Текст книги "Львиное сердце. Под стенами Акры"
Автор книги: Шэрон Пенман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 28 страниц)
Генрих успокаивал их, как мог, припоминал случаи, когда, подобно ему самому, люди полностью излечивались от арнальдии, советовал молиться св. Власию, покровителю тех, кто страдает от горловых и легочных хворей – горло Ричарда очень сильно воспалилось, а во рту образовались болезненные язвы.
Когда дамы собрались уходить, граф порылся в сундуках и нашел свой любимый перстень с янтарем – камень, по поверью, помогал от лихорадки, а затем проводил их обратно в королевский шатер.
По возвращении они встревожились поначалу, узнав о том, что епископ Солсберийский исповедал Ричарда. Андре удалось убедить их в том, что это всего лишь разумная мера предосторожности, а не свидетельство ухудшения состояния больного. В конце концов, добавил он, мужчины всегда исповедуются перед битвой. Джоанна удалилась за ширму, чтобы поспать несколько часов, а Беренгария пододвинула кресло ближе к постели. С начала болезни Ричарда по ночам стояла необычная тишина. Наваррка слышала глухие удары камней, врезающихся в городские стены, но в остальном на лагерь словно набросили плотный покров. Ричард не выразил удивления, когда жена надела ему на палец янтарный перстень, и послушно приложился потрескавшимися губами к кубку с горячим отваром шалфея, призванного залечить язвы во рту.
Беренгарию пугала это его неожиданное безволие – она предпочитала прежние яростные вспышки, даже когда они были направлены на нее. Шли часы. Королева меняла влажные компрессы на лбу супруга, поила вином с последним прописанным докторами лекарством, наносила мазь на болячки и с трудом сдерживала слезы, когда он благодарил ее за заботу слабым проблеском улыбки. Молодая женщина устала так, что, когда Джоанна сменила ее, рухнула на кровать, не раздеваясь, и заснула почти мгновенно.
Переход от тяжелого сна к жестокой реальности был столь резким, что, очнувшись, она вздрогнула и смутилась, увидев склоняющуюся над ней Джоанну.
– Моя очередь? – спросила наваррка, подавляя зевок.
И только тут заметила застилающие глаза подруги слезы.
Из хроники Баха аль-Дина-ибн-Шаббада, доверенного советника Салах ад-Дина, очевидца осады Акры:
«Франки были в то время настолько удручены усугубляющейся болезнью короля английского, что даже отложили приступ к городу».
Ричард был очень тяжело болен. Но осознавал только нестерпимый, сжигающий жар. Тело его пылало огнем, раскалявшимся все сильнее с каждым днем, сны увлекали в пугающий мир галлюцинаций, демонических видений, проносившихся в мозгу вихрем, окрашенным в тона крови и пламени. В бреду его обступали покойные родичи, отец и братья, вот только время как-то странно перемешивалось. То он уже взрослый, то маленький мальчик, зовущий мать, всегда бывшую его главной опорой. А вот его запирают в какую-то далекую темницу, откуда бесполезно взывать о помощи. Погружаясь по спирали во тьму, он устал, так невыносимо устал, что проще казалось прекратить сопротивляться, дать себя засосать. Но король не сдавался, инстинктивно устремляясь к далекому свету, призрачному и мерцающему, но обещающему указать путь домой.
Открыв глаза, Ричард поморщился, почти ослепленный ярким сиянием. Смотря через занавес ресниц, король разглядел залитое слезами женское лицо. Он удивился, почему сознание его так затуманено: лицо было знакомым, но ему потребовалось несколько секунд, чтобы узнать жену. Произнеся ее имя, Ричард поразился, каким слабым стал его голос. Боже святый, сколько же он болел?
– Ты очнулся! – Улыбка Беренгарии была подобна восходу солнца. Наваррка провела рукой по его лбу, потом коснулась щеки прямо над бородой. – Пресвятая Дева, жар спал! Теперь ты пойдешь на поправку.
– Конечно, пойду...
Ему хотелось спросить, кто вздумал бы сомневаться в этом, но в горле першило, и он обрадовался, что она поняла и потянулась за кубком. Вино было теплым и отдавало лекарственными растениями, но Ричарду оно показалось наивкуснейшим. Вернув кубок, он внимательно всмотрелся в ее лицо.
– Ты была тут все время, Беренгуэла? – Она кивнула, и король улыбнулся: – Так я и думал. Я ощущал твое присутствие...
Беренгария смежила веки, чувствуя себя в этот миг такой счастливой, будто на нее сошло Божье благословение.
– Ричард, нам следует сделать щедрое пожертвование Всевышнему, ведь Он смилостивился над нами. Быть может, даже основать часовню, как только возьмем Акру?
– Сомневаюсь, голубка, что Филипп согласится уступить мне всю Акру. Как у него дела? Мне не причудилось, что он тоже слег?
– Нет, его действительно свалила арнальдия. Но у него она протекала много легче, и король уже на пути к выздоровлению. Он... Нет, Ричард!
Ричард уже сделал открытие, что не способен встать с постели – голова кружилась. Потрясенный предательством тела, король позволил Беренгарии усадить его, подложив под спину подушки. Он снова начал проваливаться в сон, но тут ширму рывком отвели в сторону, и появились Андре и Генрих, с улыбкой глядящие на государя сверху вниз.
– Нам показалось, что мы слышим твой голос!
Беренгария, устыдившись, принялась объяснять, что ее радость была слишком велика и она не подумала ни о ком больше. Но мужчины ее не слушали. Подставив к кровати стулья, они поинтересовались, закончил ли Ричард валять дурака и прохлаждаться и не пора ли ему выслушать отчет о событиях минувшей недели. Король был поражен известием, что у него выпала из жизни целая неделя, но горел нетерпением узнать новости, а гостям столь же не терпелось их сообщить.
Саперам удалось сделать подкоп под секцию Проклятой башни, а французские команды обрушили часть прилегающей стены, хотя пробиться в город не смогли. Комендант крепости рискнул выйти под белым флагом для переговоров, но Филипп принял его с таким высокомерием, что сарацин вернулся в Акру взбешенный и поклялся сражаться до конца. Накануне Филипп приказал своим воинам идти на очередной приступ, который, подобно остальным попыткам французов, закончился неудачей. Конрад, явно по причине слухов об одновременной болезни Ричарда и Филиппа, вернулся из Тира. Саперы Филиппа наткнулись на контрподкоп, ведомый сарацинами. Обе стороны по молчаливому согласию разошлись мирно – никому не хотелось сражаться под землей словно хорькам в норе, однако французам удалось освободить нескольких христианских пленников, которых арабы заставили копать туннель.
Позабавленный историей, Ричард рассмеялся. У Беренгарии на глаза навернулись слезы, потому как она отчаялась уже снова услышать этот смех. Лекари тоже сияли, будто именно им, а не Богу обязан был пациент избавлением от смерти. Ужаснувшись мысли, что Джоанна еще не знает, наваррка тут же отправила за ней гонца – одна из фрейлин сицилийской королевы, дорогая ее сердцу Беатриса, тоже тяжко захворала, и Джоанна делила время между бдениями у одра болезни Беатрисы и брата. Отрядив рыцаря в шатер Джоанны, Беренгария поспешила назад к супругу. Но поняла, что тот не заметил ее отсутствия. Ричард сидел в постели худой и изможденный, но с сияющим взором, и засыпал Генриха и Андре вопросами про осаду. Считают ли они, что Проклятую башню удастся вскоре обрушить? Не было ли посланий от брата Саладина? Большие ли потери понесли французы во время отбитого приступа?
Беренгария подождала немного, потом отвернулась от кровати. Встретившись с одним из докторов взглядом, она подозвала его.
– Если король спросит, – тихо промолвила молодая женщина, – скажи, что я пошла просить епископа Солсберийского отслужить сегодня особую мессу в честь свершенного чуда.
Войдя в шатер Джоанны, Беренгария была встречена улыбками и поняла, что кризис у Беатрисы миновал. Это подтверждал и вид пожилой фрейлины, которая впервые почти за неделю погрузилась в мирный сон. Джоанна, выглядевшая усталой, но счастливой, заключила золовку в объятия.
– Воистину, Господь смилостивился над нами, пощадив Ричарда, а теперь Беатрису, – прошептала она.
Идя по лагерю к шатру Ричарда, Джоанна сказала, что лучшим доказательством скорой поправки Беатрисы служит появившаяся забота о волосах и ногтях.
– Я сказала ей, что пока не стоит волноваться из-за выпадающих волос – по словам Генриха, это начинается несколько недель спустя после арнальдии. А Ричарда потеря шевелюры тоже страшит? Он ведь такой тщеславный, – добавила молодая женщина с нежной улыбкой. – Ему ли не знать, как выгодно походить обличьем на короля из песни менестреля!
– Сомневаюсь, что в голове у него есть место для чего-то, кроме осады, – честно призналась Беренгария. – Он удивительно узколоб, и теперь, идя на поправку, думает только о том, как поскорее ринуться в битву. Надеюсь, что ты поможешь мне занять его чем-то другим в течение сегодняшнего вечера.
– Вот почему я захватила с собой это, – ответила Джоанна, намекая на роскошно переплетенную в красную кожу книгу. – «Ивэйн, или рыцарь со львом» Кретьена де Труа. Когда Ричард становится беспокойным, я настоятельно читаю ему это.
Искоса бросив взгляд на безмятежный профиль наваррки, Джоанна тихо вздохнула, подумав, что молодой супруге полагается удерживать внимание мужа без помощи со стороны золовки. Несходная получилась пара из брата и его испанской невесты – это как если бы сокол женился на голубке. Но все неважно, покуда она способна приносить ему наследников. Многие жены находят отраду в детях, не в мужьях. Джоанна закусила губу, вспомнив о маленькой усыпальнице в соборе Монреале, а затем, усилием воли стряхнув печаль, стала рассказывать про двоих слуг-сицилийцев, которые, пропав две с лишним недели назад, объявились в лагере у Саладина.
– По крайней мере, так сказали Генриху. Так что полагаю, их обращение в христианство не было таким искренним, как мне казалось, – уныло промолвила она.
К этому времени они подошли к шатру Ричарда. Рыцари обрадовались слову хозяек, что их услуги не понадобятся до самого вечера, потому как ходили слухи, что Проклятая башня вот-вот обрушится. Воины поспешили прочь, а Беренгария и Джоанна переступили через порог и застыли в изумлении, обнаружив, что внутри нет никого, кроме нескольких человек, разморенных июльским солнцем и дремлющих. Поскольку подобное безлюдье не было свойственно королевским резиденциям, женщины переглянулись озадаченно: с какой стати Ричарда оставили почти одного? Ужаленные одним и тем же недобрым предчувствием, дамы поспешили за ширму и обнаружили измятую пустую постель.
– Государыни? – Повернувшись, они увидели одного из солдат, сонно трущего глаза. – Могу я чем-то помочь?
– Где мой милорд супруг, король?
– Прошлой ночью наши саперы обрушили часть стены, прилегающей к Проклятой башне, и король решил быть наготове, когда пробьют брешь, – заявил воин с таким спокойствием, что им обеим захотелось хорошенько встряхнуть его. – Лекари возражали, да король настоял на своем, и его унесли на шелковом одеяле, чтобы он мог принять командование.
Ричард расположился в серклейе близ оборонительного рва. Крестоносцы много недель усердно засыпали его, и в лагере до сих пор толковали о самоотверженном подвиге жены одного из сержантов. Женщина таскала ко рву камни, и в нее попала сарацинская стрела. Умирая на руках у мужа, несчастная просила бросить ее тело в ров, чтобы и после смерти она могла послужить святому делу. Сегодня задачей было расчистить часть завала, образованного обрушившейся секцией стены. Работа была в высшей степени опасная, потому как ничто не защищало воинов от вражеских лучников на укреплениях, но недостатка в добровольцах не наблюдалось. Выписывая зигзаги, они устремлялись к бреши, вскинув шиты для зашиты от сыплющихся сверху стрел и копий.
Арбалетчики прикрывали их как могли. Рядом с каждым стрелком стоял помощник с взведенным арбалетом. Выпустив болт из своего арбалета, стрелок брал запасной, и таким образом удавалось поддерживать плотный огонь. Ричард тоже принимал участие. Когда его болт нашел свою цель – неосторожного сарацина, перегнувшегося через парапет, чтобы поразить кого-нибудь из осаждающих, – он засмеялся, довольный тем, что затяжная болезнь не отразилась на меткости глаза. Воины оборачивались на него и улыбались. Присутствие короля сильно подняло боевой дух. Солдатам нравилось, что он всегда готов рисковать своей жизнью наряду с ними и что, даже будучи не в силах ходить, велел доставить себя сюда на носилках.
Генрих передал ему заряженный арбалет.
– На этот раз целься в того высокого в зеленом тюрбане.
– Почему? Тебе не нравится его манера одеваться? – спросил Ричард и, принимая оружие, удивленно посмотрел на племянника.
– На этом выродке доспехи Обре Клемана.
Взгляд Ричарда переместился с хмурого лица родича на человека на стене. Ему сообщили о гибели Обре три дня назад во время французского приступа. Маршал первым взобрался на стену. Рыцари следовали за ним, но лестница сломалась, и все попадали в ров. Оставшись наверху один, Клеман яростно оборонялся, но турки задавили числом, и друзьям несчастного оставалось лишь смотреть, как его кромсают клинками.
– Ты уверен?
– Еще как, – отозвался Генрих. – Он даже сюрко Обре надел. Те темные пятна – это кровь. Мерзавец дразнит нас уже два дня, предлагая отомстить за смерть Клемана. Но его, видно, сам сатана оберегает, потому как ни один из наших болтов ему и царапины не причинил.
Ричард снова повернулся к стене и выругался, потому как сарацина в доспехах убитого маршала больше там не было.
– Я тебя понял, – сказал король и сделал знак подать ему фляжку.
Андре взял сосуд и переда Ричарду. Бледность венценосного кузена творила о том, что ему следует вернуться в постель. Но де Шовиньи знал, что об этом бессмысленно даже заикаться. Вместо этого он взял собственный арбалет и продолжил обстреливать стену.
Воины обливались потом, потому как испепеляющее солнце все выше вставало над горизонтом. Но добровольцы продолжали рисковать жизнью, подбираясь к укреплениям. Другие храбрецы оттаскивали в безопасное место раненых. Мертвых оставляли ждать темноты. Незадолго до полудня всех удивило появление на сцене Конрада Монферратского.
– Монсеньор, – как бы нехотя отдал он должное титулу Ричарда. – Я прослышал, что ты здесь, и решил убедиться лично. – Конрад устроился поудобнее рядом с королем и понизил голос: – Хочешь, чтобы Филипп, оставаясь в кровати, выглядел бледно по сравнению с тобой?
Ричард ожег собеседника взглядом, но Конрад уже повернулся к Проклятой башне, в изумлении наблюдая за сумасшедшей деятельностью у бреши.
– Господи Иисусе, только посмотри на этих глупцов! В прошлом нам не удавалось найти добровольцев для такой самоубийственной работенки. Как тебе это удалось? – Во впившихся в Ричарда глазах читались наполовину восхищение, наполовину зависть. – Они даже прямого приказа не слушались.
– Я им не приказывал. Только предложил по два золотых безанта за каждый камень, принесенный с бреши.
У Конрада отвисла челюсть, потом он хохотнул:
– И как мы не додумались до этого? Какой смысл обращаться к вере, если подкуп работает куда лучше?
– Это не подкуп, а вознаграждение за риск. И не говори мне, милорд маркиз, что они не заслуживают этого. Если только ты не намерен сам выбраться из укрытия и потаскать камни.
Даже в полумраке серклейи было заметно, как вспыхнули глаза Конрада. Но Ричард уже и думать про него забыл. Схватив арбалет, он одним плавным движением прицелился и спустил крюк. Болт поразил сарацина в грудь. Тот пошатнулся, изо рта у него хлынула кровь, и все англичане принялись вопить, потрясать кулаками и хлопать друг друга по плечу. На лице Конрада отразилось недоумение.
– Выстрел был хорош, не спорю, – процедил он. – Но не слишком ли чрезмерна радость? Разве только ты отправил к дьяволу самого Саладина?
Воинов подобный сарказм обидел, и они ощетинились.
Белые зубы Ричарда блеснули в некоем подобии улыбки.
– Передай Филиппу, что я только что отомстил за смерть его маршала, – сказал король.
На следующий день французы снова пошли на приступ и были с большими потерями отбиты. Сарацинский гарнизон отправил через гавань пловца предупредить Салах ад-Дина, что вынужден будет сдаться, если султан не придет на выручку. Затем осажденные предложили уступить Акру в обмен на гарантию сохранения жизни. Когда предложение было отклонено, арабы пообещали освободить по христианскому пленнику в обмен на каждого члена гарнизона, а также вернуть частицу Святого Креста, захваченную после победы Салах ад-Дина под Хаттином. Франки, как называли сарацины своих врагов, настаивали на «возврате всех их земель и освобождении всех пленников». В этом им было отказано. Требюше крестоносцев продолжали разносить стены, а одиннадцатого июля воины Ричарда и пизанцы провели совместную атаку на брешь в месте обрушения Проклятой башни. Арабы в итоге отбили штурм, но христиане были так близко от того, чтобы ворваться в город, что гарнизон осознал неизбежность поражения.
Рассвет пятницы, двенадцатого июля, выдался жарким и душным. Беренгария и ее фрейлины проводили томительные часы, не в силах думать ни о чем, кроме встречи в шатре тамплиеров, где военачальники Акры Сайф-ад-Дин аль-Маштуб и Баха ад-Дин Каракуш вели переговоры с Ричардом, Филиппом, Генрихом, Ги де Лузиньяном, Конрадом Монферратским и прочими вождями армии крестоносцев. Беренгария то хватала свой псалтирь, то клала обратно, Джоанна попыталась продолжать обучение Алисии игре в шахматы, но, поскольку взгляд ее то и дело устремлялся к пологу шатра, девочка, к вящей своей радости, ухитрилась поставить наставнице мат.
– Они ведь сдадутся, да? – спросила наконец Анна, озвучив мучивший всех вопрос. За шесть недель, минувших с тех пор, как ее мир перевернулся с ног на голову, юная киприотка неплохо продвинулась в изучении чужого языка и теперь продолжила по-французски с очаровательным акцентом. – Или все умрут, нет?
– Скорее всего, – кивнула Джоанна, слишком взволнованная, чтобы укрывать пеленой молчания суровый закон войны: замок или город, взятый с боя, не вправе рассчитывать на милосердие. Вопрос, будут ли выжившие, зависит от прихоти победителей или от возможности побежденных уплатить выкуп. После взятия христианами Иерусалима в 1099 году произошла кровавая баня, в ходе которой почти все мусульманские и еврейские жители города были преданы мечу. Однако четыре года назад Саладин пощадил иерусалимских христиан, поскольку Балиан д’Ибелин уговорил его принять выкуп. Джоанна гордилась тем, что посланные в Святую землю задолго до этого ее отцом деньги спасли жизни тысячи мужчин и женщин от печальной судьбы оказаться на сарацинских невольничьих рынках. Посмотрев на Анну, она поспешила смягчить первоначальный ответ:
– Вот почему они примут наши условия. Арабам известно, что в случае захвата города их ждет кровавая резня. Сдавшись, они могут спасти себя и тех, кто еще остался в Акре.
Анна перевела взгляд с Джоанны на Беренгарию, потом снова посмотрела на Джоанну.
– Раз исход ясен, то почему вы переживаете? – Прежде чем собеседницы успели ответить, принцесса вдруг понимающе улыбнулась, отчего на ее щеках образовались ямочки. – Ах, я догадалась! Вы боитесь за Малик-Рика.
Этим прозвищем сарацины называли Ричарда, и Анна тоже начала пользоваться им, к вящему веселью короля.
– Он может достаточно оправиться к следующему... – Киприотка нахмурилась, подбирая нужное слово: – К следующему приступу, так кажется?
– Так, – подтвердила Джоанна, обменявшись с Беренгарией сочувственным взглядом.
Хотя с каждым днем к Ричарду возвращались силы, физически он еще не был готов принимать участие в битве, а женщины опасались, что на уме у него именно это. Короля очень огорчило, что не ему довелось возглавить своих людей во время вчерашнего приступа. Джоанна и Беренгария надеялись, что Генрих, епископ Солсбери некий и остальные друзья Ричарда не позволят ему так безрассудно рисковать жизнью, но знали, каким упрямым способен он быть, поэтому молились, чтобы этот день осады стал последним.
Они собирались уже отправить одного из придворных рыцарей Джоанны в шатер тамплиеров, разузнать новости о ходе переговоров, когда услышали вдруг этот звук. То был рев тысяч глоток, более громкий даже, нежели производимый «греческим огнем», когда тот устремляется к цели, таща за собой дымный хвост. Мариам метнулась к входу и через секунду вернулась с улыбкой на устах.
– Либо заключен мир, либо весь лагерь сошел с ума: мужчины орут и вопят, а все шлюхи спешат помочь им устроить праздник!
Джоанна и Беренгария вскочили и радостно обнимались, решив не обращать внимания на факт, что это лишь временная передышка, что взятие Акры – это лишь первый шаг на кровавом пути к освобождению Святой земли.
Не прошло и часа, как шум стал нарастать, предупредив женщин о приближении Ричарда. Рядом с ним шагали Генрих и граф Лестерский, друзья и свита радостно следовали за ними. Король все еще выглядел тем, кем являлся – человеком, недавно вставшим с одра тяжкой болезни: щеки ввалились, лицо казалось особенно бледным на фоне рыжих волос. Но улыбка его слепила, а таким счастливым женщины не видели его никогда прежде.
– Дело сделано, – объявил он хрипло. – Акра наша.
Гарнизон крепости согласился сдать город, все оружие, включая метательные орудия, а также семьдесят галер из флота Салах ад-Дина, стоящие на якоре в гавани. От имени султана командиры обещали уплатить двести тысяч динаров и возвратить Истинный Крест. Полторы тысячи христианских пленников получали свободу, в том числе сто особо поименованных человек. За посредничество в устройстве соглашения Конрад Монферратский получал десять тысяч динаров. До выполнения условий гарнизон Акры удерживался в качестве заложников, а затем воинов и их семьи полагалось отпустить. Когда новости достигли Салах ад-Дина, тот ужаснулся и, посовещавшись с советниками, решил отправить после наступления темноты пловца в осажденный город с повелением не принимать подобных условий. Но вскоре узнал, что опоздал, потому как в полдень ему донесли, что на стенах Акры развеваются «знамена неверных».
