Текст книги "Львиное сердце. Под стенами Акры"
Автор книги: Шэрон Пенман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 28 страниц)
Увлеченная разговором, Джоанна наклонилась вперед и даже не заметила, что опустила локти на стол.
– Чего я не понимаю, лорд Гуго, так это, почему они так редко нападают на христиан. Они не рассматривают нас как врагов?
– Мы для них вроде лис, госпожа – скорее досада, чем настоящая угроза. Главная их ненависть направлена против суннитских волков, которые платят им сторицей.
– Я слышал, они бессчетное количество раз покушались на Саладина, – заметил Ричард. – Это так?
– Отчасти, милорд король. Мне известно по меньшей мере о двух попытках убить султана. Оба раза им удавалось проникнуть в лагерь, и в одном из случаев его спасла только кольчуга. Саладин с тех пор стал тщательно заботиться о своей безопасности и даже решился нанести по Рашид ад-Дин Синану ответный удар, осадив его замок Масиаф. Но вынужден был снять ее спустя всего неделю. Мне доводилось слышать про разные причины, подтолкнувшие его к этому, включая историю про угрозу Старца Горы перерезать всю семью Саладина, если тот не отступит. Сложно было не принять такую угрозу всерьез после того, что случилось с телохранителями султана.
Гуго обладал врожденным чувством драмы. Он прервался, чтобы сделать глоток вина, нагнетая любопытство аудитории, сгорающей от нетерпения услышать продолжение рассказа.
– Так вот, – сказал пулен. – Как говорят, предводитель ассасинов послал одного из своих людей с письмом к Саладину, настаивая на том, что вручено оно должно быть лично, один на один. В итоге Саладин согласился принять посланца, но не захотел отослать двоих самых доверенных из своих телохранителей. Человек Синана посмотрел на них и спросил, повинуются ли они, если он именем своего господина прикажет им убить султана. Те тотчас выхватили мечи и воскликнули: «Приказывай нам что хочешь!» Затем посланец, передав сообщение, ускакал из лагеря в обществе обоих телохранителей.
Раздались возгласы восхищенного ужаса. На этот раз роль циника примерил на себя Андре. Рыцарь пребывал в скверном настроении из-за боли и неудачных попыток разрезать рыбу левой рукой, поэтому легко пожертвовал вежливостью в пользу грубоватой честности.
– Чепуха все это. Если ассасинам удалось пристроить своих людей так близко к Саладину, то почему они не нанесли удар, пользуясь возможностью? С чего пугать султана, когда можно было запросто убить его?
Язвительная реплика Андре задела Гуго. Но заметив, что король забавляется происходящим, он только пожал плечами.
– Думай что хочешь, милорд де Шовиньи. Я могу лишь заявить, что Саладин и Старец Горы определенно достигли некоего взаимопонимания. Пришли к соглашению, после которого покушения на жизнь султана прекратились.
Генрих, прирожденный дипломат, взял на себя труд направить беседу в более спокойное русло, и неприятный момент остался позади. Про себя граф думал, что Андре прав, но логике тяжело соревноваться с легендой, и большинство гостей, это было очевидно, предпочитают верить в захватывающие дух истории Гуго про ассасинов, обладающих сатанинской, выходящей за пределы простого смертного силой.
Когда с угощением было покончено, Ричард подозвал к себе великих магистров тамплиеров и госпитальеров. Король высоко ценил отвагу, стойкость и дисциплинированность воинов обоих орденов и всегда старался дать всем понять, что они пользуются его расположением. Однако вскоре к нему подошла дама Уракка – самая молодая, а по его мнению, и самая глупая из фрейлин жены. Королева удалилась в свой шатер, доложила девушка. Это сообщение вызывало целый ряд вопросов. Почему Беренгуэла не подошла сказать сама? И почему ушла так рано?
Хотя Ричард имел склонность воспринимать закулисную деятельность женщин как данность и едва ли задумываясь над тем, чего стоит им приготовить праздник подобный этому, но знал о наличии у супруги развитого чувства долга. Подобное пренебрежение обязанностями хозяйки совсем не походило на нее. Уракка, разумеется, не могла дать объяснений, но обведя взглядом переполненный шатер, король заметил проблеск подбитой мехом мантии Беренгарии.
Быстрым шагом отправившись ей на перехват, он стал восстанавливать в памяти ее поведение во время пира. Прочие дамы активно участвовали в разговоре об ассасинах, но Беренгария не проронила ни слова. Начав размышлять, он понял, что жена была подавлена еще до начала обеда и для королевы на публичном мероприятии держалась необычно тихо и отстраненно. И вид у нее был бледный, вспомнилось ему, и в груди шевельнулось беспокойство, потому как болезни никогда не отступали далеко от армейского лагеря, а холодно было так, что даже за едой гости кутались в плащи. Раз зараза не щадит солдат, то насколько уязвимее к этим чужеродным, смертоносным болезням Утремера должна быть такая нежная и хрупкая девчонка, как Беренгуэла?
Отведя супругу в сторону, он впился внимательным взглядом в ее лицо.
– Уракка сказала, что ты уходишь. Ты не захворала, голубка?
– Нет, со мной все хорошо. Просто... просто я немного устала. Но, если хочешь, я останусь. – Успокоенный, Ричард наклонился и поцеловал ее в лоб.
– Нет, это без надобности. Джоанна тебя заменит. Я просто забеспокоился, не заболела ли ты. Ступай и отдохни. На самом деле, это превосходная идея, – добавил король с улыбкой. – Потому как едва ли тебе удастся много поспать этой ночью.
Он ожидал, что Беренгария вспыхнет и засмеется, как всегда. Но реакция получилась совсем другой.
– Нет, не сегодня! – вскричала наваррка и хлопнула себя ладонью по губам, будто пытаясь загнать сорвавшиеся слова обратно.
Ричард заморгал недоуменно. Хотя в теории он признавал, что жена имеет право на отказ, мысль о том, что это может быть его собственная супруга, никогда не приходила ему в голову.
– Ты уверена, что не больна, Беренгуэла?
– Я... Нет, не больна, – заверила она его, однако старательно отводила взгляд. Ресницы ее опустились как шторы, за которыми укрылись ее мысли.
Король на миг растерялся, но потом все понял.
– Ах, ну конечно, у тебя истечения начались! – воскликнул он, обрадованный тем, что разгадка этой маленькой тайны оказалась так проста, и взял жену за руку.
И вновь его ждал сюрприз. Королева вздохнула, и из глаз у нее брызнули вдруг слезы. Высвободившись, Беренгария повернулась и убежала – иного слова к ее поспешному отступлению было не подобрать. В их сторону начали обращаться головы, удивленные фрейлины и рыцари поспешили к государю, который в совершенном недоумении смотрел супруге вслед.
– Ричард! – Рядом, как по волшебству, возникла Джоанна. – Что ты ей сказал?
Его всегда забавляло ее стремление защищать невестку, пусть даже это означало, что при расхождении мнений сестра неизменно принимала сторону Беренгарии. На этот раз ему было не до веселья.
– Ничего я не говорил! – заявил он. – Мы разговаривали, а она вдруг убежала. Ступай за ней, Джоанна, и выясни, что не так.
– Это твоя жена! Это тебе следует пойти за ней.
– Ты справишься лучше, нежели я, – настаивал Ричард. – Я не большой мастер по части женских капризов и слез...
Предостереженный выражением ее лица, он осекся, но было уже поздно.
– Женских капризов? – В голосе сестры читалось удивление. – Ты когда-нибудь видел, чтобы я или матушка предавались «женским капризам»? Замечал, чтобы Беренгария давала волю каким бы то ни было чувствам? Она хоть слезинку проронила в твоем присутствии? Если девчонка расстроена, значит у нее есть чертовски серьезный повод. И выяснить, в чем он заключается, – твой долг!
Ричард не ответил, по его лицу она прочитала, что он сдается. Но продолжала стоять и не сводила с него неумолимого взора до тех пор, пока брат не повернулся и не зашагал к выходу из шатра. Только тогда Джоанна хлопнула в ладоши, давая музыкантам сигнал продолжить играть, а гостям – сделать вид, что бегство королевы не является чем-то из ряда вон выходящим.
Ричард не был доволен сестрой. Но чувство справедливости, слишком часто, по его мнению, вылезающее в самый неподходящий момент, заставляло короля признать, что он обидел жену. Беренгуэле не были свойственны изъяны, приписываемые ее полу: она не проявляла легкомысленности, излишней чувствительности или сантиментов. И все же ему казалось, что Джоанне следовало предложить утешение или посекретничать с невесткой по-женски. Но сестра уперлась, поэтому выбора не остается. Ричард вошел в шатер Беренгарии с мрачной решимостью человека, вступающего на неизведанную почву. Его появление вызвало предсказуемый переполох среди прислужниц королевы. Подумав про себя, что они кудахчут как куры, заметившие сокола, государь уже готовился выпроводить всех вон, но вовремя вспомнил, что на улице хлещет проливной дождь, и ограничился тем, что знаком велел им держаться подальше от ширмы, отделяющий личный уголок Беренгарии.
Молодая женщина лежала на кровати, но услышав свое имя, перекатилась, и при виде мужа лицо у нее выразило такое удивление, что в Ричарде шевельнулось чувство вины. Супруга явно плакала, потому как глаза у нее были красные и припухшие.
– Прости, что устроила сцену, – сказала Беренгария.
– Ты забыла историю моей семьи, Беренгуэла? – отозвался он. – По нашим меркам, чтобы устроить сцену, тебе стоило выплеснуть кубок вина мне в лицо. – Присев рядом, Ричард придвинулся к ней, и уголком простыни утер мокрые щеки. – Скажи, что не так?
– Ты угадал, – призналась наваррка. Голос ее звучал глухо, будто она глотала слезы, но глаза твердо встречали его взгляд. – Сегодня у меня начались месячные. С опозданием почти на три недели.
– Вот как? Ясно. Ты предполагала, что понесла.
– У меня прежде никогда не было задержки. Никогда. – Одинокая слеза обозначилась в уголке ее глаза, медленно сползла по щеке и разбилась о его запястье. – Я была так уверена, так счастлива...
– Беренгуэла, я не сомневаюсь, что ты подаришь мне сына. Но это произойдет в Богом намеченное время.
– Об этом же твердит мне и духовник, – промолвила наваррка, и Ричард понял, что эти банальности служат ей слабым утешением.
Он помолчал некоторое время, не зная, что сказать.
– Быть может, будет только лучше, если ты не понесешь, пока мы в Утремере, – заявил наконец король, и увидел, как карие ее глаза широко распахнулись. – Сама подумай, голубка. Тебе довелось уже перенести больше тягот и опасностей, чем иной королеве выпадает за целую жизнь. Вообрази, насколько тяжелее станет терпеть их, если ты будешь на сносях. А сами роды? Неужели ты хочешь произвести его на свет в шатре? А дальше? Ты ведь станешь пугаться насмерть всякий раз, как малыш чихнет или кашлянет. Эта страна не для детей. Не для женщин с детьми. Адово пламя, девчонка, эта страна и не для мужчин, не считая тех, кто родился и вырос здесь – мы тут болеем и мрем куда чаще, чем в собственных наших землях.
Она впилась в него взглядом.
– Ты действительно не огорчишься, если я не понесу до возвращения домой?
– Буду даже рад, – признался он. – Знай я, каково здесь, сомневаюсь, что взял бы с собой тебя и Джоанну. А так... так мне приходится переживать за вас, а не только беспокоиться о своих воинах и взвешивать шансы на победу над Саладином. – Ричард улыбнулся, но не слишком весело. – Существуют весомые причины тому, что мужчины обычно не берут на войну жен, голубка.
– Не стану отрицать, меня тоже посещали подобные мысли, – покаялась в свою очередь Беренгария. – Я очень не хотела бы обременять тебя лишней заботой, будь это в моих силах. Но... но я все же рада, что ты взял меня с собой.
Он наклонился и поцеловал ее. А когда попытался встать, жена ухватила его за руку.
– Не хочешь остаться со мной на ночь? Хоть нам и нельзя...
– Останусь, – пообещал король и поцеловал ее еще раз.
Когда он ушел, Беренгария осталась. Чувствуя, что не готова пока предстать перед миром, она решила побыть в шатре еще немного, вдали от чужих взглядов и домыслов. Однако вскоре пожаловала золовка, и ни одна из фрейлин не осмелилась воспрепятствовать ей войти.
– Я знаю, что Ричард был здесь, – без обиняков заявила Джоанна. – Только не уверена, что от него много толку. Даже самый храбрый мужчина приходит в смущение при виде женских слез.
Беренгария с нежностью посмотрела на собеседницу, подумав, что ей очень повезло заполучить Джоанну в подруги.
– Ко мне месячные пришли сегодня, – сказала она. – Они так запоздали, что я осмелилась надеяться... Но не сбылось.
– Мне так жаль! – Джоанна взобралась на кровать и заключила родственницу в объятья. – Ты была так счастлива в последние недели, что у меня зародились подобные подозрения. Ты сказала Ричарду?
Она надеялась, что брат посочувствовал жене, но сомневалась в этом, потому как считала мужчин полом непредсказуемым и импульсивным, способными, в отличие от женщин, проявить черствость в самый неподходящий момент.
– Да... Он был очень мил.
Джоанна с трудом спрятала улыбку, подумав, что первый и единственный раз слышит это слово в применении к Ричарду.
– Рада узнать это, дорогая.
– Он сказал, что к лучшему, если этого не случится до того, пока мы не вернемся благополучно в наши домены, потому как тут слишком опасно. Муж прав, разумеется, и для меня большое облегчение, что он не винит меня. Просто... просто это так много значит, Джоанна. Каждая женщина хочет ребенка, но для королевы это вдвойне важнее. Что может быть хуже, чем неспособность дать Ричарду столь необходимого наследника?
Джоанна промолчала, но Беренгария уже научилась читать по липу золовки.
– Ох, Джоанна, мне так жаль! Сможешь ли ты простить меня!
– Тут нечего прощать. Знаю, ты не намеревалась бередить мою рану. Мой сын умер, и да, это боль, которая никогда не исцелится полностью. Но у меня были годы, чтобы научиться жить с ней. Это часть моего прошлого. Не сомневаюсь, в свое время Ричард найдет мне подходящего мужа – предпочтительно бы христианина, – добавила молодая женщина с легкой улыбкой. – А когда это случится, у меня будут другие сыновья. Как и у тебя, дорогая сестренка. И я очень-очень верю в это. И хочу, чтобы ты тоже верила.
Она наполовину ожидала, что невестка разбавит безапелляционность этого утверждения осторожным «дай Бог». Но Беренгария удивила ее.
– Я хочу верить, Джоанна, и постараюсь. Но почему же этого не происходит? Как может Всемогущий отказывать в сыне и наследнике человеку, которому предначертано освободить Иерусалим от неверных?
Джоанна открыла рот, но закрыла снова. Во время одного из последних своих наездов в Яффу Ричард рассказал ей о постоянных раздорах с Гуго Бургундским и французами и признал, каким усталым и отчаявшимся ощущает себя иногда. Поделился даже сомнением, что Иерусалим вообще можно взять силой и что единственный их шанс вернуть Священный город – это пойти на сделку с Саладином. Брат согласился, что этот шаг будет плохо воспринят армией, что его люди будут жестоко разочарованы, если не сумеют отбить Иерусалим. Ей подумалось теперь, не разделит ли его собственная жена это жестокое разочарование. Джоанна решила было предупредить его, но передумала, так как с какой стати добавлять к непосильной ноше забот, которую приходится ему тащить, еще одну?
После Рождества Ричард переместил свою штаб-квартиру в Байт-Нуба, что лежит всего в двенадцати милях от Иерусалима. Зимняя погода не давала продохнуть, но стычки продолжались. На третий день нового года Ричард угодил в засаду к сарацинам, но те бежали, узнав его штандарт. Вскоре после этого он препроводил сестру и жену в более безопасную Яффу. К этому времени Львиное Сердце убедился, что наступать при подобных обстоятельствах на Иерусалим будет безумием. И по возвращении в Байт-Нуба столкнулся с открытой оппозицией.
Встреча состоялась в королевском шатре во время очередной снежной бури. Вой ветра создавал зловещий аккомпанемент к сердитым голосам. Едва подняв тему об отступлении, Ричард подвергся атаке французских союзников, обвинявших его в предательстве святой цели. Намеренный сдерживать темперамент, король пытался умерить их пыл доводами, казавшимися ему неопровержимыми.
– Посмотрите-ка сюда, – потребовал он, указывая на расстеленную на столе карту. – Нарисовать ее я попросил человека, лично знакомого с городскими укреплениями. Стены Иерусалима имеют более чем две мили в окружности и охватывают территорию в двести с лишним акров. У нас недостаточно воинов, чтобы надежно запереть город. Наши силы будут растянуты настолько, что турки смогут устраивать вылазки и прорывать линию в любом угодном им месте. Саладин готовится к многомесячной осаде, поэтому, осмелюсь предположить, провизию заготовил в избытке. Нет у врагов и недостатка в воде – цистерны наверняка полны!
С этими словами он сердитым, ироничным жестом указал на стенки шатра, раздувающиеся с каждым очередным напором бури, накрывшей Байт-Нуба.
– Даже будь у нас армия вдвое многочисленней, было бы безумием затевать осаду в такую непогоду! – закончил Ричард.
– Поверить не могу, что ты снова уклоняешься! – Гуго Бургундский бросил презрительный взгляд на карту и тряхнул головой: – Мы ведь в двенадцати милях от Священного города. Всего в двенадцати милях!
– Наши люди зашли так далеко не для того, чтобы поджать хвост и обратиться в бегство. – Епископ Бове даже не утруждал себя взглядом на карту, предпочитая не сводить осуждающего взора с Ричарда. – Зачем принимал ты крест, если не собирался сражаться с врагами Господа?
Генрих и Андре оба вскочили. Но в кои веки анжуйский характер не вспыхнул. Ричард даже не пытался защищаться, сознавая полную бесполезность затеи. Кровь Христова, как он устал от всего этого! Можно говорить что угодно, его все равно никто не услышит. Создавалось впечатление, что и не минуло с тех пор четыре месяца и они до сих пор в Яффе, продолжая тот же самый спор и напирая на одни и те же аргументы.
Но Ричард ошибся – это не был повтор стычки в Яффе. Поначалу Гуго Тивериадский держался на заднем плане, но теперь пробился к центру шатра.
– Нелепо обвинять английского короля в недостатке желания сразиться с сарацинами, – язвительно бросил он. – Будь я убежден, что ты сам веришь в это обвинение, господин епископ, то счел бы тебя страдающим от хвори, поражающей ум. Кто благополучно довел нас до Яффы? Кто выиграл битву при Арсуфе? Не ты, милорд епископ, и не ты, милорд герцог. Зачем нам без конца тратить время на эти мелкие свары, вместо того чтобы обсуждать действительно важные проблемы? Способны мы взять Иерусалим?
Когда французы попытались его перебить, Гуго предупреждающе вскинул руку.
– Нет! Клянусь Богом, вы меня выслушаете! Некоторые из вас употребляют слово «пулен» в качестве оскорбления, по крайней мере, за нашей спиной. Так вот, я горжусь тем, что я пулен. Мне куда больше известно о сражениях в Святой земле, чем людям, всю свою жизнь проведшим на жирных, зеленых полях Франции. И мой ответ – нет. Мы не способны овладеть Иерусалимом. Быть может, вы обвините и меня в нехватке желания победить в этой войне? Здесь мой дом, не ваш, и после того как вы вернетесь в родные земли, я останусь тут и буду до конца биться с врагом, который тоже никуда отсюда не уйдет.
– Мы не сомневаемся ни в крепости твоей веры, ни в доблести, – возразил Гуго. – Но нам нельзя сдаваться – до Иерусалима осталось рукой подать!
– Нет, милорд герцог, это не так. – Гарнье Наблусский спокойно сидел на сундуке, скрестив на груди руки, но голос его раздавался по всему шатру – великий магистр госпитальеров привык повелевать людьми. – Трудности, с которыми мы столкнулись в сентябре, остались неразрешенными. По-прежнему существует угроза, что наши линии снабжения будут перерезаны Саладином, и тогда мы окажемся без припасов в неприятельской стране, зажатые между войском султана и гарнизоном Иерусалима. С последнего нашего спора ничего не изменилось, стало только хуже. Наша армия ослаблена болезнями и дезертирством, вдобавок сейчас разгар одной из самых суровых зим на моей памяти. Война в Святой земле не даром зависит от времени года – чтобы убедиться в этом, достаточно высунуть нос из шатра.
Прежде чем кто-либо успел возразить, великий магистр тамплиеров выступил в поддержку Гарнье. Робер де Сабль заявил, что даже если крестоносцам удастся каким-то образом захватить Иерусалим, у них не получится удержать город, потому как все участники похода, приехавшие из других стран, сочтут свою клятву исполненной и уедут.
– Мы ставим на кон гораздо большее, чем жизни наших людей. Речь идет о судьбе королевства, потому как, если армия потерпит второе поражение вроде Хаттина, Утремер будет обречен. Предлагаю отступить к побережью и отстроить Аскалон, как и предлагал нам в сентябре король английский.
Французов эти доводы не убедили. Они разъярили всех тамплиеров, назвав Робера де Сабля марионеткой Ричарда, поскольку магистр был вассалом английской короны. А возражения госпитальеров и пуленов отмели в сторону под тем предлогом, что священная война вовсе не чета любой другой. Бог хочет, чтобы крестоносцы осадили Иерусалим, настаивали они, и он вознаградит их, даровав победу. Эти самые аргументы принесли французам перевес в Яффе. Но в ту холодную январскую ночь в Байт-Нуба вышло иначе. К огорчению подданных Филиппа, собратья-крестоносцы не стали в очередной раз отвергать воинский опыт и искусство в пользу слепой веры. Было решено, что армия не станет пытаться брать Иерусалим сейчас, а отойдет и встанет на развалинах Аскалона с целью отстроить город и грозить оттуда главной опоре Саладина – Египту.
Французы удалились, предрекая беду и изрекая скрытые, а иногда и не очень, угрозы оставить крестовый поход. Гуго Бургундский помедлил на пороге и вперил гневный взгляд в Ричарда, которого считал главным виновником своего постыдного поражения.
– Никогда наши люди не простят тебе этого, – бросил он. – Им не понять, почему мы даже не попытались отбить Священный город.
Ричард промолчал, потому как хотя он искренне верил, что крестоносцы избежали только что катастрофы, от которой содрогнулся бы весь христианский мир, но одновременно понимал – Гуго прав. Воины никогда не поймут, и винить станут именно его, Ричарда Львиное Сердце.
