Текст книги "Порнограф"

Автор книги: Сергей Валяев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц)

Александра хотела ответить, но её опередил торжествующий вопль публики:

– Великий Хулио! Ху! Ху! Хулио! – скандировали истерические дамы, хлопая в ладоши.

К роялю спешил импульсивный, толстенький и родной для меня Хулио. Ба, дружище, хотел я его поприветствовать, но испанский синьор, расправив фалды фрака, сел за рояль. Наступила благоговейная тишина. И грянула мурка. Публика взвизгнула от счастья. Я пожал плечами – как быстро, однако, меняются вкусы.

Потом звучит последний аккорд и маэстро, сдержанно поклонившись, удаляется за кулисы. Я успеваю заметить на его потном лице младенческую улыбку. Кому улыбается великий Хулио – ни мне ли? Не выдержав, признаюсь спутнице, что знаю его. С самой лучшей стороны.

– Да? – радуется Александра. – Я тоже хочу с великим Хулио познакомиться.

– Я бы не советовал. Любвеобилен, как донхуан. Ты не устоишь, и я буду вынужден ломать ему пальчики… Хрусть-хрусть…

– Нет-нет, устою.

– Ой, смотри, девка, – вздыхаю, – все вы обещаете. Кто слишком высоко взял, тот не закончит песню.

– Ну, Ванечка…

И мы идем за кулисы. Нас встречает привычный мир балагана, непостоянства, декламаций и актерского нахальства. Мелькают оголенные тела девушек варьете. Курит старая клоунская чета. На декорациях спит художник с обиженным лицом непризнанного гения. Капризничает кастрированный тенор. Меня все знают и радостно приветствуют:

– А, папарацци! Щелкни фотку, порнограф! Ха-ха!

Я отмахиваюсь – мы к великому Хулио. Где этот сукин сын, надеюсь, встретит нас без своих неожиданностей? Это как повезет, хихикают актеры, кажись, у него кто-то есть? Но я настойчиво стучу в дверь гримуборной.

– Кого там дьявол принес? – слышу знакомый голос интернационального товарища. – Я занят, у меня люди, мама-миа!

– Открывай, Хулио, – рычу. – Это я – Ванечка, старый твой дружак! Вспомни нашу мурку?

– Не может быть? Ваньо? – и дверь распахивается: на пороге мой друг в атласно-театральном халате, опоясанном карминным кушаком с торчащим из-под него огромным револьвером. – О, si-si, Лопухин! Какими судьбами? – И мы обнимаемся. – О, какая девушка, Ваньо? И какая у неё прелестная брошка, как $.

– Это Александра, – и вижу у стола, закиданного алыми розами, господина Берековского с двумя телохранителями. – Прости, мы не одни?

– Ааа, – восторженно кричит Хулио. – Познакомься, подлец из подлецов. Из немцев, небось? Всем говорит, что честный человек, а мне предлагает коробку из-под бумаги для ксерокса. И четыреста пятьдесят шесть миллионов в ней! Рубликами! А, каков кучерявый черт!

– Авансом, – лепечет господин Берековский.

– А за что? – интересуюсь.

– Чтобы я лоббировал, понимаешь, его интересы перед одной уважаемой гражданкой нашего Отечества. Не выйдет, милейший, и не надейся, – вырывает из-под кушака револьвер. – Попрошу вон из помещения!

– Меня не так поняли, великий Хулио, – лебезит господин директор банка, пятясь с телохранителями к двери. – Я хотел как лучше.

– А получилось как всегда, – смеется гаер и предлагает. – Сашенька, не желаете огреть сие недоразумение по репке. – И оружие уже в девичьих руках. – Не бойтесь, мадонна моя. Револьвер пуляет гнилыми яблоками – изобретение меломана, хи-хи.

– Я не боюсь, – говорит нерешительно Александра, целясь в живот неприятеля. – А вдруг промахнусь?

– Ничего! На счет три, – хлопает в ладоши мой импозантный товарищ. Раз! Два! Три!..

Девушка нажимает на курок и… шквал аплодисментов рвет меня из сновидения. Проклятие? Где это я?! Что со мной?

Ах, да – культурная музыкальная программа и я в ней, как фрачный пингвин под жарким барбарисом. Ага, вся та же неутомимая мадам объявляет антракт. Замечательно, можно перевести дух и пойти в буфет. Увы, моя мечта не осуществилась – я увидел, как господин Берековский устремился из зала с букетом алых роз. Куда это, гражданин? А второе отделение?

Разумеется, чтобы утолить свое нездоровое любопытство, я ринулся вслед за поклонником высоких муз. И что же? Успеваю заметить – директор с пылающим факельным букетом исчезает в дверях ложи, охраняемой телохранителями. Ничего себе: алые розы – розы любви, уткнулся я в спины ВКС.

– Эй, господа вертухаи, там моя жена, – потребовал к себе внимания.

– И чего?

– Пригласите.

– Отдыхай, – передернули лицевые мускулы и сделали угрожающий шаг.

Я умнее ничего не придумал, как, отступая, привел в боевое состояние «Nikon». Телохранители насторожились, считая, видно, что они не фотогеничны. И неизвестно, чем бы закончилось наше противостояние, да из ложи предстали представительницы высшего света и среди них была Александра. С таким растрепанным видом, будто она присутствовала на спиритическом сеансе и увидела воочию бледный дух Иоганна Себастьяна. Сделав мне незаметный знак, она вышла вон из фойе. Что случилось? Кажется, наш музыкальный вечер прерывается на самом интересном месте?

На улице уже вовсю фланировала сумеречная сирень, и мы имели возможность свободно сидеть в салоне старой «Победы» и уточнять наши действия.

Первым моим вопросом, естественно, был вопрос о женском клубе, который неожиданно организовался в директорской ложе? Что за дамы света и полусвета, так надежно охраняемые.

– Ванечка, – сочувственно проговорила Александра. – Я отвечу, если ты будешь держать язык за зубами.

– Обещаю, – клацнул челюстью.

– Почему-то я тебе не верю, родной?

– Саша, как тебе не стыдно, – обиделся. – Мы в одной лодке…

– … в одной койке, – уточнила и ответила все-таки на мой вопрос.

Буду банален, у меня перехватило дыхание – мама родная, не может быть? Вот это полеты во сне и наяву? Какие взбрыки судьбы? Надо же предупреждать, милая моя; знал бы, не задавал свои дурацкие вопросы.

Почему так занервничал? А дело в том, что стерва-судьба преподнесла нам сюрприз в лице дочери одного из высших политических и государственных деятелей, решившей по случаю усладить слух классическими музыкальными произведениями. Впрочем, что тут удивительного? Живые все люди, имеющие свои слабости и пристрастия. Занимательно другое: наш пройдоха Берековский прекрасно был осведомлен о посещении дамы Д. (в целях конспирации будем так называть героиню данного эпизода) концертного зала. И проник в директорскую ложу с одной целью – конфиденциально переговорить с особой, к мнению которой прислушивается сам отец родной.

– Да? – задумался. – Сон в руку.

– Ты о чем, Ванечка?

– Не обращай внимания, – отмахнувшись, удивился: сама-то Александра откуда знает Д.; неужели воспитывались в одном партийном детсадике?

– Какая разница, – не пожелала отвечать. – Там все друг друга хорошо знают.

– Где это там?

– Там, – кивнула на сумеречные небеса, освещенные рекламными огнями.

– Хм, кажется, мы влипли, – проговорил я. – По самые уши.

– Ты о чем?

– Если Берековский имеет подходы к твоей подружке…

– … приятельницы, – уточнила.

– … то нам прямая дорога на овощехранилище. Фасовать морковь.

– Думаю, ты, лапуша, заблуждаешься, – засмеялась. – Плохо знаешь нравы высшего света, как и банкир. Больше, чем уверена, будет ему отворот-поворот, да пинок…

– Хотелось бы в это верить, – задумался я. – А нельзя ли узнать у твоей приятельницы, что от нее…

– Ваня! – прервала. – Научись свои проблемы решать сам. – И посмотрела, точно этимолог на гусеничный кокон; во всяком случае, я почувствовал себя неуютно под этим просветительским и взыскательным взглядом.

– Понял вас, – обиделся. – И это правильно: не будем ждать милости у неба, – и утопил кнопки на телефончике. – Алле! Сосо, что там у вас?

Ничего интересно, кацо, последовал ответ, господин Лиськин занимается своим шоу-бизнесом и в ус не дует. Сейчас находится в казино «Подкова» и транжирит капитал на зеленом сукне игрового стола.

– Он ещё вас не узнает, друзья мои?

– Вроде нет.

– Можете заканчивать развлекательную программу, князь. Встречаемся у кактуса.

– А что случилось, граф?

– Ничего, – признался. – Просто пора менять тактику и стратегию.

– Чего менять? – не поняли меня.

– Жизнь, – отрезал, – свою и чужую.

Когда закончил переговоры, моя спутница заметила, что ей не нравится мое воинственно-истерическое настроение. Подобные делишки надо обтяпывать с холодной головой. Я взорвался: ситуация неподвижна, как антарктические льды с белыми голодными медведями и научно-исследовательскими станциями «Мир», выступающими полпредами советской полярной науки. Моя ошибка в том, что я надеялся с помощью наружного наблюдения «зацепить» подозреваемых персон. И что? Ровным счетом ничего. Кроме одного – я узнал, с какими великосветскими особами дружит моя спутница.

– Дурачок, это нельзя назвать дружбой, – повторила Александра. Так… товарищи…

– Мне бы такого товарища…

– … в койку, – усмехнулась девушка.

– Вот только не надо этого… цинизма, понимаешь, – зарапортовался.

– О, боже, Ванечка, – захохотала Саша. – От тебя ли я слышу такие слова?

Неизвестно, чем бы закончился наш спор о дружбе и любви между мальчиками и девочками, да неожиданно появился господин Берековский. С букетом роз, который он от всего сердца запихал в урну. Я глянул на Александру, она – на меня: ба, какие страсти! Вот тебе, товарищ, и алые розы – розы любви.

Заметно расстроенный банкир плюхнулся в свой бронированный лимузин, и я понял, что нас ждут интересные события. Быть может. И не ошибся. Хотя ещё чуть-чуть и я бы некрасиво лопухнулся, убравшись восвояси. А так – полет по вечерним проспектам и площадям, трассирующие залпы за лобовым стеклом, напряженное и посему постаревшее лицо моей спутницы, нервные переговоры по телефону с группой князя Мамиашвили и наконец… есть!

Ё мое! Что и требовалось доказать! Казино «Подкова». Ведь нутром чувствовал связь между господами бизнесменами. И вот она, связь, материализуется.

Лимузин и джип банковского дома «Дельта» паркуются на стоянке, и господин Берековский окружении своих головотяпных телохранителей шествует в учреждение нового культурного отдыха. Не ожидает ли его там плановая встреча с гражданином Лиськиным? Конечно же, ожидает.

Правда, нельзя сказать, что встретились сердечные друзья. Если судить по их напряженным лицам… Кажется, между сторонами существует распря? Дорого бы отдал, чтобы узнать её причину? Увы, мы не были готовы к подобной встречи на высшем уровне и слонялись по культурному центру, как продувшиеся в пух и прах клиенты. А господа коммерсанты уединились в спецзону, куда прорваться даже с огнеметом наперевес не представлялось возможным.

– Господа, делайте свои ставки, – требовал голос крупье. – Ставки сделаны, господа.

Вот именно – как можно так играть, Ваня, не имея ни одной фишки в руках? Даже у князя Мамиашвили они в наличии – он отважно под визг любимой Софочки запускает их на черное и красное и чувствует себя прекрасно. А у стойки бара находятся Александра с господином Могилевским и с безразличным видом отравляют организм кофе.

– Привет, – говорю я им. И бармену, похожему улыбкой на жителя Крайнего Севера. – Человек, водки.

– Нету-с.

– А что есть?

– Коктейль «Тайфун».

– Давай его, любезный, – вздыхаю и спрашиваю у друзей. – Как дела?

– Хреново, как понимаю, – отвечает Александра с обольстительной улыбкой.

– А что ты предлагаешь, командир? – проявляет интерес к создавшейся ситуации Мойша.

– Продраться по воздуховоду и подслушать, – и получаю удлиненный стакан с лимонной жидкостью, где плавают ломтики ананаса. – Это что, человек?

– «Тайфун», однако, – отвечает бармен.

– Ты кто? Ёхын Палыч?

– Я – нанаец, однако.

– Ванечка, что пристал, как банный лист, – вмешивается Саша. – Отдыхай самостоятельно.

– Сейчас затайфуню и вперед на приступ, – вытащив из стакана тростинку, заглатываю обжигающую жидкость. – Крепка, как бронь танка!

– Не советую, – говорит девушка.

– Что? Пить?

– Идти на приступ.

– Почему?

– Уши потеряешь, родной. Вместе с репкой. И потом: нет здесь воздуховода.

– Жаль, – вздыхаю. – Я бы пополз. Даже в позе Трендэленбурга.

– В какой позе, милый?

– Миха, объясни, – прошу товарища и направляюсь к столу, где в рулетке галопирует шарик судьбы.

Что наша жизнь, сказал классик, игра. И был прав. Почему большинство из нас, находясь в трезвом здравии, пытается испытать свою судьбу, дуясь в азартные игры. Трудно объяснить. Наверно, такова природа нашего труженика, уверенного, что госпожа Удача отметит только его, халифа на вечность.

– Господа, делайте свои ставки, – с педантичностью идиота повторял пухленький крупье, работая своей лопаткой, как добросовестный горняк в забое.

Глотая тропический «Тайфун», я внимательно следил за шариком, который метался в круглой лунке с цифирью. Культурная публика с обреченным вниманием следила за его сумбурным ходом. Мои друзья Сосо и Софочка, кажется, побеждали – пизанские башенки из цветных фишек возвышались под их мелькающими локотками. Неожиданно я почувствовал беглое прикосновение к плечу. Что такое?! Кто мешает отдыхать мне, недоверчивому Ёхану Палычу? Оглянулся и увидел деву – она была юна и прелестна.

– Ты кто? – спросил я.

– Я твоя удача, – улыбнулась дива.

– Что за е' шутки?

– Отнюдь, граф Лопухин. Сделайте ставку на цифру 23, и все будет хорошо.

– Сомневаюсь я.

– Не сомневайся, умник, делай, что говорю.

– А почему на 23?

– Не задавай глупых вопросов, козел.

– Ну смотри, девка, ежели что, я тебя в позу Трендэленбурга…

– Делай ставку, Ёхан, блядский, Палыч!

И я сделал. Никто не успел и глазом моргнуть, особенно князь Сосо Мамиашвили, из-под локотка коего я вырвал самую высокую пизанскую башенку из фишек и плюхнул её на зеленое сукно стола. На цифру 23. Когда мой друг понял, что в мановение ока потерял основную часть своего состояния, то пообещал сквозь зубы, что секвистирует мне яйца. А шарик между тем уже прыгал в загоне рулетки. Секунда – точно вечность. И наконец – плюмп-ц: 23!

– Есть! – полоумно заорал я и, словно от моего вопля относительная тишина ночного клуба лопнула уличным свинцовым тяжелым взрывом.

На автостоянках панически запели сигналы тревоги. Где-то со звоном обваливались стеклянные водопады. Публика нервно поднялась из-за столов. Из воздуха, окрашенного далеким пламенем, возник тучный распорядитель, отмахивающий ручками:

– Господа! Небольшое недоразумение! Какие времена, сами знаете. Ничего страшного, господа. Продолжаем игру и культурный отдых.

– Вот именно! – поддержал я его с необыкновенной горячностью. Двадцать три! Плати по счетчику, пупсик, и не думай о секундах свысока!

– В чем дело? – поинтересовался распорядитель у задумчивого крупье.

– Вот – 23 плюхнуло, – продолжал свою реквизиционную политику. – Так, господа? У меня свидетели. А тут – взрыв. А игра продолжается, так?

– Я свидетельница! – взвизгнула Софочка и хотела вцепиться зубами в нижнюю часть распорядителя.

Тот успел отвернуться и, поморщившись, сделал знак крупье – плати, сука неискусная. Сосо Мамиашвили изменился лицом, когда под его локотки лопатка подгребла фишки в количестве несчетном. Я пнул его под бок: а ты боялся, князь, сейчас мы с тобой… И почувствовал на плече беглое и знакомое прикосновение – а, мадемуазель Удача?

– Какая цифирь, дорогуша? – поинтересовался. – Испугалась, чай, позы…

– Догадайтесь, что взорвали, – остановил меня напряженный голос Александры. – И что вы тут ждете? Или мы делом занимаемся, или…

– О, а где она, Удача?.. – оглянулся. – Черт! Что происходит?

– Ванечка, совсем плохой?

– Банкира подняли в воздух, что ли?

– Его джип, – последовал ответ. – Вы как хотите, а мы с Мишей уезжаем из этого вертепа.

– Не будем испытывать судьбу, – согласился князь, кидая фишки в карманы пиджака, как зряшную мелочь. – Славненько погуляли, теперь можно и отдохнуть.

– Э-э, а поменять, – заволновался я. – Все так славненько, что мне сейчас будет дурно.

– Пить меньше надо, граф, – и Сосо удалился в кассу. Вместе с Софочкой, выступающей в качестве телохранительницы.

Я плюнул от огорчения на зазевавшегося крупье и отправился за Александрой. Вон из вертепа, как она выразилась. Не знаю, мне здесь понравилось. Тропический «Тайфун», прелестное видение с цифрой «23» на минетных губах, шарик в лузе с такой же цифирью… и взрыв именно в ту секунду, когда шарик прекратил свой бег.

Бог мой, что это значит, протрезвел я. Что за потусторонняя чертовщина?.. Мистика… Я невольно перевел взгляд с утонченных ножек спутницы на часы: 23 часа 04 минуты. Ну надо же – то ли нелепая случайность, то ли?.. Да у нас алиби, как у папы римского перед прихожанками. Ничего не понимаю?

На стоянке веселеньким пламенем догорал развороченный остов танкового джипа. У ограды томились зеваки, они же висели на балконах и в открытых окнах. Непосредственные участники азартных игр поспешно разъезжались в ночь на своем уцелевшем транспорте. Никто не хотел давать свидетельских показаний государству.

Я порадовался тому, что догадался оставить «Победу» в противоположной сторонке от машин банка «Дельта». Как знал, что быть такому зажигательному раздраю. Интересно, что же произошло между господами бизнесменами, пока я отдыхал по полной программе? Скорее всего, уговор не состоялся и в доказательство своих серьезных намерений шоу-бой Лиськин развлек мирную публику неурочным фейерверком во славу нарождающейся в муках новой демократической республики. Как говорится, виват, Россия! И это правильно праздник всегда должен быть. И чем больше празднований, тем счастливее и веселее жизнь. У организаторов этих беспредельных торжеств.

После столь романтического и пламенного завершения трудного дня ни у одного из нас не возникло желания проследить за господином банкиром, равно как и за его решительным оппонентом. А то, что между ними приключилась горячая полемика – не было никакого сомнения. Мою версию показательной экзекуции подтвердили все. И решив, что на сегодня достаточно эмоциональных зарядов, могущих перейди в тротиловые, мы поспешили в свой любимый и надежный коммунальный клоповник. Что может быть милее старых кирпичных стен, способных выдержать ракетный удар «Шилок». И «Тайфунов» (которые не коктейли) тоже.

Следующий денек затеялся продолжением минувшего. Таким же странным и невнятным. Когда я выпытал у Мамиашвили сумму, с Божьей помощью вынесенную нами из подвалов казино, то крепко задумался. Моя мечта прикупить островок 6x6 кв. м. вполне могла осуществиться. О чем я и поведал друзьям. Меня подняли на смех – родина напружается из последних сил для реформаторского радикального рывка, а я радею о личном благосостоянии. Нехорошо, товарищ, где ваша патриотическая сознательность?

– И потом, друзья мои, – выступил князь, – как думаем выступать против гангстеров? С голыми руками? Или с газовым пистолетом. Одним на всех? Или с агрегатом нашего папарацци?

– Какой ты агрегат имеешь ввиду? – вылез я.

– Мы лишаем тебя слова, – поспешил Мойша и полностью согласился с предыдущим оратором, задавшего риторические вопросы. – Да, надо вооружаться. До зубов.

И что же? Софочка пожелала владеть пулеметом «Максим»: буду, сказала, как Анка. Будущая экономистка видела себя с американским винчестером М16, господин Могилевский грезил об отечественной базуке «Муха», а я попросил самую мощную пушку, в смысле пистолет, чтобы ка-а-ак жахнуть.

– Все понятно, – улыбнулся Сосо, как врач-психиатр. – Детишки думают, что все это игрушки. Стрельнуть просто, да труп может обзавестись в кустах.

– А ты не пугай, – возмутились все. – Сам-то не боишься?

– Нет.

– Такой бесстрашный, да?

– Опытный, да, – ответил наш товарищ; и на очередной вопрос: откуда такой опыт, дал исчерпывающую информацию – был телохранителем у господина Гамсахурдиа и с боями выходил из окружения, когда его хозяина решили свергнуть по приказу тоталитарной Москвы.

– Ничего себе, кацо, фруктовый бизнес, – восхитился я.

– И фруктовый бизнес тоже, – многозначительно проговорил Сосо. Постараюсь выполнить ваши пожелания, друзья мои, но в пределах моей компетенции, – и ушел, такой таинственный и мужественный. Вместе с Софочкой, защищающей его с тыла.

А мы остались размышлять о дальнейших своих полукриминальных действиях. Итак, нами получены прямые доказательства творческой связи между банковским делом и шоу-бизнесом. Некий общий интерес заставил двух господ провести вечеринку за коктейлем «Тайфун». И вместо того, чтобы делать ставки на зеленом поле игрового стола…

– А если джип подорвали не по приказу шоумена? – задумался Миха Могилевский. – Откуда такая уверенность, Палыч?

– Тогда кто? – удивился я и снова начал доказывать свою теорию возникновения рукотворной огненной стихии у «Подковы»: допустим, господин Берековский имел определенные обязательства перед господином Лиськиным; чтобы их выполнить, он обратился с покорной просьбой к державной особе Д., пытаясь обаять ту букетом роз, однако столь хитроумный ход расстроился по причинам нам неизвестным, и за свою неповоротливость банковскому тузу пришлось платить неустойку.

– Хорошо излагаешь, собака, – заметил Мойша. – А если это стечение обстоятельств?

– Что?

– Все.

– Если бы ты видел, как банкир пихал букет в урну.

– И что это доказывает?

– Ничего не доказывает. Тебе, тупому! – не выдержал я. – А мне доказывает все.

– Что все?

– Я его убью! – заорал я. – И мне за это ничего не будет!

Девушка Саша повисла на моих руках. Кот стрельнул на шкаф, взбив пыльное облачко. А господин Могилевский заметил, что более дилетантского отношения к делу он ещё не встречал.

– Ах, он не встречал, – возмущался я, – так отправляйся в свою Малайзию и делай бизнес на скандинавках, которые наши хохлушки, да-да, и продавай их оптом и в розницу американским морским пехотинцам.

– Ванечка, ты бредишь, – засмеялась Александра.

– Отнюдь, это правда, – был тверд я, как Павлик Морозов перед лицом ЧК.

На такие мои откровения Мойша невозмутимо пожал плечами и ответил, что все наоборот: он выдавал скандинавок за хохлушек и продавал их порциями, как галушки, новому украинскому флоту, прибывшему в Малайзию с дружеским визитом.

– Чего? – вытянулся лицом.

– Ну и раздолбаи вы, мальчики, – отмахнулась Александра, – может, хватит хреновиной заниматься?

– А чем заниматься?

– Я бы сказала, – ответила девушка, – да воспитание не позволяет, – и удалилась прочь; наверно, чтобы не мешать нам лучше думать?

Спору нет, будущая экономистка была права – мы не торопились, хотя какой может быть спех, когда любая оплошность…

Слишком уж высока ставка, чтобы торопиться поставить фишку своей планиды на сукно стола, за которым скалится старушка Смерть и, как крупье, сгребает косой чужие жизни.

– Ты чего, Лопухин? – прервали мое высокопарное видение.

– А что, Миха?

– Будто сидишь на собственных поминках.

Вот именно, промолчал я, если мы и дальше так будем бултыхаться в проруби нашей бесконечной жизни, то подобная малоутешительная перспектива вполне возможна. Мы плетемся за событиями, а не воздействуем на них. Вот в чем ошибка.

– Не пора ли нам принять более активное участие в историческом разделе сладкого пирога. А, дорогой друг?

– Давно пора, – буркнул Могилевский, обидевшийся, должно быть, за мои откровения по поводу прибыльного бизнеса в далекой, теплой и манговой Малайзии.

– А не войти ли нам в клетку с тигром? – предложил я.

– Куда войти?

– В банк. И взять интервью у господина Берековского. По вопросу, скажем, кредитования по программе «Аграрная России». Кажется, есть такая программа?

– Программа есть, а овоща на плечах у тебя, Ванечка, нет.

– Почему?

– В качестве кого будешь выступать? Спецкора журнала «Голубое счастье»?

– А что? Нашему банкиру эта тема близка. И даже очень близка и знакома.

– Не усложняй, – поморщился Могилевский. – У тебя же миллион приятелей во всех СМИ?

– Ба, Ёхан Палыч! – хлопнул себя по лбу, вызвав тем самым депрессивный скок у кота, доверчиво вернувшегося со шкафа под мои ноги. – Конечно же! Есть такой Костька Славич. Наш человек. Правда, малость такой… Пай-мальчик, да мы его отрихтуем.

Найдя записную книжку, похожую на пиццу, оставленную привередой на столе привозного заведения, я кинулся в коридор к телефону. (Сотовый унесла Сашенька, чтобы, очевидно, поговорить с подругами о последних новостях моды.)

У аппарата мирно шепелявила старушка Марфа Максимовна о ценах на пшенку и серебряную форель. Сообщив бабульке, что проценщица Фаина Фуиновна плюнула в её супчик ядовитой слюной, я поимел возможность накрутить диск. И удачно – мой приятель бодрствовал в редакции, как солдат на передовой. Не вдаваясь в подробности, я изложил суть проблемы.

– Можно, конечно, – задумался Костька. – Вопрос в другом: захочет ли оказать нам честь господин Берековский?

– А почему бы и нет? – горячился. – Навешай ему лапшы. Ты умеешь это делать хорошо.

– Что умею делать? – обиделся коллега. – Кто уж лапшу вешает, так это ты, Ванька.

– Речь не об этом, родной. Прости, если, что не так, – повинился. Услади слух гада. Папу попроси…

– Ничего не обещаю…

– Спасибо, родина не забудет твоего подвига.

– Иди ты к черту!

– Пошел, – и радостно кинул трубку, предчувствуя удачу.

И услышал, как на кухне разворачиваются бои местного значения. Не знаем мы, как наше словцо отзовется, не знаем. Плюхнешь этакое на страницах СМИ, а после с изумлением обнаруживаешь, что НАТО подтягивает ядерные войска к границам любимой отчизны. Что такое? А все просто – не понравилось сухопарым генералам, мать их фак ю, что их обозвали мировыми держимордами и жандармами нарождающейся, понимаешь, демократии. Как говорится, правда глаза колет империалистам…

Однако здесь, дома, кажется, я погорячился. Хотел было пойти на кухню, чтобы признаться в лихоимстве перед боевыми старушками, да из своей комнаты появилась Сашенька.

– Вперед, порнограф, – решительно скомандовала.

– Куда это?

– Только без лишних вопросов, Лопухин. Не нервируй меня, раньше времени. Теперь-то прекрасно понимаю твоих бывших жен… Какие несчастные женщины.

– Вот только не это! – вскричал я. – И мне должны перезвонить, черт подери! По нашему, кстати, делу.

– Ваня, не нагружай меня, пожалуйста, – вскинула руки. – У нас встреча встреч. По нашему, кстати, делу.

Тут по кишке коридора тропическим тайфуном провьюжили старушки, активно охайдакивающие друг дружку прочными отечественными чугунными сковородами и скабрезными речами. Больше всех доставалось буржуазной Фаине Фуиновне, как классовому врагу обнищавшего вконец пролетариата.

Александра попыталась вмешаться в коммунальную склоку и, чтобы спасти её от профессионального удара чугунной ракетки, я утащил любимую в свою комнату. А там – Мойша Могилевский скучает с котом. Ба! Родной, ты нам-то и нужен.

– Зачем? – испугался, готовясь к самому худшему.

– Не бойся, – успокоили его, – оставляем дежурить у телефона.

– А вы куда?

– Не загружай меня собой, пожалуйста, – вскинул руки. – Если бы я сам знал, куда нас черт несет!

… Какой русский не любит быстрой езды во время полуденного часа пика на столичных магистралях? Все любят и поэтому стоят в глубоких эшелоннированных пробках, похожих на запор в больном организме.

Чтобы избежать подобной неприятности, мы с Сашей поменялись местами она села за штурвальное колесо «Победы», а я побежал впереди автомобиля. Во всяком случае, так себя ощущал, прыгая на штурвальном переднем месте и прокладывая маршрут между проходных двориков и переулочков.

Как мы не передавили всех пенсионеров и юных пионеров (бывших), это осталось для меня загадкой. Оказывается, мой любимый город кишел добровольцами, мечтающими найти под рифлеными колесами легкий конец, в смысле, смерть.

Ан нет – мастерство водителя и штурмана оказались на высоте и нам удалось благополучно добраться до бульварного кольца, где, как призналась наконец моя спутница, нас ожидала конфиденциальная встреча.

– С кем? – выказал закономерный интерес.

– С тем, милый, кто владеет информацией по господину банкиру. Ты же этого хотел?

– Всю жизнь мечтал, – признался, – но к чему такая гонка, милая? Почему бы нам не провести встречу вечерком… под сенью прохладных, так сказать, лип.

– Не говори красиво, Лопухин, тебе это не идет, – отрезала любимая. Дело в том, что наш информатор улетает в Париж… через три часа.

– Ах, Париж-Париж, – поцокал с удовольствием, – тоже хочу в Париж.

– Тебе-то зачем, порнограф?

– Чтобы увидеть это пендюха-ха-ханное местечко и умереть.

– Зачем умирать, Ванечка, если можно жить, и жить счастливо.

С таким утверждением трудно было спорить, впрочем, я и не спорил, хотя на мой непросвещенный взгляд: Париж – та же деревня, только выхоленная, как салон мадам Делакруа, и с Эйфелевой башней, похожей, извините, на ажурные женские трусы. Если, конечно, глядеть издали.

– Лопухин, никогда не быть тебе графом, – подвела неутешительный итог Саша.

– А кем мне быть?

– Порнографом, – и, припарковав авто к чугунной ограде бульвара, открыла дверцу. – Нас ждут, товарищ. Будь вежлив. И не хами, если даже очень захочется.

– Могет, ещё побрить щеки? – возмутился. – Что за китайские церемонии?

– Так надо.

– Ибуибу дэ да дао муди!

– Не матерись!

– Дорогая, эта китайская фраза в нашей транскрипции: «Шаг за шагом к намеченной цели!»

– Я тебя предупредила, друг китайского народа, – и показала разводной ключ. – Игры у стеночки закончились, если тебе это не понятно, свободен, была неприятно строга – где ты, моя девочка в грозу?

«По двору бежит теленок. Как он весел. Как он легок. Я прочту его судьбу в белом пятнышке на лбу. Здесь ему дают редиску, свежих листьев два пучка.», – выбирался из машины, декламируя самому себе стихи из раннего себя.

Был полдень, и над городом висела удушливая от бензино-газовых испарений жара. Асфальт плавился, как пластилин в руках ребенка. Сидящие под бульварными пыльными деревьями горожане были похожи на апатичные куклы из некондиционной ваты. В троллейбусах, как в огромных аквариумах, плавали потные и дешевые лица пассажиров, не выражающих никаких чувств, кроме мировой обреченности и безропотности судьбе.

Взмах аристократической ручки отвлек меня от столь глобального мироощущения – Александра уже находилась близ мощного «Мерседеса»; у его открытой дверцы замечался вальяжный человек. Глаза предохранял солнцезащитными очками, олицетворяя собой подлинного реформатора, способного секвестировать головушки соотечественников, коль будет на то Высшее соизволение. Приближаясь к нему, я почувствовал убогость своего допотопного мышления, сирость душевных порывов, ущербность джинсовых потертых шкер и помойной майки.

– Савелло, – мелко усмехнулся, протягивая реформаторскую длань для рукопожатия, как того требовал демократический устав его партии. – Аркадий Аркадьевич. Можно – Аркадий.

Привет, враг народа, – сказал я. (Про себя.) – Можно – Ваня, – и тоже протянул руку.

– Лопухин, – уточнила Александра, наступив мне на ногу, пытавшемуся исправить ударение. – Иван у нас журналист, я говорила. И папарацци.