Текст книги "Порнограф"
Автор книги: Сергей Валяев
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 28 страниц)
– А что с Осей? – насторожился я.
– Не знаю. Он как сквозь землю провалился… Ванечка, приезжай, мне страшно-о-о!
Проклятье! Ситуация сбивается в беспорядочный клубок ниток, укатившийся в репейник. И, даже найдя этот клубок, распутать его невозможно. Не-воз-мож-но!
Да делать нечего, Ваня. Делать-то нечего, Ёхан Палыч! Нечего делать, блядский порнограф, вскарабкавшийся не на ту крышу!.. И здесь я, направляющийся на выход для встречи с импульсивной Исидорой, задержал шаг история, похожая на анекдот? Конечно, я разгильдяй и телефонная связь отвратная, но не до такой степени, чтобы перепутать город Сочи, где темные теплые ночи, с Воркутой, где тоже темные, но холодные ночи. Я хорошо помню сообщение господина Гамбургера, (что за, блядь, Ф.И.О.): встреча двух поп-звезд пройдет именно в «Метрополе». Не здесь ли нам искать ниточку? Не дернуть ли господина Гамбургера за его обрезанный поц, предварительно, разумеется натянув на руки, резиновые перчатки. Этим не слишком гигиеническим действом я попросил заняться Сосо и Софочку, обвыкший к подобным медицинским процедурам.
– Ты что имеешь ввиду, папарацци? – обиделся князь.
– Не бери в голову, – отмахнулся. – Будьте проще, ребята. Я на вас надеюсь.
Мой щепетильный товарищ пообещал в следующий раз оборвать мне яйца за такое неуважение к даме сердца, и я удалился, громыхая по лестнице и ощупывая на ходу вышеупомянутые предметы первой мужской необходимости, словно не веря своему счастью и благополучному исходу дела.
Дурная привычка: сначала влепить красным словцом, а после по агрессивной реакции окружающих думать: что ж ты, милай, такое зазвездил? Думаю, по этой уважительной причине моя личная, скажем так, жизнь пока не сложилась. С точки зрения мещанского обывателя. Встретив честную девушку, я долго терплю её приятные глупости и слабости, и даже потакаю её желанию, например, совершить культпоход в кинотеатр «Художественный». На премьеру эротического фильма «Сиси-писи с хреном и в кепчуге». И что же? Первые минуты широкоэкранного показа держусь стойко, как оловянный солдатик в бушующем пламени камина, а после прости, родная, не пора ли серьезным делом заняться. Чем, родной? Чем-чем, этим самым, и расстегиваю ширинку, как будто открываю ворота рая. Для себя. Однако девица подвернулась бестолковая, все не может взять в толк, что надо брать в роток. Приходиться переходить на доступный язык трудящихся масс. И что же? Искренность слова оскорбляет эстетическую натуру и во мраке кинозала возникает неизбежный конфликт, кончающийся соплями, слезами и спертомозоидной слизью на проплешине впереди сидящего зрителя. А ещё утверждают, что публика не ходит в кино. Ходит и получает полное удовольствие. Правда, любовь между двумя любящими сердцами после такого просмотра увядает, как вишневые сады на Марсе, но здесь, как говорится, раз на раз не приходится.
… Родной город плавился под солнцем, как прокисшая пицца, кинутая на столик капризным сицилийцем Марио, неосторожно посетившим азиатскую столицу. Тяжелая, отливающая радужными цветами угарная муть висела над Садовым кольцом. Подозреваю, что на далекой планете, где человечество собиралось разбивать цветущие сады, атмосфера куда более приятная. Такое впечатление, что мы живем на огромной, дымящейся свалке. Ау, где вы, сказочные острова в синем океанском приволье? С каким бы я удовольствием плескался на теплом мелководье с Машкой, да сшибал на головы прокопченных аборигенов бомбовые кокосы. Увы, пока не судьба. Прости, дочурка, твой папа должен заниматься черт знает чем, чтобы осуществить мечту. Как говорится, «мы будем пить и смеяться, как дети».
… В тихом летнем дворике, защищенным от солнца деревьями, играли дети, на лавочках сидели бабульки с дешевыми личиками ударниц первых пятилеток, «собачники» в спортивных костюмах выгуливали своих любимых цац, обожравшихся рекламированной химии. Тишь да гладь, да божья благодать.
Выключив мотор, я стал выбираться из колымаги. И услышал душераздирающий, иначе не сказать, крик. Так человек не может кричать. Но это был именно он, находящийся в свободном полете. Точнее, она – Исидора. То есть развитие событий происходило самым банальным образом, что можно было заскучать зрителю, вскормленному киногамбургерами производства США. Я же был участником действа, и скучать мне не приходилось – скорым шагом спешил к подъезду. Меж тем, проломив тополиную крону, несчастная мешком плюхнулась на асфальт. Тополиный пух вспух над ней, точно новогодний снежок. Дворик содрогнулся от ужаса – тявкали собаки, плакали дети, бабульки поднялись на ревматические ноги… Впрочем, это уже не имело никакого значения. Ни для меня, ни для изуродованной куклы, покрывающейся пухом, похожим на саван.
Я ныряю в прохладную глубину подъезда, рву из-под полы пиджака «Стечкин». И вовремя – по лестничным пролетам кружат легкие шаги. Боевиков двое – вверху мельтешат ноги в кроссовках и джинсах. Исполнители чужой воли не могут заметить меня, они слишком молоды, чтобы прочитать конкретную ситуацию, они совершили ошибку, оставив путь ухода без прикрытия. А за ошибки, мальчики, надо платить. И часто – собственными жизнями.
У меня нет времени на проведение педагогических бесед и выяснение причин их преступного промысла, и поэтому делаю глубокий вздох и, когда на фоне решеток старой лифтной шахты проявляются ломкие фигуры…
Первому повезло больше – неожиданная пуля влепилась в лоб, и счастливчик ушел в маловразумительное для живых небытию, так и не осознав до конца печального события в своей молодой жизни. Второй был остановлен двумя выстрелами по быстрым ногам. Чтобы меньше бегал и думал о смысле жизни. Боец был слишком юн, чтобы отвечать за свои поступки; я приставил к его виску ствол и задал несколько вопросов. И получил на них ответ. Он корчился от боли, но с испугом отвечал. Возможно, он был отличником в средней школе № 793 и радовал маму прилежным поведением и хорошими отметками. Я не запомнил его искаженного от страха лица, оно было потным и серым, как сырая больничная простынь, застиранная до дыр.
– Забудь меня, как страшный сон, – и нанес спецназовский удар в висок: исключил на время из нашей обрыдлой реальности.
Он подлежал ликвидации, однако я посчитал, что ему удалось откупиться. Своими правдивыми ответами. Полагаю, что после лечения на водах он осознает себя полноценным инвалидом и никогда не будет больше разбойничать. Порой и мне удается сделать доброе дело для общества.
Я вышел из прохладных глубин подъезда, как водолаз из Мирового океана, неспеша и с безразличием. В экстремальных условиях следует действовать именно от противного. По общему мнению преступник должен бежать без оглядки и так, чтобы пятки сверкали… Зачем?.. Нас учили: при панике достаточно превратиться в человека толпы, то есть быть, как все, и… никаких проблем.
А во дворике бушевали страсти – из окон, как из неудобной театральной галерки Большого, выглядывали любопытные, бабульки ковыляли поближе к эпицентру беды, мамы же напротив оттаскивали упирающихся чад подальше от него, лаяли собаки, рвущиеся на хозяйских поводках…
Неудивительно, что из-за коллективного гвалта не были услышаны выстрелы в подъезде. Представляю, смятение душ населения, когда там обнаружат дополнительную, скажем так, коллизию… Какие будут отливаться пули, ха-ха…
Свернув в тихую и надежную подворотню, мгновенно изменился – спружинил шаг и сбил скелет в устремленное и цельное. Цель моя – «жигулевская шестерка» с водилой Филей, на которой, по утверждению юнната, они должны были уматать прочь. И не солгал, отличник: авто тарахтело, как швейная машинка «Зингер»; долговязый Филя за рулем нервничал, косясь лиловым лошадиным глазом по сторонам. А тут мимо проходил я – и легким движением ткнул пальцем в его открытую глазницу. Обычно так делают женщины, когда во время сексуальной потех тянут «Беломорканал», а после путают ушное гнездо любимого с хрустальной пепельницей. Как говорится, курящая баба кончает раком, а мужик при ней. Это к тому, что Филя от моей неожиданной ласки взвыл, как леди под джентельменом на солнечной стриженной лужайке в Гайдн-парке. Пришлось успокоить его, соотечественника, разумеется, добрым словом и «Стечкиным».
Я всегда утверждал и утверждаю, что с любым можно договориться. Было бы обоюдное желание. И меня прекрасно поняли. Проявляя мужество, окривевший водило крутил баранку и ныл о том, что он человек подневольный и его могут лишить премиальных, то бишь головы, если он завезет постороннего. Я переживал за него, как за родного, и обещал похлопотать перед коллективом и лично перед неким Муми-Троллем.
– А кто это такой? – поинтересовался новым действующим лицом.
– Это наш старшой. Он мастер спорта по борьбе… вольной…
– А я по стрельбе, – признался я. – Мастер.
Признаюсь, чувствовал, что «нитка», которую дергаю, приведет меня в знакомый тупик: либо к мелочи секьюрити Фирсова, либо к шавкам сумасбродного шоумена. Вопрос был один: причина уничтожения тех, кто имел отношение к злосчастной информации по господину Берековскому? Последнему не понравилась наша активная жизненная позиция и он, обидевшись, решил восстановить статус-кво? Или у господина Лиськина начались веселые глюки и, он прийдя к выводу, что мы есть агенты влияния из ОАЭ, приказал выкорчевывать заразу под корень? Проще говоря, я нахожусь в самом начале пути и чем он закончится не знает никто.
Эх, Ваня-Ваня, тебе не людей, а свиньям щетину брить на копытах! Ладно, будем живы, раскатаем клубочек!
Покружив по расплавленному городу, «шестерка» застопорила у небольшого уютного стадиончика. По травяному полю метались юные футболисты. В секторе для прыжков пружинили молодые спортсменки, похожие на кенгуру. Лозунг на кирпичном казенном зданьице утверждал, что спорт и молодость есть грядущее России. С чем я был категорически согласен, и поэтому предупредил спутника Филимона, что его будущее находится целиком в его руках. Меня поняли, и мы поплелись в здание. Там было по летнему безлюдно, пахло искусственной кожей, пылью на спортивных стягах и фальшивыми кубками. Мы прошли по коридору и остановились у двери с табличкой «Тренерская». Мой спутник виноватился перед ней и был похож на недоросля, которого таки бдительные дяди-милиционеры подловили у телефонного аппарата, когда примерный мальчик извещал, что в его любимой школе заложена фугасная бомба. Еще со времен Отечественной войны.
– И долго мы будем разводить китайские церемонии? – удивился я и чужим телом шваркнул дверь.
Казенная комната полностью соответствовала своему названию дешевенький стол, ряд стульев, полки с алюминиевыми и стеклянными кубками, на стенах фотографии и карта Московской области. За столом трудился упитанный хлопчик в полтора центнера весом – видно, составлял план спортивных мероприятий для сопливых скаутов. Если сказать, что Муми-Тролль (в тяжелом весе) удивился, это не сказать ничего. Его квадратная челюсть отпала до пола и он был похож на борца «сумо» против которого вышел на ковер орангутанг во фраке. И я его понимал, человека, конечно: он ждал славной виктории, а вместо неё появляется молодчик с пушкой. Чтобы не возникало никаких иллюзий в отношении меня, я ребром ладони срубил Филю зачем нам лишний свидетель? Тренер решил заступиться за своего ученика и двинулся горой на меня с ревом:
– Ах ты, понтяра! Да, я тебя!..
– Я порнограф, дядя, – и совершив балетно-спецназовский оборот вокруг себя, нанес удар ногой в муми-тролливскую голову, чтобы кипящий возмущением разум там малость остыл.
Хрюкающая туша обвалилась подобно тому, как обрушиваются поселки городского типа. И пока мой новый друг выбирался из-под обломков стола, мятых алюминиевых горшков и сколков битого стекла, я накрутил диск на уцелевшем телефоне и узнал от Сосо новую информацию. Оказывается, сегодня утром в «Голубое счастье» ворвался сумасбродный отряд СОБРа и со словами: «Ах, вы еб… ные пидеры!» начал прикладами раздавать подарочные пинки всем изящным сотрудникам. У Макса выбили шесть зубов, похвалился мой товарищ, крепкий наскок был; не Лиськина ли работа?
– Похоже на то, – ответил я и не утерпел. – А этому голубому козлу поделом. Передай, что остальные зубы ему выколотит Ванёк Лопухин.
– Прекрати, хам, – засмеялся Сосо. – У людей горе.
– Горе горем, а Гамбургера нашли?
– Ищем.
– А что такое?
– Провалился как сквозь землю, – признался Мамиашвили. – Еще вчера был.
– Боюсь, что он уже там.
– Где?
Создавалось впечатление, что все участники театральной постановки по замыслу кровожадного автора и не менее кровожадного режиссера отправлялись в преисподнюю. Выполнил свою мелкую роль – и вперед… ногами. Хитра интрига, ох, хитра. Если дело так дальше пойдет, никаких труповозок не хватит. И, попросив Сосо с Софочкой быть осмотрительными и не попадать под СОБР, ОМОН, ОБСДОН, ФСБ, ГРУ, ОСВОД, СРУ, ГРИНПИС, ДОСААФ (б) и так далее, я переключил внимание на свои текущие проблемы. Окровавленный и сидящий в разрухе Муми-Тролль приходил в себя, как после встречи Нового года на экваторе, когда было выкушано семь ящиков родной и светлой. На семерых гномиков и одну Белоснежку. В сорок градусов по Цельсию.
– Как дела, дядя? – поинтересовался я. – Ты готов для конструтивного, блядь, диалога?
– С-с-сука, я тебя сделаю, – нет, не был готов, как вредоносный бой-скаут к искреннему служению родине.
– Мими-Тролль, – участливо обратился к дураку. – Это я из тебя сделаю Белоснежку. И не так, как думаешь, и не надейся. А отстрелю яйца, – и навел на тушу пушку «Стечкина». – И раз! И два! И…
Что там говорить, трудно найти желающих лишаться природного богатства. Без анестезии. По этой уважительной причине мой новый друг признался во всех грехах. И даже в том, что любит мальчиков. Тьфу, сказал я на это, СОБРа на вас нет, пидрюлины. И с этими справедливыми словами поспешил прочь. Я узнал все, что мне надо было, а оставаться в обществе глиномеса…[4]4
Глиномес – активный гомосексуалист (жарг.).
[Закрыть]
По его утверждению, команду о ликвидации актеришки и чухи они получили от Сохатого. От кого? Сохатый – это прозвище Сохнина, призера олимпийский игр в Монреале по греко-римской борьбе. И на кого вкалывает, не покладая рук, призер? Тренер мальчиков толком не знал: на какого-то банкира…
После нескольких уточняющих вопросов я понял: мы говорим об одном и том же. За городом, на тридцать первом восьмом километре, находится спортивная база «Трудовые резервы», где меня предупредительно огрели бейсбольной битой.
Ага, спорт на службе капитала, сказал я себе, как и предполагалось: идет зачистка территории. Зачем? Чтобы чувствовать себя спокойно и уверенно? Или есть более весомая причина? Чувствую, узелки затягиваются все крепче и крепче…
Куда же мы втюхались со своими изысканными крестьянскими манерами? Никакого, понимашь, «ах-с, марси вас, марси за похвалу, много раз марси. Приятно, что угодил-с». Роль эластичного лакея с блюдом и знаменитыми словами «Кушать подано!», не для меня, господа. Вот эта мелочь и раздражает противную сторону, заставляя её нервничать. И совершать ошибки. Чужими и нелепыми смертями меня предупредили об опасности. А разве можно так поступать с тем, кто научен во время военных действий устранять живую силу противника?
Я плюхнулся за руль чужой колымаги – желания вместе со всеми топать по размягченному гудрону не возникало, да и поторапливаться надо было. В авто не функционировал кондиционер и отказывали тормоза, и скоро я почувствовал себя квашенным тестом в печи. Уф-ф-ф! Полностью согласен с высоким мнением пересадить всех чинодралов в отечественные, попердывающие СО короба на колесах, чтобы каждая бюрократическая сволочь собственным каркасом почувствовала скромные нужды народа.
К своему удивлению, я благополучно добрался до пункта назначения, находящийся близ дома Исидоры. Как преступника, меня тянуло на место злодеяния. Подъезд и часть дворика были оцеплены силами, простите, правопорядка. У канареечного милицейского уазика толпились свидетели и зеваки. С открытыми задними дверцами стояли две кареты «скорой помощи». Бегали дети, за ними – нервные цацы, а за ними – их цацнутые вконец хозяева. Бабульки на лавочках неожиданно помолодели и трещали, как сороки в лесу. Странно, атмосфера дворика была насыщена жизнеутверждающей энергией. Должно быть, приятно чувствовать себя активным участником в этом суетно-говнистом, но родном мирке, когда кто-то другой кровавым брикетом убывает на неведомые и посему страшные круги ада.
– Чего случилось-то? – поинтересовался я у лысенького пузанчика, пускающего от любопытства слюни на своего опечаленного блохами бульдожку.
– Ааа, хер его что знает? Говорят, сосуны меж собой блядь не поделили. Ее в окошко, а сами – бах-бах!.. Во времена.
Что тут сказать: времена не выбирают, в них живут. И каждый выживает, как гвардии рядовые в окопе. Во время атомной лечебной бомбардировки.
Я сел в родное и комфортабельное «Вольво», обнаружил в бардачке сотовый телефончик. Чувствовал, что дальнейшие события будут развиваться стремительно, как праздничный огонек по бикфордовому запалу. И не ошибся князь Мамиашвили сообщил, что они направляются на пляжи Серебряного бора. Зачем, купаться-ебдраться? Балда, нашли хорошего утопленника, вроде наш Гамбургер, вот катим с Максом на опознание. У него же нет зубов, пошутил я. У кого, у Гамбургера?
После энергичных, насыщенных здоровыми шутками переговоров я тоже решил махнуть на загаженные донельзя пляжи любимого уголка москвичей и гостей столицы. Если на берег речной вытащили ветошное тело подозрительного осведомителя, то нам пора переходить к решительным действиям. И первое, что необходимо – вырвать из западни Александру. И я даже знаю, как это сделать.
А пока вперед-вперед к райско-засранному местечку для тех, кто не может позволить себе выехать на курорты Коста-Брава и Коста-Соль. Толстозадые, как слоны, троллейбусы, набитые любителями дешевого отечественного отдыха на лоне природы, катили друг за дружкой. Мелькали магазины, палатки, базарчики, новостройки, люди с раздавленными, как помидоры в их сумках, судьбами…
Несмотря ни на что народец живет и чувствует себя вполне сносно. С такой жизнестойкой публикой к дустовым средствам поражения молодым подковерным самозванцам не совладать. Сами, рыжие да плешивые, да кудрявые, стухнут, как вошь на солдатиках Первой Мировой. От запаха их немытых, но верных присяги Царю-батюшки телам.
Заезд личного авто на территорию серебряного парадиза был по пропускам. Вспомнив Сосо, я извлек на свет квиток цвета травы-муравы и, как спецкор скандальной молодежной газетенке, поинтересовался: где тут у вас, товарищи, трупы? Мне толком объяснили, изъяв при этом пропуск. И я продолжил свой путь.
Скоро приметил на бетонном бережку скопление отдыхающего полуголого люда. Чай, родимые, собрались по известному случаю? И был прав: труп, похожий на манекен, интриговал живых. Тем более голова несчастного была обмотана скотчем и, казалось, что присутствующим жуть как интересно увидеть физиономию бедняги, который слишком много знал. Молоденькие ментяги с цыплячьими, иначе и не скажешь, шеями отгоняли самых настырных. Близ оперативной группы я заметил Сосо и Макса; видок последнего был ужасным по-моему, его сусальное личико очень не понравилось бойцам СОБРа и они сделали все, чтобы приблизить редактора специфического издания к жизненным реалиям. И это им, надо признаться, удалось в полной мере.
Прелестная же Софочка находилась в редакционном и прохладном «Шевроле» вместе с сонным водителем и язычком ласкала эскимо, а не то, что многим любителям клубнички подумалось. Как дела, поинтересовался я. Пока не родила, весьма оригинально ответила девушка. И на этом мы были отвлечены шумом толпы: следователь и иже с ним отправились опознавать тело. Неведомая сила любопытства тоже поволокла меня поближе к месту событий. Сейчас-то какая разница, как выглядит усопший Гамбургер, если, конечно, это он? Ан нет! Чужая смертушка манит, словно каждый из нас пытается представить себя на месте холодного, недвижного чурбачка и реакцию окружающих на него. И что же я увидел, когда с головы осведомителя были содраны липкие полосы вышколенное лицо сноба с характерным семитским крючковатым носом, искаженное мукой удушья. Битый главный редактор обреченно кивнул: да, это господин Гамбургер собственной персоной, и я понял, что схема действий наших врагов проста, как пук увлеченного клакера во время премьеры «Аиды» в Большом. Наш враг одержим идеей содрать с лица планеты всех, кто причастен к папарацци, пытающемуся определить стержневой смысл программы «S». Возможно, имеются иные причины ликвидаций, однако факт остается фактом: злосчастные жертвы так или иначе причастны к делу о «поп-звездах» нашего политического истеблишмента. Хотя меня не покидает ощущение, что я оказался в паутине более тонкой аристократической игры, смысл которой понять пока не могу. В силу своей деревенской незатейливости. Эх, Ваня-Ваня, куда ты со своим рылом, да в калашный ряд!
И все-таки нужно нарушить привычный ход истории. Помню, был у нас прапорщик Думенко, крепкий, как бутс, мудак, но однажды он умудрился изречь удивительную истину: «Сукины дети мои! Вы должны жить, иначе будут жить другие!..»
Тогда я не понимал, что имелось ввиду. Теперь все предельно ясно: если не мы первыми истребим врага, то он сделает эту неприятность нам. Такая диалектика настоящего времени. Иного, простите, не дано.
Пока я рассуждал на отвлеченные темы, антипатичная процедура у безучастного, как пень, трупа закончилась и я увидел: по заросшему травой пригорку карабкается сладкая парочка Сосо и Макс. Вид у них был припечальный, будто возвращались с похорон любимого дядюшки Исаака, завещавшего все свое миллиардное (в долларах) состояние детскому дому имени Павлика Морозова, где он воспитывался в лучших традициях коммунистического общества: воруй, братан, сколько хошь, но делись с народом; с народом-то делись, с которым ты, бандитская торжествующая харя, вышел из одного е' корневища! Вот этот магический принцип самым наглым образом нарушен молодыми кремлевскими псевдореформаторами, считающими, что жрать и срать это только их прерогатива (тьфу, что за слово!). Ошибаетесь, господа, законы природы ещё никому не удалось отменить. Так что скоро ждите острых вил в бок, если не успеете заколотиться в дюралюминиевые гробы Аэрофлота и других авиакомпаний мира, чтобы взлететь к самой звездной сыпи…
Но вернемся на грешную нашу землю. Когда мой друг и бывший работодатель приблизились с постными физиономиями, я задал естественный вопрос: что случилось, почему у них такой видок, будто они похоронили любимого дядюшку Исаака, который забыл оставить им завещание… ну и так далее.
– Это шет шнает шо, – прошамкал главный редактор, удаляясь к редакционному авто.
– Чего он сказал? – не понял я.
– Сказал, что ты, – начал переводить Сосо, – враг всему человечеству и, если бы он только знал…
– Можешь не продолжать, – прервал товарища. – Передай, что хочу подарить мешочек орехов. Пусть погрызет на досуге…
Гы-гы, поржали мы, как кони ретивые. Понимаю, наше поведение вызывающе. По отношению к прогуливающейся в соснах старухи с косой. И что же теперь? Не жить? К тому же армейская закалка помогала нам уворачиваться от сельхозинвентаря, рассекающего синий кислород елей и сосен.
Потом мы провели короткое совещание и мой план радикального действия был принят почти единогласно. При одном сомневающемся, которым был мой боевой друг. Будет много трупов, заметил он. Если будем метко стрелять, уточнил я, ты же, князь, известный стрелок: бац-бац и – мимо! Я – мимо, возмутился Сосо и побежал за АКМ. Нет, не для того, чтобы отстреливать мясистых теток и жердястых их спутников. Причина была в другом: мы решили воспользоваться редакционным «Шевроле» – машина незнакома для участников спортивной областной фиесты, а её проходимость, прошу прощения, куда выше, чем у нашей заезженной скандинавской лошадки. Главный редактор «Голубое счастье» окончательно потерял веру в человека, когда мы предложили такой справедливый обмен.
– Это шет шнает шо, – прошамкал Макс. – Ни ша шо на швете…
– Что он сказал? – не понял я.
– По-моему, он не хочет, – признался толмач. – А мы вернем. Вечером, да?
– Или утром, – сказал я. – Вместе с мешком орехов. После орешков с медом это самое поднимается, как ракета с космодрома Байконур.
– Какой может быть подъем у Максика, ты забыл: он же девочка?
– Орехи полезны всем, сударь мой.
То есть наша деликатность и доброжелательность сыграли таки свою положительную роль. Как не отбрыкивалась жертва СОБРа от выгодного предложения, но в конце концов мы ударили по рукам. (Хорошо, что не по челюсти.) Тем более гарантом того, что мы вернем авто, выступила Софочка.
Расставание было скорым и без печали. Девушка хотела с нами и всплакнуть, но её любимый жизнерадостно пошутил: он ещё не покойник, просьба не беспокоиться раньше времени.
План наших действий был незамысловат. Как удар биты. Мы решили совершить загородную прогулку. На тридцать первый километр, где в тени лесов вовсю ковали олимпийские резервы. Может, и нас тренер Сохнин запишет в перспективу? Дело за малым – продемонстрировать ему свои удивительные способности, как-то: бег по пересеченной местности, прыжки в сторону, ползание на брюхе, стрельба по двигающимся мишеням и проч. Надеюсь, мы произведем на него неизгладимое впечатление?
Новая автоигрушка была великолепна: мощная на мотор и просторная салоном – было такое впечатление, что мы находимся в уютном дачном домике на колесах, и ходко передвигаемся в поисках красивого ландшафта, чтобы, остановившись на ночь, загадить его донельзя, как это часто делает турист, тренькающий на фанерной гитаре лирические песенки ни о чем.
– Вах, как хорошо! – потянулся Сосо. – Вот это надо снимать, папарацци! Природу, нашу мать!
– Твою мать! – рявкнул я, обгоняя лязгающие грузовики. – Ты о чем, кацо?
– Вот, говорю, фоткать надо, порнограф, – отмахнул на мелькающий лес и кружащиеся соломенные поля. – Краса, вах! Только вот гор нет…
– А у меня «Nikon» а.
– Чего?
– Фотоаппарат оставил коту, – объяснил. – А горы? Вон… тебе… горы, – кивнул на горбатенький пригорок с танцующими березами. – Краса, вах! Только вот океана нет.
– На хрена тут океан?
– Тут он на хрен не нужен. Он… нам с Машкой… с островочком… как тебе горы, – и заорал на перегруженный «москвичок-каблучок» с болтающимся прицепом, забитым домашним скарбом и клетками с курами. – Вот тюхман областной! Уступи дорогу, придурок!
– Вах, зачем к человеку пристал! – смеялся Сосо. – К труженику полей.
– Пристрели его курицу, – потребовал я. – За мои моральные издержки.
– Пули жалко на куру, – хохотал мой друг. – Да и опасно: у дядька самострелка-перделка реактивная… вон… глянь.
– Чего?
– О, женушка какая… Пышечка!
– Я им сейчас покажу кузькину мать!
– Чего-чего покажешь, ха-ха?!
Трудно сказать, чем закончился этот дорожный бардак, но, к счастью, встречная полоса очистилась от транспорта и я утопил педаль газа. Мелькнула чужая жизнь с толстушкой-кадушкой, лопатами-граблями, сухим навозом, рассадой, курами… И мы продолжили свободный полет над трассой, похожей на взлетную полосу. Сомневаться не приходилось, взлететь-то мы взлетим, и полетим над безбрежной неизвестностью, а вот плюхнемся ли на панцирную твердь? И так, чтобы не было больно всему изнеженному, как орхидея, организму.
Напомню, что на любой местности я ориентируюсь прекрасно. Даже удар бейсбольной биты не выбил этого профессионального навыка. И поэтому нам не составило особого труда обнаружить спортивную базу, схороненную в лесном массиве. Срулив с бетонной дороги, мы закатили «Шевроле» под пыльные лапы елей, начали проверять оружие и боекомплект.
Между деревьями висела послеполуденная тишина, даже птахи закрылись на санитарный час, лишь куковала далекая кукушка. Плавал теплый запах дерева.
– Кукушка-кукушка, сколько нам жить? – спросил Сосо.
– Это как в анекдоте, – вспомнил я. – Тащится мужичок по лесу, услышал птичку. И тоже спрашивает. Кукушка в ответ: ку… Мужичок: а почему так ма…
– Это не про нас, – твердо ответил мой друг. – Кукует, родная. Двести лет наши, Вано.
– По сто на брата? Многовато будет, Сосо?
– Нам ещё мало будет. У меня вон… дед Сандро… в сто шесть женихнулся.
– Молодцом. И что?
– Хочет разводиться. Не сошелся характером с «молодухой».
– А ей-то сколько годков?
– Если ночью, то шестнадцать, а так все сто шестнадцать.
Мы добродушно посмеялись – все-таки человек великая и неразгаданная тайна мироздания. Выклюнулось это недоразумение из какой-то черной дыры Макрокосма, как глист из ануса, и вот – пожалуйста, имеем то, что имеем: хозяина, блядь, всей Вселенной.
То ли природа благоприятно действовала на нас, то ли предчувствие ближнего боя волновало кровь, но чувствовали себя превосходно. Очевидно, так ощущает себя камикадзе, направляющий свой крестовидный самолетик на крейсерскую громадину, застывшую в червленом от восходящего солнца заливе.
Вперед-вперед, без страха и упрека! Короткими перебежками мы приблизились к зоне повышенной опасности. Пали в траву-мураву, пропахшую горькой полынью, теплыми лопухами и солнцем. На флагштоке обвисал, как трусы, стяг общества «Трудовые резервы». У кирпичного здания «спортсмены» готовились к соревнованию по стрельбе. Не по нам ли? Курсировали машины. Во всей атмосфере этого удобного для установления мировых рекордов уголка чувствовалась нервозность. И мы даже знали причину этого состояния: хозяина подкоптили на тротиловом дымке, и теперь служба охраны пыталась себя реабилитировать. Повышением боевой и политической подготовки. Что осложняло выполнение нашего задания, но никак не отменяло его. Скоро часть отряда загрузилась в джипы и укатила выполнять свои задачи. Парадом командовал коренастый мужичок в кислотном спортивном костюме – это был тот, кто мог бы нам помочь. Безвозмездно. Призер монреальских игр – товарищ Сохнин.
Когда наступило сравнительное успокоение – по дорожкам ходили только двое ленивых бойцов, показывающих всем своим распущенным видом, что они не верят в опасных, скажем, грибников, я и Сосо начали движение. Главное, не нарушить раньше времени тишину этого медвежьего угла. Петляющим шагом я приблизился к «своему» вертухаю. Запашок грошового одеколона-уникса «Отелло» едва не сшиб с ног. Пришлось задержать дыхание, а после резким движением прихватить шею врага удушающим приемом. Он хрипнул от удивления хрустнули коралловые шейные позвоночки, и все – пи()дец! И под кустик, чтобы своим истомленным видом не портил окружающую среду.
