Текст книги "Львиное сердце. Под стенами Акры"
Автор книги: Шэрон Пенман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц)
– Даже французским рыцарям? – недоверчиво спросил Генрих. – Превосходная идея, дядя, солдаты будут от нее в восторге. Пойду распоряжусь немедленно.
Беседу прервало прибытие Ги де Лузиньяна в сопровождении епископа Солсберийского, Жака д’Авена, графа Лестерского и ряда прочих посетителей, слишком знатных, чтобы заставить их ожидать на пороге. Прошло несколько часов, прежде чем Ричард смог наконец лечь в постель. Однако король обнаружил, что не в силах уснуть – тело достигло крайней степени усталости, но мысли продолжали лихорадочно роиться. Армия миновала песчаные дюны и холмы, ландшафт страны менялся. Впереди простиралась двадцатимильная дубрава, известная как Арсуфский лес, и чтобы снова выйти к побережью, крестоносцам предстояло пробраться через эти дебри. Они представляют собой идеальное место для засады, и едва ли Саладин не воспользуется таким шансом. Идет не только вооруженное противостояние, но и поединок воль: султан намерен дать битву, он же, Львиное Сердце, решил избегать ее. До поры его воины сохраняют образцовую дисциплину, не поддаваясь на постоянные провокации. Но как долго еще смогут они выдерживать такое напряжение? Король час за часом ерзал и ворочался в кровати, всякий раз морщась, если по забывчивости ложился на раненый бок. Интересно, бодрствует ли и Саладин этой ночью? Испытывает ли он иногда колебания, зная, как много поставлено на кон?
На следующее утро тело Ричарда онемело и болело куда сильнее, чем ему хотелось признать, и он был рад, что на среду выпал день отдыха. Но король озаботился тем, чтобы появляться почаще на людях, убеждая их в несерьезности полученной раны. Он вскоре убедился, что воины тоже беспокоятся насчет Арсуфского леса. Когда до него дошел слух, будто сарацины намерены поджечь лес, как только крестоносцы вступят в него, Ричард понял, как надо действовать. После полудня он вызвал к себе Онфруа де Торона и приказал отправляться под флагом перемирия во вражеский лагерь и сказать, что английский король хочет обсудить условия мира с братом султана.
Онфруа удивился, но повиновался и передал сообщения передовому посту саладинова войска. Командир авангарда, Алам ад-Дин Сулейман ибн-Жандар, без промедления послал весть султану. Салах ад-Дин изумился не меньше Онфруа, но с готовностью откликнулся на предложение.
– Постарайся затянуть переговоры с франками, – наказал он брату. – Пусть остаются где есть до тех пор, пока к нам не подойдут ожидаемые подкрепления туркоманов[3].
Была достигнута договоренность, что Ричард и аль-Адиль встретятся на рассвете следующего дня.
Когда Ричард и Онфруа выехали из лагеря в сопровождении всего горстки рыцарей и направились к условленному месту встречи с Малик аль-Адилем, небо было окутано жемчужным туманом. Заметив приближающихся сарацинских всадников, король велел своим обождать, а сам вместе с Онфруа перевел коней на шаг.
– Я удивлен, что Саладин не стал настаивать на собственном толмаче, – произнес Ричард после нескольких минут молчания. – Похоже, он очень доверяет тебе, парень.
Де Торону было жаль, что английский король поднял эту тему, но ему даже в голову не приходило солгать.
– Я попал под Хаттином в плен, монсеньор, – спокойно ответил молодой человек. – Моя госпожа матушка предложила отдать замки Керак и Монреаль в обмен на мою свободу. Саладин согласился, однако гарнизоны крепостей отказались подчиниться приказу матери. Поскольку мы не исполнили свою часть сделки, я вернулся и сдался султану. Тот сказал, что я поступил честно, и спустя несколько месяцев освободил меня без выкупа.
Онфруа посмотрел на собеседника, ожидая насмешек, но увидел, что Ричард улыбается.
– Хороший поступок, – сказал король, и Онфруа покраснел – так непривычно было ему слышать похвалу.
– Иные утверждают, что клятва, данная неверному, ничего не стоит, – признался де Торон. – И считают меня дураком за то, что я исполнил свое обещание.
– Это они дураки. Ага, вот и он.
Аль-Адиль восседал на гнедом жеребце под стать Фовелю красотой и был одет в элегантную тунику из алой шелковой парчи. Ричард слышал, что этот наряд называется казаганд и под тканью находится кольчуга. По возрасту брат султана был ровесником Конраду Монферратскому – лет примерно сорок пять. Волосы турка прятались под кольчужным капюшоном, лицо было бронзовым от загара, а в темных глазах светились ум, осторожность и любопытство. Он явно был искусным наездником, потому как без труда справлялся с норовистым скакуном, прядавшим ушами при виде других коней. Когда Онфруа разразился официальным приветствием, аль-Адиль ответил не сразу и все это время пристально наблюдал за Ричардом.
– Мы обменялись обычными любезностями, – пояснил де Торон. – Но потом он сказал, что вы с ним почти встретились десять дней назад, первого шабана. Мусульманский календарь отличается от нашего. Это должно было быть...
Рыцарь погрузился в вычисления, но Ричард уже сообразил.
– В воскресенье, двадцать пятого. Значит, это он командовал войсками. Передай брату султана, что он непременно познакомился бы со мной тогда, кабы промедлил еще немного.
Хотя Онфруа свободно владел французским и арабским, подобная колючая ирония ускользала от него. Ему никак не удавалось научиться разговаривать на этом саркастичном, подчас загадочном языке людей вроде Ричарда. По ведомой одному Всевышнему причине Онфруа появился на свет, будучи напрочь лишенным апломба и бравады, казавшимися непременным условием выживания мужчин в их мире. Переводя взгляд с одного собеседника на другого, молодой человек чувствовал, что английский король и брат султана наслаждаются этой словесной дуэлью, но не мог понять почему. Он послушно продолжал переводить, но следующий вопрос аль-Адиля совершенно сбил его с толку.
– Милорд, он спрашивает, действительно твой конь – это знаменитый Фовель?
Лицо Ричарда оставалось непроницаемым, но в глазах появился огонек.
– Турок дает понять, как много ему известно про нас. Скажи, я польщен тем, что сарацины так мной интересуются, но пора уже поговорить о мире. С обеих сторон гибнут храбрые воины. Если мы придем к соглашению, никому не придется больше умирать.
– Он желает знать, каковы твои условия, – перевел Онфруа короткий и конкретный ответ аль-Адиля.
– Передай, что они просты: его брату султану следует покинуть Утремер и возвратиться в свои земли в Египте и Сирии.
Онфруа повернулся в седле и уставился на Ричарда. Такое поведение насторожило аль-Адиля, и все-таки он был удивлен, когда де Торон медленно перевел ему требование Львиного Сердца. Турок ошеломленно воззрился на английского короля, затем его карие глаза блеснули пламенем.
– Он говорит, что если таков франкский юмор, то его вряд ли можно назвать смешным.
– Что ж, может статься, сарацин оценит этот юмор, когда окажется у себя дома в Каире или Дамаске.
Аль-Адиль развернул коня, бросил через плечо какую-то резкую ремарку и галопом помчался к поджидающей свите.
– Мне стоит просить тебя перевести последнюю фразу? – поинтересовался король и ухмыльнулся, когда Онфруа покачал головой.
Затем Ричард развернул Фовеля, и де Торон поспешил последовать его примеру. Поравнявшись с английским королем, молодой человек сделал то, чего не делал никогда прежде: потребовал ответа.
– Думаю, что я заслужил права спросить, милорд. В чем состоял смысл этой встречи? Явно ведь не в том, чтобы поговорить о мире?
– Думаю, ты не поверишь, если я отвечу, что мне просто любопытно было поглядеть на этого человека? – Ричард лукаво усмехнулся, а потом продолжил: – Скажи, Онфруа, как перевести на арабский слово «уловка»? Едва вернувшись в лагерь, мы выступим. Наша армия уже собралась и готова. Пока брат Саладина скачет к султану с докладом об исходе нашей встречи, мы уже войдем в Арсуфский лес.
Салах ад-Дин не ожидал, что крестоносцы зададут такой неспешный, размеренный ритм марша, и провизия стала подходить к концу, поскольку султан не рассчитывал провести в походе столько времени. Продолжая подбирать место для битвы, он сновал взад-вперед с такой скоростью, что часть его людей заблудилась в Арсуфском лесу, и ему пришлось остановиться и дожидаться их подхода на следующий день. Ожидая вестей от аль-Адиля о встрече с английским королем, Саладин велел своему обозу отправиться на юг, потом передумал и отозвал его назад, так как не был уверен, останется ли противник в лагере или продолжит путь на юг. Баха ад-Дин сообщает, что всю ту ночь в их лагере царило большое смятение.
Уловка Ричарда сработала – крестоносцы благополучно прошли через Арсуфский лес и остановились у реки Расколотой Скалы, где их фланг был защищен непроходимым болотом. От Яффы их отделяло теперь менее двадцати миль. Но франки знали, что впереди лежит открытая равнина, идеальное место для битвы. Следующий день они оставались у реки, и когда наступили сумерки, можно стало различить вдалеке огни вражеского лагеря. Немногие в обеих армиях спали в ту ночь безмятежным сном.
ГЛАВА VIII. Лагерь у реки Расколотой Скалы
Сентябрь 1191 г.
Ричард выступил на середину шатра. В шатре собрались его военачальники: великие магистры и маршалы тамплиеров и госпитальеров; Лузиньяны и те из пуленов, которые не передались Конраду Монферратскому; кузены Генрих и Андре; братья де Пре, которым доверен был королевский штандарт; бароны и епископы Англии, Нормандии, Анжу, Бретани, Фландрии и Франции. Интересно, подумалось королю: не держат ли этим вечером военный совет и Саладин с братом?
– Выступаем на рассвете, – заявил он, не тратя время на околичности. – До Арсуфа шесть миль и мы должны покрыть их к полудню. От Арсуфа останется всего миль одиннадцать до Яффы, так что вполне вероятно, это последний шанс Саладина навязать нам сражение. Поменяй нас с ним местами, я именно здесь предпочел бы дать бой – ландшафт благоприятствует атакующей армии. Между морем и дорогой тянутся утесы, которые не дадут нам прижаться к берегу, поэтому есть опасность обхода с фланга. А параллельно дороге и лесу простирается широкая равнина – идеальное открытое пространство для сарацинских конников. Поэтому завтра нас ожидает адский денек, и чтобы благополучно прибыть в Арсуф, одной отваги будет мало. Единственный залог нашего успеха – держать плотный строй и продолжать марш, не отвлекаясь ни на какие провокации.
Ричард сделал паузу, но никто не взял слова.
– Вот наш походный порядок. Армия сводится в двенадцать эскадронов и делится на пять батальонов. В авангарде идут тамплиеры. Второй батальон состоит из бретонцев и анжуйцев. Король Ги и его братья ведут пуатусцев. Нормандцы и англичане охраняют повозку с моим штандартом. Следом идут французы. Арьергардом командуют госпитальеры.
Король снова помолчал.
– Граф Шампанский охраняет наш левый фланг.
Это была большая ответственность для человека, недавно отпраздновавшего двадцать пятый день рождения, и Генрих зарделся, восприняв назначение как честь. Взгляд Ричарда скользнул с Генриха на других: юного графа Лестерского, племянника Жофре, фламандца Жака д’Авена, нового союзника Гийома де Барре. На людей, которых он любил или уважал. Затем глаза его потемнели, обратившись на тех, к кому он не питал теплых чувств или кому не доверял: на герцога Бургундского, епископа Бове и его брата графа де Дре. Жаль, что они не улизнули в Париж вместе с Филиппом. Имей Ричард выбор, то предпочел бы сражаться рядом с аль-Адилем, чем с Филиппом де Бове или Робером де Дре.
– Вам предстоит, разумеется, вести собственные эскадроны рыцарей, размещаясь в центре или в арьергарде, – продолжил он. – Мы с герцогом Бургундским возьмем каждый по эскадрону и будем перемещаться вдоль линии, как я это делал в последние дни.
Когда Ричард закончил, кое-кто из присутствующих начал перешептываться между собой. Но все смолкли, стоило подняться Жаку д’Авену. Фламандец принимал участие в осаде Акры с самого начала и представлял собой диковину в этом водовороте яростного национального соперничества, поскольку был равно уважаем и любим всеми собратьями-крестоносцами.
– Ты говоришь, мы должны продолжать марш, не отвлекаясь на провокации, – сказал он. – Но что, если атаки противника сделаются слишком настойчивыми, чтобы им противостоять?
– Я помещаю в авангарде, центре и арьергарде по шесть трубачей. Если они затрубят, это будет сигнал к атаке. Но ни один рыцарь или лорд не должен действовать до тех пор, пока я не дам команды. Решение за мной и только за мной.
Ответ удовлетворил Жака и большинство из присутствующих. Но резанул по слуху иных из французских сеньоров, которым, выходит, предстоит исполнять приказы английского короля, тем более этого. Епископ Бове даже не утруждался скрыть недовольство.
– Решение естественно за тобой, – хмыкнул он. – Дай тебе волю, все решения в христианском мире принимал бы ты. Денек действительно будет адский. Но наши мучения сильно усугубятся, если мы будем идти словно бараны на бойню. Почему не ответить ударом на удар? Раз Саладин хочет битвы, почему не дать ее?
Ричард воззрился на Филиппа с высокомерным недоумением.
– Потому что, по докладам наших разведчиков и лазутчиков, сарацины превосходят нас числом почти в два раза. Пусть мы Божьи воины, но одновременно – единственная армия Утремера, и второй Хаттин станет приговором королевству Иерусалимскому. Эта причина для тебя неубедительна?
Генрих переводил взгляд с дяди на епископа, почти ожидая, что сам воздух вот-вот воспламенится – такой жаркой была неприязнь между двумя этими людьми.
– По мне, так вполне убедительна, – вставил он, опережая резкий ответ Бове. – Но я не вижу вреда развить обсуждение этой темы, если епископ не считает это необходимым. – От того, как посмотрел на него Ричард, у большинства волосы встали бы дыбом на голове, но граф, лукаво улыбнувшись, продолжил как ни в чем не бывало: – Меня всегда учили, что битва является последним средством. Если только есть численное превосходство или мы сами выбрали место. Я ошибаюсь?
Задав вопрос так, будто он и в самом деле ждет ответа, Генрих обвел взором собравшихся в шатре людей. Как граф и ожидал, никто из них не разделял нетерпения прелата ринуться в бой. Кое-кто качал головой, других, похоже раздражал сам факт траты времени на обсуждение азов военного искусства – при большинстве обстоятельств решительное сражение таит в себе слишком большой риск. Даже Робер де Дре не высказался в поддержку, и оставленный собственным братом, Филипп де Бове погрузился в угрюмое молчание. Не улучшила его настроение и попытка Жака д’Авена развеять сгустившееся напряжение шуткой:
– Что до меня, то я за битву. В конце концов, у нас же двойной перевес... Постойте-ка, это у Саладина!
Когда все остальные вышли, с Ричардом остались племянник да горстка друзей.
– Был миг, Генрих, когда мне хотелось от тебя отречься, – признался король.
– Я спиной ощущал твой яростный взгляд, дядя. – Генрих усмехнулся. – Но решил, что именно мне стоит выставить доброго прелата вечным ворчуном, которым, как всем нам известно, он и является. Разгорись между тобой и Бове жаркая перепалка, другие французские лорды могли из чувства солидарности поддержать его. При этом ни один из них не согласится, что завтра следует искать битвы. Они слишком опытны для этого.
– Как и этот адский выродок, – горько промолвил Ричард. – Ведь епископ не девственник в сражениях. Совсем не девственник, – добавил он, не в силах удержаться от иронии над священническим обетом Бове. – При всех своих подлости и яде, этот парень пролил свою долю крови. И прекрасно понимает, что с нашей стороны будет глупостью ввязываться в битву по своей воле. Но для него важно только делать мою жизнь как можно труднее. И тут у него нет недостатка в союзниках, и все из них французы.
– Я – француз! – возразил Генрих с такой притворной яростью, что присутствующие рассмеялись и даже Ричард не удержался от улыбки.
– Ты, Генрих, выказываешь столько здравого смысла, что мы подчас забываем о твоем злополучном происхождении, – сказал король. – И не все твои соотечественники относятся к озлобленным ворчунам. Супруг моей племянницы, Жофре, человек честный. – Ричард почти неуловимо поколебался, но затем добавил: – Не думал, что когда-нибудь скажу такое, но отнесу сюда и Гийома де Барре.
Всю ночь Ричард провел без сна, потому как знал, сколь многого требует от своих людей. В рыцарях с детства воспитывалась привычка отвечать ударом на удар – поступать иначе навлекало осуждение и позор. Но конная атака – палка о двух концах. Предпринятая в нужный час, она гарантирует победу. Произведенная поспешно – сделает армию уязвимой для контрудара сарацин, и тогда победа достанется Саладину. Приподнявшись на локте, король слушал успокаивающие ночные песнопения священников, призывающих помощь Гроб Господень. Немного ранее до него донеслись голоса муэдзинов, скликающих солдат султана к вечерней молитве – так близко располагались лагеря враждующих армий. Напомнив себе, что все в руках Божьих, государь наконец уснул.
Крестоносцы выступили на рассвете, но для воинов, облаченных в доспехи, шлемы и стеганые фуфайки, уже было нестерпимо жарко. Небо казалось бледно-голубым, словно обесцветилось от солнца, в воздухе не ощущалось ни дуновения. Люди, ощущающие вкус соленого пота на губах, мечтали о ветерке, пусть даже горячем. Солдаты прикладывались к висящим на поясе фляжкам, обменивались шутками такими же безжизненными, как это небо без облаков, а проглоченные за завтраком сухари лежали на желудке словно камень, поскольку все могли видеть, как с левого фланга, на идущей рядом с дорогой равнине, строится могучая сарацинская армия.
Салах ад-Дин выслал вперед зачинщиков, прибегнув к тактике «бей и беги», так сильно досаждавшей крестоносцам. Но франки продолжали марш и султан бросил в атаку дополнительные силы. Вскоре от пыли, вздымаемой копытами проворных сарацинских коней, сделалось нечем дышать, а с неба, казалось, сыплется смертоносный ливень – умелые лучники прибегли к приему «дождь из стрел». Большая часть наконечников вязла в кольчугах или отлетала от щитов, но у лошадей защиты не имелось, и вскоре они начали гибнуть.
Но франки продолжали двигаться вперед. Переправляя раненых в обоз, они шли таким плотным строем, что пехотинцы соприкасались плечами, а рыцари ехали стремя в стремя. Только смертоносный огонь арбалетчиков спасал их от расстрела. Но наскоки сарацин делались все более дерзкими и настойчивыми, и сильнее всего доставалось арьергарду.
К девяти часам авангард Ричарда достиг предместий Арсуфа. Крестоносцы подошли так близко, так чертовски близко, думалось королю. Но он уже не был уверен, что все обойдется, потому как подпитываемые отчаянием, сарацины напирали все ожесточеннее. Они совершили несколько попыток обойти арьергард с фланга, и только заболоченный грунт между дорогой и морскими утесами помешал госпитальерам оказаться охваченными с трех сторон. Гарнье Наблусский отправил одного из братьев-монахов к Ричарду с предупреждением, что натиск слишком силен. Ричард не дал согласия на атаку, приказав держаться. Когда посланец повез безрадостный ответ своему великому магистру, Андре подвел своего жеребца поближе к Фовелю.
– Сможем мы добраться до Арсуфа? – спросил де Шовиньи.
Поскольку Андре был к нему ближе любого из братьев, Ричард расщедрился на честный ответ.
– Говоря по правде, я не знаю.
Пережившие марш на Арсуф надолго запомнят жару, пыль, страх. Но прежде всего им запомнится шум. Барабаны сарацин беспрестанно отбивали зловещую ритмичную дробь, а в отрядах эмиров имелись люди, единственной обязанностью которых являлось поддерживать оглушающий гомон при помощи труб, рожков, флейт и цимбал. Осаждаемые бесконечным пением рогов, стуком барабанов, ржанием коней, боевыми кличами стрелков и отборных мамлюков Салах ад-Дина, многие крестоносцы находили этот оглушающий шум почти столь же деморализующим, как ливень из стрел, арбалетных болтов и дротиков. И все же они продолжали идти вперед, уповая на то, что Господь и английский король благополучно приведут их в Арсуф.
Преломив копье о сарацинский щит, Ричард вернулся к повозке со своим штандартом. Ожидая, пока сквайр заменит оружие, король устремил взгляд вверх на полотнище с драконом. Ходили легенды, что это знамя принадлежало легендарному Артуру. Оно безвольно свисало с флагштока, но прямо у Ричарда на глазах развернулось, подхваченное порывом ветра, блеснув красными и золотыми сполохами. Расценив это как добрый знак, Львиное Сердце принял новое копье. И в этот миг заметил спешащего к нему всадника. Разглядев щит с серебряным крестом на черном поле, король решил, что великий магистр госпитальеров отправил к нему очередного гонца. Но когда наездник натянул поводья, король с удивлением узнал лицо, скрытое за широким наносником. Гарнье Наблусский прибыл, чтобы изложить свою просьбу лично.
– Милорд король, выслушай меня. Мы теряем столько лошадей, что вскоре половина моих рыцарей окажется спешена. Нам приходится так тяжко, что арбалетчикам пришлось податься назад, чтобы не быть зарубленными. Больше мы держаться не в силах.
– Надо.
– Мои рыцари упали духом, они говорят, что навлекут на себя вечный позор, если не станут отвечать ударом на удар!
– Передай им, что я все понимаю. Но они должны хранить терпение. Еще не время.
Великий магистр явно имел желание продолжить спор, но вместо этого коротко кивнул и повернул коня. Ричард глядел ему в след с таким хмурым лицом, что Андре и Балдуин подвили коней ближе.
– Так ты все-таки дашь добро на атаку?
– Буду вынужден, Андре. Но не раньше, чем в бой втянется вся армия Саладина. Мы должны быть уверены, что наш удар достигнет максимальной силы. В противном случае...
Ричард не доставил себе труда закончить предложение, потому как нужды в этом не было. Все прекрасно представляли, что случится, если их атака не сможет смести сарацин с поля боя. Атакующие будут отрезаны, окружены и задавлены превосходящими силами противника.
Генрих гордился стойкостью, выказываемой находящимися под его началом пехотинцами. Они героически сражались час за часом: арбалетчики делали все возможное, чтобы удержать сарацин на расстоянии, копейщики защищали стрелков, пока те перезаряжали оружие. Граф со своими рыцарями сновал между воинами и обозом, по временам предпринимая короткие вылазки с целью отбросить слишком близко подобравшегося врага. Генрих не знал, вправе ли он восхищаться отвагой неверных, но удержаться не мог. Эти люди рисковали своей жизнью и душой, служа ложному богу, но делали это с храбростью и убежденностью. Послужит ли утешением знать, что ты пал от рук доблестного противника? Мысль показалась такой неуместной, что граф тихо рассмеялся, вызывав тем самым недоуменный взгляд со стороны Жофре.
– Генрих, если ты находишь что-то смешное в нашем теперешнем положении, скажи, будь любезен.
– Личная шутка, весьма своеобразная при том. Представляешь, Жофре... Господи!
Вырвавшееся у Генриха восклицание заставило Жофре повернуться в седле, и при открывшемся его глазам зрелище у молодого человека отпала челюсть. Двое рыцарей, опустив копья и пришпорив коней, мчались на сарацин с боевым кличем: «Святой Георгий, помоги нам!» На глазах у графов госпитальеры развернули коней и последовали примеру отчаянной пары, едва не передавив собственных пехотинцев, кинувшихся врассыпную. Французские рыцари заметили атаку госпитальеров и после некоторого колебания примкнули к ней.
Генрих, совершенно очевидно сбитый с толку, повернулся к Жофре.
– Ты слышал трубы?
Жофре, не в меньшей степени растерянный, покачал головой. Но Генрих уже отдавал приказ и его пехота торопливо расступилась, пропуская шампанских рыцарей, тоже бросившихся на сарацин.
Ричард со своей дружиной только что отразил натиск бедуинов Салах ад-Дина, когда внимание его привлекли облака пыли и крики. Ричард охнул, стремительно догадавшись о происходящем, и отдал распоряжение трубить. Когда рыцари авангарда и центра перешли, повинуясь сигналу, в атаку, король поскакал к арьергарду. Его свита пришпоривала коней в тщетной попытке поспеть за Фовелем.
Неожиданный удар госпитальеров застал сарацин врасплох, и они понесли тяжелые потери, особенно благодаря тому, что часть их лучников спешилась для более точной стрельбы. Ко времени прибытия Ричарда воины правого фланга Салах ад-Дина либо были мертвы, либо бежали. Король сразу постарался остановить преследование на границе леса, поскольку арабы поднаторели по части устройства засад – он сам едва не попал в подобную ловушку всего две недели назад. Не так-то просто развернуть солдат, наполовину пьяных от самого хмельного из напитков: взрывной смеси ярости, страха и возбуждения, но ему это удалось по большей части усилием воли. Поле боя было усеяно брошенным оружием и трупами людей и лошадей, но Ричард знал, что это еще не конец.
Узнав всадника на забрызганном кровью чалом, Ричард позвал Генриха и подождал, пока тот подъедет.
– Кто возглавлял атаку?
– Два рыцаря покинули строй, призывая святого Георгия, остальные потянулись за ними. Я решил, что не слышал труб из-за шума, другие, видимо, подумали то же самое. Ты не отдавал приказа идти в атаку, дядя?
– Я выжидал, пока Саладин бросит в бой резервы. Но когда началась атака, я, разумеется, повел за собой остальную армию. – Разговаривая с племянником, Ричард продолжал обшаривать глазами поле битвы. – Ты это слышал? – На лице молодого человека отразилось недоумение, король указал в сторону Арсуфского леса. – Барабаны. Барабаны Саладина еще бьют. Султан пытается остановить своих солдат.
– Сир! – Гарнье Наблусский натянул поводья рядом с ними. – Слава Богу, что ты передумал... – Великий магистр запнулся, потому как умел читать по лицам – его пост требовал быть умелым политиком, не только военным. – Ты не отдавал приказа? Но одним из зачинщиков был Вильгельм Боррель, наш маршал! Он никогда не совершил бы подобного по своей воле, потому как дисциплина – краеугольный камень нашего ордена. Вильгельм решил, надо полагать, что слышит трубы.
Ричард не стал спорить, полагая, что такое возможно. Но когда Гарнье продолжил защищать своего маршала, заявив, что преждевременность атаки не имеет значения, раз победа за ними, Ричард ощутил проблеск усталого гнева.
– Нет, имеет, – отрезал он. – Выжди Боррель моей команды, мы бы выиграли свой Хаттин. Вместо этого у нас лишь половина победы, поскольку большая часть войска Саладина уцелела.
После того что им пришлось претерпеть тем утром, великий магистр был согласен и на половину победы. Однако почел за лучшее сохранить это соображение про себя, и был рад, когда Генрих вмешался тактично, указав на юг, где показалась повозка с «драконом» Ричарда. Охрана штандарта исполнила приказ не принимать участия в битве – король желал придержать своих нормандцев в резерве. Повозка двигалась медленно, выполняя роль опорного пункта – пока развевается королевское знамя, воины будут сражаться. К ней потянулись раненые, а часть рыцарей вышла из боя и тоже направилась к знамени.
Но Салах ад-Дину удалось совершить своего рода чудо. Его армия обратилась в бегство, правое ее крыло было почти уничтожено, а левое рассыпалось. Ища укрытия в лесу, воины наткнулись на своего султана и его брата. Баха ад-Дин, принимавший участие в том сражении, напишет позднее: «Увидевшие, что отряд султана по-прежнему стоит на месте, и услышавшие бой барабанов, устыдились своего поступка. Страшась последствий своего бегства, они остановились и присоединились к тому отряду». Заметив, что крестоносцы отходят к королевскому штандарту, сарацины ухватились за шанс и, возглавляемые аль-Адилем, хлынули из леса.
Торжествующие победу рыцари оказались вдруг втянуты в ожесточенную схватку. Генрих сразил турка с длинными черными косицами, но потом получил сокрушительный удар по ноге от воина с палицей. Противники находились слишком близко, чтобы от копья был толк, поэтому граф развернул коня, чтобы выиграть время и выхватить меч. Пыль клубилась так густо, что нелегко было отличить друга от врага. Соседняя лошадь вздыбилась от стрелы, угодившей в шею, и, падая, едва не повалила скакуна Генриха. Тому удалось увернуться лишь в самый последний момент. Он бросился на помощь к вылетевшему из седла товарищу, но опоздал – бедняга оказался придавлен конем. Краем глаза граф видел, что штандарт с драконом еще держится, отчаянно обороняемый норманнскими знаменосцами. Но короля высмотреть не удавалось. Обнаружив наконец Ричарда, граф похолодел – государя буквально поглотило шафрановое море, а он знал, что это цвет элитной гвардии Саладина. Но едва тронув коня, Генрих заметил, что Ричард вырвался из окружения, снеся голову одному кряжистому мамлюку и покалечив другого, наполовину ослепленного фонтаном крови.
– Назад! – голос Ричарда был хриплым от натуги, но тревога придала ему сил подняться над шумом битвы. – Назад! Ко мне!
Все, кто услышал, повиновались, с боем прокладывали себе путь к знаменной повозке. К ней к тому времени подтянулась и пехота. Пока рыцари собирались вокруг Ричарда, арбалетчики вели смертоносный огонь, удерживая сарацин на расстоянии. Король преломил копье, но один из солдат подобрал на поле брошенное, протянул ему и ухмыльнулся, когда государь постучал его древком по плечу, словно возводя в рыцари. К этому времени конные изготовились, опустив копья или выхватив мечи. Левее Ричард заметил группу французских рыцарей, которые, укрывшись за своей пехотой, тоже перестраивались к контратаке под руководством Гийома де Барре. Сражение продолжалось, потому как не все крестоносцы сумели выйти из боя. Насколько хватало взора, повсюду валялись тела убитых и умирающих той и другой армий, а сарацинский барабаны продолжали рокотать, призывая бегущие султанские войска вернуться в битву. Ричард посмотрел по сторонам, убедился, что все готовы, и опустил копье.
– Вперед!
Пехота расступилась с натренированным проворством, и Ричард вскричал:
– Гроб Господень, помоги нам!
Атака началась. Не успевшие убраться прочь сарацины погибли, когда рыцари врезались в их ряды, потому как удар облаченного в доспехи рыцаря на скачущем во весь опор скакуне обладал такой силой, что нанизывал человека как свинью на вертел, пробивая кольчугу, плоть и кости с пугающей легкостью. Ошеломленные железным натиском солдаты Салах ад-Дина бросились к спасительному лесу, крестоносцы преследовали их по пятам. Ричард остановил преследование прежде, чем погоня успела углубиться в чащу, поскольку никогда войско турок не опасно так, как во время отступления.
Отведя своих на орошенное кровью поле, король отдал приказ подобрать раненых. Мертвые могли подождать. Убедившись, что воины не позволят новой сарацинской атаке застать их врасплох, Ричард направился к эскадрону французов, сражавшемуся под началом Гийома де Барре, и два былых недруга разделили миг, значивший больше всех обид, неприязни и соперничества, поскольку боевое братство таких людей, как Ричард и Гийом, стоит превыше всего остального.
