Текст книги "Порнограф"

Автор книги: Сергей Валяев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 28 страниц)

– Ты тупой, – потеряла выдержку, – или ещё тупее?

После такого оскорбления я начал воспринимать действительность такой, какая она есть, вспомнив, что на наш победный выигрыш в казино князь решил приобрести малый оружейный арсенал. Я думал – шутка. Ан нет – и теперь возникла идея проверить боеспособность отряда на пересеченной местности. А почему бы и нет; на войне как на войне. Пусть победит сильнейший.

– А где пушки? – вспомнил закон об оружии.

– Где надо, – ответил Сосо, косясь на автомобильчик.

– А если того… проверка?

– Откупимся, генацвале.

И мы отправились в поход, чтобы в тишине областного бурелома испробовать современные пугачи. Надо признаться, я не ожидал, что мой друг окажется таким ответственным товарищем: для себя он добыл автомат «Калашникова» и десяток рожков, для господина Могилевского инкрустированный кольт производства США, для меня – родной убойный «Стечкин», которым можно валить полки, для наших же изнеженных дамочек два ТТ, удобных для таскания в ридикюле; к тому же обзавелся по случаю несколькими килограммами фруктов (с детонаторами).

Как может относиться бывший боец спецназначения к оружию? Вопрос излишний. С любовью и нежностью, как к даме, которая дает понятно что, а взамен ничего не требует. И поэтому к действу, происходящему в захолустном уголке подмосковной чащи, я отнесся с душевным спокойствием. Развел костерок для шашлыка, упрятал бутылочку водочки в родничок, послушал как трещат выстрелы и эхом отзываются гортанные распоряжения князя, взявшего на себя обязательства отца-командира.

Видно, на меня подействовал лесной воздух, насыщенный хвойным кислородом. Было ощущение, что тяпнул родной, настоянной на шишках. Мне стало смешно и я, вооружившись тяжелым «Стечкиным», принялся долбить из него под ноги господина Могилевского, нервируя его, энергично танцующего мурку с визжащими девочками.

О них отдельный разговор. Поначалу вообще не хотели брать в руки шпаллеры, заявив, что уничтожат врага своим обаянием. Пришлось провести просветительскую беседу о преимуществах железного ствола перед мужским, так сказать, естеством. Неудивительно, что Софочка меня поняла первая. Да, сказала она, я его уже люблю всем сердцем, и хотела тиснуть стволину в свой многоопытный ротик. Я заметил, что лучше этого не делать, а, если появится такое желание, то проще затолкнуть дуло в насильника, чтобы тот частью собственного гадкого организма понял, какие антипатичные чувства испытывает честная барышня, силой знакомясь с нетрадиционными способами любви в кустах жасмина.

– Заткнись, Лопухин, или я за себя не отвечаю, – потребовала Александра, вырывая ТТ из рук отца-командира. – А ну… как из него?

– Вот и хорошо, родная моя, – проговорил я. – Теперь за тебя буду спокоен, как Сосо за Сосочку, в смысле Софочку.

– Иди отсюда, пока живой, вах-трах, – возмутился Мамиашвили и принялся учить девушек правильному обращению с оружием. С одной целью, чтобы пристрелить меня, как собаку. При удобном случае.

То есть было много веселых шуток и пальбы. Когда костерок пропылал, я нашампурил ломтики альпийского сочного барашка и принялся жарить их на малиновых углях. Из-за деревьев выходили стыдливые сумерки. Строгий экзамен венчал короткие, но эффективные курсы молодого бойца, и скоро мы расселись у костерка, чтобы отметить открытие охотничьего сезона.

Эх, как было хорошо! Барашек был нежен, как облачка, проплывающие над нами, водочка вкусна, как родниковая водица, хвойный воздух божественен, а сиреневая мга скрадывала наши будущие проблемы. Их не было, проблем. Будто мы находились на другой планете, где, как и в сказочной стране детства, не было боли, не было крови, не было смерти. Эх, как было хорошо, елы-палы! И казалось, так будет всегда.

Да трель спутникового телефончика нарушила тишину и вечность заповедного уголка. Князь переместил аппарат к своему бесстрашному лицу классического воина, послушал суету звука и…

– Тебя, папарацци.

И я понял, что события начинают принимать необратимый процесс – боек жизни лязгнул, если говорить высоким штилем, заслав в стволы обстоятельств пули. Теперь остается выяснить: для кого они предназначены? Кому улыбнется удача, а кому – трудолюбивые могильные черви?

Единственным посторонним человеком, который знал номерок нашего спутникового телефона, был примерный пай-мальчик Славич. И это был он:

– Привет, Ванечка. Хорошая новость – нас ждут в полдень. Ты готов?

– Всегда готов.

– Можно вопрос?

– З-з-задавай!

– А зачем тебе этот барыга?

– Этого никто не знает, друзья мои. Даже я.

– Ясно, – усмехнулся невидимый, но знающий меня с лучшей стороны коллега. – Я уже для тебя раздвоился, Лопухин. Ну-ну. Надеюсь, это не новая авантюра с мордобоем? Потому, что бить будут нас…

– Упаси Боже, – перекрестился ополовиненным стаканом с родной и светлой. – Никаких эксцессов. Исключительно хочу познакомиться с интересным человеком, кристальным гражданином своего отечества…

– Все, Ванечка, отбой, – не выдержал такого глумления над словом Славич. – Будь здоров! По возможности побрейся, рожа твоя пьяная.

Я хотел достойно ответить, да не успел – сигнал отбоя. Чертыхнувшись, поднял стакан над тлеющими углями костерка – и показалось, в граненой посудине плещется кровь.

– Кровь, – и осмотрел родные лица товарищей. Они молчали. У них были незнакомые в свете костра лица. – Еще не поздно, – сказал я. – Да?

– Уже поздно, – проговорила Александра. – Кто спасет наши души?

– Никто, – сказала София.

– Кроме нас, – сказал Сосо.

– Тогда за нас, – сказал Миша.

И мы выпили за тех, кто решил оставить свои души на хранение в краю, пропитанном запахом хвои и дикого меда, тишиной ключа и остывающего разнотравья, дымом костра и беспечальной, быть может, жизнью невидимых для нас лесных обитателей.

Утром я побрился как того требовал статус представителя солидного газетного издания. План наших действий был следующим: познакомиться с господином директором лично. Во время встречи задать несколько провокационных вопросов, выслушать ответы на них. Так сказать, провести проверку боем.

Что из этого выйдет, никто не знает. Вся надежда на мою импровизационную дурь. То есть встреча будет трудной. По утверждению Костьки Славича, ему пришлось проявить максимум инициативы, чтобы некие высокие чины СМИ (его же собственный папа) оказали определенное «давление» на господина Берековского.

– Спасибо, друг, – сказал я коллеге, когда мы встретились за час до нашего часа Ч. – Родина не забудет твоего подвига.

– Ты это уже говорил, во-первых, а во-вторых, не надо падать на амбразуру, – ответил на это Славич. – Жертв не надо. А то вижу – ты готов.

– Что видишь?

– Форму одежды вижу, – поморщился.

– Форма как форма, – пошлепал себя по рваным джинсикам, притопнул немытыми со дня покупки кроссовками, обтер руки о майку, нестираную по причине лени, поправил на груди амулет «Nikon». – А потом: жертвы ожидаются со стороны коммерсанта.

– Так и знал, Ванечка, – испугался приятель. – Я в твои игры не играю, авантюрист!

– А ты конформист.

– Лучше быть живым конформистом…

Занудство было основной отрицательной чертой моего товарища. Вроде и профессионал, и малый славный, а вот куража репортерского…

Это как потенция – она либо есть, либо её нет. Нельзя быть клерком в журналистике. Журналюга сегодня – это и подлец, и смертник, и стервец, и великий иллюзионист, и философ, и гонец за последними новостями, и акушер нашего корчащегося в муках, прошу прощения за краснобайство, бытия.

Быть или не быть – вот в чем вопрос? Великий Шекспир был прав, вопрошая таким образом. Пусть это звучит нелепо и смешно, но, на мой взгляд, Принц Датский проводил собственное расследование убийства отца чисто журналистскими методами – активно психологическими, представляясь полубезумцем, и тем самым заставляя своих противников нервничать и открывать свою истинную личину. А после наносил разящие удары. И результат его деяний просто великолепный: торжествует истина, враг посрамлен, гора трупов. Правда, наш герой сам не уберегся от ядовитого укола судьбы. Как говорится, раз на раз не приходится. Так что мои будущие действия не были столь глупы и сумасбродны, как это могло показаться на первый взгляд. Классику, господа, надо читать, любить и следовать её убедительным рекомендациям.

По тщательно разработанному плану я должен был изображать экзальтированного папарацци, самоуверенного до идиотизма порнографа, недруга всякого здравого смысла, психопата, простодушного мудака, камикадзе, страстного борца за справедливость и независимость угнетаемых народностей мира… ну и так далее.

То есть я, как РГД-5, должен взорвать ситуацию, чтобы посеченный осколками враг занемог от такого хамского и неожиданного нападения, и начал предпринимать контрмеры, при этом открываясь. Нельзя сказать, что это была самая удачная мысль, но я настоял – всем нуворишам кажется, что они прикупили себе счастливой жизни, защищенной от неприятностей и постороннего вторжения. Кажется, нахапав, можно купить все и всех. Однако невозможно приобрести в личное пользование атмосферу, пропитанную пролетарской ненавистью к буржуинам – кровопийцам народным. Нельзя добыть по бросовой цене уверенности в завтрашний день. Не спрятать в кожаное портмоне купюру с водяными знаками стабильности. И поэтому каждый день – как последний. То ли пристрелят нетерпеливые конкуренты, то ли патологическая власть заметет на парашу, то ли народные массы пойдут на штурм Кремля, то ли явится паршивый скандалист в драных джинсиках «Levis» и примется ковыряться в делах, как хиромант в душе. Не жизнь с высокими порывами, а малоприятное зажиточное прозябание. Тут уж задумаешься, кем лучше быть в стране бесконечных экспериментов и постоянного секвестра.

Словом, все наши действия носили вполне продуманный характер. К тому же князь Мамиашвили нашпиговал мои тоже нестиранные носки «жучками», как природа иголками ежа, и прочитал лекцию об их удивительных возможностях вторгаться в частную жизнь каждого гражданина.

Я ещё хотел прихватить «Стечкина», да меня отговорили, мол, время для столь резких инициатив не пришло. Жаль, вздохнул, а как чертовски хочется прищучить какого-нибудь эксплуататора.

Меньше всех к акции был подготовлен Костька Славич. Во-первых, мы его щадили, а во-вторых, он играл роль резиновой уточки, которую охотники подсаживают на гладь, простите, озера, чтобы подманить натуральных крякв для их же благополучного истребления. В крайнем случае, моего приятеля оттузят за такое посредничество, к чему он, кстати, был готов. Морально, ха-ха.

И вот к часу назначенному я и Костька Славич прибыли к известному монстровидному зданию Бизнес-центра. На такси. Поскольку наши авто уже были задействованы в акции «Банкир» и дежурили у офисных стен. Я, атеист, перекрестился как бы про себя и мы переступили порог коммерческого заведения.

Получив в зубы пропуска, ранее заказанные, журналюги по этими квиточкам прошли в святая святых – огромный безвкусный холл с колоннадами, зеркалами и лестницей, уходящей в неизвестное.

Потом мы прошли к лифтным кабинам. Банк «Дельта» находился на двенадцатом этаже и пехом пыхтеть туда. Извините-извините. А вокруг тормошились людишки с ответственными и значимыми лицами. Они жили иллюзиями, что делают великое дело по общей коммерциализации республики, и потомки будут благодарны им за их беспорочный труд.

Кабина лифта была ультрасовременна, и я почувствовал себя пришельцем из планетарных загазованных недр. Ничего, успокоил себя, пусть господа хорошие привыкают к запаху навоженной земли, чай, позабыли, как вкусно она смердит?

По прибытию на этаж «12» мы обнаружили отряд секьюрити, защищающий телами бронетанковую дверь в дирекцию банка «Дельта». После проверки документов была вызвана субтильная и строгая дама, похожая на принцессу в глубоком обмороке. Ее чувства никак не прочитывались даже при моем пролетарском виде. Тетка сделала жест утонченной ручкой, мол, следуйте за мной, засоранцы беспородные, и мы топнули за ней. По ковровыми дорожкам, бесшумным, как наши мысли. Но каждый наш шаг обслуживался телеметрическими камерами: триперно-трахоматозный научно-технический прогресс на службе у человека! Во всю трудились невидимые кондиционеры и работники умственнно-банковского труда: в коридорах было прохладно и малолюдно.

Поход за золотым тельцем продолжался недолго – мадам открыла дубовую дверь с медной табличкой, утверждающей, что здесь трудится в поте гомосексуального яйца своего Генеральный директор «Дельта-банка» М. М. Берековский.

Я ощерился, готовясь воочию лицезреть вышеназванного любителя обдирать, как липку, детишек России, да куда там: мирная приемная, обитая карельской березкой, а в ней – три молодца. Один ломкий, как тропический бамбук, два других – атлетического телосложения, должно, мастера спорта по рукопашному бою под водой или гимнастическим упражнениям на батуте. Одеты были в униформу: пиджаки от голубого Версаче (пристреленного своим ревнивым и неистовым любовником, превратившегося в «машину убийств»), брюки и трусы от голубого Рабана (еще не пристреленного), скрипящие шузы от импульсивного Серджео Росси, галстуки от любвеобильной Никки Шпеерсон.

Поскольку я выступал отдельной программой, то взоры присутствующих обратились именно на меня. Опыт общения с представителями прессы у молодых людей отсутствовал и поэтому создавалось впечатление, что они увидали золотаря – труженика сельских нужников с говномером в руках. После минутного замешательства – гибкий юноша, похожий на Шахерезаду, и оказавшийся секретарем-референтом, доложил по селектору о нашем именитом прибытии.

– В вашем распоряжении двадцать пять минут, господа, – посчитал нужным напомнить.

– А фотоаппарат нужно оставить здесь, – улыбнулся один из атлетов.

– На каком основании? – возмутился я и занервничал. – Мы хотим хлопнуть, в смысле снять, тьфу… ну понятно, что… вашего босса. Так сказать, на рабочем месте.

– Не положено, – последовал ответ, но в корректной форме.

– Мы так не договаривались, да, Константин? – продолжал я артачиться. – Запросите хозяина, господа. Это мой хлеб, фак ю в натуре!

– Господа-господа, – вскинулся Шахерезада, и мука была на его девичьем лике цвета вешнего персика. – Вас ждут, а съемку производить только с разрешения господина директора.

– Естественно, – цыкнул я. – Нету базара. – И проследовал за Славичем в кабинет, где вершилась, прошу прощения, судьба нашей затраханной в пи()дец экономики.

Господин М. М. Берековский обнаруживался за огромным письменным столом, сработанным умельцами из уральского малахита. Строгая меблировка стеклянные шкафчики и столик, кожаные кресла, дорогая, не функционирующая телевидеоаппаратура – подчеркивали крайнюю деловитость хозяина кабинета. За его спиной на стене пласталось абстракционистское полотно, изображающее, на мой взгляд, овощной салат, некстати стравленный под ноги дорогих гостей.

– Да-да, – вскинулся радостным и лысоватым сперматозоидиком. Жду-жду, мои щелкоперчики! – И вырвался из-за каменного стола, словно из засады, где он успел затечь всеми своими членами. – Константин, возмужал! Молодцом! Отцу непременно привет, – тряс нам руки, пытаясь их оторвать. – А это твой товарищ… весьма-весьма рад познакомиться. Прошу садиться, указал на кресла. – Не желаете ли профуршетить?

Это было бы кстати, но помня великие заветы князя Мамиашвили, я сдержал свои естественные порывы, мол, на работе не пьем-с.

– Да-да, работа прежде всего, – взбодрился г-н Берековский, потирая сухие ладошки. – Слушаю вас, молодые люди, готов поделиться, так сказать, всеми секретами своего бизнеса.

– Всеми не надо, – пошутил Костька Славич. – Есть мысли о репортаже, что ли? С фотографиями, если можно. Один день из жизни…

– Один день и вся жизнь, – засмеялся банкир. – О, дети мои! Знали бы вы, каждый день – как последний.

Если бы не я сам отщелкал известные сцены в предсовнаркомовском (бывшем) номере, то никогда бы в жизни не поверил, что такой уважаемый человек обновленного общества способен на подобное половое безрассудство. Хотя присутствие у двери кабинета секретаря-ломаки с персиковыми девичьими ланитами утверждали, что наш герой имеет таки определенные прорехи в сексуальном воспитании.

Росточком господин банкир был мал и, как все малорослые члены общества, утверждался в этом мире за счет энергетического кипения и словесного поноса. Он и ему подобные говорят много и быстро, и верят в то, что говорят. Обманывают с необыкновенной легкостью, потому, что через миг, если это им не нужно, уже не помнят в какой короб и сколько килограммов лживого говна наложили. В этом смысле их несложно поймать за язык, но почему-то окружающие стесняются этого делать. Их главный принцип: никаких принципов. Они трудоголики, для них главная забота, веселящая душу, чтобы дело или человек приносил барыш. А какой прибыток в нашем случае? Наверно, господин директор рассчитывает получить дополнительные дивиденды от нашего репортажа? Или от дружбы со Славичем-старшим? Что ж, он их получит, душечка.

– Марк Маркович, – наконец выступил я, краснобай. – Надеюсь, вам можно задавать вопросы по всему спектру проблем, касающихся бизнеса, политики и так далее?

– Разумеется, дети мои, как говорится, вот я весь перед вами, подпрыгнул в кресле, – голенький.

Ну, голеньким мы вас, дружище, уже видели, сказал я себе. И поинтересовался мнением насчет устрашающей криминализации банковского бизнеса, напомнив, что вчера у казино «Подкова» подорвали джип его банковского дома.

– Что вы говорите? – удивился собеседник, валяя дурака. – Вы уверены, молодой человек?

– Говорят, – сдержанно уклонился, пытаясь незаметно извлечь из носка «жучок».

– Не может быть, – всплеснул ручками. – Мне бы доложили, у нас с этим строго.

– Значит, слушок, – понял я «ходы» противника.

– Это можно проверить, – выбросив тело из кресла, как из катапульты, поспешил к столу и каркнул в селектор. – Валенька, будь добр, пригласи Фирсова, – и посчитал нужным объяснить, что это начальник службы безопасности, уж он-то, голубь, владеет всей информацией.

– Странно, – проговорил я, – утверждают, что вы тоже были…

– Где?!

– В «Подкове»?

– Как?

– Казино так называется.

– Вот люди, – искренне возмутился Марк Маркович. – Друзья мои, я не играю в азартные игры.

– Действительно, Ваня, что ты к человеку… – нервно всхлипнул Костька Славич, чувствуя, что ласковый репортаж ни о чем не склеивается.

– А что я? – развел руками. – Это к слову. Живем, как на вулкане, – и сумел таки засадить «жучок» в кресло. – Черт знает что вокруг – взрывы, пальба…

– Лучшая защита от таких неприятностей – это глубокая нищета, позволил себе пошутить банкир. – Трудные времена, господа, трудные. Знаете, в армии, когда проводят широкомасштабные учения… ну как на войне… военачальники планируют, да-да, планирует процент потери среди солдатского состава. Процент смерти, так сказать. Ну там… ноль целых, две десятых. Три-четыре души… А? – указал глазами на потолок. – А у нас какой процент? Ого-го… На порядок выше, дорогие мои, на порядок.

– Верно, Марк Маркович, – снова выступил я. – На днях депутата пристрелили. Как его… Жохов, кажется? На Садовом, среди белого дня. Вот веселые дела, да?

Тень печали упала на чело нашего героя, он пожевал губами и более внимательно взглянул на меня, словно пытаясь понять, что за ехидна восседает в кресле – то ли простак-мудак, то ли журналюга-хитрюга, то ли чичероне отечественной мафии, прибывшей с познавательной целью?

Неожиданная телефонная трель сорвала все эти подозрительные размышления. (Мои друзья, действуя по плану, произвели этот своевременный звон. По личному аппарату господина Берковского.) Тот цапнул трубку и произнес:

– Да, слушаю?

Я изобразил скучающий видок, наблюдая краем глаза за реакцией героя на неприкрытый шантаж по поводу его тесно-телесной связи с господином Жоховым, когда тот ещё успешно выполнял свои депутатские обязательства. Надо признать: банкир достойно держал удар – отвечал сдержанно, не хлопоча лицом, как это часто делают политические лидеры в минуту опасности для их сладкой власти. В такие минуты они покрываются трупными пятнами, мечут из себя страшные громы и молнии, а также гневные тирады о своих врагах, покушающихся якобы на основы демократии, мол, несмотря ни на что, мы забьем последний осиновый кол в тушку коммунизма, мать вашу оппозиционеров так!

– К сожалению, я сейчас занят, но думаю, сумеем договориться, проговорил директор, заканчивая малосодержательную беседу. Слабый румянец проявился на его обвислых щечках, он их помял, потом вспомнил о нас. Вот… предлагают выгодную сделку… надо думать. – Взял себя в руки. Так, на чем мы остановились?

Я напомнил о том счастливчике, коего угостили свинцом от пуза. И депутатский иммунитет не выручил, вот беда какая. Беда-беда, согласились со мной, задумываясь о коротком нашем пути, могущем прекратиться в любой миг. Что наша жизнь – всего одно мгновение, но хоть на капельку продлится пусть.

В эту минуту общего огорчения на подмостках жизни появилось новое действующее лицо. Крепыш средних лет из бывших органов, когда-то обеспечивающих безопасность страны. Не выказывая никаких чувств, взглянул на гостей хозяина, то бишь нас. Если бы ему вдруг вздумалось поприветствовать нас рукопожатием, то, боюсь, случился бы казус, поскольку я зажимал в ладошке «жучок», не успев того засадить в чужой, скажем так, огород.

– Игорь Петрович, – всплеснул руками банкир, – чудные дела творятся у нас, как утверждают молодые люди.

– Я ничего не утверждал, – поспешил с опровержением Костька Славич.

– А что такое? – улыбнулись нам. – Не получили свои проценты?

Я едва не свалился с кресла – ничего себе шуточки. Или мы уже раскрыты службой безопасности и нам грозят известными «процентами смерти»? К счастью, оказалось, что это и правда шутка. Не слишком, на мой взгляд, удачная. И пока я переводил дух, господин директор объяснил суть проблемы.

– Увы, ошибочка вышла, граждане, – развел руками главный секьюрити. Мы не посещает увеселительных заведения. Принципиально. И времени нет, право.

– Совершенно верно, Игорь Петрович, – подтвердил господин Берековский. – Ох, эти наши щелкоперчики, такие фантазии?..

Каясь, я развел руками и засадил наконец «жучка» в бегемотную кожу кресла и, чтобы не терять темпа по прессингу противника, задал новой вопрос:

– А, говорят, вы, Марк Маркович, любите классическую музыку?

– Люблю, – последовал ответ с незначительной заминкой. – Я люблю все прекрасное, – и указал на абстракционистское полотно. – Вот, французский мастер… Как его?.. Мишель Платини… Как там бишь: «Рождение планеты Бурь». Впечатляет?.. Какая энергетика, экспрессия?..

– Красиво, – выступил Костька Славич, наступая на мою ногу в надежде остановить зарвавшегося чертового папарацци.

– Овощной салат, – сказал я, решая взламывать банковскую систему неожиданным (даже для себя) «ключиком». – А вы знаете, я что-то похожее видел у господина Лиськина.

– Да? – с прокисшей ухмылкой спросил банкир. – Не может быть? Это произведение оригинальное. В единственном экземпляре.

– Похожее, говорю.

– И хорошо вы знаете господина Лиськина? – спросил главный секьюрити, интересуясь моим «Nikon».

– Интервьюировал однажды. Между нами, господа, удивительный сноб… Позер и любит съемки, как модель, – и будто бы вспомнил. – Да, господа, надо запечатлеть, так сказать, трудовой процесс… – и поднялся на ноги.

– Не надо, – решительно проговорил главный телохранитель. – Лучше не надо.

– Почему, Игорь Петрович? – прикинулся я без труда валенком.

– Видите ли… как вас?

– Иван Палыч меня.

– Так вот, Иван Палыч, зачем господину Берековскому эта мирская суета и слава? Он не сноб и не позер, как некоторые члены общества, а человек ответственный, человек дела, человек, держащий, так сказать, руку на пульсе времени.

– Так вот… о таких людях… надо… держащих…

– Не надо!

– Как это не надо, когда надо. Которые держат.

– Что держат-то?

Пока мы столь драматически выясняли наши отношения, директор пригласил Костьку Славича к столу и там вел с ним беседу на отвлеченную тему. Не о банковских ли ставках? Какой там нынче процент жизни? А смерти?

В конце концов меня убедили в том, что лучше будет отложить фоторепортаж до лучших времен. Вот закончится период первичного накопления капитала, молвил главный секьюрити, тогда милости просим. Я засмеялся: тогда наша встреча первая и она же последняя.

– Ну, это как карта ляжет, Иван Палыч, – улыбнулся Фирсов.

– А утверждаете, что не балуетесь в азартные игры, – фамильярничал я.

– Вся жизнь – игра, – отвечали мне, цитируя классиков наизусть.

Словом, расставались мы заклятыми друзьями. Господин Берековский заметно расстроился от нашего вульгарного посещения, однако силился достойно держать пинки судьбы. Вот так всегда: ждешь приятной беседы о французском, блядь, абстракционизме, а тебя по лбу обухом отечественных проблем. А то, что они возникли, не было никакого сомнения. Хотя я продолжал валять дурака и делать вид, что вопросы банковского бизнеса волнуют меня, как покойника дожди, размывающие холмик его могилы.

– Прошу прощения, – наконец не выдержал директор. – У нас, кажется, Игорь Петрович, встреча в ХЕР ойле?

Конечно же, главный телохранитель подтвердил, что пора готовиться к выезду в нефтяной концерн, и мы, репортеришки, были вынуждены ретироваться.

Дальнейшее происходило с точностью наоборот – сначала мы раскланялись с Шахерезадой и двумя атлетами, потом с дамой, изображающую синтетическую принцессу, потом покинули банк «Дельта» через бронетанковую дверь и рухнули вниз, в кабине, естественно, лифта.

На жаркой улице, прыгая по бетонным ступенькам, как Мишель Платини по футбольной полянке, я победно вскинул руки к обжигающему светилу. Да здравствует солнце, да скроется тьма! Костька Славич не разделял мой радости, он вообще находился в скорбном бесчувствии:

– Ваня, ты вел себя, как последний идиот. И я тоже. Не понимаю цели нашей встречи? Какие вопросы? Кто, кого подорвал? Зачем все это?… какой-то… овощной салат?!. Нет, это невозможно. Ты меня подставил, да?

– Костенька, и не думал, – сочинял я. – Не сложилась встреча, ну бывает. Как-нибудь в следующий раз…

– Кстати, Берековский интересовался тобой?

– Надеюсь, ты дал самые лучшие рекомендации, – вел приятеля под ручку, чтобы он случайно не приметил Александры и всей нашей гоп-компании, плавящейся в автомобильных душегубках.

– Я сказал правду.

О, Боже, этого ещё не хватало – да выяснилось, что мой коллега был предельно уважителен к моей персоне, сообщив, что имел честь со мной учиться в университете и трудиться в молодежной газете. Мои методы сбора информации нетрадиционны и основываются на принципах американской журналистики, когда для газетчика нет никаких идеалов, никаких принципов, ничего святого и ради скандального материала он готов рисковать собственной головой.

Я похвалил товарища за верное представление нашего труда и предложил рвануть в Дом журналиста, чтобы пивком запалировать как бы неудавшийся культпоход. Скажу сразу: на это у меня были свои причины. За нами могли проследить те, у кого, возможно, возникли подозрения относительно истинных намерений нашего визита – это первое. Второе – я был не нужен своей боевой группе, принимающей напрямую радиоспектакль из жизни предпринимателей. И в-третьих, я должен был выступить в роли мелкого воришки…

– Пиво пить? Но если в допустимых пределах, – согласился Костька. – А то я тебя знаю.

– Только утолим жажду.

– А за чей счет? – вспомнил мой педантичный товарищ.

… Посещение Дома газетчика нам удалась. Поначалу меня не хотели пускать, посчитав, что я прибыл из областной помойки, где выполнял специальное задание редакции, но после взаимных саркастических оскорблений меня признали за своего и наступил праздник.

Ах, как было приятно сидеть в студеном погребке бара и потягивать пивцо. Ах, хороша, господа, эта наша блядская жизнь, от которой нам никуда. Даже индивидуальная кончина каждого из нас не в состоянии расстроить её гармоничный и вечный ход. И с этим фактом надо смириться и жить в свое удовольствие.

Быть, как сказал Шекспир устами Принца Датского, первого, напомню, журналиста просвещенной нашей цивилизации. Так выпьем же!..

Поскольку пили мы за счет заведения имени князя Сосо Мамиашвили, то мой приятель и коллега позволил себе утолить жажду на год вперед. А так как законы природы никто не отменял, то пришлось нам частенько выходить из-за столика, чтобы пожурчать в фаянсовые вазы Домжура. Иногда ходили вместе, иногда отдельно. И однажды, улучив момент, я извлек из репортерской сумки собутыльника записную книжку и экстрагировал, то бишь удалил, листочек с буковкой «Л», выполняя указание предусмотрительного Мойши Могилевского, который по его же утверждениям, был большим докой в вопросах безопасности.

Что и говорить, вечерок удался на славу – пиво для меня, что живая вода, и я вернулся в штаб нашего боевого отряда истребителей паразитирующей, ик, нечисти практически таким, каким из него убыл. Лишь запах хмеля и постоянное желание посетить сортир выдавали тайну моего праздного времяпрепровождения.

Новости же были сногсшибательные. Такие новости, что вся группа, исключая кота, находилась в полупридушенном состоянии, наконец вникнув в суть того, в какую увлекательную историю мы сумели вляпаться.

Я хотел подбодрить друзей добрым и незлым словом, это я умею, да они, чтобы у меня тоже исчезли последние иллюзии, пустили аудиозапись, которую удалось добыть, благодаря нашим общим героическим усилиям.

Внимательно её выслушав, я помчался галопом в коммунальный клозет, чтобы в его зловонной тишине подумать, как будем жить дальше? И будем ли жить? А вдруг уже угодили в пресловутый «процент смерти»?

Итак, при всех издержках наша акция удалась. «Жучки» в бегемотном кресле банкира функционировали, как искусственные спутники, и запись была отличной.

Чтобы упростить восприятие сценки после нашего убытия, перескажу её своими словами. Буду субъективен, как современные СМИ, но отступать от фактического положения вещей не буду.

Итак, журналюги удалились пить пиво в свой родной Дом. Главный секьюрити Фирсов усмехнулся им в спину:

– Что за петрушки?

Господин Берековский объяснил, правда, с некоторой неуверенностью, мол один ему хорошо известен, а вот второй… который хам и рвань…

– Не казачок засланный?

– От кого?

– От Лиськина.

– Может быть-может быть, – задумался банкир и вспомнил о телефонном шантаже.

Телохранитель богохульно выматерился, как извозчик, передавивший богомольных старушек, и приказал своей службе принести необходимую запись. Голос князя Сосо Мамиашвили звучал с акцентом, угрожающе и требовательно, мол, гони капитал, любитель клубнички, либо в противном случае…