Текст книги "Эпикур"

Автор книги: Сергей Житомирский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)

 
Дальше отправились мы в сокрушенье великом о милых
Мёртвых, но радуясь в сердце, что сами мы живы.
 

Эпикур со смешанным чувством смотрел вокруг. Нищий изгнанник, он всё же ощущал себя победителем. Он радовался морю в барашках, быстрым облакам, голубой громаде Олимпа на горизонте, крику стремительных чаек и потоку свежего ветра. Там, у мачты, среди вещей, в вышитой Филоктимоной сумке, лежала великая драгоценность, его первая, ещё не законченная книга, открывающая миру дорогу к счастливой жизни.

В горькую годину он нашёл этот путь к счастью каждого. Вокруг он видел мир, потрясённый войнами, отданный во власть жестоким правителям, с подозрением следившим за теми, кто пытается думать на свой лад, бедствия тысяч людей, ограбленных, лишённых родины. Эпикур подумал, что, конечно, своим учением не сумеет дать радость всем, но, может быть, путь к этому идёт через совершенствование каждого? Если все узнают суть счастья, поймут драгоценность мирной спокойной жизни, кто захочет затевать войны и стремиться к тирании, чтобы сделать несчастным самого себя?

Значит, нужно совершенствовать учение и убеждать людей в своей правоте. Сколько ещё не сделано, не дописано, не продумано до конца, сколько ещё осталось сделать! А кроме того, надо как-то обеспечить себя, помочь родителям и младшим братьям... Что ж, судьбы не существует, и хотя будущее зависит от многого, но в том числе и от нас.

Часть пятая
«САД»

Величайшее из всего, что для счастья

даёт мудрость, – это обретение дружбы.

Эпикур. Главные мысли

Через шестнадцать лет

Эпикуру недавно исполнилось тридцать пять. Как для любого философа, отыскавшего свою истину, для него настала пора оставить одинокие блуждания по лабиринтам мысли и превратиться в проповедника. Уже четыре года он мог считать себя сколархом, но пока учеников было немного – всего десять человек составляли его лампсакскую общину или, как он выражался, «союз друзей».

День был на редкость холодный, и всё же ученики пришли к Эпикуру, чтобы вместе пообедать и поговорить. Они уселись за длинный стол в комнате, немного согретой жаровней с углями и полутёмной из-за занавешенных окон. Мис принёс котёл с дымящейся пшённой кашей, разлил её по глиняным тарелкам и, как один из членов общины, сел на своё место в конце стола.

Эпикур оглядел собравшихся, заметил, что нет Полнена, и попросил Миса послать кого-нибудь к нему и попросить, чтобы он, если не болен, пришёл в школу. Сотрапезники с удивлением обернулись к учителю. У него была привлекательная внешность – мягкие каштановые волосы прядями спадали на лоб и повторялись в небольшой волнистой бороде. Удлинённое лицо с прямым носом, чуть нависавшим над аккуратными усами, обычно спокойное и готовое откликнуться на шутку, сейчас было озабоченным.

   – Вчера я получил важное письмо, – объяснил он. – Хочу после обеда его прочесть и поговорить о нём с вами. Речь пойдёт об Афинах, не перебраться ли нам туда?

   – Может быть, прочтёшь сейчас, а за едой мы его обсудим? – предложил Гермарх, молодой, худощавый, с глубоко запавшими глазами.

   – Дело не настолько срочное, чтобы отвлекаться и лишать себя удовольствия от еды, – улыбнулся Эпикур, – И потом, может быть, подойдёт Полиен.

По обыкновению, ели не торопясь, обмениваясь остротами по поводу холодов. Кто-то предложил выписать из Ольвии скифскую одежду и щеголять в меховых штанах и халатах. Идоменей, как всегда, расхваливал кулинарные таланты жены Миса Федрии. В середине обеда появился закутанный до бровей Полиен, который, как оказалось, решил предпочесть тепло присутствию на пире богов, но, узнав, что нужен, тут же переменил решение.

Едва обед закончился, нетерпеливый Гермарх, сидевший справа от Эпикура, стал торопить его с началом чтения.

Гермарх был главным помощником философа и, пожалуй, первым его настоящим учеником. Это благодаря его трудам и настойчивости в Митилене на Лесбосе родилась первая эпикурейская община. Эпикур жил тогда в Колофоне, недалеко от Самоса, и помогал отцу по школе (о чём, желая унизить, потом часто вспоминали его недруги). Конечно, он продолжал развивать и уточнять своё учение и даже заразил им братьев, но дальше этого и писем Менандру в Афины и Тимократу в Лампсак дело не шло. Правда, собрав и обработав наиболее удачные из писем, он составил книгу, которую отдал нескольким книготорговцам для распространения. Отклика долго не было, казалось, он бросает камни в болото – ни всплеска, ни волны – густая жижа расступалась и без следа поглощала результаты его усилий.

Но выяснилось, что это не так. В год, когда Кассандр тайно казнил законных претендентов на македонский престол – двенадцатилетнего Александра и его мать Роксану, в Колофоне появился Гермарх. Он приплыл с Лесбоса специально для встречи с Эпикуром. Тогда ещё совсем юный, он горел желанием распространить его учение и убедил философа переселиться в Митилену и стать сколархом.

Тогда было время относительного затишья. Кассандр уже овладел Македонией и Грецией, Антигон – Азией, Лисимах и Птолемей крепко держались в своих государствах. Кажется, все они успокоились и признали сложившиеся границы. Только одно событие в то время поразило мир. Бывший сатрап Вавилонии Селевк, бежавший несколько лет назад от Антигона, вдруг с горсткой конников проскакал через его владения из Египта в Вавилон и без единой битвы, не пролив ни капли крови, завладел необозримыми восточными землями от Тигра до Инда и Яксарта[16]16
  Яксарт – древнее название Сырдарьи.


[Закрыть].

Но это происходило далеко и не коснулось ни Колофона, ни Лесбоса. Около года Эпикур прожил в доме Гермарха, беседуя с ним и несколькими его друзьями. Вскоре к ним приехали из Лампсака Тимократ и его младший брат Метродор, за ними последовали Идоменей и Колот. Выяснилось, что интерес к Эпикуру, да и вообще к философии в Лампсаке намного больше, чем в Митилене, и в конце концов Тимократ убедил его перенести школу туда. Из митиленцев в Лампсак переехал только Гермарх. В Лампсаке быстро сложился кружок единомышленников, поселившихся рядом и составивших ядро общины. Ещё десять – пятнадцать горожан раз или два в декаду приходили послушать философа. В отличие от Пифагора, утверждавшего, что у друзей всё общее, Эпикур не требовал, чтобы члены общины владели добром сообща. Он считал, что это вызывало бы недоверие, а кто не доверяет, тот не друг. Но члены общины не отказывались от совместных дел, так, Леонтей и Колот, сложившись, помогли Мису осуществить мечту об основании небольшого скриптория.

Три года они прожили спокойно и дружно, ценя простые радости и обсуждая с Эпикуром его «Канон», посвящённый проблеме познания и системе доказательств. Только одно неприятное событие год назад нарушило слаженную жизнь общин – уход Тимократа. Когда до Лампсака дошёл слух, что в Кирене объявилась Фрина, он вдруг превратил в деньги всё своё имущество и, не простясь, уехал в Ливию, где, как говорили, примкнул к гедонистам.

Казалось, такая жизнь может продлиться годы, но неожиданно мировое равновесие пошатнулось, и в ходе новых столкновений преемников Александра Афины внезапно оказались в том же государстве, что и Лампсак. Эпикуру это открывало путь на родину.

Философ поднялся, достал из шкафчика письмо, подошёл к окну, немного отвёл занавеску и, повернув папирус к свету, приготовился читать.

– Это весть из Афин, ответ Менандра на письмо, которое я отправил ему ещё осенью, – объяснил он. – Я уже боялся, не потонул ли вёзший его корабль. Но вот, несмотря на трудности зимнего судоходства, приплыл ответ. Слушайте, я читаю:

«Менандр Эпикуру желает благополучия! (Друзья давно договорились не употреблять в обращениях обычного «Желаю радости», чтобы не касаться этого важного чувства мимоходом.) Ты хочешь подробностей о нашей жизни? Что ж – получай. В начале лета, точнее, 26 фаргелиона совершенно неожиданно в знакомую тебе гавань Зея вошли два десятка триер. Охрана подумала, что это суда Птолемея, и поэтому впустила, но оказалось...»

Здесь придётся прерваться и немного рассказать о событиях, потрясших мир за прошедшие шестнадцать лет, иначе многое в письме комедиографа философу может оказаться непонятным.

Эпикур покинул Аттику, когда Антипатр и Кратер завершали усмирение восставшей Греции. С тех пор, кроме Родоса, уже никто не противился власти македонян. Случилось иное, – всю военную мощь, накопленную Александром, преемники царя бросили друг на друга. Нашлись полководцы – Антипатр, Кратер, Антигон Одноглазый, Птолемей, сын Лага, и Лисимах, которые не пожелали признать верховной власти регента.

Разразилась первая сравнительно скоротечная междоусобная война. Птолемей первым понял, что империи пришёл конец. При разделе сатрапий он выбрал богатый, хорошо защищённый природой Египет и сделал столицей Александрию. Отказавшись от претензий на высшую власть, он и сам отказался подчиняться Пердикке. Поссорился с регентом и сатрап Великой Фригии Антигон. Пердикка приказал ему завоевать для своего друга Эвмена Каппадокию, Антигон отказался, был вызван в Вавилон на суд, но вместо этого, бросив провинцию, с шестнадцатилетним сыном Деметрием бежал в Европу к Антипатру и Кратеру, которые в то время заканчивали «умиротворение» Этолии.

Из приближённых Александра Пердикку поддержал только Эвмен. Этот грек из Кардии, бывший письмоводитель царя, оказался блестящим организатором и полководцем. Он стремился к единству империи и неизменно поддерживал сторонников царского дома. Пердикка сам завоевал для него Каппадокию и оставил нового сатрапа оборонять Малую Азию от войск Антипатра и Кратера, а сам двинулся на юг подчинять Птолемея.

Эвмен выполнил свою задачу, непокорные сатрапы были разбиты. Кратер пал в бою. Но в это же время в Египте Пердикку ждала катастрофа – после неудачной попытки переправиться через Пелусийский рукав Нила, командиры его войска, не желавшие воевать со своими бывшими соратниками, взбунтовались, и один из них, Селевк, убил регента.

Повод для войны исчез. Регентом выбрали Антипатра, он вернулся в Македонию и увёз царей – Арридея и недавно родившегося Александра с Роксаной. Селевк получил Вавилонию, Птолемей в придачу к Египту – Сирию и Палестину, Антигон – Малую Азию, хотя для этого ему сперва пришлось одолеть брата Пердикки Алкета. Эвмена он обезвредил, осадив в неприступной крепости Норе.

Наступил мир. В Афинах это было время возвышения Демада и его приверженцев. Менандр писал, что Софан купается в роскоши. Но оказалось, великий игрок поставил не на ту упряжку, и это погубило его. Вместе с Демадом и Демией он отправился в Македонию на переговоры с Антипатром. Но регент был болен, и афинян на дороге в Пеллу встретил его сын Кассандр, который сильно расходился с отцом в вопросах политики. Кассандр перед войском устроил суд над членами посольства, обвинил афинян в прошлогодних сношениях с Пердиккой и без промедления казнил. Управление городом перешло к Фокиону.

Не прошло и года, как разразилась вторая междоусобная война, длившаяся шесть лет и не пощадившая Элладу. Умер Антипатр и перед смертью назначил своим преемником не Кассандра, а полководца Полисперхонта, которому подчинил сына. Но Кассандр хотел большего и начал тайную борьбу с новым регентом. Особое место в его планах занимали Афины. Пользуясь властью, которой располагал, он отстранил Менилла от командования гарнизоном Мунихия и поставил на его место своего сторонника Никанора. Потом он договорился о союзе с Птолемеем и Антигоном, бежал к Антигону и объявил Полисперхонту войну. Тот оказался в одиночестве, только Клит с флотом примкнул к нему.

Тогда Полисперхонт, которому не на что было опереться, решил привлечь на свою сторону Грецию. От имени царей он вернул свободу греческим городам и приказал находящимся там гарнизонам уйти в Македонию. Вместо того чтобы подчиниться этому приказу, Никанор захватил для Кассандра Пирей. В Афинах произошёл переворот, во время которого с согласия Полисперхонта Гагнонид казнил Фокиона. Но новый правитель продержался недолго. Вскоре Кассандр, получивший у Антигона войско, высадился в Пирее и без труда овладел Афинами. Немного смягчив порядки, которые ввёл там два года назад Антипатр, он поставил во главе города Деметрия Фалерского.

Между Кассандрой и Полисперхонтом началась упорная борьба за Грецию. Тем временем в Македонии вспыхнула смута. Мать Александра Олимпиада, которую Полисперхонт назначил воспитательницей малолетнего наследника, столкнулась с юной Эвридикой, женой Арридея. Современники называли эту войну «битвой амазонки и вакханки». Но войско Эвридики перешло к Олимпиаде, и «амазонка» жестоко расправилась со своим пасынком и его женой. Два года мстительная царица правила Македонией, пока Кассандр не захватил страну и предал царицу казни.

Война не обошла и Азию. Эвмену удалось ускользнуть из осады. Он собрал войска и больше двух лет вёл успешную войну с Антигоном в поддержку Полисперхонта. Но в конце концов македоняне из его же войска, уставшие от войны и презиравшие полководца за греческое происхождение, выдали его Антигону на казнь. После трёх лет сражений на время снова всё затихло, только неимоверно усилившийся Антигон шаг за шагом подчинял себе всё новые области на востоке, и как он сам шесть лет назад бежал от Пердикки к Антипатру, так теперь от него к Птолемею бежал правитель Вавилонии Селевк.

Казалось, остался один шаг для соединения всех частей империи под властью Антигона, но тут бывшие его союзники Птолемей, Кассандр и Лисимах объединились против него. Началась уже третья, на этот раз четырёхлетняя, война. Сперва Антигон побеждал, он отбил Лидию у Лисимаха, его войска успешно воевали в Греции против Кассандра. Но сопротивление усиливалось. Птолемей захватил Кипр, а Селевк, как упоминалось, овладел восточными землями.

Тогда было заключено перемирие, за время которого родилась и окрепла школа Эпикура.

И вот несколько месяцев назад Антигон начал новое наступление. Посланный им Деметрий высадился в Пирее и отбил у Кассандра Афины. Деметрий Фалерский бежал в восстановленные Кассандром Фивы, Афины были объявлены свободными, вернувшимися к прежним законам.

«...Охрана подумала, что это суда Птолемея, – продолжал чтение Эпикур, – но оказалось, явился Деметрий, сын Антигона. Как ты знаешь, я живу в Пирее и видел своими глазами, как он вышел на палубу, потребовал тишины у столпившихся на берегу жителей и объявил, что прислан отцом, чтобы вернуть Афинам прежние законы и изгнать из Мунихия македонский гарнизон. Его слова вызвали такой восторг, что командир гарнизона Дионисий приказал воинам спасаться в крепости и закрывать ворота. Тут подошёл и весь флот Деметрия – двести пятьдесят судов. Деметрий Фалерский приехал в Пирей и предложил сыну Антигона, что сдаст Афины, если тот обеспечит его безопасность. Афинян он боялся больше, чем завоевателей. Деметрий согласился и под охраной отправил его в Беотию, но в Афины не вошёл, сказав, что сперва выгонит Дионисия. Он оставил отряд осаждать Мунихий и отбыл завоёвывать Мегару.

А Афины действительно ненадолго вспомнили прошлое. Появились ораторы – мой соперник комедиограф Филиппид и племянник Демосфена Демохар. Восстановили Гелиэю, Совет пятисот, выбрали пританов. По части сведения счетов гнев излился в основном на статуи Деметрия Фалерского, которые в один день были перелиты не знаю во что. А стояло их в городе триста шестьдесят, по числу дней в году. Вообще, философ из Фалера за десять лет правления нам изрядно надоел. В его лице судьба подарила нам опыт осуществления мечты Платона о правителе-философе. И что же ты думаешь? Его любовь к порядку и справедливости была примерной. Улицы содержались в чистоте, вода подавалась исправно, торговля процветала, зрелища поражали пышностью, философы пользовались почётом. Но – он решил исправлять наши нравы. Вводились постановления, одно другого краше, например, об ограничении числа гостей на семейных праздниках или что можно и что нельзя подавать в таких случаях. Специальные должностные лица следили за выполнением этих законов. Естественно, эти люди никогда не оставались без денег, которыми мы от них откупались. Сам философ, правда, ограничений не знал и закатывал роскошные пиры.

Но вот через два месяца Мунихий сдался, и Деметрий собственной персоной вступил в Афины. Созвали чрезвычайное Собрание, Деметрий выступил, сказал, что дарит городу хлеб и корабельный лес на сотню триер. Ещё он призвал афинян осудить ниспровергателей демократии. Осудили. Но об этом потом, потому что началось нечто небывалое, чего история, мне помнится, ещё не знала, и почему-то началось именно у нас!

Вдохновителем этого дела стал Стратокл. После Ламийской войны он сидел как клоп в щели, а тут выполз на свет и всех поразил своими талантами. Он предложил провозгласить Деметрия и Антигона царями, но этого мало, – ещё и богами-спасителями. На месте, куда Деметрий ступил, сходя с колесницы, поставить жертвенник «Деметрию нисходящему», словно он Зевс, ежегодно избирать жреца спасителей и вместо имени архона-эпонима все дела помечать его именем. Это предложение, правда, не прошло, потому что Деметрий поморщился. Ты, наверно, решил, что фантазия Стратокла иссякла? Ошибаешься. Было предложено воздвигнуть две золотые колесницы, запряжённые четвёркой и везущие Антигона и Деметрия, и поставить их – где бы ты думал? – по сторонам статуй Гармония и Аристогитона. Кроме того, он предложил поднести спасителям венцы стоимостью по 200 талантов каждый! Что он при этом думал? Всё равно приняли, но с осторожным добавлением: «исполнить, как только появятся средства».

Преследования друзей Деметрия Фалерского, подогретые словами Спасителя, чуть было не коснулись меня. Во-первых, я, как и он, ученик Феофраста, кроме того, не чурался его общества. Но, оказывается, Освободитель читал мои комедии, он где-то упомянул обо мне с одобрением, и сразу же меня оставили в покое.

В конце отвечаю на вопросы. Купить дом в городе нетрудно – по сравнению с днями нашей юности населения в Афинах поубавилось. Я даже присмотрел для тебя участок с небольшим садом и несколькими постройками, вместительными, хотя и довольно ветхими. Это в Керамике, недалеко от того места, где ты когда-то жил. Будь здоров. Если я тебя своим письмом не напугал, всё же приезжай. Я, во всяком случае, буду этому рад».

Эпикур дочитал и положил свернувшееся в трубочку письмо на подоконник.

   – И я тоже, – сказал Метродор. Он был темноволос, как Тимократ, но в причёске и форме бороды, которую начал отращивать, подражал Эпикуру.

   – Что тоже? – обернулась его юная сестра Батида.

   – Буду, как и Менандр, рад, если мы переедем в Афины, – ответил Метродор. – Могу же я наконец догнать Тимократа, который прожил там больше двух лет!

   – Есть доводы за, – согласился Идоменей, – Афины – столица философов. Кто-то, кажется сам Деметрий, сказал, что слово, произнесённое там, слышно повсюду. А что ты думаешь сам? – обратился он к Эпикуру.

   – Что спрашивать? Конечно, я хочу ехать, – ответил Эпикур. – Но я отвечаю за вас, а мой бедный город – беспокойное место, и положение столицы философов не мешает ему быть яблоком раздора.

   – К тому же, – заметил Колот, – подумайте вот о чём. Здесь к нам привыкли, нас уважают и слушают. А там? Осмеют, обвинят в безбожии, оштрафуют, казнят, изгонят. Афинские нравы всем известны!

   – Не преувеличивай, – отозвался Эпикур. – Конечно, всякое бывало, но в Афинах есть главное, чего у них не отнять, – привычка и уменье говорить правду. А за это – многое прощается.

   – То, что ты, Колот, считаешь недостатками, – заметил Гермах, – на самом деле достоинства. Ты боишься, что нас осмеют в Афинах, а я, наоборот, опасаюсь, что здесь мы захиреем из-за отсутствия сильных оппонентов.

Эпикур сел за стол, оглядел учеников.

   – Я чувствую, большинство согласно на переезд. Давайте тогда сообразим, кто пустится со мной в рискованное плаванье, а кто возьмёт на себя заботы о нашей лампсакской общине.

   – Я еду, – сказал Гермарх. – Если я из-за тебя сменил родную Митилену на Лампсак, то уж как-нибудь сменяю его на Афины.

   – А мы? – спросила Фемиста, толкая мужа локтем в бок.

   – Мы не можем, – с полной серьёзностью ответил Леонтей. – У тебя нет подходящего платья.

   – Да ну тебя! – засмеялась Фемиста.

   – А меня возьмут? – спросила Батида.

   – Пусть попробует оставить! – Фемиста метнула на Метродора грозный взгляд.

   – Значит, Гермарх, Метродор с Батидой, Леонтей с Фемистой и Иноменей едут, а Колот и Помеен останутся представлять нас в Азии? – спросил Эпикур.

Ученики придвинулись к нему. Подступившая разлука с друзьями, родиной, привычной жизнью дала им почувствовать, как сблизились они за эти три года.

Эпикур накинул тёплый плащ и вышел на улицу. По буграм замерзшей слякоти он спустился к проливу, густо-синему под холодным чистым небом. Ему было жаль покидать остающихся друзей, с таким трудом созданную школу, да и город, в котором он провёл несколько лет. Но решение принято. Он стал вспоминать афинские улочки, Акрополь, толкотню на Агоре, любопытных общительных афинян, готовых часами спорить на любую тему. Он улыбнулся, погасил в себе тревогу. Надо думать не о плохом, которое может случиться, а о хорошем, на что надеешься. Не следует заранее переживать в душе несчастья, которые могут и не случиться, а встретив их, не следует падать духом.