеансы через день. Я предупрежу медсестру, чтобы внесла их в твое расписание.

Хренов ад.

***

– Еще разок, – уговаривала Даниэль.

Я сделал глубокий вдох и положил руки на подлокотники инвалидного кресла. Пот практически лился мне в глаза, а в легкие казалось не поступало достаточно кислорода. Ворча и сдерживая дыхание, я приподнялся и боком переместился на кровать.

– Отлично!

Откинулся на спину, чувствуя себя как угодно, только не отлично и при этом запыхавшимся, будто только что пробежал марафон, хотя все что сделал – это передвинулся из одного места в другое. Глаза бездумно таращились в потолок палаты, пока я пытался отдышаться.

– Думаю, на сегодня с тебя достаточно, – сказала она.

– Вы уверены? – пробрюзжил я. – Я еще не совсем мертв.

Она проигнорировала мою шпильку и сказала, что вернется утром. Я дождался, пока мои бицепсы перестали гореть, и подтянулся повыше на подушку.

На подушку Николь.

Вчера Николь приходила в центр и принесла мне новую наволочку – свеже не стиранную. Может некоторым и казалось это противным, ну а я обожал. Предыдущая как раз начинала снова пахнуть мной.

Я находился в центре уже четыре недели и без посторонней помощи мог перемещаться в кресло и из него, добираться до туалета и обратно, а также кормить себя. Обезболивающие мне уже не давали, разве что в редкие ночи немного мотрина, и я не хотел больше подсаживаться на что-то еще. В этом отношении были улучшения, но Николь не могла навещать меня каждый день, и это было отстойно. Она приходила, когда могла, но порой я видел ее только через два или три дня.

Большинство дней проходили за физиотерапией, чередовавшейся наращиванием силы в руках и элементарными попытками заставить свои ноги вообще двигаться. Я мог их чувствовать, но похоже мой разум не мог заставить их работать. Я прошел дюжину тестов, и они продолжали утверждать, что повреждений спинного мозга нет, однако, за исключением того, чтобы пошевелить пальцами ног и чуть согнуть колени, я по-прежнему не мог их контролировать. Тем не менее, врачи и специалисты данной области продолжали считать, что у меня был хороший прогресс, а Даниэль сказала, что я, вероятно, буду готов отправиться домой уже на следующей неделе.

Я не мог определиться, что чувствовал по этому поводу.

Я снова смогу видеться с Николь каждый день… теоретически. По крайней мере, мы будем ближе друг к другу. Хотя я был вполне уверен, что папа скорее всего охренительно усложнит это. При мне он не сказал ей ни слова, но его презрение к девушке, которая ему стоила его футбольного чемпиона, было очевидно.

Он по-прежнему настаивал, что я снова буду играть.

Я же отказывался об этом думать.

Футбол так долго был моей жизнью, что невозможность играть казалась… странной – словно я был во сне или что-то вроде того. Что ж, все это дерьмо казалось сном, но особенно эта его часть. С замещенной лопаткой я больше не мог в полной мере двигать левым плечом и полностью поднять руку над головой. Даже если в итоге я верну чувствительность ногам, то буду не в состоянии играть на воротах.

Ладно, может я все же немного об этом подумал.

Но винил в этом Джастина Хаммера – моего психотерапевта.

Похоже, он считал, что мне нужно говорить об этом все время, и продолжал спрашивать, что я чувствую по поводу то той, то этой фигни. Я не знал, что чувствовать, и обычно все заканчивалось тем, что орал на него. Хотя он полагал, что это нормально и здорово: у меня явно были вспышки гнева и мне нужно было научиться их выплескивать.

Охренительно смешно.

Хотя мне вроде как нравился этот парень.

Поздно вечером пришел папа и начал просматривать показатели моих успехов и прочую хрень. Он пожаловался на физиотерапевта, необходимость мозгоправа, стоимость, что он платил за мое питание, и докторов, которые продолжали утверждать, что мои шансы вновь ходить были 50 на 50.

– Гребанные идиоты, – кипел он. – Мне нужно забрать тебя домой, чтобы ты мог опять начать немного тренироваться. Они просто позволяют тебе прозябать здесь.

– Мои руки значительно окрепли, – сказал я и постарался вспомнить точную фразу, произнесенную Даниэль, но не смог.

– А эта чушь о подвижности твоей левой руки – над этим нам также надо поработать.

– Я думал, доктор Винчестер…

– Винчестер – гребанный кретин! – заорал папа, и я чуть съежился на подушке. Он все чаще и чаще бывал таким – срывался в местах, где кто-то мог войти в любой момент и услышать его. Раньше он очень тщательно следил за тем, чтобы не повышать голоса в подобных ситуациях, но теперь этого не делал.

– Сегодня я говорил с Уэйном и рассказал, как хорошо у тебя идут дела, – вдруг произнес папа. Я с недоверием поднял на него взгляд.

– Что он сказал?

– Он сказал, что предложение по-прежнему будет в силе, – ответил папа, – если ты поднимешь задницу и полностью восстановишься к следующему году.

У меня было чувство, что это не была дословная фраза Уэйна.

– А что если… что если я не смогу? – тихо спросил я.

– Не нужно мне этого дерьма! – ответил папа. – Видишь? Именно поэтому мне нужно забрать тебя отсюда, пока эта тупая физиотерапевтша и ее негативный настрой не повлияли на тебя еще более отрицательно!

– Даниэль сказала…

– Не повторяй, блядь, ту ахинею, что она несла! – заорал он. – Тупая стерва. Такая же как та, что довела тебя до такого состояния.

Я напрягся, стараясь сдержать рвущиеся из меня слова. Ничего хорошего из этого бы не вышло.

– Сейчас ты уже должен был тренироваться в Европе, – продолжал он. – И так бы и было, если бы не эта второсортная хуесоска.