Текст книги "Офсайд (ЛП)"

Автор книги: Шей Саваж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 27 страниц)

– Он не вернется в реабилитационный центр, – сказал я ей.

– Ты этого не можешь знать!

– Послушайте, – сказал Грег, встав из своего кресла и положив руку на плечо Николь, проводил ее назад к дивану. – Я пойду и дам вам самим в этом разобраться. Мне нужно поработать с бумагами в участке, так что вернусь через пару часов.

Довольно много времени, чтобы меня обработать.

Николь вновь уткнулись лицом в свои ладони, когда Грег собрал свое барахло и ушел из дома. Я подъехал к ней так близко, как мог, без вреда наехать на нее колесом, и положил руку ей на ногу.

– Почему ты меня покидаешь? – прошептала она сквозь слезы.

– Клянусь, что нет, Румпель, – я глубоко вздохнул. – Я делаю это ради тебя в той же степени, как для себя. Если есть малейшая возможность, что я смогу вновь ходить, мне нужно вернуться туда и поработать над этим. Здесь я не могу это делать. Ты не появлялась в школе с похорон, и я знаю, что ты хочешь... ухаживать за мной, но мне нужно самому научиться о себе заботиться.

– Нет, не нужно, – сказала она. – Я возьму это на себя. Ты... ты спас меня, и я хочу...

– Знаю, что хочешь, – сказал я и попытался сдержать собственные слезы, когда она перебралась с дивана и свернулась калачиком на моих коленях. Я держался за нее, в то время как она обхватила меня руками за голову.

– Я не хочу, чтобы ты уезжал.

– Знаю, – сказал я. – Я тоже этого не хочу, но должен. Я должен сделать это ради нас обоих.

Я держал ее, а она плакала. Я тоже плакал. В конце концов мы вместе перебрались на мою кровать, но не стали чудить, а просто обнимали друг друга и говорили о том, как она будет продолжать приходить навещать меня в центре так часто, как сможет, и приносить домашние задания, чтобы я мог вовремя закончить школу. У меня будут сессии с Даниэль и Джастином, а также я буду сам работать над собой, чтобы избавиться от своего дерьма и быть в состоянии вернуться к ней, когда все закончу.

Мое сердце не хотело этого, но разумом я понимал, что это правильный поступок.

– Румпель? – прошептал я ей в волосы, отчасти опасаясь, что она задремала. Становилось уже поздно, а Грег еще не вернулся домой.

– Эмм?

– Я не знаю, как долго мне придется там оставаться, – признался я. – Если я... если я пробуду там очень длительное время... я хочу сказать... ты... ну, понимаешь... дождешься меня?

Она повернула голову, чтобы взглянуть мне в глаза.

– Не могу поверить, что ты вообще спрашиваешь об этом, – ответила она и я пожал плечами.

– Ты не обязана, – тихо произнес я. – Но… если ты будешь...

– Я бы ждала, – сказала она. – Буду ждать, ты же знаешь, столько, сколько потребуется.

Я закрыл глаза и вздохнул. Я и не осознавал, как напрягся от этой мысли, пока мое тело не расслабилось после ее слов.

– Спасибо, – сказал я. – Ведь я уверен, что даже если буду снова ходить, мне по-прежнему будет нужна твоя помощь.

– Все что угодно, – ответила она, коснувшись своими губами моих.

Помимо прочего, Шекспир научил меня, что «Однажды выручить страдальца – мало, важнее помогать ему и впредь.»¹²⁹. Каким-то образом я знал, что у Николь будет куча возможностей помочь мне в будущем.

Теперь же мне как никогда нужно было встать на собственные ноги.

Глава тридцать четвертая
ФИНАЛЬНЫЙ ТРЕХОЧКОВЫЙ

– Это гребанная чушь собачья!

В данный момент я бы все сделал, лишь бы иметь возможность подскочить из своего кресла и врезать кулаком в стену кабинета Джастина в реабилитационном центре. Вместо этого я сидел на месте, уткнувшись взглядом в сжатые в кулаки руки.

Похоже за прошедшие дни мой гнев на него – моего папу, Лу – трансформировался во мне, вырвавшись наружу в виде слез.

И я это чертовски ненавидел.

Я посмотрел на Джастина, сидящего напротив меня, он откинулся на спинку своего кресла и вытянул вперед ноги. Он никогда не пользовался блокнотом, клипбордом или еще чем-либо аналогичным в ходе наших бесед, и меня всегда интересовало, неужели он все запоминал или просто записывал после сеанса.

Порой я и его ненавидел.

Я вытер лицо тыльной стороной руки и выдернул из коробки на столе один из бумажных платков. Вытерев глаза и высморкавшись, я смял платок в маленький мокрый шарик в кулаке.

Успокоившись, я произнес:

– Я ненавижу его.

– Проблема не в этом, – напомнил мне Джастин.

Я вновь бросил на него взгляд и точно знал, что он имел в виду.

– И вместе с тем я люблю его.

– Да, так и есть.

– А это чушь собачья, – вновь огрызнулся я. – Как я могу испытывать оба чувства одновременно. Он избивал меня и обращался, как с дерьмом. По его мнению, что бы я ни делал все было неправильно. Я не должен любить такое дерьмо.

– Как бы то ни было он вырастил тебя, – сказал Джастин. – Делал это хреново, но все же у вас была связь.

– Это ведь даже не было по-настоящему, – сказал я. – Он не был моим отцом.

– Как Гарднер? Ты все еще разговариваешь с ним каждый день?

– Не каждый, – ответил я. – Но частенько. Он хочет, чтобы я приехал к нему.

– И что ты об этом думаешь?

– Я не хочу, пока не смогу воспользоваться самолетом, – сказал я.

– Ты уже сейчас можешь это сделать.

– Я не хочу таскаться по аэропорту в этом кресле.

– Так мне стоит записать это в твой список целей? Сесть в самолет до Чикаго и навестить Гарднера?

–Да, наверно.

– Хорошо, так и сделаю, – сказал Джастин, вставая. – И на этой ноте пришло время для физиотерапии. Николь сегодня приедет?

– Она получила работу в библиотеке в городе, – ответил я. – Приедет немного попозже, но приедет.

– Передавай от меня привет.

– Обязательно.

Я выехал из офиса Джастина и дальше по коридору к лифту, бросив взгляд на лестничную клетку – еще один ключевой пункт в моем списке целей – и нажал на вызов. Теперь уже я встречался с Джастином лишь раз в неделю, что, полагаю, считалось показателем прогресса. В некоторые дни я чувствовал, что до чего-то дохожу – например почти мог бы простить папу за то, как он со мной обращался – а в другие дни – по-прежнему хотел поддержать предложение Гарднера сложить кучу фоток и того, что принадлежало Лу Мэлоуну и сжечь все в огромном кострище.

Николь тоже была за этот вариант.

Полтора часа спустя я удерживал себя в вертикальном положении за счет собственных рук, при этом пот лился мне в глаза, а Даниэль подбадривала меня, стоя сбоку от параллельных перекладин турника. Мне хотелось и ее попинать. Наряду с противоречивыми чувствами к папе, в некоторые дни я любил своего физиотерапевта, а в другие – ненавидел ее.

Ноги горели.

Это было странное ощущение. Я мог их нормально чувствовать, и даже вернулся отчасти мышечный тонус, казалось, что не хватает лишь контроля над моторикой. Сидя, я мог отталкиваться ногами и поднимать тяжести, но вот с поддержанием веса собственного тела в стоячем положение – совсем другое дело. Ноги, казалось, были просто не в состоянии координировать одновременно вертикальное положение и движение вперед.

Я уже месяц мог сделать лишь пару шагов за раз, и, похоже, больше никакого прогресса.

– Давай, Томас! – сказала Даниэль. – Еще один шаг! Поднатужься!

– Я не рожаю! – рыкнул я на нее.

Правда не знаю, как эта женщина мирится со своими пациентами. А ведь она говорит, что я не самый худший из них.

– Не болтай! Сконцентрируйся!

– Ты сможешь, малыш.

Я поднял взгляд и увидел в конце перекладин Николь, даже не услышал, как она вошла. На ее лице была широкая улыбка и она выглядела такой чертовски красивой, что мне хотелось пробежать разделявшие нас шесть футов просто ради того, чтобы заключить ее в кольцо своих рук.

Вместо этого я сфокусировался на том, чтобы передвинуть одну ногу на пару дюймов перед второй.

Еще большее жжение в бедрах и левой икре – словно я бежал гребаный марафон. Пот еще сильнее заливал глаза, а в легких было такое чувство, будто на меня напал Чужой и из меня вот-вот выскочат противные мелкие твари.

Я остановился и вновь перенес вес на руки.

– Я больше не могу.

– Мы еще не закончили, – сообщила Даниэль.

Если бы в этот момент я не держался прямо за счет рук, то мог бы ударить ее.

– Я нахрен закончил, понятно? – проорал в ответ.

– Еще десять минут, – настаивала она. – После чего ты можешь передохнуть и побыть с Николь.

– Пошла ты!

– Десять минут!

– Даниэль, – окликнула ее Николь, – могу я присоединиться?

Даниэль улыбнулась и тихонько рассмеялась.

– Милости прошу, – ответила она – Еще десять минут.

– Пошли на хрен обе, – пробормотал я. Николь была манипуляторшей похуже Даниэль.

– Только если доберешься до меня, – кокетливо произнесла Николь, и моя голова вскинулась в ту сторону, где она стояла.

Когда она вошла, я не особо обратил внимание, но на ней была одна из тех плотно облегающих кофт с V-образным вырезом, которые демонстрируют ложбинку между грудей. Волосы были перекинуты на одну сторону и спускались по спине, а одним пальцем она водила по контуру своего выреза в зоне декольте.

– Чтоб меня, – пробормотал я.

– Приди и возьми, – предложила она.

Нога двинулась почти непроизвольно.

Жжение никуда не делось, но наблюдение за перемещением подушечек пальцев Николь по ее коже ввело меня в какой-то транс. У нас не было секса уже больше недели – с той ночи в пятницу, когда она осталась ночевать в моей комнате в центре – а сейчас она практически в открытую ласкала себя. Моя правая нога медленно скользнула по полу.

– Не так сильно переноси вес на руки, – напомнила мне Николь. Ее было также трудно одурачить, как и Даниэль.

Я нахмурился, но ослабил свою мертвую хватку на перекладине. В глаза попало еще больше пота.

Еще больше пощипывание и жжения в мышцах ног. Бедра начали ныть.

Левая нога умудрилась практически оторваться от пола, чтобы переместиться вперед.

– Вот дерьмо, – пробормотал я, после чего посмотрел на Николь. Было чертовски больно.

– Я больше не могу...

– Нет, ты можешь, малыш, – сказала она. – Я знаю, что ты сможешь. Давай же!

И вслед за этим она оттянула кофту от груди и заглянула под собственный свитерок.

– Они тут заждались тебя, знаешь ли.

– Черт... это запрещенный прием...

Она накрыла ладонями свои груди и пот, стекавший по моему лицу, скорее всего смешался с каплями слюны. Еще шаг.

Я пошатнулся, но смог схватиться за перекладину и избежать падения.

Еще шаг и мне открылось чуть больше зоны декольте, когда она немного наклонилась вперед. Она сунула палец в ложбинку между грудей, и я зарычал.

– Еще три шага, малыш, – прошептала она.

Я на секунду прикрыл глаза и попытался восстановить дыхание. Ступни болели, ноги болели – вся нижняя часть тела охренительно болела, но я все равно продолжал.

Левая нога. Правая нога. Рывок.

В последний раз рванувшись вперед всем телом, я в итоге вцепился в Николь, и мы оба повалились на маты. Сердце в груди колотилось, и я с трудом дышал, но все же смог добраться до конца турникета.

– Ты смог! – завизжала Николь.

Она одновременно смеялась и плакала, обхватив мою голову руками, а я не мог решить хотелось ли мне лекарств, чтобы отключиться или же сорвать с нее кофту и присосаться к ее сиськам.

Я все же ткнулся лицом между ее грудей и изобразил звук моторной лодки.

Шекспир поведал нам: «Как часто человек свершает сам, что приписать готов он небесам!»¹³⁰. Так уж получилось, что я был уверен, мои небеса находились прямо передо мной, смеялись и целовали мое потное лицо.

Что ж, может, данное средство исцеления окажется верным.

 ***

– О... да... малыш.

– Вот так... – лепетала Николь мне в шею. – Теперь ты... трахни меня!

Как говорится в песне группы Divinyls между удовольствием и болью пролегает очень тонкая грань. То как я подбрасывал вверх свои бедра и использовал пятки для устойчивости очень на это смахивало. Ощущение члена внутри нее были охренительно приятным и это с торицей окупало болевые моменты в ногах.

– Тебе нравится объезжать мой член? – промурлыкал я на ухо Николь. – Тебе это нравится, не так ли?

Я прикусил зубами кожу на ее горле, и она задрожала надо мной. Хотя я был очень нежен. Моя Румпель любила иллюзию грубости, но не была реальной фанаткой такого рода фигни.

– Трахни меня пожестче.

Что же, она все еще продолжала говорить такого рода хрень.

Мне это нравилось.

– Ты этого хочешь, детка? – спросил я, толкаясь вверх с максимальной силой, на которую был способен. Я прихватил ее за бедра руками и дернул на себя, в то время как она застонала и опустилась вниз, пуская меня глубоко внутрь себя.

– Да, именно этого ты и желаешь... чтобы мой член скользил в тебе... Ты это обожаешь, не так ли?

– О, Боже... Томас...

– Именно так... – я напрягся, чтобы толкнуться вверх, но уже терял силы, поэтому вернулся к тому, что вновь использовал руки, чтобы опустить ее на себя. Она потянулась вперед и громко застонала, в то время как я почувствовал, как из ее киски на меня потекли ее соки. – О, да! Кончи на мой член! Кончи на меня!

– Томас! – выдохнула она и замерла на моей груди. Я еще пару раз приподнял и опустил ее на себе, прежде чем последовать за ней, рыча и со стоном разрядившись в ее глубинах.

– Господи. Боже, – простонал я, откинувшись головой на подушку. Николь хихикала.

– Ты меня угробишь, – сказал я ей.

– Тебе это нравится, – ответила она.

– Я люблю тебя.

Она приподняла голову и чмокнула меня в губы.

– Я тебя больше.

– Да ни в жизнь.

Мы просто лежали некоторое время, стараясь восстановить дыхание, пока мой член не обмяк и в результате выскользнул из нее, несмотря на ее протесты. Ей нравилось, когда после секса я оставался в ней, а я был вовсе не против.

Мой сердечных ритм вернулся в норму, и я уткнулся головой ей в макушку, вдыхая запах ее волос и улыбаясь про себя. Пару раз провел рукой по ее спине... и задремал.

– Томас? Малыш?

–Хм? – я пару раз моргнул, осознавая, что заснул.

– Мне нужно идти, – сказала Николь.

– Уже? – встрепенулся я.

– Да... Прости.

Николь приходила в центр так часто, как только было возможно после выпуска, все лето и даже после того, как поступила в общественный колледж по футбольной стипендии. Между моим восстановлением и ее учебой мы находили для себя занятия между визитами, но я жил ради того времени, что мы проводили вместе.

И Румпель тоже.

Я крепко прижал ее к груди и отпустил, так как знал, что ей нужно вернуться в город к определенному часу, чтобы попасть на уроки после обеда. Ей не удастся сохранить футбольную стипендию, если она не появится на тренировках.

– Когда ты сможешь прийти? – спросил я, когда она начала собирать с пола свою одежду. Она кинула мне мои боксеры и футболку, и я натянул их.

– В эти выходные будет игра, – сказала она. – Первая в сезоне. Грег сказал, что заедет и заберет тебя, если хочешь.

– Если хочу? – усмехнулся я. – Да я ни за что не пропущу это. – Она надела кофту через голову и посмотрела на меня.

– Ты уверен? – тихо спросила она. – В смысле... если тебе будет... неуютно, я пойму. Ты не обязан ехать.

– Румпель... – я сел и подтянулся спиной к изголовью кровати для опоры. – Я хочу сказать... это немного странно и не могу утверждать, что меня это совершенно не беспокоит... ну, мне этого не хватает... но ведь дело не только во мне. Я хочу увидеть тебя в игре, ведь, знаешь ли, мне никогда не доводилось видеть тебя в настоящем матче, – я улыбнулся, надеясь, что она мне поверила.

– Знаю, – она пожала плечами. – Просто мне не хочется, чтобы ты чувствовал себя скверно. Ведь это ты должен был...

– Чушь собачья, – ответил я. – Я снова буду ходить – даже Даниэль это подтвердила. На это потребуется вероятно еще парочка месяцев, но я буду ходить. Конечно я не смогу играть снова... не так как раньше. Это я осознаю и принимаю.

– Знаю, что ты так говоришь, – она вернулась к кровати и взяла мою руку в свои, – но также знаю, что это тебя по-прежнему расстраивает.

Я пожал плечами.

– Иногда, – признал я. – Однако, я также знаю, что несмотря на убежденность моего папы, это не вся моя жизнь. Надеюсь, что буду в состоянии... ну не знаю, на крайняк хотя бы иногда бегать и пинать мяч, но если нет, смогу прожить и так. Может буду, к примеру, тренировать. Если бы я не был в таком состоянии, у меня бы не было тебя. Потерять возможность играть в футбол чертовки малая утрата по сравнению с этим.

Николь взяла мое лицо в свои ладони и нежно поцеловала.

– Мой герой, – тихо произнесла она, отстраняясь. Меня это не удовлетворило, так что я притянул ее к себе и страстно поцеловал, прежде чем куснуть за подбородок.

– «В тот миг, как я увидел вас впервые, моя душа взметнулась вам навстречу»¹³¹.

– Краснобай, – хихикнула она, вновь отстраняясь. – Значит, увидимся в субботу?

– До встречи.

– Люблю тебя, – сказала она, направляясь к двери.

– Люблю тебя больше.

– Да ни в жизнь.

Я ухмыльнулся и откинулся на подушки, по-прежнему продолжая улыбаться и ощущая вокруг ее аромат.

Я знал, что никогда и ни за что не буду сожалеть, как все получилось в итоге. Мне просто было нужно выяснить, что именно я планирую делать со своей жизнью.

***

Я поставил ходунки в паре сантиметров перед собой и пристроил ноги за ними.

Я только-только вообще свыкся с этой штуковиной, а сейчас, когда землю покрывал снег, панически боялся упасть. Николь с Грегом на пару были на подхвате, и хотя разумом понимал, что они просто хотят удостовериться, что ходунки не выскользнут из-под меня и я не растянусь на подъездной дорожке, отчасти все еще испытывал клаустрофобию и общее состояние страха.

– Я посыпал пандус солью, – в десятый раз сказал Грег. – Посмотрю, чтобы не осталось скользких участков. – Я постарался громко не вздохнуть, когда Гарднер широко мне улыбнулся.

– Теперь в твоей жизни предостаточно отцов? – спросил он. Я в ответ лишь вздохнул и посмотрел на пандус.

Это должно было быть счастливым возвращением домой, но я по-прежнему безумно нервничал. В течение более чем шести месяцев, проведенных в реабилитационном центре я уже свыкся со всем и хотя за это время бывал в доме Николь и Грега дюжину раз, сейчас было по-другому.

Я приехал, чтобы остаться. Ну, вроде того.

Дом, в котором я жил с Лу Мэлоуном так и не продался. Наверно, когда кто-то кончает с собой в доме, об этом расходятся слухи и даже несмотря на то, что я трижды снижал стоимость, так и не дождался ни единого предложения на покупку. Джастин предложил оригинальное решение и Николь оно, похоже, тоже пришлось по душе, в общем дом снесут, а на его месте построят новый.

Я надеялся, что мы будем жить в нем с Николь, когда она закончит колледж.

Часа через полтора мне удалось подняться по пандусу с помощью ходунков. Ладно уж, на самом деле это заняло не так много времени, но порой я скучал по инвалидному креслу. На нем я был чертовски быстрее.

Она проскользнула мимо меня, заявив, что ей нужно поставить ужин в духовку, чтобы тот был готов вовремя. Я обожал ее энчиладос и не переставая болтал об этом с Гарднером, пока Николь не велела мне заткнуться на эту тему, хотя и сделала это с улыбкой на лице.

– Куда это положить? – спросил Гарднер, держа в руке мой вещмешок.

– Давай туда, – ответил я, указав на отделенную от гостиной часть комнаты, по-прежнему полностью для меня обустроенную. Он помог мне распаковаться, в то время как Николь суетилась на кухне, а Грег устроился в своем кресле с бутылкой пива.

– Мне они нравятся, – сказал Гарднер, перелистывая мой последний альбом. –Ты просто невероятно запечатлел детали.

– Спасибо, – пробормотал я. Мне до сих пор не нравилось слышать отзывы о моих рисунках, особенно от профессора искусств. Я просто никак не мог к этому привыкнуть.

– Ты все еще так четко все видишь в своей голове?

– Старые вещи, да, – признался я. – Я до сих пор помню детально все, что было до аварии, а когда задумываюсь, то могу вспомнить почти все прочее тоже. Просто это уже не так... утомительно, как было раньше.

– Эти рисунки невероятно детализированы.

Я оглянулся и увидел, что он рассматривает рисунки Николь, которые я сделал во время ее игры в футбол. Я мог часами без устали рисовать ее ноги. Были и другие ее рисунки, но они находились в другом альбоме, который я никому не показывал.

– На нее невероятно интересно смотреть, – улыбнулся я.

– Это я вижу, – улыбнулся он в ответ. – Ты не планируешь передумать и позволить мне показать их другим? Знаешь, я повесил в своем кабинете тот рисунок, что ты мне отдал и несколько человек отметили его.

– Не нужно было его демонстрировать! – нахмурился я.

– Ты сказал, что я могу делать с ним, что пожелаю, – напомнил мне Гарднер, – так что я поместил его в рамку и поставил в своем кабинете. У меня никогда не было возможности... ну ты знаешь. У многих профессоров на стенах висят работы их детей. Для меня это важно, но... я могу убрать его, если хочешь.

Я глубоко вздохнул и взглянул на него. По выражению лица было понятно, что он бы не хотел его убирать, поэтому в итоге я просто покачал головой.

– Оставь, – пробормотал я.

– А... что относительно остальных?

– Кому ты их покажешь?

– Что ж, человек который проявил максимальный интерес вообще-то из этих мест, – сказал он. – Ее зовут Кэтрин, у нее галерея в Чикаго, но есть еще одна в Портленде. Она о тебе слышала.

– Как она могла обо мне узнать?

– В прошлом году о тебе было много статей.

– А, ну да... наверное.

Местная футбольная звезда спасает девушку, при этом лишившись возможности ходить.

Об этом трубили повсюду.

– Когда она собрала все воедино и выяснила, что ты, эм, мой сын... – он затих.

Мне удалось выбраться в Чикаго и навестить его лишь месяц назад, и у него почти случился нервный срыв на тему того, как меня представлять людям. После того как я сказал, что он может говорить, как есть – что он мой отец, но я рос с мамой и отчимом – Гарднер чуть в обморок не упал, даже начал плакать, чем немного вывел меня из себя. Стоило мне выяснить, что это были «слезы счастья», как я успокоился, хотя по-прежнему считал это странным. Он провел меня по всему кампусу с моей привычной скоростью улитки и всем представлял меня, как своего сына.

– До сих пор странно говорить людям об этом, – сказал он. – Мне нравится это говорить, но все же странное чувство.

– Знаю.

Некоторое время мы молча занимались своими делами, я пристроился у гардероба и развешивал свои вещи, а Гарднер раскладывал на туалетном столике мои подручные средства для рисования.

– Вот дерьмо! – вдруг воскликнул он. – Я кое-что забыл!

Он метнулся из дома и вернулся спустя минуту с коробкой для снастей, при виде которой у Грега округлились глаза.

– Ты хочешь порыбачить? – спросил он.

– Эм...нет... – Гарднер положил коробку для снастей на мою кровать и открыл ее. Внутри было полно карандашей, мелков, кистей и акриловых красок.

– Это тебе. Я предпочитаю держать все для рисования в коробке для снастей – так все легче организовать. С тех пор как ты сказал, что попробуешь писать картины у меня в номере отеля лежат для тебя несколько холстов и мольберт.

– Нифига себе, – присвистнул я, глядя на все это. – Спасибо! Может, благодаря этому я не сведу с ума Грега, когда Николь вновь вернется в школу.

– Нет, сведешь, – ответил Грег. – Ты вечно сводишь меня с ума. Просто в следующий раз, когда у вас с Николь будет в ванной один из ваших очередных «моментов» ты меня как-нибудь предупреди, черт побери!

– Пап! – взвилась Николь из кухни. – Ты же поклялся, что никогда больше не будешь упоминать это!

Щеколда на двери в мою ванную в реабилитационном центре испортилась. Грег решил, что мы в тренажерном зале или еще где-то и... эм... и напоролся на нас с Николь в душе. Как раз в тот момент как он открыл дверь, чтобы сходить по нужде, Николь выкрикивала что-то колоритное.

Он усмехнулся и прикрыл ладонью глаза.

– Прости, но думаю у меня травма на всю жизнь.

– Не заливай, – проворчала Николь в ответ. – Ужин в десять!

– Эм... что ж... – пробубнил Гарднер, покраснев, и постарался сменить тему. – Эм... в общем... я говорил с Кэтрин и ей бы хотелось увидеть другие твои работы. Мне кажется, она подумывает о том, чтобы продемонстрировать их в своей галерее. Что ты об этом думаешь?

– Я думаю – ни за что на гребаном свете, – ответил я.

– Томас...

– Не начинай, – огрызнулся я. – Я тебе уже говорил... это просто хобби.

Гарднер присел на край моей постели и уставился на меня. Когда он так делал, мне по-прежнему казалось это стремным – уж слишком это было похоже на смотрение в зеркало.

– Не обязательно, чтобы это было хобби, – произнес он... в очередной раз. – У тебя есть огромный талант. Хотелось бы думать, что от меня, но ты гораздо лучше меня, несмотря на мое звание доктора искусств и того факта, что ты по сути не проходил никакой элементарной подготовки.

– Я не собираюсь переезжать в Чикаго, – сказал ему, так как знал, что к этому идет... в очередной раз.

– Здесь Николь. Здесь Грег. Выпустившись, она вряд ли сможет заниматься морской биологией в Чикаго.

Гарднер вздохнул и провел рукой по своим волосам. Я мысленно остановил собственную руку от аналогичного жеста.

– Что если... что если и ты пойдешь в школу здесь? – спросил он.

– Куда? На искусство?

– Да.

Я нахмурился. Никогда особо не задумывался об этом.

– У меня предложение, – сказал Гарднер.

– Что ты предлагаешь? – спросил я.

– Нет-нет, – исправился он, – я не это имею в виду. Я хотел сказать, что получил предложение – приехать сюда и преподавать в общественном колледже. Таким образом у тебя появится бесплатный педагог в моем лице и вместе с тем, ты будешь рядом с Николь.

– Ты спятил? Ты мне ничего об этом не говорил.

– Я не хотел ничего говорить до получения реального предложения, – пожал он плечами. – А оно поступило на прошлой неделе.

– Ты собираешься бросить Чикагский Институт Искусств ради преподавания в общественном колледже? Серьезно?

– Да, думаю, что мог бы.

– Гарднер, это безумие.

– Почему?

– У тебя уже есть прекрасная должность в замечательном учебном заведении. Зачем тебе понижение? Это нелогично!

На минуту он опустил глаза на лежащие на коленях руки и снова пожал плечами.

– Я только начинаю узнавать тебя, – наконец сказал он. – Знаю, ты не хочешь переезжать, и понимаю почему – у тебя весомые причины. Я хочу быть частью твоей жизни и если ради этого мне нужно сменить работу...

На грудь будто камень свалился, и я вынужден был сесть. Понятия не имею, как мне следовало реагировать на эти новости. Он собирался переехать из Чикаго лишь ради того, чтобы быть поближе ко мне? Зачем ему это делать?

– Я не понимаю, – наконец изрек я.

– Я просто... Я... – он замолчал и начал нарезать круги по комнате вновь вцепившись в свои волосы. В конце концов он сделал глубокий вдох и выдал:

– Ты не желаешь меня видеть.

Я вновь почувствовал тяжесть в груди.

– Я не это имел в виду, – пояснил я. – Я просто не понимаю, зачем тебе все бросать.

Он снова перевел на меня взгляд и из-под сведенные бровей на меня смотрели теплые глаза.

– Я итак уже много чего пропустил в твоей жизни, – тихо произнес он. – Мне не хочется больше ничего пропустить.

Я по-прежнему понятия не имел, как на это реагировать. В голове промелькнули мысли о моем папе – Лу Мэлоуне – стоило мне задуматься в попытке вспомнить когда-либо сделанное им, что было бы хоть отчасти близко к этому. Хотя он постоянно толдычил, что многим пожертвовал ради меня, ничего из того, даже не сравниться с этим.

– Ты не обязан это делать, – наконец произнес я.

– Знаю, что не обязан, – ответил он, встал и прошел к другому концу кровати, где сидел я и опустился рядом, прежде чем вновь заговорить. – Но я хочу это сделать, Томас. Мне хочется быть поближе к тебе. При таком раскладе тебе не придется опять мучаться с самолетом – тем более я знаю, как ты это ненавидишь – а у меня в свою очередь появится возможность чаще тебя видеть. Хочу получше тебя узнать. И Николь.

Я посмотрел в его глаза и был уверен в его искренности. Его губы изогнулись в знакомую, кривую улыбку.

– К слову о Николь... ты ее уже спросил?

– Пока нет, – признался я и почувствовал, как запылало лицо. – Не знаю, как начать.

– Сомневаюсь, что могу быть особо полезен в таком деле, – сказал Гарднер. – Может, просто спросишь?

– Мне пока не представилась ни одна свободная минута наедине с ней.

– Судя по тому как вы относитесь друг к другу, не представляю, чтобы она отказалась.

– Но все же может, – тихо сказал я и бросил беглый взгляд в сторону кухни, однако ее не увидел. Был слышен звук раскладываемых тарелок и подноса. – Сомневаюсь, как перенесу это. Она говорила, что ее мама часто повторяет, что не следует заключать брак до тридцати.

– Николь – не ее мать.

– Это уж точно.

С минуту мы молчали, а я просто пялился на свою руку, накрывавшую карман с маленькой, черной бархатной коробочкой.

– Так ты не против, чтобы я перебрался поближе? – спросил Гарднер.

– Нет, – ответил ему. – Это было бы здорово.

– Ты подумаешь о том, чтобы пойти туда учиться искусству?

– Я подумаю об этом.

– Хорошо. – Он прикоснулся к моей руке, и я поднял глаза как раз в момент, когда он обхватил меня за плечи и обнял, прижав к себе. Я обнял его в ответ, стараясь параллельно разобраться во всех тех эмоциях, что роились у меня в голове.

Голос Гарднера стал мягким.

– Я люблю тебя, сынок.

– Я... я тоже тебя люблю, Гарднер.

Эти слова тронули меня сильнее, чем я мог бы себе представить. Думаю, теперь искусство станет для меня профилирующим.

***

– Ты выйдешь за меня замуж?

Очарование четырнадцатого раза, верно?

– Нет.

Я вздохнул и прижал Румпель сильнее к своей груди. Похоже, предложения, сказанные после секса, тоже не срабатывают. Впервые, когда я спросил, она решила, что я шучу. Я в свою очередь тоже обыграл этот момент, не желая, чтобы она поняла насколько на самом деле серьезен я был и как мне кольнул в сердце ее отказ.

Я понимал, насколько мы были еще молоды, но тем не менее хотел... даже не знаю, застолбить что ли? Мы уже жили вместе вне кампуса, так какая проблема была в куске бумаги?

Она провела рукой по моему прессу, отчего я испытал легкий трепет, а мой член чуть дернулся. Похоже, маленькому ублюдку ее вечно было мало. Хотя она тоже не возражала. Если уж на то пошло, она была готова пойти на второй круг быстрее, чем я. Однако не сегодня, так как должны были приехать Грег с Гарднером, чтобы отвезти нас на совместный ужин и празднование.

Николь искренне считала это странным, но мне хотелось отметить сегодня годовщину со дня ее спасения. Она считала это днем, когда я пострадал, но для меня самым главным было, что она не пострадала. Кроме того, я уже снова ходил, хотя все еще приходилось использовать трость для поддержания равновесия.

Я так ненавидел ходунки, что чуть не навредил себе усердствуя на физиотерапии и в итоге на выходные попал в больницу. Даниэль притащила мне другие и после произошедшего посадила на очень строгий режим. Больше никаких упражнений через силу, если мое тело к этому не готово.