Текст книги "Порнограф"

Автор книги: Сергей Валяев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц)

И снова наступила на ногу, когда я хотел уточнить: порнограф-с. Молодой реформатор, согласно кивнув, мол, знаем-знаем мы это сучье племя, отстреливать их надо, как собак взбесившихся, и сделал учтивый жест в сторону салона. Я нырнул в его прохладу, как будто в деревенский погреб. Невидимый кондиционер трудился во всю славу japan техники. Такого количества технических прибамбасов на один квадратный метр полезной площади я не видел никогда – возникало впечатление, что нахожусь в космическом отсеке и сейчас помимо своей воли отправлюсь к далекой и неизвестной звезде. Мою озадаченность истолковали неверно:

– Здесь прослушки нет, – ухмыльнулся Савелло. – Более того, самое надежное местечко. На планете. Во всех смыслах.

– Как в погребе, – брякнул я. – Хорошо. Вот бы ещё бутылочку пива. Для счастья.

– Ванечка, – с укоризной проговорила Александра.

– Боржоми, – и реформатор открыл потайную дверцу мобильного холодильника.

Я понял, если есть рай на земле, то он находится именно здесь, в этом лимузине. И запотевшая бутылка с минеральной водой из горных источников была тому доказательство. И пластмассовый стаканчик цвета розового фламинго для разового употребления. От которого я отказался, посчитав за глумление над собой, крестьянским сыном.

– Спасибо, – проговорил после того, как восстановил водный баланс организма. – Красиво жить не запретишь, господа. Но как говорится, ближе к телу, – чувствовал себя крепостным мальцом в графской карете для выездов в высший свет, куда угодил по недомыслию.

Господин Савелло открыл папочку и спросил, что меня интересует? Все, был честен я. Значит, ничего, верно заметил мой собеседник. Все, что касается коммерческой деятельности господина Берековского. А как далеко вы, молодой человек, готовы идти? Мы готовы идти до победного конца, твердо заявил я, в смысле финала. Хм, задумался молодой реформатор, ну что ж, покропим вам ваши карты; надеюсь, это пойдет на пользу всему нашему обществу.

– А как я надеюсь, – брякнул под шумный вздох любимой.

Через четверть часа общеобразовательной лекции у меня появилось единственное желание: найти г-на Берековского и удавить голыми руками. Предоставленные документы утверждали, что более омерзительной гадины на свободных просторах нашей замордованной родины трудно сыскать. Банк «Дельта» делал деньги практически из воздуха – здесь и похищение госсредств по поддельным чекам «Россия», здесь и аферы с облигациями внутреннего валютного займа, здесь «игры» с кредитованием.

Основную помощь в деяниях нувориша оказывали высокопоставленные чмо из Министерства финансов. Система выкачивания бюджетного капитала была проста, как советская честная копейка, за которую можно было выпить стакан газводы без сиропа или купить коробку спичек. К примеру, есть такая программа «Дети России». Средства на выполнение этой программы выделяют из госбюджета. И в рамках её должны построить несколько, скажем, интернатов для детей инвалидов. И что делает Минфин и его очень ответственные работники? Элементарно, блядь. Министерство заключает договор с коммерческим банком «Дельта», согласно которому последний кредитует это самое строительство под 40 процентов годовых. Естественно, никакого строительства не ведется. А зачем? Дети подождут, а свои личные и шкурные интересы нет. Короче говоря, «навар» банка составляет всего-ничего – более миллиарда рубликов. И это только по одной программе. А таких подобных с десяток.

– А есть аграрная, что ли, программа? – поинтересовался я.

– Разумеется, – последовал утвердительный ответ. – И суммы там на порядок выше. А что такое?

– Нет, это так, – отмахнулся, дивясь своей прозорливости. – Во гниды!..

– Это все эмоции, Лопухин, – осклабился реформатор. – Там так не играют, молодой человек.

– А как? На шкуре народной заместо барабана?

– По барабану и палочки, – засмеялся Савелло.

Я вздрагиваю – черт, где эту фразу уже слышал? Или сам произносил? Пить меньше надо боржоми, а то чувствую, что ситуация выходит из-под контроля. И я не знаю, что делать?

– И что делать? – откровенно спрашиваю. – Что я, Ванёк, могу сделать, если сама держава не в состоянии себя оборонить?

– Может держава себя защищать, может, – проговаривает с улыбкой мой собеседник, – но не хочет.

– Почему?

– Высокая политика, – поднимает указательный палец. – Вам как откровенно, господин журналист? Или в форме завуалированной?

– Лучше первое. Люблю правду, какая бы она голая ни была.

И что же услышал? Банальная, надо сказать, истина. Что оптимальное средство управлением государством – это голод. На сытый желудок заводятся опасные для власти мысли и желания, а так – все жизненные силы народонаселения уходит на добычу пропитания и выживания в условиях как бы новой формации. Самое гениальное изобретение последних лет несвоевременная выплата зарплаты. Рассудительные головы, находящиеся при рычагах финансовых потоков, нашли самый элементарный и эффективный способ обогащения власти придержащей, посчитав, что народец у нас продувной и терпеливый – как-нибудь перебьется с хлеба на воду. И расчет оказался верным. Народ живет почти как при коммунизме: деньги отменили, а в магазинах все есть.

– И сколько можно хапать ртом и жопой? – удивился я. – Неужто брюхо бездонно?

– Природа такая человека, – пожал плечами молодой реформатор. Сколько бы ни было, всегда мало. А если вдруг и заведется правдолюбец, то Система или его купит за сто, скажем, тысяч долларов, как провинциального лоха, или подставит в бане с девочками-мальчиками, или сделает чик-чик. Сладил пальцами характерный жест, заключив. – Деньги, компрамат и кровь, господа, лучший цементирующий материал.

– Ну хорошо, хотя ничего хорошего, – проговорил я. – У нас интерес материальный, а у вас?

– А у меня спортивный, – улыбнулся и, аккуратно чмокнув Александру в ручку, пошутил. – Когда меня просят такие люди, то рад бы отказать, да не могу.

Я прервал любезности новым вопросом – можно ли нам воспользоваться документами? Это ксерокопии, ответил господин Савелло, а это, значит, легкомысленная бумага, не имеющая никакой ценности.

– А где оригинал?

– Способный мальчик, – покачивая головой, обратился к Александре. – Мы бы взяли его в свою команду. Только он не пойдет.

– Так, где же оригинал? – повторил вопрос и принял ответ: в спецсейфах Министерства финансов. Вырвать документы оттуда нет никакой возможности. Так что проблема, как говорится, имеет место быть.

Но кто из нас не любит кроссворды и ребусы, без них наша жизнь была бы скучна и пресна, как любовь без потливого сопливого животного совокупления и феерического оргазма.

– Вот именно, – вспомнил я. – Если мы не решим кроссворд, то предъявим веселые картинки.

– Фотки, – уточнила девушка.

– Да-да, – понял господин Савелло. – Но не тот размах, господа, не тот. Кабанчика надо откормить от пуза, а ужо после… харакири.

– Это как получится, – развел руками. – Скотобойцы мы, признаться, хреновые, только учимся. А за помощь благодарствуем-с.

– Какая там помощь, – был самокритичен новый знакомый. – Так, для ориентации… на холмистой местности, – и напомнил. – Еще такая мелочь: многие банки находятся под прикрытием. МВД, ФСБ, ГРУ, бандиты. Так что, подумайте, прежде, чем нырять.

– Да, – почесал затылок, – кажется, мимо кассы? А все так хорошо начиналось, – и взял в руки «Nikon». – А много голубизны в высших, понимаешь, эшелонах власти?

– Хватает, – поморщился господин Савелло и глянул на часы. – Простите, октябрята, – и открыл дверцу. Глубоко вздохнув, я начал движение из уютного погребка в расплавленный день. – Александра, надеюсь, я полностью удовлетворил ваше любопытство?

– Более чем, – любимая выбрасывала колени в жаркий полдень. – Спасибо от лица всего трудового народа. Да, Ваня?

– Ага, – задумался, как неразумный сын всего трудового народа.

И пока я размышлял о нашем темном и опасном будущем, вокруг происходили совсем удивительные события – неожиданно из летнего марева материализовались полные сил люди с крепкими лицами, имеющим клеймо сотрудников спецслужб. В мановение ока они загрузились в служебный транспорт – и лакированные авто улетучились, подобно случайным облакам в палящей высоте.

Я открыл рот – ничего себе фокусы наяву? Или это сон? Нет, явь, если судить по оплавленному, как сыр, моему жалкому состоянию.

Боже мой, кажется, я болен устойчивой формой олигофрении. Иначе трудно объяснить мое поведение с той минуты, когда взял в руки «Nikon». Не лучше ли пристроиться в фотоартель и вместе со стареньким Осей Трахбергом отщелкивать влюбленные пары из Засрацка и прилегающих к нему привольных областей, врать про «птичку» обворованных властью имущих детишкам из неимущих интернатов, просить бодриться увядающих, как гвоздики, революционеров-старичков, запечатлевать на дембелевскую память обтерханных солдатиков срочной службы…

– Ваня, что случилось? – услышал голос Александры. – Потерял что?

Что я мог ответить? Да, потерял себя, как кошелек, но, боюсь, меня не поймут. Моя спутница из другого и фантастического мира. Каким-то странным образом она залетела на нашу запыленную, расплавленную от жарыни и горя, проклятую Богом планету, чтобы провести необходимые исследовательские работы, а после пропасть в глубине непроницаемой неизвестности.

– Что с тобой? – повторила вопрос, когда мы уже катили в перетопленной печи нашей «Победы». – Много впечатлений?

– Слушай, а он кто? – не выдержал я, крутящий баранку. – Чего он такой был… с тобой?

– А он всегда такой. Со всеми.

– Ах, всегда такой?

– Ванечка, ревнуешь? – искренне засмеялась. – Ты что, дурачок? Я люблю тебя таким, какой ты есть.

– От меня пахнет, как от помойного кота, – был честен. – И вообще.

– А мне нравятся твои недостатки, – кокетничала. – Народ не выбирают, с ним живут.

– Вот-вот, – кислился я. – Не нравится мне такая бескорыстность. Не нравиться.

– Иван, ты себя не утомил, как Отелло, когда душил Дездемону?

– И правильно, что душил, – выразил свое отношение к классике. Кстати, почему он не снял очки?

– Кто? Отелло?

– Этот Савелло! – точно выматерился. – Аркадий Аркадьевич!

Девушка подпрыгнув на сидении обезьянкой на пружинке, возмущенно всплеснула руками: вот так благодарность за хлопоты. Вместо того, чтобы думать о решении дальнейших сложных алгебраических уравнений с тремя неизвестными, Ванюха занимается арифметическими упражнениями для подготовительного класса начальной школы.

– Вот именно: с тремя неизвестными, – взъярился я. – Откуда ты его знаешь – это первое? Трахалась – это второе? И третье: зачем тебе, кукла, все это наше говно?

– Дурак в кубе, – ответила находчиво, прекратив обращать на меня внимания.

И была права: у меня дурная наследственность – моя кровь замешена на гари бескрайних азиатских солончаков с галопирующими табунами диких лошадей, на весенних грязевых потоках, несущих обглоданные стервятниками трупы скота и кочевников, на холодных и выстуженных ночах с мертвым зимним небом, похожим на плотный саван; у меня выразительные скулы раба, их нельзя отрихтовать учебой в престижных кембриджах и гарвардах; я не умею быть сдержанным в чувствах и быть куртуазным, как рояль; под моими обгрызанными ногтями грязь веков, что, разумеется, не является большим достоинством, но я такой, какой есть.

И принимать меня нужно именно таким – графским выблядком своего трудового народа. И вместе со своим народом я в меру развратен и хитер, в меру глуп и благоразумен; я – порнограф конца века, то бишь летописец смутных дней. И, согласитесь, господа, это занятие не самое дрянное. Случаются дела куда худее, в чем нетрудно убедиться, оглянувшись в скорбном сочувствии к этому истлевающему, как кости, миру.

…По возвращению в наше коммунальное сообщество мы обнаружили, что события продолжают развиваться по закону Мэрфи, то бишь по закону бутерброда, падающего на пол маслом. Плюм – приятного аппетита!..

Во-первых, боевые старушки и проценщица Фаина Фуиновна объединились, как ООН перед угрозой планетарного голода, и пытались выказать свои претензии. Мне. Во-вторых, господин Могилевский самым бесстыдным образом дрых на тахте, выгнав кота на подоконник. И в-третьих, оскорбленная Саша тотчас же удалилась в свою светелку, посчитав свою миссию выполненной сполна.

Я кое-как отбился от старушек, заявив, что они меня не так поняли. Потом выгнал Мойшу с Голланских высот, то бишь тахты, и вернул туда силой орущего и царапающего косматого и обожаемого Ванечку.

– Отпусти кота, ирод, – потребовал любитель животных. – Ему было хорошо там, на окошке… На скознячке…

– А лучше всего было тебе, – вредничал я. – И это вместо того, чтобы держать ушки на макушке…

– Ёхан Палыч, шел бы ты тундрой, однако, – не выдержал моего инициативного напора. – Приняты все звонки и даже более того…

– Как это? – насторожился. – Что значит: «более того»?

И выяснилось, что за мое короткое отсутствие обо мне, любимом, вспомнили, тут господин Могилевский вытащил записную книжку и зачитал список: 1. Из библиотеки Н.А. Некрасова, чтобы вернул журнальную подшивку «Северных широт», 2. Из домоуправления, чтобы уплатил за комнату, 3. Из «Голубого счастья», чтобы посетил их в обозримом будущем, 4. Из страхового общества «Шанс», чтобы…

– … чтобы застраховал свою жизнь, – завопил не своим голосом. Хватит издеваться! Меня интересуют звонки по нашему делу, умник, и только они!

– Тогда верни кота, где взял, – сказал Мойша.

Как меня не хватил удар от возмущения, не знаю. Повезло, потому что в коридоре брызнул телефонный сигнал и я устремился к аппарату. И кто это был? По закону подлости. Если бы позвонили из Ватикана и предложили пожертвовать будущий гонорар за новые срамные снимки, я был бы только счастлив и рад, но служки Господни еще, видать, не знали о простом российском пареньке и папарацци Ванечке Лопухине, и поэтому звонила… Асоль Цырлова.

О, боги, вздрогнул я и хотел закричать, что меня нет дома. Однако сквозь треск и шум на линии, похожий на серебристый дождик, услышал голос дочери. Что такое, детка?! И выяснилось, что деда отъезжает в госпиталь для лечения, его надо сопровождать, и у меня появилась внеочередная возможность погулять с Марией.

– А тетя Ая не может?

– Она работает, папа. У неё операции на собачках.

– А тетя Аура?

– Уехала на дачу. Еще вчера.

– Тогда больше нет вопросов, – ответил я. – Скоро буду.

– А я на роликах буду, да, па?

Вот так всегда, вздохнул я, жизнь диктует свои законы и от них удрать ещё никому не удавалось. Что делать: дети – это святое, и я засобирался на свидание. Черт, у семи нянек ребенок без присмотра: одна с любимым папой, вторая режет псов, а потом штопает их, как чулки, а третья выращивает редиску и петрушку на собственном мелкособственническом огородике с дырявым нужником. И каждая считает, что она занимается самым важным на свете делом, а Лопухин валяет ваньку… Ну бабы, гималайского Ёхана на вас нет!

Когда господин Могилевский понял, что я не шучу и удаляюсь по чрезвычайному делу, то признался – был сигнал от Константина Славича, который просил передать: работа с известным мне лицом идет полным ходом, хотя от срочной встречи оно, лицо, пока отказывается. Убедительная просьба со стороны журналиста Славича созвониться, чтобы выработать единую тактику поведения.

– Тактика у нас одна: раздавить гадину, – сказал я и, выбежав в коридор, вспомнил об Александре.

Помимо многих недостатков, у меня есть одно достоинство: я не злопамятный и, когда чувствую, что меня занесло на вираже, то готов сбить скорость и повиниться перед пешеходом, которому в горячке отдавил ногу. Такой вот невозможный, но благородный характер.

Я пошкрябался в дверь соседки, мол, люди мы не местные, бедствуем, сиротки, уж дайте на пропитание, люди добрые.

Сашенька отдыхала – услаждала слух «Танцами с саблями» товарища композитора Хачатуряна. Эта классическая музона, на мой взгляд, полностью соответствовала душевному состоянию воительницы-победительницы. Я представил остроконечные янычарские сабельки в ласковых руках любимой и решил, что лучше будет, если повинюсь во всех смертных грехах.

– Ну виноват, – повесил буйную головушку. – Ну, что теперь не жить? Не дружить? Не любить? Не пить? И дела не делать?.. Поехали с Машкой познакомлю. У неё все мои положительные качества.

– В следующий раз я тебя, сукиного сына, кастрирую, как ты кота, простила и спрятала «сабли» в ножны. – Тебе, Ванечка, надо или учиться хорошим манерам, или лечиться в психлечебнице грязью…

– … чтобы в князи, в смысле, в графы, – обрадовался я, пытаясь приложиться к дамской ручке, как это совсем недавно делал молодой царедворец, находящийся, очевидно, уже на борту авиалайнера Air France эх, Париж-Париж…

– Подлиза, – сказала Александра. – И беспринципный к тому же. Убила бы.

Я не оспаривал этих утверждений. По принципиальным, кстати, соображения. Как показывает всесветный опыт, женщина – друг человека. А какие могут быть споры между друзьями?

Отбив очередную атаку неугомонных боевых бабуль, требующих компенсацию за моральный урон в виде серебряной форели, я и Саша поспешили в душегубку имени «Победа» – давненько не плавились, как отвратно рекламированный и омерзительный на вкус суррогатный маргарин «Rama» в пастях лживых домохозяек.

Наша поездка была скорой – на магистралях наблюдалось временное перемирие перед вечерними баталиями. Мирная обстановка на дорогах и мой виноватый вид повлияли на Александру самым благородным образом. Спутница была мила, и я наконец узнал то, что хотел узнать.

Молодой реформатор, летящий уже у термоядерного светила, но в прохладной дюралюминиевой птичке, есть товарищ по экспериментальным опытам её б/у супруга Любошица. Между ними, Аркадием и Александрой, приятельские отношения, и все мои домыслы…

А что касается духовитого добра, растекающегося по всем нашим весям и городам, то нельзя жить в чане с дерьмом, делая вид, что находишься меж грядок с розанчиками роз.

– Прости, – снова повинился. – Должно, жара на меня так подействовала.

– Будем считать, что жара, – засмеялась.

– Надеюсь, скоро пройдут грозовые дожди…

– Грозовые дожди?

Я объяснился, вспомнив первую нашу ночь; Саша подивилась диковинным образам и сказала, что с моим сочинительным даром привирать надо срочно строчить романы о нашей действительности. Так оно и будет, согласился я, и первый опус, знаешь как будет называться?

– «Ёхан Палыч – герой нашего времени».

– Не-а.

– «Граф Лопухин – как зеркало капитализма»?

– Отнюдь.

– Тогда не знаю.

– Подсказываю: чем я занимаюсь?

– Вместе со мной… черт знает чем.

– Посмотри на меня, – и поправил на своем животе фотоаппарат. – Думай, родная?

– Ах «Папарацци»! – и захлопала в ладоши.

– Вот и нет, – прервал её радость. – Кто в нашей варварской сторонке правильно осмыслит «папарацци»? Подумают, что это из жизни древних римлян патриций… А кому это интересно сейчас? Никому.

– Ну тебя, романист хренов.

– Угадала-угадала, – признался. – В принципе. Потому, что в переводе это будет «Порнограф».

– «Порнограф»? – переспросила. – А что – мне нравиться. Я бы такую книжку купила. Про нашу, как понимаю, жизнь. Везде и всюду, – отмахнула рукой в открытое окошко, – «порнуха». В широком смысле этого слова.

– Будешь моим редактором, – решил я. – А то, не дай Бог, угодит мой нетленный труд в нежные SS-ские ручки какой-нибудь рафинадной мадамулечки, доказывай после, что не рыжий. И сам себя не секвестировал.

– Сегодня рыжий цвет самый модный, – заметила Александра. – А твоя кастрация будет только на пользу общему делу.

– Нет, только не это, – скукожился за баранкой.

– Надо, Ванёк, надо! – и «клацала» пальцами близ моего причинного места.

За столь беспечным трепом мы подкатили к жилому дому, хорошо знакомому. Мне. Стоял тот дом, напомню, почти на самом Садовом кольце и комнаты с окнами выходящими на окольцованную магистраль были похожи на камеру пыток. И провел я в такой камере лет пять. Думаю, после этого мне не страшны ни Лефортово, ни Бутырка, ни прочие лечебно-санаторные учреждения.

Чтобы не травмировать собой бывшую тещу и Асоль, я притормозил авто на углу дома – дети на роликах выписывали кренделя, и среди них была моя дочь, тепличный лопушок. С помощью мобильного телефона я установил связь с квартирой Цырловых и сообщил о своем прибытии. И скором убытии в ЦПКиО имени М. Горького. Получив «добро», проклаксонил – на крякающие звуки прикатила вся детская ватага. Окружила дедушку советского автомобилестроения, будто бронтозаврика, пробудившегося из глубин мезозойской эры.

– Па! – несказанно удивилась Мария. – Ты купил такую старую машинку?

– Это тети Саши, – открыл дверцу. – Садись и знакомься.

– О боже! – проговорила Александра. – Я уже тетя.

– А я на роликах, – вспомнила Мария.

– Ничего, Маша – машина наша, – сказала «тетя».

– А вы папина новая жена? – спросил непосредственный ребенок, удобно угнездывающийся на заднем сидении.

– Я?.. – запнулась Александра. – Я папин друг.

– Друг?

– Сердечная подруга.

– Ааа, – проговорила дочь. – Хорошо! – И принялась отмахивать руками малолетним «роллерам», тянувшимся за нашей колымагой.

Что тут сказать: наши дети все видят и понимают; с ними лучше вести себя на равных, иначе можно попасть впросак. Когда наш «бронтозаврик» покатил по Садовому, я перевел дух и поинтересовался здоровьем дедушки. По мнению дочери, тот слопал трехдневные бабушкины пирожки, потом прочитал газетку и ему сделось худо. На это я банально заметил, что обжорство и чтение прессы к добру не приводит.

– А деда сказал, что ты шалопай, – вспомнила Мария. – Это кто?

– Тетя Саша лучше знает, – ответил я. – Да, тетенька?

Александра закатила глаза от возмущения, но была вынуждена объяснить, что «шалопаем» называют того, кто все на свете путает и шалит, точно маленький ребенок. Тогда это про папу, вздохнула дочь, огорчив тем самым меня. Как говорится, устами младенца…

Хотя, если настоящие события начнут разворачиваться в том же криминальном духе, будет не до шалостей и шуток. Какая может быть шутиха, когда над ушами поют прощальную песни пули, а тела счастливчиков делятся на молекулярные частицы при химических реакциях в тротиловых шашечках.

Пока я рассуждал на тему нашего трагифарсового бытия, «Победа» скатилась с горки Крымского моста.

– О, карусель! – закричала дочь. – Приехали, еханы-палы!

Да уж, приехали, зачесал с яростью перегретый затылок: ребенок, видать, брал от меня не только все хорошее.

Культурный же отдых нам удался, благодаря материальной поддержки тети Саши. По-моему, у тех, кто определил цены на аттракционы, не было собственных детей или они не любили чужих.

– Ничего, прорвемся, – заявила Александра, и они вместе с Марией дали своим душам порезвиться.

Глядя на верчение бесконечных каруселей, у меня закружилась голова, а мужественным астролетчицам хоть бы хны – летают. Чтобы не упасть в фонтан, я сел в тенек лип и замечтался о том прекрасном денечке, когда, имея полный чемодан шуршащей «зелени», мы втроем пустимся в путешествие к теплым песочным отмелям, горбящимся в океанских просторах. Заковыка лишь в одном сцапать чемоданчик. Или коробку из-под бумаги для ксерокса. И вперед – в рай.

Есть даже доброволец, мечтающий отдать мешок с американской «капустой» взамен на личное благополучие. Дело остается за малым – добыть «товар», способный его захватить до нервной дрожжи в членах. Можно предъявить фотокарточки, где он занимается гимнастикой с депутатом, да цена им копейка в базарный день. Коль в стране правит бал его величество Порнуха, то охальными вещдоками мало кого удивишь. Разве что законопослушного обывателя, пока ещё не привыкшего к таким откровенным издержкам демократического времечки. Ныне, когда голая жопа тоже стала аргументом в игрищах политического истеблишмента, то козырять ею следует в последнюю очередь.

Что там говорить, широко шагает по республике порнография как тела, так и духа. И уже трудно понять, кто из нас больше порнографичен развратная, как шлюха, власть или мы, граждане, к ней приспособляющиеся?

Восторженный голосок дочери привлекает меня – мчит, родной, на роликовых коньках, рассекая угловатым и подвижным корпусом горячий воздух. Капли пота на юном и чистом лбу…

– Класс! – закладывает дерзкий вираж. – И тетя Саша классная!

– Полет нормальный? – я тоже радуюсь, но сдержанно, сочувствуя приближающей Александре. – Этот день тетя запомнит на всю жизнь.

– Жизнь продолжается, – отвечает отважная воздухоплавательница, покачиваясь. – В следующий раз прыгнем с вышки, – и показывает на длинную стрелу крана, с платформы которого любители острых ощущений имеют гарантированный шанс махнуть в пропасть, чтобы после нескольких сумасшедших секунд полета обвиснуть обкакавшимся коконом на эластичном тросе. Вниз мозгами к твердолобой планете.

– Не, – пугается ребенок. – Я ещё жить хочу. – И гонит к тележке с мороженым, пользуясь удачным стечением обстоятельств.

Покупаем пломбиры, от них тянет далекой заснеженной зимой. У выхода сидят фотографы с маленькими медвежатами. У зверей мелкие и внимательные брусинки глаз; в них таится тишина леса, прощальный рев мамы-медведицы, звук огненного грома, запах гари и горя…

– Па! Я хочу с мишками, – требует дочь. – Какие хорошенькие, – и тянет к ним ладошки. – Сфотай меня с тетей Сашей?

– Тяпнет, – предупреждает фотограф.

– А сколько прокат топтыжек? – интересуюсь. – И чтобы не тяпали.

Проблема решается за полцены, и я запечатлеваю своим «Nikon» прекрасное мгновение: двух любимых и дорогих с лесными зверюхами.

К сожалению, праздники имеют свойства заканчиваться. Возвращаемся к прогретой, как примус, «Победе». Ребенок плюхается на сидение и заявляет, что не хочет возвращаться домой.

– Почему?

– Там скучно-о-о и бабушка все кормит-кормит.

– Не мороженым? – уточняю.

– Кашами, – признается дочь, – ненавижу манку, вот.

Тогда я прошу тетю Сашу провести разъяснительную беседу о том, что у каждого человека есть свои обязательства перед родителями, друзьями, родиной, наконец.

– Вот только не надо о родине, – требует Александра, и они, сидящие на заднем сидении, начинают шушукаться, как две близкие подружки.

Все не так и плохо, говорю себе. Наши дети вырастут и не будут повторять наших ошибок – они не будут лгать. Не будет даже лжи во спасении. Не будет иллюзий, которыми живем мы.

Например, мои мечты весьма и весьма утопичны. Я хочу вырвать жирный кус из прожорливой хавы Системы. Реально ли это? Не есть ли вся наша затея безумным предприятием, похожим на прыжок с вышки аттракциона без охранительного троса. Плюмп-ц – костей не соберешь!

С другой стороны – прозябать в вечном фекальном состоянии, плавая в ароматных стоках. Недопустимый шик. А потом – кто-то же должен пугать гадин, присосавшихся к телу родного отечества…

Тут я поймал себя на мысли, что думаю слишком красиво. Что за наказание; право, неисправимый краснобай. Проще надо быть, Иван Павлович, и народ тебя поймет, как одного из своих ярких представителей… Тьфу, опять витиеватый слог? И даже не слог – а слоган, мать его так!.. тьфу!

– Папа, ты верблюд? – слышу голос Марии.

Вот именно, верблюд, только запыленной животине куда легче, у него два горба и мало пьет, то есть ведет трезвый образ жизни. Затайфуню при благоприятном случае, решаю я, и на этом наше путешествие заканчивается. Детвора вновь окружает авто, желая помацать его бока и зеркальные бамперы. Вызвав по космической связи семью Цырловых, докладываю о благополучном прибытии. И скором убытии в неизвестном направлении. Мария прощается с тетей Сашей и просит, чтобы мы приезжали почаще, а лучше каждый день.

– Деточка, – разводит руками тетя, – у нас много дел.

– Какое безобразие, – повторяет дочь услышанную фразу, – ребенок предоставлен самому себе.

Мы смеемся, каемся, что будем исправляться; тетя Саша обещает навестить при удобном случае, если, конечно, мама и бабушка не будут возражать.

– Ура! – хлопает в ладоши дочь. – У меня будет уже как бы четыре мамы. Молодец, папа!

От такой похвалы я рдею, как бархатное знамя за трудные бои на интимном фронте, и нажимаю на акселератор. Александра смеется от всей души, отмахивая девочке, оставшейся в окружении подружек, похожих на гномиков из сказочной страны, где нет боли, нет крови, нет смерти…

– Папа у нас молодец, – повторяет любимая. – Наш пострел, всюду поспел. Один хороший ребеночек и четыре…

– Можешь не продолжать. Ты первая и единственная.

– Что-то вериться с трудом?

– Тогда заблуждался, а теперь любовь до гроба.

– Вот до гроба не надо, Ёхан Палыч, – испугалась девушка. – В том смысле, что крути руль и не гляди на меня, как донхуан на мадонну.

И была права – на столичные магистрали уже выехали «каскадеры» и «чайники», заклятые друзья, мечтающие друг друга подрезать и свинтить с маршрута. Хотя наша танковая «Победа» выступала отдельным номером, и я бы хотел посмотреть на дурака, трясущегося в своей пластмассовой коробке, который бы дерзнул на таран дедушки советского автомобилестроения.

Мои рассуждения на эту тему успокоили спутницу и мы благополучно добрались до пункта назначения, напугав, правда, до смерти провинциального юношу с байроновским и неустрашимым романтическим блёком в глазах. Этот кудрявый балдюк не соблюдал правила уличного движения и нахальной походочкой переходил дорожное полотно на красный свет светофора, мол, авто не нижненовгородские трамваи, объедут. Пришлось наказать самоуверенного буффона – крякающий звук клаксона подбросил хама на три вершка и он совершил тройной прыжок с установлением нового мирового рекорда, чтобы спасти свою репутацию и молодое здоровье.

В пункте назначения, то бишь нашем дворике, мы увидели «Вольво» со скучающим СосоМамиашвили.

– Как дела, князь? – после свидания с дочерью я всегда был доброжелателен, как иерей после крещения.

– В самом лучшем виде, генацвале. Собираемся на пленэр.

– Куда?

– На природу.

– А зачем?

– Надо.

– Что, значит, надо, кацо?

– Надо, значит, надо.

– Толком можешь объяснить?

– Не могу.

– Тогда иди к черту вместе со своей природой!..

И пока мы таким малосодержательным образом препирались, появились господин Могилевский и мадам Софочка, перли, как выяснилось, сумку с провиантом. И куда это вы, поинтересовался я. На пленэр. Куда? На природу. Ааа!

От нервного стресса меня спасла Александра. Она посекретничала с князем и вовремя остановила меня, ищущего дрын, чтобы с помощь его…

– Ты хочешь пострелять? – поинтересовалась любимая.

– В кого? – не понял.

– Ни в кого. Просто так.

– А зачем?

– Набить руку. И пристрелять оружие.

– Какое оружие?

– Такое. Ты что, Ваня, все забыл?

– Все помню. А что забыл?