Текст книги "Эпикур"

Автор книги: Сергей Житомирский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

Часть четвёртая
ВОЙНА

Я не посрамлю священного оружия и

не покину товарища, с которым буду идти

в строю, но буду защищать храмы и святыни

один и вместе со многими. Отечество я

оставлю после себя не умалённым, а

большим и лучшим, чем сам его унаследовал...

А свидетелями того да будут Аглавра,

Эниалий-Арес, Фалло, Ауксо, Гегемона.

Гражданская присяга афинян

Эфебия

Ещё зимой Эпикур посетил родственников отца, живших далеко от Афин в селе около Браврона. Они удостоверили его происхождение перед главой дема, который должен был представить юношу к докимасии – проверке законности его притязаний на афинское гражданство. Тогда же вместе с несколькими сверстниками он прошёл в Совете проверку и был внесён в списки граждан. Скоро ему предстояло начать военную службу.

Ранней весной после Анафестерий, праздника поминовения мёртвых, был объявлен призыв эфебов. Новобранцы съехались в Афины со всей Аттики. Эпикур явился к Феогену, своему софронисту, командиру отряда Эгейской филы, в загородный дом, который он снял для иногородних призывников. В отряде оказалось около полусотни парней. Феоген выдал им форменные хламиды – прямоугольные серые накидки с пряжкой на правом плече, немного научил ходить строем, и они начали обходить афинские храмы, готовясь к принятию присяги.

Через несколько дней в храме Аглавры, вместе с отрядом Эрехтейской филы, в который попал Менандр, они поклялись в верности Афинам, призвав в свидетели богов, статуи которых там стояли, – покровителя войск Ареса, бога юношей – Фалло и харит Ауксо и Гегемону.

Курс подготовки воинов был рассчитан на год. Пройдя его, эфебы получали оружие и ещё два года должны были нести пограничную службу. Эпикур, как и некоторые другие афиняне, ночевал дома, отряд стоял недалеко, и не составляло труда приходить на занятия. Сам Феоген учил новобранцев только строю и фехтованию. Гимнастике, стрельбе излука, которая особенно удавалась Эпикуру, и обращению с метательными машинами обучали особые учителя.

Обычно занятия продолжались только половину дня. Потом члены отряда вместе обедали, и Феоген отпускал их в город. Вечерами группки эфебов слонялись по улицам, орали песни, задирали горожан, заполняли трактиры и игорные дома, а Эпикур возвращался к своим книгам и записям или, как прежде, проводил время с Менандром и Тимократом.

Так прошло три месяца. В начале лета, в посвящённый Афине праздник Скирофорий – отвращения засухи, – на стадионе состоялся смотр эфебов. В параде участвовали новобранцы всех десяти фил. Эпикур прошёл через поле со своим отрядом и был зрителем многочисленных состязаний. После этого под радостные крики участников эфебам был объявлен месячный отпуск.

Отпуск ещё не закончился, когда Афины потрясла неожиданная весть. В город явился некто Гиппарх, сын Асклепиада, и сообщил, что в Вавилоне от лихорадки скончался Александр. Известие о смерти великого властителя распространилось со сказочной быстротой. Не сговариваясь, люди побежали на Пникс, Эпикура туда увлёк его домохозяин Ксанфий. Не были расставлены скамьи, никто не выбирал проэдров, Собрание началось само собой и вначале шло без соблюдения формы. Наконец-то Эпикур узнал, что такое афиняне, почувствовавшие себя свободными. Они говорили со страстью, слова словно опьяняли их, но старинная привычка к обсуждениям приучила их замолкать при появлении нового оратора, пока не становилось ясно, о чём он ведёт речь. Вышел Демад и стал сомневаться в достоверности сообщения.

   – Это невозможно! – восклицал он. – Если бы это было так, весь мир бы наполнился запахом тления!

Но большинство считало весть правдивой. Многие выступали с воинственными речами, слышались призывы к восстанию. Настала пора освобождения, – теперь или никогда! На возвышение поднялся Фокион и попытался охладить пыл собравшихся:

   – Куда вы торопитесь, афиняне? Если Александр мёртв сегодня, то останется таким и завтра и послезавтра. У нас ещё будет время оценить обстановку и принять трезвое благоразумное решение.

Старику не дали договорить. Наконец выступил Гипперид, встреченный радостными криками. Он высказался за восстание и предложил принять постановление о посылке Леосфену денег для вербовки войска. По сведениям Гипперида, Леосфен находился на мысе Тенар, куда доставил очередную партию отпущенных Александром наёмников. «Как бы ни стали развиваться события, – доказывал оратор, – Афинам полезно иметь на всякий случай достаточно сильный отряд». Гипперида поддержали. Наскоро собранию придали законную форму и поднятием рук приняли постановление о посылке Леосфену тридцати талантов из средств Гарпала с просьбой нанять войско и прибыть в Афины. В тот же день к мысу Тенар был отправлен государственный корабль «Парал» с деньгами.

В Афинах только и говорили что о смерти Александра. Каждый день приносил новые подробности о событиях в Вавилоне. Когда молодой, не доживший до тридцати четырёх, царь умер, не оставив наследника, в войске, которое одно обладало в стране реальной силой, начались распри. Конница хотела поставить царём Арридея, слабоумного сводного брата Александра, пехота требовала оставить престол за ещё не родившимся ребёнком Роксаны. Согласились до её родов считать царём Арридея, а там, если родится мальчик, передать престол ему. Регентом выбрали Пердикку, остальные полководцы поделили между собой провинции. Пердикка начал с казни начальника пехоты Мелеагра и других противников. Вслед за регентом Роксана приказала убить дочерей Дария Статору и Дрипетиду, вдов Александра и Гефестиона.

С изумлением и ужасом люди узнали о неслыханных поручениях, которые незадолго до смерти Александр дал Кратеру, назначая его на место Антипатра. Кратер должен был провести дорогу от Александрии Египетской вдоль моря до владений Карфагена, построить флот из тысячи кораблей и соорудить чудовищную пирамиду – памятник Филиппу. Эти приказы покойного царя Пердикка огласил перед войском, чтобы согласовать их отмену. Отменил он и назначение Кратера наместником Македонии, присвоив ему вместо этого почётный титул «предстоятеля» государства.

В конце месяца в Афинах появился Леосфен. По этому поводу было созвано чрезвычайное Собрание народа. Ранним утром больше пятнадцати тысяч граждан и почти столько же любопытных заполнили театр. Эпикур с Менандром и Тимократом сидели в задних рядах. Обоим эфебам место на собрании полагалось только через два года, а Тимократ вообще был метеком.

Сначала выступили македонские послы. Они убеждали афинян сохранять верность Коринфскому договору и уважать главенство Македонии в Элладе. Послам ответил Гипперид, который теперь был признанным вождём Афин. Не без иронии он сказал, что афинскому народу хорошо известно, какой прекрасный правитель Антипатр. «Но отныне, – добавил он, – Афины не нуждаются ни в каком правителе, даже самом прекрасном. Кроме того, Македония первая нарушила условия Коринфского договора, потребовав, чтобы греческие города приняли изгнанников».

Слова Гипперида вызвали бурю одобрительных криков, и, когда они стихли, оратор предложил выслушать Леосфена.

   – А я ведь знаком с ним, – проговорил Эпикур. – Когда-то на Самосе он взял меня с собой на прогулку к горному алтарю Афродиты.

   – Что же ты сидишь? – воскликнул Менандр. – Беги скорей на орхестру, и он тут же сделает тебя первым помощником... если, конечно, узнает.

Эпикур не ответил на шутку. Он подумал, что Леосфену уже не придётся осуществить свою мечту и помериться силами с Александром.

Леосфена встретили приветственными возгласами. Он появился спокойный, быстрый, уверенный в себе и сообщил, что выполнил данное ему народом поручение, собрал войско из девяти тысяч пехотинцев, людей достойных, с которыми служил в Азии и за которых ручается. Кроме того, он успел побывать в Этолии и провёл с этолийцами предварительные переговоры о военном союзе. Свою короткую деловую речь он закончил предложением, чтобы Афины призвали Грецию к освобождени, и, если понадобится, завоевали бы независимость с оружием в руках.

Ещё не успел стихнуть восторженный шум, как рядом с Леосфеном появился Фокион.

   – Будьте благоразумны, афиняне! – проговорил он голосом, заглушавшим выкрики. – Не сможем мы, даже если к нам примкнёт вся Греция, тягаться с Македонией. Она завладела огромными богатствами Востока – золотом, хлебом, слонами, да и людьми, готовыми воевать. Здесь говорили «теперь или никогда». Я согласен, сейчас подходящий момент. Антипатр связан на севере войной с одризами, большинство македонян, способных воевать, находится в Азии. Но момент пройдёт, и положение сложится не в нашу пользу. К бегу на одну стадию[14]14
  Стадия (от гр. stadion – стадий – мера длины) – определённая ступень, период, этап.


[Закрыть] мы готовы, но «длинного пробега» нам не осилить. Кроме того, афинские граждане, – добавил он, – я не советую вам доверять человеку, желающему стать во главе войска. Такие люди часто приносят пользу не демократии, а себе.

   – Послушай, Фокион, – запротестовал Леосфен, – зачем ты запугиваешь афинян? Македония без Александра – это ослеплённый Циклоп, не способный к действию. Что касается меня, то обстоятельства сложились так, что я не имел возможности принести на поле боя пользу родному городу, но ты-то сам, в те многие годы, которые был стратегом, какую пользу принёс ты?

   – Не малую, юноша, – ответил старик, – благодаря мне афиняне находили свою могилу на родине, а в могиле покой.

   – Разве в этом слава гражданина? – воскликнул Леосфен. – Высшая слава – это получить оба отличия, даваемые павшим в бою: памятный камень на кладбище Керамика и надгробную речь над ним. К чему медлить? Родосцы уже изгнали македонский гарнизон.

   – Твои речи как кипарисы, – сказал Фокион, уже не надеясь склонить афинян на свою сторону, – они торчат высоко и гордо, но бесплодны. Моя слава в том, что за всё время, когда я был стратегом, не пришлось произносить ни одной надгробной речи. Посмотрим, какова будет твоя!

С этими словами Фокион ушёл на своё место. Возражавших не осталось. Быстро обсудили предложенный Гипперидом проект постановления, и глашатай торжественно объявил его перед голосованием:

   – «В добрый час. Народ Афин решил выступить на защиту общей свободы эллинов и освободить города, обременённые чужими гарнизонами. Народ Афин постановляет вооружить для этого флот из 40 тетрер и 200 триер и призывает всех афинян не старше сорока лет в ряды войска. Пусть отряды трёх фил останутся дома для прикрытия родины, а остальные будут готовы к выступлению на войну. Кроме того, в государства Греции надлежит направить послов с вестью о том, что народ Афин помнит, как прежде в морской войне сбросил иго варваров, и теперь, полагая, что Греция составляет общее и единое отечество всех эллинов, считает своим долгом биться за общее благо на суше и на море и жертвует на эту борьбу свои деньги и кровь. Принято в месяце гекатомбейоне в год архонта Кефисодора».

Все голосовали «за», только упрямый Фокион поднял руку, когда глашатай спросил: «Кто против?»

Эпикур с восхищением глядел на сограждан, которые решили всем пожертвовать ради свободы и готовы биться с завоевателями половины мира.

   – Обратите внимание, – заметил Тимократ, – какая огромная сила может сосредоточиться в одном человеке. Разве вы решились бы на такое, пока Александр был жив?

   – Но это значит, – продолжил Менандр, – что одарённый человек способен в принципе на очень многое.

   – Софан бы добавил – «если его погладят по головке», – усмехнулся Эпикур.

Тем временем выносились постановления против друзей Македонии. Стратокл обвинил Демада, считавшегося его приятелем, в угодничестве перед царём. На Демада была наложена атимия – запрещение выступать в Собрании – и крупный штраф за предложение считать Александра богом. Обвинялись в дружбе с Македонией Пифей и Каллимедонт, которые, правда, почувствовав, к чему идёт дело, заблаговременно уехали из Афин. Последним вышел иерофант Евримидонт и обвинил в безбожии Аристотеля.

   – Он дрожал десять лет, боясь пальцем тронуть учителя Александра, – в ярости процедил Менандр, – и вот вылез топтать беззащитного!

   – Может быть, пойдём предупредим Аристотеля? – предложил Эпикур.

   – Не беспокойся, это сделают и без нас, – ответил Менандр, – сделают, чтобы уязвить. Но старика не тронут, исполнительная власть у нас всегда была гуманней судебной, ему позволят уехать.

Менандр оказался прав, на другой день шестидесятитрёхлетний Аристотель простился с учениками, передал управление Ликеем Феофрасту и отплыл в своё имение на Эвбее.

Леосфен действовал со стремительностью Александра. Для формирования афинского ополчения ему хватило декады. Стратег предполагал провести с ним военные учения, но тут стало известно, что Антипатр спешно заключил перемирие с одризами и готовится к походу в Грецию. Леосфен с небольшим флотом немедленно отправился вокруг Пелопоннеса, чтобы принять у Тенара своих наёмников, а потом соединиться с этолийцами. Командующему ополчением Антифилу было приказано по возможности быстро выступить к Фермопилам.

Эпикур зашёл к Менандру и застал друга в шлеме с мечом на боку. Слуга Менандра Гилипп хлопотал возле хозяина, прилаживая к панцирю наплечник.

   – Куда это ты собрался? – спросил Эпикур.

   – На врага, – ответил Менандр. – Наш софронист Каллий рвётся в бой и предложил добровольцам собираться.

   – Слушай, а нельзя ли устроить так, чтобы я пошёл с вами?

   – Нельзя, – отрезал Менандр. – Ты же знаешь, что Леосфен и афинский народ поручили вашей филе... сидеть дома.

   – Ах так! – сказал Эпикур, нашёл среди разбросанного имущества шлем, напялил его, взял щит, вытянул меч из ножен, висевших на боку Менандра, и принял угрожающую позу. – Хватит дурачиться, а то я приму меры.

Менандр, не меняя позы, чтобы не мешать Гилиппу, схватил прислонённое к стене копьё и ловко стукнул друга по шлему:

   – Ты не учёл ещё одного обстоятельства – своей любви к болезням. Так что мой тебе совет, покорись выбору судьбы и не ввязывайся в войну.

   – Менандр, – ответил Эпикур, разоружаясь, – Диоген как-то дал мне великий совет. Он сказал: «Есть вещи, от которых не следует уклоняться».

   – Звучит убедительно, – согласился Менандр. – Ладно, можешь считать меня побеждённым. Кончу примерку, сходим к Каллию, и запишешься. На самом деле он принимает эфебов из любой филы. Вообще-то я и сам хотел пригласить тебя в поход. Подумай, какой интерес умирать за родину в незнакомой компании?

   – Вот это совет! – обрадовался Эпикур. – Кстати, Софан с нами идёт? Ведь он из той же филы, что и ты.

   – Софан остаётся, у него особое задание – охранять Скир.

Так друзья оказались во вспомогательном отряде ополчения. Вскоре в отряд вступил и Тимократ, которого к этому вынудили обстоятельства.

Под большим секретом он рассказал о них Эпикуру и Менандру. Оказалось, уже давно Софан ввёл его в тайное святилище фракийского бога Изодета. Служение Изодету требовало исполнения таинственных и жутких обрядов, но главной притягательной силой культа было вкушение сомы. Выпивший это зелье освобождал свою душу от тела и испытывал наслаждения, недоступные в обычной жизни. Ради этого Тимократ, как, наверно, и многие другие, терпел участие в варварских обрядах и делал жертвенные взносы храму. В конце концов он задолжал Изодету, вернее его жрице Фрине, тридцать мин. Расплачиваться было нечем, а Фрина требовала возвращения долга и угрожала Тимократу жестоким наказанием. Причём угроза была реальной – у неё имелось достаточно преданных почитателей, которых она могла натравить на юношу. Поэтому он решил на время скрыться из города. Участие в походе было самым простым способом это осуществить.

В отряд эфебов-новобранцев, возглавляемый Каллием, вступили сорок человек. Тем, у кого не было своего оружия, выдали казённое. Сборы заняли три дня, на четвёртый было назначено начало похода.

Поход

Ополчение выступило на рассвете, шли по отрядам, не соблюдая строя. Антифил разбил конницу на две группы и пустил одну во главе войска, а вторую в самом конце, позади обоза. Эфебы, глотая пыль, шли где-то в середине. Друзья, весело болтая, шагали налегке, их оружие и вещи находились в обозе под присмотром Гилиппа и Миса, навьюченные на лошадь Менандра. Подъём на Эгалеи приостановил разговор.

Дважды пройденная дорога мало занимала Эпикура. Шагая по ней, юный философ мысленно возвращался к своим «Ценностям». Пока что первой из них он считал внутреннюю свободу, главным врагом которой был страх. Страхи перед судьбой, злыми духами, загробным царством, невзгодами, страданиями, неизвестностью. Хорошо, что у него ещё в детстве хватило мужества победить их! Победа над страхами вела к внутренней независимости – умению совершать поступки или уклоняться от них, но зато нести за них ответственность и не сваливать всё на волю богов или судьбу.

Несомненной ценностью было искусство, на которое так ополчался Платон, не следовало отвергать и простые радости, которые отметал Диоген в своём стремлении к абсолютной свободе. Сейчас Эпикур думал, что в число непременных человеческих ценностей нужно включить дружбу, которая конечно же заключена в людской природе. Правильно, что он не остался в городе, а пустился в дорогу вместе с друзьями навстречу опасностям.

С седловины они увидели Элевсинский залив, край Саламина и перед ним россыпь Херадских островов. Начался спуск, впереди замаячили храмы и рощи Элевсина. Под деревьями на берегу реки, которая называлась Кефисом, как и та, что текла мимо Академии по ту сторону Эгалей, расположились на отдых. Друзья разыскали слуг, которые уже готовили еду, сходили искупаться, поели и отправились бродить среди костров, окликая знакомых, присаживаясь поговорить.

– Свидетель Зевс, мне нравится военная жизнь, – сказал Менандр.

Когда жара стала спадать, трубы объявили о сборе войска. Снова двинулись в путь. Дорога повернула на север к Платеям, Антифил хотел обойти Кадмею, крепость разрушенных Фив, где стоял сильный македонский гарнизон. Но и здесь войско могло натолкнуться на сопротивление – беотийские общины, освобождённые Александром от власти Фив, сочувствовали Македонии.

Остановились поздно вечером, немного не дойдя до Элевтер, афинской крепости, стоявшей на границе с Беотией. На этот раз Каллий не распустил эфебов. Они долго сидели у костра и слушали рассказы о его военных приключениях в Азии.

Ночь был тёплой, спали под открытым небом, не ставя палаток. Дальше шли с оружием. У Эпикура был кожаный шлем и панцирь из кожи, усиленный медными накладками. На плече он нёс лук, слева на поясе висел меч, справа – колчан со стрелами. Дорога, петляя, поднималась по склонам горной гряды Киферон. Порой при переходе через возвышенности перед Эпикуром открывалась панорама лесистого хребта с неровными гребнями отрогов и вершин. Ему показывали громадный горб Геликона – горы Муз и далёкую двуглавую вершину Парнаса, у подножия которого лежали Дельфы. Потом колонна спускалась вниз, и простор исчезал, скрытый однообразными склонами, где заросли кустарника и низкорослых деревьев перемежались выходами скал. Идти стало тяжелее. Солнце жгло. Скоро Эпикур уже не мог думать ни о чём, кроме отдыха. Из-под шлема на шею стекал пот, медные лепестки, спускавшиеся с пояса, надоедливо били по ногам. Он сочувствовал шедшему впереди Менандру, снаряжение которого было дороже и лучше, но зато тяжелей.

Неожиданно войско остановилось. Воинам предложили отдохнуть, не нарушая порядка колонны. Командиров вызвали к Антифилу. Каллий, тяжело топая, побежал вперёд, Эпикур без сил опустился на дорогу рядом с друзьями.

   – Знаете, я, кажется, начал разочаровываться в военной жизни, – сказал Менандр, стягивая шлем.

Остановка была вызвана сообщением конной разведки о том, что Платейская теснина занята отрядом беотийцев и македонян. Вскоре командиры вернулись, и движение возобновилось. Каллий объяснил, что решено стать лагерем в котловине недалеко от прохода и попытаться взять его штурмом. В расширении долины перед крутыми склонами, между которыми, как в воротах, исчезала дорога, началось устройство лагеря. Антифил разъезжал по засыпанному камнями дну лощины и распределял участки между отрядами. Когда он подъехал к Каллию, тот сказал, что хочет попробовать с несколькими эфебами подняться на гребень и разведать расположение противника.

   – Попробуй, – согласился Антифил.

Каллий выбрал десять человек, включая Менандра и Эпикура. Юноши уже успели отдохнуть, и вместе с силами к ним вернулось ощущение опасности – ведь они шли по чужой земле и в любое мгновение могли встретиться с врагами. Каллий, который когда-то охотился в этих местах, долго водил их по крутому, заросшему шиповником склону, отыскивая какую-то тропку, и в конце концов действительно нашёл уступ, неприятно наклонённый в сторону обрыва, который пересекал почти отвесную скалу. Вскоре уступ перешёл в тропу. Она наискосок полезла вверх среди зарослей и привела их на широкий, поросший дубками гребень.

   – Там, на северном склоне, лес кончается, – сказал Каллий. – Разобьёмся на пары. Двигаться туда и туда, – показал он, – дойти до опушки, осмотреться и назад. Встреча у этого камня.

Эпикур с Менандром двигались левее всех. Эпикур, который излазил все окрестности Самоса, чувствовал себя в горах увереннее и шёл впереди. Место было ровное, с небольшим спуском, но от сознания того, что впереди враг, тело охватывала противная слабость. Скоро Эпикур понял, что идёт по тропинке, которая всё круче устремляется вниз. Между стволами замелькали просветы, он замедлил шаги, снял с плеча лук. Сделал он это на всякий случай, не веря, что оружие может понадобиться. Но тропинка повернула, и он замер от неожиданности.

Прямо на него, шумно дыша, поднимался рослый македонянин в железных доспехах, за ним двигались ещё несколько человек. Эпикур не помнил, как вытянул стрелу из колчана и положил на тетиву. Воин, не замечая опасности, продолжал идти, шлем его был расстегнут, шея открыта. Надо было стрелять туда, в горло. Эпикур прицелился, но тут же почувствовал, что не сможет убить. Он немного наклонил лук и спустил тетиву. Стрела впилась в правое бедро воина, он громко вскрикнул, остановился, мельком глянул на рану и наконец заметил Эпикура. Через какое-то мгновение в руках македонянина оказался лук. Эпикур увидел страшное, яростное лицо человека, которому было не впервой убивать. Юноша пустил вторую стрелу до того, как враг успел выстрелить, и попал в кисть руки. Стрела македонянина прошуршала в листве над головой Эпикура, воин выронил лук и что-то закричал на непонятном языке. В это время Менандр с криком метнул копьё, справа через кусты уже ломились на помощь товарищи. Македоняне, которых было десятка два, вероятно, решили, что наткнулись на большой отряд и скрылись внизу. Только раненый через пару шагов споткнулся и сел на тропу. Каллий подбежал к воину первый, разоружил и быстро заговорил с ним по-македонски. Тот что-то ответил, Каллий выдернул из его ран стрелы, остановил кровь, и они поспешно отправились назад, уводя пленного, который хромал и бормотал непонятные проклятия.

– Молодец, Эпикур, – сказал Каллий, – половина выкупа твоя.

Эпикура трясло. В его сознании снова и снова возникало беспечное грубое лицо македонского воина в расстёгнутом шлеме, мысленно он опять спускал тетиву, но теперь стрела вонзалась в горло под подбородком, и воин, обливаясь кровью, валился на землю. Но ведь это счастье, что вторая стрела попала в руку! Эпикур понимал, что промахнись он, и конец приключениям был бы совсем другим. Из македонского лука в упор! Да он бы пробил этот панцирь насквозь, к тому же Эпикуров шлем вообще оставлял шею открытой.

Антифил несколько раз пытался штурмовать заслон беотийцев, но позиция врага оказалась неприступной. Говорили, что придётся возвращаться к морю и двинуться в обход Платей через Левктры. Но Леосфен, который к этому времени уже достиг Фермопил, узнал о беотийской засаде, вернулся с частью войска в Беотию и ударил противнику в тыл.

После недолгого боя враги сдались. Две тысячи беотийцев были отпущены, тысячу пленных македонян под охраной отправили в Афины. Афинское ополчение соединилось с отрядами наёмников и этолийцев, и Леосфен форсированным маршем повёл своё тридцатитысячное войско навстречу Антипатру; оставленный в Фермопильском проходе отряд мог не устоять перед натиском македонян.

От Платей до Фермопил было дальше, чем от Афин до Платей, но весь этот путь они прошли за два дня, из них полдня под дождём. Эпикуру казалось, что он никогда в жизни так не уставал. Но стремление опередить врага подгоняло воинов. И они успели. Антипатр подо шёл к проходу чуть позже Леосфена и остановился, не дойдя до скал, у Гераклеи.

Друзья прошли мимо шершавого от времени каменного льва, поставленного полтора столетия назад в память о подвиге Леонида[15]15
  Леонид – спартанский царь, погиб в сражении с персами у Фермопил (480 г. до н. э.), прикрывая с небольшим отрядом отступление греческого войска.


[Закрыть] и его воинов, погибших, защищая Фермопилы от полчищ Ксеркса.

Отряд Каллия был послан в обход Тараханских скал, чтобы охранять тропу, по которой когда-то предатель Эфиальт провёл персов в тыл войску Леонида. Тропа начиналась у занятой противником Гераклеи и выводила по отрогам Калидромского хребта к морю далеко позади греческого лагеря. Эфебам предстояло пройти этот путь с обратной стороны. Погода портилась, с моря налетал ветер, солнце всё чаще закрывали облака.

Только в полдень они свернули направо в крутое ущелье и поднялись на волнистое плато, поросшее травой и редкими деревьями. Слева вдали возвышалась Эта, её срезанная вершина то и дело пропадала в облаках и курилась туманом, словно там до сих пор догорал погребальный костёр Геракла.

Поверху, никого не встретив, они прошли над береговыми обрывами назад и в сумерках строились на площадке над местом, где тропа ныряла к Гераклее. Здесь, в случае надобности, они могли остановить любое войско, опуская на тропу камни. С занятого ими уступа в сгущающейся тьме были видны оба лагеря и поле между ними, по которому в разных направлениях гарцевали всадники. И в греческом лагере под скалами и в македонском, лежавшем правей Гераклеи, мерцали костры.

Всю ночь с моря на запад шли облака, иногда поливая воинов редким дождём. Эпикур продрог и почти не спал, несмотря на усталость, как и большинство эфебов.

Только ко всему привыкший Каллий, расставив караульных, спал на земле под большим камнем, прикрывшись от дождя щитом и накидкой. Наконец рассвело. К утру небо очистилось, солнце гнало на запад остатки ночного облачного войска и светило со стороны залива в широкую долину Сперхея. Эпикур видел внизу стены и башни гераклейской крепости, за ней, упиравшееся в берег залива, пространство полей и лугов, русло реки, которое выдавали полоски обрывов и купы деревьев. На горизонте у подножия зелёных отрогов Огриса белели постройки Ламии. За горами на севере лежала союзная Македонии Фессалия, ещё дальше – Македония.

А внизу на равнине происходило движение – войска строились для битвы. Отряды переходили с места на место, между ними скакали конные командиры. Решающий бой приближался. Обозначались плотные построения гоплитов, группы конников и легковооружённых располагались с боков и сзади, раскинувшись далеко от ядра. Эпикур с замиранием сердца смотрел вниз. Там шла подготовка к страшному кровавому делу, которое для многих станет последним событием жизни, там...

Но вот перед греческим войском появился всадник на белом коне, конечно, это Леосфен. Он остановился перед строем и что-то закричал, размахивая мечом. Ни слова из его речи сверху не было слышно, но зато эфебы услышали, как прокричали воины в ответ. Леосфен помчался на левый фланг, где предстояла схватка с фессалийскими конниками, и трубы дали сигнал к наступлению.

Огромная масса людей двинулась. Медленно, не нарушая равнения, выставив копья, фаланга союзников приближалась к македонскому войску. Македоняне пошли навстречу, их конники бросились вперёд, чтобы охватить греческое войско с флангов, и справа уже встретились с конницей афинян. Всадники закружились, налетая друг на друга, и тут обе фаланги, основные ударные силы войск, сошлись. Выставленные вперёд копья не помешали воинам сблизиться, сверкнули мечи. Эфебы не дыша следили за единоборством двух столкнувшихся чудовищ, теснивших друг друга. Греки немного подались назад, потом выровняли строй, но напор македонян не ослабевал, и воины начали понемногу пятиться. Сейчас передние попадают, а остальные вынуждены будут бежать и подставят спины вражеской коннице, которой у Антипатра втрое больше, чем у Леосфена.

Эпикур в отчаянии закусил губу. Но тут наступавшая фаланга остановилась, македоняне оторвались от оторопевших греков, потом повернулись, отбежали и начали отступать, отстреливаясь из луков.

   – Фессалийцы! – закричал Каллий. – Они перешли к нам!

Трёхтысячный отряд фессалийских всадников, который должен был ударить по левому флангу греческого войска, отъехал в сторону и вдруг, выставив копья, поскакал на македонян. Фессалийцы перешли на сторону союзников!

Только сейчас греки поняли, что произошло, и начали преследование. Но момент был упущен, под прикрытием оставшейся конницы македонское войско покатилось к реке. Фессалийцы тоже замешкались, заехав на заболоченный луг.

   – Пошли вниз, афиняне, – позвал эфебов Каллий. – Антипатру эта тропа вряд ли понадобится.

Когда они спустились к Гераклее, битва уже была окончена. Македоняне ушли за реку и разрушили мост. Сперхей после дождей, которые ночью прошли в горах, превратился в грозный поток, и Леосфен не решился с ходу переправляться через него. Это спасло Антипатра от разгрома. Теперь, когда глава фессалийцев Менон примкнул к союзу, победа греков казалась несомненной.

   – Уйдут в Македонию, – подсказывает Каллий. – Пусть бегут, мы их и в Пелле достанем.

Но он ошибся. Антипатр укрылся в Ламии, имевшей сильные укрепления. На следующий день вода спала, войско Леосфена без труда перешло реку и подступило к стенам города.